Франсиско Гойя. Капричос. Поэтическая композиция

Гойя. Что мы о нем знаем? Откуда? 
Многие читали роман Фейхтвангера.
Смотрели фильм и верили в актера.
Или листали альбомы цветных репродукций и поражались
непохожести художника на самого себя. А кто-то,
может быть, всматривался в подобные мелкому кружеву офорты
и недоумевал: зачем нужно было вызывать к жизни
столько уродства…

Ранние произведения Гойи, картины праздной жизни аристократов, народных гуляний, неглубоки  –  невзыскательны,
все в них беззаботное, порхающее, детски смешное.
Такими, по сути, надолго останутся и детские портреты Гойи.
Как сказал поэт, дитя не может быть красиво, оно … прекрасно.

Многочисленные портреты кисти зрелого мастера  –
будь на них мещане, аристократы
или даже члены королевской фамилии, –
отличает нежелание или неспособность художника
скрыть за внешней красотой и лоском: перенесенные страдания,
душевные муки, а то и хроническое отсутствие таковых.

От былой одноликости, анонимности образов
Гойя приходит к сознанию неповторимости
каждого живого человека, глубокой связи движения, позы, лица  –
с сущностью изображаемого.
Может быть, в этом он близок к Давиду, которого порицал,
и который обыкновенно сперва изображал своих героев нагими,
а уже потом одевал их в цвета Республики или Империи…

Гойя не замкнулся в классицизме.
Пожалуй, даже и не болел им, потому
что захиревшей испанской монархии хвастаться было уже нечем;
потому что свободолюбивая Франция
пришла в Испанию уже не во фригийском колпаке,
а об руку с Наполеоном. Да и потому, наверно,
что насаждать в Испании прекрасное было некому.
Здесь еще усердно изгоняли скверну. И она была везде.
И в Гойе тоже.
И тему борьбы Красоты со Злом,
того как порок изнутри подтачивает Красоту, –
эту тему Гойя наиболее полно воплотил
в «КАПРИЧОС».

Что такое офорт? – Когда эскиз готов, рисунок процарапывают гравировальной иглой в слое кислотоупорного лака, на металле.
Затем протравливают кислотой. А с помощью краски
делается оттиск на бумаге.
Офорт, размером с ладонь, с множеством мелких деталей,
невозможно оценить одним взглядом.
А восемьдесят офортов «КАПРИЧОС» не пробежать за полчаса,
как невозможно пробежать жизнь.
Это первый урок, который я усвоил. А дальше?..

- Послушайте, где Вы выискали столько мерзостей! -
спрашивали художника.
- В Испании. Или, может быть, во сне…
«Скорее это плод моего воображения». Так, наверно, объяснял он,
преподнося первый экземпляр «КАПРИЧОС» королевской чете.

Так-то лучше… Гойя!
Сын крестьянина из бедной аграрной провинции.
По счастливой случайности, взят в ученики к художнику.
Выгодно женился, на дочери живописца Байеу. И подарил жене
кучу детей. Которых одного за другим уносила смерть.
Но не подарил ей любви.
Расчетлив и осторожен в делах. Скор,
в любви, ненависти, любимой работе.
Имел переменный успех у женщин из всех сословий
и награжден модной болезнью, последствие которой  – глухота.
Глухота злит, смешит окружающих. Но и помогает:
уйти от неприятного разговора,
выиграть время, чтобы обдумать ответ.
Королевский художник должен обдумывать ответы.
Лучше им звучать кощунственно по отношению
к творениям своих рук,
чем по отношению к Святой Церкви.
Набожен, как все испанцы. При виде священника с распятием
падает на колени.
Запуган, как все испанцы.
Я рассказываю вам о Гойе? – Не только.
Я рассказываю вам «КАПРИЧОС».

