Гадание Ани-Мани. Фуражка Михаила. Сонет Всеволода

ГАДАНИЕ  АНИ-МАНИ
«Ничего,  один раз можно… С Еликонидой Андреевной мне не  страшно… А если уж совсем жутко будет- убегу,»-думала Аня-Маня, сбегая с высокого крыльца своего постоялого двора и на ходу застегивая шубку. В иссиня-черном небе над городом  светили звезды и  молодой, нарождающийся месяц. Похрустывая валенками  по занесенным вечерней поземкой дорожкам она легко побежала к соседскому дому – там , как и договаривались, уже ждала супруга городского Головы.
- Вот и хорошо, Анечка, что ты пришла. А я уж думала – испугаешься, - заулыбалась Еликонида Андреевна, помогая девушке снять шубку и платок. –Вечер щедрый,Васильевский. Самое время для гадания.
-А вы много гаданий знаете? – с интересом и опаской спросила Аня-Маня. Не смотря на очевидный страх, предстоящее ей было очень интересно и заманчиво.
-Да уж знаю кое-что, много лет на свете прожила, - загадочно ответила Еликонида, провожая  её в свою светелку, где,  была уверена, им никто не помешает. Супруг, отпраздновав Святителя Василия, уже мирно почивал в спальне, кухарка, закончив свои дела, тоже давно ушла домой. Свидетелем  таинства крещенского вечерка мог оказаться только толстый старый кот Пух, вившийся под ногами, но его предусмотрительно закрыли в кухне, чтобы не мешал. 
     В светелке было тепло и темновато: на столе стояли две свечи в старинных металлических подсвечниках, другого освещения не было.  Аня-Маня  была почти уверена, что должно быть приготовлено зеркало. Она знала, что в крещенские вечера принято гадать на зеркалах. Но его на столе не наблюдалось, и у Ани отлегло от сердца. Все-таки, после гадания в бане, на зеркалах – самое страшное.
Вместо зеркала на столе оказался стакан. Простой прозрачный , почти до краев наполненный водой.
- Это гадание я еще от матушки покойной своей узнала,- тихо сказала Еликонида Андреевна, кивая на подготовленный стакан. –Верное. Или  ничего не увидишь, или жениха. Вот садись на стул. Сейчас в стакан я опущу кольцо, и ты будешь смотреть в его центр не мигая. Пока не увидишь. А если моргнешь – все. Кольцо ничего тебе не скажет. Поняла?
Аня-Маня в ответ только кивнула. От волнения у неё пересохло в горле, и говорить она не могла.
Еликонида  серьезно, даже как-будто оценивающе - а стоит ли вообще с ней начинать это небогоугодное дело, взглянула на Аню-Маню, но потом решительно придвинула  стул и усадила её  перед столом напротив стакана.
  Затем  сняла с пальца обручальное кольцо, подержала его в руках, поднесла к губам и тихо, почти не открывая рта , что-то быстро проговорила. Аня-Маня не смогла разобрать ни слова. То-ли от волнения, то ли потому, что Еликонида Андреевна их на самом деле не произносила, а только шевелила губами. Зато она поймала себя на мысли, что ей совсем не страшно, ведь  ни о каких мерах предосторожности – перекреститься или закрыть стакан рукой, Валерианова матушка её не предупредила,  и очень интересно- что же произойдет.. Увидит ли она на дне стакана в кольце своего жениха – или нет?
Тем временам Еликонида аккуратно опустила кольцо на дно стакана.
 И только Аня-Маня собралась спросить – что должно появиться в кольце - портрет или вся фигура целиком и открыла рот, Еликонида Андреевна укоризненно  поднесла к губам палец, показывая, что разговаривать нельзя, и покачала головой.   Гадание уже началось.  Она кивком головы показала, что уже можно смотреть .
Девушка низко  опустила голову, почти прильнула лицом к стакану и устремила взгляд в кольцо. Видно было плохо: все-таки, две свечи на столе давали не много света. Она помнила, что моргать нельзя ни в коем случае. А когда чего-то делать нельзя категорически – именно этого и хочется. Причем безудержно. Но Аня-Маня крепилась изо всех сил. На дне кольца ничего не появлялось.
Еликонида Андреевна тихо опустилась на стул за спиной девушки и приготовилась ждать. Она хорошо знала, что быстро такие дела не делаются.
Вдруг Аня-Маня встрепенулась и отпрянула от стакана.
-Увидела? – спокойно , как будто ничего особенного не произошло, спросила Еликонида Андреевна.
-Кажется, да…, - неуверенно прошептала девушка.
-Рассмотрела?
-Почти нет, не успела…
-А почему? Он  сразу исчез? – продолжала расспрашивать Еликонида.

