Полёт фантазии

(Действие происходит в конце 1990х гг).

В поточной аудитории на лекции ко мне подсела незнакомая девушка. Первокурсник в середине первого месяца первого семестра ещё не узнаёт в лицо всех, с кем ему предстоит учиться, особенно, если потоки многолюдные. Я сначала подумала, что передо мной студентка старших курсов: так уверенно она держалась в этой обстановке, для большинства слушателей ещё непривычной. Она сообщила, что слушала эти лекции раньше, что преподавательница сильная, толково всё объясняет, и после её лекций мы будем знать предмет хорошо – но на экзаменах она спрашивает строго.
Неожиданную соседку звали Лера. Она сказала, что в прошлом году начинала учиться здесь на первом курсе, потом взяла «академку», а сейчас восстановилась. Она попросила у меня карандаш и вместо того, чтоб слушать лекцию, содержание которой было ей уже известно, принялась выводить на светлом пластике парты названия любимых рок-групп.  Музыкальные вкусы у нас оказались общие.
Учились мы в разных группах и встречались только на парах, общих для всего потока. Мои наивные восторги от первого соприкосновения с новыми знаниями и впечатлениями мгновенно остывали, когда я замечала её взгляд – взгляд умудрённого опытом человека, которому уже чужда радость неофита. На всех вкусах и мнениях моей новой подруги лежала печать какой-то разочарованности в бытии. Из творчества наших любимых рокеров она предпочитала только самые мрачные песни и смотрела на меня с укором, когда я пыталась включить при ней альбом пооптимистичнее. Она никогда не говорила мне, почему брала «академку». Я догадывалась, что подруга, несмотря на юный возраст, успела хлебнуть в жизни горя.
Под Новый год Лера пригласила меня к себе домой. Она жила в маленькой квартире в панельном доме; у неё была мама – Антонина Викторовна, работавшая учительницей английского в школе.
Люди скромного достатка – учительница и студентка, - конечно же, не могли похвастаться новизной интерьеров. Мебель в квартире была полированная, советская, бумажные обои обшарпаны, - и на стене Лериной комнаты, примерно на высоте моей груди, стена была процарапана чем-то твёрдым до голого бетона, да так, что в нём осталась широкая борозда. Несмотря на то, что обстановка отражала минувшую эпоху, мне нигде не попалось на глаза ни следа того хлама, который обычно скапливается в старых семейных гнёздах и, если его не выкинули с течением времени, превращается в антиквариат. Даже у учительницы не было старых бумаг возле стола. «Вот ведь люди аккуратно живут!- отметила я. – А у нас сделали ремонт в спальне родителей – и уже через месяц она опять стала выглядеть как склад забытых вещей!»
Антонина Викторовна оказалась общительной и приветливой; она накормила нас обедом. Потом мы с Лерой сели в её комнате и стали беседовать. Разговор начался с обсуждения учёбы и незаметно перешёл на наше детство и отрочество. Подруга призналась: она завидует тому, что я выросла в полной семье.
- А вот я своего отца никогда не видела. Он мне только фамилию с отчеством дал, а потом свалил… Мать после этого всё пыталась устроить личную жизнь, но безуспешно… Ей такие экземпляры попадались! Например, дядя Стасик. Он вообще оказался маньяк.
- Ничего себе! – У меня не укладывалось в голове, что эта опрятная жизнерадостная учительница могла всерьёз выбрать себе в мужья какого-нибудь громилу.
- Да, настоящий маньяк! Он меня убить пытался! – (В течение Лерина рассказа мои глаза округлялись всё больше и больше, а рот сам собой раскрылся). – Мне тогда было 14 лет, я сидела вот в этой самой комнате на стуле. А он ввалился, стал меня обзывать прямо матом, сказал, что я мешаю его с Тоней счастью. А потом с ножом набросился. К счастью, он тогда был не совсем трезвый и промахнулся; попал в стенку. Вон, видишь, на обоях царапина? Это от его ножа! Мама как узнала – так сразу его выгнала, даже вещи собрать не дала! Он потом неделю под окнами ходил, мы от него прятались…
… Когда я шла из гостей домой, вечерний воздух казался мне по-особенному сырым и пустым; мигание праздничных огоньков в окнах и витринах – не весёлым, а зловещим. Так вот какое страшное событие скрывалось в прошлом моей подруги! Сердце и разум обдавало холодом – даже не столько от мысли о маньяке с ножом,  - а от того, что я представляла себе, как его чудом спасшаяся жертва потом вечер за вечером ложилась спать в той же самой комнате, делала свои будничные дела у этой самой стены – но все будни отныне проходили под жуткой бороздой от ножа на обоях. И не только на стене он оставил след – но и на душе! У скромной учительницы заведомо не было денег ни на ремонт, ни на психотерапевта для дочери – вот и пришлось им поневоле научиться жить под этим зловещим знаком! Я представляла себе, как юная Лера лежит в темноте, снова и снова прокручивая в памяти ужасный миг, как дрожит от страха, как замирает при случайных шорохах на лестничной клетке и стуках за окном… По сравнению с такими картинами собственный благополучный быт казался мне почти непростительным. Я решила впредь более трепетно относиться к подруге.

