Без скошевки или провал на параде

           БЕЗ   СКОШЕВКИ   или провал на параде
               
                «Потиус мори, квам фэдари».



     Благополучно проведя все конные маневры своего полка на плацу пред высоким начальством, Всеволод передал Ласточку денщику и  опрометью бросился  на левый фланг, где его ожидал Подвох под казачьим  седлом: дальше шли показательные выступления  с трюками. Поручику П*******кому  предстояло начинать каждое  – рубку лозы, подъем предмета с земли, прыжок через «мертвое» препятствие – первому, а демонстрацию своего коронного   «казачьего обрыва» -единственному из их конной группы.
     Привычно осматривая надежность седловки и проверяя   подпругу, Всеволод  скользнул взглядом по брюху коня   и обмер…. Скошёвки не было! Прочного , подшитого сыромятицей  ремня, соединяющего стремена и абсолютно необходимого при выполнении этого сложного трюка – не было! Он , предусмотрительно проверивший не единожды у всех досконально любую мелочь,  напрочь забыл о собственной скошевке!! Это был полный  крах ! Отменять номер   поздно – он записан в программу, и добежать до объявляющего офицера-распорядителя и вернуться к исходной позиции времени не оставалось. Ни у кого из конников скошевки в конной амуниции не предусмотрено- только его  Подвох шел под  джигитовочным седлом. Попробовать   снять повод  с Мишкиного Фортеля и связать стремена им? Повод, пожалуй, и выдержал бы, но как поведет себя характерный Подвох? Повод будет болтаться  и  на галопе нахлестывать коня по брюху. А вредный  Подвох , конечно,  закозлит, отобьет задними  ногами, встанет, заупрямится…  Будет только   хуже. Ибо неповиновение коня всаднику расценивается как самая грубая ошибка… И  Всеволод  представил, какими нелестными эпитетами наградит его за этот позор при шефе   добродушный, в общем-то,  их «Кукин дядюшка», а то и «по матушке» завтра перед строем на разборе «парада» обложит. Да и  поделом…  Мысли неслись вихрем  , а  размышлять   было некогда, уже объявили о начале показательных. Он двинул Подвоха на линию – предстояло «самое простое из сложного» – рубка лозы. Пройдя дорожку ,  уверенно   и  четко направо и налево, с двух рук,  срезая шашками туго связанные пучки прутьев, Всеволод думал не о точности удара, а как ему быть дальше  -  без злосчастной скошевки. Это был непременный  атрибут седловки для выполнения «казачьего обрыва». Именно  скошевка не позволяла стремени, висящему на путлище, подниматься к седлу в тот момент, когда всадник откидывался навзничь   в сторону внутреннего круга манежа , и удерживала  стремя с закрепленной в нем правой ногой в нужном положении.   При отсутствии скошевки можно  было запросто сойти с обычного «обрыва» в «глубокий», а то и в волочение, а это уже гораздо более сложные трюки. Всеволод никогда и не  репетировал такие варианты   ввиду их  крайней опасности:  во-первых, «изящно», как того требует показательное выступление,  вернуться  в седло из «глубокого обрыва » было  под силу только тренированным наездникам  или ловким природным казакам, сросшимся с конями с детства. Во-вторых, в  любой момент могло лопнуть  строевое путлище, не приспособленное для удерживания веса всадника. И тогда гарантировано падение на галопе из самого невыгодного положения.  А это- шею свернуть  запросто. Кроме того, могли подвести и    грунт, и лошадь, не подготовленная к данному маневру… Словом, шансы на удачу были минимальнейшие. А уж говорить о красоте такой вариации  «обрыва»  без репетиций даже  не приходилось.  Все это прекрасно сознавал несчастный и обескураженный Всеволод,  выполняя подъем фуражки на скаку   и заходя на «мертвое»  препятствие. После него предстоял «обрыв»… Без скошевки.
