Книга крыло ангела

               



МИХАИЛ ГОГОЛЕВ















КРЫЛО АНГЕЛА


(Рассказы и повесть)

















 Москва
2014г.


УДК  821.161.1–31
ББК  84 (2Рос=Рус)6–44
Я30




От автора:
У каждого есть ангел! У кого–то силь-ный, у кого–то не очень, но тем не менее тоже помогает. Однако ему бывает трудно, если мы ведем себя безалаберно. Давайте всегда помнить о его защите – и уже тем ему помогать. Вдвоем нам будет легче спра-виться с перипетиями судьбы. И тогда он обережет нас от ссор с близкими и люби-мыми, от необдуманных и подлых поступ-ков, от обмана и предательства. Он по-шлет нам вещие сны, чтоб мы приготови-лись к будущему. Он своим невидимым при-сутствием будет охранять нас темными ночами, он сильными крыльями разгонит тучи, чтоб солнце и радость осветили нас, и мы снова полюбили бы этот мир.
Ангел есть и у нашей России. Но это очень мощный ангел – наверняка, это сам архангел Гавриил. Только он мог спасти Россию, когда она попала в паучью сеть под-ручных сатаны Ленина и Маркса с их бесе-нятами Троцким, Свердловым, Урицким и другими… Он дал нам победу над Гитлером в Великой Отечественной. Это он Георгий–Победоносец всегда дает нам силы, когда России угрожают враги как внутренние, так и внешние. С ним мы непобедимы!






ISBN 987–5–9902989–3–5            © Гоголев М.Н.,  2014




ЖЕРТВА
Мама дала первокласснику Богдану деньги, чтоб сходил в магазин и купил конфет. Богдан взял красную купюру в десять гривен в маленькие ручонки, растянул ее и внимательно осмотрел. Увидев строгого гордели-вого дядю с отвислыми усами, в блестящем камзоле, спросил: «Это кто здесь?» – «Да какой–то исторический персонаж из древности…» – сказала уклончиво мама – она, конечно, знала, кто это, но не хотела говорить сы-ну. Отец, услышавший разговор, важно заявил: «Это Мазепа! Наш украинский Гетман!» – «Кто такой гет-ман?» – поинтересовался Богдан. «Вождь типа царя!» – «А когда он жил?»  –  сын знал, что ни гетманов, ни ца-рей давно нет, а есть президент – неприятный пухлоще-кий и толстогубый дядька, которого часто показывают по телевизору. «Да уж лет триста назад. Давно», – отве-тил отец. «Почему его тогда здесь нарисовали?» – по-любопытствовал сын. «Герой он был. Сражался за сво-боду Украины», – отец горделиво оттопырил толстые губы. «А кто на нее нападал?» – Богдан был любозна-тельный мальчик. «Русский царь Петр 1». – «Зачем нападал?» – «Подчинить себе хотел наши богатые пло-дородные земли». Тут мать сухо заявила: «Не слушай отца – Мазепа хотел отдать наши земли полякам, а Петр 1 не дал это сделать». Отец рассмеялся: «Ну это так лживая русская пропаганда говорит». Мать поясни-ла: «Лучше его был Богдан Хмельницкий. Он был за дружбу с Россией». Отец заявил: «Предатель он укра-инского народа, сдал Украину в руки московскому ца-рю! А тот его обманул!» – «Чем же он обманул?» – спросила мать. «Лишил Украину независимости». – «А что царю было делать, если Запорожская сечь, как хит-рая женщина легкого поведения, хотела гулять то со шведским королем, то с польским, то с крымским ха-ном, то даже с турецким султаном. А потом побитая ползла к русскому царю», – сказала мать, которая за-кончила исторический факультет педагогического ин-ститута, разбиралась в истории, но в школе последние годы не работала, так как ее, носительницу неприемле-мых для нынешней власти взглядов о вековой дружбе украинцев с русскими, из школы, выжили.
Богдан глядел голубыми глазенками то на мать, то на отца и мало чего понимал в их споре. Они уже пере-стали замечать его и доказывали, махая руками, друг другу то, что могло других бы разлучить, но их не раз-лучало, так как очень любили друг друга русская брю-нетка и пышноусый украинец.
Богдану захотелось скорее побежать в магазин и ку-пить конфет, и когда он через несколько минут получил от продавщицы в магазине, что располагался в сосед-нем доме целлофановый пакет с ними, то почему–то поверил, что это Гетман Мазепа их подарил, и был ему благодарен за столь сладкий ароматный пода-рок…Побольше бы таких Мазеп на красных гривнах, то и конфет любимых будет больше, а также мороженого в вафельных стаканчиках, и халвы, и бананов.
Когда ему на следующий день мама дала синюю пя-тигривновую купюру (с совсем несимпатичным и ка-ким–то растерянным Богданом Хмельницким) купить карандаши, он недовольно поморщился: ведь Хмель-ницкий был в два раза дешевле Мазепы!
*** 
В пятый класс, где учился Богдан, пришла на класс-ный урок светлая худощавая женщина с круглыми, как у совы, и какими–то дикими темными глазами. Учитель-ница детям сказала, что это депутат Верховной Рады, общественный деятель Елена Фарион. Богдан смотрел на нее с удивлением, ибо заинтересовался происхожде-нием странной фамилии. Когда женщина с хитрой улы-бочкой лисьей спросила, есть ли к ней вопросы, Богдан поднял руку: «Почему у вас такая странная фамилия?» – «В каком смысле?» – удивилась она. «Фараон, – за-явил Богдан. – Вы что, родственница египетских фарао-нов?» – Про фараонов Богдан много знал. Знал, что они похоронены в огромных пирамидах с большими сокро-вищами, в золотых саркофагах, и мечтал в будущем по-ехать в Египет и найти такую мумию. Американские фильмы–ужасов про мумий, который вдруг оживают в наше время и выходят из темных страшных склепов, обмотанные бинтами, были его любимыми.
Женщина благодушно рассмеялась: «Не фараон, а Фарион, но ты прав, я считаю, что это одно и то же!» Она, живо поблескивая глазами, энергично размахивая руками, стала рассказывать: «Так как украинский народ самый древний из всех народов на земле, то, конечно, это наши предки основали Древний Египет с его вели-кой культурой. Посмотрите на меня!» – женщина по-вернулась в профиль к классу, слегка откинула назад голову на длинной шее и воскликнула: «Видите, на кого похожа? Видите? – а так как ученики растерянно мол-чали, то подсказала: – На египетскую царицу, жену фа-раона красавицу Нефертити!» Она хвастливо провела по своему горбатому носу и пухлым губам рукой. За-явила: – Один к одному. Это была самая красивая жен-щина на земле! Потом от нее уже произошла другая красивая женщина – Клеопатра! Слышали про такую египетскую царицу, в которую был влюблен сам Юлий Цезарь – император Древнего Рима? Так что через него украинцы родственны римлянам». Женщина вдруг за-стыла от восхищения собой и мыслями, что бродят в маленькой голове… «А где в то время были русские?» – спросил мальчик Саша – сосед Богдана. «Русские? – с пренебрежением воскликнула Фарион. – Они жили в холодной сибирской тайге, в берлогах рядом со злыми медведями! Грязные, лохматые, оборванные, некуль-турные». Сашка насупился обиженно: «Я слышал, мы с украинцами родственники – славяне!» Фарион фыркну-ла возмущенно: «Кто тебе сказал такую ложь? Русские – это почти что подлые татары…» – «Разве мы все не вышли из государства «Киевская Русь?» – продолжил Сашка. «Это русские придумали про Русь, чтоб прима-заться к нашему древнему народу. А мы настолько древние, что знаменитый полководец Македонский и даже…– здесь глаза у женщины стали огромными и за-горелись будто угольки: – Иисус Христос был украин-цем…» У классной руководительницы, Валентины Пет-ровны, что сидела с краю преподавательского стола, аж челюсть отвисла от удивления…
Далее гостья воскликнула: «Вот как тебя зовут?» – «Саша!» – ответил коренастый сосед Богдана. «Ты называй себя Сашко! Послушай, как красиво звучит: Сашко! – она долго тянула «о», сделав губы трубочкой. Потом она спросила девочку с соседней с Богданом парты: «А ты кто?» – «Я – Маша… – ответила та. «Фу, как некрасиво – почти что каша. Ты называй себя Ма-рийка! Это красивей звучит!» Когда она узнала, что рослого любознательного мальчика зовут Богдан, то воскликнула: «Какое замечательное имя! Вот так надо называть всех украинских мальчиков!» – и она поглади-ла его суховатой ладошкой по русой голове. Богдану стало приятно, словно его погладила красивая женщина древнего мира Нефертити, портрет которой он видел на репродукции, что висела у матери в спальне – там была изображена большеглазая милая женщина с золотой ко-роной на голове. Правда, Богдану казалось, что мама на нее походит гораздо больше.
***         
Богдан сидел на лекции в институте, когда в дверь заглянул старшекурсник и азартно крикнул: «Все на майдан! Ректор велел всем идти!» В аудитории сразу возникло оживление – кому хочется сидеть в душном тесном помещении и зубрить формулы, когда в Киеве происходят грандиозные события, когда возбужденная толпа сражается с милицией и ничего не боится!! Кида-ется в нее камнями и брусчаткой, бутылками с зажига-тельной смесью, которые вспыхивают факелами на ми-лицейских, сжигая им  волосы и одежду! Богдан знал, что некоторые студенты давно туда ходят и получают за это прилично от организаторов «майдана» долларами – по крайней мере, на полученные за сутки деньги мож-но пригласить любимую девушку в ресторан.
Когда студенты с готовностью вскочили, растерян-ная преподавательница математики Эмма Валерьевна, полногрудая брюнетка–еврейка, заявила: «Куда вы? Я никого не отпускала! У нас есть курс, который необхо-димо пойти…» – «Подумаешь, математика, – закричал вдруг Богдан, которому этот скучный предмет никогда не нравился. – Тут революция! Будем президента, жир-ного кота–ворюгу Януковича, штурмовать!» Эмма Ва-лерьевна поморщилась: «Там бьется оппозиция за власть, а вам делать нечего! Они уже наш парламент превратили в клоунаду – не дают правительству рабо-тать, законы принимать: дерутся, водой обливаются». Богдан вознегодовал: «Я всегда знал, что евреи высту-пают против великой Украины! Хайль Гитлер! – он рез-ко поднял руку в жесте немецкого приветствия. – Слава Бандере! Героям Слава!» Эмма Валерьевна побледнела и инстинктивно съежилась. Ведь Бандеровские молод-чики, когда в начале Великой Отечественной войны немцы захватили Украину, начали убивать евреев – уничтожили более семидесяти тысяч, перед этим мно-гих изнасиловали, ограбили, среди убитых были ее ба-бушка и дед… «Идите, – прошептала она обреченно, – если ректор разрешил!»
И толпа студентов кинулась на улицу, где уже стоя-ло несколько сотен человек. Разломав по пути штакет-ник вокруг школьного садика и вооружившись этими досками, они кинулись, веселые, в центр Киева… 
***
Вечером Богдан пришел домой возбужденный и восторженный. От одежды пахло бензином и вонючим дымом от автопокрышек, что жгли «майданщики», от-гораживаясь этим огнем от спецназа «Беркут». Это даже на телеэкране выглядело зрелищно и весело, ну а видеть действо наяву и даже участвовать в нем – вообще гран-диозно! Лицо у Богдана было перепачкано сажей и мас-лянистым раствором от «Коктейлей Молотова» – его там не только научили делать «коктейль» в бутылках, но и кидать в спецназ.
В прихожей мать испуганно воскликнула: «Ты где был?» – «На майдане!» – гордо ответил он. «Зачем туда пошел?» – «Каждый честный украинец должен быть там! Со своим народом!» – заявил он, чувствуя себя ге-роем. «Там разве народ? Там рвущиеся к власти банди-ты, фашисты, крикливые оппозиционеры!» – мать схва-тилась за сердце. «Вот не надо, – сухо заявил Богдан, – эту москальскую пропаганду вешать мне на уши. Тягнибок и Кличко все правильно говорят. О коррупции и воровстве в стране при нынешнем президенте». – «А кто на майдане тогда кричит: «Москалей и жидов на ножи?» Кто орет: «Кто не скачет – тот москаль?» Бог-дан, который сегодня вместе со всеми, аж до одури и сиплости в глотке, это орал, заявил сердито: «Правиль-но! Москали нам, великому древнему народу, всегда жить мешали! Пускай сваливают в свою Московию!» Мать посмотрела на него с жалостью и удивлением: «Это кому говоришь? Мне? Чтоб я, русская, уезжала отсюда? Своим деду и бабке, которые приехали из Рос-сии восстанавливать разрушенный в войну Днепрогэс, а потом восстанавливали лежащий в руинах Киев?» – у матери выступили слезы. Отец, который наблюдал за разговором молча и нахмуренно, вдруг жестко сказал: «Ты, сопляк, говори, да не заговаривайся!» Богдан такой реакции от отца не ожидал, ведь тот ранее поддерживал его. Он напыжился и ушел в свою комнату. Отец вдо-гонку крикнул: «Больше не пойдешь на этот гов…майдан! Прекрасный центр Киева весь превратили в помойку!»
Днем Богдан пошел якобы в институт, а сам опять подался на майдан, где, как ему казалось, был веселый карнавал, праздник…
***
На чердаке дома у окна, выходящего в сторону май-дана, который дымил и горел автомобильными по-крышками, с которого слышался шум барабанов – пу-стых железных бочек (по ним стучали деревянными ко-лотушками), сидели на корточках двое мужчин. Оба в черных вязаных масках с прорезями для глаз. Один держал винтовку с оптическим прицелом и ласково по-глаживал ствол. «Пора, – сказал второй хрипло. – Далее тянуть нечего! А то люди разойдутся. Надо пролить кровь! Вот тогда настоящая заварушка начнется!» – в голосе прозвучало злорадство. «В кого стрелять–то? В бабу или мужика?» – спросил тот, что с винтовкой. «Бабу–то было бы, конечно, предпочтительней, ее народу жальче будет. Но такие патриотичные бабы нам нужны – они будут скоро рожать новых героев Украи-ны! Так что лучше пацана: дескать, коварная власть де-тей убивает…»
Нацелив винтовку в окошко, стрелок стал выиски-вать в прицел парня – и вскоре нашел Богдана! Наивно-го, с кудрявым чубчиком, что выставлялся из–под чер-ной шапочки, – и нажал курок…Стрелок успел увидеть, как пуля попала парню в лоб, оставив кровавую дырку, и тот с удивлением в глазах повалился навзничь…
Счет «небесной сотне» был положен…
 
