Дом на воде. Глава 19

Глава 19

Позавтракав, Роберт и Люси пришли в его номер.
-Машина скоро придет, - говорил он, открывая дверь. – Посидим здесь, Гая подождем. Что это с тобой?
Люси молча зашла в его номер, подождала, пока он закроет дверь. Она стояла перед ним, опустив глаза.
-Что ты, Люси? Ну-ка, погляди на меня!
Он поднял ее личико за подбородок и увидел ее глаза. В них стояли слезы.
-А это еще что?!
И тогда она молча обвила его шею руками, тихонько коснулась губами его губ. Еще раз и еще.
-Роберт! – прошептала она. – Робби!
-Что ты делаешь? Люси!.. Господи, Люси!!
А она целовала и целовала его. У него перехватило дыхание. И он поймал ее губы, он сгреб ее в охапку и потащил в спальню.
-Ты – сумасшедшая! Люси, ты с ума меня сведешь!.. Я же на репетицию плюну и все… Люси!!
Роберт повалил ее на кровать, сорвал кофточку и губами прижался к ее груди, а она ласкала пальцами его волосы и тихонько стонала от нахлынувшей страсти, от непереносимой нежности к нему… И еще от чего-то, чего понять никак не могла, но что и вызвало ее слезы пять минут назад. Но ее несло, и она уже совершенно не соображала, что делает, не желала даже думать о том, что в любую минуту появится Барроу, и им всем пора будет ехать. Вечером еще один концерт здесь, в Лидсе, а завтра снова в путь… Но сейчас реальность опрокинулась и Люси чувствовала лишь его плечи, обнаженные сорванной ею рубашкой, чувствовала, как со все нарастающей страстью он покрывает поцелуями ее лицо, грудь, живот, как руки его рывками стягивают с нее брюки, как горит он весь, и она тает, растворяется в этом пламени. Сдерживаться сил уже не было – к черту все! С глубоким стоном Роберт закинул ее ноги себе на спину, и Люси задрожала, вскрикнула, когда одним рывком, сорвавшись со всех тормозов, Роберт овладел ею. Боже, Роберт!! Блаженствуя, теряясь в обрывках мыслей и чувств, Люси захлебывалась им, сильным, нежным, чувственным…

-Оп-па! Вот это да!.. Вас бы в кино снимать! – раздался чуть сипловатый, но довольно резкий женский голос.
Люси вздрогнула, замерла, точно придавленная к постели. Роберт вскочил, сел на кровати, заслонив собой Люси, и вдруг рассмеялся. Нервно, но стараясь держать себя в руках.
-Патриция! – воскликнул он. – Послушай, дочь, а разве тебе не известно, что, входя в чужую комнату, а в данном случае, номер гостиницы, надо стучаться?
-Одевайся, папа! – Патриция стояла, прислонившись к притолоке и немало не смущаясь, прямо глядела на Роберта из-под длинной челки. – А вопрос твой – глупее не придумаешь! Мне даже как-то в голову не приходило, что, придя к своему отцу, которого, кстати, дома ждет жена, - Патриция усилила голос, - я должна стучаться!
-А если я просто не одет?
-Господи! Ты же мой отец и я видела тебя в самых разных видах, и ты при этом никогда не стеснялся.
-Это и было одной из моих самых больших ошибок – не научить тебя смущаться хотя бы на собственном примере. – Роберт оделся, прикрыл Люси покрывалом и, тихонько сжав ее ладонь, вышел из комнаты, вытолкав впереди себя Патрицию. – Пойдем, поговорим в гостиной!
Люси осталась одна. Она даже не шевелилась. Просто лежала так, как ее оставил Роберт – едва прикрытая покрывалом. А рядом с кроватью маячили разбросанными ее белье, брюки, кофточка… Самое странное, что она не испугалась и даже не очень смутилась, хотя и поняла, что эта черноволосая девушка – дочь Роберта. Может быть, она просто знала – Роберт разберется с этой ситуацией. Кроме того, все утро он настраивал ее на то, что, если она согласна быть с ним всерьез, согласна выйти за него, значит должна быть готова ко всему. И это «все», кажется, и началось с появлением Патриции, чье отношение к поведению Роберта, к самой Люси, она чувствовала, не будет настолько однозначным, каким было отношение Рэнделла… Что ж, значит, пусть все будет, как будет. Роберт в состоянии отвечать за свои действия и слова!.. И все же, что-то неясное скребло и скребло в душе Люси, не давая покоя. Что-то такое, чего она никак не могла пока осознать, и что лишало ее возможности упиваться своим счастьем.