    Ничего не подозревающий Подвох легко вынес его с полосы препятствий и по-своему, по-лошадиному, наверное, наслаждался овациями, которые, как он  справедливо предполагал,  равномерно распределялись между всадником и  конем.   А  его хозяин  уже морально  готов был к ритуальному «закланию»…Всеволод   решил, что пойдет на «обрыв» без скошевки, и будь что будет. Potius mori, quam foed;ri.
«По;тиус мо;ри, квам фэда;ри».
(Лучше умереть, чем опозориться) – это  латинское изречение как нельзя лучше отражало   суть его теперешнего положекния.
 Единственное, что можно было  предпринять в таком случае для своей безопасности – это попробовать закрепить правую ногу в стремени,  намертво  «обвив» путлищем ,  и, за счет этого, несколько увеличить расстояние от  стремени  до седла, да дополнительно к «Отче наш» и молитве Ангелу- хранителю прочесть 90-й псалом…
     А дальше – была-не была…

       На трибунах царило привычное для подобного праздника оживление:   нервный драйв охватил не только исполнителей трюков, но и зрителей. Когда объявили номер  Всеволода,  и он выехал,  публика одобрительно и громко захлопала – ведь «казачий обрыв» был украшением джигитовочной программы, но   поручик  ничего не слышал и не видел. Кровь пульсировала в висках, а в голове было лишь:   «Господи, сохрани и помилуй раба Твоего».
Привычный посыл, и вот уже Подвох  с места резво берет  манежный   галоп. Всеволод  обреченно  отсчитывал секунды, чтобы оказаться в «обрыве» перед главной – начальственной- трибуной… Семь – шесть –правая  нога, обвитая за щиколотку путлищем, сгибается и через мягкую кожу специальных джигитовочных сапог ощущает резкое натяжение  ремня…,  пять-четыре – три – носок сапога упирается в  стремянную дугу…., два – один. Бросок корпуса влево.  Рывок!
Левая нога выпрямилась в вертикаль, правая, в путлище,  скользнула к седлу и почти не чувствует стремени, ибо весь вес откинутого  с седла налево туловища  принимает на себя неестественно выгнутая  голень. Резкая    боль в коленном суставе, на который пришлась вся нагрузка,  заставляет  на секунды забыть  о корпусе и положении рук. Сколько  длилось волочение в «глубоком обрыве» и как все это выглядело со стороны , он просчитает и  представит  потом. А пока только успевает осознать, что  находится как раз напротив  центральной трибуны- и через пару-тройку  секунд пора  в исходное… Если произойдет чудо –  и  это удастся- то только в результате мощного  рывка .  И этот шанс надо использовать. Не волочиться же по пыльному плацу вниз головой  бессмысленно и позорно еще один круг…
        Всеволод напряг  мускулы живота и  , резким движением, сквозь острую боль в ноге,  вскинув себя вверх,    неуклюже  ухватился   за заднюю луку седла. Из его груди вырвался  короткий  негромкий , на судорожном вдохе усилия,  вскрик … Сколько раз он слышал такой, когда тренировались казаки. Их лошади были привычны и к крику, и к гиканью, и к свисту… . Но не его Подвох. Мощный  рывок седока и непонятная- то ли команда, то ли окрик – напугали  и разозлили нервного коня . Он,   выправляя неизбежный при «глубоком обрыве » левый  люфт,  резко взял  вправо, в сторону трибун. При виде взмыленной лошадиной морды  в расстоянии трех аршин от себя, публика глухо вздрогнула, впечатлительные дамы взвизгнули  .Но, слава Богу, все уже было позади. Подвох выровнял крен  и  через пару секунд   изящно  галопировал  ,  размахивая  своей   роскошной  подвитой   накануне на папильотках  гривой    и выписывая второй ( почетный) круг перед главной трибуной .  Все-таки, он был чертовски красив, этот капризный  Подвох!  Вот только Всеволод оплошал: забыл с улыбкой  поклониться в сторону начальства…
        Когда все было закончено, и возбужденного  Подвоха взял за уздечку подбежавший   со товарищи Минька, Всеволод, лоб которого был в испарине, а руки дрожали как  наутро после доброй попойки, с трудом  высвободил затянутую «мертвой петлей» путлища  ногу  и неуклюже  спешился.  Больше всего сейчас ему хотелось провалиться сквозь землю, но и оттуда  его   достал бы  разгневанный дальше некуда  М*****фель.
