О моих школьных учителях первая часть

О моих школьных учителях (первая часть)

Хочу начать это повествование с прославления великолепного директора нашей ташкентской школы №50 Ерванда Григорьевича Саруханова, который, к моему счастью и к счастью моих одноклассников, был ее бессменным руководителем с момента нашего поступления в школу 1 сентября 1945 года и вплоть до выпускного вечера, на котором все мы получили аттестаты нашей зрелости летом 1955 года.

Это был удивительный человек во всем, начиная с внешнего облика. Высокий, крепкого телосложения, с гривой волос на красивой голове, всегда с «поплавком» (нагрудным знаком в виде ромба с гербом СССР, свидетельствующем об окончании университета) на отвороте пиджака, с абсолютно невозмутимым лицом, что бы ни происходило вокруг него. Но самое главное, конечно, заключалось в том, что он великолепно разбирался в людях, поэтому ему удалось собрать в стенах нашей школы коллектив превосходных учителей во главе с замечательным завучем Павлом Владимировичем Гузаром.

В годы Великой Отечественной войны Ерванду Григорьевичу пришлось невероятно много работать в связи с огромным количеством проблем, которые бесконечно сыпались на него и возглавляемую им школу, как из рога изобилия, и эти проблемы нужно было решать незамедлительно. Но в нашей жизни иногда, к превеликому счастью, происходят события, которые, как по мановению волшебной палочки, круто изменяют эту жизнь к лучшему. 

Таким поворотным событием в жизни директора школы стало получение им телеграммы Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР И.В.Сталина. Текст этой телеграммы был таков: «Ташкент зпт директору школы нр 50 Саруханову тчк Сердечно благодарю за активный сбор средств в фонд постройки танковой колонны тчк Сталин». Я лично видел увеличенную фотокопию данной телеграммы, висевшую на стене в фойе нашей школы, когда впервые пришел в нее на учебу первого сентября 1945 года.

В Ташкенте тогда размещался не Штаб ТуркВО (Туркестанского военного округа), как это имело место в дальнейшем, а Штаб САВО (Среднеазиатского военного округа). Этот штаб первым молниеносно среагировал на получение школой такой телеграммы, и выделил денежные средства на пошив всем учащимся данной школы (она была уже в то время чисто мужской) формы полувоенного покроя (с пилотками) цвета хаки. Авторитет Ерванда Григорьевича вырос, как на дрожжах, но этот авторитет был заслуженный, так как директор не почивал на лаврах, а делал все от него зависящее, чтобы школа становилась все лучше и лучше. 

Факт получения Ервандом Григорьевичем вышеуказанной телеграммы в значительной степени облегчил ему решение многих насущных задач, стоящих перед школой. Одной из самых животрепещущих была проблема обеспечения учителей крышей над их головами, так как большинство из них арендовало углы и комнаты в частных домах. И эта проблема была чрезвычайно успешно решена. 

В годы войны любое, даже самое незначительное, строительство было сопряжено с немыслимыми трудностями, так как, в связи с повальным дефицитом, все стройматериалы были залимитированы и фондированы, поэтому требовалось получать разрешения, что называется, на каждый кирпич, каждый лист фанеры, каждый рулон рубероида или толя. Но все это было, в конечном счете, Сарухановым добыто, получены необходимые ассигнования и рабочая сила, и во дворе школы возникли многочисленные хибары для ее учителей. В те годы это было совершенно немыслимое для людей счастье — обретение крыши над головами всей семьи.  

Хотя Ерванд Григорьевич Саруханов стал директором школы №50 задолго до получения телеграммы от И.В.Сталина, именно она стала для него своего рода «карт-бланшем», и это событие привело к тому, что руководство Республики начало помогать ему во всем, чтобы именно эта школа стала образцово-показательной, причем де-факто, а не де-юре, так как официального документа на этот счет, насколько мне известно, составлено не было, однако, обстановка со школьным образованием требовала, чтобы появилась такая школа, которая могла бы стать примером для подражания для всех остальных школ в УзССР.  Он, в свою очередь, наглядно показал все имеющиеся у него потенциальные возможности для того, чтобы превратить возглавляемую им школу в образцовую.

Нашему первому «А» классу весьма сильно повезло: его руководителем и единственным преподавателем была назначена Вера Федоровна Пивоварова — Заслуженный учитель Узбекской ССР (тогда такие почетные звания имели очень немногие педагоги). Несмотря на то, что она была не очень здоровым человеком (страдала сердечно-сосудистыми заболеваниями), у нее были совершенно «стальной» характер, потверже, пожалуй, чем у прославленной впоследствии «железной леди» Маргарет Тэтчер, потрясающее самообладание и полное отсутствие страха. 