СЕРАЯ МЫШКА
Когда Кате исполнилось двенадцать, она осознала, что хочет быть на виду! Что это значило в ее понима-нии? Да то же что у многих девочек: быть певичкой или фотомоделью! Ходить в модной одежде по подиуму гордой и независимой, чтоб тысячи человек смотрели на нее с восхищением! И пусть говорят, что смотрят они якобы на красивую одежду, но ведь эта одежда на ее стройном теле, а не на картонном манекене! Ведь это ее фотографируют сотни фотокамер, ее снимают на те-лекамеры, ее тело и ее милая мордочка попадет потом на красочный журнал, на глянцевую обложку, и ее бу-дут разглядывать тысячи девчонок и завидовать, а мальчишки в нее влюбляться.
Катя с интересом смотрела по телевизору все кон-курсы фотомоделей, с тоской наблюдая, как длинноно-гие девицы идут, гордые от собственной красоты. Она с придыханием разглядывала фотографии фотомоделей в интернете, в гламурных журнальчиках, которые поку-пала очень редко, так как жила в небогатой семье с од-ной мамой и часто отказывалась даже от любимого эс-кимо, чтоб купить журнал, вырезать из него фотографии красотки и повесить на стену над своей кроватью…
Узнав, что в их городке открылась школа фотомо-делей, куда приглашались девочки старше двенадцати лет, она тотчас направилась туда. В здание, где прохо-дил кастинг, уже прибыли сотни девочек – кто–то прие-хал с родителями на красивой дорогой машине, кто–то пришел с бабушками и дедушками. Словом, с сопро-вождением, как на очень важное мероприятие, где ре-шается судьба дитяти. Взрослые были сосредоточены, нацелены на успех – в их лицах прямо–таки читалось, что они пойдут на все (дадут взятку, будут хвастаться своими должностями и знакомствами), чтоб пристроить дочку или внучку в фотомодели. А уж  сами–то девочки были настольно нарядны и ухожены, словно их здесь собираются выдавать замуж за знатных принцев или ко-роновать в принцессы!
Катя пришла одна, так как мама была на работе, да и вряд ли бы пошла с ней, и хотя тоже нарядилась в самое лучшее, но, увы, резко контрастировала с другими пре-тендентками своей убогостью.
Когда Катя вошла в кабинет, где сидели две ярко накрашенные моложавые женщины с холодными глаза-ми и один мужчина с аккуратной седенькой бородкой, у которого, наоборот, глазки были маслянистыми и улыб-ка слащавая, то сразу поняла, что ее не возьмут. Муж-чина скривил физиономию и буркнул: «Серая мышка», а женщина посмотрели на нее мрачно и исподлобья. Одна сурово и хрипловато сказала: «Девочка, ты не туда пришла…Модель должна быть рослой, красивой, яркой, а ты маленькая и невзрачная…» Других, как Катя уже знала, просили раздеться, пройтись перед жюри в ку-пальнике,  а ее сразу выпроводили.
Выскочив из кабинета со слезами, она кинулась на улицу. Забралась на безлюдном пустыре под кустик и долго рыдала, кляня свою никчемную жизнь. А когда пришла домой, то глянула на низкорослую мать, что готовила на кухне простую еду, и процедила: «Зачем меня такой родила?» – «Какой?» – растерялась мать. «Уродиной…» – фыркнула дочь. «Какая ты уродина? Руки и ноги на месте. Обычная девочка». – «Вот именно – обычная! У меня рост метр пятьдесят». – «А сколько нужно?» – Хотя бы метр семьдесят пять». – «Ну так вырастешь еще». – «Куда это я вырасту, если ты тоже метр с кепкой!» – сердито буркнула Катя. «А разве рост так важен? Фигурка у тебя ладненькая». – «Важен для фотомоделей!» Мать улыбнулась: «Теперь что, всем фотомоделями  в стране быть? Кто–то ведь и работать должен на производстве, детей рожать». Катя тяжко вздохнула, ушла в ванную и долго с досадой разгляды-вала свою худенькую невысокую фигурку в зеркало. Оставалось одно – попробовать стать певицей. Для них рост не столь важен: главное голос и умение на сцене держаться.
Катя пошла в вокальную студию в Центр Детского Творчества, где руководительница, толстенькая мило-видная женщина, ее прослушала, заставив спеть люби-мую песенку, а потом грустно покачала головой: «У тебя в голосе почти нет мелодичности». Это было правдой – из–за того, что Катя постоянно слушала со-временные песни по плейеру, наушник которого почти не вынимала из уха (даже засыпала с ним), кое–какие песенки она знала, но отрывочно. Она привыкла не петь, как это делают певцы и любящие песню люди, а лишь подпевать, а вернее мурлыкать вслед за певицей в плее-ре отрывочные фразы, да и то только под звучащую там ритмическую музыку, а вести сама мелодию, перепе-вать все музыкальные интонации была не способна. И хотя ее оставили в студии, чтобы заполнить необходи-мым количеством детей (чем больше их будет – тем больше зарплата у педагога), но педагог с ней почти не занималась. В студии уже давно имелись настоящие звездочки – талантливые девочки и мальчики, энергич-ные, яркие, держащиеся на сцене как настоящие арти-сты, их и приглашали выступать на всевозможные ме-роприятия и концерты, а Катю никуда не приглашали – даже в хоре руководительница велела ей лишь раскры-вать рот, чтоб не портить общее пение.
Помаявшись так два месяца, Катя ушла из студии и опять высказала претензии маме: «Почему ты не научи-ла меня петь?» – «Да я и сама не умею», – растерялась мать. «Вот именно, ты ничего не умеешь». – «Ну так не всем же петь. Кому–то и трудиться надо!» – ответила мать. Катя обозлилась: «Что ты все про работу! Жизнь разве в работе заключается?!» – «А в чем?» Катя нахохлилась: «Чтоб на тебя смотрели! Восхищались тобой». Мать пожала плечами: «Странная мысль! Про-сто живи и радуйся». – «Чему?» – заявила недовольно Катя и ушла в свою комнату. Мать больше не стала ее наставлять, подумав, что та, когда подрастет, выкинет из головы всю эту блажь.
Но Катя не выкидывала. Вскоре она подалась в мо-лодежное неформальное течение тех, кто одевался во все черное и любил могильные ужасы. У нее появилась подружка из соседнего класса, с которой они, выкрасив волосы в вороний цвет, подведя густо глаза темной ту-шью, а губы в синий цвет, ходили по школе с мрачным видом. Действительно, они отличались от многих школьниц и люди на них смотрели: кто с удивлением, кто с настороженностью, кто с осуждением. Кате со Светой только этого и надо! Ведь теперь они не как все, не затерялись среди серой и безликой толпы сверстниц.
Оказалось, «неформалов» в стране немало – они вы-кладывали свои снимки в интернет, видео о том, как прокалывают спицами щеки, уши, ноздри, режут ножа-ми вены на руках. Особенно ценились кровавые сцены на кладбище – дескать, мы ничего не боимся, не дер-жимся за эту жизнь. Вот и Катя со Светой как–то вече-ром забрались на городское кладбище и стали снимать себя на смартфон на могилах: то в обнимку с крестом, то верхом на памятнике как наездницы на лошади. Уви-дели могилку паренька пятнадцати лет, своего сверст-ника, с выгравированным на сером мраморе лицом – со светлыми кудряшками, миленького, может, в аварии автомобильной погибшего или от болезни какой. Стали целовать его холодный портрет прямо в губы, смеяться и фотографироваться, восклицали: «Привет, женишок! Как тебе лежится без нас? Выходи, мы тебя обнимем и согреем». Им почему–то было весело… Наконец, нашли памятник погибшим воинам–афганцам, разлег-лись на плитах, где были написаны золотом их имена, сняли штаны, в рот сунули по сигаретке и опять фото-графировались…
Когда они выложили фотографии в интернет, в ответ пришло множество комплиментов. «Какие смелые дев-чонки! Мы вас любим». «Так еще никто не снимался!». «Класс!» Читая восторженные комментарии, Катя со Светой удовлетворенно улыбались, сердечки полнились гордостью от того, что стали героями Интернета, что тысячи людей со всей страны их теперь знают. Восхи-щаются ими…
Но всегда хочется большего! «Надо снять смертель-ные пляски, – сказала однажды в порыве восторга Катя. – И выложить это видео в интернет! Вот будет слава!» – «Это как это?» – растерялась Света. «Я буду танцевать на краешке балкона, а ты заснимешь!» – заявила Катя. «Вдруг упадешь и разобьешься?» –  испугалась Света. «Нет, я же буду на втором этаже, даже если свалюсь – не страшно. Только сделаю вид, что разбилась. А потом встану!» – заявила Катя.
Они вышли на балкон Катиной квартиры. Катя вста-ла на бетонное, шириной сантиметров десять, огражде-ние, балансируя руками, стала поднимать ноги, словно гимнастка на «бревне». Света стала ее снимать на ви-део. «Только ты снимай и мое падение, если свалюсь!» – заявила Катя, представляя с удовлетворением, как много будет восторженных отзывов после просмотра этого видео…И вдруг действительно поскользнулась и полетела, кувыркаясь, вниз!
Света быстро спустилась к подъезду, сфотографи-ровала лежащую на асфальте недалеко от подъезда Ка-тю, у которой  изо рта вытекала струйка крови. Заявила: «Все, сняла. Вставай!» А Катя не двигалась. Она была мертва. Что она думала, когда ударившись о землю, а может, уже в падении, поняла, что совершила ужасное и непоправимое? Может, то, что, к сожалению, не прочи-тает восторженные комментарии о конце своей краткой жизни?


ЧТО ЖИЗНЬ?
Когда Грише исполнилось шестьдесят, он почти пе-рестал общаться с друзьями – не ездил с ними на ры-балку, не ходил на футбол болеть за местную команду и с неохотой отправлялся на чьи–либо Дни рождения, крестины и подобные мероприятия. Все стало скучно. Вскоре он переехал жить из города, где проработал до пенсии на химзаводе инженером, в небольшой дом в деревне, что достался от родителей. В квартире оставил жену с дочкой, что жила без мужа с ребенком. Он им, конечно, помогал, материально немножко, но приезжал в город редко, так как чувствовал, что родные не очень–то желают его видеть: ведь за мужчиной надо ухажи-вать, кормить его!
Живя в селе, он вдруг начал писать рассказы и по-нял, что это и есть настоящая жизнь! Он просыпался с удивительным ощущением праздника, напевал какую–нибудь песенку (повторяя раз по десять заводной куп-лет типа «Воскресенье – солнечный день! Пусть исчез-нет ссор наших тень!») и, позавтракав, садился скорее за компьютер, чтоб погрузиться в мир фантазии – со-зданных самим чувств и событий. В детстве он очень любил читать книжки о приключениях смелых героев в дальних заморских странах (об этом много писал его любимый автор Жуль Верн), потом читал фантастиче-ские книжки Герберта Уэллса и Александра Беляева о космических пришельцах, о путешествиях во времени и научных открытиях будущего. Но, увы. Давно прошли времена, когда восторгался вместе с героями этих про-изведений тайнами вселенной и возможностями челове-ческого мозга по разгадке тайн – жизнь его постепенно становилась все скучнее и однообразнее: надо было за-рабатывать квартиру, добиваться какой–никакой карье-ры на заводе, содержать семью – словом, все как у всех. Не заметил, как и жизнь прошла. И вот теперь свобо-да!!!
«Так, о чем же сегодня написать?» – спрашивал Гриша, опустив дрожащие от приятного нетерпения пальцы на клавиатуру компьютера, и начинал переби-рать в уме образы президентов стран, космонавтов, женщин, и детей. Десятки героев его фантазий мельте-шили в сознании. как рыбы в огромном аквариуме – яр-кие и разноцветные, большие и маленькие. И ему пред-стояло сачком любопытства выловить наиболее инте-ресную и загадочную на данный момент рыбину, поста-вить ее в смешную, грустную или трагическую ситуа-цию, влезть в ее мозг и пожить вместе с ней все перипе-тии ее жизни.
Удивительное это состояние – переселиться в чело-века иной специальности, чем он (например, в музыкан-та, певца или художника), иной веры (буддиста или христианина сектанта), человека другой расы (напри-мер, чернокожего африканца, живущего в хижине под пальмой на берегу океана). Ну а можно переместиться не в мужчину, что Грише привычно, а в женщину и ее специфическими глазами смотреть на мир, испытывать ее телом сексуальные фантазии. Какой огромный мир вдруг открылся ему, о котором он не подозревал! Вы-яснилось, что он, играя одну роль добропорядочного семьянина, отца и ответственного инженера–технолога, жил очень однообразно, без страстей! Он шел словно по начертанному кем–то заранее пути, не имея возмож-ности ничего подправить, изменить, куда–то свернуть, иначе окружающие будут недоумевать, осуждать его, начнутся конфликты в семье…
Подумав, Гриша решил сегодня переместиться в те-ло президента России, которому ныне тяжело справить-ся с экономическими и политическими проблемами в стране, и тем эту тяжесть и сложность управления огромной страной испытать на себе и, если получится, помочь России найти приемлемый выход из ситуации.
Только Гриша погрузился в образ президента, ощу-тил себя в его светлом большом кабинете в Кремле, в его спортивном теле, как раздался звонок на мобильник. Звонила давняя подруга, с которой он когда–то имел короткий роман – они вместе работали на заводе, она была не замужем, одна воспитывала сына, ну и, в об-щем–то, соблазнила его. Впрочем, он не сопротивлялся – любому мужику приятно, когда его еще кто–то любит кроме жены. Женщина она была моложавая, крепенькая, несмотря на свои пятьдесят пять. «Привет, – сказала она ласково. – Ты куда пропал? Не звонишь?» – «Семью в городе оставил. В деревню жить переехал. Знаешь же, что на пенсию вышел – теперь времени хватает заняться тем, что нравится». – «А ведь я тоже вышла недавно на пенсию! –  сказала она. – Поэтому тоже свободная». – «Поздравляю», – ответил он, оставив ее намек «о сво-боде» незамеченным. Но Нина была настойчива: «Надо встретиться. Ты один, я одна. Банька–то у тебя есть?» Гриша пробурчал: «Банька есть». – «Так я приеду?!» – не столько спросила Нина, сколько заявила как некую неотвратимость. «Ну приезжай…» –  ответил он, вспомнив, что с Ниной было хорошо и комфортно в по-стели, а значит, можно и повторить те мгновения.
Гриша сходил в магазин, купил свежего мяса на шашлык, нарезал на кусочки, замочил в маринаде, по-том затопил баню и пошел встречать Нину на автобус-ную остановку, куда два раза в день приходил автобус из города, до которого было сто километров. Светило солнце – и Нина появилась из автобуса в открытом цве-тастом сарафане, который подчеркивал все ее телесные округлости и прелести.
Выпив по бокалу красного самодельного (из вишни и малины) вина, они помылись в бане и стали готовить шашлыки. Ели во дворе, расположившись около дере-вянного стола на скамеечке, с которой открывался за-мечательный вид на лесистые холмы и озеро. Вечером они легли на широкую старую кровать – и получили весьма неплохой для их возраста секс. Хотя Грише при втором разе он показался несколько однообразным, ни-сколько не лучше, чем с женой.
Нина и ранее–то была балаболкой – могла говорить часами, но в былые времена при прежних кратких сви-даниях в его рабочем кабинете это Гришу не утомляло. Наоборот, радовало, что женщина заполняет возника-ющие паузы и создает бодрую атмосферу общения, но теперь это стало удивлять, а потом и раздражать. Нина готова была говорить всю ночь, вспоминая свою жизнь, любовные романы, но Гриша ее остановил: «Пора спать». – «А чего спать–то? Завтра же не на работу… – сказала она удивленно. – Мы же с тобой отныне сво-бодные люди!» На что Гриша заявил: «Голова все равно должна быть светлая».
Утром Нина проснулась очень рано, сварила кофе и, усевшись в кухне за стол с сигаретой, опять начала го-ворить. Она пила уже третью чашку подряд, пила мед-ленно, только пригубляя, поэтому кофе почти не убы-вало в чашке. Это питие можно было растянуть на не-сколько часов. Так же неторопливо, превратив это в не-кий ритуал, она изящно доставала сигарету из пачки, неторопливо закуривала и, откинув слегка голову, вы-пускала дым. Гриша не отказывал себе в кофе, но чашку выпивал в два глотка, ну а если уж закуривал иногда, то делал это быстро, глубокими затяжками, чтоб наку-риться и скорее заняться делом.
Они сидели за столом уже часа три. Гриша начал ерзать, вскакивать, ему хотелось погрузиться в удиви-тельный мир образов – вчера он не дописал рассказ о российском президенте, у которого как раз должна со-стояться встреча с главой США, где обсуждаются ми-ровые политические вопросы!
Наконец, Гриша решительно встал и, не сказав ни слова, пошел в комнату за компьютер. Через минуту приперлась раздосадованная Нина, положила руки ему на плечи и спросила: «Ты что, в интернет залез? В иг-рушки играешь?» Гриша обиделся за то, что восприни-мает его за азартного игромана–пацана, и суховато от-ветил: «Я рассказы начал писать!» Нина рассмеялась: «Рассказы? А не поздно в шестьдесят лет становиться известным писателем!» – «Я не собираюсь им стано-виться», – ответил он. Нина округлила глаза: «Что, ни гонорары, ни слава не нужны?» Гриша равнодушно по-жал плечами: «Нет!» – «Зачем тогда бумагу марать?» – «Я еще пока не марал – на компьютере пишу». Нина закурила и села за стол напротив Гриши, чтоб смотреть ему в глаза: «Понимаю, написал бы роман о своей жиз-ни, типа воспоминаний для потомков – это было бы ин-тересно». Вопрос, почему он не пишет нечто крупное, типа романа, которые сейчас более других жанров вос-требованы издателями, уже возникал у Гриши, а теперь он вдруг нашел на него ответ: «Сам себе я, к сожале-нию, не интересен – обычный трусливый мещанин. Да и вообще, вселяться в одних героев на долгие месяцы, а то и годы, пока пишешь роман – это скучно. А каждый рассказ – это новая жизнь, новый неожиданный герой!» Нина его не поняла и сказала скептически: «А время не жалко попусту терять?» На что Гриша спросил: «А сколько времени ты на курево тратишь и на кофе – тебе его не жалко?» Нина усмехнулась: «Так это же удоволь-ствие». Гриша расплылся в улыбке: «Писать – тоже удовольствие! Вообще ни с чем несравнимое!» – «Не верю, – заявила Нина. – Удовольствие должно быть те-лесным! Вот горячим березовым веничком прошелся по телу в бане, как сделали вчера, – это удовольствие! Ароматный шашлычок на язычок положили – тоже удо-вольствие. Ну а уж когда в постель легли – это вооб-ще…– Нина зажмурилась, вспоминая вчерашний день, а потом открыла резко глаза и заявила: – Давай еще баню истопим сегодня! Опять приготовим шашлык. Пошли», – и она, схватив Гришу за руку, решительно потянула во двор.
Человек услужливый, он поплелся за ней, набрал в сарае охапку дров и принес к железной печурке в пред-банник. Нина ходила рядом и бубнила: «После баньки можем в лес сходить по ягоды, по грибы. У тебя, я смотрю, тут рай – луга, леса кругом», – и она обвела рукой по горизонту.
Догадавшись, что Нина уезжать в город не собира-ется, а значит, изо дня в день будут повторяться бани, шашлыки, механический секс, Гриша озадаченно нахмурился, и словно чего–то вспомнив, воскликнул с досадой: «Боже! Мне же сегодня надо быть в городе! Кое–какие документы по поводу пенсии оформить. Да-вай я тебя отвезу». Нина напряглась: «Может, я тут останусь? Похозяйничаю, а ты к вечеру приедешь». Гриша грустно заметил: «Я даже не знаю, сколько при-дется прожить в городе. Побегать по организациям за документами надо дня три–четыре…» Нина печально вздохнула.
Гриша на своей подержанной иномарке увез Нину в город, до самого подъезда, чтоб наверняка знать, что зашла в свой дом. Потом развернулся и поехал обратно в деревню. Там быстренько сел за компьютер – и погру-зился в невероятно интересную политическую интригу, которой не было на самом деле, но которую он созда-вал как хозяин, как почти Господь–бог!
Через три дня раздался на мобильник звонок от Ни-ны, которая спросила, где Гриша находится и когда по-едет в село. Он ответил: «Извини, я еще в городе и не знаю, сколько здесь пробуду». Обычно он не врал, а те-перь сделал это легко, нисколько не стыдясь, и сам уди-вился этому…Через три дня Нина позвонила снова и, когда он ответил: «Я пока в городе!», сказала печально: «Не ври! Я звонила твоей жене, представилась твоей сотрудницей, и она сказала, что живешь в деревне без-вылазно уже целый месяц. Ты что не хочешь меня ви-деть?» Гриша покраснел, у него заныло в груди, ибо в общем–то Нина ему ничего плохого в жизни не сделала, наоборот развлекала. Он подавленно молчал, не зная, что сказать, а Нина выговаривала: «Ты стал сухарем! Заперся как монах, отгородился от жизни! Но если мо-нах молится Богу, то ты занимаешься непонятно чем…» Наконец–то Гриша выдавил: «А что такое жизнь?» – «Это радость, веселье, азарт!» – ответила, не задумыва-ясь, Нина. «А, по–моему, надо жить так, чтоб каждый день узнавать и испытывать что–то новое!» – «Вот, вот! А ты заперся в келье и даже милую женщину не хочешь видеть».
Гриша не стал ей говорить, что недавно вселился в великого римского императора Юлия Цезаря и прово-дил южные африканские ночи с прекраснейшей женщи-ной всех времен – Клеопатрой, а в дальнейшем надумал написать о том, как развлекается в постели, вдыхая сладковатые восточные благовония, с молодой египет-ской красавицей Нефертити. Ведь куда до них, до их ласк и прелестей, пожилой бабенке Нине!?» Он лишь сказал: «Я не сухарь! В моей душе кипят страсти, на какие не каждый способен. Вот вчера я перевоплотился в бесноватого Ленина во время Октябрьского переворо-та, а вскоре хочу написать о Сталине, у которого за-стрелилась жена, и он очень страдает. Там такие траге-дии!» Нина зло рассмеялась: «А в психушку не попа-дешь? Там немало Лениных и Сталиных. Сходи к пси-хиатру: может, у тебя уже шизофрения!?» – и резко от-ключила телефон. А Гриша вдруг с азартом подумал: «Это идея – вселиться в какого–нибудь психа! Там тоже  страсти кипят ой какие…»       
      
