Лев Камбек, или Великий протестант

                ЛЕВ  КАМБЕК,  ИЛИ «ВЕЛИКИЙ  ПРОТЕСТАНТ»

                Историческая повесть  с элементами юмора и домысла
               
                От автора

Эта повесть не была бы написана, если не обстоятельная статья С. А. Рейсера «Журналист и обличитель Лев Камбек», напечатанная в восьмом томе сборника «Звенья» (М., 1950), рассказывавшая о курьезной фигуре, возникшей в русской журналистике 60-х годов ХIХ века. Сведения, изложенные в статье, послужили превосходным материалом для создания повести, предлагаемой вниманию читателей.
------

Гласность лучше всякой полиции, составляющей обыкновенно ошибочные и бестолковые донесения, объяснит правительству и настоящее положение дел, и его отношения к обществу, и в чем заключаются недостатки его распоряжений, и что предстоит ему совершить или исправить.
                И.С. Аксаков
               
Эпоха гласности настала,
Во всем прогресс, а между тем
Блажен, кто рассуждает мало
И кто не думает совсем.
В.С.  Курочкин

Мой булочник стал дурно булки печь,
За это я решил его распечь:
«Я гласности предам дурное ваше тесто!»
А он мне отвечал: «Ну что ж, держите речь:               
Про тесто не было еще  у нас протеста»
                Отставной майор Бурбонов (Д.Д. Минаев)


                ВМЕСТО  ПРОЛОГА

 В 1861 году газета «Московские ведомости» писала: «Минувший год был год замечательный. Наше отечество, ведомое по пути прогресса рукой августейшего предводителя, подвинулось еще вперед».
Завершалась статья призывом: «В заключение моего обращения к тебе, читатель, позволь возвысить голос, и пусть он будет лебединой песней каждого любящего Россию. Возрождением современной русской общественной жизни обязаны мы тому, кто держит в руках своих кормило правления. Благословим его не в угоду лести, всегда унизительной, но во имя правдивого, честного чувства, во имя должной справедливости. Благословим его на дальнейшие подвиги, которые всегда клонились к нравственному преуспеянию России. Слава ему, дарующему нам некоторую гласность!».
Многие из читателей отметили призыв, завершавший статью в «Московских ведомостях». Он сделался своего рода классическим. Его читали, повторяли и цитировали, при этом как-то забывая определение, которым автор награждал превозносимую гласность, и заменяя более уместным - благодетельная. Нередко в заздравных спичах на званых обедах господ либерального толка седовласые старцы со слезой и благородной дрожью в голосе восклицали:
- Не правда ли, лучше не скажешь! Выпьем же за здоровье того, кто даровал нам благодетельную гласность! За здоровье государя императора!
 В кружках радикально настроенной молодежи, наоборот, определение пришлось по душе и вспоминали его, когда задорно и иронично звучал провозглашаемый тост:
- Выпьем за некоторую гласность!
Порождением этой эпохи некоторой гласности и стал «великий протестант» Камбек.

                «ВЕЛИКИЙ  ПРОТЕСТАНТ»

 Редактор-издатель еженедельного петербургского журнала «Семейный круг» Александр Михайлович С.*  раздраженно ходил по кабинету из угла в угол. В который раз он мысленно проклинал тот день, когда после долгих безуспешных стараний убедил, наконец, отца - старого заслуженного адмирала - позволить ему прервать успешную карьеру гвардейского офицера и выйти в отставку, дабы вступить на путь литератора и журналиста. В качестве доказательных примеров было приведено немало громких имен мореплавателей, кои отнюдь не гнушались заниматься изящной словесностью. Окончательно убедило старика имя генерал-лейтенанта корпуса корабельных инженеров  Бурачка, издававшего вместе с третьестепенным сочинителем Корсаковым журнал «Маяк современного просвещения». Старый адмирал, знававший в молодости и отца Бурачка, носившего адмиральские эполеты в те годы, когда он сам был еще мичманом, по счастью не слыхивал эпиграммы, имевшей в свое время весьма широкое хождение в литературных кругах:

Просвещения «Маяк»
Издает большой дурак
По прозванию Корсак.
Помогает дурачок
По прозванью Бурачок.

«Литературный труд ныне сделался капиталом». Уверовав в эти слова, вычитанные в статье знаменитого критика, Александр Михайлович отважился вступить в новое для него поприще. Деятельность его была весьма своеобразна и разнообразна. Он начал с издания «Дамского альбома рукодельных мод», просуществовавшего с грехом пополам два года и мирно почившего из-за отсутствия подписчиков. На смену ему пришел «Северный цветок», именовавшийся «журналом мод, искусств и хозяйства». Как и предыдущий, он был рассчитан не на читателей, а на читательниц и наряду с рецептами по приготовлению всевозможных варений и печений печатал описания парижских мод с приложением картинок и выкроек. Впрочем, имелись в журнале и «современное обозрение», и «новости литературы», публиковались стихотворные и прозаические опыты не очень известных авторов. Вот и младший брат Костя, кончавший Морской кадетский корпус и бредивший литературой, отдал для журнала свои стихи «Я ласкал ее кудри прелестные…» и «Ты, бывало, гордилась красою…», единственным достоинством которых было пылкое воображение юного автора, имевшего опыт менее богатый, чем в мореплавании.
________________________________
* Фамилию этого персонажа читатель сможет узнать в конце повести.

