Свет Веры

Сколько себя помню, религия никогда не была у нас в семье под запретом. Даже когда, казалось, жили в безбожное время в стране, не признающей Бога, кроме коммунизма, который наступит того гляди.
От меня маленькой ничего не скрывали. Объясняли, что на небе есть Бог, с которым можно разговаривать. которого можно просить о чём-либо. Может быть, так было потому, что я не ходила в садик и не могла проболтаться чужим людям: мол, мои родные молятся и иногда ходят в единственный в городе храм.
Но сейчас, став взрослой и оглядываясь назад, я вспоминаю нашу уже в большинстве ушедшую в мир иной семью и удивлённо улыбаюсь: какая она всё-таки разношёрстная была. И простые деревенские работяги, и люди, имеющие средне специальное образование. Были в семье и получившие высшее образование, даже кандидаты наук. И все мы собирались в родовом доме, построенном после войны. В доме, где были старинные иконы, которым молились, которые не имели антикварной ценности, но они были наши семейные защитники. И все члены семьи, как бы кто ни относился внутри себя к религии, уважали тех, кто верит. Хотя, как я сейчас понимаю, верили всё равно все. Пусть и не сознавались в этом даже самим себе.
Храмы начали открывать в конце 80-х годов, но в городе была чудом не закрывающаяся никогда церковь Казанской Иконы Божьей Матери. В ней меня крестили, когда мне было наверно года четыре-пять, не особо скрываясь от посторонних. Правда, креста я долгое время не носила. До сих пор не знаю, почему. Однако крестины свои я помню.
Мне объявили, что меня везут крестить, утром, уже собираясь в дорогу. Мама нарядила меня в привезённый моей будущей крёстной вязаный костюм: юбочку, как у балерины и жилеточку с вывязанным розовым утёнком с красными лапами и красным носом. Мы с мамой сели на заднее сидение нивы моего будущего крёстного и поехали. Тогда я впервые увидела белый с голубыми куполами храм. Мне маленькой он показался огромным и величественным.
Конечно, за давностью лет многое стёрлось из памяти. Но я помню, как мы с мамой стояли в храме на службе. Мама держала меня на руках. Помню, как оказалась в крестильной комнате, где кроме меня крестили ещё как минимум двоих детей. Мне даже запомнился мальчик в школьной форме, ему было приблизительно лет десять-одиннадцать. В крестильной нам, девочкам, после окунания в купели натянули крестильные рубашечки, а мальчик так и остался наполовину нагим.
Помню, в крестильную пустили только крёстных. Помню я, увидев в закрытую прозрачную дверь маму и бабушек, испугалась сама не знаю, чего и заревела. Меня тут же закружили вокруг купели и я как-то успокоилась. Потом было причастие, когда всем крестившимся давали ложечку кагора и просфору. На причастии меня держала уже мама. Так я запомнила своё крещение. Потом спустя годы мама заставила меня выучить «Отче наш» и «Святый Крепкий».
В нашем доме долгое время было мало икон, просто потому что в те времена их было сложно где-то приобрести. Много икон было в доме прабабушки и прадедушки. Я, приходя в тот дом, любила в нём всё рассматривать, даже когда не было возможности дотронуться – просто смотрела на высоко висящие иконы.
Взрослея, я начинала, конечно, больше понимать. Любила прислушиваться к разговорам взрослых. Меня часто приводили к прабабушке: и в дом, и просто на улице посидеть на лавочке.
Однажды, именно на этой самой лавочке, я услышала удивительный разговор. Помню, дело как было к осени и прабабушка сидела в валенках, фуфайке и тёплом вязаном платке. Для неё +16 уже было сигналом так одеться, несмотря на то что солнце ещё грело и ослепительно светило.
Мы с прабабушкой вообще любили разговаривать: она рассказывала о своих детстве и юности, а мне всегда было это интересно, как люди жили, когда меня не было в помине.
Так вот в тот раз я уже не помню, о чём именно мы разговаривали. Но к нам пришла посидеть баба Саня – соседка, немного постарше моей прабабушки. Вспоминая образ бабы Сани, сразу хочется сказать, что это была старица. Она не была пострижена, но была настолько пронизана Божьим светом, что просто искрилась им изнутри. Она всегда рассказывала о святых, об иконах, отмечающихся сегодня, что для тех лет было огромной редкостью. Баба Саня любила поговорить со всеми: и придти к моей прабабушке, повспоминать прошлые времена, и придти к моей маме, тогда только знакомящейся с религией и рассказать ей о какой-нибудь иконе или святом.
С чего начались посиделки тогда, я уже не помню но в какой-то момент остановилась проезжающая машина и оттуда вышел мужчина средних лет с копной каштановых подёрнутых уже сединой волос с бородой одетый вполне обычно и, поклонившись, бабушкам спросил:
– Бабушки, подскажите, у вас в деревне дом на снос никто не продаёт?
