Спасибо, что помните

(Разговор А.Г.Достоевской с потомками из XXI века.)

Монопьеса.

Действующие лица.

                А.Г., Анна Григорьевна Достоевская, вдова Фёдора Михайловича
                Достоевского.
ГОЛОС РАСПОРЯДИТЕЛЯ ИЗ-ЗА КУЛИС, голос распорядителя встречи
                Анны Григорьевны с почитателями Ф. М. Достоевского из будущего.
ПЕРВЫЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА, голос.
ВТОРОЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА, голос.
ТРЕТИЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА, голос.
ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА, голос.
ВТОРОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА, голос.
                (Все ГОЛОСА звучат в записи.)

Сцена первая.

На сцене стоят маленький столик и стул. На столе графин с водой, стакан и
        вазочка с записками от зрителей. На заднике в полумраке висят репродукции
        рисунков и черновиков Ф.М. Достоевского.
В кулисах слышится возня, периодически виден бок платья А.Г.
Слышится ГОЛОС РАСПОРЯДИТЕЛЯ.

ГОЛОС РАСПОРЯДИТЕЛЯ (приглушённо). Анна Григорьевна, дорогая, ну, какое фойе?! На сцену, на сцену! Ну, прошу вас! Зрители давно уже ждут… Удобно, удобно, у них в XXI веке это так заведено – они купили билеты! Да идите уже, голубушка, общайтесь!

Снова слышится неразборчивый шёпот и, наконец, на сцену выходит А.Г. с
        портфелем в руке, смущённо кланяется зрителям, поправляет накинутую на
        плечи шаль, идёт к столу, ставит портфель на пол.
Слышатся аплодисменты.

А.Г. Добрый вечер, господа! Прошу простить моё смущение и растерянность перед вами, но мне никогда ещё не приходилось выходить на сцену – все встречи с почитателями таланта моего супруга Фёдора Михайловича Достоевского проходили обычно либо в фойе, либо в залах клубов, либо в гостиных литераторов… Будьте снисходительны…
Я понимаю, что в этом зале нет случайных людей – сюда пришли те, кто знает не только произведения Фёдора Михайловича, но и его биографию, и, тем не менее, прежде чем отвечать на ваши вопросы, я всё же расскажу немного о себе…

А.Г. прячет руки за спину, глубоко вздыхает.

Я, Анна Григорьевна Достоевская, в девичестве Сниткина, вдова военного инженера Достоевского, а точнее полевого инженера-прапорщика, впоследствии ставшего великим писателем, родилась в Петербурге в небогатой семье. Мой отец был всего лишь мелким чиновником, но он очень любил литературу и знал её. И человеком был жизнерадостным и светлым. Вот от своего отца я и услышала о писателе Достоевском. Отец просто боготворил Фёдора Михайловича. Неточкой в семье меня называли именно из-за героини рассказа «Неточка Незванова». С этого рассказа и началось моё знакомство с произведениями Достоевского…
В гимназии, которую я закончила с серебряной медалью, так же все поголовно обожали произведения Фёдора Михайловича, и на Педагогических курсах тоже… Курсы, увы, мне закончить не удалось. Из-за болезни отца пришлось бросить. Но я твёрдо решила приобрести какую-нибудь профессию, а потому пошла учиться стенографии. Вот так нежданно – негаданно я и вышла на дорогу, которая привела меня к Фёдору. (Опомнившись, тут же добавляет.) Михайловичу.


Сцена вторая.
 
А.Г. снимает шаль, кладёт её на стул.

