Кошачье сердце часть 4. Чтение не для всех

 

По многочисленным просьбам скептически настроенных читателей, а также неверующих, что мой рассказ это выдумка нездорового воображения, вынужден продолжить повествование про обозначенных выше персонажах с привлечением новых лиц, в том числе и известных не только в узких кругах.
Все бы ничего, но на самом деле, все гораздо сложнее.
Завидую я американцам. У них все понятно. Вот удалось сладкой парочке, молодоженам ограбить банк, а потом они жили долго и счастливо. У нас же все не так. Даже, если повезло и тебя не накрыли, у русского человека беды только начинаются. Достоевщина в крови, ну если ты действительно русский человек, жену любишь, детей, Родину, Богом данную власть, соседей. Начинает тебя грызть червь сомнений: зачем я послушал эту дуру. «Денег нет. Жить не на что. Хожу в старье. Краны текут. Дача разваливается. А люди новые машины покупают, квартиры, живут по-человечески. А ты... . Правильно моя мама говорила, толку от него не будет, загубит он твою жизнь». И так каждый день.
Все же получилось, как она хотела, а на душе скверно. Ложусь я в постель под бок к суженой, а радости нет. Зачем мне эти деньги, когда столько проблем по всему миру, а в голове негры, палестинцы, наши пенсионеры обездоленные, Русь исчезающая. Через три дня после удачного ограбления уехал на дачу дрова колоть, чтобы не сойти с ума. Колол до одиннадцати вечера, как положено по законодательству. А в начале двенадцатого пришел сосед с поллитровкой, убедившийся что я приехал без жены. «Ты слышал, что по ящику объявили? - спросил сосед, - Нет, я сегодня весь в себе и в дровах. - Все Ваня, кирдык для всех, отгуляли, сказали эпидемия неизлечимая настигла все человечество, по всему миру и лекарств нет никаких против этой заразы. Жить всем осталось не больше одного-двух месяцев на всем земном шаре. Правда может остаться в живых не более полутора процентов населения в лучшем случае. Почему они останутся, я не очень понял, я в медицине не понимаю, но шанс у этой кучки людей есть. От места проживания и расы это не зависит. Бороться с этой эпидемией, все доктора мира объявили, возможностей нет. Что делать будем? Может я вторую принесу? - Тащи, конечно. Все одно пропадать, хоть по душам поговорим». Иван задумался, а затем изрек: «Во всем виноваты Глобы. Лет тридцать назад, когда их тогда еще дружное семейство поражало население угасающего Союза своими прогнозами, я читал перепечатку откровений Павла. Была в то время у народа страсть ко всяким колдунам, провидцам, целителям, ведьмам. Страх перед неизвестностью вымывал остатки мозгов. Вот тогда-то он и напророчил глобальные природные катаклизмы: извержения вулканов, затопления, изменение климата, смертельные эпидемии, гибель человечества. А слово материально, оно страшнее пистолета, сказанное материализуется. Молчать бы ему, авось и пронесло бы. Ан нет, ему повыпендриваться своими знаниями захотелось. Знаешь и молчи. А он вон, что натворил. По справедливости его привлечь бы. - Правильно, - сказал сосед Николай, давай дернем, чтоб он за базар ответил. Выпили со страстью. «Чё делать будем, Вань? Хотел сарай починить, а теперь видишь как поворачивается. Месяца два он, наверное, простоит, а больше получается и ни к чему. Давай еще выпьем, а то совсем грустно. А может ошибаются врачи, ученые? - Нет, Коля. Раз по ящику сказали, того не миновать. Давай думать как провести остаток нашей горестной жизни. - Вторая кончается, - тревожно заметил Николай. - Я знаю через три дома Клавка живет, она гонит, но цены у нее ночью как у валютной проститутки. Я как-то брал, было невмоготу, так в горле застревало от дороговизны. - Не беспокойся, - сказал Иван, вспомнив о недавно украденном состоянии, - купим у нее весь самогон и можем ее в придачу вместе с самогонным аппаратом. - А об этом можно подумать, -  радостно отреагировал сосед Николай.
