О фильме Бердмен

О фильме "Бердмен"

  «БЕРДМЕН»
«Birdman» (or «The Unexpected Virtue of Ignorance»)
Режиссер – Алехандро Гонсалес Иньярриту, 2014 г.

   Риггана Томсона когда-то в детстве похвалил знаменитый писатель Раймонд Карвер. Посмотрев школьный  спектакль с участием нашего героя, Карвер оставил ему автограф на коктейльной салфетке: «Спасибо за честную игру».
   Ригган вырос и стал актером, и не просто актером, а голливудской звездой – исполнителем роли Бердмена в супергеройском блокбастере. Но ему этого мало. Он хочет честной игры, он хочет попробовать себя в настоящем искусстве. А настоящее искусство требует жертв («Карвер расплачивался за каждую страницу своей печенью...»).

   Ригган сам адаптирует для сцены сложный рассказ Раймонда Карвера «О чем мы говорим, когда говорим о любви», сам берется за постановку этой пьесы на Бродвее и сам играет одну из главных ролей.
   Он максимально высоко задрал для себя планку и теперь боится провала.
   Никто не верит в успех его рискованной затеи, ведь театралы и критики смотрят свысока на киношных знаменитостей, считают их клоунами и невежественными дилетантами («вы... не имеющие школы, не искушенные...»).   
   Кто поможет Риггану?

   Бердмен – это человек-птица. Каких мы знаем крылатых людей? Ангелы, демоны... ну еще, пожалуй, Икар. Впрочем, Икар летал на искусственных крыльях. У киноактеров могут быть «искусственные крылья», но в театре нужно «летать» по-настоящему.
   Кто научит нашего героя «летать по-настоящему»?

   В труппе появляется новый член команды – Майк Шайнер /Mike Shiner/. Его появление было подобно чуду – стоило продюсеру Джейку сказать, что актер мечты сам в дверь не постучит, как тут же раздается стук в дверь, и Лесли сообщает, что Шайнер не прочь принять участие в их постановке.
   С его приходом все меняется, и для всех начинается «честная игра».
   Кто же он, этот удивительный мастер, повелитель Бродвея?

   «Shiner» по-английски означает «фингал» (синяк, фонарь под глазом), и синяков Шайнеру достанется от Риггана немало.
   Однако, корень у этого слова – «shine», что значит «сиять». Кто он, этот «Сияющий», ангел-спаситель? У него даже имя архангельское – «Майкл».
   Впрочем, демон тоже был когда-то сияющим ангелом Люцифером, пока не пал с небес...
   У Майка Шайнера на левой(!) лопатке  татуировка: четыре змеи, кусающие друг друга за хвост, образуют двойной знак «бесконечность» (по горизонтали и... по вертикали). Он знает прошлое – знает всех великих предшественников, которые стояли до него на этой сцене...
   Истинные артисты – они и святые, и грешники. Поэтому церковь никогда особо не жаловала искусство – там ангелов трудно отличить от демонов. Крылатая братия всегда в движении по вертикали: то падают, то взлетают...

   Напротив театра, где работают наши герои, мы видим огромную афишу – «PHANTOM».
   Эта афиша – словно вызов дерзкому дилетанту  Риггану, ведь «Phantom of The Opera» – самая успешная и самая знаменитая постановка на Бродвее – мюзикл об «Ангеле Музыки» («Angel of Music»), обитающем в подземельях парижской оперы. Тот Фантом /Призрак оперы/ все знал о тонкостях  искусства и как демон держал в страхе свою труппу.
   В сцене встречи Шайнера с дочерью Риггана на балконе театра, слово «PHANTOM» и плакат со знаменитой белой маской Призрака хорошо видны. Да и сама встреча Майка и Сэм напоминает сцену из мюзикла: мастер и его ученица...
   Знающий все о вечности, Шайнер мечтает только об одном – снова увидеть мир глазами юной Сэм. Она предлагает ему сыграть в игру «правда или желание» /«truth or dare»/, и он всегда выбирает правду. Ведь только правда и честная игра на сцене позволяют ему жить, позволяют снова взлетать в те небеса, откуда пал когда-то Сияющий...
   Сэм в игре всегда выбирает «желание», и Шайнер испытывает ее, загадывая дерзкие задачки – например, плюнуть на голову прохожего. Сэм исполняет желание, и Майк видит, что она – истинная дочь своего отца. Такая же отчаянная и дерзкая, готовая падать и взлетать высоко (в отличие от робкой жалкой Лесли).
   На левом плече у Сэм татуировка: из черного перышка (Бердмена?) вылетают живые птицы...

