Львы, Зизи и белая ночь

     Во что бы то ни стало я запишу эту историю! Нет, не просто запишу – поведаю её вам!..

     Крошка Зизи жила в этом городе так давно, что львы, из тех, которые ещё не были «уложены спать» своими создателями изначально, устали стоять на своих мраморных, чугунных и гранитно-бетонных лапах, которые теперь страшно гудели (особенно по ночам; что говорить – время блуждающего нерва). Страшно гудели... Львы устали стоять и пристроились поудобнее – легли, каждый на своём историческом посту.

     В белые ночи такое вопиющие нарушение устава было особенно заметно. Но львы об этом не думали. Они спали, крепко спали. А Крошке Зизи не спалось. Каждый год, как только наступали эти странные белые ночи – ошибка природы – наша Крошка впадала в меланхолию. И ей хотелось грустить, очень хотелось грустить. Ей непременно хотелось напялить на себя что-то неприлично старомодное, нафталинное, антресольное. А кто её остановит? Уж точно не львы, упавшие в сладкие объятия Морфея.

     Итак, что это может быть? Капот, плюмаж, несколько слоёв шуршащих юбок, кофта с воротником жабо, и, конечно, чёрные атласные перчатки по локоть. На ногах милые бабушкины туфельки начала прошлого века, с овальными пряжечками, замшевые к тому же.

     Разноголосица? Моветон? Отнюдь. Образ ещё не дополнен дамской сумочкой, полинялой, но ещё позволяющей своей хозяйке быть кокетливой. Преинтересно и содержание ридикюля. Тут и щётка-расчёска с зеркалом, и щёточка для полировки ногтей (или когтей – львам), и ароматная пудреница, и веер, и карне-де-баль (к чему?.. к кому?..), деньги без сдачи на трамвай туда и обратно, деревянный мундштук (Зизи не курит!), лорнет (??), ну и губная помада в тюбике.

     В таком образе вышла наша Зизи навстречу очередной белой ночи. Хотела она, правда, взять с собой ещё и ведёрко чёрной краски – заштриховать немного белую ночь, да в левой руке – ридикюль, в правой – ничего...

     Начать Зизи решила с набережной. С небрежной набережной. Люди, бутылки, свежие и несвежие газеты – всё располагалось в порядке ночного хаоса. Нашу героиню это не смущало. Как раз она смущала весь этот хаос. Публика, не желавшая покидать высвеченный причудами природы город, не желала и спокойно реагировать на встречу с нашей Крошкой. Самое меньшее – презренное «фи-фу». Иные прохожие так старались, что их почтенная слюна в момент, когда они прыскали от смеха, совсем забыв прикрыть свои рты, долетала до гардероба нашей бедной Зизи. Львы, будто чуяв это во сне, негромко рычали. Но ни люди, ни звери не знали, что старомодница Зизи под ремешком прекрасных старинных филигранных наручных часиков держала накрахмаленный платок. За ним Крошка и потянулась, но рука её зависла на полуслове. Так прошло несколько минут.

     За это время Зизи перелистывала странички своей памяти, силясь отыскать что-то радостное, радужное.

     - О, нет тебе пары! – вещали со всех сторон соседи. – С кем же ты думаешь на Ноев ковчег, если что?
     - А наша река, она выходит из берегов, да? – наивно беспокоилась Зизи.
     - Дурочка!.. – единственный ответ.

     Опомнившись, дурёха Зизи решила идти дальше.

     Навстречу, как назло, приближалась немолодая полноватая цыганка, блестя в белой, но всё-таки ночи драгоценными зубами. Приближалась она, угрожающе шелестя множеством сальных юбок, обляпанных ляпистыми цветами даже более, чем временем, маслом и жиром от рук страстных поклонников бессмертного танца. (Юбки Зизи тоже шуршали, но то был стеснительный шорох камышей у пруда детских воспоминаний.) Грузно колыхаясь и сверкая зубами и передними глазами (а у цыганок глаза есть и на затылке, или вы не знали?), ромалэ налетела на Крошку, как... Перефразируем классика: “Темна и громадна, грозна и могуча несётся цыганка тяжёлою тучей”.
 
     - Девла, девла, гожо, гожо!

     Назвав Зизи красавицей, златозубая, однако, издала нечто вроде лошадиного смеха. Львам где-то во сне это не понравилось. Но они не пробудились.

     - Будущее я предсказывать умею, – вволю насмеявшись, прокричала цыганка, – Но вот чтобы так, запросто встретиться с прошлым! А-ха-ха-гыы-хи! – И грубая немолодая лошадь тронулась дальше подметать набережную своим «а-ля повато».
 
     К несчастью её ржание привлекло к Зизи совершенно нежелательное внимание изрядно набравшейся труппы некоего экспериментального театра, исключительно благополучно отметившей несостоявшуюся премьеру одной дореволюционной пьесы. Труппы или трупписты, как будет угодно, настойчиво полагали, что Крошка Зизи – отбившийся член их крепкого коллектива. Да, ей пришлось отбиваться, словами и ридикюлем, пока она просто-напросто не перестала быть интересной для хмельной мельпомены.

     Устав от столь пристального внимания на набережной, Зизи решила свернуть в Кофейный переулок. Но тут!!! Из-за угла на неё выскочило... Выскочило некое подмышечно-карманное существо, в полумраке напоминающее городскую коллекторную крысу (только хвост с кисточкой, а сбоку – бантик). Трясясь от возбуждённого испуга на том, что следовало бы считать и называть лапами, э т о стало излучать такие звуковые волны, что в далёких, сказочных для Зизи морях дельфины забились в предсмертной агонии...