А.Г. Понимая, что я иду стенографировать текст известного писателя, я ужасно переживала: вот увидит он девчонку вместо солидного стенографиста - и тут же мне откажет. Поэтому сразу решила, что нужно найти хоть какой-нибудь способ стать представительнее, и придумала купить себе портфель. (Берёт портфель, озорно прохаживается по сцене.) На самом деле представительнее, правда? (Смеётся.) Вот так бодро, с интересом в глазах и трепетом в сердце я и явилась к Достоевскому. Кстати, он почему-то виделся мне совсем не таким, каким оказался на самом деле… Мне думалось, что он непременно должен быть огромным и чуть ли не со светящимся нимбом над головой. (Смеётся.) А вышел почти пожилой человек среднего роста. Самый обыкновенный... И в то же время необыкновенный, потому что повёл он себя необычно -  слишком откровенно сразу же без всяких предисловий доложил мне о его почти катастрофическом положении, о том, что если он не напишет за двадцать шесть дней роман, то на десять последующих лет потеряет права на все свои литературные произведения. Да, таков был грабительский контракт расчётливого издателя Стелловского с писателем Достоевским, обвешенным долгами. И потом тут же рассказал ещё и о своей неизлечимой тяжёлой болезни, о падучей, чем окончательно пробудил во мне странные, ранее неведомые, почти материнские чувства, и я ощутила буквально потребность защитить этого человека, помочь ему, вырвать его из лап мучителя… И прижать к сердцу. Да, именно это я и почувствовала. И вечером того же дня мы приступили к работе. (Вынимает из портфеля стопку бумаг, портфель возвращает под столик.)
Вы уже, конечно, все знаете, как это у нас происходило: Фёдор Михайлович, заглядывая в свои черновики, диктовал мне, я стенографировала, дома расшифровывала текст, а утром приносила чистовик. Он перечитывал, вносил поправки и диктовал новую часть, которую набрасывал прошедшей ночью. И всё повторялось сначала. И так по кругу двадцать шесть дней. Мы почти не спали эти дни, почти не ели, но зато много пили чая. А пить чай, если по-достоевски, это не просто ритуал, это целая философия… (Улыбается своим воспоминаниям.)
Меня очень удивляло и забавляло в нашей работе то, что Достоевский не просто диктовал, а диктовал разными голосами, то есть как актёр практически играл каждого своего героя. И черновик никогда не держал ровно перед своими глазами, а вертел его в разные стороны. Я не спрашивала, почему он так делает, и что это значит, робела, но мне ужасно хотелось заглянуть в его бумаги. И вот однажды, диктуя, он запутался в листах и, нервничая, рассыпал их по полу. Я тут же бросилась ему помогать, но как только подняла несколько листов и заглянула в них, так сразу же и замерла заворожённо: среди каруселью закрученных строчек на меня смотрели лица героев нашего романа. И я сразу узнала, кто есть кто. Портреты были удивительно точными. Потряс меня и почерк писателя: то есть невозможность определить, что это за почерк, так как все куски были написаны будто разными людьми. Это было головокружительно. Наверное, многие из вас видели его черновики, я достаточное количество передала в музеи, но в тот момент я была первая, кто их увидел. (А.Г. берёт листы, показывает их зрителям.)

Картины на заднике освещаются – это черновики с рисунками писателя.

  Да, они меня заворожили. Я рассматривала их и не могла оторваться, но в то же время мелькнула мысль: как он во всём этом разбирается – здесь же сам чёрт ногу сломит. А диктует так, словно глава написана ровненько и гладенько. Его тексты были не только на отдельных листках, как правило, сложенных вдвое, но и в записных тетрадях, и в книжках, и на отдельных клочках бумаги. И даже на конвертах писем, что ему приходили. Короче, если на чём-то можно было писать, то на том он и писал.
Потом уж я насмотрелась на черновики вдоволь, появились даже особо любимые листы, где преимущественно были каллиграфия и готика, то есть безумно красивым правильным почерком написанные отдельные слова и удивительные рисунки всевозможных арок, башенок и стрельчатых окон готических зданий. Особенно много подобного было в рукописях «Бесов».

На заднике показываются упоминаемые черновики.
А.Г. возвращает рукописи на стол, садится.

А.Г. Самые любимые из них я, конечно, пока никому не отдала, но оставила распоряжение еn cas de ma mort au d’une maladie grave… То есть, на случай моей смерти или тяжелой болезни...  Я завещала передать черновики внукам Федору и Андрею, а права на сочинения — сыну Федору. (Поднимает руку, призывая зрителей к вниманию.) Вы слышали, что я сказала? Сыну Фёдору… Внуку Фёдору… Вот так Фёдор Достоевский живёт уже в третьем поколении. И будет жить вечно в своих потомках. Я счастлива.

Словно опомнившись, А.Г. вскакивает со стула.

А.Г. Итак, мы поработали на славу, роман «Игрок» был написан в срок! Мы успели!

Раздаются аплодисменты и ПЕРВЫЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА.

ПЕРВЫЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА (доброжелательный). Анна Григорьевна, ваш восторг понятен, но всё же механически записывать текст и творить – это же разные вещи… Поэтому можно ли говорить, что вы принимали участие в написании романа?
А.Г. Конечно, я всего лишь стенографировала. Всего лишь. Но я старалась изо-всех сил. Тот месяц я почти не отдыхала, забывала поесть, ни с кем не общалась – мне круглосуточно было некогда, так я хотела помочь любимому писателю. Но и не только это. Я поддерживала его, вдохновляла, ободряла и одобряла – для любого писателя это ведь очень важно! К тому же, он ещё обсуждал со мной своих героев, спрашивал моё мнение о них, интересовался, как со стороны звучат диалоги? Не режет ли слух?  А диалоги ведь именно должны звучать – это как музыка! (Зябко поёживаясь, А.Г. идёт к столу, накидывает на плечи шаль, укутывается, садится.) Да, тогда я всего лишь помогла начисто записать роман, придуманный писателем. Великим писателем! Мы оба успели сделать каждый своё дело. С первого же дня у нас получилось работать слаженно. Я бы даже сказала гармонично. И вот таким образом мы работали над остальными произведениями Фёдора Михайловича. А «Игрок» был нашей первой общей радостью. Безудержной радостью до слёз…. Но в тот счастливый момент, признаюсь, я плакала не только от радости - моё сердце плакало от тщательно скрываемого смятения: роман закончен, а дальше - у каждого из нас своя дорога.

Сцена третья.

А.Г., сбросив с себя шаль, радостно достаёт из портфеля белый воздушный
        палантин.

А.Г. Но он сделал мне предложение. Он сделал мне предложение! Я даже мечтать о таком не могла, поэтому не сразу и осознала случившееся. А когда осознала…

А.Г. накидывает на голову палантин, словно фату.

Меня потом многие упрекали, что это был расчёт. Ну, скажите мне, в чём расчёт? Он был беден и на его плечах была ещё семья брата, увешенная долгами… (Сокрушённо разводит руками.) Какой уж тут расчёт… Я полюбила Фёдора Михайловича. Да, это была не та обычная любовь, что мы все себе представляем, а любовь, как бы, головная. Идейная. Это было обожание, преклонение. И, в то же время, наверное, жалость к человеку, не видавшему в своей жизни ни радости, ни, тем более, счастья. В слове «жалость» нет ничего оскорбительного, напротив… На Руси ведь раньше так и говорили: не «люблю», а «жалею»… Вот и Сонечка Мармеладова, одна из любимых героинь Фёдора… (спешно добавляет) Михайловича… тоже ведь через жалость полюбила Раскольникова. И любовь-жалость ничуть не слабее любви-страсти. Напротив, крепче такой любви ничего нет.

А.Г. взмахивает палантином, задевает вазочку на столе, поправляет её,
        заглядывает в неё.

А.Г. О, что это? (Разворачивает одну из записок.) Да это же ваши вопросы… А мне не сказали… (Молча пробегает глазами текст.) Подумать только, первая попавшаяся записка - и именно о «Преступлении и наказании». Какая интересная случайность… (Зачитывает.)
«Почему Достоевский, так высоко ценивший красоту и нравственность, в романе «Преступление и наказание» положительной героиней вывел… пУтану, которую легко может обидеть и унизить любой негодяй»… пУтану… пУтану… Кто это? А… Это, кажется, из индуистской мифологии: демоница, пытавшаяся умертвить Кришну. Да, да, вспоминаю… Но почему-то имя написали с маленькой буквы… (Читает.) Так… «Положительной героиней вывел пУтану, которую легко может обидеть и унизить любой негодяй. И которая сама добровольно идёт на эти унижения, потому что считает себя недостойной. И потому, видимо, она так недостойно навязывает себя человеку, который к ней равнодушен, и даже идёт за ним на каторгу…» Положительной героиней вывел ПУтану? Это где он такую героиню вывел? Когда?

Из кулис слышится шёпот. А.Г. прислушивается, отвечает в кулисы.

Не демоница имеется в виду? (Растеряно.) А про что же здесь тогда… ПУтана, пУтана… Или это… Кажется, я что-то такое слышала… Ну, конечно! Господи, вспомнила! Это же какой-то необычный вулкан! По-моему, где-то в Андах… (Удивлённо замирает.) Так, а при чём здесь вулкан? (Растерянно оглядывается, идёт к кулисам.)

Слышится сдавленный шёпот, А.Г. возвращается.

