Остров во времени. О новом романе Евгения Водолазк

«Оправдание Острова»

Что такое средневековый летописец? Это не историк в нашем понимании. Кажется, что он многого не договаривает. Не объясняет, почему произошло то или иное событие. Он судит издалека о текущих событиях, о прошлом и о будущем – находясь над ними. Судит с точки зрения Истины, которая одна, с точки зрения Бога, в которого верует. Поэтому кажется, что он знает больше, чем пишет, что он жил дольше, чем обычные люди, что он пережил всех князей, о которых написано в летописи, что он вечен или, во всяком случае, прожил не одну сотню лет.

На самом деле, летописцы тоже обычные люди, из крови и мяса, и в свой час умирали, но на их место становились другие монахи, и они также дописывали в той же манере и в том же стиле – словно один человек пишет.

Но не только дописывали – многое и приписывали. Если в одном и том же стиле писать, то почему бы не вписать в старую историю новую главу, фрагмент, фразу. Книгу-то все равно будут переписывать, вот и перепишут заново новую историю. Так, в нашей «Повести временных лет» такие эпизоды, как «Веселие на Руси пити есть» и про русские бани – типичные анахронизмы. Ибо как же не приписать, если монаху-летописцу велел отец-настоятель, а отцу-настоятелю сам черный епископ, а тому митрополит в белоснежной ризе, а тому князь великий и солнечный. Власть от Бога, следовательно, и приписка тоже богоугодна.

«Оправдание острова» – новый роман Евгения Водолазкина – показывает ситуацию, когда средневековье не закончилось, а продолжается и по сей день. Только на этот раз вечными у него оказываются не летописцы, а княжеская чета Парфений и Ксения. Таким образом, в новом романе скрестились основные мотивы предыдущих шедевров «Лавр» и «Авиатор».

Конечно, и остров, и описываемые князья, носящие подчеркнуто архаичные греческие имена, и история, разворачивающаяся на острове, далека от истории России. Единственное, что их, возможно, объединяет, это Православие, перенятое от греческой Византии. Но история Третьего Рима разворачивается в весьма ограниченном пространстве – на острове, в среде немногочисленного Островного народа.

И история, надо сказать, негладкая с самого начала. Во-первых, мы узнаём, что остров изначально разделен на Север и Юг, постоянно терзаем междоусобицей и даже гражданскими войнами. Во-вторых, княжеская чета, призванная сохранить мир на острове, не удержалась во власти. Несколько сот лет спустя после тихого и неприметного, а можно даже сказать – застойного – правления на смену пришло революционное брожение и общественное движение. И поэтому правящая чета – во имя сохранения того же самого мира – уступила власть Касьяну, в котором с трудом, но узнается Ленин, а сама удалилась в коммуналку. В-третьих, Остров после чехарды революционных переворотов начинают одолевать внешние враги в виде инвестиций, продажи собственности, иноземных гастарбайтеров: в особенности старается нефтегазовый континентальный монополист некий Бранд. В-четвертых, под конец пробуждается вулкан на единственной Горе и во имя сохранения мира и жизни на острове, старческая княжеская чета, по велению народа, отправляется на гору, чтобы «говорить с Ним», хотя, как справедливо сама подчеркивает, «надобности в этом нет». Но отправляется и не возвращается, а извержение вулкана стихает.

Но что в этом романе-летописи примечательно, так это позднейшие вставки. То, что является пороком в летописи, в художественном произведении выглядит оживляющим музейные интерьер фрагментом действительности, живой природы – цветами или живыми фруктами на столе.

Вставки появляются уже в первой же главе – о князе Феодоре, принесшим христианство. Их пишут Парфений и Ксения. Эти вставки носят поначалу комментирующий характер. Далее выясняется, что вставки писались не для восхваления самой княжеской четы, а для вскрытия того, о чем умолчал хроникер, или для опровержения доминирующей интерпретации князя – властителя дум. Таким образом, история развивается в двух направлениях: по средневековому канону, хронологически, и в противоположном направлении – с точки зрения из современности.

Водолазкин представляет изломанную и драматическую европейскую (или русскую) историю так, словно она протекала в каком-нибудь Египте или Китае, где нет понятия прогресса, революции и усиленного развития. Там именно возводились пирамиды и крепостные стены, изобретался порох, бумага и фарфор, но без какой-то истерики, присущей европейской истории.

Князья, пережившие не одно поколение своего верноподданного народа, естественно, без шума и потрясений, перетекли из Темного Прошлого в Светлое Будущее, из Средневековья в Новое время, а затем и в Новейшую историю. Постепенно парусники стали пароходами, без Ильича и социализма провели электричество, без Нобеля нашли нефть, без излишней застенчивости пережили череду пороков и продажи. Вполне естественно было осознать появление кинематографа и, сотню лет спустя, желание Леклера снимать фильм о Парфении и Ксении, местных знаменитостях. 

Однако драматическим моментом является понимание того, когда именно начали писаться эти вставки. К публикации Хроники, а публикация совпала с последними потрясениями на Острове и съемками фильма – с событиями последнего года.

И тут возникает вопрос о том, что хотел сказать автор. Его позиция, как исследователя средневековой словесности, очень интересным образом втекает в злободневные вопросы современности. Так, демократия представлена карикатурно, это своего рода кентавр, в котором совместились черты различных зверей. Правители, хотя и избираются народом, засиживаются и не уходят по своей воле. Обычно их ждет естественная и насильственная смерть, как византийских императоров.

Поражает какое-то всепоглощающее принятие народом воли правителей-самодуров, фатализм в отношении власти. Точно так же, как в средневековой хронике, драматическая история представлена натуральным образом, как извилистая река: поворот влево, поворот вправо – все равно вода течет сверху вниз. И кажется, что княжеская чета, прожившая без малого триста пятьдесят лет, это гимн монархической или княжеской форме правления.

И что сказать в заключение? Конечно, книга получилась многомерной, несмотря на тягучий, густой, архаизированный стиль, на апофеоз застойной жизни. Вообще, любой остров, в силу своей ограниченности, является многомерным, и поэтому в любом случае жизнь и жизнеописание на острове чреваты мифотворчеством. Другое дело, что некоторые мифы очень плодотворны и жизнеутверждающие, и представляют собой милую альтернативу той людоедской истории, которая разворачивается на Материке.

вторник, 5 октября 2021 г.

Монако, выйдя покурить во Францию.