А. Езерска Голодные сердца Свои и чужие

Как пройти на мой персональный сайт, чтобы БЕСПЛАТНО ЧИТАТЬ И СКАЧИВАТЬ все мои книги?

Можно скопировать в Гугл или в Яндекс адрес сайта:
https://www.danberg.net/

или скопировать в Гугл или в Яндекс фразу:
дан берг писатель и переводчик               

               
                А. Езерска Голодные сердца

                Перевод: Дан Берг


                Свои и чужие

Софи не торопясь шла по улицам бедного нью-йоркского квартала, прокладывая себе путь сквозь шумную людскую массу еврейских иммигрантов. Небольшой чемоданчик в руке вмещал все ее имущество. Кричали продавцы, зазывая покупателей, женщины с корзинами рыскали в поисках провизии подешевле, дети вопили и путались под ногами. Она намеревалась снять комнату и справедливо полагала, что дешевле, чем в этом убогом месте, ей жилья не найти.

Наконец Софи заметила в окне первого этажа клочок бумаги, исписанный крупными корявями буквами: “Сдается комната почти даром.” Софи постучала. Голос изнутри пригласил ее войти. Она увидела нечто напоминающее сапожную мастерскую. Пожилой мужина склонился над горшком с дымящейся вареной картошкой. Он раздавал клубни окружавшим его мальчикам и девочкам. Драная одежда детей красноречиво свидетельствовала о мере процветания их родителей.

“Здесь сдается комната?” – спросила Софи. Не отрываясь от своего занятия, мужчина кивнул в сторону ведущей наверх лестницы: “Роза Гирш сдает.”

 - Великолепная комната, мисс. Лучшей вам не найти. Чтоб я так жила! – заявила Роза Гирш.
 - Здесь полумрак! – заметила Софи, оглядев каморку.
 - Вот, я включаю газ – и уже светло, как на улице.
 - Напротив зловонная свалка!
 - Ничего страшного. Надо закрыть окно.
 - А мебель где?
 - Перевернутая бочка – стол, ящики – стулья, а у стены – кровать!
 - Да в этой койке всего три фута длины!
 - Если придвинуть ящик – кровать будет по вашему росту, мисс.
 - Сколько вы просите?
 - Три доллара в месяц. Спальня Рокфеллера лучше, но стоит чуть дороже!
 - Да-а-а-а...
 - Ваше “да-а-а-а” – это “да” или “нет”?
 - Я согласна, - сказала Софи с глубоким вздохом и протянула деньги Розе Гирш.
 - Вы почувствуете себя дома, а я буду вам заботливой матерью!
 - Извините меня, но сейчас я должна работать.
 - Ухожу, ухожу, моя юная жилица! Долгих лет вам, и будем обе счастливы!

На прощанье Роза Гирш, как могла кратко, описала Софи достоинства ее нового места обитания. “Рядом живет торговка рыбой, на субботу она уступает соседям товар со скидкой. Внизу разместился сапожник Шмендрик. Замечательный человек. Правду сказать, никакой он не сапожник, зато большой знаток Торы, очень уважаемый за образованность. Детям он чинит ботинки бесплатно. Он святой, делится с людьми последним куском. Делая другим добро, человек себе приносит счастье.”

Оставшись одна в свой (наконец-то в своей!) комнате, Софи принялась размышлять о свершенном ею решительном поступке. Она покинула верный родительский дом и оставила работу, что худо-бедно кормила ее. Она окончила учебу в вечерней школе. Голова полнилась глубокими и важными мыслями, которым не терпелось превратиться в слова, в страницы, в книги. Она пожертвовала благополучием, но это был верный шаг, ибо она не могла не писать. Когда есть, что сказать людям, человек обязан отомкнуть ковчег своих идей. 

Софи разложила на кровати и на бочке-столе черновики. Пробежала глазами заголовки задуманных очерков: “Верь в себя”, “Поиск идеала”, “Будущее с тобой”. С чего начать? Впечатления трудного дня мешали сосредоточиться. “Почему писанина моя выходит неуклюжа? Видно, не великая я мастерица слова! Но нельзя же и дальше оставаться немой, душа не хочет молчать! Боже, пошли мне вдохновение!”

***

Дни шли за днями. Софи терпеливо распутывала клубок мятущихся мыслей. Выпрямленные, они послушно ложились на разлинованную бумагу. Написанное не нравилось ей – абзацы казались громоздки, фразы – тяжеловесны, слова – не точны. Она зачеркивала целые строки, надписывала сверху, начинала сызнова. Она  упрямо трудилась и верила, что наитие непременно снизойдет, и листы заговорят устами ее сердца. Увлечь книгой способных думать – вот торжество писателя.