Я помню, как однажды днем, вскоре после чудовищного по силе и последствиям ашхабадского землетрясения, произошедшего в ночь на 6 октября 1948 года, находясь на уроках в школе, мы ощутили очень сильные горизонтальные сейсмические толчки. Все ученики сильно испугались, выскочили из-за парт и попытались выбежать из класса. Но Вера Федоровна не позволила нам сделать это. Она вывела нас в коридор (мы учились на первом этаже школьного четырехэтажного здания), построила нас колонной по два человека, и заставила нашу колонну спокойно стоять в то время, как с верхних этажей по лестнице валила лавина обезумевших от страха старшеклассников. Она позволила нам выйти из здания на улицу только после того как абсолютно все летевшие стремглав по лестнице школьники выбежали наружу.  

Вера Федоровна осуществляла невероятно строгий, неусыпный, тотальный, контроль за нашей жизнедеятельностью во время нахождения в стенах школы. Иногда нам даже казалось, что у нее не два глаза, как у всех нормальных людей, а гораздо больше, так как она умудрялась видеть даже то, как каждый из нас вел себя во время школьных перемен. Однажды я пробежал во время перемены по всему периметру нашего большого школьного двора (у меня била через край моя детская неуемная энергия, и мне необходимо было каким-то образом ее израсходовать). Она увидела и этот эпизод, в результате чего я получил от нее страшный нагоняй за то, что совершил такую пробежку без ее персонального разрешения.

Она бесконечно проверяла и перепроверяла наши школьные тетради дома и в стенах школы, успевая вкладывать в наши головы необходимые знания, причем делала это столь удачно, что почти все ученики нашего класса, в течение четырех лет учебы в начальной школе, ежегодно получали похвальные грамоты «за успехи в учебе и примерное поведение». Именно благодаря ее усилиям на уроках чистописания, у меня сейчас имеется вполне приличный почерк.

Больное сердце Веры Федоровны, к великому сожалению, не выдержало такой чудовищной нагрузки. Выпустив нас из начальной школы во «взрослую» жизнь пятиклассников, она неожиданно скоропостижно скончалась. Хоронили ее на Боткинском кладбище летом 1949 года. Ерванд Григорьевич произнес над ее могилой трогательную прощальную речь с перечислением всех ее реальных заслуг. Меня очень удивил впоследствии тот факт, что проникновенные слова его речи очень четко совпали со словами еще не написанной тогда знаменитой песни композитора Исаака Осиповича Дунаевского и поэта Михаила Львовича Матусовского «Школьный вальс» (она была создана только в 1950 году):
«Но где бы ни бывали мы,
Тебя не забывали мы,
Как мать не забывают сыновья.
Ты — юность наша вечная, простая и сердечная,
Учительница первая моя!».

Вплоть до окончания начальной школы, как я уже написал выше, все предметы нам преподавала только Вера Федоровна. Но было одно исключение, а исключения, как утверждал в свое время знаменитый русский писатель Иван Сергеевич Тургенев, только подтверждают правила: в четвертом классе нам ввели преподавание узбекского языка. 

И тут я обязательно  должен сказать добрые слова о преподавательнице этого предмета Галине Умаровне Мукимовой. Она обладала совершенно бесценным учительским даром: умением стопроцентно вкладывать свои великолепные знания в головы подопечных учеников. К сожалению, вовсе не все педагоги обладают такого рода талантом. Она преподавала нам свой предмет, к глубокому моему сожалению, только в течение одного года, но именно за этот один-единственный год я получил такие знания, которые потом давали мне возможность общаться на базарах с продавцами-дехканами, не знавшими русского языка. Я до сих пор помню стихотворение, которое мы выучили наизусть в этом четвертом классе, помню рассказы из учебника, которые мы тогда же переводили на русский зык. В пятом и последующих классах у нас уже был другой преподаватель узбекского языка — великолепный его знаток и очень хороший человек. Но дара транслировать свои знания в наши головы у него, увы, не было. 

Вообще говоря, в пятом классе мы буквально сорвались с цепи, устроив себе настоящую «казачью вольницу». После четырех лет жесткого прессинга со стороны Веры Федоровны Пивоваровой, мы, как пресловутый джинн из сказки Лазаря Иосифовича Лагина о старике Хоттабыче, вырвались из запечатанной бутылки, но, в отличие от старика Хоттабыча, всецело подчинявшегося Вольке ибн Алеше, мы никому подчиняться не собирались, и почти никто из преподавателей не мог с нами справиться. Наш новый классный руководитель Петр Александрович Островский, преподаватель математики, тоже ничего с нами не мог поделать, так как оказался слишком мягким и добрым человеком.