Надо же, оказывается «путАна»… Я и не знала… Я это слово в такой интерпретации вообще в первый раз слышу… (Заглядывает в записку.)  «…положительной героиней вывел путАну. Наверное, Достоевский был сам влюблён в такую на каторге, иначе почему?» (А.Г. вздыхает.)
Ну, что ж… Пожалуй, сразу и отвечу. Отвечу так, как сама это понимаю… Видите ли, писатель – это натура неоднозначная, мыслящая не так, как мы, обыкновенные люди, а зигзагами от огненных молниевых вспышек до промерзания в лёд, с проклятием святых и оправданием грешных. Иначе как же ему показать своих героев во всей их полноте так, чтобы вы поняли этот образ, прочувствовали его? Чтобы крепко задумались о добре и зле, и что есть правда, а что кривда. И в чём предательство… И в чём суть бытия… Ведь писателю в каждом своём произведении нужно на все эти вопросы отвечать. И отвечать словами своих героев. В этом и есть предназначение писателя.  Для этого он и выдумывает свои истории…  И именно выдумывает - писателю вовсе не обязательно испытывать всё самому, ему достаточно всего лишь представить любую ситуацию. Если, например, он пишет про ураган, то в этот момент в его мозгу бушуют миллионы таких ураганов – а ему только нужно выбрать самый подходящий к данной ситуации. И все герои, все (!) говорят словами автора – это автор так думает, предполагает, рассуждает, сомневается, утверждает – анализирует, ставит себя на место придуманного героя…
Мне вот так же часто задают вопросы про бедную растленную Ставрогиным девочку из «Бесов», часто бросают мне в лицо, что, мол, не испытавший этого, об этом так не напишет… (Вглядывается в зрительный зал.)  Сплетня эта пошла от нашего бывшего, якобы, друга, Страхова. Он частенько приходил при жизни Феди к нам обедать. Дифирамбы пел – так восхищался талантом, которым его самого Бог не одарил. Помню, потом он говорил, что Достоевский описал мысли и действия Раскольникова настолько ярко, что, читая, создаётся ощущение, словно это ты сам идёшь и убиваешь старуху… Ну, или уж во всяком случае присутствуешь при этом…  Из-за скудости воображения этот Страхов и решил, что так написать, не испытав, нельзя… Хотя, уверена, что он, и испытав, так не написал бы.
Вот теперь и вы с вопросом о несчастной Соне… Не было у Достоевского никакой любимой Сони – он сам эта Соня и есть. Потому что мироощущение, убеждения, поступки Сони отражают жизненную позицию самого Фёдора Михайловича. Падшая женщина, а чиста и невинна. Он на каторге был, а ведь преступником не был. И настольной книгой его была библия, подаренная на каторге женой декабриста Фонвизина, а не какой-нибудь популярный роман. Фёдор знал её чуть ли не наизусть, постоянно обращался к ней, анализировал библейские сюжеты, образно переносил их в свои произведения. Даже любил гадать по ней, когда долго находился в раздумье и не мог принять решения… И в свои последние минуты… он… просил меня открыть наугад и прочесть… (Вздыхает, задумывается.)
Я никогда не хотела и не хочу делать из своего супруга идола, обожествлять его, но и порочить не позволю.
МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА (с удивлённой заинтересованностью). Минутку, минутку! Простите, но как вяжутся эти ваши слова с тем, что вы позволили всем узнать то, о чём ваш муж просил никому не рассказывать?! Вы же сами подготовили письма к изданию. Забыли, что он писал вам: «Аня, дай мне слово, что никогда никому не будешь показывать этих писем. Не хочу я, чтоб этакая мерзость положения моего пошла по языкам.» Это когда он в Гамбурге проигрался в пух и прах… Вспомнили? (Недоумевающе.) Это же подстава чистой воды, разве нет?
А.Г. (непонимающе).  Подстава? (Растерянно поворачивается к кулисам.)
ВТОРОЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА (расстроено). Да! И ещё какая! И меня потрясло ещё то, что вы ведь намеренно отправляли Достоевского играть! Чтобы он проигрался и бросился к вашим ногам, страдая и проклиная себя! Зачем? (Обиженно.) Чтобы у вас появилась возможность продемонстрировать своё вселенское терпение и безграничную любовь?  Вам хотелось доминировать?
А.Г. (взволнованно). Во все времена все люди, как правило, хотят одного и того же: покоя, тепла, сытости, здоровья… И этим они похожи. И лишь гении в какие-то мгновения могут становиться нелогичными, сумасшедшими… В какие-то мгновения, в каких-то ситуациях, при каких-то условиях, в какой-то обстановке… Фёдор был чудесным мужем – любящим, заботливым, он тоже был из крови и плоти, но в какие-то определённые моменты это всё отходило на второй план и вперёд выступал противоречивый творец-безумец. Я заметила, что именно рулетка будит в нём фантазию и творческие порывы… И, к сожалению, особенно проигрыши. К сожалению, потому что нам всегда не хватало денег. Но именно в такие скверные времена он создавал великие произведения. А за это надо платить... Он вот как-то жаловался мне, что, если бы не спешка в выполнении обязательств перед издателями, то он бы сотворил шедевры. Я улыбалась, потому что он их и так сотворил. И именно при таких обстоятельствах. И неизвестно ещё, что бы он написал в тепле и благополучии. Будить в нём творческие импульсы я считала своим долгом, потому и поступала так.