«Ты с семьей то будешь прощаться? - спросил Иван. - Да как прощаться-то? Зинаида у меня поехала в деревню, на родину, далеко. У нее сестра умерла. Там у нее много родственников. Меня они не любят. Можно сказать, презирают. Всю жизнь ее жалели, что вышла замуж за мента, да еще пьющего. Дочь внучку оберегает от меня. Не дай бог сильно выпившим окажусь, напугается девочка, да и пример не очень хороший. В общем они меня стесняются. Да и машины у меня нет. Как я поеду в другую область? Сейчас наверняка паника началась. Мне родители рассказывали, какая была паника, как объявили войну. Сейчас хуже, да и погибнем не геройски. Так что, придется нам тут с тобой мученическую кончину принимать. Если я первый околею, ты меня там возле сарая закопай. Яму я сам выкопаю, заранее. Чего тебе мучиться? Да и ты можешь копнуть у своего крылечка для себя. Или ты все-таки к жене поедешь прощаться?» Иван задумался. Всю жизнь он жил честно. Отслужил в армии, заочно окончил институт, на заводе передовиком он не был, но и в отстающих не ходил, даже один раз грамоту вручили, участок дачный от завода получил. А потом началась перестройка и вся, даже такая, пусть скромная, но нормальная жизнь рухнула. Чем он только не занимался — лучше не вспоминать. Слишком живое воображение жены сильно подорвало его здоровье, в том числе и психическое. Иван мрачнел на глазах.
Законопослушный Иван никак не мог прийти в себя и все не верил, что стал преступником. В туманной голове зародилась страшная мысль, которая может навсегда лишить его супруги, но оставит с чистой совестью. «Давай, Коля, выпьем стременную, и я поеду вершить правосудие», - с пафосом народного артиста Малого театра сказал Иван, выпил и закрыл за собой дверь.
Иван был человек не начитанный, но программные произведения  Ильфа и Петрова он освоил. И то, на что не решился великий комбинатор, наш герой решил довести до конца. Он приехал в Москву, тихо достал из тайника украденные деньги и пошел на почту отправлять ценную посылку в Минфин России. Сказано — сделано. Домой Иван вернулся счастливым.
Взяли его через неделю, в «Пятерочке», когда Ваня пошел за хлебушком. С учетом экстремальной обстановки, всем нужно было успеть завершить прижизненные дела, суд провели молниеносно, вникать ни во что не стали и впаяли Ване максимальный срок. Погрузили в «автозак» и повезли в «Бутырку». Когда конвоиры узнали, что с ним произошло, они, пока везли, в течение часа умирали от смеха и в припадке хохота на Новослободской выкинули его из машины со словами «Пошел вон, дурак!». Конвоиры тоже не надеялись выжить. Ваня пытался обратно залезть в «воронок», но конвоиры пригрозили оружием. Пришлось идти домой к ненавистной жене.
При сложившихся трагических обстоятельствах расцвели только преподаватели технического вуза, благодаря дочери, работавшей санитаркой в морге. Дела пошли в гору. Она стала чрезвычайно востребована. Всем хотелось достойно уйти из жизни, хорошо выглядеть в ящике, быть достаточно замороженным, чтобы хватило и на отпевание и на пробки по городу, чтобы все было достойно. Дочке преподавателей уже не хватало места для денег, тем более сейчас их уже никто не жалел. Места в морге были ограничены. Начали уже продавать очередь. С ночи устраивали переклички, писали номерки на ладошках. Благо опыт у старшего поколения был в предыдущей жизни.