ДУРЕЛОМ
Перед поездкой на зимнюю Олимпиаду в Сочи аме-риканскую команду по бобслею пригласил к себе пред-ставитель компании спонсора. В США обычно не сама страна, как это делается, например, в России, оплачива-ет поездки спортсменов, их дорогую экипировку, тре-нировки, а богатая компания. Лыжников оплачивают производители лыж, конькобежцев – производители коньков. Когда седоватый худощавый мужчина пожелал команде завоевать золотые медали, мощный бейсболист Билл жестко ударил кулаком себе в грудь и прорычал азартно: «Мы этим русским задницы надерем!»
Когда стали расходиться после легкого ланча, муж-чина попросил Билла остаться «Хочешь немножко под-заработать?» – спросил он с улыбкой. «Почему бы нет?» – ответил Билл, чавкая жевательной резинкой. Казалось, его сильные квадратные челюсти не знают усталости. Вообще, он походил на крепенького кабан-чика, будучи с нагловатыми небольшими глазками, ма-ло похожими на человеческие, ибо в них не было ни со-страдания, ни сомнения, с пухленькими румяными щеч-ками, с мощными ягодицами. «Надо устроить несколько скандальчиков на олимпиаде», – сказал мужчина. «Подраться что ли с кем из русских парней?» – отклик-нулся с готовностью Билл. «Ну, подраться – это уж слишком… – поморщился мужчина. – А вот показать американскому обществу, как хреново организована Олимпиада, можно. Чтобы наш народ видел, что наша олимпиада, прошедшая в Ванкувере, была гораздо лучше… – и мужчина растолковал, что примерно нуж-но сделать Биллу, а потом добавил: – Все это будешь выкладывать в Твиттер, а уж мы растиражируем по га-зетам и журналам».
Вскоре Билл прилетел в Сочи, заселился с товари-щем по команде в номер и сразу стал искать, к чему придраться. Но придраться было не к чему – номер был просторный (гораздо просторней, чем в Ванкувере), чи-стенький, с отличным видом из окна на высокие снеж-ные горы, покрытые густыми лесами. Билл заглянул в туалет, подергал унитаз – тот был прикручен крепко, включил воду в душе – потекла без задержки и не ржа-вая. Тогда Билл со всего маху, словно прыгая в спор-тивный боб, бросился на кровать, надеясь, что разва-лится под его стокилограммовым телом, но кровать да-же не скрипнула. С досадой он подошел к окну и резко дернул штору – к его радости, гардина упала на пол. Довольно ухмыльнувшись, он вызвал тревожной кноп-кой горничную на этаже. Она пришла незамедлительно: молодая, услужливая – таких симпатичных в Америке было мало и поэтому товарищ Билла, увидев ее, обли-зал слюнявый язычок. «Что случилось?» – спросила она на ломанном английском. «Вот, – сердито указал Билл на гардину. – Отвалилась! Хотел штору открыть – а она упала мне на голову». – «Сейчас исправим!» – сказала женщина и через две минуты привела моложавого муж-чину с инструментами и со стремянкой. Пока она от-сутствовала, Билл быстренько заснял упавшую гардину на смартфон, отправил на свою страничку в интернете и написал язвительно: «Приключения начинаются. Теперь на лбу у меня шишка от гардины».
На следующий день он с утра пошел в душ. Мылся и думал, что еще пакостное сделать. Душ оторвать или кафель от стенки отбить? Но это было мелковато, без большого ущерба имуществу русских. А вот дверь вы-шибить – это да! Через минуту, надев крепкий ботинок, чтоб не повредить ногу, он резким ударом проломил дверь. Как и все, дверь была сделана по канадской тех-нологии (с утеплителем из картона внутри), и проло-мить ее было легко. Билл сделал еще два удара, чтоб расширить дыру, а потом на фоне дыры сфотографиро-вался на смартфон. «Ты чего это?» – спросил с недо-умением товарищ.  «Замок заклинило…» – соврал Билл, чтоб не посвящать товарища в свою миссию – вдруг тот начнет стыдить. «А меня не мог позвать? – спросил то-варищ. – Я бы вызвал плотника». – «Я думал, тебя дома нет», – отмахнулся Билл и опять вызвал горничную. Ко-гда Билл с товарищем вернулись после сытного завтра-ка в номер, на месте сломанной двери стояла уже но-венькая.
Вечером команда американских бобслеистов пошла погулять и спускалась на лифте на первый этаж. Билл вдруг начал резко прыгать, нажимать на все кнопки управления лифтом и колотить кулаком в дверь. «Ты чего? – спросил удивленно товарищ. – Застрянем же?» Действительно, вскоре лифт от резких прыжков остано-вился. Но прежде чем его починили, Билл успел сфото-графироваться в лифте с недовольной физиономией. Вскоре он выложил фотки в Твиттер с надписью: «И лифты здесь в России не работают…»
На каждую его реплику следовали сотни коммента-риев американцев. Едких, злых, насмешливых. Один писал: «Мы так и знали, что эти русские ничего не уме-ют делать». Другой добавлял: «Ха–ха–ха! Русские опо-зорились!» Третий злорадствовал: «Скоро цивилизован-ный народ сбежит с этой олимпиады…» Было впечатле-ние, что банда тупоголовых подростков собралась подраться с другой бандой и перед этим всячески ее оскорбляла…
На следующий день, спустившись на электричке на побережье, Билл с затаенной физиономией прохаживал-ся по площади около огромного ледового стадиона. Подошел к высокому факелу, из которого вырывался олимпийский огонь. Обошел его, долго смотрел на ог-ненные языки и процедил: «Как бы добраться до газово-го вентиля, чтоб его перекрыть». Он стал искать внизу факела дверь, куда можно было войти… «Зачем это?» – растерялся товарищ. Билл фыркнул: «Да чтоб огонь по-гас. Вот позору–то русским будет, когда вдруг огонь погаснет! Это покажут все мировые телеканалы и за-явят, что с русскими нельзя иметь никаких дел!» – «Ты русским завидуешь, что ли?» – спросил ошарашено то-варищ. Билл брезгливо взглянул на него. Потом глянул на счастливую разноцветную толпу людей приехавших со всего мира, с детьми, несущими плюшевые талисма-ны олимпиады (медвежонка, зайца и барса). Все гуляли радостные на площади мимо пальм – и Билл с досадой подумал: «Вот бы сейчас террористы бомбу взорвали! Ау! Где вы чеченские и дагестанские смертники?! Вы же обещали обгадить олимпиаду в России!»      

ДИПЛОМАТИЯ
На олимпиаде в Сочи состоялась встреча президента России Путина с худощавым и импозантным премьер–министром Голландии. Они обменялись рукопожатия-ми, располагающе улыбнулись друг другу и сели в ко-жаные кресла рядом, чтоб их лица и разговор могли снимать тележурналисты. Между ними полыхал камин, создавая теплую дружескую атмосферу. Путин добро-душно сказал: «Я очень рад, что Вы приехали на откры-тие спортивного праздника! Ваши атлеты являются сильнейшими во многих видах спорта. Желаю им и от-дохнуть у нас хорошо, и потрудиться и, конечно же, завоевать медали!» – «Благодарю! – ответил премьер–министр. – Нашим атлетам и мне здесь очень нравится. Все красиво, с размахом! Но, – он сделал паузу и не-сколько помрачнел, – европейская общественность про-сила меня передать лично Вам, что она недовольна тем, как относятся в России к сексуальным меньшинствам. Это омрачает столь грандиозный праздник». У Путина нервно дрогнула правая щека, он слегка покраснел, но продолжил приветливо: «Помню, в детстве прочитал замечательную книгу голландского писателя «Серебря-ные коньки». Оказывается, у вас еще два века назад коньки были не только для спорта, но и средство пере-движения между селами и городами по речкам и кана-лам». Премьер кивнул: «Да, поэтому наши конькобежцы часто побеждают в этом виде спорта… И все–таки, что мне передать европейской общественности?»
Тут Путин побагровел. После того, как Госдумой был принят закон о запрещении пропаганды сексуаль-ных меньшинств среди несовершеннолетних в России, вопрос о притеснениях геев ему задавали многократно на международных встречах, форумах и пресс–конференциях на Западе и он каждый раз отвечал – ди-пломатично, спокойно, чтоб не обидеть эту «европей-скую общественность», которая, как оказалось, неверо-ятно озабочена анальным отверстием российских геев.
Возникла пауза.
«И что вы ответите европейской общественности?» – снова спросил премьер–министр с ехидной ухмылкой. Путин вдруг повеселел: «Что ответить?.. Обрадовать вас хочу. Общественность ваша так много говорила о прекрасном способе мужской любви, что я решил сам его испробовать! Мне так понравилось! И вот, как вы знаете, недавно даже развелся с женой! Теперь у меня любовь с моим обаятельным пресс–секретарем». Путин подозвал растерянного, побледневшего секретаря и ласково похлопал его ладонью по пухлой заднице: «И вообще, мне нравятся ваши мужчины конькобежцы – у них такая сексуальная обтягивающая форма, такие доб-ротные попы! Когда они стоят на старте, наклонившись, так и хочется подойти сзади и погладить». – «О! – вос-кликнул недоуменно–обрадовано премьер–министр, но добавил: – Теперь, надеюсь, сексуальные меньшинства будут пользоваться в России всеми правами…»
Тут Путин встал с кресла, приподнял премьер–министра за грудки пиджака и так дал коротким ударом под дых, что тот стал хватать ртом воздух как выта-щенная на берег рыба. Охранники премьера попытались помочь боссу, но были нейтрализованы быстрыми охранниками Путина – и через несколько секунд лежали мордами в пол и пыхтели. Журналисты застыли с рас-крытыми ртами и боялись пошевелиться, чтоб не при-влечь к себе внимание. Путин наклонился к премьеру и зло процедил: «Какое ваше собачье европейское дело, как мы в России живем?! Мы же вам не указываем, как надо жить, защитники пидарасов».
Эта стычка, конечно, произошла лишь в возмущен-ном сознании Путина за несколько секунд, пока он об-думывал ответ премьеру. «Так что мне сказать европей-ской общественности?» – повторил премьер. Глаза у Путина превратились в хитрые щелочки, и он спросил: «Вы, надеюсь, приверженец демократии?» – «О, да!» – кивнул премьер. «Так вот, – продолжил Путин. – Я та-кой же, а значит, должен исполнять волю избравшего меня на высокий пост народа. Иначе вы первый назове-те меня диктатором. Ну а волю большинства народа в России оформила законом Государственная Дума. Не пойду же я против, даже если бы и хотел… Еще раз же-лаю успехов вашим спортсменам! А европейской обще-ственности большой физкульт–привет!» – и он помахал в телекамеры ручкой.
Журналистам показалось, что он еще язвительно выставит в камеры язык, но этого не последовало… А зря!

КРЕАТИВНЫЙ НЕДОРОСЛЬ
В одиннадцатом классе Дениса, как мальчика актив-ного и видного, учившегося неплохо, выдвинули в «школьное правительство». Был такой почин в стране – назначать параллельные органы власти из школьников. Мол, это дисциплинирует учеников, они узнают лично проблемы школы и помогут директору и завучам их решить – приструнят двоечников и хулиганов, будут учить бережнее относиться к школьному имуществу, проводить концерты и мероприятия. Конечно, реальной власти школьники не имели, но польза от этого начина-ния какая–то была.
Когда Денис выступил со смелым докладом на школьном собрании, его выбрали президентом школы. О, как он загордился! Ходил по коридорам важный, словно должность имеет не менее директора. Хвастался дома. Увидев его напыщенного, отец с усмешкой за-явил: «Не лопни от гордости…» Будучи токарем на за-воде, он всегда относился к начальству несколько иро-нично, считая, что рабочий, который производит про-дукцию, должен быть уважаем в обществе более тех, которые умеют только «языком болтать» и руководить от словосочетания «руками водить». Денис недовольно поморщился: «Между прочим, я много умного директо-ру подсказал». – «И чего же?» – спросил отец. «Как надо выстраивать учебный процесс». – «У тебя что, пе-дагогическое образование есть?» – усмехнулся отец. «У меня голова есть на плечах. Я читаю много и знаю, как на Западе поставлено образование». – «А я слышал по телевизору, что в той же Америке образование очень хреновое – дети даже не знают, земля плоская или круг-лая…» – хмыкнул отец. «Это тебе наша советская про-паганда внушила! – заявил сын. – А там, между прочим, учеников не мучают математикой и уроки на дом не за-дают». – «После уроков они что, без дела болтаются?» – «Нет, культурно отдыхают, спортом занимаются». Отец скептически осмотрел тщедушную фигуру сына: «Тебе спортом бы тоже не мешало заниматься. Мышцы натренировать! Как такой хиляк в армию пойдешь? Ро-дине нужны сильные воины!» – «А я мозги тренирую. Вообще, я в армию не пойду!» – «Это почему?» – отец гордился, что отслужил в морфлоте на большом мощ-ном корабле целых три года, и никогда об этом не жа-лел. «В армию пусть дебилы идут! Зачем я должен по-лы драить, дебилов сержантов слушаться». Отец пожал плечами: «Действительно, что–то ты слишком загор-дился…» В это время из кухни подошла мать и, видя, что разговор накаляется, сердито сказала мужу: «Чего ты к нему пристал? Современная молодежь действи-тельно очень интеллектуальная и независимая. Не то что мы в свое время – напуганные, слово боялись ска-зать лишнее».
После школы Денис поступил в университет на фа-культет журналистики. Несколько своих докладов по проблемам школьного воспитания он опубликовал в городской газете и с ними легко прошел творческий конкурс. Это был как раз первый год ельцинских ре-форм – в стране все бурлило событиями и мнениями. Журналисты, которые ранее лишь по указке компартии (средства массовой информации при социализме при-надлежали ей) писали беззубые статьи о надоях молока в колхозах, о произведенных на заводах тоннах чугуна, о коммунистическом и нравственном воспитании, о вреде алкоголизма, теперь получили возможность вы-сказываться по самым сложным вопросам современно-сти. Поощрялось смелость, независимость, новизна взгляда! Но особенно приветствовалась критика совет-ской власти, всяких ее перегибов. Личное мнение жур-налиста теперь легко доходило до тысяч и тысяч лю-дей! Но если бывалые и опытные журналисты еще боя-лись открыто выражать свои взгляды, и понимали, что прежде чем что–то сказать в газете, надо сто раз обду-мать «А прав ли ты?», то молодежь вроде Дениса, два-дцатилетние мальчики и девочки, резали что называется «правду–матку» безаппеляционно. Упивались соб-ственной смелостью, а особенно умом! Верилось, что они отныне властители дум! Они, молодые и задири-стые, двигают страной, вершат судьбы мира! Они ходи-ли по университету с напускной суровостью, с печатью озабоченности на лице, редко смеялись, как свойствен-но делать в их юношеском возрасте в силу молодого оптимизма.
Денису нравилось писать на темы о правах человека, особенно молодого современника. Он написал пару смелых статей о том, что надо отменить призыв в ар-мию, что парень должен культурно развиваться, учить-ся, заниматься бизнесом, а не маршировать на плацу в мороз и дождь и не таскать тяжелое оружие… Когда статьи напечатали в городской газете, он небрежно по-ложил их на стол перед отцом и сказал через губу: «Прочитай!» Отец читал их с некоторой усмешкой, что Дениса жутко раздражало, но он терпел. Отложив про-читанное, отец заявил: «Написано бойко». И это была единственная похвала. Далее он спросил: «А что, армия нам уже не нужна?» – «Конечно, не нужна… – ответил Денис. – С кем воевать–то? Ранее мы воевали с Запа-дом, потому как у нас был разный политический строй: а теперь и у нас капитализм». – «Что, Америка уже разоружилась? Авианосцы разрезала на металлолом? Или распустила блок НАТО в ответ на то что мы распу-стили Варшавский договор?» – «Распустят ско-ро…когда поймут, что мы им не угрожаем». – «Что–то сомневаюсь». Денис хмыкнул: «Ну, Америке же нужно демократический порядок во всем мире наводить. Охранять пути перевозок нефти». – «Ну а как насчет Китая – он с нами граничит и, говорят, на наши земли в Сибири претендует. Мы с ним, если не знаешь, в семи-десятых годах даже воевали на Амуре. Что, армию рас-пустим и земли китайцам отдадим?» Денис поморщил-ся: «Пусть армия будет на границе, но только контракт-ная. Кто хочет – служит, а вот я не хочу и не буду». Отец рассмеялся: «Нашему правительству сейчас даже пенсионерам нечем платить, зарплату бюджетникам, а ты говоришь про контрактную армию! Для этого нужны огромные деньги». – «А мы с Америкой заключим дого-вор, чтоб она нас защищала». – «Базы военные ей на нашей территории откроем? – сердито кивнул отец. – А в оплату отдадим свою нефть?» Наконец он с досадой махнул на сына рукой: «Смотрю я на вас, сопляков, и грустно становится. Все у вас легко и просто! Наив-ность невероятная, а апломбу выше крыши». Тут опять за Дениса вступилась мать, заявив: «Это мы размышля-ли о поэзии и романтике, а наши дети пусть масштабно думают! Ну, ошибаются  иногда. Но на ошибках ведь учатся!»
Следующий цикл статей Дениса призывал пускать молодых людей во власть! Денис жестко критиковал старые управленческие кадры (всех этих коммунисти-ческих пердунов с заплывшими жиром мозгами, с трух-лявым мышлением), которые неспособны мыслить масштабно и нестандартно. Писал, что демократиче-ские реформы буксуют в стране потому, что у власти до сих пор сидят прежние номенклатурщики и тянут страну назад… Прочитал это отец и сказал: «Так ты го-воришь, Чубайс с Гайдаром страну вперед ведут, а им кто–то мешает?» – «Совершенно верно! – ответил Де-нис. – Сидят в губернаторах бывшие коммунисты – они и мешают». – «А у меня такое впечатление, что в ого-род с капустой, то бишь во власть, запустили стадо мо-лодых козлов типа Чубайса – и они все вытаптывают и пожирают, никого не спрашивая. Заморозили вклады в банках и теперь старикам похоронить себя не на что! Ввели какой–то ваучер. Распродали все имущество народа, порты, заводы и фабрики за копейки…» – «По-началу надо потерпеть – потом все наладится! – заявил Денис. – Частная собственность лучше функционирует, чем общественная!» – «Кто это тебе сказал?» – «По-смотри, как процветают западные страны!» – «А что же остальные капиталистические страны не процветают?» – «Не умеют хозяйствовать!» – «Грабят их западные страны – вот потому они и не процветают… – отрезал  отец. – А вот Советский Союз никого не грабил, помо-гал всему миру бескорыстно, потому и не очень богато жил». Денис рассмеялся: «Жива же в тебе советская пропаганда!» – «Это тебе мозги запудрили», – огрыз-нулся отец. «Кто?» – брезгливо буркнул Денис, считая себе абсолютно независимым от чужих мнений и суж-дений. «Наши враги – западные либералы!» Тут подо-шла мать и как всегда сказала: «Тихо, тихо… успокой-тесь». Потом один на один она отцу пояснила про сына: «Они же нигилисты…Помнишь, у Тургенева в романе «Отцы и дети» был такой Базаров. Он отрицал прежний порядок. Вот и Денис критически настроен, хочет чего–то нового и лучшего». Отец читать любил и поэтому знал, о чем идет речь, но хмыкнул: «Тот хоть лягушек резал, наукой занимался, а нынешние какие–то мало-хольные…»
***      
Прошло почти два десятка лет – Денис работал в крупной газете и к своим «под сорок» стал заведующим отделом социальных проблем. Он был такой же худо-щавый, похожий фигурой на подростка. Ходил в свите-ре и джинсах. Вот только уголки губ опускались все ниже, и на лице застыла маска брезгливости, недоволь-ства и снобизма, которая словно говорила окружаю-щим: «Все, что вы скажите, я уже знаю. Да и знаю го-раздо больше…». Он постоянно сидел за компьютером и действительно много читал и много знал. Частенько он переключался от чтения статей на компьютерные игры – тут спадала с его лица маска снобизма, и он ста-новился азартным подростком. Иногда он перезвани-вался с девушками, переписывался с ними в социальных сетях Интернета, но чтобы продолжить серьезные от-ношения, которые приведут к свадьбе, – до этого не до-ходило.
Прочитав как–то пару статей в защиту сексуальных меньшинств, геев и лесбиянок, где Денис ратовал за ев-ропейское и толерантное к ним отношение, отец бесце-ремонно и брезгливо спросил: «А ты сам не гей, слу-чайно?» – «Чего?» – сын скосил на него глаза – в по-следнее время он не спорил с людьми, по его мнению, абсолютно не продвинутыми, игнорировал их, а отца приходилось терпеть, все–таки жил в его квартире. «Мы тут с матерью переживаем, почему до сих пор не женат! Вот и лезут подозрительные мысли в голову!» – сказал отец. «Тридцать семь ныне – не возраст!» – заявил сын. «А мы вот с матерью в двадцать пять поженились!» – «Вот и перестали культурно развиваться! Повесили на шею семейное ярмо!» – «И все–таки, чего это тебе так пидарасы полюбились?» – «А что, они весело живут! И мне не нравится, что им что–то запрещают! Каждый человек должен иметь право на самовыражение, на сво-боду чувств и желаний!» Отец потер озадаченно заты-лок и с ухмылкой произнес: «Теперь, значит, можно каждому пожелавшему на площади Красной испраж-няться? – он вспомнил, что недавно по телевизору ви-дел, как странный голый мужик прибил себе гениталии к брусчатке площади у стены Кремля, и добавил: – Вот только кто это все дерьмо за вами убирать будет?!»
Когда прошли выборы Президента, на которых по-бедил Путин, Денис впал в странную ярость. Он свое мнение по этому поводу высказывал не только на рабо-те, в соцсетях интернета, с друзьями, но и ходил по квартире и бубнил: «Сволочь, опять во власть лезет! Сам ни хрена не понимает, а хочет управлять огромной страной…». Отец, проголосовавший за Путина, с недо-умением спросил: «Такое впечатление, что ты ему за-видуешь!» Денис зло буркнул: «Конечно, завидую! Он что царь, чтоб вечно править?!» – «Пусть правит, пока умеет!» Тут Денис воскликнул: «Ничего он не умеет – я бы гораздо лучше правил! – и, слегка осекшись, доба-вил: – Да любой бы из моих друзей». Отец усмехнулся: «Сомневаюсь! Вы же ни производство не знаете, ни сельское хозяйство и вообще на жизнь смотрите косо-боко! Править страной – это вам не в компьютерные игрушки играть». Денис взмахнул резко руками, словно собираясь в порыве гнева опустить их на голову отца: «Мы – кособоко?! Да мы креативный класс! Мы мозг нации!» Отец с улыбкой вспомнил изречение Ленина по поводу интеллигенции, которая заявляла, что она тоже мозг нации, но чтоб не обидеть сына, не произнес: «Вы не мозг, а г…». Тем более, так называемый «креатив-ный» класс – это далеко не интеллигенция, а обычные критиканы.
В день инаугурации Президента была объявлена ма-нифестации оппозиции. Денис не только активно при-глашал всех друзей и знакомых поучаствовать в этом мероприятии, но и пошел сам. Таких собралось тысяч тридцать. Они двинулись огромной толпой с Болотной площади в сторону Кремля, влекомые ненавистью к Президенту. Несмотря на то, что шествие было мир-ным, чувствовалась в толпе какая–то злая решитель-ность и затаенность. В толпе были люди разных возрас-тов (от студентов до пенсионеров), но основную массу составлял так называемый «офисный планктон» от два-дцати пяти до сорока лет – всевозможные менеджеры, экономисты, юристы, дизайнеры, артисты мелкого по-шиба, журналисты, молодые преподаватели школ. В месте, где был переход через мост в сторону Кремля, стояла сотня «омоновцев» со щитами, с дубинками, в шлемах. Казалось бы, можно было пойти толпе спокой-но мимо них по заранее согласованному с мэрией Москвы маршруту, покричать недовольно и разойтись по домам. Но разве этого хотели вожаки? Разве этого желала возбужденная толпа? Она жаждала одного – не допустить Путина к власти или хотя бы испортить ему праздник…И она поперла на «омоновцев», закидывая их камнями, избивая палками! Уж очень она походила не невероятно амбициозного, многоголосого недоросля, у которого не только не спросили, как надо жить стране, а даже проигнорировали его мнение – мнение, конечно же, единственно правильное!
Денису, который громко матерился, судорожно дер-гал щит у омоновца и стучал кулаком ему по голове в шлеме, завернули руки за спину и уволокли вместе с другими буйными в автобус. Ах, какая обида! У него дрожали губы и текли слезы…

