Армениада

по «Поэме о строении…» Агаси Айвазяна

 
Действующие лица:

1. Александр Таманян,
2. Камилла Бенуа
3. Абгар               - Юноша
4. Шагинян             - Сатеник     - Екатерина Николаевна           - Барышня
5. Мейерхольд          - Арам        - Конвоир          - Чиновник    - Чёрный
6  Андраник            - Бенуа       - Брат             - Человек-2   - Управдом
7. Минасян             - Лансере     - Топузян          - Мелкон      - Генерал
8. Сарьян              - Шретер      - Нжде             - Папазян     -  Микаэл
9. Мясникян            - Сехбосян    - Соколов          - Бегзасян    - Мужчина
10.Лукашин             - Щуко        - Меликян          - Грикор      - Священник 
                - Некто-1
11.Чаренц              - Крачковский - Амирян           - Месроп      - Солдат
12.Геворк              - Мюнир-бей   - Арп-Арслан       - Человек-3   - Некто-2
13.Врацян              - Костанян    - Каджазнуни       - Человек-1   - Мазхар
14. Реплики из зала

 

На экране - на фоне Каскада с памятником Таманяну писатель за письменным столом, пишет:
 
Мысль, которая пытается постигнуть начало и развитие какого-либо факта, проходит свой путь и пасует перед непостижимой тайной: как «я» вмещается в факт «мы».
Мы - выше факта, но факт, воображение - но материальное, абсурд - но манящий: Мы - это миллион единый, но это и я - один во вселенной! Моему «мы» четыре тысячи лет, но даты рождения его - нет.
Мы - это ты, он и я: мы были, есть и, должно быть, будем. 
И есть ещё одно моё и наше мы, это – Александр Таманян!
Биография его инкрустирована в биографию страны. Таманян - это любовь человека к своему призванию, это любовь гражданина к своему Отечеству. - Агаси Айвазян

  1... Западная Армения, Одзни, 1890 год.
Каменщик Арам с сыном Абгаром обтёсывают камни.

АРАМ – (подходит, смотрит, как сын работает) Хорошо, сын. Но хватит так стараться… для чужих.

АБГАР - Для чужих? Отец, это мой камень, здесь наш дом, а страна чужая?

АРАМ - Она-то вдвойне наша: Арп-Арслан огнем и мечом с «Аллах Акбар» обильно полил её нашей кровью. Кто пал со стенами своего дома, кого угнали… в рабство, в гаремы, под чадру. Связи меж армянами распались. Но наш Ани остался в чреве каждого армянина, каждый готов перекинуться мостом, чтобы связать оба берега. Увидишь, сын, придет время: мы построим свою страну. 

АБГАР - Так я зря тесал? Всё принадлежит Аллаху?

АРАМ - (улыбается, разводит руками в стороны, вверх) Нет, конечно, видишь, сколько места под солнцем? Всё это принадлежит людям. Продолжай, сын, твоя работа найдет себе применение.

2… Петербург, 1900 год. 
Академия художеств, экзаменационный зал, свет сверху освещает натурщика.

ГЛЕЗЕР – (встаёт, тихо подходит к Александру, из-за спины его смотрит, как он несколькими линиями быстро выстраивает облик натурщика, но спрашивает о другой его работе рядом) И вот почему из всего такого роскошного многоцветия природы ты выбрал эту часть пейзажа, этот одинокий куст терновника?   

ТАМАНЯН – (скромно) Он часть пейзажа, верно, но он и независимый. 

ГЛЕЗЕР – А почему переходами пренебрегаешь: никаких полутонов - не куст, а архитектура его.

ТАМАНЯН – Я вижу тон, а он сам подсказывает мне полутона.

ГЛЕЗЕР – Да-а? (смотрит на него, как на своё открытие, идёт на своё место)
Александр замечает, что Крачковский мучается: проводит линии, стирает, озирается вокруг, и что это насмешливо замечает Глезер, и подходит к нему, наносит несколько штрихов на его работу, тот  уступает ему своё место, Таманян садится и уходит в процесс. 

ГЛЕЗЕР – (насмешливо кривит рот) И что, Крачковский, какое это имеет отношение к тебе? А ты, Саша Таманян? Да ты же просто выскочка! Видно, что вы ещё списки не видели.
   
КРАЧКОВСКИЙ – А что, уже висят? 

ГЛЕЗЕР – Ну, да! Ты принят, Крачковский! (Крачковский устремляется к выходу, она – насмешливо-злорадно) А вот он… да так ему и надо, не будет привносить в Академию свою фальшивую кавказскую мораль.
 
АЛЕКСАНДР – Ууу, (улыбчиво смотрит на неё и неожиданно даже для себя самого встаёт и начинает танцевать) А так вот!? Это тоже фальшивая кавказская мораль?! А ты так можешь?! Попробуй, увидишь: лжи никакой нет! (увлекается и сам танцем, студенты встают, окружают его, аплодируют)

ЩУКО – Милая, кокетливо-симпатичная ты наша Глезер, ты не внимательно читала список: Александр принят! Предлагаю всем - на выход! 

Кроме Глезер, все шумно выходят, это: Николай Лансере, Владимир Щуко, Логин Шретер, Василий Соколов, Саша Таманян. Бурно обсуждают они свои мечтания

ШРЕТЕР - Что ни говорите, а полновластный хозяин всего сущего - Время.

ТАМАНЯН - Не согласен: полновластный хозяин не время, а ты! 

ЩУКО - Мы будем строить этот мир! Будем приводить его в порядок!
 
ТАМАНЯН - Я хочу отстроить один уголок мира! Это не сильно противоречит твоей теории?   

ЛАНСЕРЕ - Каждый из нас - по уголку, получится мир! А какой уголок земли твой?      

ЩУКО - Я знаю, о чем мечтает Саша.

ЛАНСЕРЕ - Да я тоже знаю. Саш, ведь знаю? А-а, смеёшься, Аниец! Но ведь Ани твой семь веков назад погиб, а ты его возродить хочешь!? И сам смеёшься.

ШРЕТЕР– Да он же объявил сегодняшний день днем улыбки и смеха.   

СОКОЛОВ - Так он над неверием твоим смеется, мечте своей радуется. Слышал, как сказал Максим Горький? Какая он щедрая душа, какое открытое сердце!

ЩУКО - Ну, и что же он сказал?

СОКОЛОВ - Не слышал? Да что с тобой говорить: пропустить мимо ушей такие слова! 

ШРЕТЕР - Скажи же, наконец, что за слова?

СОКОЛОВ - (раскинув руки, будто вбирая весь город) Он сказал: «Хорошо ходить по з

ЛАНСЕРЕ - Писатель, а слова настоящего строителя.

ТАМАНЯН - Городить… - это хорошо! Чтоб не осталось в мире развалин!

ЛАНСЕРЕ - Саша прав, да воспрянут руины!

СОКОЛОВ - Архитектурные трупы?

ТАМАНЯН - Архитектурные души!

СОКОЛОВ - Саша, ты сегодня проектируешь дворцы, а говоришь о седых развалинах.

ТАМАНЯН - У каждого «сегодня» есть ещё и своё «завтра».

ЛАНСЕРЕ - Ребята, по-моему, у Саши есть тайна.

ШРЕТЕР - Да, Саша? Поделись-ка своей тайной!

СОКОЛОВ - О какой тайне речь? Архитектура расстилает по земле всё, что имеет: и душу, и всё нутро - без остатка. В этом и суть нашей профессии, и её тайна.

ЛАНСЕРЕ - И призвание. Я, кажется, знаю тайну Саши: собственная армянская столица, верно? Но куда это мы идем? (Останавливается, за ним и все).

ЩУКО - Мудрствования еще никогда никуда не приводили.

ШРЕТЕР - (смотрит на Таманяна) Тем более - высокопарные.

СОКОЛОВ - По-твоему, разговор наш лишен смысла? (Видит, что Саша ушел в себя, шутит) Ау-у, Саша Таманов, где вы? Тут еще и мы есть, отзовитесь, юноша, ау-у, где вы, кто вы?

ШРЕТЕР - Он сейчас не с нами, он витает в вечности.   

ТАМАНЯН - Да нет, здесь я, Александр Таманян, сын Ованеса, из Нового Нахичевана. Здесь я сегодня, вон и шпиль Адмиралтейства вижу! А завтра я буду в Армении! Хорошо ходить по миру и города городить, но можно ходить и по одной стране и в ней города городить: Карс, Карин, Ани - буду их строить. Мир без развалин… он прекрасен светом, цветом, мыслью!   

СОКОЛОВ - (аплодирует) Браво, Саша, браво. Легко воодушевляешься. Во времена декабристов болтался бы на виселице. Внушаемый ты. 

ТАМАНЯН - (смеётся) Бог таким создал! Хочешь мне внушить что-то?

СОКОЛОВ - Да, определи: куда мы, однако, идём?

ТАМАНЯН - Сегодня в опере - Верди, предлагаю - в оперу!

ЛАНСЕРЕ - Никакой оперы сегодня, Саша. Во-первых, это далеко, а я ближе, потому приглашаю тебя и всех к Лан-се-ре.

ШРЕТЕР- То есть к себе, но мадам Лансере, Камилла, все Бенуа и - неожиданно мы?

ЛАНСЕРЕ - Фома неверующий, разве есть разница? Считай, что приглашает вас сама мадам Лансере.
       
На легкий стук Лансере в дверь на пороге появилась Екатерина Николаевна)
Принимай наш табор, мама!

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА - Милости просим (приглашает) 

ЛАНСЕРЕ- (знакомит всех) Екатерина Николаевна. А это, мама, наш Саша Таманов!

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА – Как же, наслышана я о вас, Александр, очень приятно.
(От самой двери взгляд Саши встречается с глазами Камиллы. Лансере подводит его к ней) 

ЛАНСЕРЕ - Дочь англичанина Эдварса, из семьи Бенуа, единственная, всегда обаятельная и пленительная, сестра моя – Камилла!

ТАМАНЯН - Ка-мил-ла… (про себя, почти вслух) единственная? На всём свете? На всю мою жизнь? 

ЛАНСЕРЕ - Са-ша, Та-ма-нов, ау-у, мы здесь… (Смеётся, и всем весело).

3… Западная Армения. Эрзерум. 1900 год.
     
АРАМ - Эта тропинка среди горных скал ведёт в Эрзерум. Передохнем немного, сынок. Возраст сил лишает, утомляет. (Развязывает узелок, достаёт хлеб с сыром).

АБГАР - (утешая отца) Это не возраст, отец, это дорога, я тоже устал.

АРАМ - Да… вон там, смотри, за горами - Эрзерум. Там дом, покой, там и отдохнем.

АБГАР - А дед там один остался?

АРАМ - Потому и зовёт нас. Армянин никогда не живет один.

АБГАР - А дом у него есть?

АРАМ - Своими руками строил, от основания до самой крыши. Его собственный дом.

АБГАР- На этой земле у нас не может быть собственности.

АРАМ - Что ты говоришь, сын, ты погляди, какое чудо эта земля!

АБГАР - И потому мы так боязливо по ней ступаем?

АРАМ - Это временно…

АБГАР - Сколько тысяч лет еще ждать?

АРАМ - А ты не жди, ты живи. Мы здесь жили тысячу лет назад…

АБГАР - И через тысячу лет… будем жить снова?

АРАМ  - Да ты только погляди, какая природа, какая страна!
(Музыка сопровождает панораму природы и резко обрывается перед домом, у которого брат, несколько человек и Сатеник. Отец и сын осознают случившееся. Арам подходит к брату, целует его)
Когда? 

БРАТ - Позавчера вечером (присели на камни у входа) Не дождался вас. Просил передать завещание: дом свой вам оставил.
Арам - Смотри, сын, какие руки у моего брата, твоего дяди: самые крепкие дома Эрзерума построены этими руками. 
(Абгар понимающе кивает, но сердце его выхватывает взгляд на него Сатеник) 
   
Брат – Кладбище рядом. Я обложил могилу камнями.

Абгар – И крест поставил?
Сатеник – Нет. Могилы с крестом разоряют нехристи, разносят могилы. 

Абгар – (встаёт) Пойдём брат, пойдём на кладбище (уходят, за ними,
взявшись за руки, Абгар и Сатеник)

4… Петербург, 1908 год.
Армянская церковь, внутри на строительных лесах - Таманян.
    Входят Лансере, Шретер и Камилла

ЛАНСЕРЕ - Саша! Ты решил стать атлантом под армянским куполом?!

АЛЕКСАНДР - А-а, Женя, это ты?! (Отвечает, не оглядываясь, продолжая работу) 

ЛАНСЕРЕ - Эх ты, а говорил, что архитектор всё и затылком видит. Где же твоё ясновидение? 

АЛЕКСАНДР - Так я вас вижу: ты и Шретер!

ШРЕТЕР - И только?!
(Таманян напрягся, догадался, резко обернулся, стремянка покачнулась, он чуть было не свалился, ребята успели удержать лестницу)
Весьма выразителен и красноречив был этот твой поворот!

АЛЕКСАНДР - Ка-мил-ла!? (Хочет поверить он глазам своим)

КАМИЛЛА – (весело) Я, Саша, я! 

ЛАНСЕРЕ - Она, она! Да ты потолок не держи, слезай, не обвалится он.

КАМИЛЛА – (влюблённо-гордо) А он не потолок, он небо пробует держать! 

ШРЕТЕР - Ой-ой, судьба тех, кто держит свод небесный, всегда падение. 

ЛАНСЕРЕ - Молчи, Саша, что ты ни скажешь, Логин оценит, как высокопарную романтику.

АЛЕКСАНДР - А я согласен с ним: я романтик, я высокопарен, я доверчив и всё такое прочее!

ЛАНСЕРЕ - Да? Так удиви Логина!

АЛЕКСАНДР - И без желания удивить, скажу, что я внушал свои чувства этому своду, этим стенам, этому зданию!   

ЛАНСЕРЕ - (игриво понимает ситуацию) Любопытно, какие такие чувства?

АЛЕКСАНДР - Это разгадает одно прекрасное создание во время своего венчания в этих стенах!

ШРЕТЕР - Не будем удивляться, мы это знаем, такие чувства скрыть невозможно. - Но мне кажется, что отец Камиллы - истый католик, он никогда не согласится… на эти стены. (Смотрит он на Камиллу, ища подтверждения)

КАМИЛЛА – (счастье в глазах и голосе) Согласится!