Люси медленно встала и подошла к двери. За ней слышались голоса, но слов Люси не разбирала. Попыталась прислушаться, надеясь понять, чего же ждать дальше от Патриции, но не получилось. И тогда она снова легла на постель и прикрыла глаза.


Роберт достал из холодильника две бутылочки пива и протянул одну Патриции. Ей было только семнадцать, но Роберт не считал зазорным самому предлагать дочери пиво. Сам он никогда не отличался особым благонравием и вся его молодость, за исключением того времени, которое посвящалось работе в группе, протекала в шумных вечеринках, где он являл собой яркую центральную фигуру, или даже просто посиделках с Фрэнки, Гаем и Донни за все тем же пивом. Конечно, будучи уже в возрасте и воспитывая двоих детей, он понимал – они не должны распуститься, как это случалось с детьми знаменитостей. Хорошие манеры, цель в жизни, достоинство – вот, что ему хотелось бы видеть и чувствовать в них. И Рэнделл вполне оправдал все эти надежды отца. Большого таланта и задатков артиста, музыканта Роберт в нем не видел, но парень прекрасно овладел ударной установкой и помощь его была неоценима. Не хочет посвящать этому всю жизнь? Что ж, Роберт был не в обиде. Он гордился сыном, чувствуя в нем соратника не только на концертах, но и в жизни. Рэнделла тянуло больше к компьютерной технике, он мечтал стать профессиональным программистом. Пусть так, если парень считает, что это его Дело. А Роберт поможет ему во всем… Но вот Патриция… Роберт очень любил ее. Красивая, яркая девочка, необыкновенно сообразительная в детстве – Рэнделл больше напоминал медлительного медвежонка – она всегда была шустрой, всем интересовавшейся, всем пытавшейся заниматься, а еще и очень артистичной, в отличие от брата. Вот только надолго ее интересов не хватало. Она перебрала множество увлечений, так и не ставших для нее чем-то серьезным, множество видов спорта, искусства. И ведь везде у нее получалось, везде ей прочили хорошее, если не блестящее будущее. Но Патриция быстро остывала, начинала скучать. Возможно, просто ленилась, понимая, что успех не окажется моментальным, что к нему придется идти долгим и нелегким путем, а ей хотелось немедленно блистать, немедленно купаться в славе. В итоге она, конечно же, выбрала профессию и готовилась к поступлению в университет, решив заниматься в будущем театральной режиссурой. Роберт поинтересовался – а почему, собственно, не стать ей актрисой? Тут тебе и популярность, и слава, и лицо на обложках журналов. В ответ Патриция поморщилась:
-Всю жизнь зависеть от режиссера?! Вот еще! Я сама командовать буду!
И в этом была вся она. Девчонка и старшим братом вечно командовала. И кончалось тем, что, если их забавы переходили в шалости, тумаков получал именно Рэнделл, как старший брат. А Пат заявляла, что это он придумал, а ее вина только в том, что ей понравилась идея… Тогда Роберт только хохотал над этим. Крутой нрав дочери, пусть и со сквозившей капризностью, ему нравился. Во всяком случае, он был уверен, что, когда она вырастет, никакой болван ее за пояс не заткнет. Но теперь, наблюдая по возможности за жизнью дочери, он начинал сомневаться, а не упустил ли он чего-то такого, что может со временем стать миной замедленного действия? Все, вроде, хорошо. Девчонка учится, и даже болтаясь по вечеринкам, не переходит границ. Друзей ее он и в глаза не видел, но надеялся, что пустоголовые проходимцы ей будут просто неинтересны. И все равно, что-то в дочери его настораживало хотя бы потому, что с годами все больше она напоминала свою мать. Было в Патриции, в ее отношении к окружающим, что-то чересчур самоуверенное и даже безжалостное...
