Деревня моя, деревянная, дальняя

 Назавтра моя «пчёлка» – труженица моя безотказная – жужжит над,
мягким от  летней жары, междугородным  асфальтом.  Летим плавно, как
по воздуху - асфальт новенький, ровненький! Навстречу - труженики-грузовики, автобусы-туристы...  На дороге моторно, людно. А мы спешим подальше от городской суеты, летим туда – прямо в буйное разноцветье
закатного солнца, в манящее запахами медоносов счастливое прошлое
нашей юности. Спидометр отмеряет, наматывая на колеса, километры
серой дорожной ленты. Мелькают придорожные заросли; телеграфные
столбы, пытаясь догнать, безнадёжно отстают; ЛЭП на гигантских ходулях спешит, не отставая: то перегоняет, то куда-то исчезает, то, вдруг,
решительно шагает через дорогу.
«Ыйх!» – захлёбывается испугом Валечка – это «пчёлка» на полной скоро-сти скользнула вниз под гору. Вжикнул мостик над речушкой.  Инерция бросает вперёд, на лобовое стекло – в гору рвёмся, не сбавляя газа, словно гонятся за нами. Чуть сбросил газ, потому что на горе толпятся избы (мало ли кто через дорогу побежит).   
«Айй!» – Валентина вцепилась в плечо, а на дороге – корова.
«Не боись!» - жму на тормоз: «Умный в гору не пойдёт! О чём задумалась, рогатая?». Даже не пошевелилась, только хвостом, как отгоняла мух, так и продолжала махать по бокам своим сытым. Осторожно (нас не трогай, мы не тронем) объехали, обжужжали, провожаемые задумчивым лиловым взглядом. Под неистовый собачий лай неспешно пылим вдоль придорожной деревни. Поворот, поворот. Валечке весело: «эх, российская дорога – семь заги;бов на версту». За следующим загибом  лужа – целое болото! Объехали и вперёд, вперёд! Деревня прощально взмахнула от крайней калитки, сохну-щими на верёвках, простынями. Собаки отстали, а мы летим вперёд, в гори-зонт – там радость встречи!  «…там, за гори-зоон-тоом, там, там-тарам…» - подпеваю мотору. На спидометре 120.  Летит стрелой дорога мимо распахнутых настежь полей, мимо, заслоном стоящих, лесов; мелька-ют сквозняками про;секи, прозрачно мигая далёким горизонтом, а вот и реч-ка привернула к дороге, но, словно, испугавшись грохота  проезжающих машин, повернула обратно в лес. 
Остановились, искупались, в малинник сбегали, опять полетели. 
Вот и знакомые места! Песчаные россыпи довольно заметно
видоизменились. 
«Тыы смат-рии!.. - Валечка чуть не выпадает из-за стекла, (хорошо ещё - дверца на замке):..Аа -ас-фаальт! О-ой, родненькие, дак ведь это райма-аг! Астанави, заглянем! Вот эта даа - атгро;хали! И рекла-ама!.. Нну, савсем го-рад!». Возбуждённая Валентина долго ходит с этажа на этаж, от прилавка к прилавку, удивляясь, радуясь. Молодые продавщицы –
нарядные, наманикюренные, снисходительно глядели на покупательницу, недоуменно переглядываясь – вроде, городская, в модном прикиде,
причесон-модерн, а чего-то ахает, как наша деревенская, правда, всё на «А»!.
Возмутив спокойствие летнего сельмага, закупив подарки (молодец
Валентина, я бы сам, наверное, не догадался) для Марфы и Анны (Валечка у нее жила тогда давно), выруливаем на грунтовую, гужевую дорогу и лесом, лесом!.. Дышим - не надышимся сосновым, озоновым простором воспоми-наний, и сердца трепещут ожиданием скорой встречи. Вот уже деревянный мосто;к, под ним светло струится мелким ручейком пересохшая за лето
речка Я;хреньга. За мосточком дорога метнулась круто вверх, раскидала (расступись деревня, дорога едет!) домики бревенчатые, старые - окошки покосились, трубы съехали по сторонам.  Когда дождями изнывает небо,
эта дорога делается злой, скользкой, расплывчатой - только трактору под силу одолеть эту глиняную от дождя размокшую гору. Сейчас сухо и мы легко взлетаем над рекой в окоё;м полуденного зноя. Летняя пустынная
деревенская улица: куры - куд-куда-куда, распустив крылья - врассыпную из-под колес; козы задумчиво жуют жвачку, уставившись круглыми глазами на суматоху; собаки гавкающей оравой радостно понеслись следом…
А мы неспе;шно катим вдоль знакомого ряда бревенчатых изб. 