БИТЬСЯ ЗА ЖИЗНЬ
Отец у Дениса был некрупный, но жилистый и по-движный. Часто взгляд его становился жестким, и он без всякого повода зло говорил: «Надо биться за жизнь!» Так, наверное, мог вести себя обиженный кем–либо или больной, активизируя волю к выздоровлению, но отец был здоров и успешен – имел бизнес: пару продуктовых магазинов. Говорил он так, чтоб настроить не только себя, но и сына на победу во всем. У отца имелись два карабина и ружье, и он нередко брал Дениса на стрель-бище, где, лупя по вылетающим из–за бруствера таре-лочкам, разбивая очередную вдребезги, восклицал зло-радно: «Вот тебе, вот!» А когда давал ружье сыну, то азартно подбадривал, когда тот мазал: «Представь, это не тарелочка, а морда ненавистного тебе человека! Ты загоняешь дробь прямо ему в харю,  в нос!» Это сыну помогало не промахиваться…
Размышляя о будущем сына, он твердил: «Твоя за-дача отлично учиться – окончить школу на золотую медаль! Тогда будут открыты все пути! Я тебе помогу сделать карьеру – станешь большим человеком! Жаль, мне не удалось получить хороший аттестат и высшее образование, а то бы я далеко пошел…Зато ты за меня отыграешься на жизненном ринге». И Денис старался – учился на пятерки, участвовал в научных олимпиадах и часто побеждал в них! Он шел, как говорится, на золо-тую медаль – и все в школе это знали. Ученики и учите-ля. Никто ему в этом не мешал, никто не завидовал – медаль это не миллион долларов (реальная ценность ее несколько тысяч рублей), а только возможность посту-пить в престижный институт. Да и то нет гарантии, ибо поступление зависит от успешной сдачи Единого Госу-дарственного Экзамена!
Многие учителя, да и директор школы моложавая Полина Ивановна, поддерживали Дениса в честолюби-вом стремлении – каждая школа гордится количеством выпускников получивших «Золотую медаль», победи-телями олимпиад, так называемыми «стобальниками» (когда ученик ответил правильно на все вопросы ЕГЭ). За «стобальников» учителя–предметники получали до-полнительные бонусы к зарплате, а директора школы хвалили на районных конференциях, в управлении го-родского образования.
Все у Дениса было хорошо, кроме отношений с учи-телем географии Сергеем Ивановичем – тридцатилет-ним весельчаком и балагуром. Сергей Иванович регу-лярно ставил Денису четверки. Считающий себя неве-роятно способным по всем предметам, Денис мрачнел, бычился и смотрел на учителя тяжелым взглядом из-подлобъя. Когда учитель говорил «Ты недостаточно полно ответил. Четыре!», Денис возмущался: «Как это неполно?! Я ответил на «отлично!» Но учитель только разводил руками. Денис стал действовать по иному – не бойцовской защитой, а уговорами, и негромко просил: «Вы пока не ставьте оценку, я выучу и пересдам!» На что учитель отвечал: «Вот когда выучишь, тогда и по-говорим!» То есть никаким способом с учителем нельзя было договориться…
Когда Денис пожаловался дома отцу, тот процедил: «Откуда взялся этот мудак?! Почему встал нам поперек дороги?!» Мать предложила: «Может ему денег дать, чтоб он сыну пятерки ставил?» Отец заорал: «Много на себя берет! Чмо! Какой мужик сейчас в школу работать идет – только завистливый неудачник!» Он позвонил директору и сухо, не давая Полине Ивановне возразить, сказал: «Вы уж разберитесь с географом, который пред-взято относится к моему сыну! А то мне самому при-дется разбираться…» – «Конечно, я поговорю», – отве-тила дипломатично директор, зная этого скандального родителя, который не раз на родительских собраниях гневно клял якобы обижающих сына учителей. Отец наседал: «Я понимаю, была бы это математика, физика или химия, где мозги нужны, и по которым у сына пя-терки, а то какая–то сраная география!»
В тот же день, не откладывая, настороженная Поли-на Петровна вызвала географа к себе в кабинет и долго беседовала с ним. Географ ответил: «Я вас понимаю, но и вы поймите меня – Денис действительно считает гео-графию предметом ненужным, плохо ее учит и мне это обидно. Но не это даже главное: человек он подловатый – не люблю таких. И школа, оценивая ученика только по знанию предметов, плодит самовлюбленных карье-ристов, который будут работать потом на свой карман, а не на пользу Родине. А может, вообще, на Запад уедут! Была бы моя воля, я бы отменил в школе медали. От них одна гордыня, зубрежка, натаскивание! Да и, увы, не золотые медалисты двигают науку – тот же Эйнштейн в школе плохо учился. Великий создатель компьютеров Бил Гейтс даже университет не закон-чил…». Полина Петровна хмыкнула: «Но и скандал нам ни к чему – вы уж как–то похитрее с ним». Географ по-морщился и, не ответив, вышел.
На очередном уроке географии он опять поставил Денису четверку, а когда тот набычился, сказал: «Ты, я слышал, о золотой медали мечтаешь? Зачем она тебе? Будь порядочным человеком – это главное. Впрочем, – Сергей Иванович улыбнулся. – Вчера по телевизору объявили, что медали со следующего года в школах отменяются…» Денис побледнел и словно окаменел! Он почувствовал, что потерял смысл жизни! Все бессонные ночи над тягомотными формулами, вся зубрежка, когда сутками просиживал за учебниками, отказывая в удо-вольствии пообщаться с товарищами, сходить с ними в поход – все, все было зря! Он с ненавистью смотрел на учителя – казалось, учитель виноват в том, что отмени-ли медали, что он воздействовал на министерство обра-зования, подговорил чиновников от образования, чтоб специально подгадали с отменой ко времени, когда Де-нис будет оканчивать школу! Ведь могли бы отложить на год! «Я еще вернусь!» – процедил угрожающе Денис и, размазывая слезы по лицу, выскочил из класса.
***
Вернулся Денис в школу через час – столько занял путь домой и обратно. Дома никого не было, а ключ от сейфа с оружием он знал, где лежит. Под курткой он принес карабин. Нацелившись на пожилого охранника, он потребовал провести его в кабинет географии, а там выстрелил два раза в голову учителю, словно в пласт-массовую тарелочку. Даже если бы учитель пообещал поставить ему пятерку в аттестат, Денис все равно бы его застрелил. Медали–то в любом случае уже не бу-дет!!! И кто–то должен за эту подлянку ответить!!!      


РАСТЕРЯВШИЙСЯ
Главный редактор на кабельном телеканале, Еропаев Сергей Петрович, вел передачу, где обсуждал щекотли-вые темы, приглашая оппозиционных власти политиче-ских лидеров, устраивая с ними дискуссии. Как человек, давно работающий на телевидении, он понимал, что зритель любит «жаренькое» – необычное, запредельное. Другие каналы обычно не выходили за нравственные рамки, для Еропаева же «табу» не существовало по причине того, что считал себя очень смелым! Он еще в советское время был оппозиционером власти, хоть и умеренным, но гордыня от своей значимости уже тогда проявлялась. А когда отменили цензуру и идеологию в стране, он окончательно осмелел и в своих статьях за-щищал и проповедовал свободу личности от общества и государства! Ведь за это не последует наказания! В тюрьму или «психушку» не упрячут, как при советском строе. Он защищал сексуальные меньшинства, которые, впрочем, давно уже никто не обижал. Часто темами его телепередач были: «Необходимо ли разрешить педофи-лию?», «Необходимо ли разрешить легкие наркотики?», «Необходимо ли разрешить свободно продавать ору-жие?» И тому подобные. Ну а если касался политики, то темы звучали: «Нужна ли нам Сибирь и Дальний во-сток? Не продать ли их китайцам?», «Не отделить ли нам Кавказ от России?». Темы, конечны, были забой-ные, якобы злободневные и вызывали большой отклик у телезрителей канала. На эти передачи он приглашал ли-беральных экспертов, которые давно мусолили эти те-мы, желая себя выставить этакими свергателями замше-лых советских ценностей. В оппоненты он приглашал депутатов Госдумы или старичков профессоров, кото-рые не умели вести дискуссию в современном быстром темпе, привыкли долго рассуждать, вели себя скромно и поэтому почти всегда проигрывали его болтливым напористым товарищам – якобы экспертам. Те выгляде-ли новаторами, а оппоненты ретроградами, ибо их по-зиция выражалась к таким кощунственным вещам, как правило, в принципе: «Не пускать и запрещать!» А раз-ве молодежной аудитории, которая в основном была у телеканала, такая старческая позиция понравится, такое брюзжание?! Сам Еропаев в конце передачи всегда вы-ступал в роли главного эксперта и говорил по поводу педофилии: «А вот на Западе! В солнечной цивилизо-ванной Италии недавно суд оправдал шестидесятилет-него мужчину, который взял на воспитание девочку–сироту 10 лет и с ней спал. Судьи признали, что у них любовь!» – «Какая любовь – это разврат!» – фыркала престарелая дама депутат. На что он говорил: «Значит, вы против того что любви все возрасты покорны?» – «У нас это запрещено законом», – бубнила дама, краснея. «А разве наш закон лучше, чем в благословенной, бога-той Италии!? Между прочим, там живет Папа Римский, а значит христианство не против!» – итожил он с ласко-вой слащавой улыбочкой. И когда начинался опрос зри-телей по телефону, выяснялось, что побеждала позиция, озвученная им, ибо современная либеральная молодеж-ная публика, когда следовало выбирать между законами России и западным образом жизни, зомбированно выби-рала западный. То же происходило по поводу опроса о разрешении легких наркотиков, которые уже разрешены якобы во многих странах Запада, или по поводу прода-жи оружия всем желающим… Еропаев удовлетворено заканчивал передачи, потирая ручки и считая себя че-ловеком, открывающим для русских людей новые гори-зонты свободы!
Перед очередным юбилеем Победы над фашистами Еропаев провел передачи на тему: «Какие солдаты были более культурными? Немецкие или русские?» Озвучив ужасающе фальшивые факты из книг и статей западных исследователей о якобы мародерстве и насилии над женщинами советских воинов в Германии, он привел все к знаменателю, что, конечно же, немцы были гораз-до культурнее, ибо жили на свободном цивилизованном Западе. Но старая схема не сработала. По опросу вдруг выяснилось, что многие зрители не согласились с ним. Более того, эта передача вызвала небывалый отклик и возмущение общественности. Пошли недовольные звонки и письма от ветеранов войны. От тех, кто был угнан в немецкий плен детьми. Возмутились лидеры всех думских партий. А одна журналистка жестко за-явила: «Если бы с тебя немцы в лагере смерти содрали кожу и пустили ее на абажур, ты бы такие передачи не вел!» Все это Еропаева только повеселило, ибо офици-ально он закон не преступал! Наоборот, его почти за-бытое имя стало известно всей стране…
Вскоре он провел еще одну передачу, в конце кото-рой спросил: «Может, стоило сдать Ленинград немцам, избежать блокады и тем спасти его жителей?» – и обра-довался, что вновь вернул доверие публики, ибо за сда-чу города проголосовало более половины аудитории….
На этот раз вал возмущения пошел по стране такой, что все средства массовой информации высказались по этому поводу с осуждением. Еропаев и на этот раз до-вольно потирал ручки, полагая, что бурю протестов пронесет мимо, но вдруг телевещательные компании, которые распространяли его канал, стали отказываться делать это – разрывали договоры. Находили для разры-ва уважительные причины, но он понимал, что они не-довольны подачей материалов канала, они хотят от-страниться, чтоб самим не замараться.
Спонсор канала, солидный руководитель крупной нефтяной компании, вызвал Еропаева к себе и заявил: «Если не сможешь обелить себя и канал, то я выгоню тебя!» Еропаев испугался. Он получал на канале не-плохую зарплату, которая позволяла путешествовать по миру, содержать очередную любовницу–нимфетку, обещая сделать из нее телезвезду, ежедневно пить по бутылке любимого французского коньяка.
Еропаев кинулся к правозащитникам – в совет по правам человека при президенте России, где было не-мало друзей и сочувствующих ему либералов. Они ча-стенько поддерживали и «танцовщиц», которые прыга-ли канкан на алтаре храма Христа Спасителя  и что–то там орали, и других так называемых «самовыражен-цев». Там назначили заседание, чтоб установить, нару-шены ли законы телевещателями и стоило ли так жест-ко относиться общественности к этой передаче на теле-канале.
На совете мнения разделились, что Еропаева раздо-садовало. Там ранее всегда имелось единодушное мне-ние о праве журналиста на полнейшую свободу! Еропа-ев посчитал, что это все потому, что он не еврей – их всегда защищал совет при наличии в нем большого ко-личества людей этой национальности, а также потому, что в Ленинграде было в блокаде триста тысяч евреев и при сдаче города они бы мгновенно были перебиты фа-шистами…
Когда Еропаеву дали слово, он, дрожа нижней гу-бой, сделал скорбное выражение: «Мне кажется, в Рос-сии наступают страшные времена! Возвращаются худ-шие методы давления на несогласных, как было при со-циализме. Недавно Государственная Дума приняла за-коны о защите чувств верующих и по нему каждого атеиста наверняка могут посадить за критику церкви. Приняла закон о недопустимости осквернения государ-ственных символов. Я! – Еропаев сделал хвастливое восклицание. – Знаю, что говорю, потому что еще в Со-ветском Союзе участвовал в издании знаменитого сбор-ника «Метрополь». Там напечатались знаменитые в бу-дущем писатели, в том числе и великий Владимир Вы-соцкий».
Обычно имя любимца народа действовало на всех магически, и Еропаев этим воспользовался. Он продол-жил: «Многие из них за это были исключены из Союза писателей, многим было запрещено издаваться на дол-гие годы, многим пришлось покинуть страну – стать диссидентами!» Голос у Еропаева приобрел трубность и высоту: «Подумайте, куда мы идем…».
Тут встала милая женщина, которая несколько лет работала в США в посольстве, известный историк, лицо которой вызывало расположение и доверие, и сказала: «Если бы альманах «Метрополь», изданный тогда сот-ней экземпляров, был отпечатан миллионным тиражом и выставлен в свободную продажу в магазины, то, я уверена, его бы сразу раскупили – народ не возражал против него!» – «Вот именно!» – воскликнул Еропаев с благодарностью. Но женщина продолжила: «А сейчас народ вас не поддерживает!» И Еропаев подумал с тос-кой: «Вот это–то и страшно…» Ему вдруг вспомнился трагический сюжет из Библии, когда еврейский народ единодушно кричал по поводу казни Иисуса на площа-ди Иерусалима: «Распни его!» Еропаеву показалось, что он и есть современный Иисус! Напомнив присутствую-щим этот сюжет, Еропаев воскликнул: «Народ не всегда прав!» Члены Совета не смогли сдержать усмешки. Ну явно не дотягивал Еропаев до Христа!   