Патриция плюхнулась в кресло, закинув ногу на ногу, открыла свое пиво и сделала несколько глотков. Достала сигареты и прикурила. Молча. Прямо-таки, театральная пауза – подумалось Роберту. Он тоже молчал, просто даже не зная, что сказать в создавшейся ситуации. Будь это даже Рэнделл, еще ничего, предположим, не знавший о Люси, Роберту было бы куда легче. С сыном ему всегда как-то проще и легче было разговаривать, нежели с дочерью. Вот что у нее сейчас в голове?! На лице какое-то совершенно непробиваемое выражение, сдобренное легкой, еле заметной усмешкой. О чем она думает?
-Пат, - решился, наконец, Роберт, - ты вошла в не очень подходящий момент… Мне жаль, что так получилось…
-О чем ты жалеешь? О том, что я застала тебя с этой девицей? О том, что ты с ней связался и теперь тебе стыдно? Или о том, что мы все – я, мама и Рэнделл существуем и этим мешаем твоей личной жизни? А, папа? О чем ты жалеешь?
Пат сходу круто завернула, Роберт громко выдохнул, но удар выдержал.
-Я сожалею, Пат, именно в данный момент сожалею о том, что не запер дверь номера, и ты оказалась свидетельницей того, чего не надо было. По любым соображениям. Ты – моя дочь, и мне в любом случае неудобно, женат я официально или нет. Ну а о чем я сожалею помимо этого… Знаешь, я думаю, ты умная девочка и понимаешь – во что бы ни вылились наши отношения с твоей мамой, мое отношение к тебе и Рэнделлу не изменится. Как бы ни сложились обстоятельства, я люблю вас и сделаю для вас, что угодно…
-М-мм!! – Патриция выпила и сделала большие глаза. – Хотелось бы знать, насколько реально это твое «что угодно»!.. А девчонку эту послать подальше сможешь?
Она задрала брови, и выражение ее ярко накрашенного личика не предвещало ничего хорошего.
-Скажи, а почему я должен ее послать?
-Ты не ответил!
-Хорошо. Ладно. Я не пошлю ее, Патриция. И я не понимаю, каким образом ее присутствие в моей жизни влияет на твою или Рэнделла жизнь. А, Пат?
-Честно?
-Естественно!
-Мне противно! Мне просто отвратительно видеть рядом с тобой всех этих девиц! Куда бы ты не приехал с гастролями, вокруг тебя постоянно эти тупые поклонницы, жаждущие твоих автографов, объятий, поцелуев, а то и переспать…
-Ну, вот что ты мелешь?!
-Это ты какой-то совсем наивный, если не понимаешь, чего им всем надо! – вскричала Пат. – Это ты ничего не видишь и не соображаешь! Хоть бы раз в интернет залез и почитал, что они там о тебе пишут. «Он такой красивый!.. Такие потрясающие глаза!.. Я его найду!.. А я люблю его! Я хочу его!..» И прочая, прочая, прочая. А еще фотки с тобой. Автографы раздаешь, обнимаешь, фотографируешься. А у них при этом такие физиономии, словно ты только что переспал с ними со всеми разом!
Роберт расхохотался.
-Пат!! Это же все чушь собачья и уж тебе давно надо было привыкнуть к этому и понять, что это лишь мелочь, шелуха, сопровождающая, к сожалению, известность и популярность. Не более того!.. Ты просто ревнуешь, детка. Но я – твой отец, я люблю тебя, и это никогда не изменится!
-А маме ты говорил такое когда-нибудь? Ведь говорил, я просто уверена! Наверняка она тоже ревновала, тем более, что тогда ты был много моложе и привлекательнее.
