Всплывающее окно номер 32 Туманы - туманы

А ещё в её репертуаре был один интересный аттракцион. Характерный. В советское время - впрочем, как и сейчас - по радио часто передавали "песни про маму". "Милая мама", "Поговори со мною, мама", "Мама-мамочка прости" и так далее. Ну, ты знаешь эти песни. Мама, первое слово, главное слово в каждой судьбе. Не дай бог. И этот недайбог происходил регулярно, потому что если помогаешь милой мамочке что-то делать на кухне, неизбежно... А между прочим помогать поратыся на кухне - это, наверное, единственное, что в нашей фатально неблагополучной семье было правильным.

Потому что и я и моя бывшая сестрица с младых ногтей приучены к разнообразным кулинарным действиям - к взбиванию яичных белков на торт бисквит, к раскатыванию теста на разные там пельменики - вареники, к перекручиванию мяса в фарш посредством ручной мясорубки. Мясокрутки. Ну, в общем, вот это направление воспитания было нормальным, потому что таким образом, сами того не замечая, мы выросли хорошими домохозяйками в плане приготовления еды и вообще, умеем обращаться с продуктами.

А так как любое поранье на кухне всегда сопровождалось звуковым сопровождением, льющимся из включенного радиоприёмника, то рано или поздно. Допустим, час возишься на этой кухне. Происходило неизбежное. Радио начинало петь трогательную песню про маму.

И это был ужас, потому что наша мама, зыслышав первые ноты заветной мелоди, немедленно настораживалась. Прислушивалась. Замирала.

Оставляла свою работу. Садилась на табуретку, складывала на коленях руки и принималась мимировать. Она поднимала брови кверху, потом опускала их вниз, потом снова поднимала, и многозначительно смотрела на меня. Если я была одна. Если нас было двое - переводила взгляд на сестру. Тяжело вздыхала. В самые пронзительные моменты песни шевелила ушами и покачивала головой, с немым укором глядя на нас (если на кухне были обе дочери) или на меня (если я была на кухне одна, наедине с источником немого укора).

Её взгляд говорил следующее: "Вот есть же такие дети, которые Так любят свою маму. Слышите? Они такие песни красивые слагают про свою благодарность. Не то что ты. Не то что некоторые (если нас было двое). Никогда мне не дождаться от вас такой же благоговейности. Такой же проникновенной нежности.

На самом главном месте волнующих звуков маменька начинала чуть ли не рыдать от жалости к себе. Бедной-несчастной себе, которая никогда, никогда не услышит от своих дочерей таких песен.

Что чувствовала при этом я? Нетрудно представить. Мне хотелось то ли хохотать, то ли прятаться под стол. Уж не знаю. Вот этот вот пронзительный и преисполненный боли взгляд, устремлённый безотрывно мне прямо в глаза (Уж я-то всё-всё про тебя знаю. Меня не проведёшь. Вот есть же ж Такие дети, а ты не Такая. Ты меня не любишь, и потому никогда таких песен для меня ни петь, ни складывать не будешь).

Наконец песня иссякала и этот экзистенциальный момент истины - когда...я не знаю, то ли стреляться то ли вешаться нужно было, то ли взять и табуреткой её по башке стукнуть, чтоб она успокоилась - момент заканчивался. Можно было, переведя дух и мысленно перекрестившись (фух, пронесло), продолжать спокойно перемешивать желтки с сахаром или смазывать заварным кремом коржи торта Наполеон.

Откуда в ней была эта убеждённость в том, что её дочери её не любят? Значит, она что-то про себя знала. На подсознательном уровне она, наверное, понимала, что всё то, что она с нами проделывает (системно истязая с применением вспомогательного орудия в виде резинового шланга от стиральной машины), не может вызывать ни любви, ни благодарности.

Ведь она нас Родила. Родила! Могла не родить, но родила. Мы у неё этого не просили, но то вжэ дэтали. Задавать вопрос родителю - Зачем ты это сделал? - кощунственное святотайство. Дело родителей - рожать, а дело детей - испытывать благоговейный трепет в связи с этим событием. Бо тайна сия велика есть. 

В общем-то, бедняжка чувствовала вполне понятную тоску по несбыточному. Она так хотела, чтобы её дети любили точно так же, как те, невидимые, из радио, любят свою маму. Но мы - нет. Мы её так не любим. И она это знает про нас, знает, и дико страдает. И молча кротко терпит нашу неблагодарность.

...Это был пО-о-олный звездец. Ну, по-О-о-лный. При чём этот звездец повторялся регулярно, так как нежные песни про маму транслировали по радио всё время. Я не знаю, а откуда вообще взялась эта манера или мода (на эти песни)?

Наверное, это какой-то основополагающий инстинкт. Любой ребёнок любит своего родителя. Каким бы он ни был, этот родитель. Даже если вместо нормального человека тебе подсунули такое вот, как наша мамочка. Конечно, мы её любили. Закон природы такой. Но когда это чучело начинало Требовать демонстрации телячьих нежностей - туши свет.

Нет, сестра нет. Наталья Александровна в быту с самого нежного возраста умела проявлять актёрские таланты и при случае знала, что нужно изобразить и не стеснялась подыграть. Она преданно смотрела любимой мамочке в глаза, изо всех сил пытаясь соответствовать ожиданиям.

- Да, мамочка, - говорила она всем своим покорным видом, - я тебя люблю именно так, как описывается в этой замечательной песне, только не могу найти слов. Поговори со мною, мама. О чём-нибудь поговори.

...Туманы - туманы, верните мне маму.

* * * * *

Иллюстрация: фото, найденное в сети.


 ©Моя сестра Жаба