ЛАНСЕРЕ – Минуту! Я понял. (достаёт бабочку и повязывает её Саше) Камилла, накинь платок свой белый (она покрывает голову белым платком) Вот так. А теперь внимание (дирижирует свадебный марш, под который   они выходят из церкви)

5… Западная Армения, Эрзерум, 1908 год.

Венчание Абгара и Сатеник. Они сидят во главе стола, за ними - священник с крестом в руке, благословляет их.
За столом: отец Абгара, родители Сатеник: пожилые люди в эрзерумской одежде. На столе - скромная еда.
Слышатся звуки тяжелых шагов. Скрип двери, и в них - турецкий полицейский, Мазхар. Священник замолкает, напряженно смотрит на него. Все другие тоже.
 
МАЗХАР – (из-под бровей переводит взгляд со священника на молодых, на всех) Размножиться решили… мало вас тут… 

АРАМ – (подносит турку стакан вина) Сосед… 

МАЗХАР - Тише вы тут, не шумите. Вы, армяне, слишком шумные. (выливает вино, уходит)
    (Божье благословение жених с невестой получают шёпотом)

    6… Петербург, 1913 год.
Перрон Петербургского вокзала. Таманян наедине с собою, хочется расслабиться, но Некто, видно, большой чиновник, узнает его.

НЕКТО - Безмерно рад познакомиться с вами, господин… Таманов, верно?! Давно ищу встречи с вами. Я видел вашу работу: усадьбу графа Мусина. Нечто подобное и лучше я хочу заказать вам для себя.
(Без желания выйти из созерцательно-тихой оболочки покоя, Таманян вежливо улыбается)    
Позвольте спросить вас, пусть вопрос мой не покажется вам нескромным, вы и сейчас оттуда, снова от Мусин-Пушкиных?
  (Таманян улыбнулся, кивнул)
Я так и знал. А мое имение рядом, вы не видели? О, возможности для вашей фантазии просто безграничные!
    (Таманян признательно улыбается)
Ваша улыбка загадочна, она не говорит ни «да» ни «нет». Так я могу надеяться?

ТАМАНЯН – Извольте. Моё дело строить! Имения! По миру бродить и города городить!

НЕКТО - Прекрасно! Бродите по России: её пространства необозримы - творите, сколько сил хватит.   

ТАМАНЯН - И времени…

НЕКТО - Это верно: время сурово и безжалостно. Оно бессердечно, верно?

ТАМАНЯН - Представляется, у мира тоже есть сердце.

НЕКТО - Не знаю, где оно у мира, но ваше сердце, я уверен, в России, Александр Иванович?

ТАМАНЯН - В моём календаре время начинается с Ани.

НЕКТО - Простите… Ани?
  ТАМАНЯН - (с мягкой улыбкой) Ани, Двин, Звартноц… (видит Камиллу с
Лансере, Бенуа и Шретером) Простите! Я согласен! Найдёте меня!
(Лансере подхватывает саквояж из рук Таманяна,  Таманян обнимает Камиллу)               

ЛАНСЕРЕ – (смеётся) Не бойся, не убежит.

ШРЕТЕР - От Саши разве убежишь? Этакий фортификатор!

ЛАНСЕРЕ - Саша, я обещал нашему столпу логики Логину раскрыть твою тайну. Что скажешь? Камилла тоже согласна. И Николай Николаевич заинтересовался своим зятем. Ты обещал  мне. Что скажешь, когда встреча?

ТАМАНЯН - (глядя на Камиллу) Сейчас же!

КАМИЛЛА - Саша, ты же с дороги… не устал?

ШРЕТЕР - Да и поздно уже.

ТАМАНЯН - Ничуть! Сказано - сделано, идем!

ЛАНСЕРЕ - Молодец, Саша, как всегда, верен себе. Что скажете вы, Николай Николаевич?      

БЕНУА - (улыбчиво) Я сначала полюбопытствую: где закалялась воля ваша, Александр? Мы, Бенуа, все из горнила Академии, а вы - откуда?

ТАМАНЯН - (разводит руками в стороны, вверх, весело) Откуда - не знаю: из дальней и очень давней дали, но куда - знаю (прорезает воздух рукой) - вперед, прошу вас, ко мне.

 7… В комнате Таманяна. Все поражены макет-панорамой вдоль всей стены

ШРЕТЕР - Да-а, зная Сашу, можно было бы догадаться.

БЕНУА - Но что это? Древнеармянское зодчество?   

ЛАНСЕРЕ - Это восторженная мечта Саши Таманова!

КАМИЛЛА - Это сердце Саши!

ШРЕТЕР - Судя по стилю - подражание традициям древней армянской архитектуры.

БЕНУА - Точнее, продолжение традиций. Мощно, монументально, кра-си-во! Но всё же - по чьему это заказу? Для кого?
        Таманян радостно прикладывает руку к сердцу.

ШРЕТЕР - Понятно, по заказу сердца.

БЕНУА - И всё же, что это - архитектурный этюд?

ТАМАНЯН - (помолчав, негромко) Это столица Армении.

ШРЕТЕР - Что? Как это? Какой Армении? 

ТАМАНЯН - Моей! Нашей! Приглашаю: через годы встретимся там!

ШРЕТЕР - Не понял: где, как? 

КАМИЛЛА - В Армении, в Сашином Ереване!

ШРЕТЕР - Но, Камилла, Армении… нет. Есть российская губерния. Так потратиться ради фантазии? Или это всё-таки заказ, хорошо проплаченный, а? 

ЛАНСЕРЕ - (с упреком) Логин…

КАМИЛЛА - (с нежностью, прислонясь к мужу, восторгаясь им) Эту комнату Саша снял еще в годы студенчества, на скромные средства за ремонт церкви.

БЕНУА - Надо понимать, это и есть ваша тайна, Александр? Но… реально вы здесь, а Армения… вообще, она есть? И… для кого?

ТАМАНЯН - (глядя на Камиллу, как в любви объясняясь) Армения?! Есть. Была. Для армян! Для мира! Её ещё будут знать! Я буду строить Армению!

БЕНУА - Отсю-да?

ТАМАНЯН - (как бы про себя, но глядя на Камиллу) Я буду жить в Армении.

КАМИЛЛА - (поддерживает его) Мы… будем жить в Армении. 

   8…  Западная Армения. Эрзерум. 1913 год.
Армянская церковь. Турецкие полицейские расстреливают её,    она ещё звонит - взывает к Богу, но вот сбит крест с неё, и она умолкает

МАЗХАР - (в бешенстве) Эй вы, армяне! Вы, никогда не образумитесь! Огонь любите? Вот вам, получайте! (зажигает ком пакли и кидает его в окно) Это вам лично от меня!
(Внутри церкви слышны кашель, голоса. Здесь и Арам, и Абгар с Сатеник)  

МУЖЧИНА - Я не хочу, я не хочу сгорать заживо! Откройте дверь, выпустите меня, я хочу умереть на улице!

СВЯЩЕННИК - Терпение, сын мой, терпение, какой-нибудь выход найдётся, кто-нибудь поможет, Бог не оставит нас без помощи.   

МУЖЧИНА - Какой Бог? Какой Бог? Этот? (срывает с себя крест, даёт его священнику, тот целует крест и осеняет им его молится. Мужчина с криком мечется.   

АБГАР - (ловит его за шиворот, хлопает по щеке) Замолчи, нечестивый, посмотри, дети и женщины тебя боятся больше, чем турок, больше, чем огонь.       

МУЖЧИНА - Но почему, почему, Абгар? Мы же столько лет жили вместе, мы же соседи? Почему? Зачем? 

АБГАР – (прислоняет его к стене, жалея, гладит по голове) Постой вот так. Держи голову выше. Вспомни, если забыл, что ты армянин, вспомни и не кричи.
  (Появляется Мюнир-бей)
МЮНИР-бей - (Мазхару) Огонь развели. Погреться решили? А зимой что?

МАЗХАР  – А зимой (смеётся) Дров много, Мюнир-бей, на всю зиму хватит! Город греем, заодно и сами греемся.

МЮНИР-бей - Ну, смотри, сам знаешь. Подойди ближе. Мне сейчас очень каменщики нужны и кладчики, понял? есть у тебя такие? Может там, внутри? Вспоминай, да побыстрей, мне срочно нужно.

МАЗХАР – Среди армян, бей, каменщику как не быть, есть, конечно.  Двух я точно знаю, отец с сыном. Там они, внутри.

МЮНИР-бей  - Чего ж ты медлишь! Выведи! Сгорят же!

МАЗХАР - Не сгорят, бей, армяне сами, как те камни, что очень огонь любят.

МЮНИР-бей – Дай их мне! Скорей! Знаешь же, в долгу не останусь. Захочешь, потом верну их тебе назад.

МАЗХАР – Да мне они не нужны. Я подарю их тебе, даром отдам (идёт, кричит в
окошко) Ара-ам! Эй, Абга-ар! Слышите меня? Отзовитесь, если хотите живыми остаться! Арам, черт тебя побери, подай голос!

САТЕНИК – (тихо) Отзовись, отец!

АРАМ – (качает головой) Голос мой огня не потушит, дочка.

МАЗХАР – Слушай, Арам, Мюнир-бею каменщик нужен. Выходи, жив останешься.

САТЕНИК   – Видишь, отец, тебя пощадят!

АБГАР  –  Выходи, отец. Бог милостив.

АРАМ  – А вы? А все они? (громко Мазхару) Я тебя, сосед, слышу. Выйду, если и ты меня услышишь.  Слышишь Мазхар, ты меня понял?

МАЗХАР – Чего кричишь? выходи! Тебе повезло: бею строители нужны!

АРАМ – Выйду только со всеми вместе! Ты понял, Мазхар, остальные тоже со мной!

МАЗХАР – Остальные что, тоже, что ли, строители?

АРАМ  –  А то ты, Мазхар, не знаешь, что армяне все - строители!

МАЗХАР – Нет, только сын твой пусть с тобой выйдет. Слушай, чего тебе ещё надо? Выходите оба! Сгорите ведь.

АРАМ  – Нет, Мазхар, только все вместе.
(Мазхар вопросительно смотрит на бея, тот кивает).

МЮНИР-бей – Пусть все, чёрт с ними, потом сам разберёшься.

МАЗХАР – Ну, ладно, (потирая руки, подмигивает бею) я согласен, выходите все, да быстрее

САТЕНИК – Им доверять нельзя.

АБГАР – А здесь мы обуглимся. Небольшая, но всё же надежда есть. 

АРАМ - Что будем делать, сын? 

АБГАР - Верить им нельзя, но другого выхода у нас нет, соглашайся, отец.

АРАМ - А ты, батюшка, что скажешь? (священник закивал головой, осеняя всех его крестным знамением) Слушай, сосед, скажи Мюнир-бею, если с кем из нас что случится, на меня может не рассчитывать. Ты меня понял, Мазхар?

МАЗХАР - Да понял я, понял, конечно, понял, обещаю…

АРАМ – Мазхар, мы с тобой давние соседи, твоё обещание, что текучая вода, пусть бей обещает.

МАЗХАР – (волчком крутится вокруг бея) Слыхал, да? Я им еще покажу себя, я покажу! Но и тебе я удивляюсь, Мюнир-бей: послушай, между нами говоря, вот зачем тебе еще один дом? их же у тебя во сколько (проводит  большим пальцем по своей шее), я же знаю. Я вот золото люблю, а ты - дома: в Стамбуле у тебя - дом армянского адвоката - во! (выставил большой палец) В Трапезунде - дом от грека-священника тебе достался, в Чанахкале - дом армянского купца, в Ване - дом коренного ванца, и в Эрзеруме - во! дом сосланного армянина! Видишь, я всё знаю. Ну, зачем тебе еще? Оставь этих мне.

МЮНИР-бей – Отойди (отводит его от себя, кричит) Ээ-эй, это я, Мюнир-бей, даю тебе и вам всем слово! Работы у меня много, и жить будете много, хорошо жить будете!

САТЕНИК – Поверим, отец? (Абгару) А что будет с нами потом, когда вы закончите у него работу?

АБГАР – Душа моя, об этом само Потом за нас думает, нам невозможно заглянуть вперёд. Пойдём.
  (Мазхар выводит и подводит Арама и Абгара с Сатеник к бею)

МЮНИР-бей - Говорят, у тебя искусные руки, мастер Арам! Ты доволен?

АРАМ - Чем, своими руками или твоими словами?

МЮНИР-бей - Ты меня не понял. И не дерзи мне. Я хозяин своего слова, это ты понял? 

АРАМ – Я знаю, что у слова Мазхара - два хозяина. Прости, бей, силу слова твоего я ещё не знаю.

МАЗХАР – (откашлялся, плюнул) У вас, армян, язычок едкий. Мы его поэтому время от времени подрезаем.

МЮНИР-бей – Это да. (Похотливо улыбаясь) Зато невестка твоя, Арам, вкусная очень. (Абгар поднимает кирпич, Сатеник удерживает его, Арам отбирает кирпич) Горячий ты. Из огня вышел? Ничего, остынешь. Столько лет живете с нами, а прятать себя - от нас не научились. (Мазхару) Приведешь их всех ко мне в новый дом. Поработают, потом увидим. (Ушёл) 

МАЗХАР – (тычет пальцем в живот Сатеник) Хотя бы об этом подумали, дураки. Один час даю вам, вернусь за вами. 

АБГАР - Никакого терпения больше, отец. Там в горах ребята есть…

АРАМ – (указывая на Сатеник) И думать забудь.

САТЕНИК – Я с ним пойду, отец.

АРАМ - Ладно, попробуйте. Может, получится. Скажу, что плохо ей стало. Идите.

СВЯЩЕННИК – А я с тобой, Арам.

АРАМ – Нет, батюшка, ты там нужней. Иди. (Остаётся один)

 
    9… Петербург, 1915 год.
За окном под ветром мечется дождь, под стонами его в молчании сидят супруги Таманяны.

КАМИЛЛА – (тихо пытается вывести мужа из тревог) Не мучь себя, Саша. Ты бессилен, как и весь твой народ. (Обнимает его) Наш народ, Саша, наш! Но ведь нет ничего, что было бы в твоих силах.

