Флорентиец

Он пристально смотрел на меня, пытаясь понять. Что-то не сходилось в его восприятии меня. И я отлично понимала, что. Какая-то часть его, инстинктивно-древняя, угадывала во мне ту, которая принадлежала ему когда-то, а какая-то часть сомневалась, не верила и отторгала. Я не сводила с него глаз. Мне и хотелось, чтобы он все вспомнил, и нет, потому что между нами лежали пять веков, и то, что было когда-то, никогда не могло повториться.

Он вдруг накрыл мою ладонь своей рукой,   медленно, нерешительно, будто борясь с собой. Его рука была теплой, но незнакомой. Мой флорентиец действовал бы решительнее. Он бы просто взял меня за руку жестом собственника и жадно прильнул к ней горячими губами. Я видела этот стремительный жест, ощущала прикосновение губ к моей дрожащей коже. Я видела это наяву, а мой собеседник – нет. Я знала, а он не ведал. В этом было мое преимущество и уязвимость. Я знала, кем он был много столетий назад, и кем была я. Его интуиция подсказывала ему, что я здесь не случайно. Невидимые нити соединяли нас и сейчас. Мы были на одной волне, и он чувствовал прошлую связь, которую не разорвала смерть в течение следующих жизней.  Но колебался, потому что в этой жизни мы встретились незнакомцами, и прошлое пряталось от него до вчерашнего дня, когда дало о себе знать закономерной случайностью. Мы не должны были встретиться, а встретились. Мы не должны были потянуться друг к другу. Или должны?

Он осторожно целовал мои пальца, время от времени вскидывая глаза, и наблюдал за моей реакцией. Тот, далекий, но незабытый, вернее воскресший из небытия, тоже целовал мне руки, обдавая горячим дыханием. И я дрожала от его прикосновений. Тело и сейчас отзывалось на ласки того, кто сейчас сидел напротив меня в кафе. Тело нельзя было обмануть. Оно все помнило. Для него не существовало ни времени, ни расстояний.

- Ты знаешь больше, чем мне говоришь, - сказал он. Он, вероятно,  догадывался о моих способностях. – Так нечестно. Скажи мне, что ты знаешь о нас.
- Мы когда-то были вместе.
- Вместе, это как? И когда?

Мне было трудно рассказать ему о самой большой любви с ним же, который был старше на пять столетий того, кто сидел напротив. В современном кафе, за чашкой кофе, с попсовой музыкой за стойкой бара. Я помнила другое время, другое место - холодный февральский дворец с прекрасной мозаикой и шпалерами на стенах, с музыкой цимбал и флейт. И моего флорентийца, который через несколько мгновений после моего появления в зале уже знал, что я буду принадлежать ему до конца жизни.

- Зачем тебе знать? – ответила я. – Это было очень давно. Мы любили друг друга.
- И все?

Я пожала плечами. Он перегнулся через столик и взял меня за плечи. – Я только знаю, что меня тянет к тебе, как к никакой другой женщине. У меня так никогда не было. Может, это наше прошлое, а, может, и нет. Почему ты не хочешь верить в то, что мы можем быть вместе?

- Потому что я старше тебя в этой жизни, - хотелось сказать мне. – Потому что ты совсем не похож на любимого всей моей жизни. Потому что я другая в этой жизни. И у нас ничего не получится.

Но я ничего не сказала. Не потому, что боялась. Слова просто не выговаривались. То прошлое, в котором я плавилась от его любви, лежа перед камином на шкуре, никак не вписывалось в этот мир. Я помню, как он заговорил со мной в первый раз, пронизывая всю меня своим темным взглядом, как склонился над моей рукой, как властно сжал пальцы, и как я вспыхнула, обмерла и пропала, глядя на его каштановые кудри, которые рассыпались по моей руке, когда он настойчиво целовал ее, с каждым разом все сильнее и жарче.  Рассказывать об этом было не то, что странно, а невозможно. Как рассказать ему о том, каким он был в давние времена, и кем была для него я. Но воспоминания продолжали развертываться перед моим мысленным взором, будто я внезапно открыла секретный ящичек и вывалила на стол все его содержимое. И он, сегодняшний, из двадцать первого века, был тому причиной. Причиной, которая запустила прошлое, в котором он, сегодняшний, был другим и все же в какой-то степени тем самым – единственным, избранным мной. 

- Я с ума схожу, - сказал он тихо, прямо мне в глаза. – Плевать, что у нас когда-то было. Можешь не рассказывать. Мне важно то, что я чувствую к тебе сейчас. Давай уедем сейчас ко мне. Или к тебе. Я на все согласен.  Дай нам шанс, пожалуйста.

