Трудности перевода 5

Философия – это борьба против очарования нашего разума средствами нашей речи.
(Л. Витгенштейн)

Это, между прочим, образец хорошего перевода.
(АиБ. «Жук в муравейнике»)

1. Состояние невесомости
http://proza.ru/2021/09/09/881

2. Про бессилие науки
http://proza.ru/2021/09/16/675

3. Затянувшаяся агония классики
http://proza.ru/2021/09/23/600

4. Вынужденные каникулы вундеркиндов
http://proza.ru/2021/09/30/563

5. Миссия интерпретатора

     Дарами осыпано подножье Сфинкса: кто-то приносит, кто-то подбирает.

     – Исключительная влиятельность людей, которых мы называем гениями и святыми, – вешает Ниче, – обусловлена тем, что они привлекают таких интерпретаторов, которые – на благо всего человечества – неправильно их поняли.
     Оскорбленная история жестоко расплатилась с мыслителем, назначив ему в интерпретаторы Гитлера, Розенберга и Хаусхофера. Но не пощадила она и апостолов Просвещения, тут Ниче оказался прав. Вот что говорит один из властителей дум той эпохи, Ламетри:
     – Самое важное, по-моему, освободить человека от угрызений совести.
     Просто и доходчиво, не правда ли? К счастью, другие мыслители обладали большей культурой, и в результате мы, все-таки, имеем какую-никакую цивилизацию. Но надо ясно понимать, что энциклопедисты – и были теми самыми интерпретаторами, о которых говорил Ниче, и в будущее они взяли только те идеи Просветителей первого поколения, которые смог бы осмыслить сумеречный разум массового обывателя.  Остальное так и осталось не понятым, забытыми и было сдано в архив. Вершинные достижения человеческой мысли не были востребованы и живут лишь в отражениях кривых зеркал.
     Но архивное дело состоит не в том, чтобы упаковать и упрятать собранные знания подальше с глаз и забыть о них («Какое старье!»), а в том, чтобы быстро извлечь из архива нужную информацию по малейшим косвенным признакам существенности.

     Здесь мы вынуждены прерваться на время, чтобы насладиться зрелищем современных интерпретаторов классики. Преподаватель, принуждающий студентов «конспектировать первоисточники» – халтурщик, халявщик и лодырь, не потрудившийся навести элементарный порядок в своей науке для ее изложения. Любая наука – это система со своими категориями и терминами, аксиомами и законами, задачами и решениями. И теория здравого смысла – не исключение. Истины, открытые философами, не должны дожидаться веками, пока их истлевшие листы извлекут из-под стопок макулатуры по требованию времени. Здравого смысла всегда недостаточно, его нужно преподавать впрок. Но уж конечно, это не должен делать учитель, освоивший здравый смысл по конспектам.
     Как назвать человека, который в ответ на простой вопрос начинает разводить турусы на колесах и ругаться латынью с греческим пополам, нечувствительно переходя с академической «сайентологии» к чистейшей «шмагии» (по Г.Л. Олди)? Гм-м… Уже названо: «Прохиндей. Тот, который не творит и не действует, а затменно говорит – прохиндействует». (Это уже не только о философах, это вообще.)
     Назовем вещи своими именами. Люди, называющие себя «философами», на самом деле являются историками мертвой науки; и выполняют свою работу недобросовестно и исключительно бездарно.

     Дар понимания – самое меньше, что требуется от историка (классической) философии. Необходима еще власть над словом; чувство языка. Магическая способность называть вещи своими именами.
     – Какие бы слова мы ни изобретали, все равно черпаем их в обыденной речи, - заметил М. Мамардашвили. – И они тянут за собою шлейф мании человека представлять себе все наглядно и предметно.
     Любое научное открытие потому так и называется, что означает открытие новых пространств для разума; принципиальную новизну, выход за пределы обыденности. А новые идеи требуют новых имен, – которых нет в языке; поэтому современники и не понимали мыслителей. Поэтому мыслители не понимали друг друга – и вся классика распадается на персональные «системы» со своей терминологией каждая. Классическая философия прекратилась как процесс в конце XIX века, и просто не успела воспринять принцип истинных имен, взятый на вооружение (в результате горького опыта) беспризорной наукой несколько позднее.
     В связи с этим позволю себе еще раз обратить внимание читателя на первый эпиграф: в чем его смысл? Наш разум очарован «средствами речи» – или мы будем бороться этими средствами с этим очарованием? Вот вам и образец грамотного перевода: и то, и другое; подобное подобным.

     Грамотный перевод на современный язык – вот чего ожидает философская мысль, вот что нужно науке, вот что требуется человечеству на пороге кризиса… У нас просто нет времени изобретать велосипед: изделие требуется, как обычно, вчера. Системная философия не может подняться над уровнем инженерного мышления, поскольку не имеет фундаментальной основы, место которой занимает классика – уже устаревшая по форме и требующая обновления. Бормотание Лейбница, невнятица Канта, поток сознания Гегеля, камлание Шеллинга – все это должно обрести точную логическую форму на понятном для современников языке.
     По существу, классическая философия состоялась как самодостаточная сущность, – а значит, историческое явление. Но само ее содержание способно оказать на развитие (системной) философии такое мощное воздействие, что его лишь условно можно назвать эвристическим. Современный ученый, который будет игнорировать это наследие, рискует безнадежно отстать от коллег. Но для этого нужен перевод!
     Фундамент философии нужно создавать с нулевого цикла по чертежам классики, подводя его под «крышу» системологии; и лишь частично коррелируя терминологию с тем и другим, а в первую очередь руководствуясь принципом истинных имен. Единая наука должна говорить на едином языке. Чтобы новому Декарту не доводилось заново формулировать тезисы Протагора, а новому Канту – набело переписывать «Дао дэ цзин». 

     О, сколько нам закрытий чудных оставил Просвещенья век! Сколькими ответами пренебрег, скольким предрассудкам позволил угнетать человеческий разум на протяжение столетий. Миссия интерпретатора давно переросла границы науки, пора бы ее исполнить хотя бы в этих пределах. Из года в год, из поколения в поколение «преподаватели философии» транслируют ученикам свое академическое дилетантство. Пора бы уже, в порядке флуктуации хотя бы, кому-нибудь из студентов добросовестно исполнить халтурное задание «конспектировать первоисточники».
     Самое ценное, что оставили после себя мыслители прошлого, – это их гениальные ошибки, исправление которых немедленно ведет к откровению. Но для начала достаточно простого перевода. С высоты векового опыта историк науки обязан понимать больше и глубже, чем сказано классиком. Потому что те точные слова, которых так не хватало первооткрывателям, – появились, кристаллизовались и утвердились в языке, создавая в ноосфере ткань здравого смысла.
     Работа вторым номером, комментарий к общеизвестному?
     Основная аксиома диалектической логики принадлежит интерпретатору Аристотеля (Александр Афродисийский, II- III вв. н.э.)… Ближе по времени и по теме – научный подвиг И. Дицгена, предпринявшего отчаянную (хоть и безнадежную) попытку спасти классику, переводя основные идеи гносеологии Гегеля на современный (переводчику) язык. В твердом осадке остался диамат; и трудно сказать, чей вклад в эту дисциплину боле весом – его или Энгельса…

     Подножье Сфинкса усеяно дарами.

6. Искусство здравого смысла
http://proza.ru/2021/10/13/669