АЛЕКСАНДР - Армения - одна из вен человечества. Вена вскрыта, кровь льётся на планету. Армения просит о помощи. А мир молчит. Почему?

КАМИЛЛА - Молчит и всё твоё окружение, Саша. Почему? Почему не обратиться к Горькому? К Блоку? К Мариетте Шагинян? Все как воды в рот набрали.

АЛЕКСАНДР - Крови боятся все.

КАМИЛЛА - А ты говорил: человека созидает Человек. Говорил, что интеллигенты-созидатели всегда идут впереди всех. Я иду за твоими идеями, Саша, но мне тоже страшно… за тебя, за нас, за твоё дело. Азия - совсем другая сторона, такая варварская. А тебе еще столько предстоит сделать. Может, уедем, а?

АЛЕКСАНДР - Уедем? (подходит к столу с макетом, переставляет от церкви одно здание к другому, утирает слезу) Целый народ, единокровные братья мои и сестры… гибнет моё будущее…

КАМИЛЛА - (растеряна сама, утешает его) Твоё имя знает вся Россия.   Твоя кандидатура выставлена на выборах в академию… (сжимается под его укор-взглядом) Если бы каждый строил свой дом, не покушаясь на соседа, если жили бы в согласии, если бы одни уважали веру другого…

АЛЕКСАНДР - Людей расталкивает их разная вера? (утирает снова слезу) Будущее всего человечества?.. Камилла, ты можешь уехать. Я потом, за тобой.

КАМИЛЛА - (утирая щекой своей его слёзы) Ты же знаешь: я никогда не оставлю тебя, как и ты - не уйдешь же ты от самого себя. Саша, твоя страна - наше с тобой общее будущее! Я же часть тебя, родной мой! Слышишь, дождь тоже с нами. Сегодня. А завтра - он же перестанет?!

АЛЕКСАНДР – (захлебнулся в признательности ей) Камилла…

 10… Западная Армения,  ущелье Кемахи, 1915 год.

АРАМ – (смотрит вниз) По краю ущелья гонят нас, дурное задумали. Народ наш весь согнали с мест родных: старики, женщины с детьми… (слышно, как просят матери: Воды... детям воды... пить.)

МАЗХАР – (подходит) Чего стали? Надоели: жара, пыль, вы, всё на свете… кончать вас надо к черту…

АБГАР – Воды бы немного.
 
МАЗХАР - А я, думаешь, не хочу? (утирает пот с лица) Черт, вас еще много, вам воды много надо. Слышишь, внизу там, вода как шумит? Вас зовет. Там воды много, всем будет. Сейчас организую.
(уходит, слышны крики падающих в ущелье и окрик:
«Что делаешь, скотина? Детей пожалей!»,
и… выстрел, один, другой… и голос Мазхара:
Там воды много, хватит вам всем.

САТЕНИК - Обманул нас бей. Дом мы ему построили, и больше не нужны. Навстречу смерти идём.

АРАМ - Завтра мы им опять пригодимся. Искать ещё нас будут.

АБГАР – Сказал, в горы уйдём. Не успели. Смотри, отец: их всего-то четверо… если мы с тобой…   
(Слышно Мазхара: Ну, кому ещё пить хочется? Кому ещё вниз хочется? Ааа, молчите. Двигай, давай, двигай. Жара такая, чёрт.)

АРАМ - Они вооруженные, сын, не ввязывайся. Да и что потом?

АБГАР - Мы мужчины, отец, должны ввязаться, нападём. В наших горах места много.

АРАМ - Их не четыре, мы окружены со всех сторон. Они своё дело знают.

АБГАР - А мы должны знать дело своё: в горах наше место сегодня.

АРАМ - Прошу тебя, не…

МАЗХАР - О чем это вы тут шепчетесь?   

АРАМ – (прикрывает собой Сатеник) О жизни, сосед, о тебе, сосед.      

МАЗХАР - Пить ей что ли, да?

АБГАР – (становится рядом с отцом) Нет, нет!

МАЗХАР – (оглядев мужественного Абгара) Ладно, ладно, мы ведь тоже люди, понимаем… (резко кидается меж ними, сталкивает Сатеник вниз и отскакивает)   

АБГАР - Аа-а! (рычит Абгар, с отцом они заламывают Мазхару руки назад, кричит) Армяне, сопротивляйтесь, армяне, сопротивляйтесь!

АРАМ - (от выстрела Арп-Арслана падает) Аллах Акбар, сосед? 

АРП-АРСЛАН - Аллах Акбар! Отпусти его. Не знаешь разве (топает ногой), где я ногу поставлю, то всё моё! Всякую мелочь вашу: дети, женщины, старики - всё, что не наше - уничтожу! мечом и огнем! Дурак, воображаешь, что где-то что-то принадлежит тебе? Хозяин всего тот, кто внутри себя трон имеет, - это я! Этот подох (от Арама направляет пистолет на Абгара), отпусти, говорю.
   (Абгар резко поворачивает Мазхара и прыгает с ним вниз)   
Мазхар! (кричит) Мазхар!

АБГАР - Мазхар внизу воду пьет! А меня удержали кусты моих гор!

АРП-АРСЛАН - Ах, ты… (стреляет вниз раз и другой, убегает и слышно его:) Ну, кто из вас хочет пить прямо сейчас? А ну, двигайтесь! Ближе к краю, ну же… (стреляет, слышны крики падающих вниз и – тишина. Спустя время слышны река и разговор, сначала на армянском)

ЧЕЛОВЕК - Грикор, смотри, в кустах - человек. (подходят, выводят Абгара) Ранен, окровавлен, но жив, слава Богу.

АБГАР - Свои... вооружённые… армяне… свои.

ГРИГОР - Свои. Хорошо, жив остался. А ты кто? Видать, армянин?

АБГАР – Армянин, конечно, кто другой в таком положении сейчас?

ГРИГОР - По виду ты парень крепкий.

АБГАР - Ружьё для меня найдется?

ГРИГОР - Был бы человек, ружьё добудем. А твоя семья…

АБГАР - Не только моя… наших много здесь осталось.

               
  11…  Петроград. 1917 год.

     В «Кафэ дэ Франсэ» - Камилла, академик Бенуа,  баритон Костанян,  Соколов, Щуко, Шретер    .

ШРЕТЕР - Друзья, назревают новые события. В стране…

БЕНУА - Нет, нет, нет, сегодня эта тема закрыта. Мы собрались совсем по другому поводу.

ЩУКО - Верно. Мы вновь у нашего друга «Кафэ дэ Франсэ». Это одна из наших первых работ, творение вдохновенной молодости, наша любовь. Тогда эти стены ещё не знали, что однажды один из его создателей станет вице-президентом Академии художеств! (Все радостно аплодируют)  

КОСТАНЯН - Почему мы и встретились здесь, да здравствует наш вице-президент!

ВСЕ – (встают, поднимают бокалы) Виват, виват, виват!

КАМИЛЛА - Я счастлива, Саша, всё замечательно!

СОКОЛОВ - Да здравствует наш друг-президент! 

ШРЕТЕР - Скажи, Александр, ведь ты и не мечтал когда-нибудь стать президентом той самой Академии, которая сначала отказалась тебя принять?! А сегодня мы все счастливы с тобой!   
(Костанян идет к роялю, играет «Застольную» Бетховена)

ТАМАНЯН - Друзья, счастья всегда ждут: оно же всегда впереди. Сегодня я внутри счастья: Академия - наш общий дом. Без вас многое не имеет смысла. Все мы чего-то стоим только вместе. Сама идея строительства возникла от стремления к единению: человек построил дом, чтоб собрать под его крышей родных; построил город, чтобы собрать людей в единое сообщество, что уже подразумевает мир, любовь… (улавливает смешливый взгляд всегда серьёзного друга Шретера и замолкает) 
  (Друзья понимающе переглянулись, засмеялись)

ШРЕТЕР - Нормально, Саша, сегодня подобный стиль допустим.

ТАМАНЯН - Это верно, потому что слово мое, друзья, как и весь я сам, ловит всплески счастья с вами и среди вас! Камилла этому - мой постоянный свидетель. Однако, позвольте напомнить, друзья: через два часа нам надо быть на собрании работников искусств в Михайловском театре.

КОСТАНЯН - У нас ещё час есть (поёт «Ай, вард»)
 

12… В зале Михайловского театра. Председатель (перед ним табличка) вице-президент Академии художеств А. Таманян.
Извне слышны выстрелы, пальба. В зале восторженность,           воодушевление, свистки, аплодисменты, возгласы.
- Долой монархию! - Да здравствует революция!
- Да здравствует народ! - Да здравствует Человек!
- Да здравствует свобода! - Братство! Равенство!

МЕЙЕРХОЛЬД - (на трибуне) Важно сохранить воодушевление. Опыт, многовековой, знает, что если люди с мозгами, забитыми сорной травой   революции, будут без конца размахивать револьверами, творчество снова уйдет в подполье, и останется пустопорожнее и фальшивое существование.
      (Его перебивают, освистывают, кто-то размахивает пистолетом)

ТАМАНЯН - (в зал) Товарищ, время пистолетов кончилось, спрячьте вашу игрушку. Вы, я полагаю, как большинство в этом зале, тоже человек искусства. Вы уже чувствуете себя на сцене, хотя роль для вас еще не написана? Полагаю, присутствующие в зале драматурги учтут стремление ваше, внесут вас фрагментом в свои пьесы, и вы еще сыграете. 
    (Зал взрывается смехом)
 Из зала - Да какой он актер? Он сторож! Пистолет ему еще очень даже нужен! (Зал захлёбывается смехом) Продолжайте, товарищ Мейерхольд.

МЕЙЕРХОЛЬД - Россия могучая не только политическим сознанием, но и тем, что она - страна искусства. Мы, работники искусства, с вами, товарищи, с трудящимися пролетариями и крестьянами. У нас одна задача: свобода жизни и свобода творчества. Мы с вами!
  (Аплодисменты, выкрики) 
Из зала - А ты кто будешь? К какой партии ты принадлежишь?
Из зала  - Верно, если буржуйской, то не с нами, врешь, значит!

ТАМАНЯН – Товарищи! Искусство партиям не принадлежит.
Искусство - явление божественное, оно путеводитель общества, оно позволяет  человеку проявлять свою сущность, оно учит людей любить друг друга!

Из зала -  Это хорошо, любить друг друга! Это я вот завсегда! 

(пытается продолжить) Искусство и душа имеют один источник.

Из зала - Какой такой источник? (хочет понять кто-то)
Из зала - Свободы! (поясняет ему кто-то)
Из зала - И любви! И любви! (надрывается женщина)

ТАМАНЯН - И любви, конечно, и любви. Мы, работники искусства - глашатаи любви. Мы все, как и вы все, призваны наладить в нашей стране новую жизнь, вы, люди, - её украшатели. 
Из зала  - А какая она, твоя страна? 
А у нас с тобой одна страна - Россия. В ней у каждого и свой дом имеется. Мой дом - Армения. А ваш? (Наклонясь к залу, спрашивает он  вопрошавшего, 
            тот аплодирует ему, зал подхватывает. Таманян продолжает)
Мы будем вместе обустраивать нашу страну, украшать её мы будем.
Из зала  - А как она, твоя страна, называется?
Из зала - А кто это мы?
Вы - это вы, товарищи, и мы - это тоже вы. Моя страна - Россия. И весь мир. И Армения. Я - мы, мы - я, Россия - Армения - факт, друзья! Ура, товарищи! Собрание наше объявляю закрытым. (Под «ура» покидает президиум).

13… Тифлис. 1917 год.
Вывеска у входа: «Армянское Артистическое общество». Идет заседание национального совета. Врацян за столом на сцене; предоставляя слово поднявшему руку, он называет его фамилию; говорят они из зрительного зала, где выкрики наскакивают друг на друга:

Из зала - Да здравствует свобода! - Да здравствует Революция!
Из зала - Да здравствует Россия! - Да здравствует Армения!

ВРАЦЯН - Мы свидетели восторженного воодушевления, с которым народы России встретили освободительную революцию. Осуществилась давнишняя мечта: нам, армянам, открыт новый путь: мы станем хозяевами своей судьбы. Контуры объединенной независимой Армении намечаются, но… странная ситуация: в стране разочарование, страна перед кризисом, механизм государства расстроен, сёла разваливаются, разложение на фронте… что же делать? Власть должна учиться демократии.   

БЕГЗАДЯН - Революция потонула в большевизме. Нам надо определить, как нам относиться к русской революции. Говорить о настоящем моменте, значит понять, какую революцию мы переживаем. Надо подумать, какую политику вести нам: наше это дело, или наша хата с краю? Если пройдет последнее, то армянство будет сожрано!

АМИРЯН - Мы впервые имеем возможность свободно выражать свои мысли. Армяне стали опорой русской революции инстинктивно, почему? Потому что армяне - хорошие российские граждане. У нас нет желания видеть Россию дезорганизованной. 

АНДРАНИК - За границей я получил телеграмму от Юденича и я выехал немедленно. Правительство не выполнило своих обещаний, обмануло нас. И я, и епископ Месроп достойны быть повешенными за то, что поверили обещаниям правительства.

ТОПУЗЯН - Мы романтики, и мы жертвы своей романтичности. У нас было завышенное мнение о себе: что мы могущественная нация, что мы сможем противостоять туркам. Дашнакцутюн стал подстрекателем и виновником всего этого, его бюро.  (Недовольство в зале)

ВРАЦЯН - О добровольческом движении свой приговор вынесет история. Нам же ясно, что это потому, что Турция выступила против наших союзников. Причина погромов и резни армян - это панисламизм. Турки в который раз обманули: обещали армянам защиту, но тех, кто поверил им - уничтожили. Никак не научимся мы им не верить.

ПАПАЗЯН - Движение добровольцев не причина, а повод для резни турецких армян. Христианское армянство - вот это преграда на пути осуществления идеи панисламизма. Сам армянский народ Турции расскажет об этом. В зале есть один из них, живой свидетель невиданных зверств. Он потерял семью, прошел ад, и, конечно, присоединился к добровольческому движению. (В зал) Абгар, где ты, покажись, поднимись сюда. (В зале вертятся, хотят увидеть Абгара. А он стоит в дальнем углу) Видите, как далек наш народ от политики. Иди же, иди сюда, Абгар, твое место рядом с нами.          
        (Абгар стоит молча. В зале тишина. Её взрывает кто-то нетерпеливый)
 - У тебя что, нет оружия?

