Немец с русской душой. О Генрихе Дике

Знакомство с Генрихом Диком у меня произошло в интернете, на странице портала «Одноклассники». Генрих выслал мне абсолютно случайно видео с песней «Аусзидлерский вальс». Её простые слова и мелодия взбудоражили сердце. Песня напомнила о том, что нас много, земляков из бывшего Советского Союза, проживающих в Германии. Вспомнилось и радостное, и грустное, связанное с родными местами. Я поблагодарила Генриха за песню-подарок. Он ответил: «Добрый день незнакомая, и в то же время до боли знакомая в воспоминаниях прошлого Ирене! Этим-то мы и богаты, что воспоминания никто не отнимет, да и будущее моё (наверно, и у многих) находится в прошлом, так как оно богато всеми цветами радуги. Спасибо, что откликнулись!».

А потом наши сообщения полетели друг к другу без предварительного предупреждения. Когда душа просила, тогда и писались строки, наполненные воспоминаниями о прошлом, о происхождении, о годах интеграции в новую жизнь, о настоящем, интересах, мечтах, занятиях и о планах на будущее. Рассказала я Генриху и о себе:
 
- Мне исполнилось недавно 70 лет. Проживаю в Германии почти 30 лет, замужем, трое детей. Опубликовала на интеллектуальной платформе ридеро.ру 10 книг. Сейчас готовлю к печати сборник очерков на русском и немецком языках о земляках, российских немцах, переселенцах из бывшего Советского Союза в Германию конца 20 века. Книга будет называться «Zwischen zwei Welten/ Между двумя мирами». Решайтесь дать мне интервью. Времени мало осталось. Нужно оставить след потомкам, – летели мои слова из Кенцингена, немецкой земли Баден-Вюртемберг, на страничку интернета Генриха Дика. – Я пишу на русском языке. Знаю, что Вы делаете переводы на немецкий. Преклоняюсь. Считаю перевод – искусством. Мне это недоступно из-за недостаточного знания немецкого литературного языка. В Германии работала 20 лет по уходу за старыми людьми в психиатрии, языку училась в разговорах с персоналом и пациентами. Это весь мой словарный запас, если не считать приобретённого в детстве в родительском доме. Не рискую переводить сама. Хотя нет, однажды решилась. Перевела свою книгу "Записки медсестры" на немецкий с помощью трёх поисковых машин интернета. Местные немцы оценили перевод на тройку и стали обрабатывать мною переведённые истории. На шесть историй терпения у них хватило, а потом то ли пандемия их остановила, то ли рассказы по содержанию сильно грустными показались, и они перестали присылать новые переводы. А я постеснялась спросить, в чём дело? Три месяца по их просьбе переводы готовила. Поупражнялась. Теперь они лежат без дела. Кстати, я могу Вам переслать эти истории книгой под названием "Несостоявшиеся судьбы". Писать книги – моё хобби. Гонорары пока за них не получаю.

Ответ Генриха был прост:
– Я, как и Вы, писал статьи, письма, переводы и тоже всё делал бесплатно. А каков сюжет Вашей книги? Тему вы уже обозначили – грустная, но какова фабула? А дома, с родителями, на каком языке Вы говорили?

– До моих пяти лет, – ответила я Генриху, – родители говорили с нами, детьми, у меня ещё есть брат и сестра, на немецком, а когда я пошла в школу – перешли на русский. Наши соотечественники, депортированные немцы, к тому времени с сибирских мест уехали, а мы остались по месту жительства в Кемеровской области и жили там среди русских, поэтому, наверное, стали приспосабливаться к ним. Помню, когда приехали в Германию, в 1992-ом году, служащие признали моё знание немецкого неплохим. Моя сестра Лена с 1956-го года рождения, тогда она вообще не могла говорить на немецком, только писать и читать, но её приняли в Германию без проблем, возможно, потому что приехала вместе с мамой и двумя детьми. Наша мама говорила на швабском диалекте и на литературном немецком. Она проучилась в детстве семь классов в немецкой школе грузинского посёлка Катариненфельд (позже город Люксембург, сейчас – Больниси).

Генрих Дик поддержал тему:
– А моей двоюродной сестре Вале Тевс на тестировании немецкого языка в Саратове отказали в переезде в Германию только за то, что она отвечала на вопросы на литературном немецком языке. Спросили: «А где Вы учили язык?» «На курсах немецкого языка», – ответила она. – А её папа, мой дядя, был учителем немецкого языка. Валя никогда не интересовалась немецким языком, жили-то они в городе, там он не нужен был. Вот одна и осталась там сейчас, давно на пенсии, учитель математики с 1952 года рождения. Ирене, знаю, что работа Ваша по уходу за старыми людьми была психологически и физически тяжёлой. Познал я это в связи с уходом за больной женой Верочкой. В госпитале я как-то спросил доктора: «Как Вам удаётся справляться с такой тяжёлой работой?» На что он мне ответил: «Я после работы ухожу домой, забывая, что здесь происходит, а Вы дома 24 часа в сутки, вот Вам и тяжелее». Ирене, я подумаю над Вашим предложением о дальнейшем переводе Вашей книги и о написании мемуаров. У нас, в Николаевке, Оренбургской колонии, жили Крекеры, а Вы не из этого рода? Я нашёл исторические корни своих предков по фамилии Дик (по немецкой транскрипции Dyck) отцовской линии за 200 лет, начиная с Западной Пруссии 1818 года. По приезду в Германию, в 1994 году, хотел написать родословную (даже на немецком), но не хватило литературного опыта, даже название книги тогда придумал "Hauch der Zeit"/ "Дыхание времени". В то время я приобрёл умную книгу "Die niederl;ndisch-niederdeutschen Hintergr;nde der mennonitischen Ostwanderungen im 16, 18. und 19. Jahrhundert" von Benjamin Heinrich Unruh, в которой ваша фамилия пишется Kroecker (Kroeker, Kr;cker), что я считаю правильно, ибо при переезде в Россию невозможно было сохранить транскрипцию. Да, Ирене, жажда знаний "толкает" на новые поиски познаний законов общества. Не зря зашифровали наши далёкие предки в Иероглифы, Догмы, Пирамиды, Сфинкса и религий познания Мудрецов и Учителей (так назывались передающие знания). Они понимали, что мы (будущие поколения) не в состоянии будем это познать, и поэтому всё закодировали.
 
Я ответила своему новому знакомому:
– Генрих, мы тоже должны оставить о себе след, и это всё равно – в какой форме. У нас, детей Второй мировой войны, судьбы схожи, но они всё равно разные, потому что каждый по-другому воспринимает увиденное и пережитое. Вы – человек грамотный. Мне Бог послал Вас выполнять миссию писателя дальше. Вы – очевидец большего отрезка времени, чем я, можете рассказать больше. Кто Ваш отец? Мама? Мы с Вами, как выяснилось сейчас, земляки и по историческим корням. Мой отец родился в Оренбургской области. Его зовут Иван (Иоганн) Исаакович. Он с 1919-го года рождения, учился в лётном училище города Маркс в Поволжье на авиамеханика. К началу войны служил на аэродроме в Подмосковье. В 1942-ом году его депортировали в Томск, а потом отправили в трудармию в Кемеровскую область. Там я родилась. В 21 год стала учителем русского языка. Вышла замуж. В 1992-ом году с семьёй переехала в Германию. Я тоже с помощью знающих людей составила родословную отца и мамы на семь поколений в прошлое.

