Черта

Ноах делал кирпичи из соломы, воды и рыжей глины, как делал его отец и отец его отца.
Много лет Ноах приходил сюда с первым солнечным лучом и уходил последним. За эти годы он постиг все секреты этого ремесла. Теперь его кирпичи были лучше тех, которые когда - то делал его дед, его отец, и ещё кто бы то ни было. Он хорошо помнил другие времена, в которые это его занятие, было, не столь обременительным. Тогда в Египте ещё не было засухи, голода, в округе было достаточно подходящей соломы, а воду и рыжую глину не приходилось возить из далека. Тогда, он - Ноах был ещё молодым, сильным... Но фараону было нужно всё больше и больше кирпичей. И каменных блоков тоже. Днём великолепие дворцов, величие пирамид, кровавые оргии, лесть сановников и лживые россказни жрецов тешили тщеславие стареющего язычника, но по ночам неизъяснимая тоска терзала холодное сердце "бессмертного" служителя Амона. В самых потаённых уголках его души он сознавал, что у него только один мир, ворота которого он вскоре покинет. Покинет навсегда, как это произошло с его дедом после удара кинжалом или отцом после скоротечной болезни. Фараон не знал другого пути, кроме того, что вёл к саркофагу, а потому ему были нужны всё новые партии высококачественных кирпичей и отшлифованных каменных блоков. Его сановники всё чаще и чаще появлялись в жалкой хижине Ноаха, то с угрозами, то с посулами. Им нужен был секрет производства его гладких, лёгких и прочных кирпичей, которые могли бы стать ещё одной вехой на лишённом иного смысла пути наместника глухонемого бога на земле.
Несколько жрецов неусыпно следили за каждым движением мастера, забирали глину из того же карьера, воду из тех же колодцев, собирали солому в тех же местах, что и он, часами слушали его косноязычные разъяснения, угрожали расправой. Тщетно - у них получались другие кирпичи - то менее прочные, то менее гладкие, то слишком тяжёлые. Далёкие предки Ноаха не знали кирпичей, а их спины палки надсмотрщика. Они жили в шатрах из воловьих шкур, перегоняли стада от одного пастбища к другому, нередко, подолгу блуждая по пустыне. Однако они знали Путь, в каком бы направлении не двигались - они всегда шли домой, пусть не всегда уверенно, наверное, так же, как всегда "идут домой", заблудившиеся в лесу дети. А по ночам над их станом сияли звёзды, которые много выше пирамид. Ноах твёрдо знал, что обязательно настанет день, когда он перестанет делать кирпичи, по крайней мере, для фараона. Это всегда было его верой - и тогда, когда был ещё несмышлёным ребёнком, и когда впервые познал женщину, и когда хоронил отца, и когда плоть его терзала палка надсмотрщика. Ноах, даже себе не мог объяснить, когда и почему она поселилась в его сердце. Он вообще, достаточно туманно представлял своё будущее. Не знал, как будет добывать хлеб его детям, если перестанет делать кирпичи, не слишком доверял старейшинам, некогда, рассказавшим ему про Авраама. В мыслях своих жарко спорил с давно соединившимся со своим народом отцом, но другой веры у него не было - никогда. Раб Фараона не был рабом своих кирпичей, и всегда понимал, что звёзды выше пирамид, хотя редко поднимал к ним свою, утомлённую лишениями и непосильным трудом, голову.