ЖЕРТВЫ НЕ БУДЕТ
В императорский кабинет поезда вошли два генера-ла во главе с командующим Северным фронтом гене-рал–адъютантом Рузским – худощавым, усатым, с при-ческой ершиком, в круглых очках, похожих на пенсне. Лица были не просто сосредоточенные, а сурово–настороженные. Все–таки шла война с немцами, война кровопролитная и положение русских войск было шат-ким, инициатива переходила то к одной воюющей сто-роне, то к другой. Но сегодня в генералах имелось не-что особенное: они боялись смотреть Николаю 2 в глаза и слегка сгибались в пояснице, словно виноватые. По-думав, что немцы неожиданно прорвали оборону и пе-решли в наступление, император сухо спросил: «На фронте случилось экстраординарное?» Генералы замя-лись и только Рузский твердо сказал: «У нас для вас лично плохие новости. Государственная Дума и генера-литет просят вас отречься!» – «Что? – император по-бледнел, но внешне остался спокоен. – Я ослышался?» – «Нет, ваше величество! – сказал Рузский и добавил: – Это необходимо сделать ради России». – «А я что, раз-ве не служу России?!» – спросил Николай. Он имел право на это, ибо, когда положение на фронте резко ухудшилось, взял на себя командование армией, оста-вил семью, чтоб присутствием на фронте вдохновить бойцов – и это помогло: наступление немцев было остановлено, и уже русская армия перешла в атаку.
Генерал Рузский заявил: «Как вы знаете, в Петрогра-де и в Москве сотни тысяч бунтовщиков вышли на ули-цы. Петроградский военный гарнизон в количестве 170 тысяч перешел на их сторону. Вскоре рабочие пойдут громить заводы, фабрики и все правительственные зда-ния». – «Почему? Что им надо?» – спросил Николай, хотя примерно знал, что требуют рабочие – они уже озвучили на баррикадах во время бунта 1905 года свои лозунги, которые можно объединить одним: «Меньше работать и лучше жить». «Требуют, чтоб не росли цены на продукты! Чтоб сократился рабочий день! Считают, что ваша немка–супруга – немецкая шпионка!»  – ска-зал Рузский. «Какой  вздор! – воскликнул Николай. – Сейчас военное время – надо всем напрячься в послед-нем рывке. А я знаю, что многие их вожаки требуют прекратить войну. Так неужели сдадимся на радость немцам?» Рузский поморщился: «Нет, воевать, конечно, будем, но только уже без вас…» – «Что, будете лучше воевать?!» – с иронией спросил Николай. Рузский не ответил на вопрос, а сказал тихо: «Народ лично к вашей семье относится плохо: говорят, вы причастны к убий-ству Распутина!» Царь хмыкнул: «Когда я его прибли-зил к себе, чтоб вылечил моего больного гемофилией сына, то все были недовольны, что я принял колдуна–мужика и слушаю его советов. Когда этого мужика уби-ли, то все кричат: ах, какой царь кровавый – уничтожил хорошего русского мужика! Странная непоследова-тельность у наших либералов». Рузский поморщился: «Мы просим вас ради спасения России отречься от пре-стола в пользу наследника Алексея при патронате ваше-го брата князя Михаила».
Николай потупился, отвернулся и долго смотрел в окно, глаза повлажнели, а плечи опустились. Наконец повернулся к генералам и сказал: «Я должен подумать до завтрашнего утра!» – «Но положение меняется с ка-тастрофической скоростью. Я разговаривал с председа-телем Думы господином Родзянко три часа – он гово-рит, что промедление грозит хаосом», – возразил тре-вожно Рузский. «Ответ дам завтра…» – сухо сказал Ни-колай.
Рузский не ожидал от царя, который всегда был спо-коен, тих и добросердечен, такой твердости и вышел разочарованный, что его миссия не совсем удалась. На всякий непредвиденный случай он шепнул старшему офицеру охраны императора не разрешать Николаю от-лучаться. Добавил только, что это необходимо ради его безопасности…
Оставшись один, Николай лег на диван и задумался. Он уже понял, что осуществляется заговор – недаром его вдруг вызвали в военную Ставку из Петербурга, чтоб отрезать от семьи, которую заговорщики теперь могут взять в заложники и тем давить на него. А когда в столице после его отъезда начались волнения рабочих и он попытался туда вернуться, оказалось, что это невоз-можно: железная дорога перешла в руки революционе-ров, их отряды захватывали станции на пути следования поезда и даже якобы разбирали рельсы… Он не знал, на кого опереться, ибо как гласили телеграммы, пришед-шие от командующих фронтами и флотами по просьбе начальника генерального штаба Алексеева, почти все высказались за его отставку…Он был в западне! Вот если бы рядом была семья, он бы имел пространство для маневра! Мог бы поехать на Юг в Баку и через Пер-сию, что являлась колонией дружественной Англии, с семьей попасть в Лондон – и уж оттуда попытаться обезвредить заговорщиков или там дождаться, когда волнения разорят города и сами собой утихнут. Не бу-дут же они продолжаться вечно, измученные люди, не способные справиться с хаосом, призовут его! А теперь остается только принять условия отречения и надеять-ся, что народу в России станет действительно лучше!
Не заметив как, он уснул – и ему стали сниться кошмары: миллионы и миллионы русских людей, окро-вавленных, с оторванными руками и ногами, волоча за собой по земле кишки, ползли к нему и призывали по-мочь и защитить. Он отмахивался, извинялся, что не способен помочь, и говорил с рыданиями: «Так получа-ется, что я должен уйти! Вы уж разбирайтесь как–нибудь без меня» – и уходил, уходил от них на словно ватных ногах.
Вдруг на его пути встает огромная светящаяся фи-гура, и Николай каким–то чутьем понимает: это его ан-гел – тот смотрит скорбно голубыми очами и говорит: «Тебя скоро убьют!» – «За что?» – спрашивает изум-ленно Николай. «Найдут за что. За повешенных твоими предками пятерых «декабристов», за вековое «крепост-ное право», за казнь Разина и Пугачева, за повешенного твоим отцом брата бунтовщика и революционера Лени-на, который вскоре будет править в стране. Да просто ради собственной гордыни: дескать, какие смелые – са-мого царя убили». – «Но все эти меры были необходи-мы для порядка, для процветания моей родины». – «У Ленина, который придет к власти с дружками–космополитами, родины нет – Россию и русский народ он ненавидит, так что заслуги твоих предков, которые создали великую державу, для него пустой звук». Нико-лай опускается коленями на пыльную землю и склоняет голову, словно под меч, говорит обреченно: «Если это нужно для русского народа, я готов пожертвовать своей жизнью…» Ангел скорбно произносит: «Но вместе с тобой погибнет и вся семья!» Николай смотрит на него встревожено, встает с колен и недоуменно разводит ру-ками: «А их за что?!» Он вспоминает, как добрейшая жена – царица! – лично перевязывает раненых на фрон-те солдат в госпитале, в который превращен Зимний Дворец, то же делают старшие дочери, а младшая Настя в силу малого возраста неспособная работать медсест-рой, развлекает солдат пением и игрой на фортепиано, читает им книги, пишет под их диктовку письма домой. «А за что еврейский царь Ирод убивал всех младенцев в Вифлееме? Боялся, что один из них, как предсказали, будет царем вместо него. Вот и твою семью так же из-ведут под корень… – ответил ангел и добавил:  – Хо-чешь посмотреть, как это произойдет…» Не дожидаясь ответа, он взмахом руки погасил солнечный свет, и Ни-колай оказался в темном подвале напротив своей семьи и самого себя. Его милая жена, его прекрасные четыре, с чистыми ангельскими лицами дочери, его больной сын Алексей стояли около каменной стены. Рядом были личный врач, повар, камергиннер и горничная. У млад-шей дочери Анастасии на руках была маленькая бе-ленькая собачка с наивной мордочкой. Сам Николай (а прошло всего два года) казался стариком – изможден-ное бледное лицо в морщинах, потемневшее и обречен-ное. Их привели сюда, заявив, что надо сфотографиро-вать якобы для заграницы, которая беспокоится за их здоровье. Вдруг в подвал спустился не фотограф, а не-сколько выпивших мужиков в кожаных куртках. Глав-ный, чернокудрый и темноглазый, с бородкой похожей на мочалку, Яков Юровский, начальник охраны дома, в котором семья царя проживает, осмотрев холодно цар-скую семью, хрипло заявил: «Партия большевиков, в связи с ухудшением обстановки на фронте, приняла решение вас расстрелять…» В ту же секунду мужики выхватили наганы и маузеры из карманов и начали вса-живать пули в тела. Наверное, они заранее определили, кому в кого стрелять, однако в Николая пуль всадили больше всех. Расстреливаемые заплакали, кинулись об-ниматься, пока были силы. Горничная попыталась встать с пола, опираясь окровавленной рукой, но ее свалили несколькими выстрелами. Несмотря на то, что Николай еще находился во сне, тем не менее, чувство-вал невероятную боль не только в своем теле, но и боль и муку всех близких и родных людей…
Вскоре подвал заволокло сизым едким дымом, а ко-гда дым рассеялся, расстрелянные лежали в скрючен-ных позах на полу и только раненая собачка дергала беспомощно лапами и жалобно скулила. Юровский с гадливой улыбкой выстрелил ей в голову. Самый моло-дой из мужиков подошел к семнадцатилетней дочери Анастасии, которая вдруг тяжко простонала, перевер-нул на спину и, облизнувшись, сказал: «Надо было пе-ред смертью ее вы…ать! Это, наверное, незабываемое удовольствие? Царскую дочь посадить на х…». Глав-ный с усмешкой буркнул: «П...ы у всех одинаковы!» Молодой задрал Анастасии окровавленный подол пла-тья, раздвинул ноги и стал стягивать трусики: «А вот сейчас посмотрим, одинакова ли…Да и там еще и тепло и мягко. Она, наверно, целка…» Остальные мужики стали рвать на женщинах платья и срывать лифчики в поисках зашитых там бриллиантов. Оголялись груди… Николай простонал: «Это я, я их убил!» – и потерял от ужаса происходящего сознание.
Когда он очнулся, то спросил склонившегося над ним ангела: «Ну а с Россией что будет?» – «Будет страшная гражданская война, невероятный голод, кото-рый создадут марксисты, пообещав народу все блага и обманув. Они отнимут у крестьян хлеб, землю и разру-шат экономику. А во время этой бойни погибнут и те, кто замышлял против тебя заговор».         
Когда Николай проснулся, то долго в холодном по-ту сидел на кожаном диване, осмысливая все, что видел во сне. Это был совсем другой человек. Ранее он мог нежно и ласково прижаться к плечу статной матери и расплакаться, жалея сына, у которого началось крово-течение из носа, и жаловаться ей. И вообще, был до-машний и тихий, никому не желавший зла и не способ-ный обидеть другого, а теперь… В груди все отвердело – мозг работал ясно и жестко, в теле была бодрость.
Вскоре он через начальника караула пригласил Руз-ского и всех генералов, что находились здесь. Рузский пришел довольный и слегка улыбался, уверенный, что Николай принял правильное решение. «Господа, – ска-зал резко Николай. – Вчера мне было предложено от-речься. Я подумал – и отказываюсь…». Рузский недо-уменно промычал: «Но тогда будет хаос!» Николай пригвоздил его взглядом к полу: «Хаос будет, если я отрекусь! И такой, что никому мало не покажется! – он стал тыкать пальцами в присутствующих. – Вы, вы и вы…погибнете, будете расстреляны пришедшими к власти марксистами. А вы, – он ткнул Рузского в китель кулаком. – Зарублены через два года шашкой!» Рузский отшатнулся, побледнел и прошептал: «Кто это вам ска-зал?» Николай поднял вверх палец, поглядел туда с благодарностью и перекрестился. Сказал в наступившей тишине: «У нас один способ сохранить Россию, свою жизнь и своих близких – это пойти армией на Петербург и подавить подлый мятеж! Надеюсь, никто из вас не от-кажется», – Николай обвел жестким взглядом присут-ствующих. Все подавленно молчали. Рузский прошеп-тал: «Но тогда будет море крови!» – «Иначе крови бу-дет гораздо больше…» – отрезал Николай. «Но мы не можем снять войска с фронта – немцы сразу перейдут в наступление!» – сказал Рузский. «С немцами разберем-ся, предложим им перемирие!» – сказал Николай. Руз-ский испуганно прошептал: «А как к этому отнесутся наши союзники по Антанте?». – «Мы итак уже пролили немало русской крови! Погубили народа столько, сколько Франция и Англии вместе взятые. Люди устали, в городах голод. Пусть солдаты едут по домам», – пре-рвал Николай и немедленно приказал отправить немец-кому послу срочную телеграмму с текстом: «Выходим из войны без всяких условий и контрибуций».
Один генерал ушел на телеграфную станцию с под-писанной Николаем бумагой, другие радостно оживи-лись. Ведь как, оказывается, важно взбодрить людей своим примером, решительностью, волей! В них сразу просыпается храбрость и благородство. Как Николай раньше этого не понимал? «А если немцы откажутся?» – сказал растерянно Рузский. «А куда им деваться? Они все равно проиграют…– и Николай опять поднял палец вверх. – Мне оттуда сказали». Помолчав, добавил: «А по поводу крови бунтовщиков…Не думаю, что ее будем много – народ успокоится, как только прекратится вой-на!» Однако подумал: «А вот марксистам–сатанистам и всем ненавистникам родины я устрою ад!»
Вскоре Николай лично пошел на телеграф и отпра-вил командующим фронтам телеграммы, потребовав, чтобы те с самыми мобильными и верноподданными войсками без промедления двигались на Петербург. По-обещал всем отличившимся в подавлении бунта солда-там дать Георгиевский крест, премию, а лучших награ-дить званием унтер–офицеров. 
***      
Через два дня все железные дороги, что шли к Пе-тербургу, были захвачены верными Николаю войсками – и тем обеспечили  беспрепятственный проезд в столи-цу экспедиционных корпусов с артиллерией в количе-стве ста тысяч человек. Этого вполне хватило, чтоб вы-звать в городе среди трусливых бунтовщиков панику. У них хоть и были тысячи захваченных в оружейных складах винтовок и пистолетов, но бунтовщики были деморализованы, ибо их бесноватые кучерявые главари, устраивающее погромы и убийства, неожиданно стали пропадать – их находили убитыми в подъездах, в пере-улках, в собственных квартирах: это решительно дей-ствовали агенты охранки, которые до этого были повя-заны болтовней либералов о якобы демократии и правах человека. Государственная Дума тоже попыталась вяк-нуть о демократических правах, но Николай ей пригро-зил роспуском, а особо ретивым депутатам тюрьмой, – она и примолкла…
В это время в Швейцарии, воодушевленный револю-ционными событиями в России Ленин, радостно под-прыгивая на коротеньких ножках, ходил по квартире, потирал холеные ручки и восклицал: «Мы раздуем ми-ровой пожар!» Жена Крупская собирала чемоданы к отъезду, ибо была договоренность с немецкими властя-ми, что те пропустят вагон с революционерами–марксистами в Россию через свою территорию для рас-шатывания там государственного строя. Неожиданно в дверь позвонили, и на пороге возник усатый курьер с телеграммой. Ленин сразу побледнел, читая: «Приезжай в Россию! Я петлю для тебя уже намылил! Император Николай».   
А через две недели в России наступил порядок!
Господи, почему так не случилось???

