Ловец заблудших душ. Часть десятая

Кто ветром не дышал,
Тот женщины не знает,
Тот жизнь не целовал в округлости грудей.

Обнажённая женщина, оживающая на картине, прорастала зелёными побегами, растягивала время, словно осеннюю воду, взламывала желанием бесстыжесть небес, пропахших яблоками и корицей, влюбляла в себя смерчи, добивающие молотом Тора последнего из великаньего племени, разбрасывала по миру детей - кукушатами, лососями, солнечными пятнами и кентаврами. Фелитта творила соитие Стихий, брачную ночь хинного дерева и смуглой женской кожи, кисти и холста, кедрового стланика и расщелины, садовой скамьи и кленового листа. Алекс терпеливо ждал, пока совершится очередное чудо по созданию чьей-то будущности, и он усадит свою кудесницу на колени. И, возможно, не только на них. Литта прислонила картину к четырёхуровневой этажерке, вымыла кисти и засунула в крохотную синюю вазочку на подоконнике. Почему-то она никогда не оставляла творимую картину на мольберте, приземляя её паркетным полом.
- Должно быть, интересная личность, - сказал Алекс, уставившись на изображение. - Но среди моих знакомых вряд ли найдётся такая. Я не говорю о присутствующих.
- А она не из нашего времени, - откликнулась Литта. - И ты с нею очень близко знаком, теснее некуда.
- Понял, это ты в прошлом, - обрадовался Алекс. - С кем мне ещё крутить амуры и завязывать узлы, как не с тобой?
- Ты ошибаешься. В той жизни, четвёртой, мы никогда не опустошали друг друга страстями. Но там, за дубовой дверью, покрытой красным лаком, тобой была изменена судьба дворянского рода. И этот узел придётся развязывать сегодня.
Она постелила рядом с картиной мохнатое покрывало, налила в бокалы красного вина и стала неторопливо раздеваться. пригласив Алекса проделать то же самое. Отпив по глотку, они опустились на белый мех. Алекс сел, сложив ноги по-турецки, а Литта оседлала живое "кресло", обхватив его ногами.
- Не думай сейчас о сексе, - сказала зеленоглазая Ведьма. - Ощущай, как энергия поднимается из копчика вверх, расширяясь до темени.
Алекс почувствовал, как горячее заполняет его ноги и бёдра, закручивается в "солнечном сплетении", вспыхивает зелёными огнями в сердце и колотится в макушку.
- А теперь переливай эту Силу в меня - осторожно, словно молодое вино в бутылку.
Нежные соски уже затвердели и цеплялись за волосы, растущие на его груди. Фаллос не выдержал сладкой муки и настойчиво потребовал впустить его в обитель отшельницы из индийского эпоса.
- Что ж с тобой делать? - признала сей факт Фелитта. - Хоть ты и не Кришна, отнимающий покой у женщин, но и не ракшас, ворующий чужих жён. Входи!!!

- Тебе придётся переодеться мальчишкой-рассыльным, - сказал Альберт. - Нужно будет отнести письмо Каховскому.
- Решил сэкономить, чтобы не тратить гривенник на гостиничного служку? - ответила Клео.
- Я готов купить тебе глиняную кошку-копилку, чтобы ты складывала туда гривенники, - засмеялся ван Хоттен. - Ты должна передать записку из рук в руки, не через лакея или горничную. Я хочу, чтобы Каховский запомнил тебя именно в облике мальчика, а не женщины. Вечером он придёт к нам на ужин, и ты поможешь мне заглянуть в его прошлое.
- Затеваешь игру? Что ж, я согласна. В дорожном сундуке полно нарядов, способных изменить возраст и пол.