Кто же это там? - вглядываюсь в знакомое крыльцо, не узнаю. А старик, аж привстал с крылечка, ладонь козырьком: «Х кому ото;? Ции; таки;?».  Старуха на обо;чине посторонилась, встала с кошёлкой - в магазин ходила - похожа на Лушку с За;емья, но уж слишком стара. Вот и дом незабвенной памяти,
крылечко под развесистой калиной. Сердце тугим барабаном - бух – тре-пыхнулось. Прошлое радостным ожиданьем встало у порога, из-под
ладошки вглядывается: «Это хто жо такой?». Постарела , постарела Марфа Алексеевна, а румянец не погас. «У-уйй! Милыё вы мое-э!». - припала,
замерла, отступила, глянула сбоку, фартук ко рту:«Это как-жо надумали-то! Ну-ко дал Бох ишо сви;диццэ!» - целует меня, Валентину, догадливо
переводит взгляд: на меня - на нее - на меня...
«Я - к Анне» - смеясь, успокаивает старушку Валентина.
«А вы рази не...» 
«Не-э,» - целую, смеясь.: «…мы даже не в одном городе живём.» - растро-ганно поглаживаю сгорбленное состарившееся плечо, поседевшие волосы, утешаю её всхлипывающую.
«Ну, буде!» - обрывает она себя: «Заходитё, бу;диче, в
ызбу. От радось-то! Неждано-негадано... Ой, ну-ко ворота-ти роспази;ла!» - торопливо поворачивается Марфа: «Ить мух-от напустила! Сбегани-ко...
тамо-ка, знаш где-ка взять,..» - смеется она оттого, что может сказать «сбе-гани-ко, тамока - знаш сам, где…» - она не одна, с ней родная душа, которая «тамо-ка знат што и где…».  И уже шумит самовар на столе, и я радуюсь ему, как давнему другу; и всё здесь мне знакомо - я приехал домой!
 
И опять, как когда-то много лет тому назад, я утопаю глазами в звёздном небе. Ничего там не изменилось на мой непосвященный взгляд.
«Все ли звёдоцьки на месте?» - проворковала шаловливо ночь.
«Мудрецы рекомендуют почаще взглядывать на звёзды.»
«Штоб не зглазили?» - из тёмной тишины медленно вырисовалась стройная фигурка обладательницы певучего голоса: пышная коса на плече, нисходи-тельная манера в разговоре...
«Катерина!?»- Катькой назвать не осмелился.
«Ну, уж… - заколыхалась коса, (видно, её всё так же в ответственные мо-менты накручивали на палец):…сразу да и Катерина!» - улыбаясь, разгляды-вает меня повзрослевшая Катька: «Сказал бы ишо Кэти.!».
«Катенька,» - исправляюсь я: «какая ты!..»
«А штоо,..» - кокетливо повела она плечиком: …я всё такая же хорошынь-кая?» - вскинула голову, забросив пушистую косу за спину: «Красоту неце;м не испортишь!».
«Ну-у, ты от скромности не помрёшь!» - расхохотался я.
«Ты приехал-то цево? Опять р;бить, или так?..»
«Или так!..»- шутливо передразнил я назойливую девчонку, но вспомнив, что передо мной моя бывшая ученица, серьёзно сказал: «Знаешь, Катюша, молодость вспомнилась, потянуло в эти края. Народ тут душой красив и по-мыслами чист.»
«А Валентина - жена тибе?»
«Вот-те на-те!» - изумился я: «А што, похоже?»
«А што вместе-то?»
«Да, позавчера встретились случайно, разговорились. Она - в отпуске, я - тоже…». 
Голубиным воркованьем откликнулась ночь – это тихонько смеялась Катька. Неожиданно обхватив мою голову, она чмокнула меня в ухо и убежала, а я ошеломлённо потирая место поцелуя, ещё долго вглядывался в ночь, в звёды, размышляя над случившимся.
«Спать-от се;дни думаш, ли как!» - выглянула на крыльцо Марфа:«Взавтре дня не будёт, ли што ли? Налюбу;иссе, ишо!».
    Деревня моя, деревянная, дальняя. Обещанный коммунизм так и не
нарушил утоптанный вековыми традициями быт, не осчастливил белока-менными дворцами. Правда, в каждой избе стоит теперь, помаргивает
голубым глазом мудрёный ящичек - окошечко из дремучего залесья, в мир
в города и страны, о коих наслышаны всегда были, знали понаслышке, а
теперь вприглядку знакомимся.