Жрецы презирали Ноаха. Они не понимали его. Этот упрямый иудей, мог бы жить в большом светлом доме на холме, носить красивую, дорогую одежду, иметь много рабов, которые бы делали кирпичи для фараона. Для этого Ноаху нужно было только один раз сделать то, что они охотно делали то и дело - принести жертву их, безразличному к смертным богу, или какому - нибудь другому, такому же глухонемому божеству. Их ненависть росла вместе с его упорством, ведь у них была только одна жизнь. Они бы охотно расправились с ним, но они всё ещё не знали рецепта его кирпичей, и только животный страх перед гневом всемогущего фараона удерживал их от этого последнего шага. Конечно, Ноах колебался, но каждый раз, когда он был готов уступить, перед глазами вставал образ его отца, который тоже делал кирпичи для "бессмертного" фараона, но никогда бы не согласился принести жертву его каменным статуям, даже за то, чтобы он Ноах - его сын, жил в доме на холме. Когда первый луч светила проник в хижину, он уже спускался в карьер…. Теперь в Египте был другой фараон, который "Не знал Иосифа" и ему тоже были нужны кирпичи, ему нужно было множество лёгких, гладких и прочных кирпичей Ноаха.
То, что совсем недавно не слишком отличалось от миража, который возник, однажды, в воспалённом нестерпимой жаждой сознании Ноаха, на самом краю его мира - в пустыне, ныне становилось реальнее самой реальности. Ноах знал уже, что у его племени появился пророк, равному, которому, нет, и никогда не было на земле. Он знал, что в далёком, построенном из его - Ноаха кирпичей, дворце, пророк встречался с грозным фараоном и что, ему, наконец, с помощью Божьей, удалось сломить злую волю надменного властителя. И теперь жена Ноаха собирала их кареглазых детей и свои нехитрые пожитки в далёкий путь к Земле, что течёт молоком и мёдом.
Ноах торопился…. Ему нечем было навьючить своего осла, в его доме была лишь одна мера муки, и не было вещей золотых и серебряных и драгоценных одежд, которые, как говорили старейшины, повелел Господь взять у египтян в земле египетской. Ноах торопился, у него было не так много идей, чтобы не тревожиться об их будущем. Он должен был передать секрет производства своих кирпичей египтянину. Этого он выбрал не случайно, от остальных, немногих, египтян, с коими общался Ноах, этот отличался безукоризненной честностью и мудростью которые, никогда не ходят об руку с высокомерием и тщеславием. Они смотрели на их мир разными глазами, и их мнения редко совпадали, а спорам не было конца, но оба умели слушать друга - друга, и если бы им предстояло сражаться, то не было бы поединка честнее, чем этот. Бедствия, выпавшие в тот год, на долю Египта не обошли и дом на холме. Ропот Египтян нарастал, и тучи сгущались над головой фараона. Египтянин, говорил, что племя Ноаха должно выполнить миссию…Ноах, даже смутно не сознавал, в чём она состоит. Этот, даже в глубокой нужде, сохранивший свой достоинство человек, ни кому и ничего не был должен. Он долго показывал египтянину, как нужно скручивать солому, как следует замачивать её и какой консистенции должен быть раствор. Египтянин предлагал Ноаху вознаграждение, от которого тот отказался. До самого конца разговора, он так и не преодолел греха своей гордыни, не просил сосудов золотых и серебряных, дорогих одежд. (Это было бы не слишком большой платой за многолетний рабский труд его племени в Египте). На прощание они обнялись, но Ноах не ушёл ни с чем. В этот день Бог просветил Египтян, и хозяин красивого дома на холме подарил ему и овец и осла и драгоценные одежды и чаши - на память.