Каховский тщеславно решил, что его персона заинтересовала знаменитого мага, и поэтому, не раздумывая, принял приглашение на сугубо мужскую вечеринку. Клео, всё ещё в костюме отрока, прислуживала за столом, ожидая условленного знака от Учителя.
- Я предлагаю выпить за прекрасных дам, которые скромны до тех пор, пока им не встретится настоящий мужчина, - изрёк Альберт и выразительно посмотрел на Клео.
Та оступилась и уронила тарелку с жарким рядом с креслом гостя. Зайчатина шлёпнулась на сапог Каховского, заставив того дёрнуться и наклониться над измазанной обувью.
- Откуда у тебя руки растут, недомерок? - рыкнул он и замер, поскольку Клео быстро нажала на точку за его ухом.
- Хорошо, - похвалил ван Хоттен. - А теперь сядь передо мной.
Он уставился Клео в глаза, чтобы ввести в транс.
- Слушай меня, девочка! Сейчас ты подойдёшь к Каховскому, возьмёшь его за руку и прочитаешь его мысли о жене и обо всём, что касается их совместной жизни. Стань им на краткое время!
Он подставил стул к креслу, и Клео послушно ухватила гостя за широкую ладонь. Её веки дёрнулись, глазные яблоки выперли под ними сильнее.
- Вот ведь дурища досталась! - брюзгливым тоном выдала она. - Малахольная, как юродивая Глашенька, отирающаяся в царской свите среди таких же уродцев. Три года прошло со дня венчания, а она до сих пор пуста, точно погреб у солдатки. В постели с такой рожей лежит, что хочется скинуть её на пол да хорошенько отколошматить. По сусалам кровушку размазать! Сапогом - под дыхало! Глядишь и ожила бы от такой ласки! А то долблю её каждую ночь, и хоть бы порадовалась, хоть бы обняла да поблагодарила. От модистки из салона мадам Эльхен больше страсти да почитания, нежели от моей законной. Ух, какие там цыпочки! Глазками стреляют, что твой гвардеец на учениях. Волосья на лобке напомаживают, чтобы клиенту приятнее было. А уж под членом крутятся, точно колесо на колдобинах - прыг-прыг!
Клео заржала, распялив похабно рот:
- Да и горняшка у нас игрунька! Сколько раз я её проведывал после своей кулёмы. И ножки-то раздвинет с готовностью, и в плечико поцелует, и постонет от удовольствия, и подарочку малому рада. Надо будет ей серебряный рубль пожаловать - за усердие! Есть же бабы сговорчивые, а мне досталась сучка, которая на течку исходит, а кобеля подпустить не желает. Вон псарь Ермила сказывал, что у нас в поместье борзую Лакомку ни с кем повязать не удаётся, зубы скалит, хвост меж задних лап подворачивает, стервенится вся. И моя супружница из таких, разве что не кидается.
Она нахмурилась и потёрла лоб:
- Выходит, что зря я грех тяжкий на себя взял. Женьку, её женишка, подстрелил. До чего удачно всё тогда сложилось! Офицеры загуляли, нажрались винца, что я им поставил на дармовщинку, да давай по галкам в потёмках стрелять. И - ай-ай-ай! - угораздило Евгения Павловича оказаться подходящей мишенью. Никто и не заметил, что я устранил соперника! И за невестой взял приданое, другим на зависть - дочь-то единственная. А теперь мыкайся с ней. Давно бы избавился, да папенька её обещал сто тысяч после своей смерти. А сам крепок, как дуб.
- Я так и думал, - сказал Альберт, с неприязнью глядя на гостя. - Что ж, кабанчик сам подставился под выстрел. Клео, просыпайся!
- Узнал, что хотел? - устало спросила она.
- Да. Возвращай гостя в прежнее состояние, но сделай так, чтобы он ощущал себя слабым и измождённым.
- Готово!
Каховский видел хозяина в дымке, словно после похмелья. Маг раскачивал перед ним золотым медальоном и приговаривал:
- С этого дня ты немощен, будто старик восьмидесяти лет. Ты сторонишься женщин, ибо член твой вял и сочится кровью. Твоя супруга живёт так, как ей хочется. Ты не мешаешь ей растить ребёнка и любить другого мужчину. Молись, чтобы Бог простил тебя, непотребного, день и ночь в часовне, которую построят по твоему указанию на окраине Петербурга. А теперь поднимайся и уходи отсюда. Ты уносишь только мои последние слова, но не помнишь, кто тебе их сказал. Раз, два, три, просыпайся!
Каховский поднялся из кресла, надел шляпу и вышел. Клео проследила, чтобы он сел в карету, и вернулась.
- Жёстко ты с ним, - удивлённо сказала она. - Раньше за тобой таких проделок не водилось.
- Гнусный тип, - передёрнулся ван Хоттен. - Поделом ему! А завтра я навещу Елену. Прекрасную!