Блокада. Стойкость. Жизнь

Сентябрь – знаковый месяц. У нас уже стало традицией беседовать в эти памятные дни с блокадниками: ведь они живые свидетели той страшной поры. Сегодня мы в гостях у детей блокады Екатерины Ивановны Федичкиной и Галины Александровны Петровой.

Из истории

К началу блокады в городе находилось недостаточное количество продуктов и топлива для длительной осады. Единственным путем сообщения с Ленинградом был маршрут через Ладожское озеро, находившийся в пределах досягаемости артиллерии и авиации осаждающих, а также военно-морских сил противника, действовавших на озере. Его пропускная способность не соответствовала потребностям города. В результате этого начавшийся в Ленинграде массовый голод, отягощённый суровой первой блокадной зимой, отопительными и транспортными проблемами, привел к сотням тысяч смертей среди его жителей.

После прорыва блокады в январе 1943 года снабжение города нормализовалось, и уже с середины февраля в городе действовали нормы продовольственного снабжения, установленные для других промышленных центров страны. Однако осада Ленинграда вражескими войсками и флотом продолжалась до января 1944 года. В январе–феврале 1944 года советские войска провели Ленинградско-Новгородскую операцию, в результате которой противник был отброшен на 220–280 километров от южных границ города. В июне–августе 1944 года советские войска при поддержке кораблей и авиации Балтийского флота провели Выборгскую и Свирско-Петрозаводскую операции, 20 июня взяли Выборг, а 28 июня – Петрозаводск. В сентябре 1944 года был взят остров Гогланд. Проход в город морским путем через минные заграждения был обеспечен в 1946 году.

Жажда жизни

Екатенрине Ивановне Федичкиной сейчас 93 года. Она родилась в декабре 1928 года. 22 июня 1941 года 12-летняя Катя была дома, поэтому сама услышала по радио горькое сообщение о начале войны.

– Как Вы восприняли сообщение о том, что началась война?
– Дети такие горькие новости воспринимают спокойнее взрослых. Я видела слезы и печаль на лицах взрослых, но испугалась по-настоящему, когда на Разъезжей улице разорвался первый снаряд.

– Вы учились в блокаду?
– Я закончила четыре класса и должна была пойти в пятый. Но учиться в нем мне пришлось совсем в другом месте. А было так. В ту первую самую страшную зиму умерла мама. Это случилось 25 января 1942 года. Через 12 дней, 6 февраля 42-го моя крестная определила меня и сестру в детский дом на Загородном проспекте (на пересечении с Можайской улицей). Там все-таки кормили: помню на завтрак была каша на воде и чай или кофеек жиденький, на обед – супчик и какое-то нехитрое второе, компот, на ужин – не помню… Мы с сестрой ходили навещать тетю. Я была очень слабая: пока шли, отдыхала, а когда подходили к дому тетушки, я не могла подняться, садилась на оградительный столбик у дома и ждала сестру. Сидела, ждала, мерзла… Сестра выходила, брала меня под руку и вела обратно в детский дом. А дорога была неблизкая – через весь Загородный проспект.
А потом наш детдом эвакуировали, и мы жили в селе Некрасовское Ярославской области.

Помните!
Блокада Ленинграда – военная блокада нашего города немецкими, финскими и испанскими (Голубая дивизия) войсками с участием добровольцев из Северной Африки, Европы и военно-морских сил Италии в годы Великой Отечественной войны. Длилась 872 дня – с 8 сентября 1941 г. по 27 января 1944 г. (блокадное кольцо было прорвано 18 января 1943 г.).
За массовый героизм и мужество защитников блокадного Ленинграда Указом Президиума Верховного Совета СССР 8 мая 1965 г. городу присвоена высшая степень отличия – звание «Город-герой».

– А что вам помогло выжить в блокаду?
– Жажда жизни. Очень хотелось есть. Хотелось согреться. Спрятаться от этого зла. Но больше всего хотелось жить. Назло фашистам.