 Душа Александра Михайловича жаждала более широкого поля деятельности, и на смену «Северному цветку» пришел «Семейный круг», именуемый «ежемесячным журналом литературы, искусств, наук, технологии, промышленности, хозяйства, домоводства, охоты и мод». Несмотря на столь обширное и многообещающее название, новое издание влачило жалкое существование и через год превратилось в еженедельник с гораздо более скромным подзаголовком «журнал литературы, искусства и современных новостей». Однако перемена не помогла - подписчиков у «Семейного круга» по-прежнему почти не было.
«Литературный труд ныне сделался капиталом»! Александр Михайлович невесело усмехнулся. Какой уж тут капитал, когда с трудом сводишь концы с концами, когда кругом задолжал - и за типографию, и за бумагу, и за аренду помещения под редакцию! Не сегодня-завтра пожалует судебный исполнитель, комфортабельная редакционная мебель будет описана, а сам он, потомок древнего литовского дворянства, переселившегося на Русь в царствование Алексея Михайловича, арестован и препровожден в долговую тюрьму.
 Поистине «Семейный круг» превратился в круг заколдованный, и как найти из него выход? Как привлечь к журналу внимание читателей? И как, наконец, расплатиться с долгами? Где найти сенсацию, которая не только заставила бы раскупить номер целиком, но и позволила бы увеличить тираж?
 Погруженный в невеселые думы, Александр Михайлович, шагая по кабинету, натолкнулся на редакционного сторожа (и как только он вошел?)
- Тебе чего? - недовольно спросил редактор.
- Там вас человек спрашивает, - ухмыльнулся чему-то тот.
- Какой человек? Из ресторации?! - Александр Михайлович похолодел.
Этого еще не хватало! Позавчера вечером, возвращаясь из редакции, он неожиданно повстречал на Невском давно не виденного однокашника по кадетскому корпусу. Тот был в щегольском, с иголочки мундире со значком Академии Генерального штаба и сверкающими эполетами полковника. («Можешь поздравить. Вчера только произведен. На днях еду в Киев полк принимать»)
 Производство надлежало отметить, и посему приятели отправились к Борелю.* Ужин был изысканный и выпито при этом немало. Однако сразило Александра Михайловича не столько обилие блюд и вин, сколько та небрежность, с которой новопроизведенный полковник бросил изогнувшемуся в почтительном поклоне ресторанному лакею:
- Запиши на мой счет, любезный!
«Экая свинья этот Свиньин! Сам ведь зазвал в ресторан, сам угощал, а счет, стало быть, переслать мне втихомолку велел. А я-то, дурак, поверил, что он у Бореля кредит имеет!»
- Да нет, не из растеряции, - сторож усмехнулся вновь. - Вот карточку передать велел.
______________
*Один из петербургских ресторанов середины ХIХ столетия. Это о нем писал
Д. Минаев:
Не все так трудятся на свете,
Как ты, мой милый, день-деньской:
Сидишь ты вечно в кабинете
Бореля на Большой Морской.
(«Кабинетному труженику»)

На  визитной карточке было напечатано:

Лев Логгинович
КАМБЕК
судебный следователь
титулярный советник

Слева к словам «судебный следователь» от руки было приписано «бывший».
- Э, да ты, брат, оказывается, философ! Вот уж не ожидал, - Александр Михайлович рассмеялся облегченно: пронесло! - Ведь титулярный советник чину капитана равен, а ты его: «человек»!..
«Бывший судебный следователь… В отставке, стало быть. - Отставных петербургских чиновников редактор знал хорошо. - Интересно, с чем он пожаловал в редакцию? Наверняка притащил объемистую тетрадь, озаглавленную «Записки судебного следователя». Что ж, если написаны они не столь уж плохо и живописует преступление, хитроумно автором записок раскрытое, можно будет поместить их в журнале».
- Ладно, давай проси своего «человека»!
 Александр Михайлович уселся за стол, развернул какую-то рукопись и, взяв остро отточенный красный карандаш, склонился над ней, всем своим видом показывая, насколько он занят и целиком погрузился в работу. Скрипнула, открываясь, дверь, послышался приближающийся стук шагов, но редактор не оторвался от своего занятия. Только когда шаги стихли вблизи стола и подошедший кашлянул, Александр Михайлович, поставив на полях рукописи два больших знака - вопросительный и восклицательный, поднял наконец голову - и замер от изумления.
 Новопоявившийся нисколько не походил ни на судебного следователя, ни на чиновника вообще, пусть даже и отставного. Скорее он напоминал купца или зажиточного мещанина. Этому способствовали как внешность нежданного визитера - длинные волосы и окладистая борода, так и его одеяние - под бурым армяком верблюжьего сукна виднелась красная косоворотка навыпуск, а широкие черные шаровары были заправлены в высокие сапоги.  В одной руке он держал поярковую шляпу гречневиком, имевшую вид колпака, а под мышкой другой была зажата объемистая книга вроде тех, с которыми ходят курьеры и расписываются адресаты.
 Теперь стало ясно, отчего ухмылялся сторож, именуя нежданного посетителя «человеком» - «господином» такого субъекта никак не назовешь.
- А где господин Камбек? - в замешательстве спросил Александр Михайлович, переводя взгляд со странного посетителя на визитную карточку.
- К вашим услугам, - тряхнул головой тот в полупоклоне, - Лев Камбек.
- Прошу присесть, - все еще не пришедший в себя редактор указал на стул. - Что вам угодно?
- Благодарствую, - Камбек уселся поудобнее и неторопливо начал. - Покойный родитель мой, Логгин Федорович, как стали именовать его в этой стране, хотя при крещении он был наречен Франциском, в отроческие годы волею судеб попал из Франции в Германию, окончил гимназию в Митаве, постигал премудрость наук в Гейдельбергском университете, а затем оказался в России. Долгие годы подвизался он на ниве просвещения, почти не зная языка страны, в которую забросила его судьба: был инспектором гимназии в Нижнем Новгороде, потом читал право в Казанском университете. Ваш покорный слуга, не завершив курс юридического факультета, в силу обстоятельств, которые, как известно, сильнее нас, поступил в гражданскую службу и на протяжении десяти лет попеременно занимал должности канцелярского служителя, помощника столоначальника, секретаря губернского правления, столоначальника и судебного следователя, хотя, в отличие от покойного родителя, юриспруденцию постигал на практике. Так продолжалось до тех пор, пока, наконец, я не осознал истинное свое призвание. Что же, лучше поздно, чем никогда. А посему, распродав имущество, поспешил я в Петербург в надежде, что смогу, наконец, вступить на желанное поприще. Вот уже полгода, как обретаюсь в столице. За это время издал подготовленный мною труд, который, надеюсь, окажет помощь многим. Известны разного рода самоучители - от пособия по изучению японского языка до руководства по игре на арфе. Но такого, как этот, - Камбек потряс принесенной увесистой книгой, - клянусь, еще не бывало. Вот-с, позвольте преподнесть вам в знак уважения, - и он протянул книгу удивленному и растерянному редактору.
«Самоучитель практического применения законов к различным случаям частной и общественной жизни, или Полнейшее наставление и руководство для несведущих в судебном делопроизводстве, к составлению и написанию, без помощи стряпчего, всякого рода деловых бумаг и актов (далее следовало подробнейшее описание оных, занимавшее строк двадцать убористого текста), с приложением руководства к производству уголовных следствий, с объяснением и привидением правил закона, к каждому из означенных предметов относящихся», - все более удивляясь, прочитал Александр Михайлович на титульном листе.
- Да, что и говорить, труд  почтенный, - произнес он растерянно. - Премного благодарен. Так чем же могу вам служить?
- О, очень можете. Ваш покорный слуга, скажу откровенно - давний читатель и почитатель петербургских журналов, в числе которых ваш занимает весьма почетное место, и, смею заметить, рьяный его сторонник. Однако признаюсь, господин редактор, мне очень жаль видеть, что при большом разнообразии печатаемых вами статей на страницах журнала совершенно отсутствует один жанр, который привлек бы к вашему изданию новых читателей и сделал бы его более злободневным.
- Что вы имеете в виду? Какой жанр? - недоуменно пожал плечами редактор.   
- Протест, - внушительно и даже торжественно произнес Камбек.
- Как вы изволили сказать? Протест? - Александру Михайловичу показалось, что он ослышался. - Признаюсь, никогда о таком жанре не слыхивал.
- Немудрено, поскольку до сих пор его не было. Поясню: формально это - письмо в редакцию, однако по сути своей - протест. Сами извольте посудить: нередко мы сталкиваемся с нарушениями порядка и законности, но не всегда при этом помним, что с ними можно и должно бороться. Да-с, бороться силою печатного слова, поскольку живем мы, слава Богу, в эпоху гласности. Вас обсчитал лавочник, потом нагрубил извозчик, а городовой оставил вашу жалобу без внимания. Что же остается вам делать? А вот что. Вернувшись домой, вы садитесь за стол и под впечатлением пережитого пишете письмо в редакцию, протестуя против нарушений, жертвой коих вы оказались. Вашей редакции важно только начать публикацию подобных писем, и ручаюсь, журнал завалят протестами. Это привлечет к нему внимание читателей - те из них, письма которых вы напечатаете, не только подпишутся на ваш журнал сами, но и усиленно будут рекомендовать его всем своим знакомым. Я сам буду рад принять в этом начинании посильное участие и готов написать немалое число протестов, открыв тем самым дорогу другим.
«Странная личность! - размышлял Александр Михайлович, скептически слушая рассуждения Камбека. - Полунемец, полуфранцуз, с виду - славянофил, а послушаешь его - либерал. Сдается, что этот Камбек - шельма изрядная. Вряд ли очень умен, зато, видать, пронырлив. Насчет протестов он хоть и морочит мне голову, но, надо полагать, вполне искренно, поскольку уже заморочил сам себя. А все же, как знать - может, и сумеет он составить себе из этих протестов положение. Малый до публичной деятельности охоч - спит и видит себя журналистом. Язык у него неплохо подвешен, должно быть, и пером владеет. Ба, а не продать ли ему мой журнал? Деньги у него, видно, есть. Тогда и с долгами расплачусь, и какое-нибудь иное занятие приищу, более выгодное. Что ж, попробую, попытка - не пытка».
- Благодарю вас! Вы - человек! - воскликнул редактор «Семейного круга» с чувством. - Человек самых передовых воззрений! Позвольте пожать вашу руку. Вы очень верно подметили недостатки нашей журналистики. Послушайте, - он сделал вид, будто его осенила гениальная мысль, - а отчего бы вам самому не издавать журнал, который стал бы рупором столь прогрессивных убеждений? Поверьте, чтобы не зависеть от иных редакций, вам крайне необходимо иметь свое собственное издание. Я прямо-таки вижу вас редактором такого прогрессивного журнала!
- Не скрою: вы угадали мою мечту. Только как осуществить ее? - Камбек вздохнул. - Сказать по правде, я давно уже составил программу журнала. Да и за сотрудниками дело не станет - литераторы знакомые есть. Что касается денег, - Александр Михайлович насторожился, - то и они найдутся: я родительское именьице продал. Одна беда: издание новых журналов предоставляется благонадежным людям. А кто в Петербурге за мою благонадежность поручится - я имею в виду: из влиятельных особ? В высших сферах меня ведь никто не знает! Я могу представить только отзывы с прежней службы и формулярный список…
- Этого вполне будет достаточно, - заверил Александр Михайлович. - Ведь вам совсем не обязательно начинать издание нового журнала. Можно куда как проще поступить: взять в аренду уже издающийся. И знаете что - поскольку вы мне с самого начала понравились, я, так и быть, уступлю вам, пожалуй, свой журнал. Признаюсь, сам я давно уже хотел за роман приняться, да все сиюминутные дела по журналу не дают. Теперь, избавившись от редакторских хлопот, смогу уединиться и начну писать. Что же касается денег, то лишнего я с вас, ей-Богу, не запрошу, - и редактор-издатель «Семейного круга» назвал сумму, которой мысленно изумился сам.