И Федя меня ценил, и всё больше и больше привязывался. А ведь в самом начале нашей семейной жизни возникла ситуация, которая могла привести к разрыву. Федины родственники - это вдова его брата и пасынок Павел... Они, почуяв во мне конкурента, решили во что бы то ни стало от меня избавиться. Ох, что тут началось…
ТРЕТИЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. А что, простите, началось? Я читала ваши грустные воспоминания. Анна Григорьевна, а вы знаете, как, к примеру, родственники Чайковского встретили Антонину Ивановну Милюкову? Они объявили её сумасшедшей и обманом засадили в дом призрения. Вот это действительно ужасно. К тому же, Чайковский не защитил свою жену, а отдал на растерзание братьям. А что такого родственники Достоевского сделали вам?
А.Г. В доме призрения? Я ничего об этом не знаю. Так она теперь в доме призрения… Значит, она всё-таки больна? Значит, братья Чайковского были правы? Очень жаль её. Про некрасивый разрыв Антонины и Петра Ильича я слышала, конечно…
ВТОРОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА (озадаченно). Создаётся впечатление, что у жён известных людей вашего времени по каким-то причинам элементарно съезжала крыша. Вот кроме вас только... Потому что и Софья Андреевна Толстая тоже тронулась… Льву Николаевичу даже пришлось бежать от неё. Как и Чайковскому от своей… Что происходило с женщинами в XIX веке?
А.Г. (удивлённо-задумчиво). Вы сказали «съезжала крыша»? Съезжала крыша… (Показывает на себе.) Так? Хорошее сравнение… Только вот если говорить о Толстых, то «крыша съехала» как раз у самого Толстого. Как он мог так поступать? Окружил себя чужими людьми и позволил им клеветать на свою жену, любящую и преданную, с которой прожил почти полвека! Она родила ему тринадцать детей! Сама их воспитывала… Пятерых потом схоронили…  Сама вела хозяйство, опекала Льва во всём, начисто переписывала его работы, создавала условия для творчества, а он?! Он впустил к себе в дом этого Черткова и составил на него тайное завещание! В ущерб своей семье! Чертков, конечно, издал Юбилейное собрание сочинений, писем и дневников Толстого, но гонорары-то достались не Софье Андреевне… В нашем кругу его называли тёмной лошадкой, ведь это он спровоцировал семейную драму Толстых и уход Льва Николаевича из семьи…
Но я удивлена: почему вам пришло в голову сравнивать нас? Во-первых, я не Антонина Ивановна, а, во-вторых, Достоевский – не Чайковский. Ну, как можно… (Негодует.) Да и не было такого, чтобы у всех всё было одинаково – у всех всё по-разному… И, конечно, многое зависело от самих мужчин. А мужчины тоже разные. Взять, например, многоуважаемого поэта Некрасова с его очень оригинальной личной жизнью… Соблазнить жену своего друга Ивана Панаева, тоже писателя, и открыто остаться с ней жить в её же доме при живом муже! Как это вам?.. Хотя и сам Панаев… Тоже хорош: так и жил с ними до своей смерти. Шестнадцать лет… (Обхватывает голову.) Господи, о чём это я? Заговорилась совсем… (Вспоминает.) Так, вы спросили, как обижали меня родственники Фёдора... Самым обычным примитивным способом. Как все родственники мужей в подобном случае. Они хотели разрушить наш брак и избавиться от меня. Они решили, что если у нас образовалась семья, то Достоевский бросит их содержать и начнёт обустраивать своё гнездо, а на что же им тогда жить? К тому же, остались совершенно невообразимые долги от брата Михаила, которые мой бескорыстный супруг самоотверженно взялся выплачивать… Вот они и испугались, что наш брак положит конец их материальному благополучию… Я мешала им. И поэтому родственники пожелали, чтобы Фёдор отказался от меня. Стали наговаривать на меня, клеветать… Сравнивать меня с его бывшей женой… Конечно, это сравнение всегда было не в мою пользу. Делать недвусмысленные намёки на то, что мне, якобы, намного приятнее находиться в обществе молодого пасынка Достоевского, чем с ним самим. Что меня совершенно не волнует творчество супруга, что я совершенно не ценю его - разве это не подлость? Федя, конечно, не сразу понял, к чему они клонят - его мысли были тогда совсем о другом: он обдумывал свой новый роман «Идиот»… Но в какой-то миг мой супруг даже стал прислушиваться к высказываниям родственников. Это и понятно: у них было многолетнее совместное прошлое, а это всегда козырь, ведь это общие нежные воспоминания, бередящие душу, общее горькое чувство утраты, тоска по молодым годам, а отсюда и определённое доверие друг к другу… Конечно, я этого стерпеть уже не могла и предложила Фёдору сменить обстановку, уехать… И лучше всего за границу. Да, я предпочла убежать от этих коварных людей, но убежать вместе с любимым и ради любимого. Хотя бы ненадолго. (А.Г. идёт к столу.)
Я пообещала маме, что вернусь месяца через три, а вернулись мы через четыре года.

