От Красных казарм до

 Ах, ты, Люська моя, Люська, что же ты такая!?. Бросила меня в самый неподходящий для меня момент! Говорят, вышла за офицера. Да, не вышла, а укатила за своим офицером на границу китайскую - экзотики захотелось! Институт бросила, меня - тоже! Не нужен ей институт, и я не нужен...  СТОП!.. Вот ччё-орт!..  «Куда ввы-лупился!..» - это мне  водитель автобуса показывает кулак, пассажиры приплюснулись к стеклам. Тесно стало на главной улице Заречья, а ведь её расширяли совсем недавно - деревья вон все выкорчевали, и, всё равно, на этой оголившейся улице тесно и транспорту и пешеходу.  Люська ты, Люська, а говорила  «люблю»... Зелёный мигнул!   Нет, не мне – пешеходам мигнул.   …А когда-то в далёком детстве моём, давным-давно, улица легко просматривалась от Красных     Казарм и до Октябрьского  моста (линия горизонта - девятая мужская
школа). Весной, когда только-только распускались листочки (я всегда с не-терпением ждал этого момента), улица казалась окутанной зеленовато-голубой дымкой»…   Нну, куда ты?! Вот старбень, по сторонам не смотрит! Зелёный не для тебя, а моторам!». И моторы, газанув, дружной толпой, на одной скорости тронули с места. Пешие стоят, глядят, ждут себе зелёного.   …А, может, и вовсе не любовь, раз так скоро позабылось...  «Стоять!» - жму на тормоз, а  собака - умница будто услышала меня, остановилась, пропус-кает свирепо учащих, железом лязгающих.  Очень легко теперь под колеса попасть - с тротуара шагнул, не глянул вправо, и...  «Красный! - Стоим по ранжиру: автобус, трёхтонка и я - моя  «пчёлка» (своими руками собрал, она мне дороже всяких фордов)   …А когда-то на этой улице не асфальт лежал, и не вровень с тротуаром, как теперь, а булыжная мостовая высоко поднятая  над пешеходными мостками, мосточками тесовыми; да ещё канавы вдоль
дороги - попробуй, выскочи, не глядя, на дорогу! Сначала вскарабкайся
туда! Ага, попробуй! А с моста в сторону заречную на тормозах съезжали - такая крутая горка была, а теперь – ровненько, поло;го...   «Зелёный» на
меня так ласково глянул, мол, «Не трусь, Петрусь, шевели тормозами!»  …Улица Калашная, за ней - Подлесная (теперь «улица Горького»шумная улица стала, бойкая); тут уходил к реке «Кривой переулок», а где-то... вот, вроде бы, здесь - не узнаю место, домик куда-то пропал... вот этот –
похож... Стоял тут домик- бассе;йка (в школу мимо него - не один год, из школы - тоже...), из стены кран торчал, воду брали, а внутри люди жили.
Такой же сказочный домик  ещё... да, точно, на углу  напротив Дома
пионеров, как раз на пересечении Советского и Калинина, теперь на этом
углу остался изящным треугольничком небольшой скверик; ещё (надо же чего вспомнилось) такой же домик стоял у деревянного моста через
Золотуху по Урицкого, в пересечении с Ульяновой. Золотуха – одна, из
всех мелких городских речушек, зимой не замерзала, а весной не разлива-лась. Берега её - крутые, заросшие бузинами, черёмухой; застроенные, не
то, что у тех, когда-то юрких и шумных, теперь не текущих, засыпанных, заасфальтированных,. Когда разливались по весне ручейки эти, нужно было их переходить по шатким тесовым мосточкам. Потом вода в речках зелено зацветала, и там водились пиявки, толстые, коричневые; головастики лягу-шачьи резвились вовсю, а в тихую погоду по гладкой поверхности бегали пауки-водомеры на длинных лапах...    Вот как удачно едем: который уж
перекрёсток без остановки - хорошо бы всегда вот так, без красного, как
сейчас - сплошняком  «зелёная улица». Ну дак ведь, воскресенье - все на
дачах; движенья никакого, машин на улицах мало. «…па-ац-элуй миня уда-чаа-а…» - замурлыкал я, радуясь удачному стечению обстоятельств. Ну,
замигал - замигал! Вот так всегда: только начал жить-радоваться – хлоп – красный: «Стой!». Стою. Ну, стою я, стою! И чего строжишь-то, гневом
обливаешься, глазом краснеешь, опасностью дышишь?