   Риггану никогда не хватало времени на дочь.
   В начале фильма она похожа на  сиротливого закомплексованного подростка в дырявых колготках. Девушка лечилась от наркомании, а теперь отец взял ее к себе в театр помощницей, чтобы вытащить с того «дна» на которое она «пала». Взаимопонимания между ними нет. Сэм не верит в успех постановки и не уважает отца. В начале фильма он просит ее купить цветы, которые хорошо пахнут («любые, только не розы»), но она все равно покупает розы, которые отец терпеть не может. Такая вот семья у нашего героя.

   До прихода Майка репетиции не внушали Риггану оптимизма. Сам он играет Эдди, главного героя, который несколько раз пытался покончить с собой («...он выстрелил себе в рот и не попал»). С приходом Шайнера у всех появляется надежда на успех.
   Перед премьерой им нужно провести три прогона — три предпоказа со зрителями.
   
   Первый прогон оборачивается скандалом: Шайнер, взбешенный тем, что настоящий джин заменили на сцене водой, разносит декорации. Риггану, который тоже сорвался на сцене, произошедшее кажется катастрофой и самоубийством, он хочет все бросить и отменить следующий предпоказ. Но... оказалось, что публика в восторге, да и Шайнер им доволен («Ты был на высоте, амиго!»). 
   На втором прогоне настоящим был не только джин. Зрители увидели Майка в постельной сцене с оттопыренными кальсонами... Но публика в восторге и от постельной сцены и от пьесы, зрители не скупятся на овации... Однако, Ригган за кулисами снова дерется с Шайнером, теперь из-за интервью в газете, и просит Джейка отменить третий предпоказ...
   На третьем прогоне, во время короткого перерыва, наш герой, увидевший как его дочь целуется с Майком за кулисами, выходит на улицу в халате, чтобы покурить и успокоиться. Однако, халат защемило дверью, и он вынужден бежать в одних плавках через Таймс-сквер под улюлюканье толпы («Это Бердмен!»). Произошедшее снова кажется ему катастрофой и самоубийством. Но... оказалось, что публика, принявшая его оригинальное появление на сцене за театральный прием, снова в полном восторге. Даже дочь высоко оценила «находку». А ролик с его «пробегом через площадь» собрал 1.5 млн. просмотров за два часа — неплохой пиар перед премьерой!
   
   То, что кажется Ригану крахом, падением и самоубийством, в конечном итоге оборачивается для него  взлетом! Разве не чудо?
   Но впереди главное испытание — премьера.

   В баре наш герой случайно встречает «ведьму» из «Нью-Йорк Таймс» — Табиту Дикинсон, театрального критика. Даже ее имя похоже на слово «табу», она презирает киношных актеров, которые пытаются покорять Бродвей, и обещает уничтожить Риггана с его пьесой. Наш герой, пытаясь доказать свою состоятельность, показывает ей драгоценную салфетку с похвалой великого Раймонда Карвера, но Табита ничего не хочет видеть.
   Она и рецензии-то пишет даже не ходя по театрам и не просматривая постановки. Просто навешивает ярлыки.
   Ригган приходит в ярость и, не сдержавшись, высказывает критикессе все что думает о ней прямо в лицо...
   Теперь надежды нет, это конец, это самоубийство. Мы видим, как он уходит из бара в отчаянии, даже не забрав со стола свою заветную салфетку с автографом. Зачем? Ведь для него теперь все кончено...
 