-Нет, я испугалась и моргнула.
-Я так и думала. Ну ничего. Не расстраивайся. Что-то ведь ты же рассмотрела? Лицо? Одежду? Рост?
-Лицо почти не видела. Он высокий, в пиджаке, брюки в сапоги заправлены. На голове что-то надето было, но не шляпа. Я не поняла, - рассказывала девушка взволнованно.
«Понятно, что не шляпа… Картуз у него на голове», – расстроенно подумала про себя Еликонида Андреевна. Её Лерик носил шляпу и никогда не заправлял брюки в сапоги.
«А гармони в руках у него не было?», - хотелось спросить Еликониде, но она сдержалась. Ей и так уже было понятно, что не Лерик суженый Ани-Мани, а, скорее всего, Павел Дормидонтович, мельников сын. И это её несколько огорчило. Очень уж хотелось Еликониде , чтобы Аня-Маня стала её  невесткой. Но что поделаешь, видно – не судьба.
 
                Фуражка Михаила.
.
"Хорошо бы дверь открыл Иван,_ думал Михаил, подъезжая глубокой ночью к парадному. -Можно было бы договориться, чтобы утром, пораньше , пока домашние  спят,  он сбегал  в военный магазин, и  все  решено… А вот если к дверям подойдет не денщик, а горничная, то дело хуже…Придется  завтра утором  мимо отца к Ивану пробираться…"
      Михаилова беда заключалась  в том, что он , завершая святочный  в ресторане, куда отправился сразу после отъезда  гранддамы со внучкой, где-то потерял   фуражку. Наверное, она слетела с его разгоряченной головы, когда  "благородия"  шумной хмельной компанией покидали "Стрельну" и  набивались в сани ечкинской тройки  . Во всяком случае, голова у него замерзла уже на первом повороте, и пришлось поднять воротник шинели. Тогда, собственно, Михаил и заметил отсутствие  на ней форменного головного убора…
    Но дверь, вопреки его ожиданию,  открыла  даже не горничная. На пороге ,что менее всего ожидалось,   сына встретил с язвительной ухмылкой  отец, собственной персоной.
-_Чижик-пыжик, где ты был? - тот ли  насмешливо, то ли угрожающе вопросил он сына.
Отвечать  в соответствии с известным куплетом  Михаилу не хотелось категорически. Тем более, что  на  январском  ветру по дороге  из непокрытой головы, кажется,  начисто выветрился  весь хмель.
-Ну как, хорошо погуляли? – не дождавшись ответа, продолжил   свои риторические вопросы  папенька, которому  и так все было понятно.
- Да, посидели немного в "Стрельне".
-Не холодно было возвращаться? - кивнул отец , взглядом указывая на отсутствие фуражки и оценивая состояние замерзшей головы и взъерошенной на ветру  сыновней шевелюры. Руки он подозрительно держал за спиной, и было видно, что неспроста- что-то он там прятал.
Какие-бы то ни было уловки перед проницательным папашей  были абсолютно бесполезны, и  Михаил, оправдываясь, выдал  следующую , весьма, как ему казалось, правдоподобную версию произошедшего:
- Ветер,  а  тройка летела, как бешеная. Фуражка и слетела.  На повороте.  Не останавливаться же было. Нас в санях семеро сидело…