- У нас ничего не получится, - прошептала я, вдруг чувствуя слабость в ногах.
- Откуда ты знаешь? Доверься мне, доверься своему чувству.

Я дрожала, и он это чувствовал. Но я дрожала не столько от нахлынувшего чувственного возбуждения, сколько от сомнения – какую дорогу выбрать. Внутренний голос молчал, и я стояла перед развилкой одна, читая надписи на придорожном камне. И никакая из этих надписей мне не подходила, по здравому разумению. Но могла ли я сейчас рассуждать здраво?

Он сел на свое место, отпустив мою руку, но продолжал глядеть мне в глаза так, как будто на кону стояла его жизнь. И этот взгляд мне напомнил флорентийца, который в минуту близости смотрел на меня страстно и безнадежно, будто его жизнь была в моих руках, и я, и только я решала его судьбу. Меня будто втянуло в страстный водоворот, в омут его горящих глаз,  и выбросило на пять веков назад, на гладкую шерсть оленьей шкуры, где мы лежали, озаренные пламенем камина. А за дверью стоял его слуга, которому флорентиец приказал защищать нас и никого не впускать в комнату под страхом смерти. Он сказал это сквозь зубы, задыхаясь от волнения, теряя голову, но все же по-военному четко. Я знала, что могу доверить ему свою честь, жизнь и даже смерть. Тому, кто сейчас сидел передо мной, я не доверяла.

- Что ты делаешь со мной, - сказал он жалобно, и сердце мое дрогнуло.

Я всегда уважала силу страсти, даже сопротивляясь ей. Возможно, прошлое хотело повториться, воспроизвести себя в новом варианте, но с той же мощью и неизбежностью, с какой оно когда-то проявило себя как настоящее. Я знала, что после той любви он прожил пять жизней, и в каждой искал меня или похожую на меня. И не находил. Я прожила три жизни, и тоже несчастливых, в которых обманывалась, обманывала других, разочаровывалась и приносила горечь другим. Мы оба искали друг друга, но судьба разводила нас целых пять столетий с какой-то неведомой мне целью. А затем вдруг свела опять в нарушение собственных правил. Свела обогащенных разным опытом, в момент, когда я уже перестала искать и надеяться на великую любовь. Судьба столкнула нас в глупейшей ситуации, в которой я все вспомнила, а он – нет. Какую цель преследовала судьба, сводя нас после стольких лет забвения? Мне казалось, что она стоит за моей спиной и наслаждается патовой ситуаций, которую сама же и создала. Знала ли судьба выход из этой ситуации?

Мой флорентиец так никогда бы не сказал. Это я, обмирая от любви, жалобно твердила – что ты со мной делаешь?

Мне захотелось встать и уйти. Но прошлое продолжало вспоминаться,  зачаровывая меня, бросая вызов судьбе, порождая безумное желание войти в одну и ту же реку второй раз. Притяжение между нами росло. Та часть меня, которая видела в нем не флорентийца, теряла уверенность, а другая часть, летящая за мечтой, набирала силу, стремясь к наслаждению. Мужчина, сидящий передо мной, вдруг показался мне желанным.

- Все, что между нами,  обман, иллюзия, - хотела сказать я. Но не сказала. Нужно было выбирать, и я выбрала.

- Хорошо, - я резко встала и протянула ему руку. – Едем к тебе.

В его машине мы молчали. Он был очень напряжен, бледное лицо ничего не выражало. Боялся ли он меня? Желал ли? Очарование желанной близости постепенно растворялось. Зачем я еду к нему? Я ждала какой-то подсказки, какого-то знака, который, как правило, давала мне судьба в поддержку выбора.

Он открыл дверцу машины, и я вышла, стараясь не касаться его. Молча мы поднялись на его этаж, молча вошли в квартиру. Он прошел на кухню и достал бутылку вина и два бокала.

- Хочешь? - спросил он. – Итальянское.

Я кивнула. Он налил нам вина. Мы сели в кресла друг против друга, как раньше в кафе. Он пил вино и смотрел на меня отчаянно и страстно. Я ощущала его чувства всей кожей, его страх сделать что-то не так и потерять меня, и одновременно желание быть со мной, желание на грани безумия.  Он очень хотел меня обнять, но сдерживал себя изо всех сил, потому что был не уверен. В себе? Во мне? Опять мне вспомнился мой флорентиец, который всю жизнь во всех ситуациях стремился ко мне, преодолевая любые преграды. Да, он никогда не сомневался во мне, а я никогда не сомневалась в нем.