-Возможно, и говорил. Но ты же понимаешь, что годы идут, отношения меняются, и происходит это не только с нами, но и со всеми. Вот только… Ради Бога, прости меня Пат! Мне бы никогда не хотелось этого говорить, но это правда и от нее никуда не деться, если мы хотим с тобой сохранить честные, хорошие отношения… Такое случается в жизни. Я тебе этого совсем не желаю! Просто я когда-то ошибся в выборе, вот и все. Твоя мама была очень привлекательной девушкой! Очень яркой. Я влюбился по уши и быстро женился. Слишком быстро, чтобы понять, что она – не мой человек. Не плохая, нет! Просто не моя. И потом так же быстро пришло это понимание, но было уже поздно – появились вы с Рэнделлом. Впрочем, тогда я менять ничего и не собирался. Жили и жили… Возможно, не хорошо, но и не плохо…
-Стоп, стоп, стоп! Менять? Ты что же, что-то менять собираешься?!
Похоже, Патриция оказалась искренне поражена.
-Да, Пат. Собираюсь. И поверь, в первый раз за всю мою жизнь с твоей мамой мне пришло это в голову.
-Ты хочешь развестись с ней? Ради этой?!
-Именно так, Пат. Я люблю эту девушку, и я впервые за всю мою жизнь чувствую, что встретил ту, что ждал. Ту, о которой мечтал. Ты понимаешь меня?
-Но, может быть, ее молодость, то, что она спасла тебя, так повлияло на тебя? Как говорится, седина в бороду – бес в ребро? А, папа? Ты ведь столько лет прожил с мамой! И потом, ну нравится она тебе и Бог с ней! Встречайся, занимайся сексом – господи, что я говорю своему отцу?! – но зачем жениться-то? Папа, у тебя семья! Неужели из-за влечения к какой-то девчонке надо все рушить?!
-Что рушить, Пат?! То, чего уже давно нет? Я и твоя мама давно уже существуем порознь, и нас связывают только общая фамилия и вы с Рэнди. Но вы уже взрослые, вы все понимаете и для вас мой выбор не должен стать чем-то шокирующим. Тем более, что повторюсь – я от вас никуда не денусь!
Патриция открыла было рот, чтобы сказать еще что-то, но осеклась и промолчала. Допила молча свое пиво, выбросила окурок в пепельницу и встала.
-Что ж, папа… За тобой, конечно, есть право выбора. Ты волен поступать так, как считаешь нужным. Только… смотри, не пожалей потом.
-Ты о чем это Пат? Что ты имеешь в виду?
-Только то, что любой человек может пожалеть о каком-то своем действии. – Патриция поднялась из кресла. – Ладно, папа, если ты не против, конечно, я еще побуду здесь, погляжу на ваше представление. Все-таки, давно с тобой не виделись.
-Ты хочешь познакомиться с Люси?
-Ее зовут Люси? Чудненько! Просто замечательно… Не знаю, может, и познакомлюсь. Она ведь, наверное, постоянно с тобой, если у вас такие серьезные отношения. Я бы от тебя ни на шаг не отходила! Это комплимент.
-Спасибо.
-Рэнди обещал помочь мне поселиться, так что, пойду, пожалуй.


Люси и не заметила, как задремала.
…Он сидел у стола, полуобернувшись к ней. Белые газовые занавеси легонько, почти незаметно колыхались у него за спиной. На столе большая ваза с просто огромным букетом цветов.
-Это ты?
Он не смотрел на нее. Просто говорил с ней, повернув голову в ее сторону, но глядя почему-то в пол… Где она? Неужели она опять чего-то не помнит?! Но ей так нужен его взгляд, его глаза! Только вот приблизиться она никак не может. Ноги застыли, приросли к полу – ее просто не пускали к нему, вот и все. Память ее проклятая не пускала… Он ведь спас ее в ту ночь, когда гадкие, чужие руки хотели забрать ее, когда чужие отвратительные губы тянулись к ней. Голос его спас…
-Фрэнки! Фрэнки, это я!.. Ты ждал меня?
-Я всегда тебя жду.
-Я не могу подойти к тебе, Фрэнки. Что это?
Она едва не плакала.
-Может, это… ты не пускаешь меня?
И вот они, его глаза. Но как они темны от грусти, разлитой в них!
-Фрэнки, что с тобой?! Фрэнки, впусти меня! Я должна тебя услышать. Скажи мне что-нибудь, я прошу тебя, Фрэнки!.. Господи, Фрэнки, я же люблю тебя! – закричала она.
-Ты помнишь? – его голос.