На фоне всеобщей паники и начавшегося мора родители санитарки  бурно радовались жизнью. За чаем папаня, бывший доцент, обычно с ухмылочкой говорил своим домочадцам, что на соседней улице сегодня еще шестеро гикнулись, с еще большей радостью сообщал о девяти преставившихся из соседнего дома. «Доставай, голубушка, пирожные». Сильно подобревшая супруга Ольга Михална со сладкой улыбкой семенила к холодильнику. При такой сытой и прекрасной жизни бывшая ассистентка технического вуза задумалась о главном для каждой женщине — о замужестве. Уж очень ей нравился сосед по лестничной площадке респектабельный вдовец, так он о себе рассказывал, писатель, постоянно проживающий на даче, по фамилии Барыгин-Приживальский. Виталий Борисович, так звали стареющего красавца с внешностью народного артиста Олега Ивановича Стриженова в начале пожилого возраста, был настолько хорош собой, что моментально, стремительно, с ковбойской скоростью в его владение хотелось отдать все — ум, честь, совесть, сбережения, имущество движимое и недвижимое, лишь бы удостоиться его драгоценного внимания. Безукоризненный светлый льняной костюм, черная рубашка с расстегнутой верхней пуговичкой, бронзовый загар, дорогая оправа очков с затемненными стеклами, волнистые седые волосы,  аккуратно подстриженные серебристые усы, туфли, стоящие целого состояния, элегантная трость и худая рука с платиновой печаткой, в которую был вмонтирован настоящий бриллиант, довел увидевшую его бывшую ассистентку до умопомрачения. Виталий Борисович приехал снять водяной счетчик в своей пустующей квартире и увести лишние вещи перед сдачей квартиры в аренду. Увидевшей его Татьяне и потерявшей дар речи от такого чуда, Виталий Борисович объяснил, что вынужден сдать квартиру, чтобы потратить средства на издание своего собрания сочинений. Не те, говорит времена, когда классиков  издавали миллионными тиражами за государственные средства.
По поводу собрания сочинений Виталий Борисович мягко говоря слукавил, но на поддержание статуса великого писателя, особенно в определенных кругах, средства были нужны.
Творческий путь маленький Виталик начал еще в октябрятском возрасте. В канун XXII съезда КПСС, когда молодое дарование еще носило фамилию Барахлевич, Никита Сергеевич Хрущев, почти всегда демократичный, встречался с пионерами и октябрятами. Смелый октябренок приблизился к руководителю страны и пропищал, что он сочинил стихотворение к празднику Октября. «Читай, - сказал лидер партии и государства. - Да здравствует праздник Октябрь! Великий советский народ! Да здравствует подвиг народу — Гагарин, Титов!» Никита Сергеевич погладил по головке маленького Барахлевича и выступил с длинной речью о подрастающем поколении строителей коммунизма, в которой отметил, что услышал стихотворение будущего Пушкина и Маяковского. С тех пор погоняло «поэт» прочно закрепилось за хитрым мальчиком и приносило определенные дивиденды. Больше стихов Виталик не писал, но все теперь знали, что за поэтический талант Барахлевича хвалил сам Хрущев.
Перед вступлением в комсомол, во второй половине 60-х фамилию подростка родители решили поменять на Иванов. После окончания школы, в которой пристрастился к комсомольской работе, Виталик благополучно поступил на вечернее отделение Исторического факультета пединститута и избежал службы в армии по состоянию здоровья. Будущий историк начал работать в институтской библиотеке, совмещая работу в библиотеке с деятельностью инструктора райкома комсомола на общественных началах. После окончания института товарищ Иванов был принят в штат райкома ВЛКСМ и стал соискателем институтской аспирантуры. Естественно, тема будущей диссертации звучала так: «Роль КПСС в формировании коммунистического мировоззрения молодежи». Через шесть лет руководитель отдела пропаганды и агитации В. Б. Иванов был назначен инструктором райкома КПСС. Но тут наступил 1985 год, год проведения Международного фестиваля молодежи и студентов, во время которого тов. Иванов был ответственным за оформление наглядной агитации в районе. За что получил благодарность от Виктора Васильевича Гришина и медаль «За трудовую доблесть». Казалось бы все складывается очень удачно: женился, квартиру получил от райкома, медаль и вообще вошел в силу. Но пошел слушок: не все так чисто с расходами на оформление. За руку не был пойман, но дыма без огня не бывает. На всякий случай раздувать историю не стали, но порекомендовали уйти добровольно. Сообразительный Виталий Борисович понял: пора когти рвать, тем более, что интуиция подсказывала — еще неизвестно, чем закончится эта перестройка. Надо начинать новую стезю, а лучше при творческих общественных организациях — может быть выгоднее, безопаснее и почетнее. Не без помощи опять тех же товарищей из райкома, Виталик был принят формально на работу во Всесоюзное общество книголюбов заместителем директора музея Экслибриса, а фактически помощником и литературным секретарем к знаменитому, сильно обласканному в свое время властью, твердому искровцу, талантливому поэту, фронтовику и хорошему человеку, Герою Социалистического Труда, лауреату Сталинской, Государственной и Ленинской премии Николаю Ивановичу Портянкину.