     Зизи никогда не любила собак. Ни собак, ни кошек. Она любила только львов. Но они спали.

     А исчадье на пару со своими пожилыми, подтянутыми и абсолютно безразличными к людям и к дельфинам хозяевами свернуло на набережную, оставив Зизи в относительном покое.

     Сердечко Крошки билось. Тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук.
     В Кофейном переулке оказалось несколько тише, но ноздри Зизи внезапно стали разрывать крепкие запахи. Это был коньяк, а ещё кардамон, корица и прочие к-... Зизи захотелось чихнуть. “А-а-а-а...” Она снова потянулась за платком, но внезапно одёрнула себя. “Пч-хи! Пч-хи!” Это было быстро и звонко, и звук этот наша Крошка успела спрятать в свой изящный кулачок, оставив тем самым свой платочек всё таким же накрахмаленным.

     Боясь, что раз-другой может перерасти в аллергию, Зизи решила вернуться на набережную. Другого пути у неё не было.

В кабаках, в переулках, в извивах,
В электрическом сне наяву…

     Нет, другого пути не было. И не надейся, малышка, встретить в этих подворотах «бесконечно красивых» – это не их адрес. А на набережной?..

     А на набережной игристая компания вчерашних блестящих студентов и завтрашних посредственных служащих пыталась... взгромоздиться на одного из уснувших львов! “Ах ты, белая ночь! И не стыдно тебе?! Да-да, тебе! Это ты ангажируешь. Это ты соблазняешь. И без тебя люди собьются с пути, неужели не видишь?!” – сокрушалась наша Крошка. Как бы то ни было, свой ридикюль, переполненный горечью, гневом и старым дамским хламом, Зизи обрушила не на белую ночь, а на бедовые учёные головы. Сражалась она потешно, зато отважно и за правду! (Интересно, что Лев так и не проснулся.) Драться с Зизи никто не стал. Все просто смеялись...

     Безразличная молодёжь. Безразличные старики. И все такие активные, бойкие такие. И что за время наступает? Наступило. Как на пружинах, как на рессорах...

     Такими были мысли Крошки Зизи, удалявшейся от людей. Всё время, чтобы успокоиться, ей приходилось теребить филигранное, в пару к часикам, колечко. И совершенно неудивительно, что оно в конце концов сорвалось и... упало в приоткрытый люк. В городе Зизи шесть тысяч люков. Но у неё нет шести тысяч филигранных колец! Есть одно золотое, три простых серебряных да дюжина медных, от которых пальцы зеленеют, как у болотной лягушки. А город Зизи действительно стоит на болоте...

     Кольцо упало. Но Зизи не чертыхнулась – она не умела. (Что ж, давайте и мы не будем).

     Не упавшие в канализацию филигранные часики показывали полночь. Крошка Зизи зачем-то ускорила шаг, и робкие камыши её старинных юбок заговорили наперебой. Шла бы она и шла, пусть и не знала куда, да её внимание привлёк силуэт. Зизи приняла решение остановиться и подойти поближе, не забыв при этом споткнуться о саму себя (что случалось довольно часто; странно, что я первый раз об этом упоминаю). Поднявшись и оправившись, наша Крошка вгляделась.

     У парапета стоял  о н. О н стоял и читал стихи. Вслух. Кому? Себе, белой ночи, львам. Е г о голос был похож на замшу с туфелек Зизи – мягкий и сухой, определённо приятный. Нотки в голосе – как лимонная цедра – давали горьковатые, но свежие брызги. Рядом с водой е г о поэзы казались ещё свежее. “Чьи стихи?” –  подумала Зизи. Поближе, глупышка. Подойди поближе.

     Подошла, и узнала их. Конечно, узнала:

Безумная ночь опустилась
Над пепельно-нежной Невою,
И крылья торжественных ростров,
И лёгкие мачты – как тени,
Как сны, отражённые с снах.

     Лозинский... Забытый Лозинский...
     И Зизи окончила стихотворение дрожаще-уверенным голоском:

И всё, что прошло, только снилось,
Мы снова, как дети, с тобою,
Мы – светлый, затерянный остров
В спокойных морях сновидений,
Мы – остров на светлых волнах.
 
     О н стоял спиной к Зизи, полностью поглощённый своей меланхолией. Но нотки её голоса и старинных духов заставили прийти в себя. О н обернулся.

     О, о н был первым, кто не рассмеялся при виде нашей Крошки. Он даже не улыбнулся, но не потому, что не был рад видеть её здесь и сейчас. Напротив. И, да, ещё один меланхолик! По одежде видно: в меру тёмная, в меру мятая, в меру гр... чистая. Рубашка – навыпуск, один ботинок расшнурован (а, быть, может, не зашнурован вовсе?). И как он дошёл сюда, на одном ботинке, без приключений? А никак. С приключениями. Но это уже совсем другая история.

     По  н е м у было видно, что о н тоже очень давно живёт в этом городе, и тоже очень хотел взять с собой ведёрко с чёрной краской. Не взял. Тогда где же о н так вымазался?
 
     Зизи протянула свой накрахмаленный платочек и смело произнесла:
     - Меня зовут Зизи, а Вас?..




В рассказе использованы отрывки стихотворений:
Владимира Григорьевича Бенедиктова "Туча",
Александра Блока "В кабаках, в переулках, в извивах..." и
Михаила Лозинского "Белая ночь".