Ответ Генриха не заставил себя ждать:
– Ирене, я тоже удивлён, что наши пути пересеклись в интернете и, думаю, что неслучайно. Раз мы земляки и по Оренбуржью, то сообщаю, что сёла там уже названы по-русски и имеют ещё и номера. Николаевка N 6; Фёдоровка N 7; Деевка переименована в Ждановку (в честь идеолога Жданова), она так и осталась N 5 и так далее. Но есть и Хортица, так как переселенцы не могли отказаться от своих "корней" старой колонии. А переселение порой связано не с желанием нашим, а с вынужденной (на наш взгляд) ситуацией. Вспомните наш переезд в Германию. Стоило Ельцину провозгласить создание Немецкой Автономии на Атомном полигоне и Горбачёву с Колем договориться (получить определённую сумму денег), и мы рванули в Германию, а что это нам стоило – одному Богу известно! У меня АДАПТАЦИЯ длилась 10 лет! Хотя в России мы всегда выписывали немецкую газету "Neues Leben". Я принимаю Ваше предложение и начинаю свой рассказ с далёкого прошлого.
 

Рассказ Генриха Дика

Зарождение Оренбургской немецкой колонии

Зимой 1894-го года из немецкой колонии «Хортица», расположенной на Украине, были отправлены уполномоченные «ходоки» в Оренбургскую губернию (на границе с Башкирией) для покупки (без срока) 25 тысяч десятин земли для организации Новой немецкой колонии, так как в Старой колонии «Хортица» уже не было достаточно земли для нового поколения. Тогда считалось, что крестьянин без земли существовать нормально не может. Молодые люди в колонии уже строили себе дома не в основном ряду села, а создавали боковые улицы и занимались не сельским хозяйством, а ремеслом: кузнечным или столярным делом, шитьём сбруй и так далее. Инициаторы переселения немецкой колонии из Хортицы заключили сделку с помещиками, братьями Деевыми, и с этого момента начался переезд немецкой колонии в Оренбуржье. При переезде к новому месту жительства колонисты столкнулись сразу с большими трудностями: от железнодорожной станции «Платовка» до назначенного места оказалось 75 километров. Зимой их трудно было преодолеть. А при рытье колодцев до воды глубина составляла иногда до 20 метров. И к тому же каждые пять лет в этих краях была засуха. Колонисты купили землю зимой, в декабре, и думали, что, как и на Украине, весной, в апреле, можно будет начинать сеять, обрабатывать поля, но выпавший рано снег остался лежать вплоть до мая месяца. Надежды наших предков сразу не оправдались. А в 1906 году царь выделил немцам на Алтае бесплатно другие земли, и все, кто хоть ещё немного имел денег, уезжали из Оренбуржья в Сибирь, где условия жизни резко отличались в лучшую сторону. Недавно город Славгород на Алтае отметил своё столетие.


Несколько слов о родителях

Моя мама, Мария Петровна, в девичестве Тевс, родилась 22 февраля 1908 года. Папа, Дик Генрих Генрихович, – 29 января 1906 года. Меня назвали в честь папы, но я ещё далёк во всём от него. Мои родители (нас трое детей) поженились в 1939 году. Папе было тогда 33 года, а маме 31. Папа – инвалид с детства (детский паралич правой стороны и инвалид 2 группы). Из-за этого его родителям с семью детьми в 1928 году отказали в переезде в Канаду. Всю жизнь папа страдал не только от того, что инвалид (правая рука не действовала), но и из-за неосуществлённой мечты. Он выслушивал упрёки как от родителей, так и от брата Петра, который был старше его на два года. В школьные годы папа много времени проводил за чтением книг, а летом – на природе, около речки в селе Долиновка. Он окончил восемь классов и заработал себе для похода в школу ботинки, но родители отдали их Петру. После школы отец работал учётчиком в другом селе. Из-за инвалидности он поздно женился на моей маме. Она родилась в колонии Neuendorf (Chortiza) на Ukraine. После пятого класса вынуждена была идти работать сначала нянькой, а, повзрослев, выполняла и другие работы по хозяйству. После Октябрьской революции 1917-го года на Гуляй Поле свирепствовал Батько Махно. Однажды маминого папу заставили запрячь обеих лошадей (мама помнила их клички: Майор и Мальчик), и он на тарантасе возил этих бандитов, а они, перешедшие на сторону белых, уничтожали всё население, включая младенцев. Через две недели мой дедушка вернулся домой с кнутом в руке, без лошадей, завшивевший. Через пару недель – умер от тифа, а ещё через несколько дней после него умерла и мамина старшая сестра. Мама тоже заболела тифом. У неё до болезни был кавалер, но он, узнав о её болезни, женился на другой. Через какое-то время(видимо, его жена умерла), пришёл к маме свататься с ребёнком на руках, а та ответила ему: «Первой не могла я быть – второй не буду!» В 1930-ом году, в период коллективизация на Украине, мама поехала к своей матери, вышедшей к тому времени замуж за немца по фамилии Эпп, проживавшего в селе Фёдоровка Оренбургской немецкой колонии. Там она познакомилась с отцом. После трёх встреч-свиданий он предложил ей стать его женой. У папы правая рука от волнения уходила за спину и, увидев это, мама сказала: «Я люблю твою правую руку так же, как и левую!» Мы, дети, выросли в семье в свободе и любви. Недавно вспомнился мне рассказ мамы о том, что, когда в 1943 году было трудно с продуктами питания, а женщины в селе работали с зерном, то у каждой из них был всегда с собой мини-мешочек, но без инициалов. И когда однажды, по дороге с работы домой, их хотели обыскать, они с испугу побросали свои мини-мешочки с зерном под наш куст сирени, растущий около тротуара. Когда милиция это обнаружила и изъяла мешочки с зерном, никто из женщин не признался, что это они побросали их под нашу сирень. По словам мамы, папа взял всю вину на себя. Был суд и дали папе-инвалиду (в Николаевке оставалось тогда трое мужчин: два инвалида и один подросток) пять лет лагерного режима. Маму осудили на три года. После пересуда папе скостили три года, а маме присудили работать девять месяцев без зарплаты. Маму не призвали в 1942 году в трудармию из-за того, что у не был годовалый ребёнок, моя сестра Мария, которая родилась 22 октября 1940-го года. Папа отсидел девять месяцев, до моего рождения, в тюрьме, а мама в это время работала в колхозе даром!  Вот и подумаешь, на что мы тогда жили? Но как-то выжили! Папа умер в 1972-ом году, а мама – в 1993-ем.

С Урала нас не эвакуировали, так как Вермахт дошёл до Волги, а до немецких поселений было ещё 900 км. В селе я прожил до 16 лет. С семи лет летом работал: сажали на лошадь без седла, и я, малолетка, управлял ею, культиватором управлял более старший мальчик. Недавно нам, детям войны, выплатили компенсацию в размере 2 500 Евро за Kinderzwangsarbeit in Russland.
Молодость Генриха Дика

В 1960 году родители разрешили мне поехать в город Орск к дяде Ване (Ивану Петровичу Тевс), маминому младшему брату, который был направлен туда из трудармии учителем немецкого языка в 48-ую школу. В Орске, в посёлке Никель, я поступил в ремесленное училище по специальности слесарь-монтажник стальных конструкций, где проучился с сентября 1960-го по июль 1962-го года.
После окончания ремесленного училища в июне 1962-го года я поселился у незамужней тёти Фриды Берг. У неё был сын Валерий школьного возраста и две или три старшие сестры. С сыном одной из них, Анатолием, я подружился. В тяжёлое голодное время он «промышлял» как карманный вор, имел талант рисовальщика, портного, был мебельщиком. Он часто приходил к нам, работал слесарем, многое умел, кроме того, занимался фотографией, оставил мне свою книгу, по которой потом и я учился. С тех пор увлекаюсь фотографией. Забегая вперёд, скажу, что жизнь Анатолия не сложилась. Он ездил в отпуск, в Крым, в Симферополь, к своему отцу, который был был женат на другой женщине, родившей ему в 1942 году дочь Людмилу. Анатолий влюбился в свою сродную сестру и привёз её в Орск, где они и поженились. В сентябре 1963 года у них родилась дочь Ирина. Людмила устроилась в Трамвайный парк кондуктором трамвая, а Анатолий работал по-прежнему слесарем, часто пил, клиенты приучили, расплачиваясь водкой. В результате – в семье пошёл разлад. Я устроил Анатолия к себе на завод обрубщиком, но ненадолго. Он вернулся в ЖКО (Жилищно-коммунальную контору), получил даже комнату с подселением. После получки и аванса Людмила его принимала, «очищала» карманы, он всегда приходил с подарками как к дочери, так и к Людмиле, а наутро выставляла «за дверь». Анатолий поселился где-то в частном доме на Елшанке, где недалеко проходила железная дорога, а рядом всегда были высоковольтные столбы с подставкой на повороте, вот там-то и нашли Анатолия повешенного в сентябре 1973 года. Его дочери Ирине было тогда десять лет. Похоронили его в Орске на кладбище посёлка Первомайский. Потом Людмила с Ириной уехали в Симферополь. Людмила живёт сейчас с внуком Антоном, а Ирина – отдельно, без мужа. Моя дочь Марина приглашала их в Орск. Ирина сначала «загорелась», но денег не нашлось, даже чтобы съездить к папе на могилку.
 