Машин на дороге - раз, два - и обчёлся. Вот сейчас будет поворот на Карлу Марлу(это для краткости мы в детстве так называли улицу «им.Карла
Маркса»), бывшая  «За;болотная». В конце сороковых барахолка тут
торговала.  Ана той стороне Чернышевского три дуба стояли, да и сейчас стоят ещё. Ой, как давно они тут стоят! А вокруг болото было - болотце та-кое, лужок непросыхающий. Речка-безымянка власть свою держала. А вон там – остановка автобусная, домики маленькие, деревянные (теперь пяти-этажка жёлтая), а тогда здесь сухо было, пыльно; столики стояли, а вот как раз тут, в сторонке от дороги.  На столах - рыба красная, колбаска, ветчинка тоненькими пластинками нарезанная; мужики толпились: пиво пили; пиво в большие стеклянные кру;жки из огромных бочек деревянных качали, пиво пенилось; разговоры веселые, не матерные– все пристойно: отдыхали мужики после трудов праведных, общались, и прохожие не шарахались, никто никому не мешал...
 Зелёный! Выкатился, родной, яблочком зелёненьким! Полетели, полетели, “пчелка” моя золотая! …пацэлуй меня, удачча-а, а если хочьшь обнимиии,
  если нет… Трудовая, Краснормейская - дальше улиц не было и до самых Прилук - поля, огороды - владения совхоза Заречного, куда мы в детстве
бегали летом грядки полоть – подрабатывали.  А вот и школа (девятая
школа - новая, многоэтажная на месте совхоза). Я в этой школе работаю.
Сегодня у меня последний рабочий день. Получу (интересно, сколько
насчитают?) отпускные, получу и - я уже в отпуске! Вольная пташка –
лечу, куда хочу! Хорошо всё-таки преподавателям - отпуск всегда летом! Целых два месяца - это не две недели! Искупаться бы, да и  «пчелку» надо помыть. Получу денежку, махнём на речку, можно в парк Мира, там
прохладно, спокойно. Гулять - так гулять!  «Илья Матвеич!» - глаза
усталые, в руках - связка книг, хозяйственная сумка: «Окажите божескую милость»  - улыбается директриса. Искупался! - прячу досаду (как аукнет-ся... надо стелить соломку, не известно, где упадешь). «Милости прошу!»- распахиваю дверцу, подхватываю кошёлку (господи, как она таскает такую тяжесть! Сама тоненькая, невеличка.). «Садитесь, Татьяна Георгиевна,  Вам в которую сторону? (Чего спрашиваю? Ведь ясно же, что к центру, не из Прилук же она бегает на работу сюда). «Вы получили отпускные? В городе на лето, или куда надумали?» «Ещё не планировал… «Ч-ч-чёрт!» (тормознул резко, проглядел, а «красный» в глаза плеснул) «Извините!» -глянул искоса - губу прикусила, молчит испуганно вцепилась в подлокотник: «Это мне надо прощенья просить –заговорила Вас, извините!» - облегченно выдохнула: «Я лучше, помолчу, чтоб не отвлекать Вас, да мне недалеко - вон за тем поворотом – направо»  …Весь луг по правую сторону вдоль Чернышевского был когда-то медленно засыхающим болотом, и там маленькими старенькими домишками начиналась Красноармейская, но через несколько маленьких домиков и заканчивалась, а с другой стороны её останавливало кладбище старое-старое; памятники над прахом купцов, дворян вологодских… «Пожалуйста, вот этот дом» - прервала мои воспоминания пассажирка. «Я помогу!» - с готовностью выношу тяжёлую сумку (Как она по лестнице-то?! Ну и сволочь этот её муж!)  «Может, зайдете на чашку чая?»  «Спасибо, но...»  «Не смею настаивать. Извините, задержала Вас!» - улыбка у неё добрая, материнская. «Ну, что вы! Какие разговоры!» - в свою очередь стараюсь-любезничаю: «Всегда к вашим услугам!» «Благодарю!» - смеется понимающе. «До свидания!» - бегу по лестнице вниз. «Всего доброго!» - долетает уже на первом этаже до моих ушей. Раз, два... пять - надо же, сколько народу теперь здесь живет!.. - считаю пятиэтажки. А тогда: четыре избушки - вдоль да три - поперек, остальное - огороды.  В огородах долго-долго стояла вода, почти всё лето...   Вот з-зараза! - Самосвал плетётся еле-еле душа в теле!  Ну, проезжай-проезжай! Не видишь, давно стою, пережидаю! Заехать-то заехал, а вот выехать – …гули-гули-гулиньки, залететь-то залетели, а обратно…  потому как все без остановки жмут по газам, а светофора нет, вот и наглеют - лишь бы самим успеть! А ты стой, жди!  Жми,  «пчёлка», давай, родная, - наша дорога!  Ну, теперь до светофора - свободно. Летим! 
... а пацэлуй меня удач-ча, если хочешь… На углу каланча пожарная –пожарка, а до революции полицейский участок тут был. Такая же каланча
на Калинина стоит. А напротив  «Родины» брат мой старший живёт вон  № 28 – двухэтажный, деревянный, старинный  дом(сейчас напротив него кино-театр стоит «Родина»), До революции полдома занимали Сперанские – из-вестная фамилия. (Дед моей невестки был губернским инспектором
учебных заведений, а его далёкие предки –князья. Их родословие теряется где-то в Римской империи. И даже не только свой герб имелся, а и, свой Святой, но в нашем времени об этом нельзя было вспомиать слух, по край-ней мере). А рядышком скособочился маленький, одноэтажный (№ 26) до-мик Гиляровского – писателя нашего вологодского (королём репортажа на-зывали его современники, а в наши лета предан забвению)домик, как и хо-зяин его,  забытый, не возведённый в ранг музея, просто так – жилая разва-люха. А вон уже и мост в горизонт упёрся, т.е. в бывшую«девятая мужская»; Поворот, ещё один мост через  Золотуху… Стоп! –  «красный» на повороте подкараулил. Слева – аптека, справа – поликлиника, прямо – парк.
В парке  Вечный Огонь хранит память героического прошлого. Теперь парк ухожен, в цветниках и почете. “Герои труда” – доска с портретами достой-ных уважаемых граждан города  перед входом. А было время, парк обходи-ли стороной и называли тошниловкой. Заросший, неухоженный, он не вы-зывал желания отдохнуть под тенистыми зелёными кронами. Но с другой стороны, со стороны здания областной библиотеки (сейчас там филармония, а когда-то «Дворянское собрание»); так вот, с той стороны – с улицы Лермонтова, в парке стоял общественный туалет – каменный такой домик, дореволюционной, постройки, (а кто бы теперь стал строить такое заведение в таком прекрасном архитектурном исполнении!) Домик был похож на небольшую красивую часовенку. Стены были толстые, чуть не в полметра…  «В бананово-лимонном Сингапуре…» – где-то громко включили радио. Вся площадь и окрестности затихли во внимании: дома загадочно сверкают окнами; ветер улёгся на солнечный асфальт и чуть дышит на зелёные листья, чтоб не завяли;  на перекрестке красный глаз светофора остановил рычащие моторы – стоят, пыхтят, слушают«… бананово-лимонном Сингапуре…»