-Ага, улетела на крыльях счастья прямо в сугроб, а еще пуще- под копыта следующей тройке. И нашла там свой конец-  всмятку… А если патруль?
"Тогда младший и недостойный  сын  покрыл бы позором твои седины и провел остаток Святок на полковой гауптвахте, - хотелось ответить Михаилу, но он благоразумно сдержался, прекрасно понимая, что  виноват. Поэтому  примиряюще предположил:
-Да патруль этот сам, небось, в "Стрельне" или "Эрмитаже" празднует. Ну кто будет следить  в  такие  дни? Понятное же дело…
-Значит, говоришь, слетела на повороте?
-Ага…
Не меняя иронически-насмешливой тональности, ярко выраженной на усатой физиономии, генерал  резким движением  вынес из-за спины руку и  нахлобучил на голову сына его  фуражку, дернув для большей ощутимости за лаковый козырек так, что головной убор сел до ушей - глубоко и плотно.  ( Вот, оказывается,  что он так удачно скрывал за спиной)
 -Не  в сугробе она, родимая, покоилась с миром, а живая и здоровая  в "Стрельне"  висела себе благополучно- как ей и положено,  на крючке в гардеробе… Ты даже не удосужился одеться как следует,-поучительным резким тоном выговорил он. Генерал терпеть не мог любого отступления от формы одежды, а уж непокрытой головы у офицера, по его предствлениям, на улице  быть не могло ни при каком раскладе.
И, глядя на недоумевающую Минькину физиономию (Тот абсолютно не мог понять ,  каким-таким волшебным способом  фуражка, забытая им  в "Стрельне" , телепортировалась домой раньше него самого),  охотно пояснил:
-Я в первом часу Ивана в санях за тобой послал - в "Яр", "Стрельну", "Эрмитаж"… Нетрудно же узнать, где из этих трех замечательных  заведений нынче  П*****кий полк гуляет. Гардеробщик "Стрельны" ему:  "Только что отбыли их благородия на тройках-с". Вот один из них фуражечку свою забыли-с". Иван твою фуражку, которую чистит ежевечерне, разумеется,  признал, забрал…Он у нас, в отличие от тебя, не дурак.    Я, говорит, как раз за фуражкой моего командира сюда и послан. Отдал ему гардеробщик, поверил…
Ну что, доугощался, сынок, что и честь отдать не можешь, козырнуть не подо что?  Вот так-то: береги одежду снову, а честь смолоду…   Звоночек тебе - хватит уже праздновать, -неожиданно миролюбиво закончил генерал монолог, который вполне мог перерасти в мощный отеческий разнос…И, зевнув, добродушно добавил: " Спать иди, а завтра, вместо ресторанов всяких и посиделок, отправишься с моими ребятками, со строевой ротой,  в Музей прикладных знаний. (Политехнический- А.А.)  На экскурсию. Понял?"
   Такой замечательный финал дня  вполне устроил Михаила: и фуражка нашлась, и отец не слишком разошёлся,  да и  в Политехнический сходить он, в общем-то, вовсе был не прочь…. Его всегда интересовали разные технические приспособления и новинки. Радостный, что легко отлелался,  в  хорошем расположении духа и нахлобученной по уши  фуражке Михаил отправился отнюдь не спать, а в комнату старшего брата.