Говорят, по ночам его мучили кошмары. И при свете свечей
он спешил зарисовать пригрезившееся.
А потом, посмеиваясь над своими страхами,
придумывал к картинкам забавные названия.
Женщины и молодые люди, младенцы и скрюченные старики
соседствуют на офортах с крылатыми чудищами,
живые – с мертвецами. То сторонясь их, то доверяясь им.
Рука готова превратиться в когтистую лапу,
лицо – в кошачью морду.
Даже высохшее дерево грозится, дьявольской тенью…
А вот монахи: сбились в кучу, скорчились
от нестерпимой вони и боли, а всякая нечисть   
дует в них из пастей и из-под хвостов!  «Поддувают».
Дуть – по-испански также, клеветать, наушничать.
И этих тоже распотрошат …

Власть Тьмы, невежества торжествует на большинстве офортов «КАПРИЧОС».
Но некоторые из них как бы прорывают эту завесу.
Среди них офорт «Час пробил». Час, когда вся нечисть
бежит и тает под лучами света!
Это как у Пушкина: «Товарищ, верь, взойдет она…»
Или у того же Л.Фейхтвангера в романе «Настанет день».

Тут сразу возникает вопрос: как можно было публиковать
такие вещи, когда день еще не настал? –
Справедливости ради отмечу, что именно в период создания «КАПРИЧОС»
в стране усиливались демократические веяния.
Ушел в отставку ненавистный премьер,
заключен мир с буржуазной Францией,
разрешено вернуться из изгнания некоторым либералам,
с которыми был знаком и Гойя.
Но правда и то, что автору «КАПРИЧОС»
пришлось отстаивать их право на существование
перед судом инквизиции. И когда на ряд привычных вопросов
Гойя отвечал: «Верую»,
сколько же было в этом смысла
и сколько веры!

В «КАПРИЧОС» много спорного. Возьму одну линию.
На двух-трех офортах изображена девушка,
с маловыразительным и, как говорят, анонимным лицом,
порхающая среди чудищ и как бы не замечающая опасности,
играющая с нею.
По мысли Фейхтвангера, это любимая его Гойей герцогиня Альба.
Увы, наука с прискорбием сообщает, что для такого вывода
нет оснований.
Что ж, критик умен, писатель силен, читатель легковерен,
а поэт просто обязан быть уверен!

И я, заканчиваю длинное предисловие
еще одним доводом, в пользу любви.

На одном из портретов герцогини Альба
реставраторы открыли три надписи: 
родовые имена ГОЙЯ и АЛЬБА на перстнях руки,
указывающей в землю, и
ТОЛЬКО ГОЙЯ на песке.

*

Я все тяготы подъемлю,
Нас ведь двое. – Нас ведь двое…
Но ложиться в эту землю –
Только Гойе, только Гойе!

*

- Вы несносны, дон Франсиско!
Вас когда-нибудь накажут.
Да не кланяйтесь так низко,
Что прислуга моя скажет?..
Тут меня любовник мучил –
Сам платок в передней выжал.
Мол, судьба им правит круче,
А по мне – умом не вышел...
Вы опять мрачнее тучи!
- Извините, не расслышал.

*

Дело сделал Потрошитель.
Что ж Святейший хмурит брови?
Там, в тени, укрылся зритель,
Не от солнца, а от крови...
Крест несут. Как носят платье.
Жизнь и крест – одно и то же.
И рожденье, и проклятье,
И уходят с ним. О Боже...

Смейся. Старость нынче в силе.
Чья рука ее прославит,
Что на троне, что в могиле,
Она правит – или травит...

- Эй, рогатое отродье,
Берегись, я разозлился.

- Покажи простонародью,
На кого всю жизнь молился.

- Дуйте, духи! Он оглохнет.

- Сын крестьянина при шпаге...

- Дуйте! прежде он подохнет,
Чем притиснет нас к бумаге...

Дьявол, дьявол... А-а... На помощь!
Помогите! – Боже правый,
Это ж пень гнилой, чуть тронешь –
И рассыплется, трухлявый.

Люди, вас еще не съели? –
Вот куда несите сучья.
Пробил час  – осточертели
Лица-пасти, руки-крючья.


*

Сколько раз над пылью серой
Зелень новая окрепла,
Чтобы ты, притянут Верой,
Прошептал над кучкой пепла:
"Верю", –  трижды отрекаясь!
Красоте под Властью горе.
На колени опускаясь,
Ее снова поднял ГОЙЯ...


1981
2010