Прости, мама

       Смотрю назад, и понимаю, что ничего не цепляет. Я о различных страстях – мордастях. Как будто ни к кому не было никакой любви, никаких, даже малейших чувств. Пустота. Ничего не жаль. Больно только за то, что так ужасно ушла мама и что детей своих мало люблю. Все.

В описанных далее событиях нет никакой морали. Это история об обычном человеческом эгоизме, неблагодарности и жестокости. В общем о том, что творят люди со своими самыми близкими. Я не ищу поддержки и оправдания.

Это больше всего похоже на покаяние и избавления от груза, который я ношу с собой уже очень давно. Мне иногда кажется, что после трагических событий того лета, некое проклятие Нибелунгов лежит на мне. И если я наберусь смелости рассказать об этом, что-то произойдет, измениться и меня может быть простят там Наверху. И кончится мое неприкаянное хождение по мукам.

Я свяжу тебе жизнь, из веселой меланжевой пряжи.
Я свяжу тебе жизнь и потом от души подарю.
Где я нитки беру, никому никогда не признаюсь.
Чтоб связать тебе жизнь, я тайком распускаю свою.

Когда я была маленькой девочкой, у меня было две любимых сказки: «Принцесса на горошине» и «Золушка». В «Золушку» мы бесконечно играли с мамой. Сюжет был незамысловат: я бежала по воображаемой лестнице, замотавшись в невероятно-красивую желтую шаль с кистями и теряла по истине королевскую, белую с золотой отделкой туфельку на высоченном каблуке.

В «Принцессу на горошине» мы не играли никогда (может быть от того, что в наличии не было 28 тюфяков и перин), но любила я эту сказку не меньше. Тогда в 4 года мне казалось, что добро неизбежно побеждает зло. И что, даже если твое платье потеряло вид и с волос стекает вода, никто никогда не усомниться в том, что ты есть самая настоящая принцесса.

Сейчас, по прошествии 35ти лет, я все чаще стала задаваться вопросом, когда, в какой именно момент в моей жизни что-то пошло не так? Когда я предала свои мечты и себя собственно? Да, впрочем, и были ли они, мечты? Потому что, если покопаться, получается, как у оной известной поэтессы: «И вот, ты уже не помнишь, кем в детстве хотела стать…». Живешь по какой-то смутной инерции, с трудом улавливая вектор движения, и все, на что тебя хватает – это лишь конвульсивно метнуться к кабинету косметолога, чтоб вколоть в себя очередную дозу токсина или филлера, в жалкой и бессмысленной попытке остановить время.

Прости, мама
Сегодня, в августе этого года будет 11 лет, как умерла моя мама.
За это время я сама успела стать мамой трижды. Все в этом мире циклично. Колесо сансары вертится с неумолимой скоростью, забирая старое и порождая новое. Все мы когда-то в голове представляли момент, когда наших родителей не станет. Обычно мысли на эту тему крайне болезненны.

В детстве, я очень боялась, что мама умрет. Страхи мои были обоснованы и имели под собой реальную почву. В то время у нее были большие проблемы с сердцем. И зачастую происходило так, что мы ехали гулять, а назад возвращались на машине скорой помощи. Мама лежала на узких носилках, а сидела на маленькой откидной сидушки вцепившись в ее руку.

Понимала ли я тогда, что такое смерть, насколько это безвозвратно, страшно и больно? Навряд ли. Но одно я знала точно, что очень хочу, чтобы мама не умирала. Мне было 29 и я была беременна своим первым ребенком. Я много работала, училась на 2м высшем, была замужем, деловита, тщеславна и эгоистична. Много раз возвращаясь в ту ситуацию из прошлого, перебирая детали я не могу вспомнить причину нашей с мамой ссоры. Нюансы предательски ускользают от меня.