СОНЕТ  ВСЕВОЛОДА  илр СЛОВА ЛЮБВИ  ПО-ФРАНЦУЗСКИ

Вопреки своим   утренним планам, Всеволод к зятю  вместе с родителями и сестрами  не поехал, и сразу после отбытия гостей из дому пробурчал отцу что-то невнятное про неважное самочувствие и  ушел к себе.  Дабы разобраться со своими непростыми чувствами. А они были в настоящем смятении.  Что из произошедшего тронуло его более всего? Слова Анны Андреевны? Её непростые взгляды, которые он ловил , но не каждый из них мог расшифровать…? Многое оставалось непонятным и требовало буквально арифметического разбора на «плюсы» и «минусы». Одно было совершенно ясно: после  касания  руки  Анны  он словно загорелся изнутри.И этот пожар чувств его не отпускал, а разгорался все сильнее.  Не само как таковое прикосновение его так взбудоражило.  Скорее, волновал вопрос: «Почему она коснулась? Она, такая сдержанная, гордая, скромная… Святая…. Это не простое неосознанное движение, которому можно бы и не придать  значение. Это большее… Она не хотела, но коснулась. Она невольно это сделала…, по велению души, а не разума…. Это шло от сердца. Как импульс… Если бы она рассуждала, она бы так не поступила, сдержалась. Но она не смогла…Почему? Почему!!»
ЭТОТ МОМЕНТ, как потом он будет часто вспоминать, решил все… НЕ страсть, не пылкость влюбленности, а сочувствие и умение понимать и сострадать,а потом и жертвенность этой девочки станут тем, что называют часто используемым и потому забитом и  для неё - обезличенным словом любовь. У любви много лиц. Ликов.  Анночка умела слушать и жалеть.  А он больше всего в жизни нуждался, чтобы выслушали и пожалели
  И Всеволод  математически разложил  ситуацию на слагаемые, сумма которых его потрясла.  «Анна Андреевна  ему сочувствовала! Она сопереживала …Она жалела…А у женщин от жалости до любви- один шаг… Это ему еще Варенька говорила, читая Тургенева перед экзаменом по словесности  в округе…
 Кто в родной семье ему сочувствовал? От отца нежности  не дождешься… С его  персональной  воспитательной системой…. Мать… Её любимчик- Минька, что всем давно прекрасно известно.  Сестры… Они такие разные. Ольга вообще никого не любит, да и себя- по большим праздникам.  Вера подрбрее… Но у той  забот всегда был  полон рот, и что там в душе у младшего брата, её никогда особенно не интересовало. Младшая сестренка  Варенька, может быть, только…. Но он сам её старался приголубить  - видел, как незаслуженно  достается ей от матушки…  Надо будет у Варвары совета спросить…. Что она скажет?  Она, хоть и маленькая, но прочла столько, что жизнь понимает не хуже зрелой опытной дамы…»

Всеволод в задумчивости вертел в руках подарки Анны: Роскошную дорогую чернильницу,  которую он только что достал из красного овального кожаного футляра с шелковой кистью на шнурке,  достойную стола какого-нибудь государственного деятеля, не меньше,   и такие же солидные, под стать ей,   книжицы в красном кожаном переплете – датированный дневник на наступивший год и записную книжку.  На вложенном в дневник листке бумаги рукой Анны Андреевны было написано новогоднее поздравление с пожеланием многих благ и надежда, что все хорошее, что приключится с ним в наступившем году, останется на страницах этой книги на добрую память.
« Вот уже и  есть, с чего начать записи, хорошее случилось. Я, кажется, влюблен,  и серьезно,  - размышлял Всеволод мечтательно , разглядывая замысловатую чернильницу.

За этими думами его застал врасплох вездесущий Минька, ввалившийся в комнату с щеками, пунцовыми от мороза.  Он, как и прредполагалось , ездил «угощаться» с полком на давно запланированный  кутеж П****кого полка в «Стрельну».    Там, конечно, хорошо откушали и выпили, ну как же без этого… Но путь домой по свежачку, кажется,  совершенно  его вытрезвил.
-Я так и знал, что не спишь – в окошке видно свет лампы, поэтому и зашел…, - как бы оправдываясь за столь позднее вторжение, начал он с порога, но задорный Минькин вид говорил о том, что отделаться от брата Всеволоду будет сейчас непросто.  Несмотря на недавнее  памятное отцовское внушение, Михиал уже вновь пользовался полной свободой и являлся домой далеко-далеко  после шести вечера  , в чем, собственно, был верен себе. Никаким папенькиным «надиранием плюмажа» его было не пронять.
     Всеволод  лишь смиренно взглянул  на Михаила, кивнул ему, приглашая присесть в кресло у кровати,   и вновь обратил в недра своей мятущейся души внутренний философский взгляд. Откровенничать он настроен не был.

