Шест Кочевника отрывок

Насытившись, наконец, прохладой и синевой неба, Вильги приподнялся на локтях и осмотрелся вокруг. Буквально в нескольких метрах от себя, он заметил выступающий из скалы карниз. Этот естественный козырек вырывался из горной гряды вперед, точно стремясь оторваться от образующей его породы. Довольно низко расположенный, приблизительно в половину роста Вильги, он скрывал в тени, приютившийся под его защитой грот. Очень удобная ниша для того, кто ищет настоящей прохлады.
Быстро вскочив на ноги, Вильги подбежал к заинтересовавшему его месту, встал на четвереньки и нырнул внутрь пещеры, радуясь теперь уже возвращению в привычный для глаз полумрак.
Когда светлые блики, пляшущие перед глазами, исчезли, мальчик внимательно огляделся вокруг. Небольшой, темный грот заканчивался как будто глухой стеной, но в пространстве явно чувствовалось движение воздуха, приносящее знакомый с раннего детства запах сырости, грязных человеческих тел и протухшего крысиного мяса.
Не вставая с колен – свод грота и так задевал волосы на макушке – Вильги подобрался к задней, покрытой бурым, шершавым лишайником стене. Он протянул к камням ладошку и водил ею, едва касаясь пальцами неровной поверхности, пока струя прохладного воздуха не вонзилась в нее покалывающим холодком.
Щель оказалась узкой, но камни, уже давно подтачиваемые лишайником, держались плохо и легко поддались, когда Вильги раскачал сначала один, а затем другой, чтобы расширить найденный им лаз. Ухватившись руками за неровные, прохладные края, он просунул в лаз голову, собираясь забраться внутрь полностью, как вдруг, новые, нарушившие тишину звуки, заставили его остановиться. Замерев на месте, мальчишка прислушался. Откуда-то снизу доносились приглушенные расстоянием, хорошо знакомые голоса.


