Монолог аптекаря

Если бы я был каким-нибудь столичным жителем и дышал бы тем прибыльным воздухом наикрупнейшего дохода, то меня – думайте, что хотите – ни сколько бы не захватывало в собственных интересах это так себе революционное сообщество. Я бы с любопытством остановил своё требовательное внимание в предложении с более крупной аферой, после которой умылся бы из этой страны навсегда. Совсем не та, не та атмосфера, которой я, аптекарь, дышу в этой допотопной аптеке захудалого во всех отношениях городишка.

Эти взносы, которые непрерывно куда-то поступают, мало приносят выгоды мне, а потому… Да-да, потому приходится подворовывать на взрывчатых веществах, которые с трудом достаются в оправдание перед заказчиком. Вы думаете, что бомба мало кому приносила выгоды? Умойся тот, кто это сказал. Во все времена оружие имело баснословную прибыль и при этом никто не отвергает вполне вероятного риска, связанного с производством. А уж кто там подорвётся на бомбе, мною сконструированной, может и сам бомбёр, уж не нашенское то дело. Мне бы только не участвовать в постоянных экспериментах, когда мои труды тут же идут в дело, чтобы не попасть в каталажку. Нет, следует немного обождать, накопить, а потом отдать, а с полученным скрыться. Непременно скрыться навсегда. Чтобы уже в столице опять примкнуть к революционной банде и проделать свою работу во имя… Чуть не сказал, что во имя революции. Нет, конечно, во имя своего мелкого чувства – собственного благополучия, для безбедного существования во время пребывания далеко-далеко – за границей.

Вы, наверное, скажете, что в такой ситуации человек выглядит глупо и подло. А вот нет – отвечу я вам. Глупо будет выглядеть тот, кто скажет это, а подлость понятие относительное и её, подлость, можно приставить к совершённому поступку любым боком, а можно и отодвинуть, прикрыв сотней оправдательных факторов. Может становится особенно глупо и особенно подло чувствуется на душе по окончании постыдной операции, когда такой человек как я, конфузясь и чувствуя временный позор, расписывается в получении денег. Но, если без них, без денег, тогда гнусно и ожесточает вообще, если честно. Но, если денег много, поверьте, никакая совесть вас больше не побеспокоит. В крайнем случае, сделаете некоторые пожертвования на церковь или в больницу и тут же вся печаль уйдёт словно и не приходила никогда.

Уж не сумлевайтесь вы и верьте, полагаясь на мой жизненный опыт и местные достоверные предания, что деньги, как и всякое другое богатство прибегают в распростёртые объятия оттого, что нашёл клад, либо убил прохожего, а у него на груди – деньжищи схоронились, либо оттого, что просто грабил на большой дороге, либо вообще оттого, что душу дьяволу продал и расписку кровью выдал до востребования. А мне что? Куды мне за ними, за грабителями тягаться? В чём совеститься? Разве не окажу я помочь какую, при создании боевого взрывного механизма, способствующего победе мировой революции? А то, что мелочусь по поводу денежных взносов, дык увольте. Пока что жив исчо и пожить хочу. Уж там впереди… Напишу мемуары, как способствовал деятелям с революционными знамёнами, и даже может орден получу, коль победа выдастся с полным размахом. А коли нет, дык опять же в прибыли. Так–то вот.