Ода любви и скорби русской деревне. Сын Илья

 
  Глубока и честна здесь любовь к русской деревне. К неизбежно завядающей, но такой родной, взрастившей земле.
- Дядь Сань, а молодые есть в деревне?
- Славик.
- А сколько ему?
- 55.
  Дядя Саня в светлой хлопковой рубахе, будто в унисон нарастающему безмолвию деревни, говорит теперь только шёпотом (последствия, дай Бог, прошедшего серьёзного недуга). Мы сидим на крыльце фамильного дома и вразнобой мотаем головами в стороны, не позволяя бунтующей пчеле осуществить свои атакующие планы.
  Дядя Саня удивительно повторяет хранящиеся в недрах моей памяти образ и привычки своего отца, любившего также безмятежно сидеть на лавочке во время сиесты.
  От пчелы да от сумы не зарекайся. Выждавшее момент насекомое с боксерской точностью пикирует мне в правую бровь.
  «В хглаз ужалила? - замечает подходящий к нам дядя Вова. - Сейщчас сковородку холодную дам, приложи. Это ничехго. У нас одну бабку пчёлы покусали в лицо. Так она хглаза разжимает и за дедом бежит: «Я тя щас, козлина, кипятком изолью!»
  Дядя Вова (брат дяди Сани) - один из немногих постоянных тружеников Игнатовки. Вообще жизнь в деревне для них - круговорот хозяйственных дел. По обыкновению защищённый от мошек и перегрева на солнечном мареве широкими коричневыми штанами в горошек, мастеркой из грубой ткани и панамкой дядя Вова присоединяется к нашей беседе.
- Раньше сто домов было здесь. Детвора по каждой дорохге бехгала. Сейчас позаросло всё… Корова на деревню одна осталась. Ух, бл#! - дядя Вова прихлопывает впившегося в макушку паута. - Знает, куда кусать, когда я подстригся!
- Зато на ваших участках какой порядок! У вас с женой вообще выставка на участке: пальмы, аисты, зайцы…
- А вон хгусь! Видел?
  Я поспешно направляюсь на импровизированную выставку современного искусства на заднем дворе избушки. Плох тот крестьянин, который свою землю не облагораживает, поэтому контраст сурового рутинного быта и тяги местных работяг к прекрасному - вещь отнюдь не парадоксальная.
Прерывает мои внутренние философствования Тётя Лида.
- Илья! Ты как к змеям относишься?
- Негативно, побаиваюсь. А что там, ужик?
- Та не, хгадюка. У сарая улехглась и не уходит. Ладно, пойду вилы возьму, пока не уползла!
  Тётя Лида тётей приходится моему отцу. А у меня, по причине её непоколебимого трезвомыслия и готовности в момент взяться за любую тяжёлую работу, язык не повернулся называть её «бабой Лидой». Тётю Лиду мой папа называет «рабой быта».
«Ну а как тут не будешь рабой быта? В деревне всегда есть хлопоты», - говорит тётя Лида, заканчивая обеденные приготовления.
  Стасик, внук тёти Лиды и мой троюродный брат, в перерыве между сытными порциями первого и второго замечает нарядность бабушки.
- Ба, а ты чего нарядилась так? Женихи?
- Ахга, женихи! Мои женихи вон уже все, на хгорке лежат! - безапелляционно парирует тётя Лида.
  Вечером встречаю на сеновале самого молодого человека в деревне - Славика. Дядя Слава, кстати, действительно выглядит на удивление молодо, хоть и в традиционном духе русской глубинки не избежал пагубного пристрастия к дарам Бахуса. Так уж повелось на Руси, что для многих работяг в захолустье бутылка становится главным развлечением. Не редкость, когда длительные запои превращаются в фатальные игры с судьбой, откуда победителем выходит отнюдь не человек. Простодушный и по обыкновению юморной Славик поспешил оставить свой комментарий по поводу сегодняшнего собрания женщин, проходящего в данный момент в соседнем доме: «Что, судачат бабы? А вот мне батька хговорил брать в жёны кирхгизку или уйхгурку, а то эти, наши, нифихга не хотят работать!»