Николаю Ивановичу действительно требовался помощник по всем вопросам и, прежде всего, по хозяйственным. Здоровье и на фронте, и в аппаратных схватках с собратьями по перу было серьезно подорвано. Свою московскую квартиру писатель оставил дочери с семьей, а сам жил на даче в самом ближайшем Подмосковье. Шестьдесят соток с вековыми соснами и просторным теремом с двумя печами и тремя каминами очень понравились новому литературному секретарю, и он с энтузиазмом принялся обхаживать знаменитость.
А как же нравились помощнику трудовые будни писателя, когда советский классик за огромным старинным столом, покрытым зеленым сукном, у камина в халате, под мерный бой напольных часов, в окружении живописи старых мастеров со всей партийной откровенностью творил на благо социалистического отечества. А зарубежные симпозиумы, а «тридцать пять тысяч курьеров» (по Гоголю), а какое почитание таланта. Виталик страшно завидовал своему шефу и теперь однозначно также решил стать писателем-классиком.
Работая в партийных органах, Виталий Борисович насобачился довольно складно и долго с трибуны нести всякую ахинею, но писать — это слишком трудно. Легче яму выкопать или сбегать в аптеку для шефа. Нелегко пришлось начинающему классику. Да и времена настали непонятные — вроде бы нормальные советские, а с другой стороны перестройка. Куда? В какую сторону глядеть? Виталик внимательно отслеживал выступления лидера государства, его идеологов, постоянно в руках держал журнал «Огонек», газеты «Московские новости», «Аргументы и факты» и понял «С чего начать?». В свое время для аспирантуры писал он реферат на тему своей диссертации. Теперь нужно взять этот реферат, перенести акценты, подредактировать, показать губительную роль партии в воспитании молодежи и дело в шляпе. Просить о продвижении такой публикации шефа нельзя: может застрелить, как никак, а у него осталось наградное оружие. Надо действовать самостоятельно, но как бы с его согласия. И Виталик пошел, во все радикально-перестроечные издательства. Сначала помощника ортодоксального советского поэта воспринимали настороженно, но когда ознакомились с текстом, принимали за родного, свой. А в самом перестроечном журнале главным редактором было отмечено: «Глубоко и своевременно!» Одна беда — шеф узнает, если не застрелит, то выгонит точно. Нужен псевдоним. Вот с тех пор в литературном мире появилось новое имя — Барыгин-Приживальский.
Архи своевременная фундаментальная статья была опубликована. Когда Николай Иванович прочитал публикацию, а он старался отслеживать все новинки, было сказано только два слова: «Какая сволочь!».
С помощью радикально-либеральных кругов Виталий Борисович издал свою первую маленькую, но политически важную книжку, и в свободное от основной работы время, угостив как следует в ресторане ЦДЛ нужного человека, вступил в Союз писателей.
Еще одна проблема, которая мешала жить полноценной жизнью — это наличие жены и ребенка. Виталик неделями не появлялся в своей московской квартире, ссылаясь на государственную необходимость, а тут еще какие-то мерзавки, видимо, обделенные его вниманием из местных, из дачных, в силу подлости нутра, выяснили его московский телефон и начали звонить жене, рассказывая о его дачных похождениях и внебрачном ребенке. Кончилось тем, что обидчивая жена подала на развод и переехала к маме. Значит не любила — сделал вывод Виталик и позвонил новой дачной подруге, молодой поклоннице творчества Николая Ивановича Портянкина. Поклонницы творчества Николая Ивановича в силу преклонного возраста и занятости классика, выражали свою любовь через его более молодого помощника.
