Киргиз

Патриотизм - любовь к своему,
национализм - ненависть к чужому.
Ромэн Гари.


Разболелся. С детства так долго в больницах не лежал. Есть, правда, одно существенное отличие от больниц моего детства. В этот раз я успел уже два раза полежать в реанимации. Причём, за каких-то 20 дней. В детстве такого не было. Этот факт заставляет призадуматься — с чего бы? Понятно, что модная ныне болезнь коварна. Но кто-то её переносит на ногах, а кто-то не выкарабкивается вовсе. Только при мне нескольких человек из отделения вывезли совсем не туда, куда хотелось бы. Упокой их, Господи…

Придерживаюсь твёрдого убеждения, что физическое состояние напрямую зависит от духовного. Потому и задаюсь тем самым вопросом — с чего бы я так разболелся? Знать, нужно что-то менять в себе… может, например, простить кого-то...
В реанимации приходится именно лежать. Вставать с кровати нельзя совсем. В моём случае физическое состояние позволяло вести более активный образ жизни, но правилами это запрещалось. Большинству же лежащих нарушать это правило просто не по силам. Я спасался чтением книг, что тоже могло быть промыслительным — пока был здоров, времени на это не находил. Зато теперь его вдоволь, и я с радостью посвятил его общению с Бредбери и Шукшиным. Открыл для себя Вацлава Михальского и некоторых других авторов. Но помимо бумажных книг, рядом со мной пребывала и книга жизни. Это люди и обстоятельства, с которыми я смог столкнуться только здесь.

Помимо медсестёр и медбратьев рядом с нами были санитары. Сейчас они называются иностранным словечком клининг. Режет слух, конечно, но, что поделать? Время от времени по отделению разносилось зычное:

— Кли-иниги-и! — значит, кому-то понадобились санитары...

Очень многое в последнее время режет слух. Например, мат из уст образованных людей. Или недообразованных? В общем что-то случилось с образованием да и с многими другими сферами жизни у нас в стране. Одна из них кадровая политика. Складывается впечатление, что кто-то задался целью либо перемешать всё человечество в национально однородную массу, либо просто вытеснить коренное население с неких экономически выгодных пространств. Как раньше захватывали плодородные земли и пастбища, так теперь захватывают крупные города, раздувая их до гигантских бездушных человейников объединённых не родством духа, а лишь экономической выгодой. Но, может, я не прав? В любом случае, хотелось бы понять, что делать с окружающей действительностью. Как правильно на неё реагировать!? Может быть именно для правильного отношения к ней и произошло со мной то, о чём хочу рассказать здесь.

Он присел на банкетку напротив моей кровати в качестве дежурного по двум палатам. Это были две разнесённые друг от друга комнаты для шести человек без окон, метров по 30-40 каждая. Соединены между собой проходом, в котором умещались ещё две кровати, стоящих вдоль по стеночке. Не уверен, что здесь изначально предполагались именно две кровати, но одна точно — в стену между ними на высоте метра полтора от пола был вмонтирован такой же как и в палатах терминал с кислородными и электрическими розетками, светильниками и гнездом для трубки экстренного вызова. Вдоль противоположной от кровати стены стояли шкафчики с лекарствами и та самая банкетка на которой сидел упомянутый мной дежурный.
Это был азиат в защитной экипировке: синий с капюшоном халат, неизменная маска на лице, штаны с высокими бесформенными бахилами из нетканого материала. Завершал этот вид кислотного цвета сигнальный жилет с номером на спине. Точно такие же его братья по внешнему виду сновали весь день по отделению словно муравьи и выполняли самую грязную и тяжёлую работу: мыли полы и протирали пыль (за этим следили строго), выносили мусор и за лежачими больными нечистоты, помогали их переворачивать, подмывали и меняли подгузники, перевозили вместе с кроватями на процедуры и в последний путь из отделения. Я, признаться, смотрел на них несколько свысока и всё думал: ну почему нельзя набрать на их место наших, русских ребят? Не пойдут? Побрезгуют? А если платить в соответствии с вредностью работы? Нет, бизнесу это невыгодно, а этим деваться некуда; бегут от нищеты в своей стране к нам на любую работу, лишь бы семью прокормить. Но некоторые сюда приезжают с семьями! Рожают своих детей уже здесь, но воспитывают по-своему. И вырастают уже новые жители России, но с чужеродным мировоззрением. И если их будет очень много (а семьи всё многодетные), то так и сама Россия-матушка может сменить титульную нацию. И по номиналу, и по своему внутреннему, духовному наполнению. Так и Русский дух может исчезнуть, если не спохватимся…

Такие мысли меня иногда одолевали и я, честно признаться, не совсем понимал, что с ними делать. Терялся в догадках, что во мне говорит — национализм (не дай Бог!) или всё же патриотизм?

Между нами было метра полтора-два и дежурный, видимо, от нечего делать, заговорил.

— Я тоже прочитал «Лекарство от меланхолии». И у нас с Любой вышел спор — что хотел сказать автор?
Я оторвался от книги, которую читал, и посмотрел на внезапного собеседника. Его слова заставили меня припомнить, что когда я переводился из отделения неделю-полторы назад, взгляд медсестры Любочки упал на книгу, которую я тогда как раз закончил читать. Она так и называлась «Лекарство от меланхолии».

«Интересная?» — спросила она?

«Прочитайте и узнаете. Там есть один рассказ, по которому названа книга. Он короткий, много времени не отнимет».

«И что там?» -— спросила она.