Совестливый первокурсник обычно проводит дни за книгами, а не за досужими беседами, и больше времени для общения с товарищами у меня появилось только ко второму курсу. В середине февраля моя одногруппница Агунда пригласила студентов-второкурсников на вечеринку по случаю своего дня рождения. Я с радостью откликнулась на приглашение. Когда я рассказала об этом Лере, она сперва долго твердила о бесполезности подобных сборищ, - но в конце концов тоже решила пойти.
Дома у именинницы многочисленных гостей ждало настоящее пиршество, которое не посрамило бы и предков Агунды, по отрывочным рассказам её семьи, бывших на Кавказе какими-то генералами, а то и вовсе князьями. После яркого и обильного застолья хозяйка предложила посмотреть видео – и выбор большинства пал на модный в те годы американский боевик. Я не привычна к кино такого жанра – и пока однокурсники смаковали игру актёров и ракурсы камеры, я сопереживала герою, за которым гнался вооружённый злодей, в волнении сжимала кулак у груди, когда раненый герой из последних сил отстреливался – и с облегчением выдохнула лишь во время хэппи-энда…
Уже в метро по дороге домой мы с Лерой обменивались впечатлениями.
- Я вижу, тебе фильм понравился, - констатировала Лера.
- Очень тронуло! Я так волновалась, удастся ли этому парню уйти…Наверно, так же сильно, как в раннем детстве на первых киносеансах, когда думаешь, что на экране всё по-настоящему.
- Да. Они хорошо сыграли… На самом деле всё точно так и бывает. Когда дядя Стасик на меня набросился с ножом, у меня так же кровь текла…
Я вспомнила прошлогодний разговор в комнате с исцарапанными обоями:
- Он же, вроде, промахнулся?
- Это он в первый раз промахнулся, а во второй всё-таки задел. Врач сказал: это я ещё дёшево отделалась, а если бы чуть левее, то всё, насмерть бы! С милицией потом ещё долго разбираться пришлось… А он сбежал из КПЗ и потом под окнами ходил, угрожал всякими карами, пока его вторично не повинтили…
- А раньше ты мне этих подробностей не рассказывала!
- Я считала, что тебе не понять таких вещей. Мне казалось, что ты – лёгкое поверхностное существо… Вон, на тусовку попсовую пошла.
- Так ведь и ты на неё пошла?
- Додумался же народ, какое кино выбрать! – сокрушённо воскликнула Лера вместо ответа на мой недоумённый полувопрос. Тут поезд как раз подъехал к той станции, с которой нам надо было пересаживаться каждой на свою линию.
- Ты мне позвони, как доедешь! – попросила на прощание Лера. – А то я сегодня ночью точно не усну!


Мы с Лерой часто ходили вместе в библиотеку и готовились к семинарским занятиям, которые у наших групп были общими. Лера успевала с учёбой хуже меня, и я, как могла, помогала ей – и не только из естественного чувства товарищества: мне хотелось во что бы то ни стало доказать, что я вовсе не лёгкое поверхностное существо, а обладаю достаточной чуткостью к чужим проблемам. Не то, чтоб Лера без конца требовала сочувствия – как раз напротив, - но я считала, что человек как раз тогда острее нуждается в жалости, когда не просит об этом вслух.
Однажды весной мы готовились к какому-то зачёту у неё дома. Теперь здесь уже не было той опрятности, как во время моего первого визита более года назад: по углам лежали неприметные вещи. На столе в комнате возвышался целый монблан книг и бумаг, свободного пространства там оставалось ровно на то, чтоб втиснуть тетрадку. Мы были в квартире одни, Лерина мама сегодня должна была вернуться с работы поздно. Я расположилась на стуле у загромождённого стола, а Лера на кровати.
