Святочный вечер. Его Туркестан. ШИфр или чувство с

ЗВАНЫЙ  СВЯТОЧНЫЙ  ВЕЧЕР М У ГЕНЕРАЛОВ

В На следующий  после театра день, вернувшись в час по полудни  из Собрания, куда, по обычаю, в первый день после  Рождества принято было являться , по возможности, всем офицерам, дабы угоститься и поздравить друг-друга с праздником   и, зайдя с этой же целью в солдатские казармы и выписав кучу   солдатских  увольнительных в город, во дворе своего дома Всеволод увидел знакомые сани. Гранддама  в гости пожаловала, - понял он и поймал себя на мысли, что несказанно этому рад, хотя  по рождественской примете, конечно,  было бы лучше, если бы первым гостем в этот день оказался мужчина. Советницу К*******ву  у П********ких   на Святках ожидали в качестве дорогой  гостьи ,  но, по совести говоря, Всеволод Васильевич горел желанием увидеть не столько Екатерину Кирилловну, сколько её внучку. Еще в прихожей он услышал негромкое пение, доносившееся из гостиной: там музыцировали.  Да, ошибки быть не могло: мило  грассируя,  Анна Андреевна негромко  выводила слово «мюллиэррибус» из Аве Мария   Шуберта.  И там, где на латыни должно было звучать твердое  раскатистое [R],  у  неё выходило мягко и неожиданно приятно. Всеволод задержался перед зеркалом, оправил мундир, пригладил расческой волосы, брызнул парфюмом – и все лишь потому, что не хотел своим появлением смутить исполнительницу во время заключительного куплета.

…..Бенедикта тю ин мюлиэрибус
Эт бенедиктус фрюктус вентрис
Вентрис тюа, Есус.
Аве Мария
Аве Мария
Матер Дей
Ора про нобис пеккаторибус
Ора, ора про нобис пеккаторибус
Нюнк эт ин ора мортис
Эт ин ора мортис, мортис ностре…Аве Мария

Стоя у двери, он дослушал , как прелестно  Анна Андреевна справилась с жестким латинским  «Ора про нобис пеккаторибус» ,  и вошел в комнату, случайно угодив в  момент аплодисментов. Получилось забавно -  и это не прошло мимо батюшкиного внимания:
-Ну вот -  а сынок  мой аплодисментов даром  удостоился, –  игриво провозгласил он,  указывая на вошедшего. –Не правда ли – хорош?
«Батюшки-светы!», - от изумления  Всеволод чуть рот не открыл. Отец был в новейшем,  недавно    , по случаю предстоящей монаршей коронации, сшитом   у  Норденштрёма парадном   мундире ( для чего лично ездил  в ноябре на примерку в Санкт-Петербург), и блестел аксельбантами и орденами   не хуже  рождественской елки.  Но удивило Всеволода не столько то, что отец обновил мундирчик до срока, а то, что он стоял со скрипкой , на которой минуту назад  воодушевленно аккомпанировал Анне Андреевне  .  Воистину, в это Рождество мир перевернулся в генеральском семействе! И явно в лучшую сторону!  - подумал Всеволод, восхищенно глядя на счастливого и , кажется,  даже  помолодевшего отца. А  играющим на скрипке  он   видел его последний раз на крестинах Аркадия – стало быть, семь лет назад.
-Ну что, сынок, управился с полковыми делами? – ласково кивнул генерал  Всеволоду, приглашая его за стол, и пояснил дамам:
-В собрание с утра ездил. Поздравляться.  Старая полковая традиция – иначе нельзя. Я вот тоже только что из корпуса – своих проведывал. Как ни тяжело с утра в Рождество, а будь любезен, директор, явиться пред очи дежурных и оставшихся на каникулы в пансионе с поздравительной речью и подарками! Ну и они меня порадовали ответно  – приветствие сказали и концерт под елкой устроили. Душевно было, как дома!
Всеволод невольно  залюбовался отцом: как он  хорош в этом  новом  ладном мундире: свежий, бодрый, празднично-радостный. Прямо – «рождественский папа», как звали его в детстве маленькие дети П******кие, когда генерал утром 25 декабря приходил в их спальни  после всенощной - поздравлять  с праздником- и целовал  каждого , наклоняясь над детскими кроватками.
В генеральской гостиной было тепло и светло от горящих на столе свечей: по старой традиции, в первый день Рождества на скатерти все еще лежали с сочельника искусно разложенные   пучочки сена, а электрическое освещение не зажигали, дабы не затмить света от свечек большой елки, стоящей в простенке между окнами гостиной. Анна Андреевна  задумчиво сидела подле бабушки, она, видимо, все еще была под впечатлением от исполненной «Аве Мария»…
    Всеволод опомнился, что не прихватил с собою из прихожей, где  весьма предусмотрительно – именно для такого вот случая,  припрятал на днях     рождественские подарки  , прикупленные  у Фаберже, и метнулся назад,  на ходу изящно  оправдываясь :
- Пардон! - Excusez-moi, je suis pour une minute.  Волхвы забыли дары в жарких странах!,- , чем всех неожиданно   для самого себя  рассмешил.  Даже маман. Все вышло очень мило.
Через минуту  он уже предстал пред очи Екатерины Кирилловны и с поклоном и с  приличными случаю поздравлениями передал ей сверток, перевязанный лиловой лентой. Затем с должным  почтением проделал то же перед Анной Андреевной. Шелковая материя обертки  на предназначенном ей подарке была завязана   бантиком цвета жемчуга.
Генерал  сиял. В том, что касалось упаковки  праздничных подношений, сын не  уронил лица. (А о  том, что  скрыто под изящной упаковкой, он был заранее осведомлен и одобрил выбор сына: Всеволод подробно отчитался перед отцом после посещения магазина Фаберже.)   Екатерина Кирилловна,  в свою очередь, одарила Всеволода Васильевича похожим  сверточком, только оформленным скромнее, как и подобает подарку для мужчины,  и даже, обняв,  растроганно поцеловала   у виска.( Попутно отметив про себя  его  изысканный  парфюм.) Анна Андреевна меж тем смущенно дожидалась своей очереди исполнить традицию библейских волхвов, а затем  скромно протянула две небольших завернутых в шелковую золотистую ткань  коробочки, в стиле упаковки которых Всеволоду, уже опытному в сих делах,   читалась рука все того же  фешенебельного магазина Фаберже, и он невольно широко  улыбнулся. Анна Андреевна отнесла эту улыбку на свой счет и порадовалась, что даже нераскрытый,   её подарок, видимо, уже пришелся по душе.
     Вся семья генерала  П******кого теперь была в сборе, и  явившемуся Всеволоду тот час была налита «штрафная» чашка чая, потому что к обеду он уже безнадежно опоздал ( о чем совершенно не тужил,  ибо был  «хорошо   накушамшись» в собрании). То, что выпивки дома не предстояло, его очень порадовало. В полку  подавали,  по случаю праздника,  отменное шампанское Клико, и теперь повторять не стоило: впереди маячил  еще весьма «обильный»   вечер у сестры и зятя,  и надо было «держать резервы». А вот чай с тортом и  пирожными  оказались  весьма кстати. Меж тем за столом продолжался привычный светский разговор.
-Ох уж эти европейские новости, брюзгливо тянула , попивая  чаек,держа за ручку чашку двумя пальчиками и  манерно отставив мизинчик, Аполлинария Павловна, - Об этом несчастном офицере судачат все, кому не лень. Третьего дня  шла по городу с Верой- изо всякой, прости , Господи, подворотни звучит  его имя. Даже писатели наши русские  снизошли на западную ниву : Толстой с Чеховым схлестнулись – спорят…
-Ой, что я вспомнил! Как говорят у нас в полку- «держите меня семеро, или помру со смеху», - расхохотался вдруг Михаил. – Маман так права с этой своей образной подворотней.  Подхожу я вчера к дому, у флигеля свернул на аллейку и вдруг слышу призывный такой крик:»Дрейфус! Дрейфус!».-Михаил, как всегда,  комично и в ролях изображал рассказываемое. -   Дворник наш кричит! Ну, думаю, политические новости дошли до самого народного дна…С кем бы это он мог их обсуждать, да так громко?  И что, господа, думаете? Действительно, стоит наш Егор, которого недавно из деревни взяли взамен Митрича,  а рядом с ним его собака ( он недавно  щенка завел себе),  - так это он его Дрейфусом кличет…..  У  дворника нашего, извольте  знать,  теперь две собаки: старый Фингал и вот этот молодой щен- вислоухий рыжий  Дрейфус. Имя ему, вишь, понравилось. Остановился я , со смехом справился и спрашиваю Егора: почему, мол, Дрейфус-то? А он и говорит: « А как назвать? Крещеным именем- грех, Полканы до Бобики- во всяком, почитай, дворе уже есть. А у меня вот пусть Дрейфус будет. Красиво звучит и не по-нашему». Вот такие пироги, - закончил уже серьезно Михаил. Своим остоумным замечанием  младший генеральский сын, как всегда,мастерски  подытожил  тему, и нужно было заводить другую.
Пауза затягивалась, и скромно  отмалчивающаяся до сих пор Анна Андреевна   взяла инициативу  в рвазговоре:
-Как вам понравилась опера?_ спросила она, имея в виду «Дубровского», на котором вся присутствующая молодежь того же третьего дня была замечена в полном составе, и остановила взгляд своих больших серых глаз на Всеволоде.
-По совести говоря, могла бы быть и лучше, - смутившись, проговорил он, зорко  следя за реакцией собеседницы. Врать Всеволод  не умел совсем, а  источать восторги в адрес Направника  - это уж совсем было бы ни к чему – если только  дабы  обнаружить перед дамой свой дурной музыкальный вкус. А  с этим у Всеволода, как раз, все было в порядке.
-Да? А мне показалось, вы неотступно следили за действием на сцене, - включившись в беседу, улыбнулась гранддама своей фирменной обаятельнейшей улыбкой, в которой, как всегда,  было много определенного  значения.  Возможно, на сей раз это были просто слова, но Всеволод  воспринял их в свой адрес очень напряженно. Мысли  его вихрем пронеслись по мозговым извилинам, оставив в сознании  после себя следующую идею : Екатерина Кирилловна , действительно,  наблюдала за ним из  бенуара,  и от её внимания не ускользнуло  натянутое и тревожное состояние духа, которое он тщательно  от неё скрывал, уставившись на сцену, но ничего практически на ней не видя…
    Надо было что-то отвечать, но слов не находилось. Спасибо, что положение спас находчивый Михаил, который очень кстати вспомнил начало  застольного разговора, которое так и не получило должного продолжения:
- А вот еще, господа, про древние египетские  мумии…
И с большой заинтересованностью стал рассказывать о  фараоновых останках, найденных в Долине Царей. Это всеми присутствующими было  живо воспринято, т.к. было интересно, хотя Аполлинария Павловна  справедливо находила, что подобный разговор  о мумиях явно не к чайному  столу.