* * *

Месяца два спустя в читальной зале одного из петербургских клубов шел оживленный разговор.
- Что, батенька, читали вы «Петербургский вестник»? Нет?! Ну, ничего же вы не читали хорошего!
- Скажите, что это за журнал такой - «Петербургский вестник»? Признаюсь, не слыхал о таком.
- И не мудрено. Прежде он «Семейный круг» назывался. А теперь переменил и название, и редактора. Ныне редактор-издатель «Петербургского вестника» - Камбек.
- Камбек? Из иностранцев, стало быть?
- А Бог его знает! Называет себя русским дворянином, а одевается как купец.
- Вот послушайте, что пишет Камбек в первом номере обновленного журнала: «С переменою названия редакция предполагает открыть журналу более простора для публичности, общественной жизни и современных вопросов, занимающих всякого образованного человека».
- Стало быть, в журнале не одно название изменилось?
- Нет, конечно! Один отдел гласности чего стоит!
- Отдел гласности? Не слыхал о таком. Что же это такое?
- Там печатаются письма читателей с протестами против всякого рода злоупотреблений. Преинтересное, скажу я вам, чтение! Там описываются всевозможные случаи… И занимательно, и назидательно… Вот, к примеру, намедни читал, как какой-то мошенник взял у человека взаймы, а возвращать и не думает…
- А велика сумма?
- Да, помнится, два рубля. Сумма невелика, но не в этом дело. Главное, что теперь это дело передано на суд публики и предано гласности, и имя нечестного должника узнает вся Россия. А вот другой случай, достойный внимания. Недавно в одном губернском городе человек возвращался ночью домой. Ему оставалось дойти до дома шагов пятьдесят, но перед этим предстояло перейти через улицу. Казалось, чего проще? Только вот мостовая, можете себе представить, утопала в грязи - дело осенью было. Так вот, перед человеком встал выбор: или рисковать лишиться новых калош, которые, неминуемо, увязнут в грязи, или потратиться на извозчика. Поколебавшись, он решился на второе, поскольку рассудил, что калоши стоят дороже. И что же вы думаете - извозчик остановился посреди мостовой и не захотел подъехать к тротуару. Опять же этот случай был предан гласности, и о нерадивом извозчике узнала читающая Россия.