В прихожей рявкнул дверной звонок. Лера отложила конспекты и нехотя поплелась открывать. У входной двери она задержалась надолго: с кем-то разговаривала, спорила. Я пыталась продолжить чтение, решила сесть поудобнее, неловко повернулась в тесноте – и гора книг и бумаг у меня перед носом разъехалась, рассыпалась, и все предметы попадали на пол по разные стороны стола. Я тотчас бросилась их поднимать: выуживала из узкого пространства между столом и кроватью учебники, черновики курсовых, какие-то блокноты…Из одной стопки бумаг, которую я подняла, выскользнула тёмно-красная книжица с гербом на обложке. Лера всё продолжала разговаривать с кем-то в прихожей, и я, неожиданно обнаружив её паспорт, начала его перелистывать. (Позже я объясняла это тем, что хотела убедиться, не измялись ли его страницы при падении). Фотография, как это часто бывает в документах, не похожа… Год рождения… На странице с пропиской очень много штампов: судя по ним, моя подруга успела по крайней мере три раза переменить квартиры в разных уголках Москвы. На последнем штампе высокими петлеобразными буквами выведен тот адрес, по которому мы сейчас сидим, - и дата, которая говорит, что мать и дочь въехали в эту квартиру чуть менее трёх лет назад. Лера рассказывала, что когда разыгралась трагедия с отчимом-маньяком, ей было четырнадцать… Лера на полтора года старше меня. Арифметические подсчёты были немудрёны, а всё равно что-то не сходилось: получалось, что в свои четырнадцать она жила не здесь, а значит, пережила нападение или в другом возрасте или в другом месте…
Лера вернулась:
- Соседка приходила; отвлекала своей ерундой. Ей, видите ли, кажется, будто наш ящик в коридоре кому-то мешает.
- Я тебе тут нечаянно бумаги свалила. Надеюсь, я их сложила как надо.
- Да не обращай внимания: они у меня часто падают… Ну, на каком билете мы там остановились? Давай дальше готовиться, а то неохота завтра всё завалить…
Я решила отложить расспросы о датах и событиях до следующего удобного случая.

Случай представился после летней сессии. Я собиралась на дачу, а Лера оставалась в Москве. За день до отъезда я пригласила её погулять в лесопарке в моём районе, а потом зайти ко мне попить чаю. Она заговорила о трагическом событии своей юности сама, без всякой подачи с моей стороны.
- А сколько тебе тогда было лет? – я притворилась, что не знаю.
- Да где-то уже порядка семнадцати… Я тогда уже поступила в первый раз… А этот хрен ввалился и давай орать: ты, мол, уже взрослая, сваливай отсюда, а мы с Тоней тут будем вдвоём жить… И с ножом… Ну и крови же было! Так он меня ещё изнасиловать пытался! Как ты думаешь, почему я академку-то брала? Пока лечилась, пока по судам ходили… Он мне со скамьи подсудимых грозил… Мы с матерью так боялись, что он вернётся…
- Но он… не вернётся?
- Я надеюсь, что он сейчас очень далеко!
…Ну конечно, теперь всё сходится! Как я могла позволить сомнениям закрасться в душу, когда речь идёт о настоящих страданиях! Вряд ли человеку будет хотеться помнить точную дату, в которую с ним произошла трагедия…Как же называются эти защитные механизмы в психологии? Отрицание, вытеснение… Может, Лера тогда сказала «четырнадцать лет», потому что ей казалось, что до этих событий она была ребёнком… А вероятнее всего, это не она так сказала, а я так запомнила. Мне пришло на ум, что раньше я никогда не спрашивала у неё, почему она брала академ – а теперь всё встало на свои места.

Зимой Лера поскользнулась на ледяных буграх нечищеной тропки, сломала ногу и загремела в больницу посреди семестра. Я заехала к Антонине Викторовне, чтоб вместе с нею навестить больную.
В квартире сидела Екатерина Константиновна, коллега Лериной мамы, учительница русского языка в той же школе. Пока Лерина мама в своей комнате одевалась и собиралась, Екатерина Константиновна разговаривала со мной на кухне:
- Дружишь с Валерией? Ну, дружи. Она девчонка не жадная. Я её помню с тех пор, как она ещё на продлёнке бегала с бантиком в волосах… А если б она ещё свои завиральные идеи бросила – цены бы ей не было!
- Какие идеи? – я до сих пор не замечала за Лерой склонности к каким-либо идеологиям.
- Я тебе  говорю: завиральные. Приврать она любит.
