Над русскими можно смеяться...

Сто лет назад во Львове родился Станислав Лем — польский писатель-фантаст, футуролог, философ. Сверхпопулярный в СССР, он написал несколько десятков книг, художественных и нет, большинство из которых были переведены и изданы на русском языке, по его произведениям сняты десятки фильмов. Лем предвидел и описал многое из того, что появляется и расширяется на наших глазах: цифровизация, роботизация, виртуальность, биотехнологии. И, как человек глубоко мыслящий, описал не только возможности, но и их опасности для человека.

Невозможно пройти мимо его поразительно точного прогноза начала 80-х, который он дал в одном из интервью. Он сослался на написанные в 50-х "Диалоги", где предвидел надвигающуюся волну безработицы, вызванную массовой автоматизацией (слова "цифровизация" тогда, разумеется, не было). Так вот он в 1981 году как бы между делом заявил, что через сорок лет это будет уже в полной мере. Поразительно точное предсказание!
"Для меня не подлежит сомнению, что долговременная тенденция вытеснения человека из его бесчисленных жизненных ниш уже началась и прогрессирует. Мы этого не видим лишь потому, что находимся в страшно глубокой цивилизационной яме, откуда видны лишь стены. Действительно, неизвестно, что следует делать с этой армией людей, освобожденных от работы. Неправда, что все люди способны к творческой деятельности и что из каждого можно высечь творца. Это действительно фатально", — сказал Лем еще в 80-х.

Он многократно высказывался о том, что компьютеры и Интернет используются для развлечений и разврата. Лема можно считать отцом виртуальной реальности. Еще в середине ХХ века он назвал это фантоматикой – сферой суррогатного удовлетворения желаний, когда невозможно будет отличить пребывание в "фантомате" от реальности. Причем создание одного глобального "суперфантомата" он причисляет к самоубийству цивилизации. Позже он признал, что результаты оказались кошмарными. Это и одиночество, и царящий в сети разврат, и оглупление людей.

Лем в конце жизни считал человечество тяжело больным и находящимся в пропасти, а главной угрозой для человека — самого человека. "Слишком во многом мы переступили границы цинизма", — сказал он.
Лем был атеистом, стараясь всегда придерживаться научного мышления. При этом признавал, что вера необходима человеку и сам он имеет убеждения, не сводимые к опытному знанию. Он даже сказал, что не знает, есть ли Бог, но опыт убеждает его в том, что сатана точно существует. А люди чаще всего верят в какую-то чушь.
"Псевдопросвещенные массы Запада стыдятся современной веры в Господа Бога, но не стыдятся искать ее фальшивые суррогаты и заменители. Вероятно, это противоядие по отношению к распространившемуся категорическому тону науки, которая выносит окончательные суждения", — сказал он (как будто сегодня).

По поводу науки, которая для Лема была почти всем, он как-то сказал очень важную мысль: наука не является директивным инструментом. То есть это инструмент прикладной, который решает чисто технические задачи, но не способен осчастливить человечество. Очень важное замечание из уст рационального мыслителя.
При этом Лему сильно не нравилась дерационализация сознания и образования. Он терпеть не мог "дурацкого Гарри Поттера". И считал, что люди бегут из пересыщенного техносферой мира в мир с волшебниками. Но это ничего не даст.

Современное искусство — это полный упадок, был уверен Лем еще в конце ХХ века.
"Если придет какой-то сумасшедший и представит в салоне современного искусства запеченную человеческую печень, то всегда найдутся эксперты, которые скажут, что это эпохальное художественное произведение", — словно предсказал он нынешние "арт-выставки".
Сегодня в творчество вообще не допускают интеллектуальный элемент, отмечал он. Все делается наспех и с целью быстрой продажи, "парадигмы абортивны, поэтому видны лишь выкидыши. Все сейчас летит с такой скоростью, словно кто-то раз за разом спускает воду в клозете". Интернет и телевидение наводнены развратом. Не будем приводить его многочисленных цитат на эту тему. Важно то, что он видел все это еще двадцать лет назад (Лем умер в 2006 году).