АБГАР - (приходит в себя) Я каменщик. (В зале смех, крик)
Из зала -  Громче, не слышно!
Я каменщик! (кричит Абгар, зал затихает) И отец мой был каменщиком, и весь род мой - строители. В Эрзеруме много крепких домов мы построили. Отец мой верил туркам, и я тоже верил: мы же долгие годы жили вместе, рядом, соседями были. Я не взялся бы за оружие, мое орудие - резец и молот, но мою жену с моим ребенком, моего отца… много семей наших других на моих глазах… турки сбрасывали в ущелье Кемаха… меня тоже. Я хочу снова взять в руки резец и молот, хочу строить дома! Вот вы постройте Армению! А я для неё построю здания!
  (Зал стоя аплодирует, Абгар ошеломлён: это гимн мечты и единения!)

       14…  Армения. 1919 год.
Железнодорожный вокзал. Барышня в европейской одежде. Рядом на чемодане - чиновник: поверх мундира он укутан в какую-то шаль. То и дело вглядывается куда-то вверх. Слева от него туда-сюда ходит Месроп с перевязанной щекой: зубы болят. Справа от чиновника, с краю площадки, рассматривая старую каменную кладку, сидит Таманян. 

ЧИНОВНИК - Хоть бы какое-то подобие крыши было. Только рельсы говорят, что есть дорога, есть люди, есть жизнь. Холодное враждебное небо - вот она, крыша армянин       

МЕСРОП - Когда же будет поезд? И будет ли вообще?   

ЧИНОВНИК - А вам с какой стороны, и в какую сторону нужен поезд?

МЕСРОП - Мне сейчас всё равно, какая крыша, какое небо, откуда и куда поезд, лишь бы избавиться от этой моей зубной боли. И лишь бы согреться. У меня родственники и в Тифлисе, и в Ереване.    

ЧИНОВНИК - Только не в Ереван. Для меня это хуже зубной боли.   

МЕСРОП - Почему же так? 

ЧИНОВНИК - Это не место для проживания: и друг от друга бегут, и крыши над головой нет. 

МЕСРОП – Видать, нехороший ты человек. Крышу ставят люди. Знаешь, какие? Посмотри, такие, как эта барышня!

ЧИНОВНИК – (смотрит на барышень) Барышни как барышни, ничего себе, так…

БАРЫШНЯ - Господин Месроп, не надо. И ему не надо.

МЕСРОП - Это верно, ему не надо, он не поймет. Другим скажу: с 15-ого года эти барышни и другие, как они, в стране без крыши, под пулями собирали ростки, рассаду…

ЧИНОВНИК - Проростки пшеницы что ли? Зачем? 

МЕСРОП - Ростки - это дети! Армянские дети, которые станут народом. Барышня Александра из Москвы, а барышня Гаянэ из Петербурга.
(При слове «Петербург» близким повеяло от девушек, и Таманян посмотрел на них. Это понравилось Месропу и вдохновило его)
Они выкупали армянских детей у турок и курдов и размещали их в приютах… чтобы не исчезли армяне, чтобы продолжилась Армения.

ЧИНОВНИК – У каждого - своё дело. Мне не надо собирать ростки, чтобы иметь крышу (смотрит на Таманяна, ища поддержки, не находит, отворачивается). Так что, господа, не вернее ли убраться из этого проклятого места, хотя и это не так просто?

МЕСРОП - (сквозь зубы) Просто, это очень просто: скоро будет поезд, и  вы уберетесь отсюда.

БАРЫШНЯ - Господин Месроп, будет вам, оставьте.

МЕСРОП - Согласен, барышня, ну, его. А говорят, что в Америке нет зубной боли, это правда? А вы, господин (обращается он к Таманяну) вы в какую сторону?

ТАМАНЯН - Вы только посмотрите какая кладка, с каким искусством приложен камень к камню. Камень на людей не обижается, он тоскует по их рукам, он жаждет лечь в основу стен их домов и дворцов.

МЕСРОП - Господин, вы куда едете? (громко почти в ухо Таманяну, решив, что он глухой)

ТАМАНЯН - (с улыбкой) Я? Ааа, я в свою, господин Месроп, в Ани. Да, да, в Ани!

          15…  Ереван. 1919 год.

ТАМАНЯН – (смотрит на Арарат, тихо) Арарат! Всё величие являешь мне. Здравствуй, патриарх! Ты в моих мыслях и душе всегда такой, каким сейчас тебя я вижу. У нас с тобой одна память, и мы оба сейчас с тоской смотрим друг на друга. Избранница Божья, величавая и простая, с легендарной биографией, хочу быть достойным тебя.
(Лицом к залу) Ереван. Провинциальный городишко с неприглядными домами. Кривые улочки, глинобитные дома. Вот-вот обвалится стена вон того дома: старые опоры едва поддерживают её. Ватага малышей возле заваленных мусором ворот. Жуют что-то, что там? (вглядывается) Не то шкура, не то остатки шерсти (горестно вздыхает). А вон, по улице Астафьян волы тащат телегу. Залатанная тряпка не достает до низу ноги торчат… (мягко) Эээ-эй, товарищ, что это вы везете? 

 ЧЕЛОВЕК - Видать новый человек ты в наших краях… трупы везем, господин, трупы армян. Сегодня 40, почти все дети.

 ТАМАНЯН -  Сам Арарат не знает, как долго будет длиться беда народа моего.

КАДЖАЗНУНИ - Александр Иванович! Как раз хотел видеть я вас! (протягивает руку в приветствии) Не думаете ли вы, что наша встреча, как и всё в этом мире, предопределена?

ТАМАНЯН - Думаю. Но при одном условии: в предопределении есть созидательный труд человека.

КАДЖАЗНУНИ - Именно так! Страна наша только родилась - ей нужна нянька! Есть острая нужда в людях: инициативных, творческих, подвижники нужны! Члены правительства есть, да, есть: власти хотят все. Но один ищет в ней свою выгоду, у другого ума чуть-чуть, а руки, у-уу, загребущие какие, у третьего тщеславия много, но лени еще больше, у четвертых нет осознания важности своей миссии, их тоже порабощает быт, быт… непостижимо таинство существования нашей нации. Я, кажется, чуть поустал, - результат бессонных ночей.

ТАМАНЯН - Это и мне знакомо. Может, нация есть результат непрерывного движения? Останови движение - и нация исчезнет?

КАДЖАЗНУНИ - Движение? Какое? От одного геноцида к другому, от него к… но - это шанс!?

ТАМАНЯН - Шанс. Если с нами будем мы сами. Талант, идея, самопожертвование, воображение - да, да, да. Но еще и преданность: и делу, и друг другу. И строить надо! Много строить: правительственные здания, дома для беженцев, школы, пути сообщения!

КАДЖАЗНУНИ - Для всего для этого нужны деньги. А у нас богатых (разводит руками), и страна нищая. Для меня, Александр Иванович, ваш приезд в Армению - важное событие.  У нас много общего: я тоже архитектор, и я тоже хочу строить страну. Конечно, я не безумец: вы же вот тоже оставили уютную среду, знаменитых друзей. И ваша жена, англичанка, отказалась от всех своих благ, приехала с вами в разоренную, голодную страну, вот - нас уже трое! Такова уж судьба и призвание армянского интеллигента. Надеюсь, вы не очень разочарованы.

ТАМАНЯН - Нет, конечно: наконец-то, у нас есть независимая своя страна. А у неё есть такие красавицы женщины-матери (портрет молодой кормящей армянки проплыл пред глазами)! Моя мечта соответствует им: наш город должен быть красивым! 

КАДЖАЗНУНИ - (берет Таманяна под руку, подводит к залу, как к окну) Вот всё, что мы имеем. Это вам вся наша столица. Безотрадная картина:   всего-то 60 000 человек в городе, а больных -  2000… вам не страшно? 

ТАМАНЯН - Страшно. Потому я здесь.

КАДЖАЗНУНИ - Врачей нет, санитаров нет, лекарств нет, больниц нет, бани топить нечем, мыла нет… вши есть, - не страшно?

ТАМАНЯН - Страшно.

КАДЖАЗНУНИ - В Тифлисе наложили арест на наши деньги. Железная дорога разрушена. Не страшно? 

ТАМАНЯН - Очень. Обидно и больно.

КАДЖАЗНУНИ - Лошади падают от голода, волов забивают на еду, солдаты не одеты и голодны. Тревоги, бессонные ночи. Конечно, устаю, но… тысячи сирот, тысячи беженцев, бездомных, умирающих на глазах, - вот оно, наше положение сегодня. Труд, выносливость, единомышленники - да, да… но столько «доброжелателей», мешающих… всё-всё - я больше не стану спрашивать, страшно ли вам: раз приехали, значит, не испугались. И я верю: она у нас будет, наша страна, будет… или мы - фантазеры?

ТАМАНЯН - Конечно. Мы же от Великого Фантазера, в которого поверили и верим. Мы же помним своё прошлое, значит, можем верить и в своё будущее.

КАДЖАЗНУНИ - Браво. И столица у нас будет? 

ТАМАНЯН - Будет. И страна будет, раз у неё уже есть вы: первый премьер-министр первой Республики Армения!   

КАДЖАЗНУНИ - Да, Таманян! Между нами есть сходство: Абовян, Нждэ, Туманян, вы…

ТАМАНЯН - И вы, Каджазнуни!

КАДЖАЗНУНИ - Да, мы. Но с четырех сторон мы схвачены за горло, надежды на помощь никакой. На обломках рабства - верховенство духа, независимую страну? Так будет, господин председатель строительной комиссии?

ТАМАНЯН - Именно так! Будем города городить в нашей стране, и люди будут! Будем работать. Национальная культура - важная часть тела страны, а страна сегодня разодрана и рассеяна. Нам предстоит исцелить её и слить воедино. Сегодня мы с вами уже строим наше завтра. Симонсон через час будет в Грузии, Тифлисе и Батум: будет вести переговоры с фирмами, добудет всё необходимое для строительства. Айказян уже к утру сообщит о состоянии Технического общества. Погосян готовит доклад о состоянии реализации проекта новой железной дороги Карс-Алагяз-Батум. Саркисян  завтра же обстоятельно доложит о положении дел в Комитете охраны древностей. А нас с вами ещё и Ани зовет! Да-да, Ани, тысячу лет длится её беременность: рождение новой столицы не-из-беж-но! И Ереван родится красивый, европейский, но - нашенский! Работать будем! Будем работать!

КАДЖАЗНУНИ - Го-ро-дить-ся будем! (Смеются над каламбуром,   уходят)

16…  Таманян на стройке, задерживается возле каменщика

ТАМАНЯН - Добрый день. На руки твои засмотрелся. (Громче) Говорю, добрый день!

АБГАР – (не подымая головы) Здравствуй.

ТАМАНЯН - Вы каменщик или солдат, почему в военной форме?

АБГАР - Военный.

ТАМАНЯН - (улыбчиво) Почему же мучаетесь с камнями?

АБГАР - (усмехнувшись) Какое же это мучение, господин интеллигент?    Хороший камень! Живой, в нем душа есть. Он позвал мои руки, и потому я здесь.

ТАМАНЯН - (протягивая руку) Я Таманян, а как вас зовут?

АБГАР - (поглаживая камень) Абгар.

ТАМАНЯН - Абгар… (припоминая) Абгар? Камещик?

АБГАР - Каменщик. Но сейчас – война.

ТАМАНЯН - Война. А строить город - это тоже бой.

АБГАР - Когда-то, почитай, весь Эрзерум мы построили. Проиграли.

ТАМАНЯН - Нет. Мы во многих городах много строили. А вот теперь пришла пора у себя строить. Столицу новую возводить будем, Абгар. Пойдешь к нам? Руки твои очень городу новому нужны.

АБГАР - Армии они тоже нужны.

ТАМАНЯН - И то верно. Но твои руки, ты же сам говоришь, камень любят?! Иди к нам!

АБГАР - (улыбаясь) Слова твои, товарищ Таманян, ласкают душу.

ТАМАНЯН - (записал и протянул ему листок бумаги) Так ты приходи по этому адресу завтра. Вопрос армии мы урегулируем. Будем вместе работать: город наш строить будем, договорились?

АБГАР - Я же армянин: если ты работаешь, я рядом стану.

ТАМАНЯН - (протянул ему руку) Молодец! Спасибо тебе! (Уходит)


17… Таманян в мастерской. Размышляя, он мысленно бродит по стране: за ним на экране сменяются кадры…   
Звартноц… развалины. Образ родины - самое сильное в памяти. Нет, не сломлена воля народа: быть, быть, быть!
Рипсиме… сама по себе - строение: у неё своя композиция, своя фактура, свой возраст.
Ошакан… Духовное и материальное связаны. Что помнит человек? Своё детство. На пространствах мира в бурях и водоворотах изначально жил и действовал дух армянский.
Гаянэ… Неисчерпаемо упорство народа сохранять: иметь, иметь, иметь.
Эчмиадзин… Каждый камень, каждая травинка вносят свою лепту в общее целое. И это общее целое веками высекало облик и характер армянина.
 (На стук в дверь - открывает)
А, Микаэл Шахназаров, верно? Входите, пожалуйста.

МИКАЭЛ - Здравствуйте. Озяб я, холодно. (подходит к печке, трогает её) Холодные. Пока шел к вам, всё смотрел на библейскую гору нашу. И сама    сиротливая, и до нас никакого дела ей нет. Холодная сама и меня в озноб вгоняет.

ТАМАНЯН - А меня окутывает теплом. Но о другом сейчас я: жена моя   с детьми сейчас в дороге. Как думаете, господин Микаэл, это очень трудно: добраться в Ереван из Анапы?

МИКАЭЛ - В Ереван? (Оглядывает обстановку вкруг себя) В Армению, к архитектору Республики - сюда? Добраться-то можно, но зачем? Удивляюсь я вам, Александр Иванович, не жалко их?

ТАМАНЯН - (в упор смотря на него) Простите, вы архитектор? Где мы с вами познакомились?