За кулисами слышатся возня и сдавленный неразборчивый шёпот.
А.Г. оглядывается, потом поворачивается к зрителям и, прижав руку к
        груди, извиняется, идёт к кулисам.
Слышится ГОЛОС РАСПОРЯДИТЕЛЯ.


ГОЛОС РАСПОРЯДИТЕЛЯ (шёпот). Анна Григорьевна, голубушка, времени у нас не так много – переходите конкретно к вопросам. Вот ещё записки передали. Не хотелось бы, чтобы зрители ушли неуслышанными. И поменьше уже о себе… Про вас уже давно все всё знают. Давайте про Фёдора Михайловича.
А.Г. (в кулисы приглушённо с лёгкой иронией). Что вы говорите? А про Фёдора Михайловича не знают? Мой супруг был бы очень удивлён этому. (Смеётся.) Простите, простите, это я пошутила. (А.Г. возвращается к зрителям.)


Сцена четвёртая.

А.Г. просматривает записки, сортирует их, складывая по разные стороны от
        вазочки.

А.Г. Сколько записок… (Продолжает просматривать их.) Но очень многие вопросы практически повторяют друг друга. (Смотрит на часы.) Да, я как-то увлеклась биографией, которую вы, собственно, и так все знаете, а тут столько… (Показывает записки.)  Давайте тогда я уже и начну отвечать… (Читает одну из записок.)
«Анна Григорьевна, почему Фёдор Михайлович так странно подбирал героев: для положительного женского образа он выбрал продажную женщину, а для положительного мужского – идиота. Это значит, что в ваши времена не было сильных и красивых положительных героев?»
Ну, что вы, конечно же, всё не так… Про Соню Мармеладову я уже сказала, а про князя Мышкина скажу следующее: вы же сами понимаете, что князь никакой не идиот! «Идиотизм» князя Мышкина - это идиотизм самого общества, в котором принято называть добродетельного и милосердного человека идиотом. Понимаете? Мышкин словно большой ребёнок, который не только не привык делать зло, но и не ожидает его от других людей. Мышкин очень доверчив. Вот эта непохожесть его на других позволила называть князя идиотом. (Читает следующую записку.)
«Почему у Достоевского нет обычных счастливых героев, как у других писателей? У него все просто психически ненормальные. Откуда он только брал эти образы?! И что он этим хотел сказать?» (Задумывается.)
Я думала, что люди, пришедшие сюда, понимают писателя… Оказывается, нет. Да, герои Фёдора Михайловича на самом деле люди эмоциональные – они страдают от недостатка любви, от ревности, от чувства вины, от низкой самооценки… И всё же они не покоряются судьбе, они действуют – ищут… Справедливости, например… Любви… Работа человеческого разума, его самые темные уголки – вот, что интересовало Достоевского всю жизнь. Истинно верующий, а погружался в это бесстрашно. Великий мыслитель. А вот откуда эти темы у него? Почему подобное так его интересовало? Наверное, ещё с детства. Его отец был лекарем при отделении приходящих больных женского пола в Московской больнице для бедных. Там он и насмотрелся, и наслушался. А потом ещё каторга… На каторге он понял истинную ценность человеческой жизни. Кстати, вы не думайте, что он был каким-то там упрямым нытиком  - вовсе нет! Он был оптимистическим человеком. Помню, однажды он сказал: «Человек несчастен, потому что он не знает, что он счастлив». Вот так. (Читает следующую записку.)
«В тридцать пять лет вы остались вдовой, женщиной интересной, успешной, ни в чём не нуждающейся, но почему вы снова не вышли замуж? Вы всем говорили, что, мол, за кого можно пойти после Достоевского, разве что за Толстого, но он женат. Ваша шутка милая, но ведь если серьёзно, то не лукавство ли это? Может, вам никто и не предлагал?» (Усмехается.)
Вы правы: никто и не предлагал. А кто ж после Достоевского мне может предложить? Для меня мой брак был таким счастливым и наполненным, что и после ухода Феди я и не чувствовала себя одинокой. Тем более, как вы знаете, у нас дети. И вообще, я осталась в 70-х годах девятнадцатого. Мои люди — это друзья Феди, мое общество — это круг ушедших людей, близких моему супругу. С ними я живу. Но и каждый, кто работает над изучением жизни или произведений Достоевского, мне тоже кажется родным человеком. (Читает следующую записку.)
«Анна Григорьевна, везде и всюду пишут о вашем бесценном вкладе не только в жизнь писателя, но и в его творчество. Вы можете утверждать, что судьба Достоевского сложилась бы печально, если бы вы не вышли за него замуж и не принялись с таким рвением его опекать?»
Я со всей уверенностью и без всякой ложной скромности могу ответить: да. Не столько, может быть, печально, сколько – не так успешно. И вовсе не потому, что я одна такая на свете, и не потому, что Федя никогда бы больше не встретил достойной женщины… Нет, я не одна такая, и он вполне мог бы встретить… Но главное в нашем союзе то, что мы те самые половики одного целого, которое создал сам Бог.
  Вот, к слову, ещё тема, которой интересуются во многих записках. (Читает.)  «Вы везде и всюду говорите о вашем удивительном союзе, и в то же самое время откровенно признались, что вас пугала и доводила до отчаянья болезнь Достоевского. О каком тогда счастье можно говорить?» (Удивляется.)
В мире нет ничего идеального и однозначного – всё пятьдесят на пятьдесят. Изумительный цветок кого-то завораживает, а кого-то раздражает. Каждый выбирает по себе. И, конечно, за счастье нужно платить. Вот болезнь Достоевского и была той платой. (Читает очередную записку.)
«Вы на всех встречах постоянно вместо «Фёдор Михайлович», твердите «Федя», «Федя». Для чего? Так вы хотите подчеркнуть свою причастность к гению, ваши особые отношения, интимность?»
