Исполнение 3

                (НЕ МЫ РЕШАЕМ)

  Ну вот, наконец, и  пятый курс.
Тема  дипломной работы выбрана.
 Научный руководитель назначен.
Впереди распределение. А я ещё вообще никак и ни с чем не определилась.

     Мамы уже второй год с нами нет.
     А папа, после  многочисленных уговоров друзей и родственников, активно  занялся поисками новой жены.
     Мне он жалуется, что    все эти тётеньки «за пятьдесят»,  даже "со следами былой красоты" с которыми его знакомят, ему почему-то  не очень  симпатичны , а   нравятся, наоборот, молодые девушки. Но выбирать приходится в заданной возрастной категории...
     Я молчу. Не смею  слова сказать.
   Два предсмертных желания мамы я уже не выполнила, по разным причинам, и вряд ли когда-нибудь смогу это исправить.
     Нарушить ещё и третье –  чувствую себя не  вправе.    
    А третьим было: не мешать папе устроить свою судьбу с другой женщиной,
 когда её – мамы – не  станет.  Я ей  не могла поверить. Но случилось.

       Для папы это была задача  непростая. И для меня - тем более.
    
   С одной стороны -  одиноких дам «за пятьдесят» - вокруг хоть  пруд пруди.  Но ведь папа поиски вел, разумеется,  только  в нашем, узком, интеллигентном  и еврейском кругу,  пределы которого он, по ряду причин, переступить не мог.     Кем же  могла бы  оказаться его избранница, хотя бы теоретически?
    Либо  -  тёртая жизнью многократная  разведёнка, на которой  уже и клейма негде ставить.
     Либо -  почтенная мать и бабушка семейства, вся жизнь и все мысли которой  прочно  заняты проблемами собственных, пусть даже взрослых уже, но любимых  детей  и внуков.
   
   Либо -  настолько  увлеченная работой ученая  или  учительница в толстых очках, по уши утонувшая в тетрадках, контрольных и методичках, что  давным-давно   не собирается выныривать из этой  своей привычной среды, даже  ради какого-то обаятельного, но пожилого   Айболита в очках.

    Однажды случилось ему  познакомиться с  безутешной вдовой, которую её друзья  и  даже  родственники покойного уже три года  изо всех сил  стремились сосватать, чтобы сохранить остатки  рассудка, а она всё  ещё   оплакивала  свою   потерю, носила в сердце незабвенный образ, ежедневно ходила не кладбище  и была  абсолютно не готова морально к каким-либо  новым отношениям.   
   
    Я  не мешаю. Я молчу.
 Но  было и представить  страшно, что вскоре придётся мне, здоровой дуре, выпускнице ВУЗа  жить под одной крышей с какой-то чужой тёткой, которая точно не будет в восторге  ни от  моего  поведения, ни от моего  отношения к ней, ни  от самого моего присутствия. И если она даже не станет говорить об этом  вслух, то это молчаливое недовольство  будет висеть в воздухе и заполнять всё пространство нашей трёхкомнатной хрущевки на пятом этаже.

     Молча, но без особого удовольствия наблюдаю, как изо всех сил и со всех сторон обхаживает моего папу раскрашенная до смешного докторесса из их же 11й больницы. (не люблю этого слова – докторесса. Свою маму никогда бы так не назвала. Но к этой другого названия подобрать не могу).
   
    Она им  и парную туристическую путёвку в горячий Азербайджан  и  парный абонемент в бассейн завода «Поршень» уже  достала…

   Звонила мне как- то, предупреждала, что папа после бассейна может подзадержаться,  что она пригласила его на ужин, и чтоб  я, его не ожидая, спать ложилась. Я не возражала, хотя на душе стало так, будто слизняка целиком проглотила.  Но мой  папа пришел из бассейна вовремя в 8 часов, несколько смущенный, но очень довольный, что проявил   моральную «непокобелимость», как  говорила  одна известная киногероиня.

   Надо сказать, я в этом случае папу хорошо понимала: выглядела эта Зинаида Марковна  неважнецки - с морщинистыми мешками под   насиненными почти как у клоуна  глазами, вторым и третьим дляблым  подбородками  и одутловатыми щеками. Ни помада не спасала, ни тени, ни румяна. Она выглядела значительно старше моей бедной мамы, хотя по  паспортным данным была вроде бы на несколько лет моложе.
     Невыносимо  было сознавать, что  если она своего добьётся,  мне придётся  жить  с ней  в одной квартире.

    Поэтому я  решилась на отчаянный шаг.
 
    Как раз в это время,  в декабре, после последней сессии нашему курсу  дали заполнить лист с возможным распределением на работу – в качестве молодых специалистов. Конечно, в глубине души, мне хотелось бы остаться в  родном Харькове. Но   на Харьков ни одного назначения на листе не было. Казалось по этому списку, что и на карте огромного Советского Союза   такой город  отсутствует. И, кажется, я этому, даже была немного рада. Соблазна нет - и не то, что говорить, даже думать тут не о чем.
      