- Да что Вы! Лера честная! Мы с ней уже третий год общаемся! И она мне, знаете, ничего не говорила в таком духе, будто она знакома с какими-нибудь знаменитостями или что у неё, например, мама заслуженная артистка… Она всё как есть сказала: что семья небогатая, мама учительница, отца нет, что в юности с ней несчастья всякие произошли…
- Она тебе тоже, наверно, рассказывала, что неизлечимо больна? Помню, как она в шестом классе отмочила: заявила всем, что у неё муковисцидоз и она скоро умрёт. Дети её жалеть стали, подарков всяких надарили… Самое удивительное, что и некоторые учителя на это купились, хотя, казалось бы, взрослые люди, должны мыслить логически: ещё вчера ведь был совершенно здоровый ребёнок! Да там очевидно было, что девочка медицинскую энциклопедию прочитала невнимательно: такой диагноз внезапно не обнаруживается, а когда он есть, с ним до такого возраста доживают только на лекарствах. Всех ведь на уши поставила! А когда её спросили, зачем она обманывает, она ответила, что, мол, для того, чтоб все её любили и жалели… Внимания ребёнку хотелось. Тоне вечно некогда: у нас же то уроки, то педсоветы, а дома – проверка тетрадей. А Лера всё время сама по себе болталась: подруг у неё не водилось, по части родни, бабушек-тётушек всяких – тоже негусто, да и отца не было.
- Ага; зато отчим был. С ножом…
- Да какой отчим! Тоня так замуж и не вышла! Она в конечном итоге решила, что лучше не поселять к ребёнку никого чужого, чтоб не травмировать. Она же в Лере души не чает. Если б не работа, только с ней бы всё и сидела!
- То есть, никакого дяди Стасика не было?
- Нет!.. Ой, то есть, подожди, теоретически был: когда Лера была совсем маленькая, то ли три года ей было, то ли четыре, Тоня начала встречаться с одним обормотом по имени Станислав. Сначала он казался симпатичным. Но вот однажды они сидели и смотрели по телевизору какую-то передачу про экзотические народы; «Клуб путешественников», кажется, я точно не помню – но не суть. Там показывали центральную Африку и как местные в саванне охотятся на львов. Так вот, этот Станислав увидел, как они того льва своими копьями колют, и так раззадорился, запрыгал на сидении как маленький ребёнок, чуть в ладоши не хлопает, кричит: «Так его, так, сволочь хвостатую!» - и в глазах огоньки такие зажглись – радостно-злобные… Мы с Тоней с давних лет вместе работали в школе и всегда крепко дружили… Она мне признавалась: Я, говорит, как увидела его выражение лица, сразу поняла: мне с этим человеком не по пути.  Если он так радуется кровавым зрелищам, - то вдруг, если с ней случится беда, он и на помощь не придёт, а будет просто наблюдать и куражиться? Или, не дай бог, сам чего-нибудь с ней сотворит? Или с дочкой? Зарежет спьяну или даже ещё хуже…
- А откуда в Лериной комнате царапина на стене?
- А это когда они въезжали… Они ведь сначала жили совсем рядом с нашей школой, но там условия были неважнецкие. Потом они получили квартиру где-то в новостройке, но там тоже чего-то не заладилось. А эта квартира им досталась по наследству от каких-то дальних родственников – как раз перед Леркиным поступлением… Они ремонт делать не стали: и не на что, и некогда… А стенка поцарапанная – это им при переезде грузчики криворукие попались: заносили книжный шкаф и неудачно бортанули. Не знаю, почему Тоня до сих пор это не заклеила.
- А почему Лера брала академ?
- Не выучила чего-то там и экзамен провалила. Это Тоня ей такой выход подсказала: взять академический, чтоб из института не выгнали, а то обидно будет: вступительные экзамены-то не из лёгких…
Тут Лерина мама появилась на пороге: она была готова. Все оделись, вышли из квартиры; мы с Антониной Викторовной отправились к остановке трамвая, который должен был довезти нас до больницы, а Екатерина Константиновна пошла домой.
В больнице мы провели несколько часов. Лера лежала в большой палате, её окружали молодые девушки с кислыми минами, даже не пытавшиеся скрыть свои раздражение и скуку, и жизнерадостные старушки, рассказывавшие об эвакуации и поездках на целину, приглашавшие поиграть «в слова» и «в города». В такой людной обстановке нечего было и думать разговаривать о личном, и наши беседы были посвящены практическим будничным вещам. Подруге повезло: больница оказалась хорошая, врачи искусные, кость срасталась быстро. Лера надеялась, что до сессии встанет на ноги, и просила приносить ей учебники и конспекты. Мама передала ей привет от Екатерины Константиновны. Очевидно, в этот самый момент дочь неудачно переместила сломанную ногу: её лицо скривилось как от боли.
Мои следующие визиты в больницу были короткими, деловыми. А когда кафедра, по которой я специализировалась, отправила меня участвовать в студенческой конференции, я на пару недель совсем лишилась возможности видеться с подругой.