Затем компания  отправилась  в комнаты девочек – смотреть приготовленные к благотворительному рождественскому базару рукоделия, большое внимание  к которому встретилось со стороны гранддамы. Всеволоду и Анне Андреевнннеее   по обоюдному желанию  удалось отстать и остаться в столовой. Они  вышли из-за стола, чтобы не сидеть официально друг портив друга и переместились  на диван, который так удано заслоняла от случайных глаз большая, до потолка,  богато украшенная елка. Здесь очаровательно пахло хвоей, медовыми прогоревшими свечами и поблескивали, тихо покачиваясь, стеклянные разноцветные шары.

Не зная, как начать приватную беседу, Всеволод ткнул пальцем в  бордовый с золотом шарик. Он энергично закачался, переливаясь, и напомнил ему своими красками  роскошный интерьер Большого театра.
-Как вы находите  Императорский  после ремонта? вновь возвращаясь к спасительной театральной теме, обратился  Всеволод к   Анночке , когда она,наконец, отвела восхищенный  взгляд от этого рождественского елочного великолепия.
-Он хорош, разумеется, но мне не с чем сравнивать. – призналась Анна. – Я в нем  была впервые. – И пояснила:
-В прошлом сезоне мы с мадемуазель жили вдвоем на съемной квартире, пока бабушка улаживала свои дела в столице, да и учеба… Все это не располагало к развлечениям. Так что мое знакомство с известной московской зеенсвюрдихькайтен ( как это по-русски?
) - было видно, что Анна Андреевна, выросщая в Европе, не всегда еще  могла   быстро   подобрать редкое  слово на родном  языке.
–Достопримечательность, - автоматически перевел Всеволод с немецкого, продолжая заинтересованно слушать. Очень уж ему  нравилось, как Анна Андреевна грассирует.
-…..Достопримечательностью состоялось только вчера. –четко выговаривая новое в своем лексиконе  слово, закончила она. 
-Зато  теперь вы, наверное, станете бывать там часто?
-Отнюдь, я совсем не театралка, - улыбнулась Анна Андреевна. – Э ву? ( А вы?)
-После ваших слов могу признаться с облегчением – и я не отношу себя к большим любителям оперы. ( Это было чистой правдой. Оперетта ему нравилась значительно больше). Разумеется, бываю  иногда с семьёй: сестрам нравится, да и Михаил наш одержим сценой. Но  я бы лучше отдохнул душой иначе.
-Как же? В одиночестве? В тиши кабинета? Или нет – наверное, верхом в полях?
Всеволод поймал испытующий взгляд больших серых глаз. Было видно, что Анна Андреевна задает вопросы не из светского приличия, а ей действительно  интересно об этом узнать.
-Да, я люблю почитать, и прокатиться на природу не грех в хорошую погоду . ( О любимом бильярде в собрании, за которым последнее время он более охотно коротал время, чем за книгой или в седле, Всеволод благоразумно умолчал.) 
-Я тоже люблю уединение и с удовольствием  сижу со своими книгами. Что вы читаете сейчас?
Не признаваться же,на самом деле,  что гимназического   Иловайского, - подумал Всеволод.
- Сейчас   сочинения Фрейда, - ввернул он,вспомнив, какая книжка  уже сто лет покоится у него на прикроватном столике под грудой учебников,  и  желая показаться в глазах мадемуазель умником   (с  надеждой, что Анночка  не  знакома не только с содержанием сих сочинений, но и с самим именем входящего в моду  иностранного философа от психологии.)
Но он сильно просчитался.
-О? – Анна подняла бровки и метнула  в него проницательный взгляд. В её «О?» было и удивление, и вопрос. Всеволоду пришлось развертывать свой ответ.
-В полку у нас многие его читают. Модный автор. Вижу, и вы знакомы с его работами…
-Немного. Хотя в моем  институте, - она улыбнулась игриво, - его совсем  не читали.  Более того, Фрейд был под строжайшим запретом. -  сказала она доверительно и улыбнулась еще раз,  теперь уже доверчиво и открыто.
Всеволод между тем  приготовился к продолжению трудного разговора  и теперь раздумывал, стоит ли сказать что –то вроде: «Так вы любили нарушать запреты классных дам?» - или это было бы слишком смело и нахально,  но   Анна Андреевна, как оказалось, умела вовремя и   тактично  свернуть угрожающую репутации Всеволода тему  в более мирное русло, и теперь, когда беседа  требовала  перейти в обсуждение подробностей, она просто и изящно ушла от них в сторону:
 -Знаете, я люблю не просто читать, а следить за ходом мысли автора и проникать в его идею раньше, нежели она будет раскрыта на страницах книги в сюжете. Вы компроне?
Всеволод  кивнул,хотя и не совсем был уверен в своем компроне, особенно относительно сюжета, которого в книгах Фрейда не было в принципе, и  именно по этой причине он никак не мог ими расчитаться.
   Анна Андреевна  тем временем продолжила:
-А еще я  люблю писать сама.
-Стихи?-  спросил Всеволод, уверенный в последовании утвердительного ответа. Его сестры , особенно Варвара, сочиняли милые стишки на именины мамА и ПапА, да и сам он был в состоянии зарифмовать пару строк,хотя и весьма примитивно.
-И стихи тоже ,  - продолжила между тем АА, - но более- прозу.  Бабушке нравится. Она говорила, что в молодости хотела серьезно  писать, но вышла замуж и не сложилось.  Теперь ей приятно, что желание и способности к сочинительству она видит во мне. А мне  нравится её радовать!
Закончив эту мысль Анночка так улыбнулась в очередной раз Всеволоду, что он понял: подробностей о её писательстве он на сей раз более не услышит.
-Помните, вы обещали мне показать ваши детские фотографии?- Анна Андреевна  доверчиво потянулась в сторону диванной подушки, которую Всеволод предусмотрительно  ей пододвинул .
 И ему  пришлось притащить из своей  комнаты  толстый  альбом.