– Назовите самое радостное и самое печальное событие того времени.
– Самое радостное для меня был День Победы. Я, 16-летняя, тогда уже работала в Костроме на ткацкой фабрике (впрочем, работать я пошла в 15 лет, в 43-м). Узнав о нашей победе, я села и заплакала: сразу вспомнила всех, кого потеряла: маму, двух теть, двух братьев; дядя и брат погибли на фронте в январе 42-го… Мы знаем, где они погибли: их имена высечены на памятнике в поселке Федоровское Ленинградской области.
А самое печальное событие – это день, когда мы потеряли маму. Мы остались с мамиными сестрами. Их было три сестры: тетя Паня, тетя Наташа и мама. Тетя Паня сказала однажды: «Умирать будем вместе, в одной комнате». Когда уже стало совсем голодно, они поселились вместе в 11-метровой комнате. Зимой сначала умер брат, потом мама, потом тетя Паня… А тетя Наташа умерла в апреле. Из наших соседей на фронт ушли 10–12 человек, а в живых остался только один…
Через год Катя приехала в Ленинград к своей сестре, работала один год на фабрике «Веретено», а затем всю свою трудовую жизнь отдала родной «Большевичке».

– Что врезалось в память?
– Я видела мертвых. Идет человек – и внезапно падает. Запомнила лежащие трупы.

Впечатления и парадоксы

У наших сегодняшних героинь нет блокадных фотографий, да это и понятно: в то суровое время у них даже мысли не возникало сфотографироваться. Зато много впечатлений. По воспоминаниям их друзей, город был внутренне собран. Он был чист, организован. Он жил по какому-то четкому распорядку. Несмотря на то, что рвались снаряды, падали бомбы, несмотря на все ужасы блокады. Как это произошло, что в апреле 42-го года ленинградцы, измученные блокадой, выбрались из своих заледенелых квартир с разбитыми стеклами, спустились по обледенелым лестницам, на которых накопились нечистоты, вышли на улицы и очистили город от множества снега, льда, грязи, от трупов и спасли город от неминуемой эпидемии с наступлением теплой весны?
Были случаи каннибализма, были. Но в зоопарке продолжал жить бегемот. При отсутствии водопровода служители таскали воду из Невы и поливали бегемота, чтобы он не засох. И бегемота в блокаду не съели. Этот факт говорит о том, что жизнь для большинства была выше страданий. Страдания переживаются, а как быть с совестью? С моральными принципами? Еду можно вернуть, а потерянную честь? Невозможно.

В Кунсткамере сотрудники продолжали работать всю блокаду. Кому это было надо тогда? Но они продолжали работать, и жил там облезлый кот, которого не ели. Считалось, что пока жив кот, ничего не случится. Он уже облез, но его не ели. А ведь для интеллигенции паек был наименьший, рабочие получали больше.
Было и парадоксальное. Например, немцы сосчитали, что количества калорий, оставшегося в запасе у Петербурга, недостаточно для того, чтобы прокормить всех жителей, и город обречен на полное вымирание. Но у них под боком работал Кировский завод, который ремонтировал вооружение и танки. Кировский завод обстреливался, рабочие работали… И немцы решили: поскольку рабочие жили при заводе, они должны вымереть от голода. А вот не вымерли. Почему? Оказалось, что давно, еще по указу Петра Первого, смазывать пушки нужно свиным салом. Никакая синтетика не допускалась, поэтому на заводе был запас железных бочек, наполненных свиным салом. И рабочие питались этим салом. Им выдавалась по норме калорийная пища, и они выживали, между делом смазывая этим продуктом ружейные стволы. Вот парадокс, который помог выжить. А немцы и не догадались.

Одна в четыре года

Нашей второй собеседнице Галине Александровне Петровой сейчас 84 года. Она родилась в мае 1937 года. На момент начала войны ей было всего четыре года.
– Я помню отдельные эпизоды. Мы жили на пересечении Лиговского и Московского проспектов. Я ходила в детский сад недалеко от Дома культуры им. Капранова. Вы, наверное, и не знаете, что тогда детские сады часто называли теплым словом – «очаг». Уже в блокаду помню, как мама отправляла меня в этот очаг одну.
– Сначала мама дежурила на железной дороге. Помню лето, теплую ночь и красавицу-луну. Мама положила меня на травку смотреть на луну и ждать меня, а сама пошла проверять железную дорогу от возможных диверсий. А зимой 42-го оденет меня потеплее, обвяжет платком всю и отправляет в очаг – она сама уже ослабла и на улицу не выходила. А мне нужно было перейти широкий Московский проспект… Помню аэростаты в небе и сирены…
Здесь заметим, что без аэростатов обеспечивать оборону было невозможно, и они почти с первого дня войны защищали ленинградское небо от врага. Благодаря водороду гигантские аппараты поднимались вверх и курсировали над городом на средней высоте. Это препятствовало снижению немецких бомбардировщиков, и они могли производить обстрел лишь с определенной высоты. Многие пытались снизиться, недооценивая возможности воздушных защитников, но при соприкосновении тут же происходил взрыв, уничтожавший налетчика.
– Однажды воспитательница сказала вслух: «А за Галей Степановой (моя девичья фамилия) никто не придет, у нее мама умерла на сундуке». Всё… Дальше провал… Помню, что я какое-то время оставалась в этом очаге. Я даже не помню, как я оказалась в детском доме.