  Самыми лучшими местами назначений считались  Киев  (3 места)  и Днепропетровск (5 мест), за ними по престижу следовали  Полтава и Запорожье.    
      
    Мне было понятно, что лучшие места отхватят блатные, отличники и комсомольские активисты.   Ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим я не относилась. Поэтому и  выбрала себе самое отдаленное на  карте место, на которое, вероятнее всего, у меня не окажется конкурентов – Благовещенск на Амуре, Хабаровский край. Я настолько  стопудово была  уверена, что  уж это-то назначение я точно  получу,  что  даже  не написала никаких дополнительных опций.   Решено и точка.

     Больше  ни о чем не думая, я занялась подготовкой к гос. экзамену, естественно, по «научному коммунизму»,  на следующий день  после которого  была назначена, официальная процедура распределения для нашего факультета.

    И вот  стоим мы, всем потоком, в комсомольской форме со значками у парадных дверей конференц-зала, за которыми решаются наши   судьбы. Я не волнуюсь. Пытаюсь мысленно  представить себе этот город (или городок?) посреди тайги и сам пограничный Амур. Какой он? Широкий и плавный, словно Волга, или бурный и коварный, подобно рекам Кавказа?

    Двери конференц-зала то и дело открываются, и ответственный секретарь приглашает туда студентов по списку, определенному деканатом. Впереди, обычного алфавитного списка естественно, отличники, комсомольские активисты и спортсмены. Блатных в начало списка не ставили, дабы не возбуждать лишних вопросов.
   
     Я скорого приглашения не жду, поэтому сижу себе на подоконнике и воображаюэту самую реку Амур где-то рядом с Китаем, а точнее, на краю света.
   И вдруг оттуда, из дремучей тайги, слышу, как хор голосов выкрикивает мою фамилию.  Спрыгиваю с подоконника и спешно семеню сквозь расступающуюся толпу  за несколько раздраженной секретарём.
    Правильнее, наверное, по законам русского языка было бы назвать женщину-секретаря секретаршей, но она шествует впереди меня такая значительная, такая взрослая, рослая и величественная, что ни один язык не повернулся бы её так называть…

    За столом, накрытым, по традиции, зелёным сукном сидят пять или шесть солидных  мужчин, с лысинами разной формы и величины, при пиджаках и галстуках. Я среди них узнаю нашего ректора и своего декана, Владимира Наумана, а других, видимо, никогда прежде не встречала.         
   Декан  берёт со стола большой конверт и повторяет за секретарём моё имя:
- Ирина Спивак. Персональный запрос из института Гипросталь, город Харьков. – и смотрит на меня с лукавым  прищуром, в уверенности, что уж для меня-то это никакая не новость.
 
   В то же  время   у меня от неожиданности почва закачалась и стала плавно  уходить из-под ног.
- Вы что, недовольны? – спрашивает меня ректор. Похоже, он настолько был шокирован моей реакцией, что снизошел до разговора  со мной впервые за четыре с половиной года.
- Нет, нет – всё в порядке, - пришла в себя я и с полученным конвертом вышла из конференц-зала.

   От немедленно обступивших меня недоумевающих, и готовых  немедленно начать завидовать сокурсников, я отмахнулась:

- Неважно. Получила, но совсем не то, что хотела.

   А пока я ехала домой в метро, в голове всё время стучало:   кто-то с нами управляется, есть там где-то кто-то или что-то. Но оно есть…
 
   Новость о моём  неожиданно  счастливом назначении
 немедленно облетает наших  не очень  многочисленных родственников, друзей и   знакомых. Все звонили поздравляли  и вслух недоумевали.
  - У вас есть кто-то в Гипростали?!

    Нет, никого у нас в Гипростали нет. Правда, мамин двоюродный брат дядя Додя работал  в   союзном министерстве черной металлургии и частенько приезжал в Харьков, как раз в этот институт. Но он клянется и божится, что решительно никакого отношения к моему распределению не имеет. И я ему верила.
   
   Помимо меня,  был  в нашей группе ещё один человек, который получил точно такой же именной запрос в ту же контору и даже в тот же отдел. Это моя злополучная и  закадычная подруга Оля.

 Но она настолько  привыкла держать язык  за зубами, что  даже мне об этой ситуации  рассказала далеко не сразу.
Хотя  с ней как раз было  всё предельно ясно. Это её мама, Татьяна Викторовна, работавшая в Гипростали начальником проекта, так позаботилась о своём единственном чаде. Всё очень просто
 Но при чем тут оказалась  я?
 Казалось бы решительно ни при чём...