-И как это все следует понимать, П*******кий?! Что это за цирковое представление?! – накинулся  полковник, который  лично пожелал выяснить причину произошедшего изменения в показательной конной программе и для сего счел нужным даже покинуть начальственную трибуну. Возмущению его не было предела.
-Лихачить изволите?! Не ожидал от вас ! В программе был заявлен «обрыв» – так извольте демонстрировать «обрыв». А то, что вы проделали- это черт знает, что такое…  Ни на что не похоже!     Болтались, как……… дерьмо на веревочке…… Слава Богу еще, что на  манеж  не вылетели. А конь ваш чуть не снес трибуну. Хороши  же показательные выступления П********ого полка,- кипятился , не сдерживаясь в выражениях, «Кукин дядюшка», и наговорил бы еще больше «ласковых слов», если бы его   монолог не остановил Михаил.
- Ваше высокоблагородие, - заступился за  Всеволода брат, который уже успел понять причину произошедшего,– скошевки не было… Поручик сделал все, что мог…
М******фель замолчал, нагнулся, заглянул коню под брюхо, удостоверяясь, что Клапан, действительно, выступал  без скошевки, и покосился на Всеволодов  правый сапог, в мягкой коже голенища которого отчетливо залегли глубокие  вмятины. Больше полковник ничего не сказал.
Всеволод не оправдывался: понимал, что виноват - забывчивость в таких делах непростительна. И безропотно был готов принять  от начальства  любую кару  за срыв показательного выступления  -  и   разнос перед строем  с нелицеприятными выражениями, и, возможно, недельный арест на гауптвахте… Заслужил. На его душе было так тяжело, что даже почти не чувствовалась боль в колене, которое к вечеру стало горячим,  покраснело и отекло, а мышцы  ломило так,  будто  его нещадно побили  кулаками в живот . Душевная боль заглушала все.


     Генерал, присутствующий на параде Перновского, в котором служили оба сына и зять, и  сидевший  справа от центральной трибуны, среди почетных гостей, видел все. Он пришел с женой, дочерьми и внуком посмотреть на выступление среднего – и такой финт… Не ожидал он, что Всеволод  так  оскандалится. Но узнав от Миньки причину конфуза,  Василий Сергеевич счел нужным не обострять внимания на факте. Повел себя так, как будто ничего не произошло, а имел место быть лишь небольшой недочет. Гораздо больше  его беспокоило теперь то, что пришла пора второго, решающего этапа экзаменов в Академии, а Всеволод, которому завтра предстоял отъезд в Петербург,был  далеко не в форме.
«Вот ведь бедонос какой, ей Богу… Как только  экзамены , у него -  « то понос, то золотуха» - то зуб разболится, то ногу вывернет…», - сетовал  генерал , глубоко переживая   за физическое здоровье сына.  Да, видимо, и за душевное тоже…
На удивление Всеволода, отец   душу нотациями ему  на сей раз не выматывал. И, не усугубляя сыновней тоски   созерцанием своей персоны,  ограничил личное  участие  реакцией на произошедшее лишь помощью в выборе  удобной  трости.