– Как эвакуировали Ваш детский дом?
– Эвакуация... Нас везли в вагонах в поезде. Как везли по Ладоге, не помню, но как рассказывали после войны те, кто ехал со мной, мы плыли на баржах, катерах, был обстрел… Я куда-то забилась и моя защитница-память вычеркнула этот стресс – наверное, чтобы сохранить нервную систему. Но я до сих пор боюсь воды. А еще знакомые рассказывали, как поезд ехал, а его бомбили постоянно, хотя знали, что там, скорее всего, дети и старики, что это не солдаты и не военные. На каждой станции местные жители собирали еду: приходили с ведрами супа… Они приносили все, что могли собрать, чтобы покормить детей. Нередко эвакуированных забирали семьи, которые там жили. Собирали детей вместе с матерями и селили у себя. Сейчас мы разобщены, а тогда народ был дружный, особенно в эти страшные дни.

– И вот я в трехэтажном деревянном детском доме в Ярославской области. Дом находился в деревне, нас выводили на прогулку, и там мы ели клевер, щавель, заячью капусту и крапивку. Крапиву, чтобы не кусалась, заворачивали в трубочку и ели – вкусно и кисленько!.. А еще мы ели молодые сосновые шишки, в августе-сентябре лакомились ягодами.
– В августе 44-го нас привезли в Ленинград. Мы стоим уже на Московском вокзале. За мной пришла моя тетя. Ей показали меня, назвали фамилию. Она спрашивает: «Как тебя зовут, девочка?». Я ответила быстро-быстро: «Галя Степанова». «Нет, – отвечает тетя. – Это не Степанова: та была блондинка, а эта – смуглая и волосы темные». А я за эти годы просто потемнела. Помню, как мы шли домой по Невскому проспекту к Сенной площади, и я тайком от тети собирала фантики – не могла удержаться, хотя она мне строго-настрого запретила их поднимать.
Через какое-то время меня отправили к бабушке в Красное Село, где я и прожила до самой ее кончины, а потом, в 10 лет, перешла к тетушкам – сестрам отца, которые относились ко мне слишком сурово. Сначала потеряла мать, потом бабушку. Без них мне было очень плохо…

В 14 лет эта девочка пошла работать на фабрику «Труд», где производились предметы галантереи.

– Какой фильм о войне Вы посоветовали бы посмотреть нашей молодежи?
– «Живые и мертвые», «Блокада», «В бой идут одни старики».

– Назовите самое радостное и самое печальное событие того времени.
– Для меня самым радостным событием была встреча с тетей: я прыгала от радости, я осознала тот факт, что у меня кто-то есть. А печальное… Смерть мамы… Многое из того времени. Почти всё…

***
«Печальное… Почти всё…». Как страшно! Жизнь, особенно у ребенка, должна быть счастливой. У наших детей-блокадников отняли детство, а у второй героини не было радостной жизни и в послевоенные годы. Родные тетки своей суровостью оставили незаживающую рану в сердце девочки на всю оставшуюся жизнь. И всё же у нее нет ненависти, лишь грусть и сожаление. Блокадники... Они особенные. Столько пережить, но не оставить ненависти в своих больных сердцах. Они живут по правилу Конфуция: «Если ты ненавидишь, значит, тебя победили». А их не победить. Ни тогда, ни теперь.
Человек родился для счастья. Если бы об этом помнили сильные мира сего! Если бы… Рассвет и закат... А между ними жизнь. И это бесценно.