Я выпила вино и поставила бокал на столик. Было странное чувство де жа вю, но не с далеким прошлым, а с ситуацией в кафе, когда мы то сближались и ощущали друг друга любовниками, то становились почти незнакомыми. Я читала его мысли, чувствовала жар его страсти, ощущала вкус его губ, еще не прикоснувшись  к ним. Потом он вдруг становился мне чужим и отдалялся.  Мне казалось, что он тоже чувствовал то мощное притяжение ко мне, то внезапное отдаление.

Пока я размышляла, что сделать, он нерешительно встал, подошел ко мне, прижал руками к креслу и стал медленно и нежно целовать. Вкус губ оказался незнакомым, руки – руками чужого человека. Я  закрыла глаза и увидела лицо флорентийца, который целовал меня по-другому, вжимая в стену, увешанную гобеленами, сливаясь с моим телом, врываясь в мои мысли и подчиняя меня себе окончательно и бесповоротно. Видение было настолько реальным, что я оттолкнула мужчину, который целовал меня в своей квартире.

- Все, хватит, – тяжело дыша, сказала я. Он посмотрел в мои глаза и, скорее всего, увидел в них того мужчину, которого видела я пять веков назад, потому что замешкался на секунду, облизал губы и сказал с недоброй усмешкой: - Вот, значит, каким я тебе нравлюсь.

Я не знаю, что произошло, но он вдруг изменился, - стал жестче и уверенней. Глаза его вспыхнули, тело налилось  решимостью. Как будто он считал и примерил на себя образ флорентийца, который жил во мне, а теперь ожил и в его памяти. Его хватка стала беспощадной, и я слабо пискнула в его сильных руках, когда наши тела сшиблись,  как в схватке, проникая друг в друга. И я узнала в нем своего возлюбленного,  который в любви отдавал мне свою жизнь, не требуя ничего взамен, кроме преданности.

- Ты только люби меня, мне больше ничего не нужно, - стонал он, и я не знала, кто это – флорентиец или мой новый знакомый. Они слились в одно целое, как будто между ними не пролегало время, как будто их не разделяло несколько жизней, как будто для одного и другого я была той женщиной, которая встречается один раз в вечность.

Под утро мне приснился сон. Во сне мой настоящий флорентиец был в отчаянии. Он уходил от меня, а я хватала его за руки и молила остаться. Он отрывал от себя мои просящие руки и повторял: Ты изменила мне. Мадонна, ты мне изменила. Как ты могла? Как ты могла не почувствовать, что это не я, а чужой мужчина. Как ты могла перепутать?

А я рыдала и просила прощение, повторяя, что я не виновата, что это была иллюзия,
обман судьбы. Что я так скучала по нему, так хотела снова увидеть его, что попалась на мгновенном сходстве.  Он уходил, а я кричала ему в спину – Габриель, Габриель (во сне я вспомнила его имя), не оставляй меня! Я люблю и всегда буду любить только тебя.

Я проснулась в слезах и в отчаянии. Рядом со мной спал мужчина, похожий на Габриеля. Нет, совсем не похожий. Я теперь видела это очень четко. Стараясь не разбудить его, я встала, быстро оделась и ушла. Я ехала в лифте в ужасе от того, что я изменила Габриелю, изменила своей любви. Меня даже не смущало то, что человек, которому я изменила, жил пять веков назад и давно умер. А тот, с которым я изменила Габриелю, был его воплощением.   Моя психика трещала по швам. Мое тело болело и страдало.

Таксист, который вез меня домой, с тревогой поглядывал на меня в зеркало, но ничего не сказал. Я закрылась в своей квартире и умирала там два дня. На третий день мне опять приснился Габриель, который любил меня и прощал всю долгую ночь. И я поклялась никогда больше ему не изменять.

Через месяц я рассказала эту историю своей близкой подруге.
 – Ну, - сказала подруга, - даже не знаю, что сказать. Не хочешь показаться психотерапевту? У меня есть очень хороший врач.
- Нет, - покачала я головой.
- Ты рискуешь. Может, закроешь свою способность видеть прошлые жизни?
- Я подумаю, - солгала я.

Как мне объяснить ей, что настоящая любовь не имеет прошлого, она существует в памяти сердца вечно, придавая смысл жизни и даже многим жизням. Она живет вне пространства и времени. И мой Габриель будет жить во мне столько, сколько я буду воплощаться на планете, ожидая встречи с ним, надеясь, что судьба будет милостива к нам обоим. Но даже если этого никогда не произойдет, свет этой любви уже живет в моей бессмертной душе, и душа обязательно сохранит его, скитаясь среди планет и звезд в надежде вновь обрести любимого.

Татьяна Золотухина