       ШИФР  или  ЧУВСТВО СОБСТВЕННОГО ДОСТОИНСТВА

Как оказалось, уединения в тот вечер жажадала еще одна пара…Остаться вдвоем и побеседовать без посторонних ушей  давно уже было в планах Аполлинарии Павловны. Да и гранддама была не прочь уделить приятельнице приватную  беседу.
Пользуясь тем, что генерал с детьми затеяли какую-то игру в комнате дочек, под предлогом отдохнуть пару минут от их шума  две почтенные дамы скрылись от молодежной компании  в гостиной.
   Прислушиваясь к хохоту на втором этаже, Екатерина Кирилловна со своей неизменной улыбкой сетовала генеральше:
-Уговариваю её, пока тщетно, съездить хотя бы в Дворянское собрание. Хоть шифр свой институтский «прогуляет», а то так и пролежит у девицы в шкатулочке высокая награда .
-Так  Ваша внучка- «шиферница»? – высоко подняв брови, спросила Аполлинария Павловна удивленно.- Она ведь только год пробыла в Екатерининском…
-И, тем не менее, успела. Самостоятельные занятия дома принесли достойные  плоды.Институтский курс в выпускном классе дался ей  весьма и весьма легко,сложнее было приноровиться к порядкам этого заведения .И это еще при определенных преференциях- Анночка ездила на уроки из дома, – довольно и не без гордости ответствовала Екатерина Кирилловна, полагая, что на этом уточнении тема института будет закрыта. Ан нет… Вскользь упомянутый ( разумеется, не случайно) внучкин шифр вызвал у собеседницы нескрываемый интерес и даже подозрения…
-Но, насколько помню ( я ведь тоже была институткой в Смольном), шифр дается только окончившим с отличием и проучившимся не менее трех лет, а Анна пробыла в Екатеринснском всего, если  не ошибаюсь, только год? – пропустив тему о преференциях внучки княжны В******кой, которые явно были получены гранддамой из уважения к её роду и состоянию, позволила себе  вслух сомневаться в законности владения шифром Анной Андреевной генеральша.- В мои времена в подобных случаях шифр отличницам заменялся бриллиантовыим браслетом…
-Так  было в Ваши времена,  Аполлинария Павловна. А уже несколько лет «браслетниц» упразднили и теперь всем,  независимо от количества лет, проведенных в стенах института,  за отличное  окончание    дают именно шифр,- поставила точку в разъяснениях гранддама.
 Но не тут-то было. Теперь  генеральша никак не могла поверить, что возможно предпочесть  домашнее уединение большому свету, который открывался перед мадемуазель  благодаря обладанию шифром .
-Почему же Анночка отказалась от двора, от столицы?Она, шиферница, как минимум, могла бы рассчитывать там на блестящую партию..
-Да, это так, - проговорила ЕК задумчиво, ибо выгодный и удачный альянс был, как мы помним, её «идефикс». –Но  есть одно «но»… Служба при дворе предполагает подчинение, преклонение головы, хотя бы перед персонами царской крови.  А моей внучке это глубоко претит. Она не могла бы быть в свите…
-Но быть в свите при дворе – большая честь и мечта многих ,- не унималась Аполлинария  Павловна .
-Что ж поделать…, - мягко улыбнулась гранддама. - Значит, моя Анна в меньшинстве. Любая попытка подчинить её дух ведет к  глубоком  и действенному с её стороны протесту. Последний случай в институте это ярко проявил. Анночка как-то написала сочинение по  словесности в стихах… Это не осталось незамеченным. Попросили сочинить на институтский праздник. Она сочинила, хотя и без особого желания и удовольствия. И вот как-то раз зовут её на квартиру к начальнице. Приходит и видит – за столом собрались начальница, попечители, инспектрисса и  среди них – великий князь… Оказывается, к  монаршему посещению института хотят, чтобы Анночка написала приветствие или оду. А ведь стихи- не проза. Просто так, без вдохновения, много не нарифмуешь… Она и стала деликатно отказываться. Такого пассажа от скромной институтки не ждали. Начальница начала нажимать, инспектрисса  нажим энергично  поддержала, все, и особенно – классная дама -  смотрят выжидательно. Анночка же моя - ни в какую, даже горячиться начала, что уж совсем в такой ситуации негоже. Говорит: « Как вам угодно, но по приказу стихи у меня не сочиняются ».Начальница шумно и с показным возмущением выдохнула, инспектрисса театрально округлила глаза,  и только Господу известно, что могло бы тут разразиться над моей непокорной строптивицей внучкой…   Но  тут сам великий князь, чтобы разрядить атмосферу, обращаясь к ней , говорит: «Вы не волнуйтесь, здесь никто вам ничего приказать  не может.. Кроме меня.»  А она головку подняла, прямо так на него посмотрела и отвечает: «Ваше высочество, благодарю вас за поддержку. Но сомневаюсь, что и вы сможете мне приказать»..Тем дело и кончилось. Все думали, что дерзость Анны  в дальнейшем ей так или иначе  припомнят. Ан нет!  При выпуске  великий князь , прикалывая шифр, особенно учтиво и внимательно с нею разговаривал. Видимо, ответ Анночки тогда произвел на него противоположный эффект: вместо возмущения её поступок вызвал у него  уважение. Смелость и чувство собственного достоинства , как качества нечасто встречающиеся в девушках, оказывается, ценимы монаршим семейством..
Генеральша молчала, не зная, как отнестись к поступку Анны Андреевны и что  высказать гранддаме, а та, воспользовавшись паузой, задумчиво  добавила :
  -Тогда все обошлось благополучно, но скажите на милость, куда с таким характером в высший  свет? – закончила ЕК, глядя прямо в глаза генеральше – её очень интересовала реакция Аполлинарии Павловны..
--Гордячка…- резюмировала Аполлинария Павловна то ли с осуждением, то ли с уважением , наконец определившись в отношении Анночки.
Опровергать это заключение собеседницы Екатерина Кирилловна не стала. Пусть себе генеральша как угодно называет то, что является чувством собственного достоинства.


                АЛЬБОМ   ВСЕВОЛОДА
          В семье генерала у каждого из детей был свой фотографический альбом, который велся с его младенчества. Альбомы были одинаковые - большие, увесистые,  с листами из синего плотного картона. Эти синие страницы и распахнул Всеволод теперь  перед Анной так же доверчиво, как некоторое время назад она открыла ему  историю своей незамысловатой жизни, запечатленную на фотокарточках.
Тогда Всеволоду  хотелось узнать  как можно больше, желательно, с  самого детства, даже-  с рождения. Теперь, похоже, наступил черед Анны раскрывать вместе со страницами альбома жизнь этого молодого симпатичного поручика. Но что такого интересного могли рассказать о нем  снимки? Ведь лет обоим было еще не много,  и вспомнить, кроме как о детстве и учебе, было особенно не о чем.