Помимо женского окружения Николая Ивановича Виталий Борисович  с каждым днем, все больше и больше влюблялся в дачу Портянкина. А по мере углубления процесса перестройки и формирования нового мышления, здоровье честного человека и талантливого поэта становилось все хуже и хуже. Издавать бывшего классика перестали, другие ориентиры. Тогда хитроумный Барахлевич задумал многоходовую комбинацию и уговорил Николая Ивановича продать десять соток из обширного имения и на вырученные деньги издать стихи мастера, противостоящие преступному режиму. Дочь Николая Ивановича не обладала столь масштабным мышлением, как ее папа, поэтому процедура акта купли-продажи была доверена Виталию Борисовичу, уже как человеку близкому и очень заботливому. На бывшего Барахлевича была оформлена генеральная доверенность. Свершилось то, чего Виталик добивался много лет. Труд его не пропал даром. Как только он получил документ, моментально, со скоростью света помчался на такси к своему нотариусу и оформил дачу на себя, сообщив Николаю Ивановичу, что покупатели десяти соток отказались от сделки. Никто не подозревал, что хозяин дачи теперь Виталий Борисович, а знаменитый поэт живет теперь на чужой даче из милости. Здоровье Николая Ивановича становилось все хуже и хуже. Кризис наступил в 1991 году в соответствии с политическим кризисом. 25 июля того же года, в один день вместе с Лазарем Моисеевичем Кагановичем закончил свой жизненный путь поэт Портянкин, также просматривая новости по телевизору. Сердце поэта и честного человека остановилось после того, как пришло ясное осознание того, что идеалы, ради которых Николай Иванович жил и боролся, преступно уничтожаются предательской властью. Человека больше не будет. Будут только продавцы, покупатели и функционалы. (О функционалах доходчиво обозначено автором в «Реакции на рассказ Хелью Ребане «Кот в лабиринте»).
Вот теперь настало время и связаться с дочерью Портянкина. Ну, не хоронить же старика за свой счет. После смерти писателя Виталик сменил замки на даче и потихонечку стал приторговывать оставшемся на даче антиквариатом. Свою книгу член Союза писателей России В.Б. Барыгин-Приживальский переиздавал трижды, за что даже получал престижные премии.
«И вот дошло веселие до точки...», как сказал поэт, ушедший от нас также 25 июля. У Виталия Борисовича, которому было уже под семьдесят, была новая цель: помпезно увековечить свой жизненный путь знаменитого литератора, члена Союза писателей, удачно приобретшего себе участок на Ваганьковском кладбище и потратившего много времени и усилий на формирование имиджа знаменитости. Нужен дорогой и солидный высокохудожественный памятник. Если удастся избежать гибели от эпидемии, все равно когда-нибудь памятник пригодится. Если раньше до эпидемии Барыгин-Приживальский сильно завидовал Николаю Ивановичу Портянкину, то теперь, после смерти своего шефа, зависть была только к одному существу — Кощею Бессмертному. Хотя его настроение сильно испортилось после того, когда один знакомый художник подарил детскому саду свое масштабное живописное полотно под названием «Смерть Кощея Бессмертного», ну, чтобы дети больше никогда не боялись Кощея, зная, что он мертв. На холсте размером 2,5 на 5 м это выглядело так: закованный в латы с открытым забралом лежал полуразложившийся Кощей, которого ели черви, а вокруг бежали радостные хохочущие средневековые крестьяне. Картина была очень убедительная. Особенно работа понравилась воспитательнице, как и художник, подаривший свой шедевр в детскому саду.
И вот Виталию Борисовичу попалась на глаза бывшая ассистентка технического вуза, а ныне сильно разбогатевшая санитарка морга Танюша, которая, как он быстро понял, готова ради него на все. Виталий Борисович смотрел на нее серьезно, где-то даже застенчиво и очень добрыми глазами. Богатая девушка была вне себя от счастья, ее арбузная грудь чуть не вывалилась из одежды от внезапно вспыхнувшей любви к писателю. «Вы знаете, - сказал он Тане, - вы мне окажете высокую честь, если вот так запросто, по-соседски заедете ко мне на дачу на чашку чая, а то я совсем одичаю в одиночестве, я ведь только работаю, другой жизни у меня нет. - Я готова, отвечала Танюша». Через 10 минут они сидели в такси и мчались по направлению роскошной дачи, теперь уже Виталия Борисовича.