Первые годы семейной жизни

Я учился не только в ремесленном училище, но одновременно и в вечерней школе. Там не только получил аттестат о среднем образовании, но, благодаря другу Петру Волкову и его старшему брату Леониду, проживающим в доме родителей на Елшанке, познакомился со своей будущей женой Верочкой. А произошло это так: однажды Леонид пригласил меня в гости к своей девушке Любе с целью познакомить с её подругой Верой. На всю жизнь я дату того дня запомнил – 19 января 1963 года. Люба с Верой, две подружки-сиротки, жили уже девять лет в бараке, в комнатке площадью девять квадратных метрах с печным отоплением. Учились они тогда вместе в ВЗПИ (Всесоюзном Заочном Политехническом Институте) на третьем курсе электрофизического факультета. К тому времени подружки уже прошли практику в Читинской области, на "Ширловой Горе" около Китайской границы, на строящейся там ТЭЦ для Нового Оловянного завода. (Интересный эпизод из жизни девчонок: в 1957-ом году на железнодорожной станции «Борзя», первой железнодорожной станции в СССР после границы с Китаем, девчонки первыми встречали китайскую молодёжь на пути в Москву на празднование Всемирного Дня молодёжи и студентов).
Эту первую встречу со своей будущей женой Верой я никогда не забуду. Девчата тогда к ней хорошо подготовились: пожарили картошку, да такую вкусную, что помню её на вкус до сих пор! Ели все из одной сковородки. Верочка мне очень понравилась. И стали мы с ней встречаться три раза в неделю.

23 февраля Люба с Леонидом поженились и переехали в отдельную коммунальную комнату. Я подумал тогда, что место для меня освободилось. Да не тут-то было! Разрешила мне Вера только один раз у неё переночевать, но не «переходя границу положенного Верой жгутом шубы из каких-то мелких зверьков между нами!» 24 апреля мы с Верочкой тоже расписались в ЗАГСЕ, и уже на майские праздники сыграли свадьбу в доме друзей Волковых. Для этого взяли ссуду по сто рублей. Ни с моей стороны, ни с Вериной на свадьбе никого не было. Мои родные проживали в селе за 400 километров, а Верочка – круглая сирота. Её папа, Фёдор Александрович Рыбачков, в декабре 1941-го пропал без вести. В немецкой литературе, в книге «Schlacht um Moskau/ Битва под Москвой», я нашёл строки о его гибели под нынешним аэропортом Шереметьево. По-видимому, его останки захоронены в Могиле Неизвестного Солдата на Красной площади.

На Новый 1964 год я устроился на машиностроительный завод в цех, в строительстве которого принимал активное участие. С четвёртым разрядом слесаря-монтажника согласился перейти учеником газорезчика к мастеру Реле Эдуаду Александровичу – трудармейцу, и – не зря! В течение двух месяцев я освоил основные элементы профессии и сдал экзамен сразу на третий разряд газорезчика. Работа была сдельная, как в Германии говорят, аккордная.

До нашей свадьбы Вера работала на ТЭЦ N1 дежурным прибористом по всей станции с установкой термопаров на котлах и турбинах, но в связи с её отличными знаниями по высшей математике (интегрирование и дифференцирование), Верочку попросили (без изменения статуса) работать бухгалтером в этом же ТАИ (Тепловой Автоматики и Механики), цехе со всем материальным обеспечиванием сотрудников по цеху, а их было тогда 43 человека.

29 января 1964-го года у нас родилась дочь Марина. Для меня, а тем более для жены, рождение нашей «кровинушки» было в высшей степени вдохновляющим событием. Я отпросился с работы, поехал к роддому, меня туда не пустили, а в коридоре вывесили список родивших мам. Там я нашёл фамилию Дик. Я был так взволнован, что не знал куда себя девать! Поехал домой, в барак, долго места себе не находил, потом взял бумагу, ручку и стал сочинять стихи. Никогда такого не делал. Получилась страшная «нескладуха». Попробовал рифмовать. Русским языком тогда ещё плохо владел. При подборке слов появилось имя Марина. Потом, когда Верочке уже стало лучше, и она показала мне ребёнка в окно со второго этажа, я ей крикнул, что надо бы дочку назвать Мариной. Верочка согласилась.
 
В 1965-ом году я поступил в Орский педагогический институт имени Т. Г. Шевченко на филологический факультет, но, проучившись один семестр, прекратил учёбу, а Вера бросила в это время свой ВЗПИ. Причиной была болезнь Марины. Зимой стены в бараке промерзали, и Марина сильно заболела какой-то эпипсией. Жену Веру положили с дочкой в детскую больничку, где она тоже заболела. И меня хотели положить с Мариной на маленькой кроватке, но я отказался, попросил больничный лист (тогда давали на ребёнка только три дня), забрал их обеих домой и ухаживал за ними, как мог. Через три дня Вере стало немного лучше, и я пошёл на работу.
В январе 1965 года мы с Верочкой решились взять кредит на приобретение электрической швейной машинки, и фотоаппарата ФЭД-2. С этого момента я и начал фотографировать нашу дочку!

В 1966-ом году я был откомандирован в город Омск на повышение квалификации по резке брони. Начальник цеха предложил остаться там с получением квартиры, на что я ответил отказом. Там мне повысили разряд, и я продолжил работу на ЮУМЗ.

 
Обычные семейные радости

До рождения сына Вячеслава всё наше внимание и любовь получала с лихвой Мариночка. Яселек для неё тогда ещё не было, но нам помогала одинокая тётя Поля с другого подъезда. Когда Марине исполнилось три годика, в 1967 году, профсоюзный комитет завода выделил ей место в новый детский садик N 70. Для нас, как родителей, началась новая жизнь. Мы хотели правильно, в любви и свободе вырастить свою дочь, а как этого добиться – не знали. Выписали журнал «Семья и школа», откуда можно было многое почерпнуть с добавлением своих задумок. Тогда мы с Верочкой договорились «СМОТРЕТЬ» чаще не друг на друга, а в «ОДНОМ» направлении, то есть быть единомышленниками во многих случаях жизни.

Рядом с нашими бараками, прямо напротив завода, проходила прямыми дорожками аллея диких фруктовых деревьев, посаженная комсомольцами Орска в 1959 году. Среди них тогда была и Верочка, как секретарь комсомольской организации ТЭЦ N 1. Летом, вооружившись неприхотливыми мелкими игрушками и детским клетчатым одеялом, с целью защиты от колючей травы, мы часто отдыхали в «нашем парке». В 1967-ом году купили у Котовых сад-огород с шестью сотками земли в десяти километрах от города в Поповом Углу (видимо, название сохранилось со времён царской России от помещика, владеющего этой территорией). Первую посадку я делал без Веры весной 1968-го года, перепутав семена укропа и морковки. Понял это только, когда ждал морковку, а взошёл укроп.
 