ЛИСТОК КАЛЕНДАРЯ
Утром 21 января 1924 года Ленин дрожащей, худой и бледной, рукой оторвал от календаря, что висел ря-дом с кроватью, листок – начался новый день! Послед-ний в его земной жизни. Сегодня Ленину полегчало, близким (сестре и жене Крупской) поверилось, что он может выздороветь. Жена показала ему множество пи-сем, что приходили со всех уголков страны, где отдель-ные люди и коллективы рабочих заводов и фабрик, мо-лодые и взрослые, желали вождю скорейшего выздо-ровления. Она прочитала письмо маленькой девочки, искреннее, написанное большими буквами красным ка-рандашом – и у Ленина стало хорошо на душе. Поду-малось: «Вот умру, а эти девочки, их дети и внуки, бу-дут помнить обо мне. Они будут жить при коммунизме, при «светлом будущем», за которое я боролся всеми силами. Недосыпал ночами, сидя за трудами и докла-дами, и вечно благодарить меня!» Он свои мысли хотел сказать жене, но речь после последнего инсульта не возвращалась, он помнил отдельные слова и сейчас лишь промычал: «Жаль, не смогу посмотреть…» Он имел ввиду прекрасную жизнь внуков милой девочки из Петербурга!.. На диковатом, почти безумном, лице по-явились слезинки. Утешила только мысль, что дело его будет жить сотни и тысячи лет! А может, и миллионы! Как живет давно имя Иисуса Христа, которого он жутко не любил, а вернее вместо него!
***
Прошли десятки лет – и дух Ленина, который жил неуспокоенный в усохшей мумии в стеклянном сарко-фаге, что стоял в гранитном Мавзолее около Кремлев-ской стены, очень устал. Если бы Ленина похоронили, как просил, рядом с матерью на кладбище, то дух бы давно успокоился, улетел к Богу на суд, в светлые ку-щи, покаялся там и очистился, а так он видел все, что происходит вокруг. Видел сотни тысяч людей, что при-ходили поглазеть на бренное, почти восковое тело и даже чувствовал их мысли – кто–то хорошо к нему от-носился, а кто–то очень плохо. Внешне этот человек вел себя спокойно, как и положено в Мавзолее, шапку снимал, делал порой скорбное лицо, но думал: «Что лежишь тут, сука! Ни дна тебе, ни покрышки! Ты, гаде-ныш, и твои приспешники уничтожили миллионы рус-ских людей, заморили их голодом и дебильными экспе-риментами! Ты бы встал и посмотрел, как прекрасно рабочие люди, которые не пошли за тобой, живут в раз-витых странах Запада. И Россия была бы такой же про-цветающей, если бы не ты…»
Приходили порой психопаты, а один из них, у кото-рого расстреляли обоих дедов–священников, кинулся к саркофагу с молотком и ударил по бронированному стеклу – намеревался стукнуть Ленина по «могучему» лбу и черепушку раскроить. Его тут же схватили охранники, заломали руки за спину и быстренько увели. Духу Ленина в тот момент стало страшно получить по черепу молотком и он невольно сжался, зато потом сердито подумал: «Мало я еще таких врагов советской власти расстрелял! Очень мало!» В годовщину Ок-тябрьской революции приходили шаркающей походкой престарелые руководители страны, члены Политбюро, – все они уже раз по сто побывали здесь, и дух Ленина чувствовал, как им скучно, как они готовы зевнуть. Но главное, их мысли ему не нравились: «Что–то ты наму-дрил, – думал один с густыми бровями и статный. – Похоже, коммунизма никогда не будет…» Были и люди очень умные, философы, которые начинали размыш-лять, проходя около саркофага, о коммунизме и мыс-ленно полемизировать с ленинским учением, аргумен-тировано доказывать, почему этого не случится. Ранее дух бы с ними поспорил, но сейчас был настолько вы-сохший и изможденный, что не находил аргументов для оправдания и для своей защиты.
Со временем людей, которые хотели действительно поклониться его бренному телу, становилось все мень-ше – приходили в основном любопытные. Они со скеп-сисом смотрели на ленинский лоб, мысленно измеряли его в сантиметрах и думали: «И кто сказал, что у него лоб семи пядей? Обычный маленький лобик – у меня, пожалуй, больше будет!» Пытались проникнуть мыс-ленным взглядом под темное покрывало, которым он был покрыт по грудь, и думали: «Может, там уже ника-кого тела–то и нет – ноги отгнили…»
Одно духу Ленина нравилось в этой полуземной жизни – это когда Мавзолей запирали на профилактику, а его тело седоватые молчаливые профессора увозили в специальную лабораторию под Мавзолеем, снимали с него пиджак и погружали в антисептический раствор, проверяли, нет ли где гниения. А если находили, то скальпелем тщательно отскребали от него кусочки си-ней плесени. В этот момент дух Ленина чувствовал не-что вроде щекотки и хотел смеяться.
***
Он узнал, что наступил капитализм, когда пришед-шие к нему в Мавзолей стали думать: «Вот и наступил каюк твоему коммунизму. Ты мечтал, что он продлится вечно и будет во всем мире, а он прожил всего семьде-сят лет!» Многие так думали со злорадством. Многие же искренне сожалели о случившемся и тяжко размыш-ляли: «Кругом предатели! Даже бывший член Полит-бюро Ельцин сволочью оказался. Предал твое дело! А мы за это дело жизней своих не жалели и здоровья на  заводах и тройках коммунизма». Тяжко духу Ленина стало все это слышать и однажды, когда тело опять увезли на профилактику, он выпорхнул из него и поле-тел в город революции, который долгие годы назывался его именем, а недавно был переименовал опять в Пе-тербург. Потянуло на места, где был его триумф, где мечталось о мировой революции и верилось, что она вот–вот наступит! Лет через десять–пятнадцать! Здесь Ленин познакомился со своей заботливой верной женой, сюда вернулся из эмиграции и с подножки вагона про-изнес несколько приветственных фраз собравшимся на вокзале товарищам по партии и примкнувшим к ним рабочим. Правда, потом это событие холуйские творцы революционных мифов изобразили совсем иначе, геро-ически – будто бы он взобрался на броневик, стоявший на перроне, и с него произнес пламенную речь о скорой победе социализма! С тех пор по всей стране были по-ставлены тысячи памятников, где постаментом служила как бы круглая башня броневика, а вождь в энергичном жесте протягивал вперед руку, показывая, куда надо двигаться, чтоб придти прямо, без блужданий, к комму-низму.
Дух Ленина, побродив по старым и знакомым ули-цам Петербурга, влез в самый большой памятник – бронзовый, восьмиметровый, и поселился в его гулкой темной пустоте. Здесь его никто не тревожил – и он надолго задремал в уголочке. Но однажды ночью по-дошли двое молодых парней и подвесили на веревке к памятнику сверток. Один с усмешкой сказал: «Мне по-койная бабка рассказывала в детстве, что когда–то дав-но написала письмо больному Ленину в усадьбу Горки, где он лечился. Пожелала долгих лет и здоровья!» Тут дух Ленина вспомнил то письмо, что читала ему перед смертью жена от девочки из Петербурга и улыбнулся. «Да, запудрил он мозги людям…» – ответил второй.
Когда они отошли за дома, то вдруг раздался оглу-шительный взрыв – и бронзовому памятнику оторвало задницу. Ополоумевший дух вышвырнуло в рваную ды-ру, и он полетел неприкаянный, сам не зная куда…   

КОЗЕЛ
Сергей был маленький, худенький, часто его обижа-ли физически крепкие ребята. Поэтому он считал, что если купит ружье, то хулиганье его будет опасаться. Однако ружье он приобрел к годам тридцати, когда стал предпринимателем, разбогател, появились время и деньги ездить на охоту. Вскоре у него имелась целая коллекция ружей – четыре нарезных карабина с дально-стью прицельной стрельбы на километр, да плюс трех-ствольный дробовик, два ствола на которым были шестнадцатого калибра, а над ними «мелкашка», чтоб стрелять белку, например, соболя или куропаток. Он бы и больше ружей купил, ибо денег хватало, только по закону разрешалось иметь всего пять…
Ружья стояли в стальных сейфах, прикрученных накрепко к стене кабинета в коттедже, и он часто брал каждое в руки и разглядывал с любовью инкрустиро-ванный дорогими породами деревами приклад, сталь-ные, черненые видами охоты поверхности, смотрел в оптический прицел и чувствовал себя уверенным и сильным.
Но главной гордостью были охотничьи трофеи – он ездил в Сибирь за тысячи километров от дома, чтоб подстрелить медведя, ездил в Белоруссию, где стрелял кабанов, а недавно вернулся из Африки, где подстрелил мощного двухтонного буйвола – это сейчас было воз-можно и даже законно. Надо только купить лицензию на отстрел, которая стоила в зависимости от редкости зве-ря от ста до пятисот тысяч. Наиболее дорогой была ли-цензия на отстрел леопарда и стоила около миллиона рублей. Ну а уж лосей на российских просторах Сергей вообще пострелял не меряно! 
Шкуры убитых животных, головы, превращенные в чучела, он развесил в коттедже в огромном каминном зале на стенах или расстелил на полу. Гости ступали на медвежью шкуру и на них со стен смотрели прищурен-ными мутными глазками убитые животные. И хотя они были давно мертвые и в головах были набиты опилки, однако посетителям казалось, что животные с недоуме-нием и обидой, а то с невероятной злобой смотрят на них…
«Ну как моя коллекция трофеев?» – хвастливо спрашивал Сергей. «Да! – отвечали большинство вос-торженно. – Впечатляет!» И только один важный чи-новник, будучи тоже заядлым охотником, заявил: «У тебя горного камчатского козла не хватает!» – «А у те-бя он разве есть?» – спросил завистливо Сергей. «Тоже нет, – согласился тот. – Но я готовлюсь его подстре-лить. Правда, говорят, будто он обладает колдовской силой». – «Какой силой?» – фыркнул Сергей. «Взгляд у него удивительный – у охотников руки начинают дро-жать! Виденья странные появляются», – ответил чинов-ник. Сергей с усмешкой отмахнулся и ревностно поду-мал, что обязательно получит трофей первым!
Действительно, подстрелить горного козла, красивое и редкое животное, которое живет на склонах камчат-ских вулканов, мечтали многие охотники, кое–кто его даже видел (судя по рассказам), только подстрелить не сумел. Имелись его фотографии, где козел, белый, с гу-стой шерстью и рогами похожими на уменьшенные бивни мамонта, стоял на обрывистой скале и впечатлял крупными размерами и статью!
***
Взяв отпуск, Сергей с молодым и сильным помощ-ником, который носил его багаж, полетел на Камчатку. Там купил в охотхозяйстве лицензию на отстрел медве-дя, так как козлов, включенных в «Красную книгу», стрелять запрещено. Наняв вертолет (другого способа добраться до дальних потухших вулканов не было) за большие деньги, он вышел из вертолета на каменистой площадке с палаткой, рюкзаком и с точным немецким карабином. Пилот вертолета пообещал прилететь через три дня – Сергей надеялся за это время встретить гор-ного козла и подстрелить!
Проводив взглядом стрекочущий вертолет, что ис-чез в туманном мареве среди голубоватых сопок, Сер-гей, прислонившись к скале, чтоб не дрожали руки, оглядывал склоны гор в пятидесятикратный оптический прицел. Даже на расстоянии в пять километров было видно все в мельчайших подробностях – кустики, кам-ни…Вскоре у горного ручья он заметил небольшого камчатского медведя, который стоял по брюхо в воде и умело ловил пастью рыбу – крупную горбушу, что шла на нерест. Но медведь Сергею был неинтересен. Медве-дя он решил убить потом, чтоб в его шкуру завернуть козла и так обмануть охотоведов, которые возможно захотят его проинспектировать.
Только к вечеру Сергей заметил мелькнувшее среди скал животное – белое, могучее, прыткое. Сначала по-казалось, что это прокатился по склону снежный ком, а не козел пробежал. От радости и волнения у Сергея за-холодело в груди – никогда он еще не испытывал такого азарта!
Переночевав в палатке, утром Сергей отправился с помощником туда, где видел козла – идти предстояло километра три по каменистой местности. Но Сергей, подвижный и тренированный, быстро их преодолел. Он сел отдохнуть, сосредоточиться – и вдруг в метрах в трехстах, в расщелине скалы, увидел козла, который внимательно смотрел на него. Это была несказанная удача. Козла хорошо было видно невооруженным взглядом, а в оптический прицел были видны даже глаза – огромные, голубые и какие–то очень проникновенные.
Прицелившись, Сергей никак не мог нажать курок, что–то мешало, смущало. Вдруг он почувствовал, как из него через глаза что–то вылетело – невидимое и очень легкое. Внизу груди, где солнечное сплетение, возникло опустошение – словно резко ударили кулаком «под ложечку». Сергей на несколько секунд потерял сознание… И вдруг он увидел уже не козла, а самого себя, который из–за скалы целился в него – в Сергея! Сергей не мог понять, что происходит. Ведь явно тот мужик с немецким карабином и оптическим прицелом он сам, но тогда почему он хочет его убить?! То есть убить самого себя! «Эй, ты что делаешь? Ну–ка опусти карабин!» – хотел крикнуть он, но не смог – его сущ-ность странным образом находилась сейчас в теле не умеющего говорить животного.
Жуткий страх обуял Сергея – он понял, что они с козлом поменялись душами – теперь козел целиться в него, а может, лишь бездушная телесная оболочка Сер-гея целится… В это мгновение раздался выстрел – и Сергей почувствовал сильную боль в сердце, а вскоре сознание его погасло.      
Когда помощник подбежал к Сергею, тот смотрел странным испуганным взглядом, не узнавал его и даже попытался боднуть и ударить ногой. «Сергей Николае-вич, что с вами? – растерялся помощник. – Вам плохо?» Тот в ответ лишь тряс головой, что–то мычал и блеял.
***
Когда его привезли домой, Сергей долго не узнавал жену и дочку–подростка, смотрел подозрительно, неде-лями ни с кем не разговаривал, мучительно вспоминая слова. Думали, с Сергеем случился инсульт – и он ра-зом потерял память. А вскоре он сломал свои карабины – согнул стволы кувалдой и обломал приклады. Глядя на трофеи – на головы убитых животных – плакал, по-том снял со стен, отнес в лес и закопал. «Вот и хорошо, вот и ладно», – подумала жена, которой не нравились частые отлучки Сергея на охоту. Несмотря на мужнины странности, она была довольна, что в постели Сергей стал невероятно могуч и неутомим, как горный козел!