     Устроив альбом на коленях так, чтобы Анне было хорошо видно, Всеволод , сначала смущаясь, а потом все смелее и смелее, начал свой рассказ «от печки». Конечно, основные жизненные впечатления остались,  как и положено , за кадром, но, тем не менее, Анна поняла многое.
Вот каким  он был, когда бабушка впервые увидела Всеволода на руках у няньки…Анночка еще на уездном балу, при первой всрече с генеральской большой семьей ,обратила внимание на  бабушкины слова :« красивый спокойный мальчик в лиловом платьице»… А вот уже постарше: серьезный взгляд на совсем еще  детском лице.
     . Всеволод  рос в большой  патриархальной семье. Как обычно бывает  с детьми погодками, их душевной стороне жизни уделялось  немного внимания, тем более, что строгий отец не был сторонником нежностей. Распрощавшись с детством и нянькой, которая его очень любила за кроткий нрав и хорошее поведение, он почти не имел возможности высказаться, когда у неего было тяжело на душе. Отец «телячьи нежности» презирал, а матери вечно было некогда. Если она и занималась детьми, то только дочками, иногда делая исключения для своего любимца-младшего  Михаила.  Всеволод был средним сыном и, как бывает в этом случае, ему недоставало внимания, отданного старшему, наследнику, и обходили стороной претензии, которые сполна и вполне заслуженно, получал младший, неугомонный Минька. Все это, конечно, им теперь напрямую не рассказывалось, но сквозило буквально из каждого эпизода комментариев, что отлично мог понять внимательный и заинтетересованный слушатель.
      Почему-то в памяти Всеволода , разглядывавшего  давнишние  семейные  деские карточки,   теперь всплыл  совсем  уже забытый  случай «про мигрень» , ярко характеризовавший  отца-генерала.    Когда одиннадцателетний Севочка, ученик воторого класса кадетского корпуса,  однажды пытался увильнуть от учебы по примеру старшей сестры , легко  освобождавшейся  от всех своих домашних  уроков и обязанностей, стоило ей сказать волшебное слово мигрень, отец насмешливо взглянул на него и уничижительно высказался:
«Мигрееееень?  Запомни, мигрень бывет только у девочек.  Твоя болезнь называется проще, но в рифму – лень.Понял? Иди и учи.  И запомни – у  мальчиков мигрени не бывает.» В этом был он весь – его начальственный папенька. Сказал – как отрезал. И никаких компромиссов и апелляций…Разумеется, рядом с образом отца всегда находился достопочтенный необъятный уважаемый им Гербель, из которого частенько доставалось зубрить    наизусть генеральским сыновьям. И Анна , наконец-то, узнала, кто, вернее, что это такое…

_-Так вот кто этот толстый  Гербель!- расхохоталась  она.  Помните, вы мне еще рассказывали, как ваш папА Михаила за розыгрыш с медведем в малиннике на двое суток под арест отправил с Гербелем. Я тогда подумала, что это его гувернер… И что папА ваш очень строг, раз даже гувернеру досталось за Михаиловы шалости.
- Скорее, филантропичен, чем строг. Как он сам о себе поговаривает – « я старый убежденный гуманист»,- подражая важному папенькиному тону, значительно и с растяжкой,  удачно спародировал отца Всеволод и добавил:
- И правда - любой другой родитель  за такую проделку не Гербелем бы наградил, а хорошей трепкой.  Но у отца , к счастью, нетрадиционные педагогические взгляды.  Зато теперь  Михаил у нас знает всю русскую классику. Вот спросите его – любой стих с  полп….…Он  чуть было не выразился – «с полпинка», но вовремя осекся, прикусил язык   и поправился: – ….С полстроки  продолжит.
- Помнится мне, что и  вы тоже  нежно  любите русскую поэзию?-лукаво улыбнувшись,  видимо, намекая на возможные  взаимоотношения с Гербелем самого Всеволода, спросила Анна.
Пришлось и тут признаваться.
- Конечно, и по той же причине… Вот, помню, как отец…

И дальше шел веселенький рассказ из детства, как  «Отец ,уж не помню, за что, задавал зубрить из Гербеля, а потом звал в кабинет, ставил рядом со своим столом  и кивком головы велел начинать.
И,  если стих был большой, их ведь тоже в Гербеле хватает, можно было попробовать проделать такой финт: прочесть немного из начала, а затем бодренько  эффектно завершить концовкой.  Обычно этой уловки  клевавший носом под сыновнюю декламацию  послеобеденный папаша   не замечал. Но сие было рискованно- можно было и попасться.  В таких случаях отец  хмыкал в усы, делал грозный вид, сдвигая брови,   и проверял уже «сугубо» - по книге. Если обман открывался- арест продлялся до исполнения заданного… Шутить с папенькой-генералом было чревато.

И, тем не  менее, шутили, и еще как… Всеволод отлично помнил, что обещал Анне рассказать много веселых историй из отрочества и выполнил это обещание
Так как Всеволод нередко был сфотографирован с младшим братцем Минькой, разговор то и дело уходил в сторону его занятной персоны.  Сюжеты историй, в которых Минька наравне с братом выступал  в главной роли, порой были жутковаты, но и вместе с тем смешны. Впрочем, смешны потому, что Всеволод обрладал искусством забавно их подать и сочно раскрасить в юмористические тона .Анна это его умение сразу оценила.
 Ей  уже было известно пристрастие  Михаила к страшным розыгышам, истоки которого   черпались в весьма нежном возрасте. Каждое лето семейство генерала проводило в  уездном имении. Старший из братьев, Сергей, имел отдельный кабинет, где и спал , а младщие Всеволод с Минькой обитали вместе  на первом этаже, в комнате,  окна кторой выходили в старый и довольно темный сад, и  попасть туда  можно было , не выходя из дому, а просто спрыгнув с подоконника.  За садом были хозяйственные постройки  людского двора, а метрах в ста от них, за невысоким забором, перелезть через который  тоже не представляло большого  труда, невдалеке  стояла старинная церковь святого апостола  Павла и сельский погост.  Миньке тогда шел десятый год, Всеволоду, соответственно, двенадцатый. Самая пора для шалостей и мальчишеских проказ. Но , видит Бог, если бы не инициативный братец, добропорядочный Севочка  не совершил бы и десятой части подвигов, на которые, оказывается, был способен, а  провел бы все лето за чтением своих любимых романов и игрой в солдатики на ковре детской. Но Миньке в имении было скучно,  и  он развлекался, как мог,  частенько  привлекая к своим проделкам старшего брата.  Особенно они любили  пугать экономку, пожилую сухопарую тетку из местных мещан, которая жила в усадебном доме, и  её комната  располагалась тоже окнами в сад, но на втором этаже, рядом с будуаром  маман.    
  Михаил со Всеволодом готовились к бенефису для экономки тщательно и со вкусом. С людского двора предусмотрительно  были утащены длинный тонкий шест, которым прачки подпирали бельевую веревку,  и  простыня. При помощи привязанной доски шест преобразовался в крест. На макушку шеста была надета крынка, и все это сооружение, напоминающее огородное пугало, сверху прикрывалось простыней. Вид у полученного  «нечто» и днем был пугающий, а уж темной ночью… А темной ночью, да такой, когда полная луна стоит  над самым домом, нужно  вылезть из теплых постелей, махнуть через окно в холодный сыроватый сад, отыскать в кустах шест и ,  спрятавшись за  деревьями, так, чтобы не заметили, поднять зловещее соооружение  на уровень экономкиного окна и дождаться естественной реакции. Ждать пришлось долго, оба предприимчивых братца даже успели продрогнуть в садовой росе. Видимо экономку мучила бессонница или она  любила на сон грядущий почтитать либо раскинуть пасьянс…. И вот он, долгожданный момент! В полночный час экономка вопит, как резаная, в доме поднимается немыслимая суета, слышны топот сапог по лестнице – это генеральский денщик, сонный и не понимающий, кого предстоит ловить в ночном саду, с берданкой спешит вниз… За ним, на ходу застегивая пуговицы кителя,  поспешает сам генерал. Что-то кричит по-французски Вере  мать, старший брат в белом исподнем  высунулся по пояс  из распахнутого окна экономки и вглядывается в ночную  темень … А испуганные   маленькие сестры с их мадемуазель   жмутся на верхней площадке лестницы, боясь даже смотреть в сторону сада. Но все это абсолютно напрасно.  К текущему  моменту шест уже  давно разобран и стрятан в густой траве, крынка и мокрая, тяжелая от росы простыня запихнуты  под  Минькину кровать , а оба брата в своих постелях «спят» , аки младенцы… Отец заглядывает в комнату, задерживает взгляд на окне в сад: оно закрыто…Качает головой, но улик нет. Вещественных доказательств – тоже.  А  предполагаемую  возможную  мотивацию к делу не пришьешь. И дверь тихо закрывается… Чтобы удержаться от смеха, Всеволод закусывает край подушки и утыкается в нее носом. Как решает свою  проблему борьбы с эмоциями  Минька, ему неведомо. Видимо, это удается тому  плохо - с братцевой  кровати слышен приглушенный маскирующий смех  кашель… Дом затихает. Утром все благообразно собираются в  столовой, и маман выговаривает экономке, что не стоит так долго читать перед сном – ибо  от этого всякие фантазии материализуются в уставшем воображении… Девочки слегка испуганы и косятся в сторону окна.Гувернантка, на свою беду, оказывается, когда-то рассказывала им о привидениях…  Отец , которому ночное происшествие напрочь перебило сон, невозмутимо пьет кофе и делает вид, что ничего не произошло. И только невыспавшийся генеральский денщик  Иван, прибирая в комнате мальчиков, никак не может взять в толк, почему подошвы идеально  вычищенных им  накануне  барчуковых сапог оказались   вымазаны глинистой землей…
     Анночка слушала с интересом, улыбалась и иногда даже тихо смеялась.
Всеволод , польщенный вниманием,  рассказывал   и другие истории -  как однажды,  тоже ночью, с Минькой,борясь с жутким страхом,  они убегали на сельский погост в Иванову ночь искать папоротников цвет… Как ходили всей семьей за грибами и малиной и  нашли в лесу зайчонка, взяли с собой, выкормили козьим молоком и перед отъездом из имения выпустили в лес уже подросшим зайцем.