Но Минька на то и был любимым и особенным братом, что все ему прощалось и даже доверялись сокровенные тайны. Несмотря на его насмешливость и  кажущуюся ветреность, положиться на Миньку было можно. А иногда он давал и неплохие советы. 
-Как всегда, будешь стихи ей читать? – безошибочно угадав тему и  заглядывая в глаза смущенному брату, спросил вредный Минька,  отлично знавший  о   том, как обыкновенно строится беседа Всеволода с барышнями.
-А разве сие предосудительно?  _ с ноткой недоверия спросил Всеволод, уже неуверенный в том, что чтение стихов  перед мадемуазель не есть моветон.
- Не предосудительно, конечно, но как-то…. Примитивно…  Нет, я не против поэзии,  отнюдь…. Но ты хотя  бы,  свои  написал, что-ли…
_- Это ты сейчас серьезно, или насмехаешься?- вспылил Всеволод, но Минька и не думал шутить или злить брата, а , напротив,  давал ему совет от всей своей любящей души.
-Ничего и не насмехаюсь. Просто я думаю, даже совершенно уверен, что, если бы ты сочинил стихотворение и прочел бы его,  а потом, если бы барышня спросила, чье оно, скромно так признался в авторстве, то это было бы весьма эффектно….
-А если бы барышня не спросила? – уточнил  возможные перспективы практичный Всеволод. Он всегда прагматично просчитывал свои возможные дивиденды от ситуаций….
-Эх ты, лопух, а еще старший брат! -  с удовольствием провозгласил Михаил, предусмотрительно отстраняясь  на всякий случай  от Всеволода на длину недосягаемости братнего кулака, ибо за «лопуха» вполне мог и  схлопотать…..
 – Суть-то в том, что надо написать такое стихотворение, чтобы барышня обязательно спросила, кто автор, - акцентируя слова «Такое» и «Обязательно»,- нравоучительно продолжил он в той же манере наставлять Всеволода.
-А это как так? – недоумевал тот.
-Так, чтобы стихотворение было очень личное, написанное специально для той барышни… Чтобы она поняла, что это сочинил ты, а не Пушкин или Лермонтов.
-Что-то очень мудреное ты загнул, - с еще большим  сомнением  протянул Всеволод, тем не менее,   начиная уже понимать суть Мишкиной далеко идущей мысли.
-А ты как хотел? Хочешь казаться умным, так подумай головой. Она у тебя, чай, не только под фуражку приспособлена… Так-то, милый мой старший братец…Ну, если сам ничего умного родить не сумеешь, хотя бы попробуй перевести кого из иностранцев. Шекспира вот, например… - С этими словами и  с ученым  видом начитанный Шекспиром   Михаил, выудив  с полки томик ВильЯма  на английском, перекинул его брату и  благоразумно  предпочел откланяться, оставив недоумевающего Всеволода  в одиночестве . Он сказал  ему  ровно  все, что хотел сказать, а там уж пусть думает. Как хочет.