19 Апреля 1968-го года я работал во вторую смену и, придя домой, увидел на столе записку: «Андрей, (так тогда меня звали все, Генрихом стал в Германии) я пошла рожать!» Телефонов в то время не было, а через два барака от нас, в таком же бараке, как наш, была больница. Оттуда жену увезли в родильный дом в Старый город, так как в Новом городе, где мы жили, роддом был закрыт на ремонт.


Рождение сына

19 апреля 1968-го года у нас родился сын Вячеслав. Имя ему придумали мы Мариной, идя из садика домой. От Веры знали, что сын – богатырь – весом 4 200. Вот мы и взяли с первомайских плакатов слова: «Слава Труду» – славный парень, то есть Вячеслав. На следующий день поехали навестить маму и малыша. Получились у нас «КРАСНЫЕ дети! Сперва Нянька, потом Лялька!» Так нам сказали пожилые люди, а мы были и не против.
 
В том же 1968-ом году Верочка получила от предприятия двухкомнатную квартиру на пятом этаже нового кирпичного дома.  29 квадратных метров на 5 этаже с балконом! Это было чудо из чудес! Готовясь к этому событию, купили диван за 125 рублей и поставили его в коридоре на «попа». В Актюбинске жили тогда родители моего ученика Анатолия Цынговатова, и там можно было купить холодильник (в Орске с этим делом было трудно, даже однажды при записи в магазине «Электротовары» человека задавили). Анатолий купил и прислал нам интересный двухкамерный настольный холодильник Рижского Вагоностроительного завода. Это был не прибор, а картинка: деревянный стол, по бокам два кронштейна, сзади сплошная стенка и сверху на уровне лица – сам холодильник с маленькой морозилкой внутри. Он служил нам и столом в маленькой комнатке в девять квадратных метров.
Когда родился Слава, вступил в действие новый закон, и Верочка находилась уже в декретном отпуске один год. Потом тётя Поля нянчила Славу, а в три годика он пошёл в тот же садик, куда водили Марину. В этом же году Вера взяла сыну на прокат детский велосипед. Тогда мы даже не могли себе представить, какую он сыграет роль в его жизни.
 
Почти каждую субботу мы с Верой по очереди посещали школу и класс Марины, дабы ничего не упустить и при необходимости помогать учительнице. Тогда меня выбрали председателем классного родительского комитета. А когда и Славик пошёл в школу (я посещал сына, а Вера – дочь), меня избрали ещё и председателем родительского комитета всей школы N48. Дети наши росли в любви, в свободе под девизом: «Не ждите от других, чтобы вас чем-то увлечь, заинтересовать, сходить – берите инициативу в свои руки – и вперёд!» Оба посещали в школе разные кружки,  в городе -плавательный бассейн, Слава – изостудию, картинг – в Доме пионеров. Бальные танцы в Доме культуры понравились Марине, велоспорт на стадионе «Зенит» и. т. д.  С высоты сегодняшнего дня могу сказать – сработало! На это ответил бывший Маринин муж – Владимир: «Ты, Марина, слишком высоко подняла "ПЛАНКУ" нравственности и этики, я её не достигаю!» И ушёл, оставив двух сыновей! Они сейчас оба – инженеры, специалисты высокого класса, имеют авторитет в своих коллективах.

Это было позже, а в то время мы часто ездили к моим родителям поездом до Оренбурга, а оттуда до села Николаевка ещё 100 километров, на чём придётся. А уже в 80-ые годы с Оренбурга к нам летал «кукурузник».

В то время летом в сёлах и корова, и свинья, и техника находились во дворе – никто ничего не трогал, даже на входной двери дома у родителей не было замка, так как крючком закрытая дверь говорила прихожанину, что хозяева или на огороде, или в поле. Но, когда в 1970-ом году купили у Кетлера мотоцикл ИЖ Юпитер 2 с коляской (затруднительно было его доставить до Орска (400 километров), встал вопрос, а где же его хранить ночью? Мой друг Леонид сумел каким-то образом «войти» без транспорта в Кооператив строительства гаражей за городом. Он нас и выручил. Мы попросились временно ставить наш мотоцикл в его гараж. В то время сараи стали сносить, а в нашем мы хранили уголь, и там был небольшой погреб без футировки для хранения картошки на зиму. Землю под посадку картошки нам продолжали выделятьБ со сносом сараев и её хранение стало под вопросом.  На этот раз нас выручил с мотоциклом Леонид, но нужно было строить свой гараж.

В 1971-ом году мне повезло: по спортивной лотерее выиграл мотоцикл ИЖ ПЛАНЕТА-2 за 624 рубля. При получении на станции Орск мотоцикл стоил на три рубля и сколько-то копеек дешевле, и я получил извещение на эту сумму в три рубля. А коляску опять же мне купил в Актюбинске тот же Анатолий Цынговатов, и я сам присоединил её к мотоциклу.   После получения мотоцикла, выигранного по лотерейному билету в 1971 году, Леонид купил у нас мотоцикл с коляской, а меня включили в список строителей гаража кооператива N 71, как имеющего транспорт. Строили гаражи с погребами. Три на три метра – погреб из плит и вторым этажом – уже три на шесть метров – гараж. Думали, что взяли Господа за бороду, так как не надо каждому отдельно копать погреб, но не тут-то было! В первую же зиму поняли, что допустили ошибку. Если кто-то на зиму не закрывал «творило» погреба, или что-то делал, или не нуждался в погребе, не закрывая его, как следует, метровым слоем хотя бы земли, то мороз шёл понизу ко всем, и у нас картошка – замёрзла. Ведь на Урале зимы были до минус 38 градусов (нам приходилось дважды обновлять фруктовые деревья в саду). Это навело на мысль: купить другой гараж с отдельно вырытым погребом, или футировать свой, то есть выложить из кирпича внутреннюю «рубашку» с изоляцией, с плитами. Мы пошли по второму пути, потратили много сил. Сделали что хотели, но были не довольны размером гаража, так как при установке машины на колодки на зиму (для лучшего сохранения) была опасность заваливания её на меня как шофёра, ибо по осям гаража было ровно три метра, а это явно мало. Ещё через пять лет нам, четверым друзьям: Топоршину Володе, Тевсу Якову, Бергманну Василию и мне – удалось найти место и договориться о пристройке к кооперативу четвёртого гаража.


Удобный случай

Однажды, выехав на машине из сада под сильным дождём, я догнал мотоцикл с коляской, на заднем сидении которого мужчина пытался закрыться чем-то от дождя. Неожиданно, видимо, из кармана мотоциклиста, что-то выпало на дорогу. Мой пассажир на заднем сидении поднял находку. Я постарался догнать мотоциклиста, но безуспешно. Позже установили, что это были документы: права на вождение транспорта и технический талон. Мы написали по адресу, указанному в документах, их хозяину. Он нашёлся и захотел вознаградить нас деньгами, но я сразу обратился к нему со встречным предложением:
–   А не можете ли Вы нам помочь с досками для пола в гараже толщиною в 40 миллиметров за наши деньги?
 –  Да, я работаю прорабом на стройке и постараюсь вам помочь, –  ответил он.
Сразу договорились, куда их привезти. От денег он отказался, так как они были не строганные, но обрезанные. Вскоре привёз доски с лагами, и я весь отпуск потратил на обработку и укладку их на пол. Это было в конце 70-ых годов, а пол в гараже до сих пор служит и является зимним «утеплителем» при ремонте машин внуку Сергею.