«В райцентер-от теперя автобусы бегают» - сообщила мне Марфа. 
У многих во дворах «Москвичи», «Жигули» красуются. Изменилась и лек-сика: стали меньше «цёкать» - уже не слышно, чтобы покупатель в магазине просил подать «перчёвку», но «перця;тки, перстя;нки» всё-таки остались в моде. Помолодела деревня, подросли мои пионеры.
«Думай-не думай, а сто рублей - не деньги!» 
«А если думаешь, не говори!» - привычно отшучиваюсь, радостно разгляды-ваю дружка закадычного
 давнего: «Стёо-пка!»
«…а если думаешь и говоришь, не пиши...» - хохочет  Степка: «Понимашь, не поверил! Наденька грит - учитель с Валентиной приехали. Дай, обниму да росцелую!»
«Наденька-то - это кто?»
«Супруга моя верная, - улыбается он: …женился. А ты?»
«Не получилось».
Стёпка недоверчиво ждёт.
«А чё ты хмыкаешь, думаешь зоотихоня? Да ты что, неэ-эт, Валечка - на се-вере диком. У неё там муж-моряк плавает-морячит. Она в отпуске. Случайно встретились, решили тебя навестить».
«Знаешь, где умер Наполеон?» - Степка простодушно глядит в мои глаза.  Чувствую подвох, но, растерявшись, брякнул: «Где?» 
«Не поверишь, а на Святой Елене. Поймался!» - ржёт Степка. Это он не по-верил про меня с Валечкой и отомстил.
« Каким ты был...» - начал я. «Такиим о-ос-таа-алсяа...» - подхватил рас-певно Стёпка: «Пошли, с Наденькой познакомлю.   ...о-рёл степ-ноо-ой, ка-зак ли-ихооой…- весело заорали мы, пугая собак, и, обнявшись, двинулись вдоль деревни: « ...каким ты был, таким ты и остался...» - упивались мы радостью встречи. Пока Степка привязывал Шарика - тот всерьёз хотел меня съесть, я наслаждался давно знакомыми пейзажами.
«Ты слух потерял!» - хохотал Степка: «Шарик-то чего и вызверился на тебя. Он - охотник до петухов-то!»

Вечером в клубе было как всегда шумно, весело; народ собрался моложе нас, но и наш «пласт», как здесь говорили, обозначая людей одного
поколения, сегодня был здесь и веселился не хуже юных. И любимая
«парочка», вышедшая теперь из моды, как я понял по недовольным моло-дым лицам (им бы твист, да буги!), играла улыбками на наших, разгорячён-ных её темпом, лицах; шаловливо взу;хивала, удало посвистывала («для
форсу» - подмигивает Стёпка) и, взметнувшись оборками, дробно катилась по узорчатому паркету нового клуба. Озорные частушки, весёлый смех... Молодые (многие и плясать-то не умели!) стеснительно жались по стенкам, с любопытством разглядывая нас – старых(по их разумению). А мы, разве-селившись, решили показать себя во всей красе (гулять, так гулять!) - без устали плясали, пели, в «ручеек» играли, завели «столбу;шку».
«А у завет-нова стол-ба, дак, нету щяа-асья не-ко-гда, даак...» – затянул , начиная игру Стёпка, нажимая на басы своей гармошки.
«Подь сюда!» - поманил он глазами, покивал головой Катьке. «Выручив» Стёпку, она, по правилам игры, осталась у столба «горевать», пока кто-нибудь из парней не выкупит её поцелуем. «…ои, либо вее-теры, лии-ибо дожы  даа-ак..». - голосил-подпевал я вместе со всеми.
«Чё стоишь? - подтолкнул меня Стёпка: «Иди, выручай!».
Катька, явно играя на зрителя, взяла меня за уши и крепко три раза, как здесь говорят “в кресты”, поцеловала, с причмоком: “цмм-ах!” Потом
 ласково провела ладошкой по моим щекам: «Ах, ты, мой хо-роо-шой!» - и, покачивая крутыми бёдрами, отплыла в толпу хохочущих подруг. Я остался (по правилам игры) у столбушки в сильном смущении, не зная, куда себя девать. А зал разразился хохотом. Спасла меня Валентина: «Пойдём, неумы-тый!» - схватив меня за руку, потащила к выходу. Я был рад её вмешатель-ству, а она вдруг набрала воды из питьевого бачка и плеснула мне в лицо: «Она тя сажей измазала, устроила посмешище!» - ворчала Валечка: «Прово-ди-ко лучше меня домой! Давай, подышим на луну!»
«И чуть-чуть повоем.»