Кажется, выдалось удачное утро. Фразы ожили, задышали. Софи торопилась писать, покуда не сбежала окрыленность, и меткие слова стекали с пера на бумагу. Как на грех раздался стук в дверь – это соскучилась благонамеренная Роза Гирш.

 - Дорогая моя сочинительница, я принесла вам чаю!
 - Ах, миссис Роза, я вам так признательна! Жаль, что я очень занята.
 - Не благодарите, Софи – сахару-то нет! В Польше к чаю подавали варенье, а тут что?
 - Мне и так хорошо, - сказала Софи, пытаясь не потерять мысль.
 - Мой муж Иосиф не добытчик. У него чахотка, - пожаловалась Роза, садясь на край кровати.
 - Желаю ему выздоровления, - механически ответила Софи, продолжая писать.
 - Я не знаю, для кого мне беречь молоко – для больного Иосифа или для голодных детей?
 - Я тоже не знаю... – рассеянно заметила Софи.
 - Если умрет – получу пенсию. Чтоб эти филантропы своих детей кормили на такое подаяние!
 - Да, да...
 - Моей Фани четырнадцать – кожа да кости. Сердце разрывается посылать ее на фабрику!

Терпение Софи истощалось. Пропадали драгоценные минуты вдохновения. Она приготовилась выпроводить Розу Гирш самым бесцеремонным образом, но тут снова раздался стук, и в дверь просунулось сначала бледное лицо, а потом вся тщедушная фигурка Фани.

 - Меня выгнали с фабрики, мама! Инпекторша сказала, что мне нет еще четырнадцати!
 - О, горе мне! Почему ты не спряталась, когда пришла инспекторша?
 - Я хотела, но она поймала меня... Она сказала, что мою мать арестуют и посадят в тюрьму...
 - Меня в тюрьму!? Я им покажу! Мы в Америке или в России?
 - Инспекторша еще сказала...
 - Все беды на ее голову! Лавочник не отпускает мне хлеб в долг, а платить нечем!
 - Миссис Роза Гирш, успокойтесь! – не выдержала Софи.
 - Как успокиться без зарплаты Фани? Как я куплю хлеб! Я приму яд, я хочу умереть!
 - Инспекторша еще сказала...
 - Гром ее разрази! От хорошей жизни я отправляю ребенка на фабрику, а не в школу?
 - Инспекторша еще сказала...
 - Гореть ей в аду! Что хуже – посылать детей работать или смотреть, как они мрут с голоду?
 - Инспекторша еще сказала...
 - Чтоб не мои, а ее дети голодали! Она заплатит вместо меня мяснику и бакалейщику?
 - Инспекторша еще сказала...
 - Еще раз напомнишь мне об инспекторше, и я задушу тебя!
 - Фани хочет что-то сказать! – вступилась Софи за ребенка.
 - Без инспекторши знаю – девочка должна быть в школе. А какое учение на пустой желудок?

Роза Гирш вытерла углом передника заплаканные глаза. Софи больше не сердилась на свою хозяйку. Гнев улетучился, ей было бесконечно жаль и мать и дочь. За ними вставали тени тысяч и тысяч таких же несчастных, что бьются о каменную стену бессердечия. Может, она писала не о том, о чем следовало писать, и потому так трудно шла работа?

Тут раздался шум голосов и топот ног – явились младшие дети – Ави, Джек, Бени и Сэми.

 - Мама, что поесть?
 - Мама, я голодный!
 - Пахнет картошкой!
 - Почему горшок пустой?
 - Мама, он выхватил мой кусок!
 - Это мое! Отдавай!
 - Обжоры! Волки! – возопила Роза Гирш, - Боже, сними с моей груди этих пьявок!
 - Роза! Как можно? Ведь это дети! – вмешался вошедший Шмендрик.   
 - Вам легко быть добрым, а мне нечем кормить эту стаю зверей!
 - У меня есть торт и еще кое-что! Все быстро ко мне! – воскликнул Шмендрик.
 - Ура, ура! Торт и еще кое-что! – дружно заорали дети и бросились за богачом на час.
 - Друг прислал из Калифорнии. Софи, прошу присоединиться! – пригласил Шмендрик.
 - Торт, орехи, изюм, апельсиновый сок! – перечисляли дети, отодрав крышку фанерного ящика.