МИКАЭЛ - (чуть растерян) Не помню. Архитектор. В Петрограде или в Москве, может, во МХАТе, у меня и в театре много знакомых. А может, в доме Бенуа? А что?

ТАМАНЯН - А вы к окну подойдите, посмотрите, не на библейскую гору, нет, на будку нужника.

МИКАЭЛ - Так и я вот об этом. Мы с вами оба…

ТАМАНЯН - Мы с вами оба, но по-разному. Вы, кажется, офицер?

МИКАЭЛ - (насторожённо) Да.   

ТАМАНЯН - И вы по своей воле явились в Ереван?

МИКАЭЛ - Я? По своей воле?

ТАМАНЯН - Я вспомнил ваши призывы спасти Родину.

МИКАЭЛ - Так, то ситуация требовала. Я, знаете ли, фаталист. Меня преследует рок: куда ни пойду - всюду айсберги. С детства еще, во сне: куда ни плыву, со всех сторон - айсберги, и я напрасно пытаюсь уйти от них, убежать.

ТАМАНЯН – Несчастный. Так сам бы подплыл к айсбергу, взялся бы за него, да и плыл с ним вместе, раз… фаталист.

МИКАЭЛ - Нет, нет, это кошмар! А кошмары (снова чуть брезгливо оглядывает стены и обстановку Таманяна) - это не по мне. Я хочу убежать от кошмара.

ТАМАНЯН - Убежать. Ум всегда в меньшинстве В Зангезуре Нждэ убеждал русских большевиков, что они на гибельном пути. Но к логике его не прислушались. Время всегда хочет хитрых действий: с одной стороны - мусаватисты Азербайджана, с другой - меньшевики Грузии, с третьей - турки, те, что быстро сменили фески на коммунарки. Армения осталась одна со своей способностью выживать… И далеко вы собрались убежать от кошмара?

МИКАЭЛ - Пока в Персию, а потом…

ТАМАНЯН - А потом… Ну да, покинуть страну легко: Нждэ открыл коридор в Персию. Но попасть в страну можно только с севера, там нейтральная зона: оттуда сейчас женщина с тремя детьми едет сюда. Не стану вас больше задерживать, господин офицер, прошу вас (приглашает его к выходу; закрыв за ним, прислоняется к стене, стоном выдыхая своё беспокойство) Камилла, родная моя, с детьми, Георгий, Маруся, Арочка, Камилла, а я не рядом (прикрыв лицо ладонями, опускается по стене на корточки)


18… Кавказ. Нейтральная зона. 1920 год. 
На стене: «Станция Санаин». Камилла, элегантная светская дама, быстро подходит к кассе, но дощечка на окошке о чем-то говорит на грузинском и армянском.

КАМИЛЛА - (к появившемуся человеку) Товарищ, скажите, пожалуйста, что тут написано? 

ЧЕЛОВЕК - «Меня здесь нет» написано.

КАМИЛЛА - Скажите, товарищ, когда прибудет ереванский поезд?

ЧЕЛОВЕК - (оглядев её, развёл руками) Сами поезда не знают, откуда пойдут, куда уйдут, никто ничего не знает. На Ереван, говорите?

КАМИЛЛА - Да, да…

ЧЕЛОВЕК - О-о-о, это трудно. Даже если будет поезд. А деньги у вас есть?

КАМИЛЛА - Немного, да…

ЧЕЛОВЕК - Нет, мадам, немного сейчас не хватит. Это нейтральная зона, нужно много. 

КАМИЛЛА - Сколько?

ЧЕЛОВЕК - Мно-о-о-го! (окидывая её взглядом, приближаясь к ней).

КАМИЛЛА - Понятно. Не надо (резко повернувшись, уходит)
(Затемнение. Разные голоса, хрип, храп стон, кашель. Рассвет. Слышится скрежет вагонных колёс. Камилла в панике выбегает, видит мужчину в пенсне (Сехбосяна) кидается к нему)
Это поезд?

СЕХБОСЯН - Поезд, мадам, поезд.

КАМИЛЛА - Пассажирский?! На Ереван?!

СЕХБОСЯН - Да-да, он самый.

КАМИЛЛА - (почти криком) Помогите, прошу вас! Я с детьми! Три дня мы здесь! Помогите, пожалуйста! Я еду к мужу в Ереван! Я жена архитектора Таманяна! 

СЕХБОСЯН - Простите, вы сказали, вы супруга нашего Александра Таманяна?

КАМИЛЛА - Да, да, прошу вас, помогите! Нам нельзя оставаться дольше. Я продала все свои драгоценности, чтобы купить лошадей с повозкой; продала их, чтобы купить билеты, три дня я с тремя детьми здесь в таком состоянии, пожалуйста, прошу вас…   

СЕХБОСЯН - Успокойтесь, мадам Таманян, прошу вас, это мой долг, конечно, я помогу вам. Я Сехбосян, и тоже еду в Ереван. Чем мне помочь вам?

КАМИЛЛА - Как, уже сейчас? Поезд прямо на Ереван?

СЕХБОСЯН - Прямо сейчас! прямо на Ереван! И прямо к Александру Ивановичу! И я вместе с вами. Где дети, вещи? 

КАМИЛЛА - (на ходу) Рядом, в кустах укутаны сидят. (Уходят. Слышны голоса и звуки отъезжающего поезда)


19… Александрополь, 1920 год 
                Таманян, Тораманян, Калантар в церкви.

ТАМАНЯН - Со времени нашего последнего посещения тут появились новые потери… проматываем наши шедевры. Небрежно обращаемся с нашими сокровищами

ТОРАМАНЯН - Не небрежно, а щедро, кажется, что еще сможем, что таланта хватит…

КАЛАНТАР - Вслушайтесь… слышите, голоса, слова? 

ТОРАМАНЯН - Тишину слышу.

ТАМАНЯН - Легкое дыхание Ани слышу.

КАЛАНТАР - (записывает что-то в блокнот) Потому что эти верные стены не оставили в себе ни бранного слова, ни злобного вскрика разных там Арп-Арсланов, Абусваров, Тогрилов - ветром их принесло и ветром унесло.

ТАМАНЯН - Корни у нас есть. Будет прочная земля под ногами - дела наши внушат уважение к нам, и на карте нас находить будут. В других местах нам пока делать нечего, я мечтаю иметь свой город.

КАЛАНТАР - Я верю, Александр, что так оно и будет. Раз мы вместе - всё у нас будет

ТОРАМАНЯН - По-моему, пора возвращаться, а то колдовство Ани сделает нас стенами рядом со своими развалинами.

КАЛАНТАР - Завидное состояние, Александр, любитель оперы, он восстанет в виде театра. Ты, Торос, в виде церкви, соберешь вокруг  себя весь город.

ТОРАМАНЯН - А тебе, конечно, достанется библиотека. (Таманяну) Александр, дорогой, я понимаю, тебя сейчас больше всего занимает твоя семья… я уверен, что они уже в Ереване.

ТАМАНЯН - Но, чтобы никакой весточки? Ниоткуда? Столько времени?

КАЛАНТАР - Аккуратностью мы не отличаемся и в нормальные времена.

ТОРАМАНЯН - Это ты так о себе. Вспомни: Камилла - английских кровей.    Обстоятельства, Саша, бывают далекие от пунктуальности.

ТАМАНЯН - Солнце уходит, оставим Ани, двинемся к Александрополю: (встрепенулся вдруг) чует моё сердце, может случиться чудо. У чуда вполне ощутимая фактура: вдруг они уже дома, а меня там нет. Поспешим! Поспешим ко мне.   
    (Таманян врывается в комнату и вбирает Камиллу в свои объятья) 

КАМИЛЛА - (палец к губам) дети спят. Саша, мы очень обязаны господину Сехбосяну.  Если бы не он, мы так и остались бы в Санаине. 

ТАМАНЯН - (протягивает руку) Благодарю вас, господин Левон! (Камилле) Ты должна знать: нас спас самый известный наш писатель - Левон Шант! Под этим именем господина Сехбосяна знает всё армянство!

КАМИЛЛА - Спасибо вам большое.

СЕХБОСЯН - Господи, как я счастлив вами! Ведь уверен, вы поступили бы так же на моём месте.

19… Ереван, 1920 год

Александр - над чертежами. Камилла к развешенному на верёвке детскому белью добавляет белую сорочку мужа. Тихо подходит, воздушно целует его в макушку и, пятясь, тихо отходит.       

ТАМАНЯН - (поворачивается к ней) И подумать бы себе не позволил увидеть дочь Эдварса, мою жену у корыта с бельём.

КАМИЛЛА - АЭдварс и подумать бы не мог о таком моём белоснежном счастье. Я же мать, Саша, мать четырех детей: трое малых и ты у меня – старший, большооой! По нашим-то, революционным временам, дело обычное: разницы меж людьми никакой нет.

ТАМАНЯН - Есть! Ты вот такая - единственная! На всем белом свете! И ты не знаешь, как я благодарю свою судьбу за тебя!

КАМИЛЛА - (обнимает его) Знаю, родной, я же тоже благодарю свою Судьбу за тебя.

ТАМАНЯН - Прости, я подумывал, что ты можешь продать некоторые свои украшения, но… 

КАМИЛЛА - Не некоторые, Саша, я их все продала.

ТАМАНЯН - Негодным мужем тебе я получился. И о чем ты думала, когда соглашалась?

КАМИЛЛА - И не думала, ни о чем, сразу была уверена, что нужна тебе, что счастливо разделю с тобой всё, всё… всё, кроме…

ТАМАНЯН - Продолжай, кроме… ?

КАМИЛЛА - Кроме Армении, ведь я ещё в Петербурге поняла: делить её мы не будем - она у нас с тобой общая, одна на двоих.

ТАМАНЯН - (откинулся в глубоком вздохе) Королева моя, умная любовь ты моя! Как же я благодарен тебе! Смотри, вот он - наш Ереван! Камилла, ты сказала, что нас у тебя четверо!? Ты так сказала, Камилла!?

КАМИЛЛА - (поняла радость его, подхватила) Так, но вижу: вас у меня пятеро!

ТАМАНЯН - Да, Камилла, потому что и у меня вас - пятеро! Устала ты. Поздно уже. Дети спят. Поди, родная, я немного ещё поработаю (подводит её к спальне, возвращается к Еревану на столе)
Спишь, мой любимый, мой дряхлый родич? Ты моя Судьба, мы одно тело, под нашей кожей пульс нашего будущего: ты уже оттуда приветствуешь меня в сегодня - велишь выдержать, выстоять. Твои сыновья по всему миру городят города, а ты - глухой угол мира; их города возвышаются горделиво, а от тебя пренебрежительно отворачиваются. Потерпи, родич мой старый: в каждой клетке памяти каждого твоего сына - зов твой домой! Один из них - вот я перед тобой. Я в себе умещаюсь уютно, потому что там есть ещё и ты! (Опускается на стул, двумя пальцами «шагает» по улицам города на чертеже. Но и пальцы устают, и голова опускается на них, и - он засыпает) 
 

20…ТАМАНЯН на стройке, подходит к Абгару, смотрит, говорит:

 А ты сегодня ел что-нибудь? (достаёт из-за пазухи свёрток, даёт ему: хлеб с сыром)

АБГАР - Нет, нет. Я ем один раз, только вечером.

ТАМАНЯН - То-то же вижу, у тебя и под кожей пусто. Ешь, говорю.
Не то голод твой войдёт в эти самые камни, которые ты обтёсываешь. Рухнешь ты, рухнут и эти стены. А это - первый университет Первой Армянской республики! Потом - Дворец культуры! Их стены должны быть сытыми, как дворец князя Щербатова, как галерея графа Татищева, верно?

АБГАР - Конечно, ведь их тоже ты строил!

ТАМАНЯН - Строил, да!  Не забудь, к вечеру жду тебя на Плани глух!
(Абгар смотрит вслед ему, опускается на камень, ест бутерброд) 


21… Ночь. Камилла зашторивает окно, за которым стрельба, и то приподнимет штору, то опустит: в беспокойстве она за Сашу: где он, как? Припустила огонь в керосиновой лампе на столе Саши.
  Стук в дверь. Она опасливо прислушивается.   

ТАМАНЯН - Это я.

КАМИЛЛА - Саша! (выдохнула, торопливо отдернула задвижку, он
 влетел в комнату: весел и возбуждён) Наконец-то! Я так беспокоюсь: на улице стреляют.

ТАМАНЯН - Стреляют. Прости, родная. Пуля меня не возьмёт. Выстрел, он, как присвист шута: унесет бессмысленность всю эту туда, не знаю, куда!

КАМИЛЛА - Ты так весел? Среди всей этой пальбы?

ТАМАНЯН - О, любовь моя, какой у нас город будет! Ты же знаешь, этот проект сидел у меня в спинном мозгу с самых студенческих лет!

КАМИЛЛА - Но… вокруг всё рушится…

ТАМАНЯН - Вокруг - не у нас! У нас талантливые ребята, Камилла, с ними всё у нас отстроится!

КАМИЛЛА - Но пока отстроится, Саша… куда идет твоя Армения?

ТАМАНЯН - Наша, Камилла, наша Армения! Куда мы её направим, туда она и пойдёт. А мы хотим вывести её на большую дорогу! Мы же так давно этого хотим… (Жалобно зазвенело от выстрелов оконное стекло) Сегодня в город вошла 11-ая Красная Армия.

КАМИЛЛА - До твоего Управления она еще не дошла?

ТАМАНЯН - Не до шуток, Камилла, не до шуток. Я-то занят своим делом, но вижу и слышу: людей вокруг беспокоит разное, и то одно, то другое застревает в моих ушах: одни ищут будущее с большевиками, других беспокоит судьба дашнаков и нашего правительства.   

КАМИЛЛА - Будто человек как вид исчезает. Мыслящий, нравственный, где он, Саша?

ТАМАНЯН - Думаешь, остался в доме Бенуа? (садится на диван) Иди, ко мне, Камилла. Нам исчезать нельзя, у нас ещё есть планы. Мы вместе, родная, мы выстоим.   

КАМИЛЛА - Выстоим, если не выстонем. (Садится рядом) Может,  уедем? Ведь рушится твоя первая независимая. Прости. Творчество в тебе - твоя сила, но и твоя слепота.

