Повесть Известка Рассказ второй

 Шадрино
     Мать проводила Вовку до самой церкви.
----  Уж ты, сынок, не забудь, передай носочки и валеночки внучеку. Да Анютке накажи, чтоб присматривала. Знаю я её, заполошную!

    Мать перекрестилась на церковь, которой уже не было с середины тридцатых. Разорили и растащили её «активисты-коммунисты». Но крестьяне, кто ещё придерживался веры, не проходили  без креста мимо заросшего бурьяном места, где она, красавица, стояла.

     Вовка был уже неверующим. В школе говорили, что вера в Бога, это предрассудок,  и Бога никакого нет. Его никто не видел. Вон, в небе уже самолеты летают, а где он там? Был бы Бог, он бы остановил Гитлера, не позволил совершить такое кровопролитие. Вовка верил  в то, что говорили умные учителя. Они, вон, какие культурные, и одеваются не по-крестьянски, красиво. Да и будь на небе Бог, он, действительно, остановил бы всякие войны, наказывал преступников. Но в селе, вон, что происходило! Всех хозяев извели, в колхоз всех согнали, а кто не пошел, того на Север сослали, а то и того хуже, под расстрел подвели.  Один Тимофей Яковлевич Якомовец избежал такой участи.

 Очень был умный, авторитетный, хозяйственный, никого в селе не обижал, работников нанимал  по выбору, хорошо платил. Приезжали к нему в наем и из Минусинска и из Абакана. Смотрел, кто как себя ведёт. Сначала накормит, расспросит, поговорит, а потом решает, годен работник или не годен. 90 лошадей имел, скот, птицу, большой двор и дом. Подвели дядю Тимофея под «твёрдое задание», что означало арест и раскулачивание. Список такой пришел в сельсовет, и, если бы не предупредил Тимофея через доверенных людей Вовкин дед,

Кузьма Данилович, работавший председателем сельсовета, быть бы ему на Северах или  в могиле. В полдня собрался Тимофей Яковлевич, бросил всё хозяйство, побросал в сани самый необходимый скарб и в ночь уехал с семьёй. Утром пришли его арестовывать, а его нет. Активисты-бедняки растащили весь скарб по себе, а лошадей со скотом  колхоз забрал. А дядю Мишу Игнатьева за что на Север отправили? Не кулак он был, а охотник-любитель и «рыбака для себя», больше жил не в селе, а на Убее или Сисиме. Балагур и стихоплет, жил впроголодь, байки про себя рассказывал.

 «Вот сижу я однажды за столом, положил перед собой последний ломоть хлеба и спрашиваю: «Хлебушко, хлебушко, когда же ты всегда у меня на столе будешь?» А он мне отвечает: «Брось ружьё и уду – и я с тобою буду!» Сослали за то, что в колхоз не хотел вступать, за то, что так и не бросил ружьё и уду. Батюшка, Богу служивший, тоже, как и Тимофей Яковлевич, ударился в побег, но его поймали под Абаканом и расстреляли. Где он Бог-то был? И такое творилось по всем деревням, В Идринском разграбили и разобрали церковь, в Екатериновке… Лишь в Новоберезовке верующие решительно пошли в наступление на «басурманов» и отстояли храм. Он один и остался на весь район.

     Улыбнулся Вовка, вспомнив дядю Мишу. «Нету Бога» - думал он, но матери не  мешал креститься и шептать молитвы.
     Мать перекрестила и Вовку.
--- Ну, с Богом! – напутствовала. – Может, выменяешь хоть немножечко хлеба. Говорят, в Берёзовке есть.
 
     Вовка не сопротивлялся, пусть крестит. Жалко было мать. Сухонькая, болезненная, она частенько стала падать в обморок. Такое началось после похоронки на отца. Вовка вчера бегал к фельдшерице. У матери опять случился сердечный приступ. Упала на кровать, посинела, стиснула зубы. Ложкой пришлось разжимать, лекарства сердечное давать. Сказать бы ей, чтобы берегла себя, да что слова?!

     Вовка поехал не напрямую, по своей улице, а по другой, что по ту сторону ручья, где жила Наташка, втайне надеясь, увидеть её ненароком. Но во дворе и окнах дяди Яши не увидел никого.

----  Но, Савраска! – разочарованно хлестнул он вожжами жеребчика, и тот перешел на рысь.
     Вовка удобно устроился на мешках с извёсткой, толсто прикрытых сеном, и от нечего делать задумался, посерьёзнел. Не шуточное дело проехать туда-сюда шестьдесят километров с грузом в пять центнеров. Ночевать в Новоберезовке придется, а у сестры муж не в колхозе и корову ещё не завел, нет сена. Но ничего, Савраска молодой, выдюжит, да и сена должно хватить.

     Вот и поскотина позади с открытыми с осени и занесенными снегом воротами. Мартовский снег взялся легкой, блестящей корочкой. Дорога хорошо накатана, идет под уклон, Савраске не тяжело, бежит, можно сказать, налегке. Солнце весеннее висит уже довольно высоко, пригревает с одного боку. Хорошо! С правой стороны, за ручьём, косогор, заросший березняком, за косогором равнина с полями до самой Королевки. С левой стороны, в лог отходит дорога на Сидориху. В пяти километрах Караскир – самая старая из множества деревень, окружающих Шадрино. Сколько их, разбросанных по здешним лесам и долам! Если посчитать, на обеих руках пальцев не хватит. Иннокентьевка, Романовка, Успенка, Вознесенка, два Коржуля,  Караскир, Александровка… Вовка вспомнил, что отец очень гордился своим селом: основал-то в 1901-м Шадрино  Вовкин прадед, Данил Шамаль! Вовка тоже гордится: все-таки из рода основателей!

     Прадедушку, переселенца из Белоруссии, наделили паем земли в районе села Кортуз, дали лошадь, корову, разрешили навозить строевого леса от Шадринской заимки, где когда-то содержал табун лошадей коневод из Большого Телека, по фамилии Шадрин.
 
    Приехал прадед на заимку, видит, есть места для земледелия и покосов, подумал: зачем везти лес за пятьдесят километров, решил прямо тут и обосноваться. Попросил разрешения у властей и построил  первый дом. К нему стали подтягиваться родственники из бедной Белоруссии, и другие переселенцы. Сейчас в Шадрино уже  120 дворов, школа семилетка, участковая больница и колхоз под романтическим названием: «Голос тайги».
 
----  Но, Савраска! – шевельнул коня вожжами Вовка, стряхивая раздумья. Ехать далеко, а пока на конном управлялся, уже и обед близко.