                * * *

 В распивочной на Вознесенском проспекте пил водку мрачного вида господин в обтрепанном сюртуке. Поскольку стоявший перед ним полуштоф опустел, он, грохнув кулаком по столу, возгласил:
- Эй, малый! Еще водки! Живо!
- Сперва извольте за выпитое заплатить, - возразил бойкого вида половой. - Хозяин велел вам боле не отпускать, покудова за прежнее не заплатите.
- Заплатить?! - переспросил мрачный господин с таким удивлением, будто слышал это слово впервые. - Ты сказал: за-пла-тить? Так ты сказал?
- Ну да, - подтвердил половой, предусмотрительно отступая от стола.
- Ах ты, тварь мерзопакостная! - взревел мрачный. - Ты с кого это деньги спрашиваешь! Да знаешь ты, кто я таков?! Да я завтра же тебя с хозяином твоим в «Петербургском вестнике» у Камбека пропечатаю! Я вас на всю Россию ославлю! Лев Камбек - это личность! Журналист… прогрессист… нигилист… Он вас обличит… изобличит… разоблачит…
Неприметный юркий человечек, забежавший в распивочную пропустить рюмочку и сидевший поодаль, искоса взглянул на разошедшегося господина, услышав слова «прогрессист… нигилист…». Он мимолетно переглянулся с появившимся в дверях городовым, которого кликнул половой. И когда те вытаскивали буяна, даже не взглянул в их сторону, будто это зрелище нисколько его не занимало. Он что-то быстро записал в маленькую книжечку и, оставив монету на столе, исчез так же незаметно, как и появился.

                * * *

             ОДНА  ИЗ  МОИХ  НАДЕЖД
Процветает наш век
От того, что Камбек
Неустанно в нем зло обличает;
Полный жажды добра
От утра до утра
Он протест за протестом качает.
Для других борода -
Небольшая беда,
Для Камбека - большая опасность;
Но от ней-то теперь,
О, читатель, поверь,
Процветает в отечестве гласность.
Грубиян-кондуктор,
Спекулятор-актер,
Господин без души человека -
Только гадить начнут,
А глядишь, тут как тут
Неусыпное око Камбека…
О Россия моя!
Мощь и доблесть твоя
Не исчезнут отныне вовеки:
Ты окрепнешь в борьбе,
Потому что в тебе
Процветают и пишут Камбеки!!!

 Не было в петербургской жизни скандала, на который не откликнулся бы печатно Камбек. «Где двое дрались меж собой, Камбек там, бесспорно, был третьим!» - писал в журнале радикальной сатиры «Искра» Дмитрий Минаев.
 Особенно шум поднялся, когда помещик из-под Вышнего Волочка Козляинов учинил в вагоне железной дороги драку. Эта история обошла все газеты. И надо же было случиться, что год спустя помещик совсем иного уезда и даже другой губернии, но с весьма похожей фамилией - Козлянинов также был обвинен в драке. Иные журналисты спутали его с прошлогодним любителем драк. И, как говорится, пошла писать губерния! Началась долгая словесная перепалка, в результате которой возникло слово «козляниновщина».
 Камбек поспешил печатно выступить в защиту оскорбленного невинно: «Господин Козлянинов мужчина, а не дама, но тем не менее я публично выступаю защитником его прав. Напрасно мои оппоненты думают, что защищаю только дам. Нет, милостивые государи, не дам, а просто справедливого дела».
 Последняя фраза сделалась крылатой - она облетела весь Петербург. Теперь знакомые, встречаясь, нередко произносили ее вместо приветствия.
- «Нет, милостивые государи, не дам»… - начинал один.
Если другой не улавливал каламбура, он смотрел на говорившего удивленно, недоумевая: чего и кому тот собирается «не дать» и кому при этом аппелирует. В таком случае следовало язвительное:
- Вы что, сударь, «козляниновщину» не читали? Ну как же, ведь об этом Камбек писал!
Однако чаще знакомый не попадал впросак и отвечал:
- Да-да, «а просто справедливого дела». Как же, знаю, читал.
Однако невзирая на то, что в отделе гласности «Петербургского вестника» регулярно появлялись все новые протесты, число подписчиков почти не увеличивалось. Обновленный журнал, как и при прежнем редакторе - издателе, влачил жалкое существование. Положение становилось катастрофическим - необходимо было во что бы то ни стало спасать издание.
Недаром говорят, что все гениальное просто. В один прекрасный день Камбека вдруг осенило.
- Порядочные авторы к нам в редакцию почти что и не заходят - почитай, только бездари, - жаловался соредактор Камбека. - Зато от них уж отбою нет. Любой ценой норовят напечататься. Сами деньги готовы платить, лишь бы свои опусы в журнале увидеть.
- Деньги? - переспросил Камбек задумчиво. - А что, есть среди них люди с деньгами?
- Публика весьма пестрая. Да, есть и весьма состоятельные.
- Эврика! - Камбек хлопнул себя по лбу. - Это же замечательно! Деньги, реальные деньги сами просятся к нам в руки. Остается только взять их. Понимаете ли вы это?!
И так как соредактор решительно ничего не понимал, редактор счел должным пояснить:
- Мы откроем литературное приложение к журналу, где сможет напечатать свое творение любой автор. Снова не понимаете? Любой, кто заплатит за это деньги!
- Но как посмотрят на это в других журналах? - усомнился секретарь.
- Как посмотрят? Да они завидовать нам станут, что сами до этого не додумались! Мы будем находить новые таланты и одновременно распространять грамотность, которая одна сможет исцелить раны общественных недугов, - неутомимый протестант любил порой изъясняться высокопарно. - Что же касается цены за публикацию, - тут Камбек перешел с возвышенного на прозаический тон, - чтобы нам не остаться в накладе, полагаю, следует назначить пять рублей серебром за сто строк. Цена хорошая, как вы полагаете? Итак, решено: я пишу обращение к читателям и мы печатаем его.
Вскоре читатели «Петербургского вестника» в объявлении о подписке смогли прочитать: «Желая распространять грамотность, не величая громким именем литературы, предоставляем всем господам желающим помещать свои творения в издаваемом нами журнале за установленную плату в печать. Что же касается до литературного достоинства этих творений, редакция ответственности на себя не берет, поскольку они печатаются в приложении, где может дебютировать каждое дарование».

 Замысел Камбека оправдал себя полностью. Оказалось немало мечтавших о славе на поприще изящной словесности, чьи сочинения упорно отвергались всеми редакциями по причине полнейшего отсутствия признаков дарования. Подобные сочинители не пожалели денег, чтобы увидеть свои опусы наконец напечатанными. И литературное приложение к журналу Камбека запестрело такими поэтическими перлами:

* * *
Лет сорока пяти девица.
Она злобнее, чем тигрица,
Горда, ну что твоя орлица,
Жадна, как старая волчица,
Хитра, лукава, как лисица,
А уж хвастлива, как синица.
Да кто ж она? Моя сестрица!
 