   Наш герой, совершенно потерянный, бредет по Бродвею, заходит в бары, чтоб напиться. Там яркие огни, там актеры, репетирующие прямо на улице... Неужели ему и вправду нет места в мире театра, в мире настоящего искусства?
   Он проводит ночь на Бродвее, как бомж-неудачник, а утром его пробуждает голос Бердмена и зовет  назад, в Голливуд: «...Ты вновь засияешь на экранах, ты — божество, тебе подвластна даже гравитация! Давай вернемся и сделаем что хотим — пламя, жертва, Икар! Ты сможешь, ты — Бердмен!».
   Обычно так выглядят сцены дьявольского искушения («...берет Его диавол в святый город и поставляет Его на крыле храма...» Матф. 4:5). Ригган поднимается все выше и выше в своих раздумьях, и неожиданно обнаруживает себя уже стоящим на парапете высокого дома. Снизу доносятся испуганные возгласы прохожих. Они видят в нем человека, готового совершить самоубийство... Отказ от мечты, возвращение к образу Бердмена — вот настоящее самоубийство для Риггана Томсона.
   Какая-то домохозяйка, развешивающая белье на соседней крыше, в сердцах высказывает ему все, что она думает про киношников («поубивала бы вас...»). Народ-то не дурак, его не обманешь супергеройской дребеденью...

   Какой-то мужчина, оказавшийся рядом, помогает Риггану спуститься с парапета. «Вы знаете, куда идти?» — спрашивает он. Наш герой задумывается на мгновение, и вдруг понимает, что он должен сделать. Если самоубийство, то лучше уж на сцене!
   Он мысленно бросается с крыши вниз головой, пролетает над городом, разглядывая сверху улицы, а потом устремляется ввысь, к Солнцу, словно Икар. Он пойдет до конца, он достигнет Солнца, ведь он хочет быть любимым, а «любовь это Абсолют»!
   Ригган снова «летит» туда, куда всю жизнь стремился — к своему театру. (На самом деле он, конечно же, приехал туда на такси — мы видим как за ним бежит водитель: «Вы не заплатили...»).
   Наш герой готов к премьере!

   Премьера. После первого акта зрители в восторге, гримерка Риггана заставлена цветами. Такие цветы он любит, даже если это розы. В антракте к нему заходит бывшая жена Сильвия, и Ригган признается ей в любви, вспоминая всю их совместную бурную жизнь. Ему скоро играть финал пьесы. По-настоящему.
   Он жалеет, что снимал появление Сэм на пленку, потому что пропустил из-за этого главное — свои живые эмоции. Вот чем театр лучше кино — там живые эмоции...
   
   Риггана зовут на сцену. Он не берет мешочек с искусственной кровью. Зачем? Его пистолет заряжен. Он настроен решительно, он все сделает по-настоящему!
   В театре все по-настоящему. Нам весь фильм показывают настоящее закулисье — коридоры, лестницы, колосники... Музыка тоже звучит настоящая, в исполнении барабанщика, которого мы можем видеть.
   Первый раз этот уличный барабанщик попался нам на глаза, когда Ригган и Шайнер после первого предпоказа шли по Бродвею и спорили об искусстве. Наш герой тогда кинул музыканту монетку. В финале мы этого барабанщика видим опять. Он настоящий.
   В кино где-то за кадром всегда звучит музыка. Пока Бердмен искушал нашего героя, мы слышали «эпичный саундтрек». Однако, вернувшись в театр, Ригган решительно командует: «Музыка стоп!» и щелкает пальцами. Это Бродвей, здесь царствуют живые звуки!
   Хотя, когда Лесли в гримерке лжет Риггану из жалости, тоже звучит музыка. Ложь — она и в театре ложь.