Тот разговор с Екатериной Константиновной оставил у меня смешанные чувства. Громила с ножом – всего лишь плод живого юношеского воображения, возросший на почве смутных воспоминаний раннего детства и материнских страхов! В жизни подруги на самом деле не было никакой трагедии, никакого маньячьего ножа, оставившего след на стене, никаких беспросветных ночей, полных посттравматического ужаса! Чем не радость для человека, искренне сопереживающего друзьям! И всё же у моей радости ощущался гнилостный осадок: выходит, я два с половиной года тратила искренние порывы души на плод фантазии? А может быть, в это время в моём внимании отчаянно нуждался кто-нибудь другой, - попавший в настоящую беду? И я серчала на себя: если я и впрямь такая чуткая – как могла не заметить, что меня столько времени водят за нос? Я же сама видела эти даты в паспорте… Да и Антонина Викторовна никогда при мне ничем не намекала на случившуюся в семье трагедию… Но тут я вспоминала выражение лица Леры, когда она рассказывала о нападении громилы: её глаза не бегали, не метались как мыши, застуканные в кладовой за воровством припасов – в них жили и сияли неподдельные переживания. И тут я уже серчала на себя по другой причине: как смела я заподозрить подругу, с которой уже столько времени близко общаюсь, в такой низости! А что даты не сходятся – так от человека в смятении неуместно требовать, чтоб он дружил с календарём!
И на каждый аргумент без конца находились контраргументы, и каждый рассказ можно было признать как правдой, так и ложью.  На стороне Екатерины Константиновны была непоколебимая правда документов и цифр, на стороне Леры – пронзительная правда эмоций. Правы могли оказаться обе  - а скорее всего, истина, как всегда, была где-то посередине. Я могла бы расспросить Антонину Викторовну, чтоб положить конец сомнениям – но не могла побороть стеснение…

Когда сошёл снег, Лера пришла в университет на костылях. Наш первый разговор наедине был безрадостен.
- Ты без меня общалась с этой мымрой, Константиновной!
- Да, общалась. По-моему, она вполне милая женщина.
- Эта «милая женщина» мою маму на работе всё время подсиживала, сколько я себя помню! И вообще жизнь ей отравляла! Как ты думаешь, почему мама замуж не вышла? Ведь поклонники у неё были. Но она всех своих кавалеров обсуждала с Константиновной – и после этих разговоров вдруг решала им отказать. А Константиновна ещё и про меня всякие гадости сочиняла всё моё детство. Когда я была в шестом классе, она такое на меня накатала, что  и вспоминать не хочется! Опозорила меня перед всеми – и ведь полный бред выдумала!
- Насчёт муковисцидоза?
- Ого, она и тебе успела мозги запудрить! Ну, не могло быть того, что она говорила! Ну, не может ребёнок в шестом классе знать про такую болезнь, если у него родственники не врачи… или не больные… А она просто калоша старая…
- А как всё на самом деле-то было?
- Да какая разница! Главное, что нельзя так!
Глаза Леры горячечно блестели, голос дрожал. Мне захотелось броситься к ней в ноги,  покаяться в недоверии, посыпать голову пеплом, а потом утешить и защитить несчастную оклевётанную  девушку… Но интуиция подсказывал мне, что помиримся мы нескоро.


Мириться с Лерой я пошла уже после летней сессии. Необходимость загружать голову знаниями к экзаменам заставила отвлечься от собственных взаимоотношений – и позволила не сгореть в горьком пламени эмоций. Я надеялась, что сейчас мы обсудим всё по-цивилизованному, на разумных началах и без излишнего накала страстей.
Мы выбрали место на лавочке под деревьями близ университетского корпуса, в достаточном отдалении от людных дорог. Лера держалась спокойно – но тон у неё был прокурорский. Я так же спокойно (а сердце пульсировало где-то в горле – сильнее, чем перед самыми страшными экзаменами) объяснила, что, конечно же, сомневаюсь в правдивости рассказа Екатерины Константиновны – но меня смущают некоторые сведения из других источников.
Лера была мрачна:
- Если эти источники про меня чего-нибудь насплетничали, я им уши оборву!
- Не получится: это был твой собственный паспорт. Он мне попался на глаза, когда мы однажды у тебя дома к сессии готовились. Короче, получается, что вы в эту квартиру въехали уже после того, как, ты говоришь, этот мужик на тебя напал; а значит, и царапину на стене оставил не он.  Там на странице с пропиской…
Лера привстала, опираясь на свой костыль. Её глаза разом превратились в два огнемёта:
- Ну, ваще! Такого я от тебя не ожидала!!! Настоящие друзья в паспорта друзей не заглядывают!!!