Гараж строили в кооперативе, председателем которого был российский немец Фаст (впоследствии мы стали с ним друзьями, так как он жил в городе Орске, а его мама, тётя Эрна, – в Германии, в Бюнде, она с 1923 года рождения). В 1976 году построили мы с вышеназванными друзьями четыре гаража – 4 на 6 метров, а погреба стали сами копать, отдельно друг от друга. Да не тут-то было – сплошной камень. В 1977-ом году я с девя старались что-то сделать, а третьего октября пошёл снег, стало холодно и неуютно. Мы тогда решили, что за ночь снег растает, и завтра продолжим работу. Но снег остался лежать на зиму, и уже весной пришлось нанять компрессор и свою бригаду в выходной, и отбойными молотками копать не только яму для погреба, но и для смотровой ямы. После такой работы мой коллега Гениевский отказался от ста граммов водки, сказав: «Я опьянён отбойным молотком без привычки!» Вся наша семья тогда работала: то кирпичи по наклонной доске в погреб опускали, дабы не раскрошились, пока я во вторую смену работал, то другой работой были заняты. К зиме перекрытие погреба с гранулированным шлаком для утепления и яма – были готовы. Овощи и фрукты бережно лежали на полках в погребе. Забегая вперёд, скажу, что в 1978-ом году мы продали старый гараж и радостные поехали на «Жигулях» закупаться в Казахстан, в Актюбинск – это 150 километров от Орска. У каждого из нас была своя мечта: Славе хотелось приобрести – велосипед складной, Марине – сапожки, Вере, по-моему, что-то осеннее, мне – костюм, да ещё захотели увидеть Аквариум с живой рыбой в Актюбинске. С покупками, счастливые, вернулись домой.


Покупка «Жигулей»

6 марта 1972-го года умер мой папа в возрасте 66 лет. Папа наш пользовался большим авторитетом во всей округе, так как он был почтальоном и возил почту со Ждановки в Николаевку за восемь километров. Он выполнял и все мелкие поручения врача, правления колхоза и не только. Однажды я присутствовал при разговоре папы с мамой, когда она ему в укор сказала: «Зачем ты все прихоти наших сельчан исполняешь, даже завёз долг кому-то в Фёдоровке, в четырёх километрах от Николаевки?» «А как она туда попадёт? Я ведь мимо еду на лошади», – ответил ей папа. «Может, мама тогда приревновала папу?!» – думаю я сегодня.

15 августа 1973 года, на мой день рождения, перед началом работы во вторую смену парторг сообщил мне новость: «Мы, посовещавшись, решили на парткоме выделить тебе, как передовику производства, машину «Жигули». Завтра ты должен мне дать ответ – возьмёшь или нам её кому-нибудь другому отдать!» Как я доработал смену – не помню, но, придя домой в 24:30, разбудил Веру и с этим же вопросом обратился к ней. Стали мы вместе думать, взвешивать. На сберегательной книжке было 900 рублей. «Но у нас ведь есть мотоцикл с коляской, а что, если его кому-нибудь продать?»  А «Жигули» стоили тогда без радио 5 500 рублей. Появлялись всё новые и новые вопросы: «А когда надо платить? Не сразу же? А где машина? За ней надо лететь в город Тольятти на Волгу, в город Куйбышев? У меня есть права на вождение, но сдавал на ГАЗ -51 с перегазовкой и никакого опыта вождения машины нет, значит, надо кого-то из шоферов нанять? А у кого займём недостающие тысячи и тысячи рублей?»

Решили всё же ответить «да», ибо отказаться всегда ещё было можно. К положенному сроку мы смогли достать нужную сумму денег и приобрели «Жигули». Когда встал вопрос доставки, мы с Симоновым, шофёром грузовика, на самолёте полетели в Куйбышев, а там рукой подать до АВТОВАЗа. С Орска нас было 50 человек, и все смирно сидели около забора и ждали своей очереди. Но не обошлось и без обмана: обещали «желаемый цвет за 5 рублей», а получили такой, какой выгнали с завода. Перегоняли машины через Бузулук, на Уральск (Казахстан), Актюбинск и на Орск с таким объездом домой (асфальтовую дорогу Оренбург – Орск, протяжённостью в 287 километров тогда ещё только строить начали), но застряли между Ащелисаем и Аллимбетовкой в солончаке на всю ночь. И только на следующий день приехали домой. Когда я Вере показал из окна пятого этажа нашу новую машину, она с горечью сказала: «Это не машина, а кусок грязи!» Машина была изготовлена для Финляндии и покрыта воском для защиты, а тут вместо воды получила дорожную грязь.

В 1975 году наш сын Вячеслав пошёл в школу, в 1 класс, а я поступил в этом же году на факультет Машиностроительного техникума по специальности обработка металлов резанием, который закончил в феврале 1979 году с Дипломом по специальности техник–технолог.


Немного о Марине

В 1981-ом году дочь Марина закончила среднюю школу, и я устроил её к себе на завод ЮУМЗ секретарём-машинисткой в конструкторское бюро. А сам получил направление в Школу Мастеров в Отдел технического обучения нашего завода. Став бригадиром бригады Мелких деталей в цехе 6 (ЦМК, 7 цех из-за большого его размера - 10 пролётов по 30 м.  (я ведь сам его строил в 1962 году) его разделили на 3 цеха: 7 - большую часть для сборки Металлоконструкций, 11 цех – по механической обработки деталей и 6 цех по заготовки деталей). Начальником цеха стал Павел Фадеевич Гамаёнов – инициативный и интересный человек со своими задумками. Он предложил создать бригады из разрозненных сдельщиков по принципу Коэффициенту Трудового Участия, а не по разряду, как это делалось в механических цехах. В цехе работали три немца: Франц, Данн и я – Дик. В нашем кругу и шёл спор на тему: с чего начать и как это будет работать?! Не буду забивать читателям голову расчётами, но скажу, что этот метод себя оправдал, и каждый месяц Совет бригады (вся бригада на это не способна, нужен узкий круг ответственных специалистов, умеющий объективно оценивать месячный труд с его промахами (браком, опозданием на работу и др. ) и выдержать упрёки товарищей. Производительность с 1968-го года в цехе резко возросла, соответственно зарплата тоже.

Однажды, летом, к нам в шестой цех пришла Марина в красивом платье, красивее, чем у героини фильма «Кавказская пленница».  Как помнится, оно было красное с белыми горошками или наоборот, но участок «встал!» Все перестали работать и когда Марина ушла, мужчины подходили ко мне с вопросами: «Это твоя дочь? Почему ты от нас её скрывал?» Стал оправдываться: «Вы же знаете, у меня двое детей, дочь и сын!» «Да, это мы знали, но что такая красивая – не знали!»
в 1981 году Марина поступила в ВЗПИ на факультет металлургии и с большим желанием посещала бальные танцы в Доме культуры Машиностроительного завода. Там она и познакомилась с парнем в военной форме. Это был Владимир Носачёв. Он учился в высшем Военном училище г. Вильнюса и занимался в Изостудии театра в Доме культуры Машиностроителей. Видимо, приглянулись молодые люди друг другу, стали дружить, но он вскоре он уехал в город Вильнюс продолжать учёбу. А в начале августа 1984-го года Марина сказала нам с мамой, что придут её сватать. Мы, трое – я, Вера и Марина – стояли на кухне у окна наблюдали за тем, как трое – Володя, его мама и отчим с цветами – шли по дороге к нам. Тогда я обратился к Марине со словами: «Откажись, дочка, пока не поздно, разве тебе плохо с нами?!» «Нет, мне с вами хорошо, но все замуж выходят, и я хочу!» 11 августа справили мы им свадьбу на «Фабрике-кухне» нашего завода. А 15 августа отметили моё 40-летие уже в готовом домике в саду.