Зачем же мне подчёркивать то, что было для нас с мужем, как, впрочем, и для других супругов, естественным? Господа, Фёдор Михайлович Достоевский был моим мужем 14 лет. За эти годы я привыкла его так называть. Вот и всё. (Читает следующую записку.)
«Вы, когда представляетесь, всегда подчёркиваете, что являетесь вдовой военного инженера, а потом уже добавляете про писателя. Почему вы это делаете, ведь Фёдор Михайлович сам считал свою учёбу в училище ошибкой. Помните, в конце жизни он говорил: «Меня с братом свезли в Петербург в Инженерное училище и испортили нашу будущность. Это была ошибка". Для чего тогда вам постоянно надо всем напоминать, что он учился на инженера?»
Достоевский не только учился на инженера, он стал инженером. И прекрасно закончил училище. Но тогда он ещё не до конца осознал своего места в этой жизни. Как, впрочем, и другие молодые люди, учившиеся вместе с ним, и которые тоже впоследствии стали знаменитыми. И тоже не инженерами. Например, художник Константин Трутовский, которого вы знаете как иллюстратора Пушкина, Гоголя и Шевченко. Он, кстати, автор первого портрета Достоевского, ещё юноши на тот момент. Писатель Дмитрий Григорович… Тоже вполне успешный… Кстати, и естествоиспытатель Иван Сеченов так же учился вместе с ними. К тому же, там им преподавали не только технические науки, а и словесность, историю, французский язык, аналитику… И фехтование, и танцы, и даже пение. Вот вам и техническое училище! В жизни ничто не происходит просто так – в жизни всё происходит к чему-то. И уж точно, что ничего не бывает лишним.
Достоевский в те годы очень много читал и даже организовал в училище литературный кружок.  И ещё он был редактором литографированной газеты. Училищной, конечно. (Вспоминает.) Кстати, а русскую литературу в училище им преподавал профессор Плаксин. По рассказам мужа это был удивительный человек. Критик, театровед, автор педагогического романа "Женское воспитание". Правда, он не признавал Гоголя, но очень много уделял внимания Пушкину, Лермонтову, Кольцову и давал в своих хрестоматиях хороший подбор образцов народной поэзии. Так что, всё не зря. (Читает следующую записку.)
«Назовите, пожалуйста, своего любимого героя из великого пятикнижия Достоевского. Если, конечно, такой есть.» (Усмехается.)
Есть. Сам Достоевский. (Задумывается.) Меня вот ещё что постоянно удивляет: все читатели говорят в основном только о пятикнижии, словно это и есть всё творчество Фёдора Михайловича… Да, «Преступление и наказание”, “Идиот”, “Бесы”, “Подросток”, “Братья Карамазовы” - это великие романы, но ведь Фёдор Михайлович кроме них написал ещё много прекрасных произведений! А что вы читали кроме пятикнижия? У него ведь есть, например, совершенно изумительные рассказы. Весёлые, остроумные и поучительные. А знаете ли вы, что свой первый литературный гонорар Достоевский получил за перевод «Евгении Гранде» Бальзака. И уже только после этого появились его «Бедные люди».  (Читает следующую записку.)
«Анна Григорьевна, вам выпало жить в сложные времена: крестьянские волнения, забастовки рабочих, несколько покушений на императора Александра II и в итоге убийство его. Убийство Плеве и Великого князя Сергея Александровича. А Кровавое воскресенье... Как думаете, если бы Фёдор Михайлович был жив, написал бы он обо всех этих исторических событиях с историческими личностями? Или продолжал бы зондировать тёмные уголки сознания маленького человека?»
Во-первых, если говорить о временах, то, мне кажется, простых времён просто не бывает. Во-вторых, и в мои времена происходит столько похвальных событий – одно только открытие железной дороги Петербург – Москва в 1851 году чего стоит! А отмена крепостного права! А создание Государственного банка. А Земская реформа… Жизнь бурлит. В-третьих, произведения Достоевского стоустые, то есть сто уст - многоголосные.  Да, в центре каждого большого романа Достоевского стоит какая-нибудь одна личность, но личность эта необыкновенная, значительная, загадочная, а все остальные герои занимаются… как бы… разгадкой тайны этого человека. И писатель дает высказаться с полной откровенностью всем своим героям - людям с самыми разными убеждениями, с самым различным жизненным опытом, но все они находятся в поисках справедливости.
А что касается того, какими бы были новые романы Фёдора Михайловича, со всей уверенностью могу сказать только одно – они были бы великими. (Смотрит на часы.)
Дорогие мои друзья! Невозможно на одной встрече рассказать обо всей непростой, но насыщенной жизни писателя. Но с вами всегда будут его книги. И музей - «Музей памяти Федора Михайловича Достоевского» при Московском историческом музее. И ещё есть место, куда вы всегда можете приехать и поклониться самому Достоевскому – это Некрополь Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры…
Когда мне принесли приглашение на эту нашу с вами встречу, я собирала чемоданы для дальней поездки и в то же самое время думала о том, что вот уже скоро исполнится сто лет со дня рождения моего любимого мужа. Как бы мне хотелось присутствовать при отмечании этой даты...
     На днях я уезжаю на Кавказ – врачи мне советуют немного подлечиться, а потом, может быть, поеду ещё и в Ялту. Но к Юбилею Феди надеюсь уже вернуться.
Ах, а как хотелось бы видеть, как будут отмечать и его стопятидесятилетие. (Улыбается.) Да и двухсотлетие. Естественно, что уже без меня, но (обращается к залу) это ведь будет? Я верю, я знаю, Фёдора Михайловича Достоевского никогда не забудут. Покуда будет жить Русь. Русь, великая для российского народа и страшная для вечно спасаемой ею Европы.
Спасибо, что помните! Спасибо, что будете помнить!

