Всем совам посвящается...

Доча вся в меня. В школу ходить категорически не хочет. С утра, по крайней мере. И не "жаворонок" точно. "Совы", которые вставали в школу или на работу в 6 утра, могут написать об этом тонны душещипательной литературы. При этом, когда нужно быстро собраться и куда-то поехать-переехать, доча проблем не доставляет. Встает как Ванька-встанька. По первому свистку. Знает, что мероприятие разовое, можно и потерпеть. А садик и теперь вот школа - это событие растянутое во времени. И тут в ход идет все. Отчаянная борьба за одеяло, которую мама уже иногда проигрывает. Сами виноваты - отдали в спорт и ребенок становится цепче, сильнее, координированнее.
 Потом сидение в позе "Будда постигает истину". Потом умывание, долгое как у слона. Воду любит и может просто смотреть, как она красиво льется в ладошки.
 Потом начинаются забросы на тему "меня тошнит" и т.д. Первое время мы даже на них велись. Вообще, главное вытащить на улицу и пройти первые двести пессимистических метров.
Дальше в дело вступает химия здорового организма, который нагоняет в мышцы кровь с кислородом, а в мозг эндорфины, возникающие от физнагрузки.
Мир приобретает краски и дальше дите бежит уже вполне бодро. Я даже пошутил однажды. Возле школы, когда доча уже почти зашла, спросил: "Может, не пойдёшь?" И наткнулся на возмущённый взгляд: "Ты чего, батя? У меня там подружки!"
В общем, главное продержаться двести пессимистических метров. Потом всё налаживается и ребенок уже не хочет уничтожить этот лучший из миров. Но настроение штука тонкая и тогда двести метров запросто превращаются в триста, а то и поболее.
Идем как-то и вижу по дочери, что мир в опасности. Начинаю в воспитательных целях рассказывать о том, что вот я в 6 утра вставал лет этак 30, в общей сумме, а то и побольше. Доча ошарашенно смотрит на меня, переваривая эту невероятную цифру, в которую ее насыщенная жизнь укладывается аж четыре с половиной раза. Ее взгляд изумлённо вопрошает: "Кто ты, жестокий мужЫк, который так удачно все это время  притворялся моим батей?"
Она сосредоточенно и долго думает, потом спрашивает:
- И что? Одиннадцать лет теперь так?
Я не замечаю трагичности, от которой вибрирует ее голос, и жизнерадостно брякаю:
- Ага!
Снова пауза и с надрывом, которому обзавидовался бы Станиславский, доча выдает:
- Господи!!! За чтооо???