КАМИЛЛА - Прочь всё. Есть только ты и я. Вспомни, в Петербурге мы… (Приближающееся шарканье за окном переросло в грубый топот)

КАМИЛЛА - Что это? Слышишь? (приподымает штору, смотрит) В островерхих шапках. Красноармейцы. Штыки выставили, ведут арестованных. Куда их ведут? Почему ночью? Что это, Саша? Ты понимаешь?

ТАМАНЯН - (вглядывается в окно) Кажется, армия республики. Но… Абгар?! (вскрикнул и метнулся к двери. Камилла не успела ни понять, ни удержать его, осталась стоять у окна)

ТАМАНЯН - (хватает Абгара за руку, тянет к себе) Это мой работник! Он каменщик! Он не военный! 

СОЛДАТ - Назад! Прочь! Кому сказано? Уйди, дядя, не доводи до греха.

ТАМАНЯН - Сынок, это ошибка! Кто твой начальник, я скажу ему! Отпусти его, он строитель!

СОЛДАТ - Контрреволюционер он, дядя. Отойди, а то сейчас и тебя загребут.

АБГАР - Уходите, господин Таманян, вы не знаете их.

СОЛДАТ - Молчать! (ткнул прикладом его) Шагай! Я же сказал, уходи, дядя! (тычет в Таманяна прикладом, он падает, Камилла выбегает, поднимает  его, входят в дом)

КАМИЛЛА - Это уже не романтика, Саша, это безумство.

ТАМАНЯН - Ты верно уловила знак равенства меж ними: романтика - безумство. 

КАМИЛЛА - Ничего не понимаю: люди уничтожают друг друга - ради чего? Ради идей? Ради национальных целей? Просто из личных побуждений?

ТАМАНЯН - Всего понемногу. Извечный ход жизни: песок зыбучий и - строительство. Песок исчезает, а построенное остается. (Потирая боль в груди)   Страна остаётся,  народ остаётся, город мой…

КАМИЛЛА - Оглянись, Саша, сейчас, разве ты что-нибудь построишь здесь в такое время?

ТАМАНЯН - Строить всегда время. Одни камни разбрасывают, другие собирают - это процесс единовременный: старое ломать и новое строить.

КАМИЛЛА - Боже мой, родной ты мой, да с кем же ты строить будешь? Все твои друзья здесь потерпели поражение, в России тоже. Давай - в Европу? Тебе рады будут и в Лондоне, и Париже!

ТАМАНЯН - Нет, родная, я вижу, как выстаивает почти гибнущий мой народ. Может, это последнее усилие, и рассвет наш близок? Надо выстоять. 

КАМИЛЛА - Но это не слова архитектора. Не вижу логической основы, Саша.

ТАМАНЯН - Да, это слова Каджазнуни. Это слова армянина. Я подчиняюсь своей внутренней программе, её логическая основа глубже слов.

КАМИЛЛА - Логическая основа программы армянина…

ТАМАНЯН - Да. Я же у тебя ещё и армянин (говорит мягко, бережно,   но она отходит от него к окну. Больше некуда. Он подходит, обнимает.. Слышен одиночный выстрел. Другой и третий)

КАМИЛЛА - Мне страшно, Саша: что будет с нами, с тобой, с детьми?

ТАМАНЯН - Прости. Я эгоист: ты не должна была приезжать. Ты права: я должен отправить вас куда безопасней.

КАМИЛЛА - Нет, Саша, И без себя тебя не оставлю, и дети будут с нами, и никакой другой судьбе я тебя не отдам.

ТАМАНЯН - Камилла, а ты помнишь, кто назвал безумным кольцо моего объятья?! (Она пылко повернулась к нему)


22… Рассвет. Железнодорожная станция.      

СОЛДАТ - (кричит) Выводи! (Конвоир выводит арестованных, Абгар среди них) Всем сесть! (все, кроме Генерала, устало опускаются у стены. Абгар пристраивается у двери; над его головой Конвоир, который то и дело внимательно вглядывается в него)

ГЕНЕРАЛ - (с достоинством) Слава Богу, здесь не вся армейская элита армянской армии и добровольцев. Я постою, солдат.

СОЛДАТ - (орёт) Вы мне тут свои буржуазные замашки бросьте! Вот мы вас, сволочь националистическую, посадим, надо будет, и уложим! Сесть, я сказал! Кому по большой нужде приспичит, обращайтесь к красноармейцам, отведут, чтобы ваша дашнакская вонь не отравляла интернациональную среду! А помочиться если - потерпите, терпение - жизнь, верно? Бог терпел и вам велел, верно? (Довольный собой, хохочет)

КОНВОИР - (тихо) Абгар? Вроде ты?

АБГАР - Я, Саак. Я тоже тебя сразу узнал.

КОНВОИР - А ты-то как очутился среди этих?

АБГАР - А ты как к тем попал?

КОНВОИР - Так получилось. Судьба армянская: думал, я с ними против турок, поверил, а оказалось, заодно, запутался. Там, рядом с рельсами будка, видишь? Ну, что, пошли? (Абгар понял его и схватился за живот, мол, припёрло) Эй ты, а ну вставай, слышь, ты? Давай, пошли.

СОЛДАТ - (вслед им с другого конца стены) Быстро же его прихватило! От страха, конечно! Все вы, сволочи белые, страшитесь красной революции! Давай, убери вонь эту! (гогочет).

КОНВОИР - (в спину Абгару) Раскачаешь, оторвёшь доску задней стенки

АБГАР - (тихо) А ты? 

КОНВОИР - (решается) С тобой. (Громко) Живей давай, развонялся тут. 


23… Зангезур. 1921 год.
Таманян и Нжде с высоты обозревают дорогу, по которой идут  беженцы.

НЖДЭ - Мы понимали, что советская Армения продержится недолго…

ТАМАНЯН - Вся интеллигенция перебралась к вам, в горную Армению. Зангезур народ назвал нждэевской Арменией. Он стал убежищем армянского духа, его сердца, его мозга.

НЖДЭ - В Ереване, где надо скрывать ум свой и честность, уже нечего было делать. Надо было ещё спасаться и от голода, Зангезур и стал временным убежищем.   

ТАМАНЯН - Но я готов остаться: будущий Ереван мне виден отовсюду.

НЖДЭ - Нет. Ваш Ереван будет, если вы живы останетесь, и семья у вас, дети. Уехать, и немедленно.

ТАМАНЯН - Зангезур в роли парома? Через Аракс всех переселяете в Персию?

НЖДЭ - Спасибо, она принимает. Я бы сам стал вашим охранником. Надеюсь, здания ваши в надежном месте: в воде не утонут, в огне не сгорят?    

ТАМАНЯН - Все со мною, здесь и здесь (касается рукой лба и сердца): Опера, Центральная площадь, Северный проспект! 

НЖДЭ - Вот поэтому спасение армянской интеллигенции от голода и меча - это задача и моя, а не только «наша высокая историческая миссия». Храни вас Бог. Мне пора. Может, еще свидимся.

ТАМАНЯН - И вас храни Бог! (Нждэ уходит. Он спускается к Камилле)

КАМИЛЛА - Едем неведомо куда, Саша. Жестокую судьбу ты выбрал.

ТАМАНЯН - Не я, она выбрала меня. Я тебя выбрал, ты моя счастливая судьба.

КАМИЛЛА - А ты моя, я разделю с тобой всё, но это вот, всё вокруг - судьба наших детей? 

ТАМАНЯН - Сокровище моё, здесь много наших детей. Мария мечтала о приключениях, скажи ей, с нами это случилось – приключение.    

КАМИЛЛА - Ой, Саша, кажется, что не последнее.
(Снизу, с берега реки слышны и река, и плач, причитания и крики)
  Голос 1- Эй ты, горожанин, мать твою, только свою шкуру спасаешь?!
    Голос 2- Кто умеет плавать? Возьмите ребенка!

ТАМАНЯН - (вниз) Парни! Бурдюки нужны! Пойдите в ближайшее село, там раздобудьте их! Разыщите бурдюки! Чем больше, тем лучше! Надуйте их!
Голоса - Я понял! - Пойдем, найдем! - Надуем!)
 На каждый такой паром - женщин с детьми к берегу Персии!   


  24… Тавриз, 1922 год

ТАМАНЯН - (за чертежами, но не работается, и саз раздирает душу за окном) Господи, согласен, непостижима тайна твоя: тайна жизни и смерти, но дети, Господи, дети… они же для жизни… Дууушно.
  (Голос Марии - Папа, я так люблю приключения!)
Доченька моя… (хватается за голову) Всего лишь одно… жизнь - в одно приключение… (встаёт, ходит, распахивает ворот) Дуушно. (Входит Камилла, она беременна. Он чувствует её на груди своей, зарывается лицом в её волосы, плачет)


25… Армения. Гарни. 1922 год.
Панорама Гарнийских гор. Церковь Авуц-тар, село Гарни
Абгар, Саак, Геворк - седая борода, усы, маузер на боку, на
       плече - винтовка, на груди - крест-накрест ленты с патронами.
 
ГЕВОРК - Присядем, отдохнем. Я же из Гарни. Уходил, света в доме не было, похоже и сейчас нет.

СААК - Красная тьма объяла Армению - ни у кого света нет. Если б я не ушел в горы, моих, может, не тронули бы.

ГЕВОРК - И тебя, Саак, вместе с ними ещё как бы тронули.

СААК - Не сердитесь, скажу что-то: домой хочу, спуститься в село хочу. 

ГЕВОРК - Воля твоя. Только знай: верить им нельзя. На моих глазах они ребят-добровольцев топорами изрубили. А твои дела, Саак, им известны. Мне будет жалко, если… таких, как ты, немного в Армении осталось. Ну, как знаешь (вздыхает). Молчишь, Абгар. Или, может, ты тоже (с горькой иронией) домой хочешь? 

АБГАР - Я, брат, тоже уже не верю большевикам, как и туркам, но хочу пойти в село. Тут меня не знают, назову себя, скажем, Ованесом.

ГЕВОРК - Тебя, Абгар, чека везде найдёт, как бы ты ни прятался.

АБГАР - Да пока найдёт. У меня ремесло есть: каменщик я, строитель, моё дело строить.

ГЕВОРК - Иди, Абгар, воля твоя. Ованнес, говоришь? Иди. Только куда? И податься ведь некуда: одна половина твоей родины у турков осталась, а другая - у большевиков. Что ж, идите. Только не вместе - порознь. Да убережет вас крест от безбожников! Ступайте, зажгите свет в своих домах. 
(Обнимаются, прощаются, Саак уходит)
Ты, Абгар, в село войди со стороны Веди. Постарайся не попасть им в лапы. 

АБГАР - А ты сам как, брат? Останешься в горах?

ГЕВОРК - Мне больше некуда. Вот они родина моя - гарнийские горы: и и дом, и могила. Я слишком хорошо большевикам запомнился. Они оставили мне только один путь - сопротивление.

АБГАР - Спасибо Геворк, спасибо, брат. (Прощаются и расходятся)


26… Ереван. 1923 год.
                В кабинете  Александра Мясникяна

МЯСНИКЯН - Достижением политики большевиков будет мир в Закавказье. Армения - часть Закавказья, и ей впервые предоставляется возможность проявить всю свою потенцию. Армянские буржуа чувство родины уступили капиталу: строили везде, только не у себя. А нам сегодня надо строить новую столицу. Законы природы незыблемы: есть среди армян и те, кто думает о продолжении собственного семени.   

ЛУКАШИН - (опасливо оглядываясь) Ты, конечно, имеешь ввиду нас с тобой, мужчин? Ты же родился в России.

МЯСНИКЯН - В силу армянской судьбы.

ЛУКАШИН - Прошел сквозь огонь гражданской войны. Занимал высокие должности. Приехал в страну своих предков, большой человек здесь!             

МЯСНИКяН - Ты тоже уроженец России, и тебя тоже при-сла-ли в страну предков. Саркис, нового Перикла не будет… нам надо успеть.       

ЛУКАШИН - Надо. Таманян еще в Петрограде мечтал о своей столице.

МЯСНИКЯН - Мечтал и потому сейчас в Тавризе? Не выдержал вала девятого Революции?             

ЛУКАШИН - Не он, семья не выдержала. (Громко, кому-то невидимому) Сам он с первых дней принимал в революции активное участие вместе с Горьким, Шаляпиным, Мейерхольдом! (Тише) А сейчас он, я уверен, продолжает работать над планом Еревана.

МЯСНИКЯН - Звать его надо. Саркис, вы друзья с ним, тебе он поверит. Забили головы интеллигенции ужасами большевистских ловушек… как будто   другие лучше.

ЛУКАШИН - (тихо, озираясь) ХХ век раздувает мазутные лёгкие. «Тройка» заменяет инквизицию. Кто не успел убежать, тех… 
(Мясникян, оглядываясь, трясет ему указательным пальцем)
У Саши трезвый ум, я его знаю.

МЯСНИКЯН - Зови! Мы все должны собраться здесь. Сарьян уже в пути. Приедут и другие. Армения без культуры существовать не может!


27… Тавриз. 1922 год.

ТАМАНЯН - (влетает, размахивая письмом) Камилла, от Лукашина! Он председатель Совнаркома! (читает) «…обратись от моего имени в наше посольство, а я буду отсюда…»  Камилла! Нас зовут! Мясникян с Лукашиным! Армения! Ереван!

КАМИЛЛА - (она на диване, кивает в такт себе) Родина, Совесть, Истина, Добро! Ты не человек, Александр, ты - бог любви: любви ко всем и ко всему, и к делу своему, да! Но что могут они: Лукашин, Мясникян? Ты снова хочешь поверить большевикам? Лукашиным заменили Каджазнуни. Саша, мы оставим здесь её одну, её могилу?

ТАМАНЯН - Камилла, ты же знаешь, как утрата Марии разодрала мне душу, растерзала всю гармонию моих чувств… (резко оборачивается вкруг себя) Да, между ними были какие-то политические противоречия. Но Лукашин такой же армянин, он тоже думает о будущем Армении. Еще в Петербурге мы с ним одинаково представляли будущую Армению. Я знаю, что он с Терьяном по вопросу Западной Армении встречался и с Лениным.

КАМИЛЛА - А ты вспомни французские термидоры: они следуют за якобистами по пятам.

ТАМАНЯН - История не повторяется в точности.