А соседями новоиспеченного «классика» с недавнего времени стали вышедший в запас полковник Мурзик Кондратьевич Чугунов и его спутница по жизни Татьяна Алексеевна Воробьева. Как сообщалось выше Татьяна Алексеевна стала обладательницей крупного наследства после трагической гибели кузена, бывшего врангелевского поручика, а после выхода в запас кота, она приобрела два, примыкающих друг к другу, шестисоточных участка. Очень быстро возвели на них два двухэтажных домика из бруса, обнесли два участка высоким забором, между участками Мурзика и старой дворянки перегородок не было, и всю землю засадили клубникой. Мадам Воробьева и кот обожали клубнику. Ухаживать за клубникой, да и вообще за хозяйством пригласили тетю Феню, уволенную из мужского отделения бани по возрасту и состоянию здоровья. Теперь она жила на половине пожилой аристократки, ухаживала за ней, за домом, за клубникой и поправляла здоровье физическим трудом на свежем воздухе. Татьяна Алексеевна реализовала свою мысль писать юмористические рассказы, будучи свидетельницей самых абсурдных ситуаций на протяжении долгой жизни. У нее очень много читателей. Также как великий писатель вел себя и Мурзик Кондратьевич Чугунов: пахал землю, рубил и пилил дрова, ходил в толстовке и учил русской грамоте гастарбайтерских детишек. Взрослых приезжих рабочих из стран бывшего Союза он также учил читать, писать, обучал местному этикету и в доступной форме рассказывал об истории и культуре русского народа. Слушатели очень уважали своего наставника. Подопечные из Киргизии даже подарили халат учителю.
Начальник самого значимого и секретного управления бывший шеф полковника Чугунова, абсолютно владевший всей информации, уже неделю не брился, ходил в полевой форме с шестью заряженными пистолетами. Нужно было успеть выполнить до всеобщей гибели партийный и чекистский долг: покарать всех предателей. Чтобы супостаты знали: возмездие неотвратимо. Чтобы каждый отступник, понимал, кара неизбежна. Враг должен быть уничтожен хотя бы на пятнадцать минут раньше, чем погибнут все невинные жители планеты. Управление генерала в эти трагические дни всеобщего мора работало стахановскими методами, один за семерых. Андрюха, сильно засекреченный востребованный снайпер, теперь жил, можно сказать, в самолете. Уничтожал врагов Отечества по всему миру. Гибель его застала в джунглях Берега Слоновой Кости. Он так навечно и замер, пробираясь через заросли в камуфляже, держа в руках автоматический обрез с оптическим прицелом. Управление генерала редело на глазах. Здоровье начальника сильно подорвалось после того, как угасла его драгоценная супруга. Но окончательный удар был нанесен генералу смертью его кота. Натренированное двужильное сердце генерала не выдержало. Он так и застыл во время проведения оперативного совещания, указывая именным наганом в сторону континента потенциального противника. Супруга Андрея, бывшая двоечница, дочь милиционера и ткачихи, понимая, что жизни осталось не более двух месяцев, напоследок старалась в силу возможностей радовать свою дочурку как можно больше. Дочка продолжала ходить в четвертый класс и приносила только пятерки, мама же не отходила от плиты и старалась накормить ребенка как можно вкуснее, покупала ей всякие красивые обновки, куклы, а вечером они засыпали вместе, прижавшись друг к другу. По непонятным причинам они попали в те полтора процента, выживших на земном шаре. А вот матери Татьяны, жены милиционера не повезло. Эпидемия выкосила всю деревню вместе с Зинаидой. Ее там и похоронили, рядом с ее сестрой.