* * *
Бряцаю на струнах кимвалов моих
И грозно пою я могучий мой стих
О новых, о древних, о славных делах -
О всем я пою - в поучение, в страх.
Я рыцарем сильным на свет был рожден.
Мне дар трубадура на долю сужден.


* * *
Некий стихоплет, избравший псевдоним  Наличный-Разночинный, поместил стихотворение «Мечта» с такими перлами:
Порою горячие слезы
По щечкам горячим текут,
И тяжкие, мрачные грезы
Волнуют божественной грудь.


 Об открытии нового отдела иронически сообщила «Искра» в «Хронике прогресса»*. Она же назвала прибавление к журналу Камбека ерундою - словом, которое только входило тогда в обиход. Как ни удивительно, это слово полюбилось там и было взято на вооружение. Прибавления запестрели подписями: Ерунда, Ерундмейстер, Ерундист, Старший помощник младшего ерундиста, Секретарь ерунды, Присяжный ерундист Терентий Чертополохов.
* Искра, 1861, № 42, С. 601-602
 
На выход первого номера «Ерунды» редактор сатирического журнала «Искра» Василий Курочкин откликнулся стихами:

Господин Камбек на новом поприще деятельности
Да будет омрачен позором,
Да будет жертвою вражды,
Кто назовет постыдным вздором
Листки печатной ерунды.
Певцы волны, любви и девы!
Тащите смело из гробов
Полуистлевшие напевы
Червями съеденных стихов.
Все ваши вирши и творенья
Перенесет из века в век,
Претерпевая все гоненья
Распространитель просвещенья
И лев сезона ; Лев Камбек!

Другой журнал «Развлечение» поместил карикатуру, на которой изображен Камбек, зазывающий прохожих в свой журнал: «Кому славы? Кому бессмертия? Извольте - вот «Ерунда». Пожалуйте десять целковых за страницу, и ваши имена перейдут к потомству. Право, не дорого».

          * * *

Направлявшиеся на празднование тысячелетия России и прибывшие ранним утром на Волховскую станцию с петербургским поездом люди спешили на пристань в надежде попасть на пароход и поскорее добраться до Новгорода. Торопились, однако, они напрасно - хотя пароход и стоял у пристани, касса была закрыта и посадка не начинались. В ожидании на пристани уже собралось множество людей, прибывших раньше. Такого скопления народа здесь никогда прежде не было. Кто занял скамейки на пристани, кто поместился в харчевне, громко именуемой «кафе-рестораном». Народ попроще вповалку растянулся на берегу - прямо на траве.
- Когда же пароход пойдет? - этот вопрос волновал всех.
- Да, сказывают, в восемь часов, - в который уже раз отвечал пристанский сторож - единственное официальное лицо, бодрствовавшее в столь ранний час.
- Да верно ли это?
- Верно, верно. Уж будьте покойны.
- А мне матросик говорил, что их пароход в десять часов отвалит.
- Вот и я слыхал, что в десять.
- Вестимо, в десять. Раньше никак нельзя - туману боятся.
- Какого туману? Сами посмотрите - никакого туману на реке нет!
- На реке, верно, нет. А вот в пароходном расписании туману сколько угодно!
- Это они туману напустили!
- Кто они?
- Да из пароходной компании господа.
- О, на это они мастера!
- Постойте, вон еще матрос к пароходу идет. Любезный, скажи, пожалуйста, когда ваш пароход отправится?
- Да кто ж его знает! Может, часов в двенадцать.
- Нет, это ни на что не похоже! Так пользоваться нашим доверием! Это ужасно! Это бесчестно! - громче всех возглашал длинноволосый, чернобородый, престранно одетый субъект - в буром армяке, кумачовой рубахе навыпуск, черных шароварах, заправленных в смазные сапоги. - Нет, я решительно не согласен! Надо протестовать!  Надо требовать директора пароходной компании!
- Директора! Директора! - раздались голоса в толпе.
Директор, однако, не появлялся.
- Он спит. Пойдемте будить его. Мы требуем, чтобы начальство пароходной компании поступало с пассажирами на законном основании! - слышался голос субъекта в буром армяке уже на другом конце пристани - возле дома, где квартировал директор компании. - Разбудите господина директора! Доложите, что его хочет видеть Камбек.
- Да вон директор на крыльце показался.
Камбек уже стоял перед директором.
- Это ужасно! Это бесчестно! Так обращаться с людьми! - восклицал он, размахивая руками.
Директор спросонья ничего понять не мог.
- А где господин Камбек? - вопрошал он, отворачиваясь от крикливого субъекта, принятого им по виду за посадского мещанина. - Мне сказали, что меня господин Камбек спрашивает.
- Вот он, перед вами! - гордо ответствовал неукротимый протестант. - Вы, верно, подумали, что вас генерал хочет видеть. Нет, милостивый государь, я не генерал, но меня, слава Богу, Россия знает. Я - Лев Камбек! Завтра же я напечатаю об этом возмутительном факте в петербургских газетах!
- Господа, позвольте, мы сейчас все уладим, - уговаривал директор. Но его уже никто не желал слушать.
- Прекратить безобразие! Открыть кассу!
Однако все превзошел Камбек.
- К чему нам билеты! - вдруг осенило его.- Мы же на народный праздник едем. Брать деньги за это - грех! Господа, на пароход! За мной!
Вот как описывает дальнейшее очевидец:
«Камбек бросился к трапу и с отвагой, присущей юному поручику, ведущему отряд на штурм неприятельской крепости, кинулся на пароход. Неизвестно откуда взявшиеся жандармы стали защищать палубу, но толпа, воодушевленная своим предводителем, ломилась вперед. Открыли кассу, но билеты брать уже никто не хотел. Началась давка, послышался визг. Жандармы попытались было дать отпор, но вынуждены были уступить натиску толпы. Пассажиры, поощряемые задними рядами, сделали еще один рывок и взяли пароход штурмом. Убрали трап, но и это не остановило толпу. Пассажиры стали прыгать прямо с пристани, бросая свои вещи на палубу. 
- Отдать концы! - командовал Камбек, стоя уже на капитанском мостике. - Полный вперед!
И огласив берега тихого Волхова густым гудком, пароход тронулся в путь.
- Вот поди ж ты, что один человек сделать может! - толковали промеж себя пассажиры.
- Да, кабы не Камбек, сидели бы мы еще Бог весть сколько!
- Ай да Камбек!
- Браво, Камбек!
- Господа, провозгласим его командиром парохода!
- Ура Камбеку!
Уже через пять минут на пароходе пили за здоровье Камбека - кто водку, а кто шампанское, благо в буфете оказалось и то, и другое. Лев Камбек стоял на мостике и раскланивался. Солнце начало припекать, и он, скинув бурый армяк, остался в кумачовой рубахе. Многие непременно хотели выпить с героем дня, и тот, не желая никого обидеть, не отказывался.
Пароход ходко шел вперед, оставляя одну версту за другой. По сторонам то вправо, то влево показывались деревни с толпами нарядных крестьян на берегу - они ждали проезда государя. Завидев пароход, мужики снимали шапки, недоумевая: тут ли государь, но Камбек тотчас давал гудок, и толпа с громкими криками «Ура!» бросала вверх шапки.
- Который из них царь? - вопрошал молодой парень, глядя вслед удалявшемуся пароходу.
- Эх ты, голова! - с ухмылкой ответствовал мужик постарше. ; Нешто не уразумел? Вестимо, тот, который в красной рубахе!
- А я в волостном правлении патрет царский видал. Дак там совсем даже не похож. И одет не так...
- Патрет… в правлении… Дурень ты этакий! Нешто тебе царя на патрете покажут? Особу царскую в большом секрете держат! Это, брат, понимать надо!