За всю его жизнь у Ноаха не было и тысячной доли таких сокровищ. Однако, пожалуй, впервые, их новый хозяин, чувствовал опустошённость, растерянность и смятение. Ноах знал, что некоторые его соплеменники достигли несомненных успехов в этой стране больших возможностей. Что некоторые из них признали божественными величественные статуи фараонов, и навсегда покинули жалкие лачуги в глинистых оврагах, в которых ютился их народ. Стали сановниками и подручными фараона. Ноах не осуждал их. Ни тех из них, кто чем могли, пытались помогать живущим в лачугах, ни тех кто в стремлении доказать лояльность фараону, сломал ни одну палку на спинах своих соплеменников. Он не был судьёй - он делал кирпичи, и потом, думал Ноах, - они жили в другом параллельном мире…. Египет был теперь их родным домом. Он никогда не был родиной Ноаха, ведь он родился, рос и старел в этом, то ненавистном, то милым его сердцу, углубляющимся с годами овраге, и редко отходил от него дальше, чем на тысячу локтей, как его отец и отец его отца. Вести из того, другого мира приходили сюда с опозданием и значительно преломлялись здесь, отражаясь от его гладких стен, как проникающие солнечные лучи отражаются от стен свежевырытой могилы. И вот, про этот, забытый им ранее уголок, вспомнил, наконец, Бог Авраама, Исаака, Иакова и его - Ноаха. Для этого Творцу вселенной потребовалось четыреста тридцать лет, и теперь его воинство спешно покидало Египет и глубокий глинистый овраг тоже.
Моше понимал, что за многие годы, проведенные сынами израилевыми в земле Госем - доме рабства, потомки вольных кочевников в значительной мере утратили навыки и традиции предков, а те, что успели приобрести в Египте, скорее препятствовали многотрудному переходу к Земле обетованной. Ибо, были они уделом тех, кто мечтал не о свободе, а о надёжности и блеске цепей. Конечно, большинство народа ненавидело рабство, но эта их ненависть давно уже была ненавистью рабов. Тлеющая столетиями вера крепла теперь с каждым днём, с каждым новым явленным им чудом, но свободу нельзя вымолить, даже у Бога. Её можно обрести лишь в борьбе, заплатив за неё и собственной кровью, и кровью ближних тоже… Моше был готов, но его задача была сложнее - этой плохо организованной толпе предстояло выжить, заложить и донести миру то, что станет краеугольным камнем новой цивилизации и новой эры. И не было у Израиля никого равного Моше. Никто, кроме него не видел Бога. Никто и никогда не узнает, как был написан декалог.
Сердце Ноаха бешено колотилось, ноги гудели от многотрудного перехода, он шёл в середине плохо организованный колоны и не видел столпа огненного, который освещал народу путь ночью и столпа облачного, который был днём, но, теперь, только смерть могла остановить его. Земля, текущая молоком и мёдом, теперь была не только Землёй его предков, она была уже Землёй его детей и внуков тоже - Ноах всецело полагался на Творца. Впрочем, она была бы ему не менее дорога, если бы они нашли в ней только глину, солому и камни. Ноах не обернулся даже тогда, когда Чёрмное море сомкнулось над колесницами фараона - он уже перевернул страницу…. И ему больше не были нужны чудеса.
Ночью, когда Ноах ушёл в дозор, в его шатёр пришёл брат и жена брата. Они сообщили, что с первыми лучами солнца намерены покинуть стан и вернуться в Египет. Они просили жену Ноаха уговорить мужа присоединиться к ним и их сторонникам, с тем, чтобы спасти себя и детей от неминуемой гибели в пустыне. "Одного твоего слова будет достаточно",- говорил его брат. "Кроме тебя он никого не станет слушать", - вторила ему жена. Измождённая тяжёлым монотонным трудом, и годами жесточайших лишений женщина не проронила ни слова. Она тоже думала, как жена его брата, как думали жёны многих. "Одного моего слова", "Кроме тебя никого", думала она, - это так, потому что я его никогда не скажу и детям не позволю сказать, и даже детям их детей тоже. Эта тихая, непостижимым образом сохранившая необыкновенную красоту и утреннюю свежесть женщина, слишком любила Ноаха, чтобы предать, даже во благо. До утра большие, миндалевидные глаза туманили слёзы, но утром, когда Ноах, вошёл в шатёр, его встретила её ослепительная улыбка. Она ничего не сказала Ноаху - она знала, что умрёт с этим твердокаменным ваятелем кирпичей в один день и в один час, с тех пор как Ноах познал её. Ноах тоже ничего не сказал ей. Перед восходом он встретил брата и жену брата и их друзей тоже, решившихся покинуть стан с их скотом, серебром и золотом, с которыми, полагали они, везде неплохо. Ноах не убеждал ни брата, ни друзей его, не поднял на них меча, он только смотрел на них - с жалостью. Всю его жизнь он делал кирпичи, а не чудеса. Вначале, брат Ноаха только опустил голову и ускорил шаги, но в глубине души уже знал, что повернёт к стану, он никогда не мог выдержать этого взгляда. Вскоре, вслед за братом Ноаха повернули назад и его спутники. Уже через несколько часов они шли в самой середине, плохо организованной колонны, рядом с Ноахом. Ангел Божий, шедший теперь впереди, вздохнул с облегчением - у него была трудная ночь.