Отдельно стоит остановиться на теме цифровизации образования. Лем предвидел и это. Будучи рационалистом до мозга костей и признавая огромную роль информации, он, тем не менее, был категорическим противником цифрового "обучения". Лем подчеркивал, что обучение всегда должно быть неразрывно связано с воспитанием, а не являться просто информированием или внедрением каких-то навыков. Оно обязательно должно включать в себя преодоление трудностей. Он задается таким вопросом: что если в человека ввести "информационную пилюлю", которая снабдит его всеми необходимыми знаниями? Сегодня об этом говорят адепты цифровизации — что можно подключить мозг к компьютеру и избавить человека от необходимости много запоминать. На это Лем дал исчерпывающий ответ еще в 1960-х:

"Труды учения нужны не только для того, чтобы добыть известный информационный капитал. Они играют и другую роль, не зависящую от природы этого капитала: они пробуждают страсть к соревнованию, учат преодолевать препятствия, укрепляют "сопротивление стрессам" и таким образом формируют структуру личности. "Информационная пилюля", уничтожая круг явлений, сопутствующих учению, может, таким образом, изуродовать психическое развитие человека".
В конце жизни он говорил, что электронное обучение — это совсем не то же самое, что чтение бумажных книг, а выведение на экран кусков текста просто мешает мышлению. Он сравнил этот суррогат с пластиковой куклой для извращенного совокупления. Как и дистанционное "обучение" с помощью электронных технологий, которые исключают общение учащегося с учителем.

В 1990-х Лем указывал на разрушительную роль все возрастающей визуализации, которая убивает у детей мышление. Из-за этого они все хуже владеют речью. И в этом первостепенная роль принадлежит телевидению и Интернету, которые транслируют картинки, а не учат думать.
Высказывания Лема последнего этапа жизни напоминают глас вопиющего в пустыне. Он словно пытался сказать людям, что они отупели, скатились очень низко и превратились черт знает во что, позабыв о разуме и отдавшись на волю самых низменных страстей. В этом смысле его можно считать пессимистом, который заменил Лема-оптимиста. Однако прочтение даже его поздних трудов — это не просто жалобы старика, отставшего от жизни. Это указание направления, куда нужно двигаться, и признание того, что человечество идет в противоположную сторону.

Нельзя обойти высказывания Лема о русских и России. Нашу страну он недолюбливал за то, что его родной Львов был отнят у Польши. С этим он не мог примириться до конца жизни и принять, что сегодня это украинский город. Но о русских он был весьма высокого мнения, хотя и заявил как-то, что русские были "большой петрушка". Такой вывод он сделал по личному опыту 1939-1941 гг., когда Львов занимали советские войска, и резко разделял немецкую и советскую оккупации (для Лема Львов был оккупирован в 1939 году), как разделял русских и немцев. Например, если над русскими можно было смеяться, рассказывая про них всякие истории, то при немцах было уже не до смеха.
А вот воспоминание Лема об СССР эпохи Брежнева.

"Я помню встречу со студентами Московского университета. Собрались такие толпы, что я, должно быть, выглядел, как Фидель Кастро среди своих поклонников. У русских, когда они ощущают интеллектуальное приключение, температура эмоций значительно более высока по сравнению с другими странами. Сартр, когда возвращался из Москвы, был буквально пьян от того, как его там носили на руках. Я тоже это испытал. Русские, если кому-то преданы, способны на такую самоотверженность и жертвенность, так прекрасны, что просто трудно это описать… В Москве меня все знали и читали, сам Генеральный конструктор, то есть Сергей Королев, создавший всю космическую программу СССР, читал Лема и любил Лема".

Уже в 2000-х Лем сказал, что когда к нему приезжают русские, украинцы или немцы, то спрашивают: "Мудрый старец, как жить? В чем заключается сущность человечества?" Поляки же никогда не задают таких вопросов. Когда собираются четыре поляка, сразу появляются четыре взгляда и восемь мнений, и ни одно из них не соответствует действительности, как-то пошутил он.
Лем очень верил в разум, и эта горячая вера сквозит во всех его трудах. Можно не разделять его отдельные взгляды и мнения, но это был глубокий оригинальный ум, позицию которого полезно знать. Тем более что он высказался по многим вопросам, которые сегодня еще более наболевшие, чем при его жизни. О Леме можно много писать, но лучше всего его читать.