Всеволод перелистывал страницы: больше половины альбома занимали фотографии из корпусной жизни .  Следом за корпусом шли училищные фото.
 Из этого периоды у него тоже нашлось бы что порассказать. Правда, не все годилось для девичьих ушей. А то, что показалось бы остроумным и смешным в компании его однокашников, Анне Андреевне  явно рассказывать не стоило. И Весволод вел жесткую цензуру своим мальчишеским байкам. Получалось очень живо и нескучно. Постепенно у каждого складывался яркий  образ своего визави. Оказалось, что между ними много сходства. Анна иногда тоже что-то рассказывала о своих отроческих годах, так, между делом она  поведала Всеволоду, что училась в Смольном блестяще, потому что считала ниже своего достоинства получить не высший балл.  А Всеволод, окончивший по первому разряду ( то есть -  с отличием)  и  корпус и училище, признался, что, если бы не отец с его «непосрамленными сединами», постоянным контролем  и уверенностью, что его сын окончит курс среди лучших, он, навоерное, не старался бы так, и учился как большинство его товарищей– средне. Тем не менее, и в его школьной жизни было много такого, чем он мог по праву гордиться. А затем был Туркестан…


                ЕГО ТУРКЕСТАН

Этот момеент, как потом оне будет часто вспоминать, решил все… НЕ страсть, не пылкость влюбленности, а сочувствие и умение понимать и сострадать,а потом и жертвенность этой девочки станут тем, что называют часто используемым и потому забитом и  для неё - обезличенным словом любовь. У любви много лиц. Ликов.  Анночка умела слушать и жалеть.  А он больше всего в жизни нуждался, чтобы выслушали и пожалели.

     Уже почти год прошел с Памирского похода, а Всеволод еще так никому и не рассказал  самого страшного, что там с ним было: ни отцу, ни зятю, ни брату, ни,  тем более, матери и сестрам. ( Отцу- потому что тот всегда раздражался на любое слюнтяйство сыновей, а Всеволод не был уверен в том, что у него не дрогнет  голос, зятю,-потому что тот  с таким натурализмом описывал ужасы осады Геок-Тепе, что Всеволода коробило - а теперь ему самому было что рассказать в подобной манере, но мутило при одном воспоминании, и он старался отгонять эти  жуткие батальные картины былого усилием воли. Младшему брату – потому что тот не понял бы всей трагедии жизни , ибо, чтобы её понять, надо там побывать. Всеволод и сам полтора года назад был таким, как теперь Минька, и тоже бы тогда не понял.  Рано Миньке. Да и , говоря по совсети, не дай Бог никогда. Сестрам… Ну, после всего сказанного совершенно понятно, что это не для девичьих ушей. И не для материнских. Пережитое, между тем , все еще, несмотря на полгода мирного жительства  дома , остро  жило в нем …  Жуткие  воспоминания животным ужасом проявлявшиеся  в сновидениях, отступили со временем, но, как оказалось, только глубже запрятались , уйдя  в теснины его памяти и  грозя оттуда в любой момент нервным срывом.


Воспитанный со младых ногтей папашей в строгих устоях среднепоместного дворянства, не позволявших ему проявлять слабость на виду у окружающих , а тем более- дам, Всеволод привык хранить невозмутимый вид в любом-хоть  физическом, хоть нравственном страдании. Он знал, что только за закрытыми дверьми своей комнаты мог позволить себе затуманить взор  слезой и даже уткнуться, как в детстве, в подушку. Но на людях на любое проявление слабости характера было наложено строжайшее табу.

 «Как бы ни было больно, страшно или обидно,  - вида ты показывать не должен!» –  непреклонно внушал ему отец целое десятилетие  -  с 7 до 17 лет. И эта формула поведения незыблемой аксиомой вошла в сыновнее сознание. Ни в детстве, ни в отрочестве, ни в том жестоком туркестанском походе, куда забросила его судьба сразу с училищной скамьи неполных 20 лет, он ни разу не нарушил  отцовского правила.  А вот теперь , сам не понимая, почему  и зачем, он вдруг  начал говорить Анне Андреевне  то  сокровенное,  что жило  в нем , что мучило  и чем он не мог поделиться ни с кем из своих близких,  и  не стеснялся этого!

 Он вспомнил, как однажды нервная текинская лошадь, испугавшись пушечного выстрела,  понесла его с артиллерийской батареи прямо под огнем  на позицию противника, и пришлось, натянув поводья до отказа ,   резким рывком вывернув ей голову  влево,   уронить   под собой   на галопе… Тогда это отчаянное  решение спасло ему жизнь.
Он вспомнил, как уже    перестал бояться смерти, видя в ней избавление от этого ужасного невыносимого каждодневного напряжения неизвестности  исхода дня -  боя, стычки с неприятелем в горах, засады в ущелье,  да просто очередной черной туркекстанской ночи в карауле,которая всегда могла оказаться последней в его такой еще небольшой жизни…
Анна Андреевна   обладала редким даром хорошего собеседника:  умела слушать и,  как тонкий камертон,  быть с собеседником на одной струне. Она не перебивала , даже когда  ей хотелось что-то уточнить, и  лишь движения умных глаз на внимательном лице выдавали её эмоциональное сопереживание.  Видя,  а скорее – чувствуя это,  Всеволод  в искреннем порыве  рассказал и то,  в чем никому иному никогда   бы не признался  – о том, как терзался  мыслью –  смертный грех , губящий душу, или не грех то, что каждый офицер их отряда, и он сам,  готов был пустить себе пулю в висок перед очевидной угрозой плена. Все они   твердо  знали, что последнюю пулю обоймы во врага выпускать нельзя : берегли    роскошь легкого мгновенного конца для себя.  Особенно понятно  это  стало после того, как следуя  по пути, пройденному уже  до них  передовым отрядом, и зная о зверствах пуштунов,  они наткнулись  на тела казненных пленных   - русских солдат и офицеров.  Дикари не удостаивали противника чести быть расстрелянными, а глумились над их плотью и  верой, распиная  на крестах. Мог ли он рассказывать все это девочке, смотрящей на него в упор округлившимися от ужаса глазами? Но  он видел  в них  достаточно твердости и силы, способности слушать и слышать, и продолжал.
Рассказал он  впервые и о том, что мучило его несколько месяцев после возвращения домой  в ночных сновидениях-  как  на его руках отходил  раненый смертельно товарищ, с которым они близко сошлись и только что перед этим провели вместе в карауле, сидя спина к спине,  длинную  черную Памирскую  ночь,  вполголоса разговаривая, чтобы не заснуть, вспоминали дом, родителей, Россию. Рассказывая все это, Всеволод  чувствовал, что уже не в силах был говорить спокойно, его голос срывался на дрожь, которую он не мог унять даже  волевым усилием, и , тем не менее, продолжал. Он  рассказывал, как держал голову  умирающего  товарища  и молился, а тот уже не мог говорить, и только  смотрел широко раскрытыми  глазами,   которые вдруг устремились в высокое небо и остановились навечно. И Всеволод, не умея, не видя ни разу, как это делается, положил ему ладонь на еще теплый лоб и , инстинктивно проведя рукой по лицу вниз, закрыл эти молодые  навеки померкшие глаза…
В этот момент рассказа постоянно  срывающийся голос совсем подвел Всеволода, из глубины его груди вырвался то-ли  короткий сдавленный  стон, то-ли всхлип, а лежащие на корешке фотографического альбома сильные красивые пальцы  задрожали и судорожно сжались в кулак. Видимо, его нервный   надрыв передался и Анне Андреевне. Серые глубокие  глаза округлились еще больше, казалось, она хотела вобрать в них его всего, со всей его  невысказанной болью  и утопить эту боль в глубинах своей  большой души, очистить от неизбывного разрушающего  страдания, которое этот юноша все еще нес  в себе.. . Она в  неподвластном  уму сострадании  накрыла своей миниатюрной ладонью руку Всеволода и , легко касаясь пальчиками, провела по ней, поглаживая, даже не осознав этого  порыва. Через секунду, поняв, что совершила нечто неприличное ( в её понимании девушке  нежно  дотронуться  до руки мужчины было совершенно запретно), она, тем не менее, отринув предубеждения, но не поднимая глаз, провела так же еще раз,  уже вполне  осознанно, и только после этого, когда порыв её был  им вполне понят  и принят, отняла  свою руку и спокойно положила  себе на колени. И только тогда  заметила, как же похожи формы кисти их рук….Соотношения длин пальцев, форма ногтей у него- такие же, как унеё, только по-мужски больше….
    А со  Всеволодом вдруг  что-то произошло. До сих пор всегда сдержанный в своих чувствах, мыслях и желаниях, семижды думающий, прежде чем что-то сказать или предпринять, он  в ответном движении, решительно, но бережно, взял её руку с колен, поднес к губам и поцеловал. В   поцелуе руки барышни не было   ничего необычного: он привычно проделывал  это при каждой их встрече  как   обыкновенный этикетный знак внимания. Но теперь   он поцеловал иначе: чуть долее прикасался губами к пальчикам и прошелся  по  четырем по очереди. А потом поднял глаза. 