«Что? Там несколько возвышенно описано то, что сейчас, на мой взгляд, превращено в обыденность».

«Что же это?!» — заинтересовалась она.

«Вот прочтите и узнаете», — повторил я...

Всё это пронеслось у меня в голове, и я выразил слабую заинтересованность в разговоре с дежурным.

-— И что же по Вашему он хотел сказать? На мой взгляд данный рассказ можно считать образцом романтизации того времени. Сейчас этим никого не удивишь, а тогда такой взгляд мог быть в новинку. Просто герой, да, красиво, но изловчился для получения желаемого. Только и всего.

— Вот и Люба примерно так сказала. А я не уверен. Я думаю, что Хемингуэй не мог писать только ради этого. Слишком мелко для него.

После этих слов я уже ощутил отнюдь не слабую заинтересованность в разговоре. Продолжил слушать.

— Это как сказка о рыбаке и рыбке. Я спросил у Любы, о чём эта сказка? Пушкин не мог написать просто о жадности и безвольном старике…

Такое направление мысли мне было очень хорошо знакомо и я весь уже превратился в прикованное к моему собеседнику внимание.

— А о чём же эта сказка?! — с  замиранием спросил я, предвкушая нечто особенное.

— О любви. — Спокойно ответил мой вечерний визави.

Я не думал, что мои ожидания оправдаются настолько полно. Это было попадание в десятку. Конечно же, эта сказка о любви! Но откуда у санитара такая глубина понимания?!

Когда я немного оправился от легкого культурного шока, спросил. Даже где-то с надеждой на возможную отгадку:

— А Вы знаете Михаила Казинника?

Дело в том, что я в своё время именно от Казинника впервые услышал толкование смысла сказки Александра Сергеевича. И вот я просто предположил, что и мой собеседник почерпнул своё понимание от него же. Но нет. Оказалось, что он и имени такого не слышал.

— Конечно, эта сказка о любви! — мне захотелось больше узнать о собеседнике. — Откуда Вы, где выросли, учились?

— Я из Киргизии. Просто мне всегда было интересно задаваться такими вопросами.
Мы увлечённо поговорили на разные около литературные темы, в т.ч. о значении слов и подмене понятий в современном мире. И нашли друг в друге полное взаимопонимание.

— А знаете, что такое любовь? — спросил я.

— Любовь? — Хусейн, так звали моего собеседника, задумался. — Любовь, это особое чувство…

Теперь уже я не согласился с Хусейном, как и он ранее с Любочкой.

— Нет, это слишком общо для любви… Я в своё время столкнулся с более точным определением: любовь это свойство. Если относиться к любви как к свойству, многое меняется в её понимании. Можно, например, более предметно о ней рассуждать. Например, какое основное свойство любви? Можете сказать?

Хусейн задумался. Начал перечислять возможные варианты, но всё это было не то. Наконец, на своё рабочее место вернулась дежурная медсестра и Хусейн мог быть свободен от пригляда за нашими палатами.

— Эля, какое основное свойство Любви? — спросил он у пришедшей  медсестры.
Эля задумалась ненадолго и ответила, что ей некогда задаваться такими вопросами.

— А какое? — всё же переспросила она.

— Ну, подумайте сами… поскрипите мозгами. Чем дольше подумаете, тем ценнее окажется ответ. Давайте до утра. Если не додумаетесь, тогда скажу. — сказал я.

— До утра-а… — разочарованно протянула Эля.

Но Хусейн был настроен более решительно. По всему было видно, что он принимает условие.

— Я могу дать маленькую подсказку, хотите? — сжалился я над ними.

— Давайте.

— Именно это свойство любви послужило причиной создания Богом нашего мира. Я, в своё время, когда узнал об этом, очень порадовался! И у меня многое в понимании жизни встало на свои места. Так что дерзайте!

Было видно, что Эля сразу как-то потеряла интерес, занявшись выполнением своих рабочих обязанностей. Оно и понятно — работа. Но не таков был Хусейн, хотя не думаю, что у него работы было меньше. Он вопросом загрузился по полной.
 
Утром он не подошёл. Только Эля, когда делала утренние процедуры, спросила:

— Ну, что, скажете?

Я ответил, что без Хусейна не скажу, не честно будет. Она вновь потеряла интерес.

Санитары работают сутки через сутки, поэтому целый день Хусейн не появлялся. От его коллег я узнал, что у себя на родине он работал педиатром, но в России без гражданства его диплом врача не имеет силы. Поэтому он смог устроиться только санитаром. Другая медсестра, пухленькая хохотушка Анечка, с которой мы также разговорились, упомянула Хусейна как интересного, обладающего тягой к саморазвитию человека.

— Мало таких мужчин встречается! — отметила она.

Он появился на следующий день и я сам поинтересовался:

— Ну как, удалось найти ответ?

— Пока нет.

— Сказать?

— Не надо. Я ещё подумаю…

Вот выдержка у человека! — только и сказал я сам себе.
Вскоре меня перевели в терапию и пока я там лежал, всё думал: как же так? Неужели мой вопрос так и останется для них без ответа?! И потом: а может самое ценное как раз, это поиск? Сам поиск, в процессе которого человек преображается, вынужденно изменяясь, если действительно хочет найти ответ. Тогда, конечно! Было бы совсем некстати преподнести ответ на блюдечке и тем самым украсть у человека необходимые ему перемены. Хочешь изменить мир — измени себя! Так звучит мудрость. А когда мы пытаемся менять мир, наши силы иссякают и мы болеем. Выходит так. Может именно поэтому я и оказался в больнице!?