Библиофил знает

Библиофил знает, как выбирать книги; библиоманьяк накапливает и накапливает их. Библиофил ставит книгу на нужное место на полке, предварительно исследовав ее со всеми ресурсами разума и воображения; библиоманьяк складывает свои книги стопками, даже не глядя на них. Библиофил ценит книгу; библиоманьяк взвешивает или измеряет ее. Библиофил работает с увеличительным стеклом, библиоманьяк-с измерительной палочкой. Некоторые из моих знакомых подсчитывают рост своих библиотек в квадратных метрах. Безобидное, восхитительно приятное лихорадка библиофила превращается у библиомана в острое заболевание, граничащее с бредом. Как только оно достигает этой фатальной стадии пароксизма, оно теряет всякий контакт с разумом и напоминает любую другую манию. Я не знаю, смогли ли френологи, обнаружившие так много нелепостей, до сих пор локализовать инстинкт коллекционера—развитый до такой степени у некоторых моих знакомых бедолаг—в коробке из костей, в которой находится наш бедный мозг. Давным-давно, в юности, я знал человека, который собирал пробки, представляющие исторический или анекдотический интерес, и хранил они были расставлены ровными рядами в его огромном чердаке, на каждом из которых была поучительная этикетка, указывающая, по какому более или менее торжественному случаю он был первоначально извлечен из бутылки. Одна этикетка, например, гласила: “М. Ле Мэр, муссе из шампанского высшего качества: Рождение Его Величества, короля Рима”.—Череп библиомана должен иметь примерно такие же выступы.

Только шаг отделяет возвышенное от смешного; толькокрис, библиофил от библиомана. Одно часто превращается в другое из—за умственного ухудшения или[16] увеличения состояния-два серьезных несчастья, которым подвержены лучшие из людей, хотя первое встречается гораздо чаще, чем второе. Мой дорогой и уважаемый мастер, мсье Булар[8] Когда-то был скрупулезным и привередливым библиофилом, прежде чем собрал в своем шестиэтажном доме 600 000 томов всевозможных форматов, сложенных, как камни в циклопических стенах! Я помню, что однажды мы с ним гуляли среди этих ненадежных обелисков (которые не были стабилизированы нашей современной архитектурной наукой), когда я случайно с некоторым любопытством спросил об одном предмете—уникальной копии,—который я отдал ему на знаменитой распродаже. Г-н Булар пристально посмотрел на меня с тем доброжелательным и юмористическим видом доброжелательности, который был характерен для него, и сказал:, постукивая своей тростью с золотым набалдашником по одной из огромных стопок (родинки rudis indigestaque), затем на втором и третьем, сказал: “Это там—или там—или там”. Я содрогнулся при мысли о том, что злополучная брошюра, возможно, навсегда исчезла под 18 000 фолиантами; но мое беспокойство не заставило меня забыть о собственной безопасности. Гигантские штабеля, неустойчивое равновесие которых нарушалось постукиванием трости мсье Булара, угрожающе раскачивались на своих основаниях, вершины вибрировали, как шпили готического собора при звуке колоколов или ударе шторма. Таща за собой мсье Булара, я убежал, прежде чем Осса успел рухнуть на Пелион. Даже сегодня, когда я думаю о том, как близко я был к тому, чтобы получить всю серию публикаций Болландиста на свою голову с высоты двадцати футов, я не могу вспомнить опасность, в которой я находился, без благочестивого ужаса. Было бы злоупотреблением словом применять название “библиотека” к угрожающим горам книг, которые должны быть атакованы киркой шахтера и удерживаться на месте стойками!

Библиофила не следует путать с букинистом, любителем подержанных книг, о котором я сейчас кое-что скажу, хотя библиофил отнюдь не слишком горд, чтобы время от времени посещать букинистические киоски. Он знает, что не одна жемчужина была брошена перед свиньями, и не одно литературное сокровище найдено в вульгарной обертке. К сожалению, удача такого рода встречается крайне редко. Что касается библиомана, он никогда не просматривает подержанные книги, так как это снова внесло бы элемент выбора. Библиоманьяк не может выбирать, он покупает.