Бальмонт, Блок и флоропоэтика

Пусть все мои цветы, - о мать моя святая,
Россия скорбная - горят мне на пути.
Я с детства их люблю. И, их в венок сплетая,
Их отдаю тебе. А ты меня прости.

Константин Бальмонт

   Когда Марину Цветаеву спросили, что она думает о  Бальмонте, она ответила: «Он Поэт  и никто больше  этого  звания  не достоин, даже Блок». И она права. Блок, конечно, не только поэт. При всем  несходстве поэтов,  удивительна и  странна для нас сегодня  роль природы в  их дворянском детстве.  И прав Солоухин, когда утверждал, что поэт Блок родился не в Петербурге, а в Шахматове. Поэт Бальмонт родился в своей усадьбе  в крошечной деревушке  Гумнищи,  хотя,  как и у Блока, в этих райских уголках не было написано ни одного стоящего стихотворения.  Но оба поэта действительно  считали  усадьбы райскими уголками и видели каждый день с балкона одну и ту же картину. Прямо посмотришь – амбар, каретный сарай. Направо посмотришь  - лиловая сирень, налево – сирень белая. У крылечка куст жасмина, а вдоль дорожки желтая акация, и обязательная липовая аллея, а если посмотреть вдаль, бесконечные русские плавные горизонты. А дома  разговоры о литературе и музыке. Вот только у Блока  все это осталось только в воспоминаниях о море клевера и сказках пчел.

         А у Бальмонта и море клевера и сказки  пчел остались в поэзии,  и остались   на всю жизнь. Да и странно было бы у Блока найти  названия растений, таких, как дрема у Бальмонта,  да еще и с ударением на последнем слоге. Достаточно было Блоку экскурсий с дедом ботаником. И символистом Блок, в отличие от Бальмонта, был недолго. И недолго оставались на земле райские уголки дворянских усадеб, сожгли Шахматово, исчезла деревушка Гумнищи, осталась только поэзия. 
   Впервые о Бальмонте я услышал от нашего учителя литературы, знаменитого диссидента и поэта  Ильи Габая. В памяти до сих пор,  правда, звучит  всего лишь одна строчка.

Чуждый чарам черный челн

И вопросы. Почему челн черный,  и каким чарам он чужд? А когда я заинтересовался флоропоэтикой, прозвучали  для меня еще две  странные строчки
Ландыши, лютики.  Ласки любовные.
Ласточки лепет. Лобзанье лучей.
Произнесите  слово «лютик» еще раз, и вы убедитесь, что вызывает оно чисто положительные эмоции. Наверное,  не случайно  крошечного  поэта, приятеля Незнайки, звали Лютик. Говорят, аллитерации у Бальмонта слишком навязчивые. Но эти певучие повторы слов и букв, особенно в откровенно эротических стихотворениях,  вызывали восторг у всех читателей начала прошлого  века. Послушайте, какая музыка звучит в его стихах
Точно светлый дождь струится, - и деревьям что-то мнится,
То, что людям не приснится, никому и никогда.
Как же Бальмонт узнал, что снится деревьям? Чем отличается сознание Поэта от нашего? Чем поэт символист в восприятии природы отличается от поэта акмеиста? И нужна ли нам флоропоэтика, чтобы обрести сознание, которое сегодня стали называть экологическим?
Поэт действительно видит в природе нечто простому человеку недоступное. Обычный человек ощущает аромат у трав, нагретых ласковым солнцем. Бальмонт ощущает аромат Солнца.
 
Есть у солнца аромат
Сладко внятный только нам,
Зримый птицам и цветам.

Если мир Блока это мир травы, то мир Бальмонта это мир цветов
Быть может,  вся природа – мозаика цветов.
Впрочем, у Бальмонта цветы это действительно весь мир. Цветы – это языки пламени. Цветы это кристаллы в горных толщах. Цветы – это воплощение Красоты. Отношение к цветам в начале прошлого века у поэтов и философов было действительно странное

Весною светлой, как вестник мая,
Целую ландыш, в мечту влюбленный

Когда читаешь воспоминания свидетелей рубежа веков,  недоумеваешь. Что это было? Павел Флоренский признавался, что каждую весну ездил с отцом загород на извозчике собирать первоцветы. Собирал, и плакал, и целовал, и просил прощения, что не мог увести их все. Он был уверен, что цветы созданы для него, если их не собрать, они умрут от горя. У Бальмонта отношение к цветам было другое – равное, включенное.
 
Цветы, деревья, травы, и травы и цветы.
Моря цветов и красок, любовь, и я, и ты.

Сравните,  как поэты писали о болотах. У Блока в болоте живет королева цветов Фиалка. И все ботаники безуспешно спорят, что это за растение. А у Бальмонта. Блок любил живопись передвижников и в восприятии природы был реалистом. Кони скифов под копытами мнут реальный ковыль. У Бальмонта ковыли мерцающие призраки, ускользающие тени. Он  был лириком и в стихах и в живописи. Импрессионист.

Недвижим камыш. Не трепещет осока.
Глубокая тишь. Безглагольность покоя.
Луга убегают далеко-далеко,
Во всем утомленье – глухое, немое.

Бальмонт ценил в растениях именно тишину, безмолвие, лишенное городской суеты. Блок тишины, может и желал, но предчувствия катастрофы всегда были сильнее в объятиях севера, Петербургского столичного  холода, где цветам нет места, Бальмонт верил только в будущее Красоты.

Всюду ласковая тишь,
Спят купавы, спит камыш.

Знаем ли мы сегодня, что такое тишина и что такое купавы?  Хорошее слово, хорош наш певучий русский язык, как считал Бальмонт
Бальмонт уехал из страны и остался лириком до самой смерти, и до самой смерти вспоминал шуйские болота, упорно продолжал видеть в растениях, цветах и деревьях, только себя любимого.  Многие его современники, даже такие,  как Маяковский, остались, утратили своего лирического героя и погибли.  Но не  бедствующий в Париже Бальмонт.

Здесь вихри и рокоты, слова и славы,
Но душами правит летучая мышь.
Там в пряном цветенье болотные травы,
Безбрежное поле, бездонная тишь.

«Бездонная тишь» это нечто действительно наше, классическое. Издалека он вспоминал свои Гумниши, утерянный рай. А, быть может, Россия и правда райский уголок земли, а мы этого не замечаем?