А.Г. кланяется, уходит.
На заднике освещаются портреты Ф.М. Достоевского и А.Г. Достоевской.

ГОЛОС РАСПОРЯДИТЕЛЯ. Идя за гробом Федора Михайловича, Анна Григорьевна дала себе клятву жить для своих детей и всю оставшуюся жизнь посвятить, сколько будет сил, прославлению памяти незабвенного мужа и распространению его благородных идей. Она сдержала клятву.
Анна Григорьевна пережила Достоевского на тридцать семь лет. Все эти годы она посвятила его памяти: только полные собрания сочинений гениального мужа при ее жизни издавались семь раз, и в большем количестве выходили отдельные книги. В конце XIX века она, спустя многие годы, принялась за расшифровку стенографических записей 1867 года, которые, как и их письма с супругом и «Воспоминания», были опубликованы уже после смерти Достоевской, поскольку она сама считала их издание нескромным. В память о Федоре Михайловиче его вдова организовала в Старой Руссе — там, где у супругов была дача, — школу для бедных крестьянских детей.
Анна Григорьевна умерла в Ялте 9 (22) июня 1918 года, не дожив до столетия своего мужа три года. Через пятьдесят лет ее внук, Андрей Федорович Достоевский, выполнил её последнее желание — перенесёт её прах из Ялты в Александро-Невскую лавру. На могиле Достоевского с правой стороны надгробия можно увидеть теперь скромную надпись:
«Анна Григорьевна Достоевская. 1846–1918».