К новому учебному году Марина с Володей уехали в Литву, в Вильнюс. Марину прописали там в общежитии, но жила она ещё с одной женщиной на частной квартире с печным отоплением. Устроилась Марина на фирме «Вента» по сборке микросхем.  «Это было закрытое предприятие, – скажет она позже. – Мы собирали микросхемы, но не знали для чего. Нам говорили тогда, что для музыкальных инструментов». И сразу же её избрали секретарём комсомольской организации предприятия. Жила она недалеко от офицерского училища, в котором учился Володя. В свободное от учёбы время он навещал её.

Как-то, получив отпуск, я собрался навестить новобрачных в Вильнюсе. Поездом с остановкой Ленинграде посетил «Русский Музей» и в 39-ти километрах от города – «Репинские Пенаты», которые оставили неизгладимый след в моей душе и памяти. Позже, все вместе, посетили Вильнбское кладбище, полюбовались «Огнями» зажжённых свечей в честь католического праздника «Allerheiligen» (Праздник всех святых). Посетили мы тогда и костёл «Петра и Павла», где Богослужение в то время по очереди несли как поляки, так и литовцы. В апреле 1985 года Марина приехала домой рожать ребёнка с документами на литовском языке, что вызвало затруднение при регистрации внука в нашей поликлинике. 9 апреля Марина успешно родила сына, а нам внука – Андрюшу!


Сад-огород

Зимой 1983 года мы «загорелись» с Верочкой построить в саду кирпичный домик и стали разрабатывать семейный план архитектурного строения. Цель была: повысить урожайность, привлечь детей к активному труду и главное – обустроить всё так, чтобы с охотой там и работали, и отдыхали.  План-то мы нарисовали, даже с погребом, дабы квасок, молочко и сметана были свежими (электричество там не было, а вот с кирпичом была проблема, да хорошо ещё, что занялись «добычей» кирпича зимой, когда спрос был меньше, а белый кирпич можно было купить только в соседнем городе Новотроицке. Купили 1200 штук кирпичей и на тракторной тележке по снегу отвезли в сад, разгрузили с противоположной стороны сада, а потом мы с Верочкой на санках перевезли его на место строительства. В 1984 году, к моему 40-летию, домик с навесом и скамейками, печкой на улице, умывальником, душем и канализацией был относительно готов.


Немного о Славе

Только один раз нам с Верой пришлось поговорить со Славой об успеваемости. Разговор по душам состоялся после родительского собрания, когда он учился в седьмом классе. Диалог был коротким, но убедительным:
- Слава, ты хочешь чтобы я тебя постоянно контролировал?
 - Нет, не хочу!
- А Ты справишься с улучшением успеваемости?
- Да, справлюсь!
И больше мы на эту тему не разговаривали.
 
Кроме велосипеда Слава занимался ещё Скейт-Бодом и так успешно, что стал расклеивать по городу объявления на Конкурс мастерства по этому виду спорта. Ему удалось собрать молодёжь на Комсомольской площади. Конкурс прошёл даже с награждением лучших и занявшего последнее место.

А в 1981, в 13 лет, частично на деньги за бутылки, которые он собирал и сдавал, мы купили ему мотоцикл «Минск», без права на управление. Он ездил на нём около гаража, за городом, в горах, «испытывал» мотоцикл почти на вертикальный подъём в гору! Освоив этот вид спорта, Слава организовывал соревнования и на мотоциклах. Я помогал ему делать ограждения, разметку, которую придумал сам для оценки участников соревнования. От организаторов праздника сын получал деньги на поощрение первых 3 мест и последнего «За смелость», даже обращался к директорам заводов города для спонсирования. А после 18 лет и получения права на вождение машины, участвовал в соревнованиях на нашей машине вплоть до отъезда в Германию. Последнее Ралли назвал «Рождественские ночи!». Провёл его на старом взлётном поле аэродрома Орска.

Но это было позже, а после окончания восьмого класса он захотел учиться автоделу, всегда говорил: «В моих жилах бензин течёт!». В Оренбурге был техникум, но факультет ему не подходил, да, и я говорил: «На механика не надо учиться, коленвал был кривым, таким и останется, а надо учиться на ДИСПЕТЧЕРИЗАЦИЮ транспорта. Такой факультет был в Челябинске в Авто-Транспортном техникуме. Только Мама-Вера была против. «Как это? 15-летний мальчик без нас будет жить в чужом городе?!» Но желание учиться автоделу сына не покидало. Поехали вместе с ним в Челябинск сдавать документы в техникум. В назначенное временя Слава уже сам, зная дорогу, поехал сдавать экзамены.
 
Поезд «Оренбург – Свердловск» подходил к станции «Никель» рано утром, и там я встретился с сыном, случайно выходящим из трамвая
- Ну как, Слава, сдал экзамены? – спросил я
- Я уже зачислен!
- Как это?
- А при собеседовании с экзаменационной комиссией после экзаменов я увидел, мельком, что напротив фамилии Дик поставили галочку!
За месяц до начала занятий Слава поехал в техникум на отработку. Вернулся быстро.  Мы с Верой растревожились: не уехал – ли сын без спроса? Слава нас успокоил:
- Нам дали задание закапывать и устанавливать столбики для забора. Мы ямки выкопали и забетонировали их сразу, и получилось быстрее, чем руководство техникума предполагало.
- А почему так быстро? – спросил я.
- А мы же с тобой бетон для домика в саду мешали, вот я и применил этот опыт.
Осенью поехал я вместе с сыном в Челябинск, чтобы всё там уладить. Надо было найти сберкассу, куда могли бы переводить ему месячное довольствие, устроить в общежитие, купить ложки-плошки для еды, да картошку из дома в рюкзаке привезти. Ну, а мама всегда ему готовила курицу в духовке на дорогу. Слава быстро там освоился и стал после занятий заниматься автоспортом. Нам говорил, что он у спортсмена механиком устроился, но после окончания техникума «открылся» сказав: «Я сам стал спортсменом автогонок 3 разряда".

В 1987 году Слава закончил техникум и приехал в Орск, но без направления на работу. На некоторое время устроился в Автозозяйство 1591 - слесарем. Но вскоре его назначили секретарём комсомольской организации Горкома ВЛКСМ в бюро по спорту с выделением легкового автомобиля «Жигули».

На этой работе Слава проявлял талант организатора и свои возможности по организации спортивных соревнований с призами за места на велосипедах для молодёжи, на легковых автомобилях и даже на колясках для инвалидов (что мне показалось странным) с рекламой по местному телевидению, рекламных щитов по городу для большого привлечения населения города к таким праздникам спорта с репортажами и фотографиями в местной газете «Орский рабочий».
В 1989 году Слава с Наташей сыграли свадьбу, и 31 января 1990 года у них родился сын Александр.


Дальнейшая жизнь Марины с Володей и не только об этом
 
Когда Володя закончил военное училище, он получил назначение служить в Туркмению, в город Керки на границе с Афганистаном, в звании лейтенанта Советской Армии. Там он прослужил восемь лет. Марина с сыном Андрюшей были рядом.

Летом 1986 года Марину госпитализировали в больницу города Керки с диагнозом - «желтуха». Володя обратился к Вере за помощью по воспитанию годовалого Андрея. Вера прилетела к ним, но обстановка на месте была плачевная: антисанитария, отсутствие водопровода и. т. д. Доктора подсказали, что желтуха лучше всего лечится блюдами из свежей рыбы. Вера покупала на местном рынке рыбу, готовила из неё разные блюда и приносила Марине в больницу. Через месяц Марину выписали из больницы, и Вера вернулась домой. А ещё через год мужа Марины перевели в город Карши.
 
В 1990 году Володю Носачёва, в звании майора, перевели в город Ташкент Узбекской АССР. В августе у них родился сын Сергей, и мы с Верой и Ритой (Володиной мамой) поехали к ним в гости. Там, в Ташкенте, нам очень понравилось, ибо обеспечение было намного лучше, чем в РСФСР. И мы уже стали думать, и с Мариной и Володей поговаривать об оформлении документов на переезд в Германию, так как брат, Пётр с семьёй, уже получили «Приглашение» на переезд в Германию. Нашу маму, Дик Марию Петровну, которая жила с ними, они в своё время в заявление не вписали. Пётр перевёз маму к сестре Марии, в Казахстан, в совхоз «Кимперсайский» Актюбинской области.