  Посудачить женщины и впрямь любят. Как-то, лёжа на печи, мне даже повезло стать невольным свидетелем жарких обсуждений местного дамского дискуссионного клуба. На моё удивление оказалось, что даже в таком захолустье (как сами жители называют свою деревушку), имеется светская дива, первая встреча с которой стала для меня картиной, крайне контрастирующей с уже привычными глазу местными реалиями.
  Возвращаясь с дядьками по пыльной сельской дороге в знойный  июньский полдень, щурясь по обыкновению, я обращаю внимание на движущийся метров за полста от нас силуэт женщины в лёгком светлом платьишке. Подъехав поближе, мои дядьки в такт сочувствующе пожали плечами, махнув с улыбкой в сторону меня на заднем сидении, мол: «Подвезти не сможем! Груз!»
  Дама эта мне показалась какой-то героиней Тургеневского произведения далеко забальзаковского возраста. Прямая осанка, распущенные волосы, играющие зайчики в глазах на не сумевшем убежать от старости лице. В одной руке - кремовые босоножки, в другой - котомка. Откуда она здесь? Неужели это необъяснимая погоня за неизведанной романтикой проселочной дороги?
  Откровения уже упомянутого дискуссионного клуба вечером того же дня заставили мой рот раскрыться в иронически-недоумевающей улыбке.
- Софья Ковалевская, видела её седня, ахга. Эффэктная такая дама, на маникюре, это… С причёской. С магазина шла.
  Примечательно, что называли эту женщину только в сочетании имени с фамилией, что мне сразу показалось забавным.
- А шо она пешком в махгазин в соседнюю деревню ходит?
- Так она ж алкохголичка самая настоящая. Бегает в Приволье за водкой своим собутыльникам, сама и пьёт с ними.
- О, Илья, а ты шо это на нохги намотал?
- Это чехлы такие китайские. Во время дождя надеваю, чтоб сапоги с собой не возить.
- Ух, них... Нифихга себе! Чего только не придумают!
  Пока не выдохлось уходящее в закат дня солнце, а в воздухе ощущается привкус лета, я спешу на одно из самых сакральных для нашей семьи мест.
  «Видишь, эти несколько яблонь? - сказал мне как-то дядя Саня в той части двора, где калитка для ежедневных хлопот накрепко закрыта на затвор. - Это мой сад. Я его назвал Сан-Мария в честь внучки, а каждое посаженное дерево тут - по имени остальных внуков. Я ведь уйду, а яблони будут цвести и напоминать моим детям и внукам обо мне».
  Думаю, мы даже не всегда осознанно стремимся к тому, чтобы память о нас не была предана забвению. Я смотрю на, казалось бы, закаленного деревенским бытом русского мужика, не привыкшего к обнажению своих переживаний, осознавая своё неумение так кратко и точно выражать сантименты.
 На игнатовском кладбище каждый второй холмик - с нашей фамилией, а тётя Лида с адъютантской точностью поясняет мне родственные связи с каждым из ныне почивших.
  Как там у Маркеса? «Человек не связан с землёй, пока в ней не лежит его покойник». Папа всегда называет Игнатовку своей второй Родиной и искренне грустит, когда не имеет возможности приехать туда хотя бы раз в год.
  Видимо, какие-то фундаментальные вещи человек не может понять в раннюю пору созревания души, поэтому так важно было вернуться сюда в светлую пору своей молодости.
  Вот такая сегодня она - наша Шавёлкинская Игнатовка.
  Не всем понятная, мало кому нужная, но самая что ни на есть настоящая.
   Смоленская область, Руднянский район, деревня Игнатовка, июнь 2021 года, Илья Шавелкин, Иркутск