«О чём? С чего бы вдруг?»
«Валентина, может, останемся ещё ненадолго?» - разглядываю облака, на неё не гляжу.
«Хлебнул с утра?»
«Ты знаешь ведь, не употребляю!» - обижаюсь.
«Вольному - воля. Отвезёшь меня до самолета?»
«А ты что, ты серьёзно?»
«Отпуск заканчивается.»
«Нну, как скажете, медам, а я еще побуду денёк-два».
Проводив Валечку до калитки, я не спеша побрёл в свою деревню. Народ из клуба уже разошёлся, затихли перепевки тальянок, погасли огоньки в окнах, собаки и те молчали, была уже глубокая полночь. Луна – красавица ночная молча заглядывала мне в лицо и не спешила тоже никуда. Так мы и шли ря-дом – я и Луна. Я наслаждался тишиной, природой, одиночеством. Луна ти-хо светила мне, разгоняя ночные тени и страхи по углам.
«Уции-теэль!» – передо мной совсем близко и неожиданно возникла Катька. Я хотел, обойти, но она неожиданно, неуловимо быстро, закинула свою длинную косу мне за голову, притянула к себе, прижалась губами, всем телом.  Меня бросило в жар, перехватило дыханье, ноги обмякли, я едва устоял, дрожа коленками, и как последний дурак, отпихивал  повисшую на мне Катьку, рознимал обнявшие меня руки. Наконец, мне удалось выпутаться из её объятий.
«Не сердись!» – заступает она дорогу.
«Я не сержусь, – обхожу её: …спокойной ночи, малыши!» И проклинал се-бя: - обидел девушку! И гордился собой: - устоял! И со спокойной совестью уснул безмятежным сном. Но уже с утра на другой день я с
нетерпением ждал вечера, втайне надеялся, не признаваясь себе, на встречу с Катькой. Я готов был просить прощения за вчерашнее хамство. Вот
подойду и скажу «Катя…».
Вечером в клубе я не спускал с неё восторженно-влюблённых глаз, молча  любовался издалека. Катька отчаянно дробила каблучками, взмахивала ко-сыночкой, лихо крутнувшись на месте; плыла по залу лебедушкой – румя-ная, светловолосая… и хоть бы разочек она взглянула на меня, но я для неё не существовал! Я сидел в углу на своём обычном месте, как сыч, и, навер-ное, так же, как у сыча ночью, светились мои глаза, потому что вдруг ни с того ни с сего ко мне подсели Валечка с Софочкой, подхватили под руки и буквально вынесли в середину круга, и закрутили меня, завертели в весёлом вихре кадре;ли, и уже весь вечер не оставляли меня одного. Но Катька и тут сумела устроить цирк. Бойко дробя каблучками, вздернув носик, высоко подняв брови, с наглым спокойствием свысока глядела на меня, а когда по прихоти фигур “парочки” (пары менялись местами) я и она шли парочкой, она высокомерно отворачивалась, чем вызывала смех догадливых зрителей. «А, была-не была, клин клином!..» – решил я и стал ей подыгрывать. Так мы и веселили публику остаток вечера, но провожать её я не пошёл.
У Валечки заканчивался отпуск. И она спешила. Ярким  солнечным утром
я отвёз её в аэропорт.
«И чё ты нашёл в ней?» – удивила она меня даже не вопросом, а тем как грустно он прозвучал. Я растерянно глянул на неё, не зная, что ответить.
«Дело прошлое, чево скрывать… – улыбается Валечка:..я  тогда влюблена была в тебя.».
Это неожиданное признание потрясло меня. Надо же, - старательно объез-жаю лужи на лесной дороге - живёшь и не знаешь, где упадёшь. Как легко не заметить своего счастья, пройти рядом, мимо пройти и не заметить!. Но Валентина!  Уж кто-кто, но Валечка – верный друг, соратник по комсомолу, свой парень! Да если бы я знал это раньше, кто знает, как бы всё оберну-лось! Замечательный человек, красивая девушка, и меня любила. Ну и дурак я! В людях совсем не разбираюсь. Молодой, глупый был– казнил я себя, возвращаясь в Крутые Берега. Может ещё можно всё поправить? Вот возьму сейчас и …самолёт через час – успею! Подгоняемый мыслью, заворачиваю машину, и тут же кручу руль назад. Зачем я остался? Я не задавал себе во-просов на этот счёт. Просто есть время, возможность отдохнуть в деревне. Но что-то глубоко тревожило, не давало спокойно спать. Я знал: это «что-то» – катькины губы,  теплые, твердые, властные.