Все началось с того, что я приехала к ней в гости вечером жаркого июльского дня. Мы пили чай и все было хорошо, приятно и мирно. Помню только, что я на что-то обиделась и мне почему-то стало крайне жаль себя. Я говорила, что устала, что обо мне никто не думает. Я кричала, кричала на маму, будучи уверена в какой-то своей правоте, довела ее до слез и ушла, демонстративно громко хлопнув входной дверью. В те времена очень у многих были так называемые вторые двери. И наша массивная вторая дверь была металлическая, корявая, ничем не облицованная изнутри (чем-то похожая обратной стороной на подрамник, куда натягивают холст: железные перекладины и приваренный к ним лист металла).

На ребре перекладины возле глазка висел магнит: пятнистая корова, шею которой украшал колокольчик на ленточке. Так вот, уходя, я хлопнула дверью так, что магнит отлетел и разбился. Я ушла с крайне тяжелым чувством. И очень расстроенная. Выходя из подъезда, я знала, что мама будет смотреть на меня из окна. Мне очень этого не хотелось. Если выйти из подъезда, сразу повернув направо и пойти максимально близко к стене дома, тебя не будет видно. Я не знаю, что двигало мной в тот момент. Но я сделала именно так. Я прошла вдоль стены, и мама не видела, как я ухожу. Именно так я ушла тогда навсегда ... насовсем из ее жизни.

Все эти прошедшие годы я не перестаю думать о бескомпромиссности всевышней инстанции. Я тысячу раз представляла, что мама умрет. Но никогда не думала, что это будет так. И чувство невыносимой, гнетущей вины терзает меня до сих пор. Оно вроде бы стало тусклее и тише, немного запылившись со временем. Но каждый раз, когда я начинаю вспоминать события того лета, оно возвращается снова. Я помню все детали вечера 3 августа 2009 года до мелочей, и нет никакой возможности — это стереть и забыть. Как и простить себя.

Владивосток. Лето. Жара и духота. Я невероятно устала и очень хочу спать. На улице еще совсем светло, солнце не успело скрыться за морем. Я помню, как умылась и налепила на лицо тканевую маску. Срочных дел не было, муж пил пиво с приятелем где-то на другом конце города. Я собиралась в кои то веки лечь спать пораньше, когда тишину нарушил звонок телефона. Мамина подруга, наша соседка этажом ниже тетя Оля интересовалась у меня, где мама. Она должна была с ней увидеться, пришла, позвонила в дверь, но ей никто не открыл. Как сейчас, я вижу себя, как я стою в желтой футболке Terranova, беременных черных штанах и рассеянно смотрю в зеркало, держа в руках телефонную трубку и ужасно не хочу ни во что вникать.

Я ответила тете Оле, что не знаю, где мама. Она старалась вести достаточно активный образ жизни и запросто могла уехать к какой-нибудь подруге на выходные. Вы, наверное, удивитесь, но в том 2009 году у мамы не было мобильного телефона и позвонить ей было некуда. Мне очень хотелось поскорее закончить разговор и лечь в постель. Но соседка не унималась. Ехать на другой конец Владивостока с непонятной проверкой мне совершенно не хотелось. И я нашла прекрасную возможность откосить от ненужных телодвижений. У тети Оли был колюч от нашей квартиры. Я попросила ее зайти и посмотреть, что и как. Обрадовавшись найденному решению, я начала готовиться ко сну.

Соседка перезвонила мне не сразу, а, наверное, минут через 25ть. У нее был странный, тихий голос. И она сказала мне следующее: «Юля, я не могу дверь открыть. Там внутри в замочной скважине ключи». Лето, жара. Август. Есть кнопки, которые иногда отключают ненужное, чрезмерно эмоциональное. Это называется запредельным торможением. Ни одна черта лица моего ни дрогнула. Я сказала, что сейчас приеду. В том момент я была абсолютно спокойна и рассудительна. Взяла ключи, спустилась вниз, села в машину, позвонила мужу и другу, который работал в МЧС и поехала.