Иван, вернувшийся домой, чтобы смиренно по-христиански, простив все и вся, принять печальную участь, был ужасно расстроен больше даже не неминуемой кончиной, а поведением своей супруги, которая с еще большей ненавистью в самой истеричной форме критиковала за клиническую тупость своего мужа.  Иван мрачнел на глазах. И тут он вспомнил, что оставил на даче свою любимую дрель. Сколько же он насверлил дырок, да еще каких! Как она ему помогала в строительстве дома. Сколько лет прослужила верой и правдой! Ивану очень не хотелось, чтобы его любимый инструмент попал в недостойные руки. Иван понимал, что после всеобщего мора начнется мародерство, начнут грабить оставшиеся в живых, опустевшие дома. И он решил вернуться на дачу и привезти любимый инструмент. А в завещании написать, чтобы дрель положили вместе с ним в гроб. Вдруг она пригодится ему и на том свете.
Когда Иван подходил к своему участку, увидел, что навстречу  идет  отставной полковник Чугунов, который также жил неподалеку. «Здравствуй Иван, сказал котяра, - Здравствуйте Мурзик Кондратьевич, - отвечал Ваня. - Вот, что я тебе скажу, Иван, я очень информированный человек и я в курсе того, что с тобой произошло. Не надо конфузиться, а лучше дай я пожму твою мужественную руку». И отставной полковник Чугунов сильно сжал черной лохматой лапой мозолистую руку Ивана. «Ты настоящий человек! Ты должен выжить, чтобы плодить себе подобных. Вот как бы каждый как ты, согрешил и покаялся. Как бы богатело наше многострадальное Отечество, если бы олигархи взяли с тебя пример».
Напрасно ждал Ивана его сосед, бывший милиционер и муж Зинаиды Николай. Костлявая забрала к себе и Ивана, и все его семейство. Через три дня протрезвевший и совершенно отчаявшийся Николай пошел к Клавке-самогонщице, но та, сильно пьяная отказала в самогоне соседу, зато предложила бесплатной любви. На что бывший милиционер и прекрасный семьянин грязно выругался, плюнул и пошел восвояси с надеждой найти что-нибудь в ванной из оставшейся косметики своей супруги, чтобы приготовить божественный напиток «Слезу комсомолки». Коктейль был приготовлен и немедленно выпит. После чего сильно возбужденный бывший милиционер  отправился копать себе яму у сарая. Не докопал, опять пошел к Клавке. Клавка уже не дышала. Тогда жаждущий усладить последние мгновения жизни спустился в погреб усопшей, обнаружил там 72 бутылки с мутноватой жидкостью, открыл одну, отхлебнул из горлышка и успокоился, что жизнь прожита не зря. Потихоньку перетащил бутылки себе на участок, поставил стол у ямы, приблизил сворованное пойло, вальяжно сел на табуретку и начал весело прощаться с жизнью. Через неделю Николай скончался, но не от пандемии, безжалостно косившей человечество, а от острого алкогольного отравления.
Не пощадила судьба и нечаянно разбогатевших за счет дочурки и радовавшихся убыванием человечества, бывших преподавателей технического вуза. Сергей Федорович дал дуба за письменным столом, сочиняя кляузу на избранника своей дочери. Бывший доцент уже не мог остановиться в своем любимом деле. Он не мог не писать, даже себе во вред. Ольга Михална, здоровью которой могли позавидовать спортсмены и даже космонавты, как говорится: такую об асфальт не расшибешь, была убита тремя выстрелами в голову грабителями-бандитами, расплодившимися как тараканы во время смертельной эпидемии.
Жалко тетю Феню. Она так и затихла на клубничной грядке, не успев до конца оборвать клубничные усы. Похоронили Федосью Алексеевну по-человечески, рядом с мужем.
Терпеливый и целеустремленный Виталий Борисович достиг своей цели. После малоприятных похоронных формальностей с родителями Танюша перевезла скоротечно нажитое добро и капиталы к своему кумиру. С утра «классик» заказывал такси и ездил по мастерским скульпторов рассматривая варианты своих памятников. Очень нравились ему два памятника. Но ставить сразу два памятника на одной могиле будет слишком непривычно для окружающих. Писатель весь измучился. «Что же делать? Ни от одного не хочется отказываться. Ну не ставить же один в голове, другой в ногах. Вот беда. Да плюс еще эта дура навязалась. Осточертела, хуже горькой редьки. Да еще задумала гадина с такой работы уходить, чтобы быть всегда со мной. Удавить мало. Ладно. Никуда не уйдет. А второй памятник тоже хочется сохранить. А может здесь у дома воздвигнуть? Будут скауты приезжать, студенты, цветы возлагать. По-моему неплохо. А вот у Портянкина явно ума не хватило себе это сделать. Редкостный лох. Ладно. Решено», - так рассудил классик нового времени, мастер-обличитель тоталитарного режима Виталий Борисович Барыгин-Приживальский.