      Одиночество же и лирическое состояние души, в котором пребывал наш молодой герой романа, как известно способствует , стихосложению…. Всеволод встал с кровати, порылся в книжном шкафу, достал пяток книжек  и уселся за стол…
Стихотворчество, а по-Минькиному- виршеплетство -  было не самой сильной стороной  поручикаи П***** кого. Чтецом он был приличным, а вот поэт из него, видимо, получится никудышный. И он прекрасно это сознавал с самого начала.  Да и то сказать, ни в корпусе, ни в училище основам стихосложения его никогда не обучали. Одно дело – из Гербеля зубрить… Тут-то, благодаря строгому батюшке с его системой воспитания ,  у него был богатый опыт, а вот слагать в рифму самому…
Из  рамочки , с отроческих лет стоявшей на его письменном столе, на незадачливого виршеплета   насмешливо  взирал  юный Пушкин.
. Чего столько лет там делал Александр Сергеевич, было абсолютно непонятно. Отец, уважавший русскую поэзию, как-то купил портретик в книжной лавочке и водрузил на стол среднего. Чтобы, в случае чего, про Гербеля-то помнил... . Так Пушкин там и стоял... Никому не мешая и не требуя к себе повышенного внимания хозяина комнаты
 Встретившись с солнцем русской поэзии  взглядом,  Всеволод Васильевич вдруг решительно щелкнул его изображение пальцем по носу – так, что портрет опрокинулся, и , вздохнув,  придвинул к себе лист бумаги , взялся за карандаш……
Слова не шли. Да что слова… Даже сюжет не шел… Даже мыслишки, самой захудалой, в голове не находилось…. « И чем таким можно показать барышне, что это  «моё и для неё» , - сформулировал он квинтэссенцию Мишкиной мысли и уперся в неё сознанием, как бык рогами в ворота. Ворота оказались  крепкими и натиску не поддавались. Портрет классика русской литературы был возвращен  в вертикальное положение. « Виноват, признаю ошибку. Брат Пушкин, помоги» - мысленно возопил Всеволод Васильевич  к только что  так необдуманно нокаутированному  поэту. В тусклом свете настольной лампы Всеволоду явственно показалось, что классик насмешливо показал ему язык.
Ситуация поручика П*********кого была сложной, но отступать от задуманного он не был намерен. Стойкости и тактике наступления его как раз хорошо учили на протяжении многих лет.
Прилегши на кровать,  Всеволод полистал английский  томик Шекспира (именно его сонеты  казались ему подходящими, чтобы изучить строй рифмы) и, покопавшись  в своих книгах, вытащил на свет Божий  стихи Бодлера  в оригинале( у того можно было найти подходящий сюжет). Совместить речистость Бодлера  со стройностью рифмы Шекспира он и надеялся нынешней ночью.  Начитавшись в ночи страстного Бодлера,еще каких-то французских авторов, до которых у  него раньше никогда не доходили руки,  Всеволод понял, что все это не то…Не то!!!  И переводить на русский сии  вирши нет ни смысла, ни желания. Тютчев и Фет с их русской душой ему казались не в пример задушевнее и милее. Но французская фонетика зацепила  крепко.  Именно на французском можно было проявить  несколько оттенков того, что в русском называлось одним словом - «Любовь». И именно теперь он понял, сколько у этого многообъемлющего слова  разных значений,  и то, что французский, действительно, язык любви, как частенько говаривала маман, заставляя своих детей разговаривать с нею по-французски.
     Сделав это маленькое открытие, Всеволод Васильевич,попав под крылышко  Пегаса, прискакавшего, наконец, к страдающему поэту, определился с содержанием, кратким,но емким, пулей выскочил из кровати за письменный стол, изгрыз два карандаша и  к исходу пятого  часа утра, под неусыпным надзором доброй музы, покровительницы стихосложения,  из под его пера вышло, наконец, совершенно в размере сонета, некое творение:
   
Слова любви по-французски

"Когда, средь суеты, преколко
Стрельнет божественный амур,
Хочу кричать прилюдно, громко:
"шарман, жоли", вы -"мон амор!"

Взаимности добиться, слово
"Вуи" услышать, а затем
Коснуться губ вглуби алькова
И прошептать тебе: "Же тем..."

Он  переписал сонет начисто, и уже в кровати, еще битый час наизусть перечитывал его и так, и сяк, выразительно и монотонно, вслух и про себя, стараясь предугадать будущую реакцию адресата, ворочался на кровати с боку на бок, и то, смутившись до крайности,  намеревался бросить эту уже почти оформившуюся затею, то вновь решительно  обращался к ней.  Снова что-то читал, перечитывал и совершенствовал собственные строчки.

В порыве творчества новоявленный поэт , разгорячившись от удачи, даже не заметил, насколько смелым оказался результат .
. Риск явить такое мадемуазель и получить « по носу», был  очень велик. Но, когда на карту ставилось многое, Всеволод умел  быть отчаянным.  Недавний  случай с Подвохом его многому научил …..
И Всеволод решил, не откладывая дело в долгий ящик, на днях организовать все так, чтобы Анна Андреевна обязательно услышала его творение. Или, хотя бы, прочла. С этими смелыми, но  благими намерениями он, наконец, под бой часов в гостиной, извещавших о наступлении шести утра, отдался во власть Морфея .


