Гул мыслей

Мы не спеша выходим из дверц театра и тихо плывем в сторону остановки. Вечер 1 октября холоден и тих. Мы молчим, потому что каждая думает «о своем», насущном, но вместе мы и есть прекрасная жизнь. Люди спешат с работы домой, нервно курят, подростки смеются на всю улицу; я тоже когда-то так смеялась, а теперь ступаю неспешно и чинно, я девушка, для которой театр – дом родной, колыбель детства, юности, зрелости, и, надеюсь, старости. Вдруг она спрашивает:

- А что он? Поля, почему бы вам вместе не ходить в театр?
- Как тебе сказать, бабушка?.. Я думаю, есть люди, которые живут иным смыслом. Таких много. Мой друг тоже такой.

Но внутри происходит совсем иной монолог, я думаю, я спрашиваю себя и не могу ответить. Кажется, так всегда и будет: в холле театра молодые голоса воркуют о комедии Гоголя, о том, как понравился им А. или Б., девушки после спектакля пройдут по залам с новыми экспозициями и будут долго примерять «удачные кадры», пожилые парочки будут выходить из театра под ручку и тоже говорить или молчать об увиденном… А я, я всегда буду частью этого мира, наблюдателем, теперь я с ней, а после... останусь одна… и буду вспоминать… всегда… Там, на правой стороне балкона, так весело болтать оторванными от земли ногами, опираться на спинку стула локтями, когда действие «уводит в подвал», издавать смешки на уровне легкого выдоха, иначе неприлично, и украдкой смотреть на сидящую публику, она тоже бывает занимательна…

Два автобуса остановились, обманули нетерпеливую толпу и проехали мимо. Третий. Заходим. Ждем. Двери открыты. О чем задумался водитель, может он не спешит домой? Тронулись. Я неловко держусь за поручень у среднего окна и вглядываюсь в светящиеся панельные окна. Везде разные люстры. А ведь это красиво. Бабушка опустилась на сиденье в другой стороне – можно выдохнуть и впустить печаль… Прохожим до нее нет дела, а вот ей я не хочу показывать то тревожное предчувствие внутреннего разлома, которое кипит во мне… Быть легкой и улыбаться – я стараюсь твердить эту фразу каждое утро. Но есть ли на свете человек, который в мои годы не переживал бы о любви? Возможно есть, но это не я. Отчего мне кажется, будто живу я во сне, как призрак? Будто прогулки, поцелуи и объятия не для меня вовсе созданы и их у меня никогда не будет? Глупость же совершенная. Но нет, как-то странно на сердце от этих мыслей…

- Поля, ну где ты там, скорее, наша!..
- Иду!..
- Два в среднюю.
- Проходите.

Средняя дверь автобуса – это отдельная вселенная. Слишком много людей, мне не за что держаться и я вплотную подхожу к двери и держусь за нее же, стоя лицом к стеклу. Распахивается. Выпрыгиваю и чуть не ловлю бабушку: какой-то тип буквально выталкивает ее из дверей. Беру ее под руку. Идем. Она вспоминает снова свое свидание. Лучше бы не ходила, но ладно, друг Л. обиделся бы, ведь расхваливал жениха не хуже, чем в комедии Гоголя. Она много и долго подсмеивалась над сходством «росписи» всех чудесных качеств. Действительно, жизнь повторяема во все времена… Что же будет дальше и куда заведет она нас?.. До дома приходится пройтись пешком, 50 не «заворачивает» на Рылеева, и вот от Улья мы движемся по новоположенному асфальту в сторону Магнита. Бабушка с радостью повторяет: «Как же хорошо, что я ушла из этого кильдима (палатки с канцелярией)» - Да, - с улыбкой говорю я, - теперь у тебя все есть, и пенсия, и старость… Когда-то я в серьезном разговоре, и, помню даже, в сердцах, сказала ей в ответ на ее «квохтанье» и переживание за наши с мамой судьбы, что переживать ей нечего, ведь у нее все есть и пенсия, и старость. Она тогда очень сильно рассмеялась, а после сказала, что хоть это и смешно, а ведь глубоко сказано: не каждому старость дана… Так и живем, молодость и старость вместе. Иногда к нам заходит «зрелость», наша соседка, Инна Арестарховна, хороший врач-гинеколог, она тоже живет одна, и у нее есть кот Барон, огромный мейн-кун, нелепый и увесистый, донельзя пушистый. И вот, одним вечером, я подумала, что живем мы как три мойры, ведьмы судьбы, старая, зрелая и юная. Подумала со смехом.  Как же так?...