Сердце Ноаха бешено колотилось, ноги гудели от многотрудного перехода. Он с трудом ориентировался во времени и месте. События, времена и расстояния произвольно сжимались, расширялись и смещались в его сознании. Он силился провести черту, но уже плохо отличал день от ночи, явь ото сна, реалии от привидевшихся фантомов: он то спускался в карьер с рыжей глиной, вместе с его отцом и братом, то шёл по пустынным дорогам к Земле - с сыновьями. Там, в карьере его ждали мать, жена, дочь и сестра. И там - в святой Земле, тоже. В высоком доме на холме его ждал египтянин. Ноах торопился - у него было не так много идей, чтобы не дорожить ими. Ему снились сон, тот же, что тогда, в пустыне: "Из огромного сияющего всеми цветами радуги шара выходили двухметровые гиганты в необычной серебристой одежде и лицами с лиловым оттенком. Они без труда передвигали глыбы пирамид, летали как птицы, легко читали мысли друг - друга и мысли Ноаха. Они показывали Ноаху на двойную звезду, мерцающую в ночном южном небе, ходили вокруг него, взявшись за руки, надевали на его голову прозрачный шлем. Ноах не понимал их речи, но каждой клеточкой его существа ощущал их неподдельный восторг и изумление. На языке Ноаха, это означало, - "Смотрите, это настоящее чудо - он свободен, и он умеет любить, как нам и не снилось…Слава Творцу!". Ноах получил от них знания, теперь он знал секрет производства таких кирпичей, равных которым не было на Земле. Однако, ему негде было их применить - жертвенник следовало сложить из неотёсанных камней. Лица склонившейся над его ложем жены и двух его сыновей были первым, что увидел Ноах, когда лихорадка отступила от его плоти. Этого было вполне достаточно - теперь он твёрдо знал, что не зря прожил свою непростую жизнь. Верил в то, что они обязательно придут к Земле Обетованной каким бы трудным не был переход.
Между тем, "Моисей взошёл с равнин Моавитских на гору Нево, на вершину Фасти, что против Иерихона, и показал ему Господь всю землю Голаад до самого Дана. И всю землю Неффалимову, и всю землю Ефремову и Манассиину, и всю землю Иудину, даже до самого западного моря, и полуденную страну и равнину долины Иерихона, город Пальм, до Сигора. И сказал ему Господь: вот земля, о которой Я клялся Аврааму, Исааку, Иакову, говоря: "семени твоему дам её". Я дал тебе увидеть её глазами твоими, но в неё ты не войдёшь. И умер там Моисей, раб Господень, в земле Моавитской, по слову Господню".
В этот, последний час, с последней его вершины, пророк видел всё - от первой волны потопа, до глубоких глинистых рвов, сплошь усеянных человеческими телами, и ещё дальше. Он уже понимал, что это не последний Исход, что слова, начертанные им на скрижалях должны пережить бессмысленные грани пирамид, поселившись в жестоковыйном человеческом сердце, но другого пути не было, потому что свободу нельзя вымолить, даже у Бога.
Тридцать дней на равнинах Моавитских сыны Израилевы оплакивали Моисея, по истечению которых перешли Иордан. Незримый был теперь в середине колоны...