**********************************************
     Весь следующий день   удрученный Всеволод никого не желал видеть и просидел ,не одеваясь , на постели у себя в комнате,  под видом травмированной  ноги  ( она, действительно, сильно болела)     в глубокой тоске. Её не смог  развеять  даже  присланный   М******лем   на дом   их веселый компанейский полковой  доктор Наумов, который,  едва появившись на  пороге комнаты ,начал с известного романса:
- Отчего вы, голубчик, в печали? В чем тоски ваша тайная суть? – басил он своим козлотоном,  на  сей раз удивительно    точно попадая в ноты,- большой, жизнерадостный и уютно-домашний. Но ни грамма его  жизнеутверждающей энергии не передалось Всеволоду.  Наумов ,уловив лейтвмотив  настроения поручика П*******кого, между тем продолжал в своем репертуаре:
-Не вижу причин для страдания, -весело говорил он. -  Голова на месте, руки при вас. Ног под одеялом не наблюдаю, но подозреваю, что и  они тоже присутствуют… Словом, целый кломплект. Так в чем дело?
-Вам полковник, вероятно, уже подробно пояснил суть дела,… во всех деталях? – вопросом на вопрос мрачно  ответствовал Всеволод.  -Не хотелось бы ворошить воспоминания.- Ему действительно противно  было  сейчас говорить о вчерашнем провале «казачьего обрыва».. Тем более, что всем было ясно -  от неминуемой «губы» за срыв номера  его спасли завтрашний отъезд  на экзамены в Академию и полученная на параде травма… Оба обстоятельства вкупе и каждое в отдельности… Но, оказывается, «Кукин дядюшка» проявил  себя   великодушнее, чем можно было ожидать.
-Это вы о  вчерашнем  неудачном показательном выступлении? – не унимался Наумов.
-…О  неудачном- мягко говоря, -нехотя отозвался Всеволод, но доктор не дослушал его и перебил :
-Это горе уж не горе,  - и  вспоминать не стоит, - убедительно басил он. -  Все в полку отлично знают, что вы прекрасно делаете этот трюк, а причина произошедшего в забытом ремне.
-В скошевке…
-Да, в ней самой , как это все у вас, кавалеристов,  называется…Это не важно.  Плюнуть и забыть!
 Как бы хотелось Всеволоду вот так легко и просто относиться к жизненным неурядицам разного масштаба… У них, докторов-разночинцев, с этим , оказывается, просто. А дворянская честь? Что с нею прикажете поделать? Да  после такого не только сослуживцам, родному отцу в глаза взглянуть стыдно… И как теперь  жить дальше? Или, действительно, Наумов прав - плюнуть и забыть! Жизнь бы, конечно,  сразу стала намного легче. Но – увы…Всеволод так не умел. Это было не его стиль.
Прежде чем выпить с поручиком по рюмочке « с горя» ( для чего расторопной горничной был уже накрыт придвинутый к кровати маленький столик), доктор  взглянул на покалеченную   ногу и определил порыв связок. «Если имеет место быть разрыв крестообразных связок, должен присутствовать «синдром выдвижного ящика»,- размышлял он вслух при осмотре, сгибая  и выпрямляя ногу  , - «  а если бы был  разрыв мениска, то вы бы колено  сейчас вообще не разогнули. Слава Богу, всего этого  в выраженном виде нет. Значит, не все так трагично ,  можно прогнозировать благоприятный исход,-резюмировал он, наконец, оставив в покое больную конечность. И  оптимистично завершил монолог: « Но все равно  какое-то время  с тростью хромать будете».   На встревоженно-вопросительный взгляд Всеволода, которому завтра надо было выезжать на экзамены, а там,  в числе ряда предметов,  между прочим, сдавать верховую езду, безапелляционно  добавил  менторским тоном  : « А не надо было так рисковать… Болтаться  привязанным за вывернутую ногу головой вниз на галопирующей лошади … Это вы еще легко  отделались!  И не забудьте поставить  Богу свечку»…     Затем  Наумов уселся на стул напротив кровати и     авторитетно, со смаком в деталях ,   прочел , видимо, для расширения поручичьего  кругозора ,  обзорную  лекцию  по   травматической терапии .  И   когда дошел до фонтанеля и модного французского  новшества -  аппарата Пакелена, вызвал-таки у  пациента желаемую  реакцию – продолжать жить и, по-возможности, комфортно.