КАМИЛЛА - Да, краски другие, только темные - всё гуще.

ТАМАНЯН - Ереван зовёт, Камилла! (читает) «…если сомневаетесь, приезжайте, чтобы определиться…» 

КАМИЛЛА - Я верю только тебе. Ты видишь Ереван европейским центром, но скорость твоей мысли опережает возможности Мясникяна. Ты щедро раздариваешь своё воодушевление - кому, Саша? Людей твоего круга там не осталось.

ТАМАНЯН - Я знаю, что Мясникян заново собирает всех! Ты увидишь их: Сарьян! Чаренц! Спендиарян! Тораманян! Коджоян! Они поддерживают мой генеральный план Еревана! Это такой круг…

КАМИЛЛА - Саша, ты мой круг, один-единственный. Я твой тыл, ты это знаешь.

ТАМАНЯН - (встав на колени перед ней) Знаю, родная, ты - один-единственный и самый надёжный (она гладит его по голове)
          

28…  Ереван. Апрель 1924 года.
В кабинете Лукашина. Таманян с указкой перед макетом на столе.
 
ТАМАНЯН - Конечно, расставаться с привычным больно, но не разрушив старое, не построишь новое. Чтобы родился Париж, была снесена четверть города; чтобы Германия получила Берлин были снесены целые кварталы; то же происходило в Вене, в Лондоне, в Риме, да и во всех крупных городах теряли по 80%, чтобы приобрести новые 100! Сейчас в Москве к масштабным работам готовится архитектор Щусев. Уроки истории учат и нас. 
Пространство под застройку города - это возвышенность с мягкой покатостью с севера на юг, это удобно для стока вод, для строительства коммуникаций. А зеленый амфитеатр будет способствовать эстетическому впечатлению от города, любви и гордости за него! Армяне всегда стремились быть частью общей цивилизации и всегда имели достойную себя столицу! Вот это - центр столицы. Несколько окраинных кварталов соединяются с ним кольцевыми улицами так, чтобы кратчайшим путем и в разных направлениях они все были бы соединены друг с другом. В каждом квартале, в здравоохранных целях, обязательны опоясывающие зеленые улицы и парки. Площадь центра протянется от бульвара до Дома культуры. Она будет административным центром: её окружат главные правительственные дома и учреждения. Это вот - проспект Месропа Маштоца, здесь и главный рынок. А это здание Оперы. Это - государственный театр. Это консерватория. Республиканский стадион. Эта улица - до железнодорожного вокзала. А эта вот ведет к ущелью Раздан.

ЛУКАШИН- Колос-саль-ная мечта! 

ТАМАНЯН - И как всякая мечта хороша будет, когда из области чувств перейдет в реальный факт.

ЛУКАШИН - Мечта, не подкрепленная финансами, фактом стать не может. (помолчав) Представляю, как сожалеет Камилла, что ты ограничил себя безвестным миру кусочком земли, когда талант твой мог бы поработать для человечества. Почему же вы…

ТАМАНЯН - Потому, что забота о своей стране то же, что забота о своей семье, и это тоже работа для человечества. И думаю, никакой Вельзевул не помешает нам.   

ЛУКАШИН - Будем думать. Мы с тобой знаем, что великие дела народа совершаются его меньшинством, но вспомни: Афины предали Сократа, синагога изгнала Спинозу, Иисуса, славу свою, распяли они же - свои.

ТАМАНЯН - (мягко, с улыбкой) Ты так серьезно о таком серьезном. Ну, знаем мы с тобой, знаем, что дорога к апофеозу лежит через эшафот. Но сравнения и не равны, и дело своё я делаю без оглядки, потому что не я выбрал время своего прихода в этот мир, не я выбрал себе страну и свое дело в ней, так что…

ЛУКАШИН - Я о другом, Саша. Ты реставрируешь церкви?

ТАМАНЯН - (живо) Да!

ЛУКАШИН - В безбожное время наше? Ну, не безумие ли это, Саша?

ТАМАНЯН - А ты вот произнеси: «Авва, Отче» - в любое время легче станет!

ЛУКАШИН - Так и произноси на здоровье, бог с тобой, при чем тут церковь?

ТАМАНЯН - Бог-то со мной, во мне, как мое «я». Но для народа важно, чтобы все наши «я» Церковь собирала вместе, воедино.

ЛУКАШИН - Так государство тоже их собирает. И заметь, делает это лучше.

ТАМАНЯН - И хорошо: помогая друг другу, оба будут как одно, как у луны - две стороны, а она - одна!

ЛУКАШИН - Может, скажешь почему же за столько веков идеи Христа не победили?!

ТАМАНЯН - Может, потому, что человеческому роду никак не удаётся подняться выше среднего уровня, а идеи Христа - это чистое сердце, братство и дело. А человечество погрязает во фразах.
 
ЛУКАШИН - (громко) Большевики сильны и в идее, и в делах! (почти на ухо Саше) Восхитительная теология, но боюсь, жертвой одной такой беседы с тобой могу стать и я.

ТАМАНЯН - (оглядывается) Нас не двое?

ЛУКАШИН - (шепотом) Ещё и четыре стены.

ТАМАНЯН - (шепотом) Поменяем тему? (Громко) У народа задача - жить! А у детей народа - обязанность: строить! и складывать поэмы о своём Строении!

ЛУКАШИН - И о его Созидателе!?

ТАМАНЯН - (весело) А это, друг мой, дело твое, и заметь - государственное! 

ЛУКАШИН - (громко) Однако, пошутили и ладно.

ТАМАНЯН - (тихо) Так мы шутили? (громко) Не зря же разрушили монархию?

ЛУКАШИН - Са-ша, пойдем. (Тушит свет)

    29… Ереван, 1925 год, у церкви

ТАМАНЯН - (гладит стену) Хорошая работа! Можем же мы талантливо продолжать дело наших предков! 

АБГАР - (работает с камнем) А мы не другие, мы и есть и эти самые предки, и их продолжатели.

ТАМАНЯН - А последователи у тебя есть?

АБГАР - И ученики талантливые, и последователи: внутри работают, получше моего.

ТАМАНЯН - (смотрит на него внимательно) Что-то, друг мой, голос твой и профиль показались мне знакомым (заглядывает в лицо) Абгар? 

АБГАР - Ованесом меня зовут.

ТАМАНЯН - Ладно. (встаёт перед ним, берёт в ладони его голову) Тебя
тебя зовут Каменотесом, Мастером! Ты нам очень нужен, Абгар! Где ты был?

АБГАР - В России. Но зовут меня Ованесом.

ТАМАНЯН - Понял. А я в Персии был. Имя моё, как ты помнишь,  Александр. 

АБГАР - (взволнован) Как не помнить, Александр Иванович!

ТАМАНЯН - Присядем (опускается на камень рядом)

АБГАР - Видел бы отец, с кем я вот так сижу, успокоился бы: значит я в безопасности. Но в чем моя вина перед большевиками? Я сражался с турками за себя, за Армению. Большевики, которые армяне, они же хотят иметь Армению? Дашнаки многое уступили им ради Армении. Заботы одного дома  касаются же каждого в доме! Как же можно предавать друг друга? Увидел бы отец, как оживилась жизнь в стране. Раз такие люди, как вы, взялись за дело, значит, мне незачем больше бояться и нечего скрываться, я же ничего против них не имею? Это у меня на глазах сбросили в ущелье мою семью, за ними и меня. Я строитель. Большевики, говорят, тоже строить хотят. Значит, договориться можно. Это ж ведь какая радость: иметь возможность строить свой дом! Только вот от имени своего я всё-таки пока откажусь… Ованес я. 

ТАМАНЯН - (даёт ему руку) Строитель Ованес-Абгар будем работать!

АБГАР - Будем. Только день рабочий кончается, Александр Иванович.

ТАМАНЯН - Послушай, я посчитал кладки, их 13-ть, не к добру это, нехорошо останавливаться на 13-ти, добавить бы ещё один ряд

АБГАР - Это можно, но ведь это будет уже второй этаж. Всё точь-в-точь по вашему проекту. И размер камня выбран вами.

ТАМАНЯН - (огорчён) Неужели один этаж - тринадцать рядов?

АБГАР - (улыбаясь) Суеверие не подходит вам, Александр Иванович.

ТАМАНЯН - (встряхнув головой) Ты прав. Шабаш, поди, скажи ребятам.   (Абгар уходит. И тут он слышит: Саша! и видит жену) Камилла? Зачем? Что случилось? Дети?

КАМИЛЛА - Нет-нет, Саша, нет. Катастрофа в Тифлисе с Александром Федоровичем.

ТАМАНЯН - Мясникян? Зачем? (потерян, шепчет) Тринад-цать? Тринадцать. Пойдём, Камилла, пойдём. (Идут)

КАМИЛЛА - Саша, куда мы пойдём?

ТАМАНЯН - Не знаю (останавливается) Скопище мыслей, не могу выбраться: оптимизма там нет, одни вопросы, как куклы, выпрыгивают над ширмой. К Мартиросу Сергеевичу, может? Да, к нему. Ты со мной?

КАМИЛЛА - Я всегда с тобой, родной ты мой. Но дети дома одни.   

ТАМАНЯН - Да, иди домой, я ненадолго.
(Расстались. Камилла обернулась: определить по походке состояние мужа… он, не оглядываясь, помахал ей рукой)


30… В мастерской Сарьяна
Взволнованно расхаживает Мариетта Шагинян, видит  входящего Таманяна, машет ему приветственно.

САРЬЯН - Прошу тебя, Мариетта, сядь, итак всё внутри трепещет.

ШАГИНЯН - В тебе трепещут буржуазные предрассудки! Я не понимаю твоей психологии. (Таманяну) Александр, почему бы не смотреть на мир шире? Большевики никогда бы не пошли на такой шаг! 

САРЬЯН - Он не знает, о чем ты говоришь, он же только что вошел.

ШАГИНЯН - Сообразил, наверное, он же увидел перед тобой портрет Мясникяна. Да и ни о чём другом разговоров сегодня в вашей среде быть не может. И я повторяю: большевики на такой шаг не пошли бы!

ТАМАНЯН - Конечно, ведь и сам Мясникян был большевиком. 

ШАГИНЯН - (с усмешкой)  Видишь, даже Саша кое о чем догадывается.

ТАМАНЯН - Я знаю и других большевиков, убежденных, которых тоже…

ШАГИНЯН - Значит, те, которых ты знаешь - не большевики.

САРЬЯН - Неужели кто-то чужой может затесаться в твои ряды под маской твоих идей?

ШАГИНЯН - Никогда, Сарьян. У нас взгляд острый!

ТАМАНЯН - (поправляя стоящий на мольберте портрет Мясникяна) Настолько, что своих пронзает раньше.

САРЬЯН - (подчеркнуто спокойно) В который раз уже обезглавливается Армения. По-твоему, это случайно.

ШАГИНЯН - В тебе тоже шевелится узко-националистическое чувство? Да что с вами?! 

ТАМАНЯН - (выплеснул из себя) Дура? Или не армянка? 

САРЬЯН - (с сожалением одёргивает его) Саша! Александр Иванович!

ШАГИНЯН - (почему-то мягче) Я лишь хочу сказать, что ваши подозрения беспочвенны:
Мясникян попал в катастрофу, как и было об этом
объявлено. И никакая опасность Армении не грозит: Интернационал не позволит!

ТАМАНЯН - (с болью) Ещё как позволит.

САРЬЯН - Саша, нам всем больно. Сегодня Александр Иванович на себя не похож.

ШАГИНЯН - Ничего, я крепкая. Нам часто приходится противостоять подобным мыслям. А Александр просто растерян: в нем говорит страх поставить под удар своё национальное зодчество. Опасения твои понятны. Но не бойся, Александр, большевики тебя не тронут.

САРЬЯН - Видишь, Саша, какой блестящий анализ провела наша Мариетта. А ты горячишься. Возьми свои слова обратно.

ТАМАНЯН - (подходит к Мариетте, берёт её руку) Слова мои обратно возьму, но мнение своё - нет.

ШАГИНЯН - (как предупредила) Будущее покажет.

САРЬЯН - (пытаясь снять напряжение Таманяна) Вот тут ты права,  будущее нас рассудит. Что оставит будущему Александр, ты знаешь.

ШАГИНЯН - То же, что и ты, что и я - мы люди одного цеха: мы строим новое государство!

САРЬЯН - Мы с тобой - да, но Саша к тому ещё и новую республику строит, свою!

ШАГИНЯН - Что значит - свою?

САРЬЯН - Одну из многих в нашей стране - Армению. Он её возводит для будущего:  планирует, осушает, прокладывает, добывает, импортирует и экспортирует, строит, основывает, поддерживает, находит, помогает, орошает, благоустраивает, основывает, организовывает…

ШАГИНЯН - Остановись, Мартирос, у меня нет столько пальцев. И что, он один всё это что ли?

САРЬЯН - И ты, Мариетта, и я, мы все, каждый по-своему, продолжаем биографию  нашей страны.

ШАГИНЯН - Не понимаю тебя, Мартирос: мы не продолжаем, мы начинаем её - новую биографию нового государства! Однако, с вашего позволения, мне надо уйти. Думайте, друзья. Мне кажется, вам есть над чем. (Уходит)

САРЬЯН - Не сникай, Саша. Не давай темным тонам покрывать мажор твоего национального оптимизма. 

ТАМАНЯН - Ты прав, появилось немного: семя страха начинает сдерживать порыв к истине. Ложь, насилие, невежество поражают. Но у нас цель великая. Она требует от нас смирения, чтоб выстоять. Любой ценой. Стиснуть зубы и использовать все возможности.

САРЬЯН - (встаёт, подаёт Таманяну руку) Это исповедь, Саша. Твоя и моя. И наша.

31… Ереван, 1930 год
 
КАМИЛЛА - (с газетой) Главный орган Закфедерации - «Заря Востока»! «Народный дом, который хочет построить в Ереване академик Таманян, - это из тех барьеров, которые могут затормозить экономическое развитие и культурный прогресс молодой республики». Глупости какие. Абсурд. Прошу тебя, Саша, нервы себе не расстраивай.