Если бы Анночка знала, чего ему это стоило! Она, наверное, прониклась бы еще большим сочувствием. Всеволод смотрел прямо в её  большие  серые со звездочками глаза, в которых отражались отблески потолочной хрустальной люстры, а еще там отражалось светлое чувство  юной  доброй  девичьей души,  так наивно распахнувшейся вдруг навстречу его искреннему порыву.  Миг пролетел. Оба обуздали  секундный галоп  чувств. Анночка мягко отняла руку , водворив её на колени, Всеволод , наконец, отвел взгляд. Сердце его  быстро и громко  стучало, кровь прилила к голове, обдав лицо жаром,  и ему казалось, что визави  слышит этот стук  и видит  пылание его щек…. Это усиливало смущение,  но пути назад уже не было. Убежать, соскочив  с дивана, в свою комнату и зарыться в смущении с головой в подушки, как в детстве,  он не мог. Надо было справляться с положением. Тогда он вновь поднял глаза и встретился с немым вопросом  в глубоких  серых глазах. Анна Андреевна, доселе рассматривающая свою руку на колене и  кисть его руки , обхватившую ребро дивана, пересилив своё смущение,   теперь тоже открыто  смотрела вперед.     «Рубикон перейден, мосты сожжены» , –вдруг отчаянно  подумал Всеволод которого охватило то же чувство решительности и безрассудства, как тогда перед Подвохом в полковом манеже…  Внутри него  будто распрямилась сжатая до  сей поры пружина  и скинула копившееся годами напряжение.  Всеволод крепко сжал глаза, затем открыл их и- как заново родился. Ему хотелось жить, радоваться,любить  и не бояться признаться в этом. Все, о  чем он только что с таким трудом и с такой болью рассказал Анне, покинуло его, перестало терзать, отлетело куда-то далеко – в вечность.  И мир снова был у его  ног.
Бывают взгляды, на которые надо обязательно отвечать. Ну так что  ж?
-Жэм вотр сурИр ( мне нравится Ваша улыбка…) –проговорил он со всей нежной страстностью, на которую был способен.
-КэскЁ ву зэмЭ]( что вам нравится?) –встав с дивана, быстро переспросила Анна ,хотя прекрасно слышала и поняла сказанное.  Наверное, хотела убедиться, что не ослышалась: месье сказал непозволительную дерзость. Но дерзость приятную. Так пусть же повторит!!
-Ваша улыбка,- подтвердил Всеволод уже по-русски,улыбнувшись в ответ,  – и дё трэ бёзьЁ]( красивые глаза). Он подошел к Анне и еще раз внимательно посмотрел в самую  их глубину.
Глаза у Анны, и правда, были красивые. Это отмечали все, кто её знал, и ей это было прекрасно известно. Вот только она еще и  не подозревала, какую власть над мужчинами будет иметь благодаря  им. Ибо  полагала, что в первую очередь люди ценят ум, толковые рассуждения, нравственность поведения и доброе сердце. А, оказывается, бОльшее значение имеют просто красивые глаза… Как странно. И несправедливо!
Пауза затягивалась. Анна молчала, А Всеволода как прорвало:
_[вузавЭ бокУ дё шарм]- убежденно добавил он( вы само обаяние)
Столько комплиментов сразу! Это было уже слишком. Анна  никогда раньше не замечала в нем  светского подхалимажа и приняла  строгий вид:
  «Еще подумает, что я восприняла его слова всерьез. Только этого недоставало. А ведь пару минут назад  он был такой  настоящий, когда рассказывал о Туркестане… А теперь вот сыплет салонными фразами,  комплиментами…. Почти как князь Агарин. Вот и пойми мужчин.» А вслух, приподняв бровки, сказала тоже по-французски:
[вузэт дроль] ( Вы забавный…) , но тут же перешла на русский:-Никак не понять, когда Вы шутите, а когда всерьез…Серьезным вы нравитесь мне больше…  Она немного прошла по комнате в направлении двери и добавила строго: [сэдомАж илэтА(н) дё дир оревуАр]( жаль, но пора прощаться). И всем видом показала, что собирается уйти от него – например, смотреть со всеми девичье рукоделие…
Всеволод тут же встал  по стойке смирно. Вид у него и вправду был, наверное, не очень…
-Я не забавный, -  обескураженно возразил Всеволод, желая поправить впечатление о себе , - просто я ……   « жё суИ амурЁ]( я влюблен)»…-хотел сказать он, но благоразумно сдержался, и фраза, засев внутри него как зазубренный осколок снаряда,  так и осталась недосказанной.



 А Анна Андреевна как будто услышала невысказанное,уходить передумала,   еще выше подняла удивленные брови и с укоризной посмотрела на молодого человека так, что он счел нужным оправдаться за такое преждевременное бессловесное  признание:
 - Je voulais pas vous vexer.( Я не хотел вас обидеть.)

- Не сердитесь за мои слова, но……. иль мё са(н)бль кё ну завО(н) дё номбрЁ пуА(н) комЭ(н)]( мне кажется, что мы с вами  похожи), т.е.-  что  вы меня поймете…
Анна, которая несколько минут с удивлением думала о том же, рассматривая руку Всеволода, тем не менее, изо  всех сил удерживала себя на критичной волне:
-Кажется?, - несколько насмешливо, как ему показалось, переспросила она поспешно. – Тогда перекреститесь-. И она   мило улыбнулась, обратив все в шутку и этим существенно смягчив положение. 
-?
-Когда кажется, крестятся… Но, впрочем, c'est possible,( возможно)вы и правы, –еще более  смягчилась в лице  Анна Андреевна ,опять  вспомнив, как  несколько минут назад рассматривала, сравнивая их руки…


Фраза, которую он намеривался произнести в ответ на такой  взгляд, уже полностью оформилась в его мыслях  по-французски:
 fa;on  de me regarder, ton d;sir de me comprendre  tes  mani;res  tendres pour me toucher, cette entente parfaite que l’on conna;t…  absolument tout pour me plaire!
(…  манера смотреть на меня, твое  желание понимать меня, твои нежные прикосновения,   - это совершенное взаимопонимание…  абсолютно всё мне нравится!)
Всеволод, в обычае своей  маман,   всегда  изъяснялся  на французском , когда был взволнован, расстроен или , как  сейчас, до крайности смущен. Так ,  подбирая строй слов в иноязычной фразе, ему проще было переключиться  со своих мыслей, да и сказанное на признанном  в России  салонном  языке легкого светского общения  теряло нечто личное  и приобретало театральную  окраску, несколько освобождая его тем самым  от ответственности за  смысл звучащего ( Ну, это ему  почему-то так казалось).