Но планам литератора не суждено было сбыться. Помимо всеобщего мора, пришла новая беда. Началась смертельная вражда между приезжими рабочими. Заказов не было, жрать было нечего. Начались грабежи и погромы. Умерших становилось больше оставшихся в живых, которые могли  бы их похоронить. На улицах валялись трупы, даже кости обглоданные голодными бродячими собаками. Бродячие коты, потерявшие своих хозяев, не отставали от собак. Сбившиеся в стаи собаки, коты и гастарбайтеры разных мастей представляли смертельную угрозу.  Не жалели никого. Уничтожали друг друга, нападали на прохожих. Сильно в цене подскочили бронированные автомобили. Все завидовали коллекционерам танков.
В ночь на тринадцатое сентября большая группа голодных и сильно озлобленных абреков проникла на территорию так и не удостоенного памятниками искусственного классика и подожгла дом со всем его содержимым. Сгорел весь антиквариат, не спасся Барахлевич, там же сгинула и глупая добрая влюбленная Танюша. Личность неудавшегося классика так и не была увековечена. Абреки материально не поживились, зато сбросили накопившуюся отрицательную энергию и заснули спокойно, и даже без наркотиков.
А теперь развязка.
Аборигены юго-восточного региона нашей бывшей необъятной Родины очень почитали и любили своего учителя — Мурзика Кондратьевича Чугунова за доброту, за ласку (он их даже подкармливал, когда гастарбайтеры приходили к нему поучиться), уважали за глубокие знания, за умение к каждому найти подход и способность ответить на все их наболевшие вопросы. «Черный гуру» - такое прозвище получил отставной полковник у выходцев Средней Азии и прилегающих районов. Мурзик держал себя в форме и каждое утро проделывал комплекс упражнений для поддержания боевой готовности. Рабочие, оставшиеся без дела, внимательно следили за каждым шагом своего любимого наставника и восторгались им. Для приезжих он был абсолютным авторитетом, к тому же учил их детишек.
Но, как известно, враг хитер и коварен. Экстремистски настроенные группы проникли в коллективы бедных гастарбайтеров и, пользуясь результатами многочисленных экспериментов над нашим Отечеством, когда сознание основной массы населения значительно сдвинулось назад, даже к эпохе палеолита, внедрили в головы почитателей «Черного гуру» мысль о том, что, если съесть сердце, даже маленький кусочек сердца великого человека, едок станет таким же добрым, сильным, мудрым, великим и богатым. Профессиональная подготовка специалистов по пропаганде среди войск и населения противника не заставила долго себя ждать. Следующей ночью толпа фанатов влезла в спальню к великому учителю и сто восемнадцать раз ударила кота заточками в спину. Затем вскрыла грудь, достала сердце и разрезала на мельчайшие кусочки, чтобы всем хватило.
Но дикари забыли, что это сердце чекиста. Чекист воюет не только живой, но и мертвый. Через два часа все, кто даже лизнул сердце полковника Чугунова, скончался в страшных мучениях. А организаторы покушения на нашего героя умерли от пандемии через неделю. Их хозяева тоже недолго мучились. В общем, умерли все. Осталась только вместе с счастливой мамой, бывшей двоечницей и ее дочкой отличницей столбовая дворянка, пережившая все и всех, бывшая гимназистка, кузина врангелевского поручика, племянница действительного тайного советника, несостоявшаяся любовь М. Н. Тухачевского, многолетняя нищая жительница коммуналки, а ныне состоятельная востребованная писательница Татьяна Алексеевна Воробьева. Татьяна Алексеевна по-прежнему пишет юмористические рассказы и ухаживает за могилами.
                Октябрь 2021 г.