 «Лучше уж хромым остаться, нежели повторить подвиг христианских мучеников, которых живьем  резали и жгли за веру,- исполненный впечатлений,   прервал Всеволод  перечисление этих врачебных ужасов, напоминающих ему казни первохристиан и средневековые  пытки святой инквизиции. …Поручик не верил в силу медицины в принципе и пробовать на себе новые французские изобретения  и какие бы то ни было радикальные методы с красивыми названиями отказался категорически. Классический и действенный    в таких случаях   морфий  он  тоже  решительно  отверг.    Впрочем, доктор, насмотревшийся за годы практики на случаи «солдатской болезни»- зависимости  после употребления этого   популярного  обезболивающего,   был с ним  полностью солидарен и  полез в  саквояж за лучшим  лекарством  от многих  хворей и любой хандры – бутылочкой хорошего коньячка.(   Полковник  М*******фель туго знал – кого и с чем посылать к поручику на следующий день после публичного провала. ) .
 – Есть еще одно замечательное  средствице.  От него-то вы уж точно  сегодня не отвертитесь,  - многообещающе   бубнил  Наумов  , роясь в недрах  саквояжа. Всеволод  подозрительно поглядывал со своей кровати  на эти поиски. Аппарата Пакелена там точно нет, но кто знает - до чего еще дошла современная наука?
«Не стоит. Авось, само пройдет,» - махнул  он рукой.   (Поручик  еще не знал, чтО  собирался предложить ему эскулап на сей  раз).
-Вот оно, родимое… Сам  «Кукин дядюшка»  для вас  выбирал! – провозгласил, наконец, радостный  Наумов, вытащив на свет Божий  фирменный коньячок.
Водрузив бутылку на стол и  заметив, как Всеволод, хоть и с болезненной гримаской, но  довольно уверенно взгоромоздил  поврежденную   ногу на здоровую, дабы устроиться поудобнее в кровати перед столиком для выпивона,  доктор  понял, что тактика лечения, кратко выраженная  Всеволодом только что в емком слове  «авось»,  выбрана, в принципе, правильная , и рекомендованное  лекарство  пациентом вполне одобрено.    За это русское «авось»  они и выпили    . А потом- еще раз –под  сформулированный Наумовым  тост- «за счастливое  избавление от более  серьезных последствий».
        Когда прихмелевший  эскулап   начал сыпать анекдотами, Всеволоду, тоже  раскусившему  толк элитного напитка,  даже на минуту подумалось, что жизнь не так плоха, как  только что  казалось.  Но только на минуту. Мысли его постоянно возвращались к вчерашнему позору на параде, и лицо мрачнело, а взгляд устремлялся в глубины собственной души. Его разбредшиеся мысли вились  кругами и никак не могли сойтись к общему знаменателю.  «Болтались, как д*****мо на веревочке», - обидные слова,  сказанные в сердцах  М********фелем, не шли из головы. А ведь он прав: именно так со стороны это и выглядело.  Стыд, стыд и позор! Обладающий чувством собственного достоинства  человек после такого бесчестья, да еще на показательном параде в присутствии членов венценосной фамилии, просто обязан застрелиться…Пистолет на столике в шкатулке – отцов подарок на совершеннолетие… Вот Наумов только уйдет, и еще несколько слов родным  написать…. Сосредоточиться в этой греховной мысли  ему  помешал веселый наумовский бас:
-Зима кричит: водки...- холодно! Весна требует - шампанского! Лето: пивка, да похолодней! И только осень подойдет тихо, положит руку на плечо и вкрадчиво скажет:
Ну что, по коньячку?... Хоть теперь и весна, но хорошего коньячка , в меру,  всегда принять не вредно.Это я вам как врач говорю…  Так - за завтрашнюю поездку – на посошок? И чтобы через два года вернулись  вы в наш полк академическим «моментом» и непременно -  шНапс-капитаном,–   чокаясь с задумчивым Всеволодом рюмкой, игриво приговаривал доктор..