- Да у меня случайно вышло… Эти даты…
- Ну, если ты такая зануда и тебе дались какие-то даты, то специально для буквоедов говорю: да, мы действительно переехали в эту квартиру только перед моим поступлением. А до этого жили вообще в Грозном! Бежали оттуда, когда там война началась! Нас по дороге несколько раз чуть не застрелили!
- А как же получилось, что ты с детства знакома с Екатериной Константиновной? Она же всю жизнь в Москве живёт?
- Опять эта Константиновна! Она тебе и здесь мозги запудрила!
- Это ты сама сказала, что с детства её знаешь. К тому же, у тебя в паспорте везде написано «Москва».
- Что ты прицепилась с этим паспортом? Ты вообще кому больше веришь: живому человеку или казённой бумажке?
- Судя по этой бумажке, когда вы переехали, война в Чечне ещё не успела начаться. Я же новости смотрю.
- Ну, это только в новостях говорили, что ничего не началось, а на самом деле всё уже шло полным ходом… Мы в подвале прятались… По нам стреляли… Нам было страшно… Мы ночью бежали; по шоссе пешком шли, чуть с горы в пропасть не сорвались… Дошли до Осетии…
Я попыталась вспомнить географию Кавказа, но у меня не получилось – и я просто продолжала слушать дальше.
- Дошли до Осетии, - с надрывом рассказывала Лера. – Там одна сердобольная женщина нас приютила, пирогов дала. Мы у неё переночевали, а затем она нас отправила дальше. Сказала: «Да благословит вас Аллах…».
- Подожди, какой Аллах! – перебила я. – Спроси хоть нашу Агунду: у осетин основная религия – православие!
- Ну, а эта была мусульманка! Семья у неё тоже приехала… откуда-то там… Ну, что ты цепляешься к подробностям!
- Я хочу понять…
- Да чего тут понимать!
- Расскажи что-нибудь про Грозный!
- Ну… там есть площадь Минутка… Да что ты мне такие допросы устраиваешь! Отстань от меня! Ты не знаешь, что это такое: когда уже не осталось никакой надежды – и вдруг незнакомый человек привечает, угощает, денег даёт на метро…
- Какое метро на Кавказе? Что ты мелешь?
- Ладно, так и есть: я выдумываю, - пошла в наступление Лера. Да, я придумала всё от начала до конца – тебе-то что?! Я, что ли, про тебя какие-нибудь небылицы плету или, например, твои достижения себе присваиваю?! Я же всё рассказываю исключительно про саму себя! Это моя биография, понятно?! Что с ней хочу, то и делаю!
- А зачем ты вводишь людей в заблуждение своими выдумками?!
- А что мне делать, если у меня с детства жизнь была серая и однообразная? У мамы – то уроки, то педсоветы, а дома – проверка тетрадей, и даже в каникулы ей надо было в школе торчать! Мы не ездили никуда, не развлекались… Друзей у меня не было, по части родни тоже негусто… Ничего никогда не происходило… А мне жить хотелось, чувств хотелось ярких, и чтоб было, что потом вспомнить…  И это для меня была хоть какая-то отдушина… Полёт фантазии… Разве это преступление?
- Плохо провоцировать людей на жалость вымышленными несчастьями!
- А что делать? Если придумать что-нибудь про счастье, сразу уличат! У нас же такой народ… Так и норовят оборвать полёт фантазии… Как их… Я недавно такое слов встречала… - обескрыливатели! Обрубают фантазии все крылья! Вот! И ты тоже – обескрыливатель!
Стенания Леры прервал бодрый грубоватый голос:
- Девушки! У вас всё нормально?
На газоне стоял парень со спортивной сумкой, привлечённый нашими криками. Лера тотчас замолкла, обдала любопытного прохожего, а заодно и меня, ледяным взглядом и бойко похромала прочь, не оборачиваясь. Любопытный юноша тоже быстро куда-то делся. А я чувствовала себя как после самого трудного экзамена. По сути, это и был финальный, общий для меня и Леры, экзамен по жизненно важному предмету «человеческие взаимоотношения». И мне было сложно сказать, кто же из нас обеих на нём порезался.

***
Уполномоченный по изящной словесности 49-ой провинции Единого государства стасовал листы моей рукописи в аккуратную стопку:
- Ваш рассказ нелогичен: он основан на заведомо ложной предпосылке. Если индивидуум подозревает, что его товарищ говорит неправду – он попросту может навести справки в едином государственном банке информации, и там ему предоставят доступ ко всей его биографии в подробностях…
- Видите ли, действие этого рассказа происходит не у нас, - поспешила объяснить я.