Подвиг неукротимого протестанта был вскоре запечатлен в стихах: в «Искре» появился поэтический фельетон Дмитрия Минаева «Призвание Льва Камбека» в Новгород в 1862 году»:

Когда по словенскому миру стрелою молва пролетела,
Что тысячу прожитых лет будет праздновать Русь в Новеграде,
И дедам поминки свершит в новгородском старинном посаде..

Сверкая очами от гнева и ноздри раздувши широко,
Летал он и мчался в народе, как в Африке знойный сирокко.
Директора громко он кликал и звал он кассира к ответу:
«Я Камбек! Известный Лев Камбек! Статью напишу я в газету.
Я громы протеста низвергну! Я все перед миром открою!»
И плеском и радостным воплем толпа отвечала герою.
«Билетов, билетов!» - вопил он, но касса как будто заснула.
Вдруг новая смелая мысль в голове у Камбека сверкнула.
«За мною, граждане, на берег! - он крикнул, махнувши народу. -
Вас выручит Камбек! За мною!» - и ринулся вниз к пароходу.
«Ура!» - и кидая на воздух кто зонтик, кто шапку, кто шляпу,
Толпа, за вождем поспешая, спустилася дружно по трапу,
Отбросивши в сторону стражу, покрыла корму и каюты.
«Отваливай! - гаркнул Камбек. - Ну, живей!» Через две-три минуты
Колеса, стуча, завертелись, и волны реки рассекая,
Летел уж, дымя, пароход, только брызги и пену бросая.
А там, на корме парохода, в величьи классической позы
Герой наш Лев Камбек стоял, как прямая статуя угрозы.
С тех пор-то и ходит рассказ к поучению нашего века:
«Призвание в Новгород древний сурового мужа Камбека».
Искра, 1862, № 38, с. 506-507.


                * * *

 Дежуривший по расквартированному в Новгороде Новомиргородскому уланскому полку ротмистр зевал от скуки, когда в комнату ворвался полковой командир в полной парадной форме. Отмахнувшись от рапорта, он отрывисто приказал:
- Трубача! Боевую тревогу!
Призывно запела труба, и через несколько минут эскадрон улан во главе с полковником галопом поскакал к пристани. Следом туда же проследовала поднятая по тревоге артиллерийская батарея. За пушками бегом направилась рота гренадеров. С грохотом и звоном промчался пожарный обоз. Площадь у пристани спешно оцепляла полиция, разгоняя гуляющую публику:
- Расходитесь, господа, расходитесь!
- Что это за военные приготовления? - недоумевали обыватели.
Приготовлениями распоряжались два генерала - военный губернатор и жандармского корпуса. В ожидании появления противника они созвали командиров собранных войсковых частей на военный совет.
- Ваши предложения, господа офицеры? - обратился к ним жандармский генерал. - Начнем с артиллерии, ибо она - бог войны.
- Ваше превосходительство, - поднялся командир артиллерийской бригады. - Стоит вам приказать, и мои орудия разнесут пароход в щепки.
- А вы не думаете, полковник, что это может быть брандер? - осведомился жандармский генерал.
- Брандер? - переспросил артиллерист недоуменно: он явно не мог понять, как вдруг пассажирский речной пароход мог превратиться в брандер. - Признаться, я как-то об этом не подумал.
- И совершенно напрасно! - воскликнул генерал менторским тоном. - Откуда вы знаете, быть может, весь пароход набит взрывчатыми веществами? Ведь неизвестно, что было у сообщников Камбека в поклаже - в их чемоданах да тюках. Посему полагаю: орудиям следует быть наготове, но пальбы не начинать. Теперь слово за кавалерией. Прошу вас, господин полковник.
- Ваше превосходительство, - вскочил уланский полковник с пылкостью юного корнета. - Извольте приказать, и мои молодцы атакуют пароход в конном строю!
- В конном строю пароход?! - теперь пришла очередь удивляться генералу. - Никогда о таком не слышал!
- Об этом еще в «Истории» у Карамзина говорится. Князь Александр Ярославич бил на Неве шведов не только на берегу, но и на их кораблях, куда перебралась конница по мосткам, переброшенным с берега. И ныне на новгородской земле кавалеристы смогут повторить подвиг, свершенный некогда их пращурами, - не без пафоса закончил уланский полковник.
- Однако с пристани уланы попадут на нижнюю палубу. В тесноте и сутолоке они не смогут там свободно действовать, а только покалечат лошадей, - резонно заметил генерал.
- Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство! У меня в полку искусные кавалеристы, и лошади у них приученные, - возразил полковник обиженно: ему так хотелось отличиться. - Поручик Ахромеев в прошлом году на бале у предводителя дворянства всеобщий фурор произвел: на второй этаж верхом въехал. После этого неделю на гауптвахте сидел.
- Я могу еще поверить, что ваши уланы научили своих лошадей подниматься по обычной лестнице. Однако тут им предстоит преодолеть пароходный трап, чтобы подняться на верхнюю палубу - только там кавалеристам будет где развернуться. Нет, господа, в данном случае инициатива должна принадлежать пехоте. Но прежде начала атаки, господин брандмайор, ваши пожарные должны взять пароход на абордаж.
- То есть как? - почтительно вытаращил глаза начальник пожарной команды.
- Очень просто: подцепят пароход своими баграми и подтянут его поближе к берегу. Тут и последует штыковая атака гренадеров.
На площадь вылетел всадник на взмыленной лошади. Подъехав к генералам, он спрыгнул с коня и вытянулся во фрунт, отдавая честь:
- Ваше превосходительство, велено передать: пароход с бунтовщиками на подходе!
И действительно, вдалеке показался «Святой Евстафий». Все, казалось, было на нем как обычно: и нарядная публика на палубе, и трехцветный флаг на корме.