          Дамасская сирень или первая любовь  Екатерины Кирилловны

Первым гостем в доме гранддамы в новом году оказался мужчина. Причем, незваный,  как и полагается по примете,  чтобы все в наступившем было хорошо. Это был посыльный из цветочного магазина – он доставил специальным образом упакованный букет из роз из дамасской сирени и коробку конфет. В букете недоумевающая Анна Андреевна нашла конверт с открыткой . То был рождественский привет из Италии от князя. Андрей Федорович сожалел, что не смог поздравить лично, так как находится не в России, желал благ и надеялся на скорую встречу.
-Смотри-ка, не забыл о тебе наш уездный  предводитель!-заметила Екатерина Кирилловна и  блаженно утонула лицом в букете.  Сиреневый запах быстро распространился в теплой комнате,  и так повеяло весной, что у Анночки  закружилась голова.
-Божественно пахнет!-восхитилась она. – Свежая сильная сирень в  январе! Это настоящее  рождественское чудо!!
 Анна знала, что сирень -   любимые цветы  бабушки. День рождения Екатерины Кирилловны приходился на пору её цветения, и на праздновании в честь «новорожденной» в комнатах всегда стояли огромные ароматные букеты.
-Бабушка, эту сирень  я поставлю в твою спальню, и не спорь со мною, - сказала Анна, зная, что Екатерина Кирилловна обязательно  будет протестовать . Так  и  вышло.
-Но ведь князь  прислал букет  тебе, - попыталась возразить гранддама, не в силах оторвать взгляда от цветов.
- А я знаю, как ты любишь сирень, и прошу доставить мне радость видеть её на твоем прикроватном столике. Для меня сирень – просто сирень и твой любимый цветок, а у  тебя с нею связано так много воспоминаний.
-А я думала, что для тебя сирень, по крайней мере, эта - привет от дражайшего Андрея Федоровича, - не приминула заметить  Екатерина Кирилловна . –Но раз так, то не откажусь!. -  Она обняла Анночку и с любовью посмотрела на неё. - Милая моя цыпочка, спасибо тебе, родная. И за сирень, и за внимание, а больше всего за твою чистую любовь, - на глазах гранддамы блеснули слезы искреннего светлого чувства.-Да, сирень мне мила и дорога . Хочешь, я тебе расскажу, почему?

 Гранддама   уже многое рассказывала внучке из своей жизни, но были  в кладовой её памяти и нераскрытые странички, которые  постепенно извлекались на свет Божий, отряхивались от пыли десятилетий и становились достоянием внучкиной благодарной памяти.

 Анна,  кивнув, тут же уселась подле бабушки. Самыми дорогими минутами в её жизни было такое вот единение их душ. Рассказы Екатерины Кирилловны настолько волновали её, что, казалось, никакого более сильного чувства в её жизни не было, чем при слушании их.
 