- По нашим данным, вы работаете в архивных фондах Древнего дома, - пошуршал бумагами уполномоченный.  – А следовательно, имеете доступ к спецхрану с так называемой «художественной литературой»…
- Да; и однажды после работы мне приснился сон про жизнь Древних. Я решила описать то общество, которое увидела в нём, представить себе будни его жителей…
- Если индивидуума настиг приступ сноболезни, он обязан немедленно обратиться в учреждение здравоохранения.
- Я думала, что такой живой и наглядный пример нравов Древнего общества поможет читателям лучше представить его себе.
- Всё, что Вы описали, читатели могут узнать и из справочников, выпускаемых вашим же музеем. Отсталость, нелогичность, наличие таких пережитков, как национальности, религии, эмоции, развлечения, так называемая семья… вместо оборудованных по последнему слову науки детских комбинатов…
- А мне казалось: это познавательно и увлекательно…
- Личный интерес индивидуума имеет право на существование только тогда, когда  полностью подчинён общественной пользе… Почему я должен напоминать Вам такие основополагающие вещи?! Подобные экзерсисы заставляют меня тосковать по временам, когда детям обрабатывали мозг лазером, чтоб выжечь оттуда воображение… Чтоб не было всяких, так сказать, полётов фантазии… И я начинаю жалеть, что этот метод признали вредным для здоровья – когда я вижу, как ответственный сотрудник уникального учреждения тратит на испарения собственного мозга время и энергию, которые он мог бы отдать на благо социума! Вы прекрасно знаете, что Благодетель предписывает делать с такими работниками!.. Впрочем, кажется, из Ваших… фантастических мыслительных экспериментов можно извлечь и пользу. Если переработать этот текст, из него может получиться неплохой учебный материал для третьей с половиной ступени, показывающий безусловные недостатки древнего общества по сравнению с нашим…
А Вас я впредь предостерегаю от подобных увлечений: они могут завести на кривую дорожку. Всё-таки, Вы живёте не в древнем «городе», а в нашем благословенном государстве… Видно, Вы слишком засиделись в своих архивах. Я пошлю заявление в департамент занятости, и там вам подберут другую подходящую работу…

Разговор был окончен. Я отметилась на КПП и вышла из здания, радуясь, что участь рассказа и его автора в итоге оказались именно такими. Ведь ещё не так давно за такое меня могли строго наказать…

***
Чернопрудская Наместница Муз развернула мой свиток изящным движением, от которого хрустальные колокольчики, пришитые к её рукавам, мелодично звякнули.
- В Вашем рассказе описаны совершенно невероятные нравы и обычаи! – воскликнула она. – Вы облекли в такую форму свои впечатления от поездок по чужим краям?  Что вы говорите – увидели это во сне! Моё сердце сжимается от одной мысли о той дикости, которая запечатлена в Вашем повествовании! – Она всплеснула руками, так что пламя свечей затрепетало, а пучки душистых трав на стене закачались с лёгким шелестом. – Туда, судя по всему, ещё не пришло благородное искусство исцелять души от гнева и обиды, сердцам не хватает любви, злоба процветает, а развлечения скудны. И всё же я не пойму: ведь ваши героини учатся в университете. К третьему курсу каждый студент уже должен уметь хорошо проводить ритуалы, с помощью которых можно попросить духов открыть  сокровенные помыслы близких или заставить вещи рассказать, что творилось в помещении вокруг них! И если Ваша героиня подозревала свою подругу в такой постыдной болезни души, как склонность к обману, - почему она не прибегла к этим испытанным методам? Почему она лишь беспомощно строила догадки на основе этого… фолианта с датами? Который у подруги из бумаг выпал?
- Паспорта?
- Да…. О, какой же у местных дикарей неблагозвучный язык! А самое главное: если все вокруг видели, что эта девушка поражена таким прискорбным недугом – почему они не попросили кого-нибудь исцелить её? Почему дали пагубной болезни лжи безнаказанно развиваться столько лет?!
Глаза Наместницы Муз обжигали меня, словно именно во мне она видела виновницу всех несчастий моих героев. Я поспешила отвести взгляд вбок, на златотканый гобелен, представляющий Звёздные Ясени:
- Это такое общество: в нём не умеют ни читать помыслы, ни врачевать души, ни слушать предметы…
- Да, пожалуй, мне следовало бы об этом догадаться, если даже врачевание простых телесных увечий там проходит, как Вы пишете, крайне медленно и проводится только в одном месте в городе, в особой комнате, где всегда много народу… - Наместница Муз поднялась со своего резного кресла работы старинных чернопрудских искусников и, наклонившись через стол, спросила вполголоса:
- Однако Вы пишете, что та героиня не имела отца, а её мать не выходила замуж – и была «школьной учительницей».  «Школьные учительницы» у того народа – это весталки? Судя по тому, что в вашем повествовании она постоянно участвует в советах…
- Что Вы, вовсе нет! Просто, видите ли, именно у этой женщины судьба не сложилась.