Всеволод  только было открыл рот, чтобы все это на одном дыхании   произнести  то, что хотел , как в комнату шумно вошли….
-Так вот они где! А мы вас совсем потеряли! Это отец, подшофе и в приподнятом
 настроениид уха ,  вел в гостиную всю честную  компанию. Его  игривый и насмешливый взгляд  еще час  тому  назад был бы непиятен  Всвеолоду, но сейчас  не произвел отрицательного впечатления, потому что за  спиной генерала он увидел Екатерину Кирилловну, которая  взирала на сидящую на диване пару  проницательно и с огромным интересом. Вот было, было в ней что-то такое, что заставляло воспринимать бытие вокруг неё с чувством покоя и умиротворения! «Пусть говорят и думают, что хотят», - подумал Всеволод решительно.  «Мне все равно. А за то, что сейчас произошло между мной и Анной Андреевной, я багодарен судьбе и будь благословен сегодняшний вечер.»
- А  Анночка  так и не увидела твоих вышивок, - театрально-протяжно  сказала Аполлинария Павловна Ольге.  В этом сквозил завуалированный  укор в сторону Анны Андреевны, столько времени проведшей наедине с её сыном,  и вездесущий Мингька бросился исправлять положение:
- Зато Анна Андреевна  увидела нечто более интересное, - сказал он с особым  значением на своем артистическом лице и  кивнул на фотографический альбом. - «Дела  времен Очакова и покоренья Крыма».
Всеволод посмотрел на брата испепеляющим взглядом  и отправил ему немое и гневное послание: «Ну хоть ты-то заткнись!»
А маман  продолжала, не обращая внимания на Минькины слова,  свою  дамскую тему и спросила Анну Андреевну:
_А вы, моя милая, не собираетесь  ли  присоединиться к благотворительной ярмарке?
Анна  о сем мероприятии  , как оказалось, совершенно не  задумывалась и лишь смущенно покачала головой.
-Анночка моя тоже большая рукодельница, и в её запасах определенно найдется что-то подходящее, - пришла на помощь внучке гранддмама, умеющая находить достойный выход, пожалуй, из любого положения. – В следующий ваш приезд к нам – наша очередь будет вас удивлять, - пообещала она со своею фирменной улыбкой.



Званый вечер «По-семейному» снова вошел в свое обычное русло. Молодежь немного поиграла в какие-то салонные игры, Михаил  был в своем репертуаре и показал парочку уморительных пародий, Ольга и Варварой  спели дуэтом новый, только что выученный ими у празднику  романс, а генерал  внял просьбам дам и тряхнул стариной -  выдал  на скрипке свое коронное –«Очи черные» в цыганском стиле.  Старшее поколение умильно на все это взирало и громко аплодировало , а Всеволод с Анной  старательно делали вид, что   им несказанно весело и забавно и  честно  распределяли свое внимание всем поровну, а друг-другу  - демонстративно - чуточку меньше. Наконец, все искренне устали, и гранддама  в своей великосветской манере распрощалась с гостеприимным семейством.
-Моя дорогая, - говорила она Аполлинарии Павловне,перемежая русский с французским, - как же мы с внучкой хорошо провели у вас этот святочный вечер! Давно мне не было так тепло на душе –  в вашей большой  семье  я чувствовала  как у себя дома, только тридцать лет назад: кажется, даже  душой помолодела на этот срок. И Анночка моя развеялась… Знаете, она ведь совсем затворница- все дома и дома. Выедет в город , по магазинам пробежится, и опять к своим книгам.  И я  совсем не уверена, что смогу уговорить её развеяться  на рождественских балах. Разве только согласится из необходимости «прогулять» свои новые бальные платья… Это  же святое!!!   Обе дамы понимающе засмеялись. А Екатерина Кирилловна  продолжила: « И в свете всего этого мы особенно рады видеть вас с супругом и  всю вашу замечательную молодежь у нас , в связи с чем очень надеемся на скорый визит!
Аполлинария  Павловна довольно кивала. Было видно, что она очень рада тесному общению с доброй знакомой. А, возможно, упрочились   у генеральши и некоторые практические далеко идущие планы.
 В прихожей уже  весело и шумно  разбирали свои шубки и шали девушки, решившие проводить гостей до саней и глотнуть морозного воздуха. Умиротворенный  генерал в это время занимал своими прибаутками Анну Андреевну. Очень  уж ему хотелось, чтобы  милая девочка ( как он называл её по-отечески) не воспринимала его только как строгого начальника корпуса,  наводящего страх и трепет на своих подопечных .  Они о чем-то радушно , улыбаясь,  беседовали;   рядом , за плечом отца, отпускал свои смелые  шуточки ( так, что папаша только крякал смущенно)  вездесущий Минька… Всеволод стоял поодаль, не принимая участия в  их болтовне,  необыкновенно серьезный и, как говорил в таких случаях генерал, «сугубо собранный». Анна Андреевна несколько раз, как-будто случайно  обернувшись, ловила  этот серьезный взгляд на себе и не смогла отказать  в удовольствии ответить таким же многозначительным и столь же серьезным. Словом, званый семейный  вечер удался для всех!!


ПОДАРКИ  ГЕНЕРАЛА ВНУЧАТАМ
  И   рассказ  о наградах

Василий Сергеевич очень любил эту  Святочную неделю. И не только потому, что можно было отдохнуть от суеты буден и забот о вверенном ему хлопотном  учебном заведении. Главным его удовольствием было делать подарки близким, а особенно – внучатам. ( В такие дни он даже жалел, что старший сын далеко,  и не увидеть своими глазами, как воспримут  рождественские дары в польской  семье,  и что полугодовалая Марина, для которой тоже была собрана внушительная коробка с красивыми и нужными младенцу вещичками из «самых-самых», как он говорил, магазинов Москвы,  еще пока не в состоянии оценить дедов подарок.) Зато внучата от  старшей дочери были рядом. И ничего не могло так порадовать дедушку, как детский искренний восторг в их глазенках при виде игрушек, которые Василий Сергеевич всегда выбирал тщательно и со вкусом.  Старшую внучку, отлично учившуюся в первом классе гимназии Фишер, куклами и кукольными плетеными колясками   теперь не удивить, поэтому всю осень дедушка подбирал в книжных магазинах разнообразные и, на его взгляд, интересные барышням  книги и разные  «штучки» . Ну и  куклу   по традиции тоже купил,  не удержался от такого удовольствия. Само собой, Полин,  по согласованию с Верой, заказала  в Мюре по каталогам девичьи платья, шубки, шапочки. Обеспечить внучку верхней зимней одеждой всегда было почетной новогодней прерогативной  бабушки. Это даже не обсуждалось. А вот с подарками для любимчика Аркадия генералу  все было предельно ясно. В этом году ими стали роскошные наборы солдатиков, упакованные в фирменные картонки и деревянный кофр. Признаться, Василий Сергеевич и сам с удовольствием расставил бы их на ковре, да опасался, что за сим занятием может быть застигнут врасплох женой или, что значительно хуже, взрослыми  сыновьями. Ведь не поймут… Как компромисс,   коробку, обтянутую тонкой замшей, в которой под стеклом лежали такие же – пешие и конные солдатики всех армейских чинов времен наполеоновских войн -    генерал заказал для своего кадетского корпуса -  в качестве наглядного пособия. И теперь вожделенно  ждал момента, когда  после Рождественских вакаций под видом предметных  практических тактических учений  можно будет устроить перед младшим классом  настольное Бородинское сражение.  Вот только надо еще артиллерию прикупить, -стратегически мыслил он,  – и соорудить некое подобие ландшафта на столе .  Упаковав все и красиво сложив под елкой в гостиной, генерал ожидал явления в гости внуков или собственного визита к ним – как получится.. И вот час настал. Проводив княжну В******кую с внучкой, Василий Сергеевич с супругой выехал к зятю.