– Ты безумец, Мерис, оставь свои поиски. Ты не найдешь его, он давно погребен под слоем песка. Не трать понапрасну силы, – проговорил Верховный Посвященный, и пальцы его, не рассчитав силу, крепко стиснули деревянную бусину древних четок. Старое дерево не выдержало, бусина треснула и разломилась, расщепившись на мелкие кусочки. Нервным, властным движением Арий отшвырнул в сторону уже негодные четки, и те, ударившись о стену, упали на каменный пол, затерявшись в глубокой расщелине.
Даже сквозь золотую парчу, некогда искусно расшитой, а теперь изрядно потертой халабеи Верховного Посвященного, проступали крепкие мышцы все еще сильного тела здорового, не подвластного ни времени, ни невзгодам человека. Не менее изношенный, чем халабея, в тон ей парчовый тюрбан, вздымался над высоким лбом Ария и изумруд, размером с орех – знак высшего власти над подземным народом, одаривал освещенную тусклыми светильниками пещеру редкими бликами.
– Но нужно же верить, отец! Хоть во что-нибудь! – темные, блестящие  глаза Мериса горели лихорадочным огнем.
Впрочем, этот огонь с раннего детства сжигал душу сына и не впервые взгляд Ария с сочувствием останавливался на тонких чертах уже не молодого, хрупкого, но удивительно сильного в своей вере Мериса. Скользнув по лицу сына, взгляд Ария переместился ниже, к выступающим ключицам и впалой груди, будто оценивая тщедушное тело, скрытое под древней, рубинового цвета халабеей Посвященного. Последовав дальше, взор проницательных глаз зацепился за тонкие запястья и Арий едва заметно скривился, не сдержав мелькнувшей презрительной гримасы. Губы его дрогнули и взгляд глубоких, не покорившихся времени глаз тут же сместился в сторону, охватывая узкое пространство священной пещеры. Мимоходом отметив, что огонек в правом светильнике едва тлеет и нужно бы кликнуть младшего служку, чтобы заменить нефтяной фитиль, Арий снова повернулся к сыну.
– Зачем верить? – спросил он, возвращаясь мыслями к прерванной на миг беседе.
– Хотя бы затем чтобы жить! – воскликнул Мерис, принимаясь мерить шагами узкий проход между входом в пещеру и гранитной чашей, в которую медленно стекала по каменной, неровной стене вода.
– Ты и так живешь, с верой или без нее.
– С верой. Без нее, я бы разбил себе голову о камни.
– О, Териил, зачем ты одарил моего сына даром поэта?! – подняв глаза к далекому своду пещеры, проговорил Арий. – Сын мой, ты как всегда излишне трагичен. Забудь о земле, там уже давно нет места для проклятого Териилом народа.
– Невозможно забыть счастье, – тихо ответил Мерис. Веки его опустились, и густые ресницы углубили нарисованные временем тени.
– Наши дети не ведают, что можно жить иначе, чем живут они. Именно поэтому они счастливы, – голосу Ария вернулась обычная бесстрастность Верховного Посвященного.
– Да, да… В неведении – счастье, знание приносит лишь разочарования… – Мерис продолжал метаться от естественного проема в горной породе, образующего вход в пещеру, к чаше. Широкие полы халабеи развевались за его спиной, создавая ветер и заставляя дрожать тусклые огоньки в чадящих светильниках. Мозг же поэта точила одна единственная, довлеющая над всеми другими, мысль.
– Ты не можешь изменить мир, в котором живешь. Ты обязан смириться, – продолжал наставлять сына Верховный Посвященный.
– А если могу?! – тот  вскинул взгляд на отца и Арий увидел в нем вызов, бросаемый его сыном судьбе.
– Не смеши меня, Мерис. Ты – человек, тем более поэт. И не тебе менять мир, подвластный лишь Териилу, славься имя его вечно.
– Ты тоже человек, отец! Уж не думаешь ли ты, что тебе ведомы пути, уготованные людям Териилом? Мы ведь даже не пытались что-то изменить. Мы безропотно смирились с несчастьем. Утратив оазис, мы спрятались в пещерах, не пробуя найти новое прибежище, но на земле, а не под ней – в грязи и темноте, словно бессловесные твари. Мы даже не знаем, выжил ли кто-нибудь еще, кроме нас!
– Никто не мог выжить, Мерис! – терпение Ария истощилось, он не смог более сдерживать давно нараставший в груди гнев. – Только горы защитили от бури тех, кто пошел с нами! Наш оазис был единственным в этой части пустыни, а она беспощадна к тем, у кого нет воды. У нас не осталось ничего, ни жилья, ни еды, ни одежды. Мы вынуждены были обосноваться в пещерах, укрывших нас от бури и  палящего солнца и подаривших нам воду. Тебе ли не знать этого?!
– Да, но зачем было забывать?! Зачем мы скрываем наше прошлое от детей?!
– Чтобы  они не страдали!
– Мы могли  бы откопать город от песка, возродить оазис!
– Но мы не знаем, где он! После той бури пустыня изменилась до неузнаваемости. Как понять, где погребен Алиантрос?! Все, Мерис, хватит об этом! Забудь прошлое. Териил проклял наш народ за грехи, отобрав оазис и оставив нам лишь пещеры.
– Это ложь! Териил добр и милостив, иначе он лишил бы нас и пещер, оставив умирать в мертвой пустыне!
Брови поэта нахмурились, он перестал понимать отца, Верховного Посвященного, воспитавшего его в безграничной любви к Богу.
– Мерис, мальчик мой, ты – поэт. Под силу ли поэту справиться с тем, с чем не справились сильные мужи? Вспомни, как долго ты болел после бури, не в силах есть то, чем кормила тебя мать – крысами, да ящерицами с лишайником вместо жареной баранины с отварным рисом, да запеченных в сахаре бананов. Ты ведь так и не научился убивать. Благо, судьбой тебе было уготовано стать Посвященным, и за тебя убивают другие. Ты не знаешь, какие опасности таит в себе пустыня, тело твое слабо и не сможет защитить себя в нужде.
– Вера в милость Териила защитит меня от любой угрозы! Он оградит певца своей славы от любой опасности.
– Возможно, возможно… Кто знает путь, уготованный тебе волей Всемогущего?
– Вот видишь! Наконец душа твоя открылась мудрости Териила! Я не сдамся, не сдамся! Я найду Алиантрос. Где-то там, среди песков лежит прекрасный некогда город. Там бьют подземные ключи, и корни погибших деревьев, должно быть, до сих пор хранят в себе жизнь, чтобы, дождавшись своего часа дать новые ростки.
– Поступай, как знаешь, Мерис. Все поэты безумцы, и ты не исключение. Как знать, может, действительно, только поэту по силам совершить невозможное? – тихо проговорил Арий. – Однако же, не проси у меня лишнюю порцию воды для твоих наземных поисков. У нас и так ее слишком мало, – добавил он и, встретившись взглядом с появившимся в этот момент вторым дежурным Посвященным, быстро покинул священную пещеру.

Уже давно смолкли внизу голоса могущественного отца и безумного сына, осмелившегося мечтать о недостижимом. Погрузившиеся каждый в свои думы дежурные Посвященные, молчали, неся службу у источника в почтительной тишине, а Вильги, застыв у дыры в покрытой бурым лишайником стене темного грота, так и не двинулся с места. В широко раскрытых глазах, открывшего мир прошлого мальчишки, соперничали изумление с разочарованием, боль с радостью открытия и надежда с отчаяньем безнадежности. Губы приоткрылись, но уже мгновенье спустя, сжались в твердую, упрямую складку. Столько загадок, непонятных слов и, самое главное – весть о погребенном в песке оазисе, обрушились в одночасье на такой доселе неприхотливый внутренний мир Вильги… Значит, не сказка, – думал он, – люди не всегда жили в пещерах… И когда-то давно их глаза видели небо каждый день…
Нахмурив брови, он бросил последний взгляд на найденный им лаз и выбрался из грота. Утопая пятками в вязком песке, Вильги подхватил руками подол длинной халабеи и побежал к выходу из ущелья. Мысли его кружились, носились в голове неукротимым смерчем, и откуда-то изнутри поднимался пока неясный образ никогда не виданного города и сказочный бубен Териила выстукивал в замирающей душе одно лишь слово – Алиантрос.