- От неё отвернулись духи-хранители?
- Очевидно.
- Явно отвернулись, коль скоро её дочь оказалась поражена таким опасным недугом, а исцелить её было нельзя… Но почему бедная девушка лгала именно таким образом? Почему она, скажем, не утверждала, что  подверглась проклятию Синего дракона, или что её мать на самом деле фея чертополоха?
- Тогда бы ей никто не верил: в том обществе волшебство считается несуществующим. У них трансцендентности нет, а есть только будничность.
Наместница муз тряхнула искристыми локонами и в отчаянии подняла глаза к потолку, расписанному многоконечными звёздами:
- О. моё сердце опечалено! Кто же наслал проклятие на жителей этого злосчастного края?
- Никто; они сами так выбрали. Они, очевидно, считали, что так удобнее…
- Получается, что эти горемыки сами лишили себя полноты бытия! В Вашем рассказе было слово «обескрыливатель». Стало быть, это общество само себя обескрылило.  Но отчего же Вы, уроженка наших благословенных лесов, пишете о таком убогом плоском бытии? Наверняка Ваша душа чем-то омрачена.  Я бы взяла на себя смелость рекомендовать Вам провести пару дней в Садах Уединения. А также было бы неплохо попросить Хранителей Сновидений посмотреть  на Ваши образы сквозь магический кристалл. Если окажется, что город, увиденный Вами во сне, действительно существует где-то на просторах синих миров, и нравы там таковы, как Вы описали – туда незамедлительно следует послать самых искусных магов и целителей, чтоб они спасли местное население от бездн дикости и невежества!


***
Модератор спроецировал файл с моим рассказом на стену и ещё раз пробежал по нему глазами:
- На основе каких источников вы составляли этот текст?
- Никаких: это общество и эти герои приснились мне во сне.
- Тогда это объясняет многое, - сделал вывод модератор. – В этом случае надо классифицировать Ваш «рассказ» как  текст, в основе которого лежит фантастическое допущение – и применять при его чтении другие герменевтические стратегии.  У читателя, не обладающего специальной подготовкой, может возникнуть когнитивный диссонанс, когда он будет читать, что героине пришлось совершать далёкие поездки  или даже походы пешком только для того, чтоб получить знания, повидаться с близкими или залечить лёгкое повреждение конечности…  - С этими словами он провёл пальцем по панели своего сенсорника, и в моём тексте на стене высветились все места, в которых героини куда-то ехали или шли. Места, где упоминался переезд на новую квартиру,  подсветились другим цветом:
- Но ещё более непонятно вот это. Почему Вы заставляете своих героинь перетаскивать скарб из одного помещения в другое?  Если они получили такую работу, которую можно выполнять только в определённом месте – они же попросту могли перегнать свой домоскаф туда?
- Видите ли, в моём рассказе не могли…
- Вы решили исходить из той неправдоподобной предпосылки, что домоскаф сломался? Тогда бы они просто потребовали новый…
- Там нет  домоскафов, - поспешила пояснить я, подлетая в своём кресле поближе к стене и выделяя цветом описание жилища.
- Вот это поразительно! Я понимаю, Вы сочинили фантастический текст. В нём описаны экзотические народы, чуждые нам нравы, крайне странное общественное устройство… Такое часто бывает в фантастических рассказах. А отсутствие домоскафов – это что-то совершенно неинтеллигибельное! Ведь там, где живут Ваши героини, весьма агрессивная внешняя среда! Вы описываете её скупо, но упоминаете, что там бывают экстремальные температуры, при которых почва покрывается слоем замёрзшей воды, что  на улице в большом количестве встречаются дикие  растительные организмы. Уже этих упоминаний достаточно, чтоб понять, что тамошнему населению никак нельзя иметь неподвижные жилища! Вы даже сами пишете, что когда Ваша героиня отправилась в такой неподвижный дом с целью получения знаний (потому что ноосферной коммуникации в этом Вашем обществе тоже нет), то это кончилось для неё повреждением конечности!
Мне приходилось обрабатывать множество художественных текстов – но Ваш полёт фантазии буквально не знает никаких границ!

Декабрь 2019, Valsh;lum