7 ноября 1990 года мы со Славой провожали моего младшего брата Петю с Марией и шестью детьми из Аэропорта Шереметьево в Германию.

Вскоре наступил март 1991 года. И 77% населения страны (за исключением Москвы и Прибалтийских республик) проголосовали за сохранения СОЮЗА СССР. Но уже по поведению Горбачёва, а главным идеологом он пригласил Яковлева, нашего атташе из Канады, который с энтузиазмом заменил главного редактора журнала «Огонёк» на Коротича, сумевшего оболгать всё то хорошее, во что я верил, я подумал, что от населения многое скрывали (теперь-то оказывается, что это в основном была неправда). И в 1992 году Володю Носачёва, мужа моей дочери Марины, из Советской Армии (Узбекистана) уволили в запас, а военный городок, в котором они жили, расформировали. Сперва Марина с детьми приехала к нам домой в Орск, а после отправки кое-каких вещей по железной дороге – приехал и Володя. Они нашли в Орске комнатку в общежитии. Марину я устроил опять на завод в должности инженера-конструктора, но в другое бюро, так как она успела защитить диплом, а Володя устроился в милицию с тем же званием майора.

К тому времени Слава с Наташей разошлись, и Слава женился на Татьяне Брыксиной, жившей в нашем же доме. Получив от них (из Германии) документы на обработку и заполнение, мы спросили Марину с Володей, как они решили, занести их в наше заявление или нет? Ответ был (Союз ещё тогда был), "если вам там понравится, тогда и мы к вам приедем". Потом произошёл наш с женой и сыном переезд в Германию.
 
Если всё повторить,  я бы на это не пошёл. Плюс только один: сын своё хобби превратил в профессию, а минусов – много. Дочь с внуками там остались. Верочка, наверное, от тоски по дочери и внукам заболела. Да ещё при подаче заявления на пенсию получила отказ и тоже никак не могла успокоиться. В ноябре 1993-го года в Германии ввели для немцев-переселенцев из России параграфы: я получил четвёртый, Вера со Славой – седьмой, а сноха Татьяна – восьмой. Вере, да и Славе, рабочий стаж не засчитали. Иногда задаю себе вопрос: «Что важнее, внутреннее равновесие или материальные возможности?» Отвечаю на него так: «Конечно же, внутренний покой!» Немного обобщу. В Орске я выписывал прекрасный познавательный журнал «Наука и религия». Из него узнал, что если Альберт Энтштейн открыл Теорию относительности математическим путём, то Павел Флоренский эту теорию открыл духовным путём. Флоренский – философ, учёный-математик. Он преподавал в университете и одновременно работал в ГОЭЛРО. Прямо в рясе он был сослан на Соловецкие острова. Но и, будучи заключённым, открыл йод, а жене домой написал: «Если трудно с продуктами питания, добавляй детям и себе по две капли йода в ложку». А в другом лагере открыл технологию строительства домов на вечной мерзлоте – на сваях. И когда я последний раз лежал в городе Свердловске в Институте профзаболеваний и гигиены труда и на вокзале у продавца хотел купить произведение П. Флоренского, то он мне ответил: «Вы просите то, что редко кто купит. У меня покупают детективы и книжки с голыми женщинами».

Многие вопросы приходят мне сеодня на ум, но не на все находятся ответы. Вспоминаю, как за три месяца до отъезда в Германию, 19-го декабря 1993 года, в Казахстане на 85-ом году жизни внезапно умерла мама. За месяц до её кончины я, сидя с ней в обнимку, спросил: «Мама, а как это было в прошлом, с тяжёлой Вашей жизнью?».  На что мама пальцем указала на свой рот (молчи, мол) и ответила: «Зачем тебе это надо знать?! Стены услышат!». Так наши родители были напуганы сталинским режимом.

В Орске я изучал воинствующий атеизм, и преподаватель-женщина нам говорила, что чем больше я вам преподаю атеизм, тем больше вы будете склоняться в другую сторону, в теологию, Слово Божье. По приезду в Германию, я купил книгу «Theologie leicht gemacht», и самостоятельно, с привлечением книжки на русском языке «История церкви», стал изучать зарождение христианства с её символами и Триединством, начиная с Никейского Собора в 324 году. А в университете Билефельда преподаватель (женщина), в сане священника, интересно преподнесла нам, студентам, Библию с Фрезки, 1735 года (когда население ещё было малограмотным), библейские символы (в картинках), и мы два часа разбирали, где Ангелы, где Моисей со своими 10 заповедями и как Человек, оглядываясь на Символы веры, – бежит в огонь. Я считаю, что Бога нет, но Его идея жива. Будет время и место, расскажу, в чём здесь противоречие на первый взгляд, ибо у каждого свой Бог в душе.


Переезд в Германию

22 февраля 1994 года мы вчетвером: я, Вера, Вячеслав и его жена Татьяна, вылетели из аэропорта Шереметьево (Москва) в Ганновер (Германия). В аэропорту Ганновера нас встретили работники пересыльного лагеря «Friedland» из Касселя на автобусах. В лагере всех четверых поместили в одной комнате с другими переселенцами на двухярусных кроватях. Кормили бесплатно и обрабатывали наши документы. Слава с Татьяной сразу попросили их отдельно от нас поселить. После пятидневного пребывания в лагере, мы все получили документы на переезд на поезде в лагерь «Unna Massen». Там поселили нас в отдельный на четыре человека домик, и уже здесь мы получили первые деньги (марки) на проживание. За еду сами платили, готовя пищу дома на плитках.

Брат Пётр с женой Марией посетили нас в лагере. Они договорились в городке Spenge/ Шпенге, рядом с местом, где мы жили в Notwohnung (временном жилье), поселить нас в частной трёхкомнатной квартире. И ещё один момент запомнился. На прогулке в Unna Massen мне очень понравилась машина – двухдверный «Ford» золотистого цвета за 1200 марок. Я настоял на том, чтобы её купить и уже на ней приехать к месту проживания в Шпенге. И в марте мы вчетвером (я в первый раз на автобане) благополучно приехали в Шпенге.

Наша первая в Германии квартира была всё обставлена старой мебелью. Там был и холодильник «Бошь» и стиральная машинка того же производителя, и электроплита. За вещи пришлось немного заплатить, но вполне сносную сумму. Забегая вперёд, скажу, что перед выездом из квартиры, хозяин её, господин Юрген, потребовал от нас плату за невывезенные его же старые вещи, о чём ранее разговора не было. Въехали – оплатили и выехали – заплатили. Так воочию столкнулись с капитализмом!
Казалось бы, мы получили хороший приют в Германии, поселившись на втором этаже дома (внизу когда-то были мастерские, но в данный момент там было закрыто и пусто). Но вскоре наша жизнь превратилось в кошмар. Хозяин дома, местный немец, был в друзьях руководителя социаламта города Шпенге. Он несколько раз повышал нам налоги: то на площадь квартиры, то на увеличение площади крыши…

При подачи документов на выплаты Вере, в Ратхаусе задали вопрос:
«На чьей стороне погиб Ваш отец? На нашей или на русской?» Такого вопроса мы не ожидали. И так как до переезда в Германию, ещё в Орске, прочли небольшую брошюрку с названием «Говорить правду», мы, естественно сказали, что он погиб под Москвой, защищая СССР. «Тогда Вам никаких выплат не полагается!» – последовал ответ. На основании такого ответа, напрашивался вывод: если бы отец Веры был полицаем во время войны, то она могла бы получить вознаграждение … Или всё же нет? Это риторический вопрос. Аллегория Эзопа!