- Знаете, поручик, что было написано на кольце мудрого  царя Соломона:?   «Все проходит. И это тоже пройдет»,- вдруг серьезно проговорил Наумов так, что Всеволоду захотелось ему поверить, -  …Нога заживет, и  чертов  парад   забудется. Не оборачивайтесь назад и не занимайтесь наматыванием  соплей. Смотрите лучше вперед, там вас ожидает много интересного . Вы ведь еще не жили в столице? Нет? Ну вот – откроете для себя новую страницу бытия:  Театры - Александринский, Мариинский, Михайловский,  ,рестораны,  ипподром, балет. Малю Кшесинскую на сцене посмотрите – она  теперь прима,   блистает. Хотя- как по мне – совершенно ничего особенного…И с лица, и вообще…Решительно не понимаю, что такого в ней находят …   некоторые…Вот не понимаю – и все!
-А вам и не надо, - язвительно вставил  Всеволод свое слово в тираду доктора  ,прекрасно понимая,  что под  собирательным понятием «некоторые» имелся в виду бывший наследник русского престола, а ныне уже  император  Николай Второй, и другие его некоторые родственники ( о чем со смаком судачила вся армейская Москва).  Но добродушный  Наумов словно не заметил подколки  и воодушевленно  продолжал:
- Варьете! Канкан!!…..Да! А что вы  очи-то долу опустили? Чегой-то застеснялись?  Ой, ну прямо – красна девица, а не офицер передо мною…,игриво заглядывая в лицо смущенному Всеволоду,  басил  Наумов. -   Вот именно  – всенепременно посмотрите  варьете и канкан! Барышни нарядные! Музыка веселая.  И все такое… (  он попытался  напеть мелодию этого самого канкана под трам-пам-пам, но на сей раз весьма неудачно, ибо коньяк, как известно, не способствует улучшению вокальных данных).  Красота!  Жизнь так закружит! Уж вы мне поверьте! …Музеи, кстати, тоже.  Не желаете варьете – пожалуйте в музеи.   Вы  любите музеи? –  и Наумов  еще что-то весело и увлеченно рассказывал Всеволоду про прелести  петербургской  жизни ,   разливая по рюмкам остаток коньяка.
 До отъезда оставались ночь и  каких-то несколько часов.

        Собственно, выехать полагалось еще вчера. Какое дело было Академии до смотра Перновского полка в ходе парада Московского военного округа… Поэтому наутро, несмотря на не зажившее колено, которое  , начхав на выпитый с доктором в лечебных целях накануне коньяк, мозжило так, что не дало ему ночью  сомкнуть глаз ,   Всеволод Васильевич был готов к отъезду. На вокзале его провожало все семейство. Михаил с Алексеем Георгиевичем хлопотали с устройством багажа. Сестры висли на шее с поцелуями,  Аркадий был  непривычно   грустен и держал наготове  дядюшкину тросточку, мать вытирала платочком слезы, опираясь на руку генерала, а  «Сам» , уже под аккомпанемент паровозного гудка,   все давал напутственные советы…
    И тут,  в суетной толпе, которая всегда сопровождает отбытие любого поезда на  русском вокзале, Всеволод Васильевич увидел Анну и Екатерину Кирилловну. Они тоже пришли проводить его! Выяснилось, что  советница К****ва со внучкой были среди приглашенных на параде ( что , разумеется, являлось  делом рук « мон - колонеля», как и уведомление их о часе отъезда поручика в Санкт-Петербург) и видели все выступления. Хотелось  надеяться, что дамы не разобрались  в ситуации и не поняли, что с казачьи обрывом у поручика П****кого  вышел полный крах… Во всяком случае, они ничего  на этот счет не сказали и сочувствия не выразили. Всеволод  , мужественно делая   вид, что он в абсолютном порядке, глазами дал понять смышленому  племяннику, чтобы трость он ему не передавал  и, закусив губу, изо всех сил  старался не прихрамывать , но это слабо получалось.