Тихий, еле слышный, совсем не такой, каким она услышала его в ту ночь. Как же горько ей стало! Как больно…
-Что, Фрэнки? – ее голос дрожал от ужаса, что исчезнет он сейчас и не узнает она, что же она забыла.
-Ты помнишь, Люси. Твое сердце должно помнить.
-Мое сердце… мое сердце… Будь проклято мое глупое сердце! Оно тянется к тебе, ищет спасения у тебя и… - вскричав это, она внезапно замолчала – руки Роберта, его поцелуи, близость…- Лучше бы оно умерло, мое сердце!
Люси разрыдалась.
И тут страшный, разрушительной силы порыв ветра врезался в окно, распахнул его, сорвав с петель. Под отчаянный звон стекла взметнулись занавески и ваза, грохнув об стол, упала, разливая воду, покатилась к краю стола. Головки цветов шлепались о полированную, безжалостно залитую водой крышку стола… Но ноги ее – Люси едва не упала и побежала, рванулась к нему, вставшему со стула.
-Люси! – выдохнул он, подхватил ее и обнял, изо всех сил прижал ее к себе. – Люси!
А она подняла голову, увидела его слезы, его ожившие глаза и взяла в ладони его лицо.
-Что со мной, Фрэнки? Я… Я ведь люблю тебя! Я помню.
Ее голос стих, рыдания унялись, и она зашептала, вцепившись в него:
-Я помню… помню дом на воде, реку… Я помню все, что ты говорил… - взгляд ее застыл, мокрый, растерянный и отчаянный. – Я помню… белый песок.
Сорвался ее голос, охрип.
-Я сам этого хотел, Люси, - заговорил он. – И нет твоей вины в том, что я мертв, что не имею на тебя никаких прав. Я здесь. Я зову тебя и безжалостный, бесчувственный ветер носит мои слова.
-Я слышу их! Я слышу, Фрэнки и только тогда живу.
-Но Роберт!.. Моей глупости нет предела! Никогда, ни за что не должен был я говорить тебе о том, что люблю тебя, что буду ждать тебя. Никогда!.. Узнав об этом, ты вспыхнула, готовая отказаться от собственной жизни, от Роберта, наконец. И теперь сердце твое рвется на части. За все приходится платить… Возвращайся, Люси! Возвращайся к нему. Но… только помни обо мне. Бога ради, Люси, помни обо мне!!
Люси плакала, искала его губы, но не находила – он отворачивался от нее.
-Фрэнки!
-Нет, Люси! Нет. И ты знаешь, почему.
Она опустила глаза, а когда вскинула их к нему, он увидел их отчаянный блеск.
-Ты же сильный, Фрэнки! Сильнее тебя нет никого! Ты сильнее смерти. И ты удержишь меня, если слепой ветер попробует меня унести. Ты удержишь, сможешь!.. Забери меня!
Дом раскачивался, волны с грохотом бились о борта, распахнувшиеся окна гремели разбивавшимися вдребезги стеклами, глуша другие звуки. И Фрэнки кричал:
-Но как же Роберт? Как же твоя любовь к нему?
-Я люблю его, меня влечет к нему с непреодолимой силой, и я горю. Мы оба горим, оставляя за собой пепелище… Я не могу жить, когда моя любовь к тебе истязает твою душу, а любовь к Роберту может его сгубить. Лучше бы не родиться мне никогда!
-Нет, Люси. Нет!
Он гладил ее волосы, прижимая к себе все крепче и крепче.
-Нет, моя девочка! Я остался непомерным эгоистом и ни за что не отпущу тебя.