Музыка и запахи, это то, что мы помним вечно, то что вызывает у нас наиболее стойкие ассоциации. Опять картинка: Я за рулем красной хонды Фит еду по Снеговой, и песня группы Винтаж крутится по радио. Я устанавливаю звук на максимум:

А дальше, нажмем не пульте кнопку и в рай легко и ловко ковровая дорожка, кривые зеркала.
Ну а кого мы любим, с тем никогда не будем.
Зачем же мы забыли, что мы люди…

Позже, когда стало абсолютно понятно и ясно, что это Конец, Начался какой-то другой эмоциональный момент. Осознания. Все стало прозрачно и очевидно. Я стояла как вкопанная возле мусоропровода. Я даже не смогла зайти в общий длинный коридор на 3 квартиры. Коридор был покрашенный синей, неприятного оттенка краской. Я цеплялась руками за подоконник и кричала громко и страшно, пугая соседей.

Наверное, до 12 этажа люди могли слышать эти нечеловеческие вопли. Потом все было тише, я просто стояла у мусорки и никуда не могла двинуться. Я поняла, что не смогу зайти в квартиру. Что моих сил не хватит увидеть то, как выглядит мертвый человек, после трех дней проведенных на жаре. Ценой невероятных усилий меня, в буквальном смысле, «отцепили» от окна и соседка тетя Оля, спасибо ей огромное, отвела меня к себе. Две таблетка валерианы- смешная доза, которая не может унять боль и затуманить рассудок. Это наверно сравнимо с тем, как вырезать аппендицит на живую.

Все дальнейшие события вечера больше напоминали какое-то сюрреалистичное кино. Я никак не могла отделаться от ощущения, что все происходящее мне просто сниться. После 3х ночи тело увезли. За мой спустился муж и мы поехали к себе.

Мама любила мистику, и верила во все: в потусторонние силы, переселение душ, Бога. И как только, мы легли, в один миг, как у Булгакова, Тьма накрыла сонный город у моря и погасив все звезды, поглотила удушливую ночь августа. Старая балконная дверь хлопнула так, что задребезжали стекла. Комнату озарила яркая вспышка. И в тот же миг Небо закричало, хрипло, надрывно как будто зарыдало, заливая слезами землю. Какой-то нечеловеческий ужас охватил меня.

Я лежала не в силах пошевелится. Точнее, я боялась пошевелится. И закрыть глаза тоже боялась. Мне казалось, если я их закрою, я увижу что-то такое, вы понимаете. Наверное, то же испытывал маленький человечек во мне. Я не знаю, что он чувствовал, но мне казалось, что живот жил своей собственной, отдельной от меня жизнью. Там внутри творилось что-то невероятное. Говорят, что движения малыша в утробе матери похожи на всплески крохотной рыбки, мне же казалось, что во мне завелись змеи. Или нет, кто-то зачем-то поместил внутрь гигантский жернов, на который невидимый бес стал безжалостно наматывать кишки.

Я знала, что мне не стоит плакать, так это не пойдет никому на пользу. Потерянное сознание отчаянное пыталось хоть за что ни будь зацепиться. Почему-то мне вспомнилась поездка в Испанию. Я нашла в голове фразу: «Средиземное море соленое и чистое». Я писала эти слова мысленно на потолке и одновременно, не переставая произносила вслух, как какую-то спасительную мантру. Солёное и чистое. Соленое и чистое. Соленое и чистое. Я не плакала. Слезы сами собой, без каких-либо усилий стекали по лицу, заливая уши, перетекали на подушку, и безумная махровая постель в синих-зеленых попугаях, превратилась в море, и я явственно ощущала, как плыву в теплой, соленой воде.

Под утро разум сдался и наконец-то пришел сон. На следующий день лето исчезло, как будто его и не было вовсе, и мне казалось, что дождь плачет вместе со мной.