   И вот финал. Выстрел. Занавес. Публика аплодирует стоя...
   Табита Дикинсон, которая все-таки присутствовала на премьере, встает и уходит. Она и не пришла бы, да Ригган своей отповедью в баре так ее «встряхнул», что влиятельная критикесса, видимо, не решилась писать о нем вслепую. А он-то считал свою выходку в баре самоубийством... Оказалось наоборот. Табита, посмотрев спектакль, написала о нем хвалебную статью в «Нью-Йорк Таймс» под названием «The Unexpected Virtue of Ignorance» /Неожиданные сверхспособности дилетанта/.
   В статье она высоко оценила «супер-реализм», «изобретенный» Ригганом, которого всегда считала невежественным самозванцем, лишенным каких-либо достоинств. «Пролилась кровь... живая, свежая кровь...» Видимо, это еще и вызов нашему герою: «Теперь попробуй, повтори!». Ведьма из «Нью-Йорк Таймс» может ведь уничтожить и хвалебной статьей...

   Ригган после неудачного самоубийства остался жив, он только отстрелил себе нос. Теперь у него протез-клюв, как у настоящей птицы.
   Продюсер Джейк счастлив («Эта пьеса будет идти вечно! Она покорит Лондон и Париж...»).
   Ригган победил и на этом поле — на поле театра. Его искуситель Бердмен теперь смирненько сидит на унитазе и помалкивает. На лице нашего героя уже другая маска — белая (из бинтов). Белая маска мастера, великого мастера театра! Как у Призрака оперы. Он легко повторит свой успех, он покорит и Лондон и Париж! Ведь наш Ригган уже умеет летать по настоящему, он понял, с чего начинается полет. Поэтому он смело открывает окно и прыгает вниз. А Сэм следит за его падением с последующим взлетом и улыбается.
   Она наконец-то принесла отцу цветы, которые пахнут (сирень). Она зауважала отца, она включила его в свой мир, создала ему аккаунт в соцсетях. И бывшая жена уже не отходит от его больничной койки... Наш герой ведь хотел быть любимым, как и Раймонд Карвер («...to call myself beloved») вот и выходит, что у фильма полный хэппи-энд. 
   
   Нам в начале и в конце фильма показывают две картинки — медузу, гниющую на берегу, и метеор в небе. В начале фильма метеор, видимо, символизирует павшую с неба звезду, ведь наш герой — бывшая звезда Голливуда, уже погасшая. Ригган чувствует в себе скрытые актерские «сверхспособности», он знает, что способен на большее, чем примитивная роль в плаще (эти его способности метафорически показаны как левитация и телекинез).
   Постер с Бердменом висит у него на стене и напоминает о прошлой славе. Голос Бердмена — это внутренний голос Риггана, его «mental formation», убеждающий снова вернуться на легкий путь достижения популярности.
   Есть, на свете гении, которые с одинаковой легкостью покоряли и кино и театр. Мартин Макдонах, например. Писал знаменитые пьесы для Бродвея, а потом снял великий фильм про карликов (хотя, «их больше нельзя называть карликами»)...
   Когда-то Ригган, после ссоры с женой, хотел совершить самоубийство, зашел в море, чтобы утопиться, но выскочил обратно на берег, ужаленный медузой. В общем, «обгорел на Солнце», не долетев до него... И, наверное, понял, что уж лучше разок промчаться по небу яркой кометой, чем долго гнить на берегу.
   Впрочем, медузы здесь играют роль... ангелов, которые спасли нашего героя от смерти. Ибо сказано: «Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею».
   Бог не даст свершиться самоубийству, если видит «честную игру». Промахнется даже тот, кто целился наверняка («...он выстрелил себе в рот и не попал»). Не погибнет окончательно даже Люцифер. Потому что «когда кто-то тебя любит, он не пытается тебя убить».