Бабушки переглянулись и почти в один голос ответили, что нет. Мужчина, вновь поклонившись, вернулся в машину и поехал дальше в деревню. Бабушки продолжили о чём-то разговаривать, и тут к нам пришла моя мама.
–А что этот мужчина здесь спрашивал у вас? – спросила мама бабушек.
– Дом на снос спрашивал не продаётся ли в деревне, – ответила моя прабабушка. – А ты что знаешь этого мужика?
– Да это батюшка наш новый, бабушка, – ответила мама.
Бабушки переглянулись. На их лицах читалось разочарование, что пропустили батюшку.
– Эээх, жаль никто у нас не продаёт дом, – протянула моя прабабушка. – Поселился бы здесь батюшка, служил бы когда-иногда обедню.
– Да, Паня, вот я уж и потеряла надёжу, что придёт при моей жизни такое время, когда храмы будут открываться. Было, помнишь, в нашей деревне часовня только была – туда умерших клали, а потом батюшка приезжал и отпевал там. А так-то в город бегали. В городе четыре церквы было. А на Смёшинском кладбище кака церква была… – лицо бабы Сани светилось улыбкой, когда она начинала рассказывать о прошлом и о Боге.
– Служб в нашей часовне акромя опевальных не было, то верно. Но батюшка приезжал по большим праздникам. На Казанские, например, и летнюю, и зимнюю всегда приезжал: и молебны проводил, и в каждый дом заходил освящать избы, – со вздохом ностальгии проговорила прабабушка.
Мама сидела на лавочке, притихшая, слушая бабушек.
– Время меняется, слава Богу, – проговорила, наконец, мама. – Сейчас вот храмы в городе ещё два открываются. Уже реставрация вовсю идёт. Нельзя людям без Бога… – задумчиво закончила она.
– Доченька, – проговорила прабабушка, – не было времени без Бога, были люди без Бога. Господь всегда был с нами, только вот слышали ли мы его? Мы в войну от немцев в лес убегали, так кто табачную пыль нёс позади повозок, чтобы собак со следу сбить, а впереди всех вон Саня шла с Казанской Иконой. Кто за ней шёл, те схоронились и выжили.
Баба Саня с улыбкой кивнула: было, мол.
– А сестра моя, – продолжила прабабушка, – дочка у неё восемнадцать лет отроду сгорела за три месяца от туберкулёза. Ну Дуня и слегла сразу, мол, кому я сейчас нужна. И хочет встать, а не может. Три месяца так пластом пролежала. Тоже уж думали, помрёт вслед за дочкой. А помолилась о выздоровлении Матери Божьей и пришла она к ней во сне: «Ты, – говорит, – ещё встанешь, ты ещё нужна». И встала сестра. И всё прошла: и войну, и лагерь, и с мужем неприятности потом. А жила долго, любима была сыном приёмным, внука вырастила. Бога дочка впустить надо только, а там он подскажет, как быть и Сам за руку поведёт.
– Глупые люди во все времена были, – махнув маленькой морщинистой ручкой, проговорила баба Саня. – Это только кажется, что в наше время все верующие были. Разные были. У моей крёстной глазы болели, слепла считай. И знали мы, что в Петрограде есть Иоанн Кронштадский. Батюшка, исцеляющий и прозорливость ему Бог давал.
Ну, поехала к нему крёстная, а к ней в повозку два парня молодых пристроились, как бы шутки ради, мол, посмотрим, что он нам поболтает. Приехали, крёстной батюшка глазы промыл и травы, чтоб заваривать да промывать, дал с собой. А парни заходят – этакие петухи, распушены хвосты. Батюшка посмотрел на них, показал знаком, мол, садитесь. Взял гранёный стакан, налил чаю, положил два куска больших сахару и протягивает им: «Нате, поболтайте». Те и онемели. Вот, Валенька, Бог многих учит руками других. Как и помогает так же.
Мама сидела, слушая истории бабушек, как мне казалось, затаив дыхание. Ведь только сейчас, последние несколько лет, мы могли не боясь, не стесняясь друг друга рассказывать такие потрясающие истории, свидетелями которых были наши близкие и родные.
Именно тогда я впервые услышала имя Иоанна Кронштадского. Запомнила. Видимо, так Господу было угодно, что многие истории, которые я всю жизнь помню, поведали мне мои старшие. И не только мои. Баба Саня, светлый Божий человек, научила смирению и любви к Богу очень и очень многих. В Богоборческие времена она в выходные, не стесняясь, спешила в единственный не закрывающийся Храм… И верила так искренне, что будто бы светилась изнутри, согревая этим светом всякого, кто готов был согреться.
Сейчас иные времена, и мы можем посещать любые храмы. В этом году мне посчастливилось быть в Морском соборе Кронштадта, закладку которого благословил и освятил батюшка Иоанн Кронштадский. Когда я ходила по собору, я любовалась им, я разговаривала со святыми, разговаривала с батюшкой Иоанном.
Спасибо тебе, баба Саня, за твои рассказы и поучения. Царствие тебе небесное.