Мало того, у него не получилось с нами почти никакого контакта и в сфере преподавания математики. Он не смог увлечь нас своим предметом. К моменту окончания учебного года он окончательно пришел к выводу о том, что ученики руководимого им класса являются стадом математических недоумков. Примерно то же самое произошло с преподавательницей английского языка Н.П. Превосходно знавшая английский язык, она не сумела подобрать к нам ключи, после чего пришла к выводам и заключениям, аналогичным тем, к которым пришел Петр Александрович, но имеющим отношение к нашим лингвистическим способностям.  Держать нас в рамках приличия удавалось лишь замечательной учительнице русского языка и литературы Валентине Алексеевне Смирновой, тоже своего рода «железной леди». 

Однажды на ее уроке произошел чрезвычайно неприятный для меня инцидент. Моя мама, пожелавшая доставить своему любимому чаду удовольствие, купила мне на базаре так называемые «пробки» — пачку глиняных патронов с пороховым зарядом для имевшегося у меня «пугача» — детского револьвера, изготовленного из какого-то свинцового сплава наподобие баббита. Я положил эту пачку в карман своей курточки и, забыв про эти патроны, пришел в школу на занятия. Во время урока по русскому языку и литературе данные патроны вдруг все вместе, по совершенно непонятной причине, сдетонировали с ужасным грохотом. Валенина Алексеевна пришла от этого в страшное негодование и закричала: «Пономарев, дезорганизатор, ты специально сорвал проведение моего урока, вон из класса!». 

Я слонялся, сильно расстроенный случившемся, по коридору нашего этажа, и вдруг увидел перед собой грозного директора Ерванда Григорьевича Саруханова, который в этот момент, как знаменитый Мороз-воевода из одноименного стихотворения Николая Алексеевича Некрасова, обходил дозором владенья свои. У Ерванда Григорьевича была феноменальная память, он знал имена и фамилии чуть ли не всех учеников нашей школы. «Боря, что случилось? Кто тебя выгнал из класса и за что?». 

Я сбивчиво рассказал ему о происшествии, показал насквозь прогоревший карман своей курточки. Ерванд Григорьевич был не только очень суровым руководителем, но и, к моему счастью, чрезвычайно умным и справедливым человеком, поэтому сразу понял, что я вовсе не собирался срывать урок, что имела место чистая случайность, поэтому, взяв меня за руку, повел назад в класс. Обратившись к Валентине Алексеевне, он сказал, что я осознал свою вину, что такое со мной никогда больше не повторится, и что он просит ее позволить мне продолжить мое участие в проведении урока.  

Уважение к Ерванду Григорьевичу у всего коллектива школы было настолько велико, что никто, никогда и ни в чем не позволял себе перечить ему, поэтому Валентина Алексеевна моментально сменила гнев на милость, и позволила мне вернуться на свое место. Мало того, она напрочь забыла о случившемся, и относилась ко мне в дальнейшем очень хорошо.

Во второй половине года мы, наконец, осознали, что с таким поведением некоторые из нас могут остаться на второй год, поэтому принялсь наверстывать упущенное. Вера Федоровна научила нас в свое время преодолевать трудности, поэтому нам удалось, все-таки, в полном составе перебраться в шестой класс. Но Ерванд Григорьевич явно тщательно проанализировал все события прошедшего года, связанные с нашим классом, и принял решение поменять часть педагогов, обучавших нас в пятом классе, на более опытных и более строгих. 

Во-первых, нашим преподавателем математики стал Александр Семенович Малинский. Ходили слухи, что он в годы Гражданской войны был поручиком белой армии адмирала А.В.Колчака, и каким-то чудом сумел остаться целым и невредимым даже в 1937 году. И слава Богу, что он остался целым и невредимым! Такого великого математика я не встречал больше никогда в течение всей своей жизни. Он не только сумел заставить крутиться все шарики и шестеренки в наших головах, но и привил всем нам громадную любовь к математике, доказав, что она является невероятно интересным предметом. После этого пятерки и четверки по математике сыпались в наши дневники, как из рога изобилия, причем совершенно справедливо — за наши знания, полученные его стараниями. Наш класс обожал его невероятно сильно, так как было за что его обожать.

Конец первой части  (окончание во второй части)

Борис Пономарев