История свечи

          Сначала он плакал вообще. От одиночества, от ужаса, что теперь   целых десять дней, а это  почти вся  жизнь, как рыбка в аквариуме  останется в больнице на Херсонской улице. А родные люди будут приходить посмотреть на него через стекло огромной запертой двери. И шевелить ему оттуда  губами, как только что это делали папа и мама.
          Потом Саня стал плакать кусочками. Дома  так  уговаривали поесть.
          Кусочек – за маму за стеклом, у нее такие же перепуганные глаза, как тогда, когда он на улице сказал гогочащим  вражеским  солдатам,  что завтра  вернется папа с фронта  и  постреляет их из пушки.
          Кусочек – за папу.  Солдаты испугались, и через день исчезли из Одессы  навсегда. А   тетка в белом   даже слушать героя  не  стала, не то что пускать    к родному сыну. «Скарлатина тебе - не шуточки!»,- возмутилась она. И вытолкала папу, которого боялись даже оккупанты.  Божечка ты мой! - расстроился папа-атеист.   И пошел на лекцию.
          Было еще много других кусочков.  Вспомнил  себя, голого и дрожащего, под ржавой трубой с краном. Душ, называется. Поплакал. Вспомнил про мандаринку- свою он съел дома, а Ася свою не успела, и мама положила её лакомство в сумку для больного. Вместе с двумя  из трех его самых  любимых книжек. Третью, про барона Мюнхгаузена, не успели найти – скорая помощь торопилась. Теперь  с ним «Что я видел» Житкова, и «История свечи» Фарадея. Затрепанную книжку Б.Житкова Саша взял, потому что её  еще можно перечитывать и перечитывать. А   Фарадей- это папин подарок.  Мамочка на тот день рождения подарила Сане красивый набор из шести цветных карандашей. А Саня их берег, чтобы нарисовать  подарок папе на  тридцатитрехлетие.  Пятнадцатого марта. Теперь не успеет.  И снова слёзы.
          Он сто раз брался читать Фарадея. Но никак.  Зато горящая свеча в орнаменте   переплета  такая  красивая! И книжка имела больничный опыт с  троюродной сестричкой, у которой в мозгу обнаружили  воду.  «Она ушла  в лучший мир, -сказал папа.- А книжка вернулась».
          Саня  смотрел на обложку, ему казалось, что пламя свечи колеблется от его дыхания. Вот было бы здорово, чтобы на   этом черном фоне  показывали кино. Чтобы крошечные люди двигались, говорили,  пели.  Он понимал, что такого быть не может никогда. Но если Мюнхгаузен мог рассказывать про полет верхом на пушечном ядре, почему   Саше нельзя пофантазировать?  Волшебная страна Фарадей из Лучшего мира. Стоит поцеловать обложку, и на ней, вместо рук и свечи начнется мультфильм! Ночь перед Рождеством!   А если   поцеловать вторую страничку, то буквы осыпятся, и крохотная мама, такая красивая, такая  родная, едет в двадцать восьмом трамвае  домой.   Глаза заплаканы,  значит, тоже скучает.
  - Сашуня, как ты себя чувствуешь? Мы  с папой так волнуемся! – говорит она  громко. Саня  даже оглядывается, не слышит ли кто.-  Поговори с папой, он на пятнадцатой страничке.
          И Саша целует  пятнадцатую, буквы сбегаются в классную  доску в университете. И  папины руки   в мелу на её черном фоне.
- Извините,- говорит папа студентам, - у сына скарлатина, он прямо  из инфекционной больницы   заглянул к нам по Фарадею. Двадцать три на  тридцать  четыре перемножьте, пожалуйста, пока  я скажу Саше, чтобы слушался врачей!
- Эммануил Борисович! Передайте, пусть выздоравливает! - слышит  Саша   студентов.
          И целует,  целует каждую страницу подряд. Крестики-нолики... Морской бой…Загадки…
И тут тетка в белом  дергает у него из рук «Историю свечи» и шипит:
- Глупый мальчишка! Ты первый идиот, который додумался книгу лизать! И где? В инфекционной больнице!   
          Все-таки  десять дней  прошли. И еще лет семьдесят.
          Это ж наказание какое-то.  Третья волна. Та моя   инфекционка переполнена.  Память  заикается на случайных словах.  Магнитная буря рассинхронизировала  часы  и айфон. Интернет еле-еле дышит. Из вайбера исчезли наши с Наташей декларации про вибір лікаря, який надає первинну медичну допомогу. А её температурит  с утра. И суставы ноют немножко.  Божечка ты мой, только не это!
          Нервно тереблю  гугл  насчет симптомов. А  он на весь экран выдаёт книжку, о которой я забыл начисто.   Две секунды, вместо свечи и рук,  дрожал  печатными буквами мой отчаянный   текст.
          На самом деле,не буквы дрожали. Дрожали мои руки, когда я писал    на изнанке  упаковки от пенициллина, а потом  подсовывал   под дверь папе   НИЧЕВО НЕ НАДО НИЧЕВО ТОКО ТАКОЕ ЩАСТЕ БЫТЬ СВАМИ ДОМА ЗДАРОВЫМИ. 
          Божечка ты мой! Прости  меня!