И губы его заскользили по ее лбу, щекам. Нежность рук его, опрокинула ее, сердце ее зашлось. Глупое, несчастное ее сердце…
Все стихло разом – ветер, грохот распахнутых окон… Тишина обволокла их, потерянных для всего, что можно увидеть и услышать. Воздух вибрировал вокруг них, и только стук сердец. И поцелуй его, тот долгожданный, единственный поцелуй, грозивший отнять ее жизнь. Как жарок, как неистов он был! Живо ли ее сердце?.. Она таяла, она истекала в него, теряясь, растворяясь, отдавая ему всю свою жизнь. И пусть он станет единственным, поцелуй этот. Все равно, дальше можно не жить. Только не помнить, ни за что не помнить сейчас о конце! Пусть целует он ее, пусть делает все, что захочет, ибо того же хочет она. А зачем еще любовь? Зачем, если не отдать ему всю себя, даже если это будет стоить ее жизни и… даже пребывания с ним здесь, на окраине бытия? Смерти нет. Иначе не остался бы он с ней, не привел сюда. А если и есть она, то можно и ее победить…
И Люси побеждала. Ее руки побеждали, обнимая, лаская его плечи. Ее губы побеждали, как воздух, хватая, целуя его губы. Все ее тело побеждало, еле вмещавшее сердце ее, стучавшее так, что рвалось оно изнутри к нему, прильнувшему к ее груди, прижавшему ее к себе. И она принимала его, плачущего, нежного и такого сильного…
И когда утихло все, когда, забыв себя, она чувствовала лишь его, накрывшего ее собой, его влажные плечи, когда гладила его мокрые волосы и тихонько целовала его лицо, она услышала свое сердце. Свое успокоившееся хотя бы сейчас сердце. Услышал и он.
Фрэнки приподнялся над ней, и Люси увидела его лицо, сиявшие его глаза. И он прижался к ее груди губами, потом щекой. Притих, а через несколько секунд прошептал:
-Если суждено нам сейчас кануть во мрак, если кончится все прямо сейчас, я не пожалею. Я понял тебя и не стану больше возражать. Ты осмелилась любить меня, зная, что конец близок. Ты не пожалела своей жизни, зная, что цена нашей любви – смерть. У любви только эта цена. И не было, не может быть большего счастья – так любить на краю гибели! Я узнал это… Люси…


-Люси!.. Ты спишь, Люси?
Она открыла глаза и увидела Роберта, сидящим рядом с ней на постели. Он положил ладонь на ее оголенную грудь – она ведь так и не оделась после его ухода.
-Соня! – нежно произнес он. – Одеваться пора! В любую минуту Гай придет.
Он наклонился и поцеловал ее грудь. Тихонько, но так чувственно! Люси вздрогнула и села.
-Прости… - пролепетала она. – Я задремала.
А Роберт глядел на нее, и в глазах его было столько, что Люси замерла. Если бы он только знал!.. Но он не знал, не мог знать.
-Прости, Роберт!
И он, ни о чем не подозревавший, обнял ее, вздохнув, и поцелуй его нашел ее губы, расслабил их, растопил ее тело. Сейчас, реально, наяву. И тут же его шепот, его горячее дыхание у ее уха:
-Люси, ты невозможна! Еще минута и я не вынесу тебя! Слышишь?.. Одевайся, немедленно! – рявкнул он и улыбнулся. – Иначе всей работе конец.
А она вздрогнула, пришла в себя и, чувствуя, как кружится голова, попыталась улыбнуться.
-Да-да, я сейчас!
-Эй! Что с тобой? Ты как себя чувствуешь?
И она снова поглядела ему в глаза, утонула в их голубом свете.
-Роберт… Робби… Я… Все хорошо, - она с шумом выдохнула. – Правда. Просто…ты сводишь меня с ума! И… нет мне покоя, пока ты рядом.
-Так ли? – и не могла она понять, улыбается он или серьезен. – Я же седой старик! Я не могу свести с ума а-приоре. А, Люси? Ты уверена?
-Думаю, еще полчаса назад тебе и в голову не пришло бы это спросить! – лукаво улыбнулась она, цепляясь за его взгляд, как за соломинку. – Может, повторим, и ты убедишься, что я так же люблю твою седину и морщины твои, и бороду вот эту, как и тебя самого?
-Несносная девчонка! И кого я только собрался в жены взять?!
-А ты передумай!
-Еще чего! Ни за что! Ты – моя и точка. Хватит об этом! – Люси замерла от боли, моментально сжавшей ее сердце.
Но она сдержалась, улыбнулась снова.
-Тогда и жаловаться нечего! Тем более, что… никогда я не была такой. Это ты доводишь меня до того, что я одеться никак не могу, пока ты рядом.