ТАМАНЯН - (вышагивает по комнате, берет у неё газету, осматривает её с обеих сторон и отбрасывает в сторону) Недрёманное большевистское око. Почему-то в Тифлисе. В русской газете. Подписи наших архитекторов. И мои ученики среди них. Ко всему коммунистическому миру обращаются армянские архитекторы, мои друзья, мои ученики: «Остановите сердце Таманяна».

КАМИЛЛА - Что происходит и почему?

ТАМАНЯН - Удары моего сердца не совпадают с ритмом их выстрелов.

КАМИЛЛА - Давай не обращать внимания.

ТАМАНЯН - Наше внимание не имеет значения. Бдительный глаз их, да ухо настроено…

КАМИЛЛА - И Мясникян погиб почему-то в Тифлисе.

ТАМАНЯН - Тише, Камилла. Об этом ни-ни, даже не заикаться. У нас - время
молчания. Говорить можно только им. И не только в Тифлисе: вот, в «Хорурдаин Айастан» - то же самое. (Прикнопил газету к чертежной доске и несколькими штрихами набрасывает на статье контуры «Народного дома»)

КАМИЛЛА - Чего же они хотят?

ТАМАНЯН - Грязная пена невежества. Самоубийцы, и сами не знают.

КАМИЛЛА - Неужели народ не понимает свою судьбу? Он же столько уже испытал…

ТАМАНЯН - Бедный народ: он всегда существует в той судьбе, которая ему достаётся.
Воля нации это понимает, иначе не было бы и меня. Жизнь нации велика. А это мгновение времени - выкидыш его. 

КАМИЛЛА – Мгновение? Длиною в одну жизнь? Мы жертва этого мгновения, Саша? Что будет с нами?

ТАМАНЯН - Что со всеми, то и с нами. Но сначала - с нами. (берёт себя в руки) Ничего, Камилла… всё обойдётся.

КАМИЛЛА - Не обойдётся. Саша. Родной мой, твой талант нужен миру:  тебя отовсюду зовут, приглашают!

ТАМАНЯН - Знаю, Камилла, знаю, на какие жертвы ты пошла, связав свою жизнь не со мной - человеком, а с делом моим, моей страной - моей судьбой.   

КАМИЛЛА - (еле сдерживая слезы) Ты же знаешь, Саша, я счастлива тобой даже в этой безысходности. (Он глотает ком в горле) Всё, Саша, никаких больше газет, никакого им внимания.

ТАМАНЯН - (целует и прижимает её руку к своему сердцу) Это вот оно   обращает внимание. Я же знаю, трудно тебе с Таманяном, (головой к её голове) но если бы ты знала, как он тебя любит! 
(И тут они слышат за окном выкрики) 
- Таманян, катись к своим буржуям!
- Нам господа не нужны, господин Таманян, мы - товарищи!
- Твой Нардом - не наш дом!   

КАМИЛЛА - Вакханалия началась?

ТАМАНЯН - Спланирована акция.
- Клерикально-националистической архитектуре нет места в Армении!
- Долой национализм! Да здравствует интернационал в архитектуре!
      (В окно летят камни, бьются о раму окна)
КАМИЛЛА - (сжалась в комок на груди мужа) Жутко, Саша, страшно.
 Где теперь и как лечить нам Арочку? Плохая болезнь, температура никак не падает. (Оба, думая, что незаметно один для другого, тихо плачут)


32… Ереван. 1933 год.
 У Таманяна
Иногда кашель ребенка из другой комнаты прерывает беседу друзей.

МИНАСЯН - (смотрит на карикатуру в газете на стене: Нардом, облепленный монахами) А ведь Нардом - наш дом. Он начинался с деревянной мастерской среди глинобитных карликов.

САРЬЯН - (оглядев всех) Антиармянская шумиха собирает нас.

ЧАРЕНЦ - Очень мало нас. Клеем страха залиты рты многих.

САРЬЯН - (улыбается, разглядывая макет) Те, кто будут заходить в это здание, должны будут говорить только на грабаре. 

ТАМАНЯН - Нам не доведется присутствовать при этом.

САРЬЯН - (встрепенулся) Кто тебе такое сказал?

ТАМАНЯН - Не читал? «Декларация пролетарских архитекторов», наших архитекторов, армянских! Вот, на видном месте (показывает другую газету) С пеной у рта отрицают они национальную основу в архитектуре. Меня отстранили от Нардома. 

МИНАСЯН - Отстранили - это ещё ничего, Тер-Габриеляна выбросили.
Видного политического деятеля… из окна Чека. Круг друзей наших всё уже. Кто на очереди? Вся наша история прошла через разные отрицания. Пройдем и мы. 

ЧАРЕНЦ - Уже, про-хо-дим. Пресс давит и давит на армянство. Красная краска осыпается с него, проглядывает ржа и грязь, сущность проявляется ГПУшная: дерьмовая Тройка завершила своё «Библейское дело»: из Эчмиадзина увели нового Католикоса, убрали всех епископов, которые его выбрали. «Выбрали!» - одно слово это страшит Узколобого.

САРЬЯН - (встал с не свойственной ему суетностью) Чаренц, я предлагаю тебе выбрать любую из последних моих работ, хочу подарить тебе…

НЕКТО - (появляется в дверях) Мне надо к архитектору Таманяну! 

ТАМАНЯН - Кто там? Войдите, товарищ.

НЕКТО - Я председатель Союза воинствующих безбожников товарищ Таманян! Предлагаю вам вступить в нашу организацию! Вот, пожалуйста, ваш членский билет уже готов! А членские взносы - сущие копейки.

ТАМАНЯН - (берёт билет) Союз безбожников? Что это такое? Ты слышал об этом, Мартирос?

САРЬЯН - (кивает) Слышал.

НЕКТО - (слащаво) Вас обвиняют в клерикализме, в том, что вы строите церкви, что отошли от пролетарской архитектуры. Так вот, ваше членство в нашем союзе оградит вас от подобных обвинений. Видите, товарищ Таманян, и вам это будет выгодно.

ТАМАНЯН - Выгодно, говорите. С Богом бороться - выгодно?

НЕКТО - И очень даже необходимо, особенно в вашем положении (даёт ручку и листок) вот здесь вы должны поставить свою подпись. А взносы, ничего, уплатите потом.

ТАМАНЯН - (возвращает книжечку) Мне надо сначала посоветоваться.

НЕКТО - (удивлён, рассматривает присутствующих)  С кем?

ТАМАНЯН - С Богом, конечно.

НЕКТО - (хихикает) Шутите, да? 

ТАМАНЯН - Да нет. Я всегда советуюсь с Богом.

НЕКТО - (растерян) А что мне передать моему руководству?   

ТАМАНЯН - Повторите ему то, что я вам сказал.

НЕКТО - Но… последствия, товарищ Таманян?

ТАМАНЯН - Не беспокойтесь, Бог всегда даёт хорошие советы.

НЕКТО - (в презрении) Я хотел помочь вам, но вы, интеллигенты, совсем даже не умны. (Уходит)
(Все в молчании)

ЧАРЕНЦ - В другое время мы бы посмеялись.

ТОРАМАНЯН - Армения - котёл, мы огонь под ним, потухнет огонь - и остынет котел. Страна может существовать только в кипении, как и сам человек.

ЧАРЕНЦ - Как сохранить огонь, когда на него всё время плещут воду? 

ТАМАНЯН - Нет такой струи, способной затушить наш огонь. Не затушат… но оставят лишь тлеющие головешки.

САРЬЯН  - (огорчён) Это ты, Александр? Самая оптимистичная клеточка нашего армянства, и ты говоришь так? 
       (Тораманян взглядом и жестом останавливает его)   
МЕЛИКЯН - (нарушает наступившее молчание) Саша, я сейчас верну тебе самого себя (готовится петь, слышен кашель Арочки)

ТАМАНЯН - (коснувшись его плеча) Прости, в той комнате Камилла с больной Арочкой… температура никак не падает.

САРЬЯН - Дома у меня тоже… состояние Варвары нехорошее. Прости, Александр,  я пойду.
    (В полной тишине, молчаливо раскланиваясь, уходят за ним и другие)

Таманян стоит перед дверью в спальню, сжимает голову руками на каждый кашель дочери оттуда и тихий стон-плач Камиллы. И…
на громкий вскрик-плач Камиллы его утробно-звериный вскрик  похож на крик Абгара, когда семью того сбрасывали в ущелье.

33… Тройка в черных кожанках ночью стучится в рабочее общежитие

УПРАВДОМ - (видит их в окно, пугается и в одном исподнем берёт керосиновую лампу и подходит к двери) Кто там? Три часа ночи. После одиннадцати пускать не велено (приоткрывает дверь, слышен храп спящих)

ЧЁРНЫЙ - Сейчас узнаешь, кому велено (отталкивает его, входит, двое остаются за дверью). Ты кому это места тут даешь, а?

УПРАВДОМ - (лопочет) Колхозникам, рабочим, строителям. Как вас увидел, вот сразу и прибежал.

ЧЁРНЫЙ - Абгар Мурадян живет у тебя?

УПРАВДОМ - (заикаясь) Что ты, Чёрный, на проживание тут прав нет, здесь только ночуют, я никого не пускаю.

ЧЁРНЫЙ - Ты мне мозги не полощи, ладно? Или своих скрываешь?

УПРАВДОМ - Своих? Мне без разницы: все чужие. Вот только в книгу регистрации загляну (хочет пойти за книгой) 

ЧЁРНЫЙ - (хватает его за шиворот) Стой, ты кого обмануть хочешь, не знаешь, что ли, кто мы? То-то же. Веди, давай, прямо к новенькому у тебя. 

УПРАВДОМ - (подводит его к лежанке, лампой высвечивает лицо, храп прекращается) Ты? (Абгар садится) Я как чувствовал (хихикает, показывая солидарность с Тройкой), что ты криво мочишься.

ЧЁРНЫЙ - Абгар Мурадян?

АБГАР - Нет. Меня Ованесом зовут.

ЧЁРНЫЙ - Вставай, помалкивай да одевайся быстрее, не то и голым уведем.

АБГАР - Но вы ошибаетесь, меня зовут Ованес

ЧЁРНЫЙ - Разберёмся. У нас быстро вспомнишь, кто ты есть.

АБГАР - Строитель я есть, армянин, как и вы, армяне, один из вас я.

ЧЁРНЫЙ - Не смеши. Плохой армянин ты, значит. Давай, иди. Выходи.

УПРАВДОМ - Господи, образумь этот мир, образумь, Господи.

ЧЁРНЫЙ - Образумим, чуть потерпи (уводит Тройка Абгара)

  34… Таманян на стройке 

ТАМАНЯН - Здравствуй, Мелкон. Как дома, как дела?   

МЕЛКОН - Слава Богу, нормально всё, товарищ Таманян, спасибо.

ТАМАНЯН - А где Ованес? Почему молчишь? Что такое? Говори, случилось что?

МЕЛКОН - Да. Ночью. Тройка взяла его.

ТАМАНЯН - Что значит, взяла? Какая тройка? Тройка? Да-да, Тройка.   Взяла часть моей судьбы. Строение моё теряет свои частицы. Кому-то и зачем-то так нужно. Эх, мы, армяне, мы совсем не умеем беречь друг друга. Ереван - это же не Ани, здесь мы сами… или опять не для себя строим? Опять и снова, снова и опять? Это судьба наша?

35… Зал Филармонии   
 
ЮНОША - (с трибуны) Опять хотят загнать революционные армянские массы в клерикальную пропасть, в националистическую тьму. Во тьму, где трудящиеся подвергаются обману и грабительской эксплуатации. Неужели господин Таманян думает, что мы позволим осуществиться его националистическим планам?!
  Из зала - (хрипло кричит) Неет! 

ЮНОША - Вот! Это глас народа! Конечно, нет. Нет, говорим мы вам, господин Таманян, мы - революционные армянские архитекторы (идёт в зал).

ЧАРЕНЦ - (поднимается на трибуну) Бесноватым сделалось тело Армении. Дьявол низвергает кресты, искажает души, устраивает такие вот шабаши. Щедро накачивает он своей энергией таких как вы, грязно-желчных изнутри.
(Зал затих: от недопонимая, что ему говорят, или от силы воздействия на него Чаренца) 
Которые это вы тут - армянские архитекторы? Ты, кликуша? или ты? или вы все, что ли? Неблагодарные, невежды, недоучки! Вы осмелились замахнуться на кого? На гения?! Самоубийцы: вы наставили винтовку на народ, а говорите от его имени? Таманян - наш Ани! Он вечен! Или дьявол ослепил и оглушил вас, армяне, и вы совсем не чувствуете армянское сердце? Жалкие, вам нужен любой блеск, чтобы скрыть свои тусклые душонки! Сегодня темнеет небо Армении. Во тьме окажетесь вы все. И мы: Александр Таманян и я, Егише Чаренц. А ведь Таманян - автор нашего с вами «завтра», армяне! Ани сохранил нам голоса своего народа: камень, дом, мама, хлеб, крест, купол, господи, помилуй. А где злокозненные надменные кличи арп-арсланов, абусваров, тогрилов, ататюрков? Ветром принесло их и ветром унесло. Пропадут, исчезнут все, им подобные… подобные, хотя и армяне, вы, слышите? Пропадете, исчезнете… а Таманян, - вы слышите, я знаю: Александр Таманян - останется!
  Из зала - Это как он останется? Он больной дома, уже умирает.
(шумный гул проходит по залу)
Шумите. Такой шум ваш лишен ума, да и нравственности тоже.
 Из зала - Зато силой обладает шум наш – физической!
Силой ветра. Армения знает такой ветер: он многое уносят. Но всё же, подует и пройдет. А дело интеллигенции не по силам ветру. Дело Александра Таманяна не уносимое: оно рождено солнцем, оно останется его народу, и оно будет продолжено его народом.
Из зала - Его, его, а мы что, мы чей народ?
Вы? Не знаю. Другой народ знаю: друзей, единомышленников Таманяна знаю. Их меньше, чем вас, но они есть! И женщина есть! Англичанка она, но великой любовью к мужу разделила она его великую любовь к будущему его страны, к твоему, народ, будущему.

Звучит песня на слова Агаси Айвазяна «Ераз им еркир…»
На экране - старый глинобитный Ереван 1936 год
  и Ереван современный: Каскад, памятник Александру Таманяну   
и молодежь вокруг, красивая и счастливая,
  и портрет супругов Таманян