Шмендрик нарезал торт на куски, разделил изюм и орехи. Роза наполнила стаканы соком. Вместо благословения она напутствовала всех на долгую жизнь, а незамужней писательнице пожелала вдобавок жениха-миллионера. Голодная публика сперва уплетала лакомства быстро, а потом убавила прыть, дабы продлить удовольствие.

Софи отметила про себя, как минуты удачи, столь редко посещающие Розу, расправляют морщины не ее лице, зажигают добрый огонь в глазах, стирают привычную брань с ее уст. “Чем жизнь горше, тем забвение слаже! – размышляла Софи, - тяжело приходится этой женщине, но даже короткая искра перемены успевает осветить душу. Бурно меняются ее чувства – от отчаяния и озлобления до благодушия и доброты. Какой сочный язык у нее! Она – сама естественность. Вот у кого я должна учиться!”

Доедая кусок, Роза Гирш делилась воззрениями и  мечтами. “Жизнь богачей пуста, чтоб им самим пусто было! Кабы выйграть мне в лотерею – я бы подняла голову! Заодно купила бы себе автомобиль, отвезла бы на Пятую Авеню еду, которой потчуют моих детей леди из Общества социального милосердия, да накормила бы их чад этими харчами!”

И только Роза упомянула Общество социального милосердия, как без стука вошел ревизор сего ведомства. “Мистер Шмендрик, миссис Роза Гирш, верить ли мне глазам моим? Роскошный праздник среди мнимой нищеты? – воскликнул непрошенный гость, - я рад видеть ваше благополучие!” С этими словами ревизор удалился, посеяв в обитателях дома дурное предчувствие.

Роза объяснила удивленной Софи цель периодческих посещений ревизоров. Они должны быть уверены, что их подопечные еще не едят друг друга, и что Общество не зря старается научить бедняков обходиться без мяса, молока и яиц, заменяя эти излишества блюдами из кукурузной муки – десять центов в день на человека. Известное дело: изобилие – прямая дорога к пороку. Общество так усердствует, что скоро неимущие привыкнут чувствовать сытость, не отягощая желудок едой. 

За окном послышалось шуршание шин подъехавшего автомобиля. В дверях показались двое мужчин – ревизор и его шеф.

 - Мистер Бернстайн, убедитесь, как недурно питаются в этом доме! – воскликнул ревизор.
 - Мистер Шмендрик, вы получаете помощь, обманывая нас! – заявил мистер Бернстайн.
 - Я обманываю Общество? – побледнел Шмендрик.
 - Вы далеко не голодаете! – продолжал обличитель.
 - Это угощение мне прислал друг в подарок!
 - Еще один обман! Прежде вы утверждали, что у вас нет друзей!
 - Это давний друг. Мы были в разлуке. Он появился здесь только сейчас!
 - Позвольте, мистер Шмендрик, что это за документы?
 - Вы смеете трогать мою переписку?
 - Конечно смеем! В письме упомянуты дорогие подарки. Вы нам не сообщили о них!
 - Он ничего не брал себе, он все отдавал детям! – вступилась Роза Гирш.
 - Спасибо, вы обнаружили обманщика! – сказал мистер Бернстайн ревизору, не замечая Розу.
 - Казаки! – взорвалась Софи, - не ваше Общество, а униженный вами Шмендрик милосерден!
 - Вы – позор еврейства! Каменные сердца! Олрайтники толстобрюхие! – добавила перцу Роза.

Не удостоив женщин ответом, ревизор и мистер Бернстайн скрылись за дверью. Дети обступли Шмендрика, взяли его за руки, гладили, жалели. “Не убивайтесь, мистер Шмендрик, - утешала Роза, - кто живет для людей, себя обязан беречь!” Старик достал с полки Писание. Открыл книгу Иова, стал читать вслух. “И я ужасаюсь, вспомнив, и дрожь сотрясает мое тело: отчего нечестивцы живы в славе и в роскоши? ... Дома их безопасны от страха, и бича Божьего нет на них...”

Софи вернулась в свою комнату. Волнение переполняло ее. Она схватила бумагу, карандаш, стала быстро писать. Ей казалось, будто шоры спали с глаз ее. Она трудилась всю ночь напролет. К кому она обращалась? К Богу, к людям? Писатель говорит с другими, не с самим собой. “Наконец-то мысли текут легко, - шептала она, - из души моей льются на бумагу слезы Шмендрика, Розы, ее детей, всего народа. Не смолкнет в моем сердце плач их, пока Америка не услышит его! Писать – значит осмеливаться...” 


 Часть рассказов сборника опубликована здесь:
http://www.newlit.ru/~masterstvo_perevoda/6175.html