При подачи документов на получение пенсии Вера получила отказ в выплате, так как Вера – русская и имеет седьмой параграф. Ей даже не дали направление на курсы немецкого языка. При повторной подаче заявления на выплату пенсии, она получила новый отказ. Даже во время подачи иска на переезд дочери Марины в Германию, у Бундесфервалтунгсамта появились претензии на то, что у Марины высшее образование, этим она поддерживала советскую власть, то есть не воспитана в немецком духе.


Возвращение в Россию

Вера заболела летом 1994 года. Ей сделали в городе Херфорде операцию на пупковой грыже и после месячного пребывания и лечения в больнице выписали с открытой раной. Мы с ней, у себя в Шпенге, ходили на ежедневную перевязку к хирургу. Постепенно рана зажила. Я получил шестимесячные курсы слесаря, которые проучился   рядом с молодыми ребятами, которые вообще не интересовались учёбой, да и мастер вёл себя малообразованным и не интересовался молодёжью (как это было в СССР). Тогда впервые появилась мысль: «Не вернуться ли назад в Россию?!» Позвонил в бюро, где раньше работал, начальник дал согласие принять меня на старое место работы. Летом 1995 года, заменив «Форд» на «Опель Аскону», мы поехали в Орск. До Бреста за рулём был сын Слава, а уже по Белоруссии и России я сам вёл машину. Вера следила за тем, чтобы нас не обгоняла одна и та же машина, ибо рекэт был повсюду. На заправках не было бензина: заправляли машину из канистр, продававшихся у дороги.  Обстановка была опасной. Останавливались на ночь только на стоянках грузовых машин. Через пять дней приехали в Орск. Я сразу же устроился на прежнюю работу как будто и не уходил, а Вера осталась дома, занялась домашним хозяйством и воспитанием внуков.

Хорошо, что мы не продали перед отъездом в Германию квартиру, сад и гараж с погребом. Это нас спасло от лихих 90-ых годов, так как Марина с Володей продолжали работу в саду, и мы не голодали.

Мы с Верочкой с большим энтузиазмом взялись за работу в саду. Надо было выкорчёвывать несколько деревьев вишни и яблоню сорта «Опорт», замёрзшую из-за малоснежной зимы, да крепких морозов. Запомнилось, что я допустил грубую ошибку, посадив, в выкопанные корни старого дерева на глубину один метр, яблоньку сорта «Северный Сенап». Это уже позже председатель нашего Садоводческого товарищества А. А. Мауль, я тогда был его заместителем по спорным вопросам, и мы часто встречались, сказал: «На месте старого дерева сажать новое нельзя – земля уже истощена тем, что минеральные вещества необходимые молодому растению, старое выбрало». Он был прав: удобрения тоже не помогали. Яблонька развивалось очень медленно.

Наступил 1996 год. Вера заболела и на скорой помощи её увезли в больницу Механического завода сразу на операцию с диагнозом – заворот кишок. После операции перевели в Реанимацию. Нас с Мариной к ней не пускали. Слава прилетел из Германии и только по моей большой просьбе заведующий отделением больницы Тевс Яков пропустили его к Вере. После посещения мамы в больнице Слава сказал: «Я такого унижения ещё никогда не видел. Мама лежит без памяти на деревянной двери, а не на кровати, и никому до неё нет дела, ходит под себя!» Вера выжила, и была переведена в общую палату. Её положили на кровать с пансерной сеткой, провисавшей почти до пола с тараканами. Самодельные из ткани бинты я приносил из дома. Вере ставили уколы и применяли мазь от пролежней. С ними её и выписали.


Возвращение в Германию

Наступил роковой 1997 год. После Второго пришествия Ельцина к власти (Зюганов сдал из-за трусости выборы Ельцину), осенью 1997 года нас отправили с работы домой   со словами: «Понадобитесь – мы вас позовём!» – без жалования или пособия на проживание.

Другого выхода я не видел, кроме того, как позвонить сыну в Германию и попросить выслать нам с мамой приглашение в гости с целью остаться, так как мы были признанными «Поздними переселенцами». Паспорта у нас были. 29 сентября 1997 года, на Верин день рождения, мы вернулись в Билефельд к Славе с  его женой Таней. Остались без субсидий, так как жили вместе с сыном. И только с 15 декабря 1997 года, после выписки семьи сына из квартиры, нам стали платить социальную помощь.


Настоящее Генриха Дика

Генриху Дику сейчас 76 лет.
85-летие жены Веры, 29 сентября 2021-го года, отмечали у Генриха Дика на квартире в Билефельде. По этому случаю к нему приехали сын Вячеслав и брат Петя с женой Марией. Они привезли немецкие «Твобакте», чем порадовали всех.
Марина, дочь Генриха, приехать не смогла.  Она по-прежнему проживает в Орске, инженер-конструктор  Южно-Уральского машиностроительного завода,  на котором об их семье говорят как о династии Диков. «Мы прикипели к Орску, – говорит она в интервью журналистке Татьяне Гузеевой. – Мой младший сын, который работает на ЮУМЗ начальником бюро нормирования, тоже не хочет покидать город, хотя ему предложили работу в Екатеринбурге. Мы – три поколения инженеров. Одно поколение покинуло родные места. А мы верим, что на предприятии всё наладится.»
30 лет Марина отдала заводу, работа которого в настоящее время приостановлена. Генрих Дик, проживая уже четверть века в Германии, не может никак смириться с этим. Сам он себя называет немцем с русской душой. В декабре 2018-го года помогает составить и ставит подпись под обращением к президенту В.В. Путину от ветеранов труда завода АО «МК Ормето ЮУМЗ» с просьбой принять государственные меры по его спасению и реконструкции. В постскриптуме к обращению  представляет себя президенту России так: «Я, как приглашённый студент, обучающийся за 50 в университете г. Билефельда (Германия) для собственного повышения знания, отстаиваю ложное представление здесь о России в реферате «Богатые («новые россияне») и нищета (бездомные, пренебрегаемые и т.д.) в 90-х годах в России».
В 74 года Генрих Дик – студент исторического факультета в университете Билефельда.  Кроме того, он увлечён теологией как наукой. Его интересуют религиозные учения и их истоки.  Несмотря на то, что перенёс операцию по замене зрачков, он планирует изучать социологию. Обучение в университете платное – 100 евро за семестр. Кроме того, Генрих Дик занимается переводами с немецкого на русский. Вот несколько названий его переводов: «В центре жизни», «И более чем Да и Аминь», «Более чем во всём поддаваться, тем не менее мы можем улучшать мир», «Стремление к жизни» автора Марготт Тэтсманн Бишофин Евангелийской Германской церкви. Сейчас она преподаватель Духовной Академии в Дисбурге, «Маленький Принц» автора Antonie De Saint-Exupery, интервью Первого Министра Временного Правительства России А. Ф. Керенского Русскому радио в Канаде в 1964 году, с русского языка на немецкий, продолжительностью 1 час и 29 минут, «Вечный муж» - Ф. М. Достоевского, «Секретные знания из всех культур» Пауля Роланда, «Теперь» - Экхака Толле, «Ценности» - Степана Холтхауса.

Когда Генрих Дик ознакомился с книгой «Секретные знания всех культур», его заинтересовала убеждённость автора в том, что наши предки передавали свои знания последующим поколениям кодированно, в виде элементов архитектуры, рисунков, фресок, эзотерических учениц, откровений, догм, но для обладания ими нам нужно встать на новую ступень духовного совершенства. «Как видим, – говорит Генрих Дик, – этого до сих пор не произошло. Хотя у нас есть совершенные технологии и средства для борьбы с засухой, голодом и болезнями на благо всех, нам не хватает воли и понимания, чтобы что-то с этим сделать. Страны разобщены. Человечество также далеко от идеи благоразумия единства, как и много веков назад».

Ирене Крекер
Германия