- Инсургентов что-то не видно, - заметил губернатор, разглядывая пароход в зрительную трубу.
- Попрятались, канальи, - отвечал жандармский генерал. - Хитрый народ! Наверняка думают смешаться с пассажирами и незаметно покинуть пароход. Не выйдет, господа!
Губернатор слушал его, думая о своем. Завтра к этой пристани причалит другой пароход - с императорским штандартом, и он, вытянувшись во фрунт, должен будет отрапортовать:
- Ваше императорское величество, имею честь доложить: во вверенной мне губернии все обстоит благополучно!
И вот теперь все шло крахом!
- Попробуем все же избежать кровопролития, ваше превосходительство, - обратился губернатор к жандарму. - Быть может, они пойдут на переговоры.
- Вряд ли, ваше превосходительство, - возразил тот. - Не такая это публика! Однако, так и быть, попробуем. Поскольку мы на территории вашей губернии, вам, как говорится, и карты в руки.
Между тем пароход причалил у пристани. Машина застопорилась, и с борта на берег полетел причальный канат. Его приняли и закрепили, однако сходни не подавали и в ожидании их на палубе столпились пассажиры.
- Господа инсургенты! - закричал губернатор в рупор, взятый у начальника пристани. - Вы находитесь под прицелом наших орудий. Сопротивление бесполезно. Выдайте своих главарей и сдавайтесь!
- Чаво? - донеслось в ответ с палубы.
- Видите, в переговоры вступать они не хотят. Общего языка с ними нам не найти, - торжествовал жандармский генерал. - С инсургентами можно разговаривать только на языке силы.
- Предпримем последнюю попытку, - возразил губернатор. - Полковник, - обратился он к командиру артиллерийской бригады, - прикажите дать холостой выстрел.
- Слушаю, ваше превосходительство.
Орудийный выстрел потряс воздух. На палубе раздались крики, послышался женский визг. И вдруг на мачту медленно пополз белый флаг.
- Они сдаются! Вы видите, они сдаются! - радовался губернатор. - Видите, белый флаг подняли!
- Белый-то белый, - пробурчал жандармский генерал недовольно: победа в бою, которую он мысленно уже торжествовал, а вместе с ней и высокая награда, ускользали из рук, - да только в правом верхнем углу какой-то розовый круг. Даже скорее не круг, а звезда. Странный флаг! Никогда не видал такого!
Ни губернатор, ни жандармский генерал не подозревали, что белым флагом стала скатерть со стола в пароходном буфете. Появление розового пятна в виде круга или звезды объяснялось просто: только вчера один из пассажиров опрокинул на стол стакан с вином, подаваемым в буфете под громким названием мадеры.
- А вон и инсургент главный!
И действительно, толпа, сгрудившаяся на нижней палубе, вытолкнула вперед Камбека. Неукротимый протестант имел несколько помятый вид. Его появление сопровождалось насмешливыми выкриками:
- Ну давай, пошел! Чего стал?
- Умел безобразить, умей и ответ держать!
- Без рук, господа, только без рук! - убеждал Камбек. - Все должно быть на законном основании.
Его слова вызвали в толпе на палубе новые насмешливые выкрики:
- На законном! Вишь ты, какой законоучитель выискался!
- Подымай выше - законовед!
- Иди, иди! Там тебе покажут законное основание!
- Подать сходни! ; распорядился жандармский генерал. - Господин Камбек, вы сдаетесь?
- Отдаю себя в руки законной власти, - облегченно вздохнул тот.
- А где ваши единомышленники?
- Весь народ - мой единомышленник! - отвечал Камбек не без гордости.
- Право, не знаю, как и быть, - обратился к губернатору жандармский генерал. - Мне крайне необходимо срочно допросить Камбека, узнать его намерения. И вместе с тем надобно выявить его сообщников среди пассажиров.
- За это не беспокойтесь, - заверил губернатор. - Я лично вместе с полицмейстером прослежу за высадкой пассажиров. Полиция проверит у всех паспорты, а при необходимости - осмотрит багаж. Всех подозрительных препроводят в часть.
- Господин Камбек, прошу в экипаж, - обратился жандармский генерал к неукротимому протестанту.
- О, благодарю, генерал. Вы, право, очень любезны.
Новгородцы немало дивились, завидев на улице хорошо знакомый им экипаж губернатора. Однако сегодня в открытой коляске вместо его обладателя, точно добрые друзья, сидели рядом совершенно им неведомые люди: седой генерал в лазоревом мундире и чернобородый мужик в красной рубахе. Экипаж сопровождал кавалерийский эскорт в виде взвода улан.
- Странная пара, что и говорить! - качали головами обыватели.
Полиция проявила изрядное усердие при высадке пассажиров. Были задержаны два длинноволосых молодых человека и один подозрительного вида господин в пледе и темных очках. Предъявить паспорты они из принципа отказались, и их препроводили в часть. Однако при проверке выяснилось, что молодые люди - хороших фамилий и с Камбеком вовсе не знакомы, а подозрительный господин оказался весьма важной персоной - действительным статским советником. (Темные очки он носил потому, что у него болели глаза). Задержанных пришлось, извинившись, отпустить.
----------