- Когда мне было еще меньше лет, чем тебе, и мы жили в имении ,  случилось так, что я очень понравилась одному нашему соседу. Звали его Петр Львов.  Видов на альянс  никаких : слишком неравное положение было у наших семейств. ( Так дипломатично гранддама завуалировала мысль о том, что сосед был намного беднее и менее знатен, нежели её княжеский род.) За мной уже тогда ухаживало несколько молодых господ, и родителям предстояло сделать выбор жениха. Понятно, что юный воздыхатель мой в число  претендентов, с их точки зрения, не входил. Но он , тем не менее, абсолютно без  шансов, продолжал ухаживать наравне с  другими. Нравился ли он мне тогда больше остальных ? Будучи честна сама с собою, теперь, с высоты прожитых лет, признаюсь – вряд  ли…Для меня все мои кавалеры были, что называется, едины: только  один симпатичнее, другой мужественнее,третий умнее, четвертый галантнее.Предпочтения не отдавала никому.   А  Петр – тот, наверное,  настойчивее. Глаза на него раскрыла мне моя гувернантка. Она говорила, что  Львов  влюблен без памяти и ради меня готов на любой поступок. Так, наверное,  и было. Несмотря на то, что наша  усадьба хорошо охранялась, и по ночам с цепи спускали нескольких злобных сторожевых собак, он каким-то чудом умудрялся забрасывать букеты сирени на балкон моей спальни… И в них всегда были вложены записочки со стихами… Предполагаю, что он сам их и сочинял.
-А что было в стихах? – спросила Анна, которую бабушкин рассказ увлек чрезвычайно. – Ты помнишь хоть один?
-Стыдно признаться, но не помню: много лет прошло. Помню только, что все они были по-французски и о любви… Но это и понятно.
Анна,  слушая  и, как всегда , симпатизируя бабушке,  вдруг поймала себя на мысли, что ей очень жаль молодого человека, который сочинял стихи для любимой и   пренебрегал своей безопасностью, чтобы оказаться под её балконом, а та, ради которой все это проделывалось, даже не запомнила этих стихов… Значит, не любила...
Анна ничего не сказала , но Екатерина Кирилловна каким-то образом удловила её мимолетное настроение и сказала  грустно:
- Знаешь, милая, в молодости мы не умеем  ценить настоящую  родственную душу. Предпочитаем показное и поверхностное, а главного, чистого и искреннего не видим. И потом жизнь наказывает нас за это личным опытом и, порой, достаточно жестоко.  И еще: хорошо, когда чувства взаимны. Но так бывает редко. Даже в браке чаще всего один любит, а другой позволяет себя любить. Кто знает, может быть, я и позволила бы Петру любить меня, и была бы с ним счастлива, будучи любимой, а не любящей… Как знать? Но твердо знаю, что я его  не любила.
- А кого же ты любила тогда, бабушка?
- Милая моя цыпочка, мне тогда  только исполнилось шестнадцать… Я любила играть в куклы , а романы читать не любила. Любила вышивать шелком и гарусом, любила бегать в горелки, танцевать и ездить верхом.  Любила ли я кого-то из моих кавалеров? Наверное, - нет. Пора не пришла. Да и не моя забота была любить. Порядки были иные в те времена. Родители сами выбрали мне жениха  - того, кто показался им достойнее других. Им стал твой дедушка. Мы были обручены  и вскоре обвенчались. –Только не знаю, кто кого в этом браке любил,  а кто позволял себя любить,- грустно улыбнулась Екатерина Кирилловна. Но прожили мы с моим мужем достойную жизнь. Ни его,ни меня не в чем упрекнуть…
-А как сложилась жизнь Львова?
Воевал  в турецкую, потом женился, приезжал в имение к родителям, когда у него уже две маленькие дочки были.  Я видела их – очень на него похожи.
-Он был красивым?
-Да нет, обыкновенный , - Екатерина Кирилловна пожала плечами и  задумалась. – Душа у него красивая была, - задумчиво проговорила она. – Да что я рассказываю, - встрепенулась она,- пойдем, я тебе покажу, у меня дагерротип его есть.
- Фотография? –удивилась Анна. –Как же ты, замужем за дедом, хранила фотографию поклонника?
-А я не хранила. Она еще до моей свадьбы была припрятана дома, в имении. Да я и не помнила о ней. А прошлым летом, просматривая старые вещи в нашем доме, нашла сундук  , в котором лежало то из моего приданого, что не пригодилось после  свадьбы, и там, на дне, под старинными французскими и голландскими  кружевными скатертями, которые тогда были, кажется, не в моде, а теперь им цены нет,  - так вот, под ними я нашла свои старый девичий альбом, и в нем несколько дагерротипов кавалеров. Среди них – и Петр Львов. Пойдем, я тебе покажу. – С этими словами гранддама легко поднялась с дивана и увлекла  Анну в холл,  где , в  темной глубине подлестничного пространства, стоял черный кованый старинный, начала века сундук. Его  гранддама привезла из уезда с массой других полезных вещей для обустройства  их с Анночкой нового дома.