Никитична

Жарким летним вечером я шел из города по старой разбитой дороге. Слева и справа мрачнел непроходимый лес. Было очень душно, пахло хвоей и свежими грибами. Изредка пролетавшие птицы по-хозяйски устраивались на ветвях сонных деревьев, готовясь встречать тихую ночь.
От усталости я еле шёл, и глазами уже искал неприметное и надежное местечко, где можно было бы прилечь и выспаться.
Пройдя поворот, я увидел вдали небольшую деревню и, собравшись с последними силами, направился туда, рассчитывая напроситься на ночлег. Подход к деревушке зарастал молоденькими берёзками и бурьяном, а встречавшие меня тут и там полуразрушенные постройки навевали тоску, отчего спать хотелось еще больше.
Вскоре среди этой разрухи я увидел ухоженный домик с голубыми резными наличниками. Через белоснежные шторки пробивался золотистый свет, который, сквозь подступающую ночь, озарял желтые, голубые и белые бутоны милых цветочков в полисаднике. Из печной трубы лениво поднимался в чернеющее небо серенький дымок. Вокруг разносился аппетитный запах приготовленной еды.
Вдруг калитка открылась, и появилась бойкая немолодая женщина. Не увидев меня, она быстро перешла неширокую дорогу и ловко вылила из ведра помои.
- Ты к кому? – дружелюбно спросила она, заметив меня. – Заблудился, видать, в местностях-то наших?
- Я из города иду. Мне бы до Климова добраться.
- Ты ж на ногах еле стоишь. Тебе выспаться надо, а потом и в путь. Дорога-то дальняя туда. Я и сама спать собралась, вот ужин себе грею. Пойдем со мной, поедим, а я тебе потом в пологе постелю, а завтра и пойдешь в Климов.
Мы вошли в дом, прошли сени, полог и оказались в маленькой светлой кухне, отделенной от жилой комнаты печью с зелеными изразцами.
Я сел за стол, а женщина сейчас же достала из печи чугунок и налила себе и мне наваристых щей.
Невольно я наблюдал за ней. Красный платок плохо скрывал седые волосы. Длинный синий подпоясанный халат подчеркивал её все ещё стройную фигуру. Морщинистое загорелое лицо и натруженные руки выдавали тяжелую деревенскую жизнь. Но вся она - такая милая и складная – сразу же вызвала приятное впечатление у меня.
- Меня Галиной, Галей зовут. А для всех тут Никитична я. А ты откуда взялся? Зачем в Климов-то идешь?
Я представился и сказал, что иду помогать в огороде своей любимой тетушке.
- Доброе это дело. Помогать надо, конечно, и родным, и чужим. Я вот тут без малого тридцать лет живу. Это сейчас здесь глушь беспросветная, что и поговорить иной раз даже не с кем, а раньше – жизнь кипела! Все мы: кто в колхозе, кто на пилораме работали. Друг за дружку держались. Трудно и весело было. А теперь все развалилось, и нет никакого выхода из этого.
Никитична безнадежно махнула рукой и ушла мыть посуду.
От горячих щей стало душно. Подступающий сон туманил голову. Уже почти засыпая, я смотрел в горнило печи: угольки медленно таяли, изредка превращаясь в робкие золотые огни. Казалось, я исчезаю, растворяюсь в этом уютном домике и улетаю вместе с дымом через печную трубу в бездонное ночное небо.
Чтоб согнать сон, я решил пройтись по дому. В скромной домашней обстановке не было ничего лишнего. Большая деревянная кровать аккуратно убрана. Напротив - книжный шкафчик, набитый разными книжками. Справа и слева со стен печально смотрели портрет мужчины и совсем еще юной девочки.
Никитична быстро вернулась, и я уже пил чай с ароматным малиновым вареньем, изредка смотря в окно, где бледная луна озаряла холодным мертвым светом покосившуюся дырявую крышу соседского нежилого дома.
- Постелила тебе в пологе, сынок – сказала вспопыхавшаяся Никитична. – Да и мне пора уже: я ж с петухами встаю, а потом кручусь весь день до заката. Все хозяйство ведь на мне. Иной раз так забегаюсь, что и забуду про всю свою жизнь прошлую. А она у меня тебе скажу! Столько всего пришлось пережить…
Лицо женщины раскраснелось, а в добрых глазах появились слезы. Видно было, что в сердце её давно живет боль, которая разрослась сильно, а теперь вот просится наружу задеть других.
- Ты вот тетке своей помогать идешь, - продолжала она, успокоившись, - а у меня вот нет никого, кроме себя самой.
Я с еще большим интересом посмотрел на эту несчастную женщину. Она сидела на стуле и слепо смотрела куда-то в угол, будто черпая оттуда тяжелые воспоминания своей прошлой жизни.
- С муженьком своим я еще в нашем тогдашнем колхозе познакомилась. Пастухом был он. Полюбила я его больше жизни. Жили мы душа в душу, горя не знали. А однажды утром пошел он бычка нашего кормить, а бычок-то и насадил его на рог свой: распорол живот. Чуть год прошел, а доченька наша, Машенька, купаться пошла на речку, да и затянул ее омут чёртов. Вот уже десять лет так и живу здесь одна. Все слезы выплакала. А спасение свое в труде праведном нашла.
Никитична глубоко вздохнула и, пожелав мне спокойной ночи, тихо ушла к себе.
Потрясенный рассказом, я лежал в пологе и теперь уже не мог уснуть. Под гулкие стуки садовых деревьев о стены дома я смотрел через слуховое окно на звездное небо и думал. Ведь именно на таких кротких и бескорыстных держится да и будет держаться наша русская земля! Но только почему жизнь так дьявольски жестока и несправедлива к лучшим людям её?
Проснувшись только после обеда, я поблагодарил Никитичну и ушёл.
Мне стало очень грустно от того, что я, возможно, уже больше никогда не увижу этого светлого и доброго человека.