ДЖИНСЫ
Заместитель министра внешней торговли СССР хит-роватый и осторожный Эдуард Маркович был челове-ком богатым, но это мало кто знал. Недаром в народе говорится: «Какое ремесло – такое и воровство». А во-ровство у замминистра было специфическое – он торго-вал американскими джинсами. Торговал, правда, не сам – для этого имелись соответствующие люди, а он толь-ко организовывал привоз товара в страну небольшими партиями. Во–первых, чтоб не сбить цену, а во–вторых, чтобы им не заинтересовались соответствующие орга-ны. Поступает, допустим, в страну партия трикотажных изделий из Европы или США, а среди тюков с трикота-жем в трюме корабля или вагоне лежит пара тюков джинсов! А это дефицитнейший товар – не только мо-лодежь, но и многие уважаемые люди (особенно интел-лигенция) считали большой удачей приобрести амери-канские джинсы и щегольнуть.
Сейчас распаковав очередной тюк в гараже на даче, Эдуард Маркович лично пересчитал все джинсы и сразу продал их богатому армянину в три раза дороже, чем купил на торговой базе в Амстердаме. Эдуард Марко-вич мог бы не «светиться» в этом бизнесе, перепору-чить это помощнику, но по чисто еврейской привычке не любил, когда деньги проходят еще через чьи–то ру-ки. Ведь надо делиться прибылью, надо контролиро-вать, а то раз он попробовал отойти в этом бизнесе слегка в сторону, так выяснилось, что и джинсов в тюке оказалось меньше положенного, и были они якобы бра-кованные. А так Эдуард Маркович положил пухленькой ладошкой пачку денег себе в карман пиджака и сразу почувствовал удовлетворение и надежность – словно пачки зеленых советских «сотенных» с портретом Ле-нина ему душу грели!
Горбоносый носатый армянин загрузил джинсы в подержанный «Мерседес» и повез по базарам, где у не-го имелось несколько продавцов, что продавали джинсы еще в два раза дороже, чем были куплены у Эдуарда Марковича. Каждый продавец держал в руках одни джинсы, стоя в тысячной толпе народа, что покупала, торговала, приценивалась, присматривалась. Продавцу даже говорить что–либо про дефицитный товар не сто-ило, расхваливать его! Люди слетались как голодные мухи на мед! И начинался торг: «Мне, мне! Я беру?»; «Какой размер?»; «Чья фирма?»; «Этикетка есть?» Да, главным атрибутом на джинсах была именно этикетка известной среди любителей всего западного фирмы – «Леви» или еще какой. Сделанная из коричневой или бежевой кожи и пришитая на заднем кармане, она при-влекала покупателей, добавляла джинсам престижно-сти. Было впечатление, что если этикетку пришить на обычный брезент и сказать, что его привезли из Амери-ки, то все окружающие сразу начнут тебе завидо-вать…Кроме этикетки были очень важны и железные пуговицы, где на каждой имелось название фирмы.
Продавать несколько джинсов с одних рук было опасно – могли и обокрасть! Могли подойти милицио-неры и экспроприировать товар, ибо продажа считалась уже незаконной! И хотя каждому проверяющему мили-ционеру на рынке армянин лично продал (не подарил, как следовало бы ожидать) джинсы по более низкой цене, тем не менее, у каждого милиционера был начальник, брат, сестра или еще какой родственник, ко-торый умолял милиционера оказать ему услугу по при-обретению джинсов. И поэтому милиционеры вдруг могли выйти из сомнамбулического состояния «мол, ничего не вижу» и потребовать поделиться товаром.
Каждый продавец на базаре имел версию происхож-дения товара. Один говорил: «Брат в торговом флоте работает – из заграницы привез мне лично, но малы оказались…» Другой говорил: «Тесть на военном ко-рабле работает – купил в специальном магазине». А во-енные моряки действительно часть зарплаты в бонах получали и могли отовариться в валютном магазине. Можно было сказать, что сам работал на стройке в Монголии или в Ливии – там тоже платили валютой.
В это время через Москву домой возвращался из стройотряда студент Леша. Потрудившись два месяца на строительстве железной дороги в Сибири, Леша за-работал пятьсот рублей и решил, что обязательно осу-ществит мечту – купит джинсы, голубые, из плотной ткани! В городке, где учился, приобрести джинсы было почти невозможно, и поэтому Леша оказался на москов-ской «сорочке». Увидев, какие нужны, он не стал торго-ваться, ибо могли и перехватить, и купил за сто пятьде-сят рублей! Тут же вытащил их из целлофанового паке-та, проверил: на месте ли пуговицы, есть ли фирменная этикетка, и радостный побежал на поезд.
Дома в родном селе он сразу напялил их – и остался очень доволен: они хоть и были тесноваты в бедрах, но «по моде» должны были обтягивать задницу! Как раз в сельском клубе сегодня был концерт художественной самодеятельности жителей села. Леша решил пойти ту-да в джинсах, чтоб молодежь села позавидовала! Мало того, что он один из немногих сельских парней учится в институте (остальные или армию пошли, или в проф-техучилище), так еще и одевается по высшему классу! Отец, грубоватый колхозный шофер, вдруг недовольно поморщился и заявил: «Ты че, в этой брезентухе в клуб перед народом позориться пойдешь? – и строго доба-вил: – Не ходи!» – «Что ты понимаешь в современной моде? – воскликнул Леша. – Ты посмотри – это же фирма!» – и гордо сделал ударение на последнем сло-ге… «Их в магазине просто так не купишь! Только за доллары!» – Леша стал показывать этикетку, оттопырив задницу, тыкать пальцем в медные пуговицы. «У меня брезент есть огромный – можешь из него хоть десять штук нашить! – заявил с усмешкой отец. – Правда, он зеленый. Но можно покрасить синькой, хотя зеленый мне больше нравится»,  – отец потрогал небрежно джинсы, чтоб удостовериться, что ткань похожа на бре-зент. Плюнул на палец и хотел потереть ткань, уверен-ный, что краска будет линять, но Леша вовремя отско-чил и обиженно воскликнул: «Да ты знаешь хоть, сколь-ко они стоят?!» – «Рублей десять, наверное… – сказал пренебрежительно отец. – Это им самая красная цена!» – «А сто не хочешь?!» – заявил Леша, приуменьшив це-ну в полтора раза, ибо иначе отец посчитал бы его ду-раком. Но отец итак помрачнел, округлив глаза: «За эту тряпку и такие деньги?!» Он стоял в нарядном сером костюме, тоже собираясь идти в клуб, и, ласково погла-див мягкую ткань, заявил: «Мой костюм восемьдесят рублей всего стоит! Из чистой шерсти! Бостоновый, а не брезентуха! Целый костюм – с пиджаком, с подкла-дом шелковым!» – «А джинсы удобнее! Они крепкие – не рвутся и не мнутся! Можно десять лет носить!» – обиженно воскликнул Леша. За него заступилась мед-сестра мать: «Сам заработал – сам купил!» – «Брезент можно вообще всю жизнь носить – и не сносишь…» – заявил важно отец.
Постоянное упоминание про брезент Лешу начало нервировать. Чтоб не разругаться с отцом, он фыркнул: «Это модно!» – и ушел в клуб. А в клубе, как и ожидал, вся молодежь смотрела завистливо только на его джин-сы!
***
В институте в студенческой группе ни у кого таких качественных джинсов не было – и студенты долго ин-тересовались, где Леша их купил, разглядывали этикет-ку и пуговицы. На него стали с любопытством погляды-вать симпатичные девушки, которые ранее игнорирова-ли. В этих джинсах Леша ходил и на занятия, и в кино, и на концерты и везде чувствовал себя уверенно и солид-но. Но при интенсивной носке они вскоре загрязнились. Леша постирал их и повесил не в прачечной общежи-тия, опасаясь, что там стырят, а в своей комнате, за окошком открытого окна, на веревке. Здесь на ветру и на солнце они должны были высохнуть быстро!
Когда пришел через три часа с занятий – джинсов на веревке не оказалось! У Леши аж сердце похолодело! Он глянул вниз, надеясь, что они свалились от ветра на землю (хотя он и прикрепил накрепко к веревке прицеп-ками), но там их не было. Неужели кто–то достал их прямо с земли – дотянувшись до третьего этажа? А могло быть, что кто–то из соседней комнаты зацепил их и вытянул к себе. Возможно было и то, что кто–то, взяв тайно ключ от комнаты у дремлющей старухи–вахтерши на входе, вошел…
Долго Леша выяснял, кто украл джинсы. Но никто не сознался, да и носить их в институте никто не носил – Леша бы сразу узнал свои родные! Заходя в магазины одежды, он часто смотрел: не появились ли в свободной продаже джинсы? И думал с досадой: «Неужели нельзя закупить за границей большое их количество, чтоб всем желающим хватило?!» Он уже знал, что джинсы на за-паде стоят в переводе на советские деньги около два-дцати рублей, и, представлял, какая выгода была бы стране, если бы их продавали в магазинах хотя бы руб-лей по пятьдесят!    
Но думал к тому времени так не только Леша и сот-ни тысяч молодых парней и девчат, но и некоторые гос-ударственные мужи. На расширенном заседании прави-тельства, где решался вопрос обеспечения населения товарами легкой промышленности, пожилой Председа-тель правительства Н…строго заявил: «В политбюро, да и к нам тоже, поступает от советских граждан много писем, где люди просят завезти в страну эти, как его…американские джинсы. Надо этот вопрос прорабо-тать». Он обратился к настороженному министру внеш-ней торговли: «Николай Иванович, валюта у нас в стране есть – да и много ли ее на это надо? Продаем же лес, нефть, сталь. Закупим несколько миллионов этих штанов – и удовлетворим спрос». Давая большому ту-годуму, опасавшемуся высказать личное мнение Нико-лаю Ивановичу, время подумать, Председатель доба-вил: «А может быть, закупить у американцев парочку линий по пошиву заграничных штанов – и нашьем их у себя, сколько потребуется?» Николай Иванович испу-ганно покрякал и указал кивком головы на зама, кучеря-вого Эдуарда Марковича, который курировал закупки товаров за рубежом народного потребления: «Вот он над этим вопросом работал!» Эдуард Маркович ерзал на стуле, представляя с ужасом, как быстро кончится после этого его прибыльный бизнес, а когда предоста-вили слово, вскочил и, прищурившись, заявил: «Я не знаю, как на это посмотрит секретарь партии по идеоло-гии товарищ Суслов… Почему мы должны идти на по-воду тлетворного влияния запада? Потакать извращен-ному вкусу несознательной части нашей молодежи?»
Лица у чиновников, сидевших в кабинете за круглым столом, сразу окаменели. Председатель правительства суховато спросил: «Причем здесь идеология?» – «Ну как же?! – Эдуард Маркович сделал удивленное лицо. – Молодежь будет считать, что на Западе при капитализ-ме все делают лучше! Даже штаны! И некоторые, я слышал, уже хотят там жить… Нам надо изобрести в ответ свои штаны: еще лучше». – «Какие еще штаны?» – удивился Председатель правительства. Эдуард Мар-кович развел руками: «Может быть с красной звездой на этикетке или с серпом и молотом на пуговицах! Об этом пусть наша легкая промышленность думает».
Правительство решило обсудить данную проблему в другой раз. А потом ее отложило…А далее откладывать уже было поздно – капитализм наступил, и такой, каза-лось, незыблемый советский строй рухнул! И кто знает, наступил ли бы он, если б в СССР каждый желающий студент мог купить себе хорошие джинсы по приемле-мой цене?!

ЛЕГКИЙ ЗАРАБОТОК
Окончив экономический факультет, Лида искала ра-боту. Сходила в одну фирму, в другую (хотела устро-иться экономистом или высокооплачиваемым менедже-ром, чтоб сидеть в чистеньком и уютном кабинете, под-нимать телефонную трубочку и отвечать: «Да конечно, у нас все есть, приезжайте и оплатите…»), но везде ей отказали. Высокооплачиваемые места были заняты спе-циалистами, с опытом. В одной фирме ей предложили должность помощника бухгалтера, но она отказалась. Примерно предполагала, какая это работа – нудная, с циферками, очень ответственная – не дай бог, оши-бешься в накладной, а потом с тебя растрату вычтут. Впрочем, все лето после защиты диплома сама не хоте-ла работать – отдыхала на городском пляже, ездила с подружкой в Турцию на деньги, что дала мать как пода-рок за окончание института. И вот настала осень – грустновато стало на душе и тревожно. Многие подруги устроились на работу, были заняты и на предложение прогуляться по городу или посидеть в кафе отвечали: «Извини, дела. Завтра утром рано вставать». Лида скеп-тически ухмылялась, однако чувствовала себя неуютно. Чтоб развеять тревогу, она, понежившись в постельке до обеда, пила кофе, садилась за компьютер и начинала переписываться с друзьями в соцсетях, смотреть филь-мы, слушать музыку. Вроде тоже делом занята! И не замечала, как день переходил в вечер, а вечер в ночь…
Как–то в очередной раз пришла хозяйка квартиры, где Лида снимала одну комнату в двухкомнатной квар-тире, и строго заявила: «Ты, зараза, уже второй месяц не платишь за жилье! Я тебя выгоню завтра же». Хозяй-ка, крупная, глядевшая набычившись, так пугала уже не единожды, и Лида каждый раз жалостливым голоском говорила, что обязательно заплатит, а сама не платила – нечем было. Теперь хозяйка была в бешенстве – глаза сверкали ненавистью, она так близко подошла к Лиде, что, казалось, хочет побить или схватить за шкирку и выкинуть из квартиры. «Обязательно заплачу…» – ска-зала Лида испуганно.
Когда с работы вечером вернулась Нина, с которой окончили один факультет (только та на год раньше) и которая снимала вторую комнату, Лида поспросила у той взаймы. Та посмотрела сердито, с упреком: «Я тебе уже много давала. Имей совесть. И так ничем не попре-каю, когда берешь без спросу мои продукты из холо-дильника». Лида прищурилась: «Пожадничала, да?» – «Да, – кивнула Нина, девушка сосредоточенная и серь-езная. – Пора начать работать, не девочка уже». – «За три копейки как ты…» –  усмехнулась Лида. «А ты миллион сразу хочешь?!» – «Именно!» – «Ну, дерзай».
Лида вспомнила, что сегодня видела в интернете на сайте объявление милой девицы, которая улыбалась призывно с фотографии, под которой была надпись: «Я за день зарабатываю столько, сколько моя мама за це-лый месяц!» Лида уже тогда подумала, что надо узнать, как это она умудряется, а теперь, когда поняла, что ско-ро окажется на улице без денег и придется ехать в глухую деревню к мамке, куда категорически не хоте-лось после жизни в крупном городе, нашла объявление. Вскоре ей на страничку пришло сообщение, где давался телефон для связи. Она сразу позвонила, не особо–то ожидая, что ответят так поздно (все–таки по вечерам люди редко работают), но, к ее удовольствию, ответил приятный женский голос: «Слушаю! Мы очень ждали вашего звонка и готовы помочь решить все проблемы!» Лида решила, что попала на «телефон доверия», где людей успокаивают в стрессовых ситуациях, предлага-ют выходы из житейской беды, но когда растерянно за-явила: «Слышала, вы предлагаете работу?», то ей весе-ло и бодренько ответили: «Высокооплачиваемую!» – «А что для этого нужно?» – «Ничего! Только желание!» – «Даже образование не нужно?!» – «Главное чтоб во-семнадцать исполнилось!» Лида с досадой подумала, что может быть не стоило пять лет учиться, напрягать-ся, зубрить учебники, дрожать на экзаменах, опасаясь получить двойку, если есть такая замечательная работа без необходимости образования! «А какие условия ра-боты?» – спросила она. «Сидеть дома у компьютера ча-сика по три в день». – «И все?» – удивилась Лида. По груди разлилась благодать! Ведь именно о такой работе она всю жизнь мечтала. Это пусть другие встают ни свет ни заря из теплой постельки и спешат зимой по хо-лодным и темным улицам на заводы и фабрики, это пусть они возвращаются домой уставшие и потные, а она будет полеживать на диване после купания в ван-ной, неторопливо завивать волосы, красить ногти, нажимать нужные кнопочки на компьютере и получать деньги… «А что мне нужно сделать и когда начинать?» – торопливо спросила она, опасаясь, что вдруг по ка-ким–то причинам откажут в работе. «Начинать можно сегодня же! Придите к нам в офис, и мы все объясним», – ей продиктовали адрес офиса, который находился, к ее радости, не далеко. Впрочем, ради такой работы она бы и на край города пешком пришла.
Она быстренько оделась и поехала к офисному зда-нию, где на двери висели таблички десятков фирм, ко-торые арендовали здесь помещения. Лида нашла в длинном коридоре нужную дверь и вошла. Ее встретила очаровательной улыбкой стройная девушка в элегант-ной форме из хорошего сукна – в деловом костюмчике. Судя по ее счастливому виду, можно было подумать, что здесь царит предновогоднее настроение, и каждый пришедший обязательно чудесным образом получит дорогой подарок от Деда Мороза. Это настроение пере-далось Лиде и она, как наивное дитя в светлый зал, где стоит наряженная елка, вошла в нужный кабинет. Там сидел импозантный парень. Он пододвинул Лиде ком-пьютер и сказал: «Сейчас я покажу, как необходимо торговать американской валютой на рынке Форекс, не выходя из дома и тратя на это всего пару часов в день…» Лида знала, что на всевозможных курсах необ-ходимо платить за учебу, а так как денег не было, то пролепетала: «Я забыла кошелек!» Парень радушно улыбнулся, обнажив белые ровные зубы: «Мы учим аб-солютно бесплатно!» Лида растерянно пожала плечами и обвела взглядом помещение: «А ведь это все надо со-держать? Зарплату вам платить…» Парень улыбнулся снова: «Существует государственная программа под-держки молодых!» Лида удовлетворилась этим ответом и с вниманием стала смотреть и слушать все то, что по-казывал парень. Она была продвинутым человеком в области интернета и быстро поняла, что необходимо делать. Одно смутило: для начала работы следовало купить долларов! «Чем больше купите, тем больше бу-дет доход…» – сказал парень. Но была и минимальная сумма в триста долларов. С нее Лида и решила начать.
Она пошла в банк и оформила кредитную карту на пятьдесят тысяч рублей. По пути домой купила делика-тесов в супермаркете – дорогой колбасы, красной рыбы, фруктов и многое другое и гордо подкатила к подъезду дома на такси, а не на трамвае, как обычно. Дождав-шись квартирную хозяйку, Лида отдала не только долг, но деньги за месяц вперед. Та удовлетворенно хмыкну-ла: «Видимо, за ум взялась…» Войдя в интернет, Лида стала ждать, когда на ее счет начнут не «капать», а именно «литься» потоком денежки…
Когда вечером пришла с работы уставшая Нина и заглянула на кухне в общий холодильник, то, увидев дорогие продукты, растерянно воскликнула: «Что, му-жика богатого нашла?» Когда–то Лида действительно искала парня, который бы давал деньги лишь за то, что с ним спит, но, увы, парни могли лишь оплатить счет в ресторане, подарить недорогое колечко или сувенир. Она горделиво откликнулась: «Ну почему сразу мужи-ка, я и сама умею зарабатывать!» Нина возникла в двери с красноречивой ухмылкой: «Как?» – по ее виду было ясно, что она имеет ввиду… «На рынок Форекс устрои-лась!» – важно ответила Лида. Взгляд у Нины потух, она скептически заявила: «Очередной лохотрон!» Лида ткнула пальцем в таблицу, где ей зачислялись доллары: «Видишь, за полдня уже пятьдесят долларов набежало». Нина усмехнулась: «Поражаюсь, как можно делать деньги из воздуха?!» – «А что? Изучали же в институте: купил акции, а когда подорожали, продал». – «Ну так то акции предприятий, которые что–то производят! А тут просто американские зеленые фантики покупаешь. Ко-му–то это очень выгодно, раз так сильно заманивают?» Лида фыркнула: «Это государственная программа по занятости молодых. На это деньги выделяют!» – «Де-лать государству нечего, как тратиться на то, чтобы народ чужую валюту покупал». Лида холодно прищу-рилась: «Завидуешь, да? И вообще, закрой дверь с той стороны, а то работать мешаешь».
К концу недели у Лиды на счете было уже сто дол-ларов – она сняла их и сходила в кафе, где сорила день-гами словно миллионерша. Позвонила в село матери, которая очень волновалась, почему дочь до сих пор не устроилась на работу, и заявила горделиво: «Через пару месяцев на собственной машине в гости приеду! А че-рез год и квартиру куплю!» Мать чуть не расплакалась от радости, всхлипнула и вдруг стала твердить: «Будь, доченька, осторожней! А то обманут, отберут зарабо-танное».
Через неделю со счета Лиды вдруг ушла сумма в сто пятьдесят долларов. Лида озадачилась. Чтобы снова заработать, она положила на счет уже пятьсот долларов – почти все деньги, которые оставались от кредита, и опять счет ее пополнился двумя сотнями.
Сумма счета колебалась в течение трех месяцев ту-да–сюда и вскоре выяснилось, что у Лиды осталось все-го сто долларов. Жалкая сумма с двумя нуликами. Она несколько раз пересчитала «нули», думая, что ошиб-лась, но, увы… В интернете со всех сторон подсказыва-ли, что много получает только тот, кто вкладывает в фонд большие суммы. И она снова пошла в банк за  кредитом.
***
Через год оказалось, что Лида должна банкам более трехсот тысяч! А ведь она к этому сроку мечтала ку-пить квартиру!!! Когда стали звонить коллекторы (вы-бивальщики долгов) и железным голосом, с плохо скрытой угрозой, требовать погасить кредит, она впала в истерику. Заперлась в комнате и вздрагивала от каж-дого звонка в дверь, поменяла симку на телефоне. На улицу выходила только по большой надобности, кута-ясь в башлык курточки, чтоб никто не узнал ее, нервно оглядывалась, ожидая нападения со спины. Она похуде-ла, под глазами пролегли темные круги. Она хотела по-ехать к матери, чтоб выпросить деньги, но у той, живу-щей без мужа и воспитывающей еще дочь, и пять тысяч рублей лишних не имелось…
Наконец Лида позвонила бывшему парню, с кото-рым дружила в институте и подумывала выйти за него замуж. Артур был из простой рабочей семьи, не краса-вец и не атлет, а она мечтала о сыне банкира или же крутом бизнесмене. Когда Артур заболел и лежал месяц дома, она перестала приходить к нему, а стала общать-ся с его другом, ходила с тем на дискотеки. Все это наслоилось на их отношения и привело к разрыву.
Артур хотел обсудить все проблемы по телефону, но она настояла на встрече – надеялась, что парню трудно будет отказать в просьбе, когда девушка глядит на него томными очами и ласково трогает за ладонь или гладит по плечу.
Артур подъехал к подъезду на красной российской машине, пусть не престижной и дорогой, но новой. Она впорхнула в салон с возгласом: «Ага, разбогател?!» – и потянулась губами к его губам. Он отстранился, спро-сил суховато: «Чего надо? Я с работы отпросился, то-роплюсь». – «А я думала, мы с тобой в кафе посидим или ко мне зайдем и вспомним былые дни…» – провор-ковала разочарованно она. «В чем дело?» – он был непоколебим. Она пристально посмотрела на него и сделала жалостливый голосок: «Мне деньги нужны!» – «Сколько?» – «Триста пятьдесят тысяч». – «Что случи-лось?» – «В кредиты залезла». Артур вздохнул: «Таких денег у меня нет». – «Займи в  банке». –  «Я сам кредит за машину плачу». – «Еще один возьми,  а то у меня кредитная история плохая». Артур удивился: «Ты что, жена моя?» – «А я готова ею стать…»  – Лида ласково погладила его по плечу. «Поздно…Я скоро женюсь!» Лида сглотнула ревниво: «Когда? На ком?» – «На Вале из соседней группы!» Лида изобразила брезгливую улыбку: «Чем же она лучше меня? Не дочка же банкира. Я постройнее и покрасивее». – «Зато она заботливая и не лентяйка!» Про леность она уже слышала, когда Ар-тур передал ей слова матери, которая после ухода Лиды из гостей удивилась: «Даже посуду за собой не прибра-ла и не помыла». Лида фыркнула: «Подумаешь! Может, я замуж за такого богатея выйду, что у меня три гор-ничных будет!» – «Флаг тебе в руки…» – Артур завел машину, показывая, что пора ехать. Она выскочила и, прежде чем сильно хлопнуть дверью, выкрикнула с обидой: «Мне теперь что, в проститутки идти?» Глядя вслед машине, подумала, что, может быть, действи-тельно так и сделать…
***      
В это время за океаном в далеком от Нью–Йорке, в офисе крупного банка, в уютном кабинете за рюмкой виски сидели двое пожилых, но еще очень бодреньких улыбчивых мужчин, один из которых был русского происхождения с еврейскими корнями, а другой чистый еврей, потомственный банкир из Федеральной резерв-ной системы США. Перед ними стояла (сделанная по специальному заказу) хрустальная пузатая бутылка с виски в форме глобуса, с нанесенными на ее этикетку странами и континентами, а горлышко торчало из «Се-верного полюса». «Как там у нас в России действует Форекс?» – спросил потомственный еврей. «Думаю, завтра надо поднять курс доллара к рублю, чтоб люди кинулись в страхе покупать валюту. А через пару день-ков, когда народ накупит долларов, курс опустим». По-добные разговоры проходили у них ежедневно и были скорее ритуальными. Главное, что их действия, как огромный пылесос, высасывали из всех стран колос-сальные деньги в США: это же так выгодно в общеми-ровом казино с отлаженной сетью тысяч и тысяч офисов печатать на личном станке доллары и продавать за ре-альные деньги миллионам наивных людей, которые ду-мают, что в этой жизни можно не работать!
***
Так ли это было в США, как я описал, – неизвестно! Впрочем, это не важно – главное, что этот лохотрон кому–то очень нужен!! Ну а Лиде еще повезло – в  про-ститутки она не пошла, а устроилась секретаршей и по совместительству любовницей к престарелому пред-принимателю. Долги он ее погашал, но не спеша – хо-тел, чтоб как можно дольше от него зависела…    