У  Алексея Георгиевича дорогих гостей ждали. То была давняя традиция генерала – на второй день Святок приезжать к дочери и зятю. Василий Сергеевич дорожил семейными узами и любил наносить родственные визиты.
Но на сей раз семья собралась у Веры  не полностью: Михаил отбыл на традиционное празднование своего полка в какой-то ресторан ( в суете  генерал  пропустил назание мимо ушей). И тут ниченго не  поделаешь – полковые устои нерушимы. А Всеволод почему-то захандрил и остался дома. Отец отнесся к этому с пониманием: может, днем еще в казармах перебрал свою норму, у него ведь с этим слабовато, - подумал Василий Сергеевич, памятуя о том, что  его средний не горазд в выпивке. Ну пусть его, полежит себе дома, отдохнет.  Успеет еще к Алексею с Верой – Святки длинные. \
      Заслышав колокольчик в парадном, встречать дедушку с семейством ребятишки Алексея бросились бегом. Вера за ними еле поспевала, пробегая анфиладой из  столовой, где уже давно был накрыт к приему стол. Для неё званый обед для родителей был возможностью показать  реалии своей самостоятельной семейной жизни, коей она очень гордилась.
Едва скинув шинель, генерал уже обнимал старшую внучку, Маргариту, когда, презрев условности поведения, прыгая чекрез ступеньку по лестницы, к нему подбежал Аркадий. Он ждал дедушку больше всех. Не потому, что надеялся на царские подарки, и даже не потому, что дедушка особо выделял его своей любовью – вовсе нет.  Напротив, генерал был более строг к Аркадию, чем отец,  Алексей Георгиевич, позволявший своему «пистолету»  немыслимые проделки , закрывавший глаза на самое отчаянное поведение и покрывавший перед женой даже серьезные его  проступки.  За это, особенно с годами,  Аркадий испытывал  к отцу истинное чувство благодарности, нежно его любил.
Но  в случае с дедом было иное.  Это была даже не любовь, а особая родственная связь, зов крови. Аркадий ощущал, как говорят, «шестым чувством», называемым интуицией, свою душевную близость с дедом. Несмотря на то, что внешне он был мало похож на Василия Сергеевича, но внутренне, эмоционально  очень напоминал генерала. Они были на одной волне, и не заметить этого не мог никто, кто видел их вдвоем. «Два сапога пара» - любила ворчливо  приговаривать по этому поводу Вера Васильевна, когда дедушка и внучек забывали обо всем окружавшем их в обществе друг-друга.  Вот и теперь Аркадий дождаться не мог окончания ужина, после которого можно будет уединиться с дедом,  показать ему  новые игрушки на елке в гостиной, рассмотреть рождественские подарки и поболтать о том, о сем. И , наконец, сей долгожданный момент настал. После пары-тройки бокалов шампанского, чая с тортом и перекура с Алекссеем Георгиевичем,  Василдий Сергеевич с удовольствием отдался в плен любимому внуку.


 И неизвестно, кто из них  более вожделел открыть красивые коробки с подарками .
   Солдатики времен Наполеоновскких войн были чудо как хороши! Помимо них в кофре лежал еще набор открыток с их изображением и описанием каждой фигурки персонально, что особо оценил генерал,рассказывая Аркадию о званиях и особенностях вооружения  солдатиков, а заодно и о войне с  французами 1812-1814 гг.
Соладтиков было так много, что вполне можно было воспроизвести фрагмент Бородинского сражения, о котором Василий Сергеевич теперь увлеченно рассказывал внуку.
Аркадий смотрел на все это великолепие и на парадный облик деда, украшенного всеми его заслуженными регалиями, блестящими от восторга глазами.

-Дедушка, а ты ведь не с Наполеоном, а с турками воевал, да? – неуверенно спросил он генерала, разглядывая внушительный ряд наград на его парадном мундире. Про Наполеона и московский пожар Аркадий  слышал много, и даже «Бородино» успел выучить наизусть, а вот про турок знал пока маловато. Ну, разве что были там какие-то башибузуки… Дед его частенько так называет, когда за поведение  сердится.
-Нет конечно, когда Наполеон на Россию напал, я еще и не родился даже. А вот папаше моему приснопамятному пришлось. Мне же   выпало с турками драться.
-А что, турки , башибузуки эти , тоже  Москву занимали?
-Господь с тобой, милый, не было их в Москве. Мы с ними в  Болгарии воевали, в Балканских горах,  у нас на армянском Кавказе.  И на море.
Аркадий качнул пальчиком дедушкин орден на оранжевой ленте с черными полосками – белый эмалевый крест с иконой в круглой сердцевинке- и вопросительно посмотрел на генерала.
-Это тебе за войну с турками дали?
-Ордена не дают, Аркадий,  ими награждают. Да, этого «Георгия» на Балканской заслужил.
-А за что?
- За победный штурм крепости, которая стояла на высокой горе над пропастью,  и за разгром врагов, которые в этой крепости были.
-Их там много было?
-Много. Половину убили. Пятерых генералов турецких в плен взяли. Остальные убежали. А  я  чуть правую  руку на той горе не оставил. Но миловал Господь. Дедушка твой, как видишь,  при руке. Хоть и неважно пальцы шевелятся, но даже писать теперь могу. А первое время – как плеть висела, ложки ко рту не поднести, - вспомнил Василий Сергеевич свои молодые послевоенные  годы.
А внучок продолжал заинтересованно расспрашивать:
-То есть, ты бы  мог быть  теперь без руки?
- Еще как мог. И без головы мог бы остаться, не  только без руки  в этой мясорубке. Только тогда ни меня, ни мамы твоей, ни тебя бы  на свете  не было…
Аркадий не очень понял последнего философского измышления деда. Ордена его интересовали гораздо больше.
-А этот орден за что? –  методично изучал он  дедушкин наградной «иконостас».- Тоже за войну?
-А этот уже не за войну, а за службу .  Государь-император пожаловал  меня  за руководство корпусом. «Святой Владимир» называется. Обыкновенный. А еще бывает с мечами: вот здесь два меча перекрещенные, рукоятками вниз. «Владимиром с мечами» на войне награждают, а простым, без мечей,  в мирное время. А это вот- «Святой Станислав».
-Тоже без мечей?
-Тоже. После Балканской я не воевал больше. 
- А у папы медаль за Геок-Тепе. Он  любит вспоминать, как с текинцами воевал. Они пленным головы отрубали и в  бочках присылали. Ужас, какие страшные. Как черти.  Рита, когда папа начинает про это рассказывать, всегда уши зажимает и к себе убегает.
-А ты?
-Я не убегаю, слушаю до конца, хотя и страшно, конечно.
- В жизни много страшного, внучок, но  нужно уметь себя держать так, чтобы твоего страха никто не замечал.
-Рита не может. Она даже когда читала «Хижину дяди Тома», плакала.
_А ты?
_-А я не читал. Но  я бы  все равно не плакал.
Аркадий хотел было похвастаться деду, что он вообще никогда не плачет, но вспомнил случай с котятами, которых утопила кухарка, и прикусил язык.
-Девочкам и женщинам слабость простительна,-продолжал между тем дедушка,    - а мальчики и мужчины должны  уметь собой владеть. Иначе на войне им врагов не одолеть, - излагал генерал постулаты своей педагогической методы, успешно опробованной на троих сыновьях и теперь распространяемой на  внука.   
Василий Сергеевич с любовью смотрел на  Аркадия  и радовался, что тот унаследовал  от матери многие фамильные черты П*****ких. Смышленый, шустрый,  неробкого десятка, и кажется,  с понятием о дворянской чести. А это самое главное.




.