-Как  мило, что вы пришли проводить нашего Севочку! –  улыбалась Аполлинария Павловна, картинно при этом смахивая слезу. Екатерина Кирилловна  не выдержала политеса и  тоже дала волю чувствам – по- семейному  обняла Всеволода и расцеловала. Она, кажется, действительно  испытывала к симпатичному юноше   материнское чувство.
От проницательного взгляда   Анны Андреевны не скрылось ничего. Конечно, она вчера внимательно  следила за выступлением поручика П********го и не могла не понять, что произошел провал. Со стороны, действительно, казалось, что все в порядке, если не считать некоторых  ярких помарок в технике исполнения «обрыва» , но она-то понимала, с каким предельным усилием это делалось  , какие последствия  могло иметь и, безусловно , отчасти теперь имело. Вот и тщательно скрываемая  хромота налицо,  и круги под глазами,  и осунувшийся вид после бессонной ночи… Все это очень  беспокоило  Анну Андреевну. А  то, что теперь  два, а то и три года ( если он удостоится чести   проити дополнительный академический  курс, дающий право на приписку к Генеральному штабу) она не увидит поручика П*****го, повергало её сердечко в глубокую тоску.  Ей много хотелось сказать Всеволоду на прощание, но  вокзальная обстановка , суета,  множество чужих взглядов   к этому не располагали абсолютно, и оставалось только надеяться, что он сумеет  прочесть  невысказанное в её глубоких серых глазах.
   «Sauve et garde. Спаси и сохрани.»-тихо пфранцузски проговорила  Анна    Всеволоду под прицелом многочисленных глаз, когда пришла её пора прощаться с ним.  И,  как тогда, в Рождество, под елкой на диване в генеральской гостиной, положила свою ладонь    на его руку -   и перекрестила .   В ладони Всеволода оказался малюсенький полотняный мешочек, переданный ему легким энергичным движением пальцев девушки. Это произошло так легко и быстро, что занятые разговором с гранддамой отец с матерью ничего не заметили.  И он снова, как тогда,в Рождество,  поднес к губам её пальчики и склонился в длительном поцелуе…. Де жа вю…. .Поезд тронулся. Более медлить было нельзя. Всеволод, превозмогая непередаваемую русским языком  гамму ощущений в больной ноге, энергично  вошел в вагон. Быстро прохромал по коридору и   в купе  сразу приник к нагретому солнцем пыльному окошку.  Все «наши» , как он говорил, и гранддама со внучкой, одной большой семьей   махали ему на прощание. Паровоз набирал ход.  Скоро очертания милых  его сердцу исчезли вдали.
- Sauve et garde, – задумчиво повторил Всеволод ,  рассматривая  медальон -  овальный серебряный образок с ликом Спасителя,  подарок Анны на прощание. 

    «Вот и все. Кончилась счастливая домашняя жизнь.» С тяжелым сердцем отправлялся  поручик П*******кий   в неизвестное будущее. Что ждет его в Петербурге? Как сложится учеба в Академии? Как-то встретит его дом через два года? Дождется ли его Анна Андреевна? Но, как бы там ни было, ему оставалось только  сroire ; son etoile. (верить в свою звезду).
Нудная распирающая  боль  слилась с  еще более сильным,  невыносимым душевным страданием. Теперь  он, вопреки своим принципам, не отказался  бы и   от морфия- от двойной дозы. Так нестерпима была мука  расставания со всем дорогим сердцу и любимым. 
    А поезд , равнодушно стуча по рельсам,  уносил его от  родной Москвы…
 Sauve et garde.