* * *
Прошел год.
Литератор, приехавший в Петербург из провинции, был крайне удивлен, повстречав на Невском проспекте бывшего редактора журнала «Семейный круг» Александра Михайловича С. (читатель уже познакомился с ним в начале нашего рассказа). Поначалу он не узнал во франтоватом господине, рассматривавшем выставленные в витрине ювелирного магазина драгоценные украшения, всегда скромно, без претензий на щегольство, одетого умственного пролетария.
- Вы ли это, Александр Михайлович? - развел руками провинциал. - Совсем вас не узнать!
- А, мое почтение, - недовольно оторвавшись от своего занятия, холодно кивнул тот.
- Давно я в Петербурге не был и новостей столичных не знаю. Какой журнал вы теперь издаете?
- Журнал? - усмехнулся бывший редактор. - Это все в прошлом! Я теперь более положительными делами занимаюсь. Однако мне пора… Прощайте. Подавай, Семен!
Шурша шинами, подкатил стоявший чуть поодаль щегольской экипаж.
- Вези в «Хуторок»! Знаешь?
- Как не знать! Мигом домчу. Но, пошел!
Извозчик-лихач тронул поводья, и застоявшийся рысак рванул с места. Растерянно поглядев вслед удалявшемуся экипажу, литератор обратился к проходившему мимо чиновнику - судя по вицмундиру, служащему в синоде.
- Сделайте милость, сударь, растолкуйте: в какой такой хуторок мог поехать петербуржец?
- Сразу видать, что вы приезжий. Воистину счастлив человек, пребывающий в неведении и далекий от соблазнов мирских! На Каменном острову открылось богопротивное увеселительное заведение, соблазняющее людей развратным танцем, именуемым канкан. Вот оно и названо «Хуторок». 
Откинувшись на бархатные подушки сиденья, попыхивая ароматным дымком гаванской сигары, Александр Михайлович рассмеялся от души:
«Экий чудак этот провинциал! “Какой журнал вы издаете?“ Не ведает, что есть средства добывать деньги куда более выгодные, чем издание журнала. Теперь я книги составляю, да такие, что и на пять журналов не променял бы. Когда вышел мой “Календарь для любителей карточной игры с таблицами счастливых дней для игроков“, в книжных лавках за ним давка была! Теперь вот новое издание печатается. А я уже другую книгу составляю
- “Новейшая школа поваренного искусства“. Оно и людям полезно, и мне выгодно! Кредитными билетами бумажник туго набит. Можно и дорогой презент даме сердца поднести, и прокатиться в «Хуторок».
И неожиданно для себя самого бывший редактор пропел куплет вычитанный на днях в каком-то сатирическом журнале:

Брось зловредный роман -
В нем разврат и порок,
И поедем канкан
Танцевать в «Хуторок».

* * *

Веселье в «Хуторке» было в разгаре. Преобладало мужское общество. Пробираясь вслед за услужливым половым к свободному столу, Александр Михайлович неожиданно увидел мелькнувшую средь фраков и сюртуков кумачовую рубаху.
- Господин Камбек!
Обладатель ее обернулся, и бывший редактор увидел знакомое лицо с окладистой черной бородой.
- Право, не думал вас здесь увидеть. Какими судьбами?
- Я теперь здесь служу.
; Служите?! Тут?! ; изумлению Александра Михайловича не было границ. - И кем же, позвольте узнать?
- Распорядителем.
- Вот уж не ожидал! А как же журнал ваш?
- Тот, который вы мне уступили? - усмехнулся Камбек и тут же вздохнул: - Нет больше журнала! Прекратился из-за отсутствия средств. А откуда им взяться? После приключения моего в Новгороде - слышали, верно, о нем? - находился я под арестом, но сумел оправдаться. А тут пароходная компания учинила иск, согласно которому по решению суда должен был я уплатить стоимость проезда всех пассажиров на пароходе от Волховской станции до Новгорода. Можете себе представить! Столько пассажиров на пароходе ехало, а платить должен я один! Вернулся в Петербург, а тут кредиторы на меня налетели. Ведь вы вместе с журналом и долги свои мне передали  - за бумагу, за типографию, за аренду помещения под редакцию. И опять же грозили в суд на меня подать. С трудом расплатился я с долгами и понял, что окончательно разорен. Спасибо добрым людям - не дали с голоду помереть - сюда пристроили. Однако все же мысли о журнале не теряю. Я имею верное известие, что тетка моей жены - богатая старуха - оставляет ей по завещанию изрядное состояние. Так что надеюсь со временем журнал возобновить. А покамест примите на память последний номер «Петербургского вестника» ; он не до конца разошелся. Там и стихи мои есть, - с этими словами Камбек вытащил из кармана помятый номер еженедельника. - Засим с вами прощаюсь. Дела ждут.
 Глядя вслед удалявшемуся Камбеку, Александр Михайлович усмехнулся: «Вот уж неисповедимы превратности судьбы! Поборник законности и справедливости кончает свою деятельность не менее оригинально, чем начинал - распорядителем в кафешантане! Оказывается, он еще и стихотворец! Вот никогда бы не подумал!»
В ожидании, пока половой принесет заказ, он развернул номер журнала. Открывался он стихами Камбека:

СОВРЕМЕННАЯ  ЗАМЕТКА

Его Превосходительство
Любил хороших птиц
И брал под покровительство
Хорошеньких девиц.

Он был большим проказником
И в клубе в вист играл.
Грошами он по праздникам
Всем нищим раздавал.

Актрис к местам пристраивал,
Брильянтами дарил,
Крестьян своих расстраивал
И по миру пустил…

 Выпив несколько бокалов, бывший редактор «Семейного круга» увидел, что все окружающее подернулось туманной дымкой. Звуки музыки словно подняли его и плавно понесли куда-то. И весь отдавшись этому полету, он, прикрыв глаза, неожиданно для себя самого пропел запомнившийся куплет камбековских стишков:

Его превосходительство
Любил хороших птиц
И брал под покровительство
Хорошеньких девиц.

                * * *

 В тумане минувших лет канули без следа «великий протестант» Камбек и его журнал. И только одно четверостишие, презрев время, вдруг дерзко выпорхнуло на страницах романа, писавшегося семь десятилетий спустя. Оно столь органично вошло в одну из глав «Мастера и Маргариты», что ныне просто не воспринимается отдельно.
«Ополоумевший дирижер, не отдавая себе отчета в том, что делает, взмахнул палочкой, и оркестр не заиграл и даже не грянул, и даже не хватил, а именно, по омерзительному выражению кота, урезал какой-то невероятный, ни на что не похожий по развязности своей марш.
На мгновение показалось, что будто слышны были некогда, под южными звездами, в кафешантане, какие-то мало понятные, полуслепые, но разудалые слова этого марша:
 
Его превосходительство
Любил домашних птиц
И брал под покровительство
Хорошеньких девиц!!!»

 Кто знает, не тот ли самый экземпляр журнала, подаренный в конце нашего рассказа Камбеком, попался в двадцатые годы следующего столетия на каком-то книжном развале Михаилу Булгакову? Быть может, вспыхнувший интерес заставил романиста узнать кое-что и о судьбе автора запомнившегося курьезного четверостишия, завершившего деятельность распорядителем кафешантана, и потому связать с этим увеселительным заведением разудалые слова куплета. Как знать!
 Так или иначе, но только одно это четверостишие и осталось в истории литературы от бурной и сумбурной деятельности «великого протестанта». Да еще фамилия редактора журнала «Семейный круг», который он небезвозмездно уступил Камбеку - она сделалась известной благодаря младшему брату нашего персонажа, ставшему знаменитым писателем. Это автор «Морских рассказов» Константин Станюкович.