Стокгольмский синдром

Никто ничего не знает о моей жизни и каково мне. Все видят только то, что хотят видеть. Я никого не посвящаю в свои проблемы, потому что это бессмысленно. Однажды мне нужна была помощь, но мне никто не помог. Все решили, что я придуриваюсь. И до сих пор так думают, потому что им так спокойнее.

А я никогда никому не была нужна. Даже бабушка только перед посторонними притворялась, что любит меня, а дома называла меня "бойцовской породиной" по фамилии отца. Она меня так называла, когда я упрямилась и не слушала её. Девочка, которая имела волю и хотела быть живым ребёнком, а не роботом. Но ей удалось сломать меня и сделать послушным рабом. Чтобы мне поднять голову, понадобилось много времени и сил. Она бывала очень недовольна, когда я ей противоречила. Домашний деспот. Мне хотелось резвиться, шуметь, озорничать, а она надевала на меня смирительную рубашку. Вот откуда появилось это одинокое забитое существо, от которого отвернулись родители. Оно было во власти домашнего тирана под названием "бабушка любимая".

Но я её любила, как жертва "стокгольмского синдрома", которая любит своего палача. Я была уверена, что люблю её и должна быть ей благодарна за то, что она меня вырастила, а не сдала в детский дом.

Вообще то у меня были живы оба родителя, и в детдом меня бы не взяли. Но бабушке удавалось удерживать меня в плену своей "любви". А у мамы не хватало духу ей противостоять. Она всем подавила волю и сделала всех жертвами. Теперь я не понимаю, кто мне моя мама - сестра или мать. Я не могу воспринимать её как мать. И не уверена, что ей это нужно.

Всё сложно в моей семье и запутано. И ни слова сочувствия я не услышала ни от одного родственника. Только все осуждали меня и видели во мне совсем другого человека. Все свои переживания я скрывала под маской доброжелательного и весёлого человека, но никто не знает, скольких усилий мне стоило изображать из себя счастливую благополучную женщину. Вся моя энергия уходила на создание этой маски, потому что мне было стыдно, что у меня что то не так. Всё равно обвинили бы меня, а не его, потому что он всегда был со всех сторон положительный, и только я своенравная и высокомерная. А это было не высокомерие, а защитная маска, чтобы не подпускать к себе близко людей, которые пожалеть не могут, а только будут насмехаться.