КУПЛЕННОЕ РАВНОДУШИЕ
У Валентины убили единственного сына, когда за-ступился в кафе за незнакомую девушку. Компания мо-лодых крикливых цыган щипала ее за попу, насильно усадила за столик и вливала в рот водку. Олега, двадца-тидвухлетнего мастера спорта по боксу, который отта-щил девушку от наглецов, вызвали «поговорить» на улицу и там, понимая, что с помощью кулаков с ним не справиться, расстреляли из карабина у крыльца в кафе. Это зафиксировала видеокамера у входа: худощавый цыган машет руками, грозно кричит, вытаскивает из ба-гажника автомобиля карабин и стреляет почти в упор в грудь Олегу. Имелось много свидетелей убийства среди прохожих и посетителей кафе, и Валентина верила, что вскоре полиция найдет преступника, ибо сделать это легко – все знали марку и номер дорогой машины, на которой скрылся убийца с друзьями. Конечно, сына уже не вернуть, не воскресить, но Валентину тешила мысль, что заслуженное наказание смягчит ее невероятное го-ре.
Уголовное дело по факту убийства в полиции заве-ли, но никаких подвижек по нему не было целую неде-лю. Валентина в темном скорбном платке, бледная и поседевшая, словно заторможенная, почти каждый день ходила в УВД, чтобы узнать, как идет следствие, а сле-дователь монотонным голосом отвечал: «Все на кон-троле». Но по тому, как он это делал (отводил в сторо-ну глаза, ерзал на стуле, при ее приходе сразу начинал куда–то звонить и торопился уходить) Валентина дога-дывалось, что дело не расследуется по непонятной при-чине… Наконец ее перестали пускать в здание полиции, где полицейский дежурный на входе заявлял, что следо-вателя нет на месте, что уехал по делам, что на сове-щании. Тогда она стала следователю звонить, но он пе-рестал брать трубку.
Целыми днями Валентина думала о сыне: вспомина-ла, как растила, кормя самым вкусненьким, как лечила, когда заболел воспалением легких и лежал с темпера-турой выше сорока градусов, как радовалась, глядя, ка-кой красивый, умный и сильный парень вырос. Она ча-сто подходила к портрету сына в траурной рамке, что стояла на тумбочке в спальне, гладила пальцами родное лицо под стеклом и говорила: «Все равно найду того, кто тебя убил!» И добавляла с тяжким вздохом: «Зачем тебя вырастила добрым и порядочным? Прошел бы ми-мо злодеев – и теперь жил! Ведь так большинство лю-дей поступают…» Муж, глядя на ее страдания, на блед-ное изможденное лицо, часто во время бессонных ночей говорил: «Ну что теперь убиваться?! Разве не знаешь, в каком государстве живем! Правды не найти. Сама себя загубишь». Он тоже побледнел и похудел, но Валентина считала, что мужское сердце бесчувственное в отличие от материнского, и обижалась на мужа. Может, со вре-менем она приняла бы горе как некую данность свыше за какие–то непонятные грехи, если бы не поддержка друзей сына. Они регулярно приходили к ней на квар-тиру, звонили и спрашивали, какие известия о поимке преступника, наконец объявили среди тех, кто знал ее сына, сбор средств для вознаграждение человеку, кото-рый укажет местонахождение убийцы. Это давало Ва-лентине силы и надежды, что виновный будет найден и наказан по закону…
Но время шло. Через месяц Валентина окончательно поняла, что убийцу не найдут, если не станет действо-вать более решительно. Друзья сына посоветовали об-ратиться на известную телевизионную программу, где помогали тем, кто не может добиться правосудия – об-суждали эту ситуацию на всю страну, приглашали в ка-честве экспертов уважаемых людей: депутатов, крупных адвокатов и полицейских чинов. Валентина любила смотреть эту передачу, верила сострадательным и по-рядочным людям, которые ее делают, и дозвонилась до них.
На следующий день в город приехала съемочная группа с телепередачи, опросила свидетелей преступ-ления, хотела взять интервью у следователя, что вел дело об убийстве – майора Благолепова, но тот внезап-но исчез. Еще через день Валентину, ее мужа, лучшего друга убитого, девушку, которую защитил Олег в кафе, пригласили на съемки в Москву, оплатили поездку и поселили в хорошей гостинице.
***
Вечером начальнику УВД города, полковнику Сер-гею Ивановичу позвонил на сотовый майор Благолепов и тревожно сказал: «По телевизору идет передача про убийство Олега сыном наркобарона. Что будем де-лать?» Сергей Иванович находился в своем шикарном загородном доме, с друзьями в сауне, уже изрядно пья-ненький, и гаркнул недовольно: «Не паникуй! Все на мази. Мне эти телевизионщики по х…» Он стал пить пиво, раздирая красных жирных раков крепкими руками и засовывая куски нежного красновато мяса в рот, и хо-хотать, слушая похабные анекдоты говорливого това-рища. Он бы мог выйти из сауны и включить телевизор, но не хотел расстраиваться, портить то удовольствие, что получал от горячего пара, хорошей компании, до-рогого коньяка. Вообще, он подумал, что передача идет по областному телевидению, а значит, на нее внимания не стоит обращать – поболтают на экране и забудут…
Лег он поздно, а утром на служебной машине шофер доставил его в здание УВД – новое, красивое, с боль-шим и светлым, почти министерским кабинетом, для Сергея Ивановича. После того, как государство выдели-ло солидные деньги на полицию, подняло сотрудникам зарплаты в разы, жить ему стало спокойнее и веселее. Он входил в здание с благодушным видом, словно здесь не расследуются уголовные дела, где грязь, кровь и убийства, а как в контору, где слушают свежие анекдо-ты от сотрудников, – зная эту его тягу, каждый подчи-ненный считал своим долгом зайти к нему в кабинет и рассказать очередной и похохотать.
Сегодня при входе в здание полковник почувствовал какую–то непонятную тревогу, которая шла то ли от сотрудников, то ли от стен. «Вас искал губернатор об-ласти…» – сказал дежурный, вытянувшись в струнку и козырнув. «Хорошо…» – буркнул Сергей Иванович и с недоумением подумал: «Неужели из–за вчерашней пе-редачи?» Про нее он после гулянки почти забыл и толь-ко теперь вспомнил смутно, что ему звонил вечером майор Благолепов.
Только он вошел в кабинет, как раздался телефон-ный звонок. Он схватил трубку: «Полковник Хохлов…». – «А это с вами губернатор Люблин разговаривает». – «Очень приятно, Аркадий Егорович». – «Зато мне не-приятно…Что у вас происходит? Почему так долго не можете поймать убийцу Олега Иванова? Почему для этого необходимо подключать телевидение и позорить нашу область на всю страну?» У полковника то ли от выпитого вчера коньяка, то ли от нервного возбуждения стрельнуло больно в висок, он поморщился, но бодро, по–военному ответил: «Разберемся! И доложим!» – «Побыстрее…» – сказал губернатор и положил трубку.
Сергей Иванович открыл шкаф, где стояло спиртное, налил пол стакана коньяка из хрустального графина и разом выпил. В голове полегчало, появилась бодрость и план действия. Он позвонил майору Благолепову и за-орал: «Ты почему не предупредил, что передача идет на Центральном телевидении? На первом канале? А?» Майор пролепетал: «Я сообщил, но вы, видимо, не рас-слышали, – и добавил настороженно: – Что делать бу-дем?» Сергей Иванович процедил: «Покажи, что прояв-ляешь активность…» – и подумал с досадой: «Может, пронесет?» Не успел он положить на аппарат трубку, как вновь раздался телефонный звонок. «Это вас из Москвы беспокоят. Из следственного комитета. Мы хо-тим отправить к вам группу следователей», – раздался суховатый мужской голос генерала Злобина. «Зачем?» – пробормотал Сергей Иванович. «По вчерашней теле-передаче у нас сложилось впечатление, что ваши со-трудники в бирюльки играют! Вы хотите народные вол-нения? Чтобы тысячи людей пошли громить цыганские дома? Наш президент не хочет…» – «Мы справимся своими силами», – забормотал Сергей Иванович, пони-мая, что приезд следователей из Москвы может грозить ему снятием с должности. Сердце у него затрепыха-лось, очень уж не хотелось расставаться с прибыльной во всех отношениях должностью…
Он еще выпил полстакана коньяку и позвонил майо-ру, приказав срочно придти с «делом» об убийстве. Ко-гда майор появился в кабинете с тоненькой папочкой в руке, полковник громко сказал: «Вы почему до сих пор не можете раскрыть дело Олега Иванова? Очень много зацепок, фактов, а вы тянете чего–то». У майора чуть челюсть не отвисла, ибо никак не ожидал услышать от того, кто велел «замять» дело, такие слова! «Так вы…» – начал растерянно майор, но полковник его перебил еще громче и злее: «Уже в Москве недовольны вашей нерасторопностью? Вы хотите лишиться звания и должности? Чтоб завтра бандит был пойман!» Майор кивнул, догадавшись, что полковник, как и любое начальство, ищет «стрелочника», на которого можно свалить вину за собственную подлость, но он не дога-дывался, что полковник кричал специально так громко, отметая всяческий сговор в этом деле, опасаясь, что у майора в кармане лежит записывающее устройство и тот предъявить потом запись разговора как доказатель-ство, что именно начальник воспрепятствовал рассле-дованию! А так выходило, что Сергей Иванович всегда радел за то, чтобы все дела доводились до конца…
Майор, выйдя из кабинета начальства пунцовый и злой, с группой захвата из трех полицейских поехал в цыганский поселок, что располагался на окраине горо-да. Там стояли большие и богатые коттеджи цыган, что уж много лет торговали героином в области и на этом невероятно разбогатели. Особняком на гектаре земли, огороженный высоким кирпичным забором, с огромны-ми собаками при входе, находился трехэтажный дом наркобарона – коренастого чернобородого мужчины с темными жесткими глазами. Майору он свирепой внеш-ностью напоминал Карабаса Барабаса из фильма о Бу-ратино.
В отделение полиции Благолепов вернулся с двумя жилистыми черноволосыми дружками убийцы, которые были в кафе в тот злополучный вечер, а после стрельбы укатили на машине. «Если вы сейчас не скажите, где находится тот, кто расстрелял Олега, я вас упрячу на десять лет за соучастие!» – заявил майор так зло, что они опешили и раскрыли рты. Понятно было, что сего-дня он очень разъярен, ибо ранее вызывал как свидете-лей, мирно побеседовал, а ныне надел наручники и си-лой затолкал в полицейскую машину. А ведь парни уже успокоились, ибо руководитель цыганской общины за-явил им, что «заплачено кому надо…» Они стали буб-нить: «Ничего не знаем, ничего не видели…», хотя ча-сто встречались с сыном руководителя общины, кото-рый скрывал его в своем огромном доме.
Тем временем на сотовом телефоне полковника вы-светился знакомый номер. С минуту Сергей Иванович не отвечал на звонок, раздумывая. Наконец процедил: «В чем дело?» – «Я, конечно, извинюсь, Сергей Ивано-вич, – раздался хрипловатый и возбужденный голос наркобарона. – Но ваш майор вдруг развил большую прыткость. Обещал, если завтра не приведу к нему сы-на, приедет с обыском и переворошит мой дом!» Пол-ковник понимал, что разговор наркоборон, конечно же, записывает, но не боялся этого. Да, он получил от него за сына–убийцу пять миллионов рублей, как откупные, но сейчас бодренько заявил: «Кто не спрятался – я не виноват…» Ведь если барон начнет его шантажировать, то полковник не только сына его поймает, но и весь криминальный бизнес разрушит… «Нам надо погово-рить», – произнес наркобарон. Полковник мог бы встре-титься с ним на «нейтральной территории», где–нибудь на загородной дороге в лесу, чтоб поговорить без сви-детелей, но опасался, что такая встреча скомпромети-рует его. «Не о чем мне с тобой разговаривать. У тебя есть время до завтра», – заявил жестко он и отключил сотовый.
Снова выпив полстакана коньяка, полковник поду-мал с досадой: «Ну вот жил в свое удовольствие, меч-тал о покупке дома в Испании, чтоб спокойно на пенсии полеживать у теплого моря. Так нет…» И помянул с обидой и нехорошим словом всех тех начальников, ко-торые нарушили его размеренную беззаботную  жизнь.
***
На следующий день майор Благолепов с группой за-хвата арестовал у трапа самолета убийцу – тот по под-дельному паспорту собирался улететь в Испанию. Был он в белом смокинге, с дипломатом, в темных очках, интеллигентный – ну не дать ни взять: профессор фило-логии. Отнюдь, не грубый хитроватый мужик в красной рубахе и хромовых сапогах с кинжалом за ремнем, что когда–то воровали в России коней у порядочных людей. Они теперь в стране сами на коне!!! На золотых «Мер-седесах» раскатывают!      

ДОВЕРЧИВЫЙ НАРОД
На совещании в разведывательном отделе госдепа США были заслушаны доклады о том, что в СССР сре-ди народа началось брожение, что многие люди разоча-ровались в идеалах коммунизма и хотят социализма с  «человеческим лицом» как, например, в Швеции, раз-ных сортов колбасы до отвала и мало работать. Поды-тоживая, полковник ЦРУ, подтянутый худощавый Майкл, удовлетворенно сказал: «Не надо ослаблять давление на Россию – еще немного и этот великан на глиняных ногах падет. Статьи в советских газетах, ко-торые проплачиваем, – этого мало. Необходимо выйти на телевидение, его смотрят миллионы. Да и веришь увиденному на экране гораздо охотнее». Из–за длинно-го стола поднялся моложавый, но уже лысоватый майор Джон: «У меня хорошие связи с руководителем компар-тии по идеологии, который курирует телевидение. Он надавит на кого надо, следует только немножко запла-тить». – «Прекрасно. Действуйте…»  – сказал Майкл. «Есть мысль показать, как хорошо и богато живут рус-ские при капитализме в Америке. Путь русский народ слюни распустит и не препятствует к приходу к власти реформатора Ельцина», – заявил с ухмылкой Джон. «Есть такие?» – поинтересовался Майкл. «Найдем. Например, некоторые ученые или врачи из бывшего СССР эмигрировавшие. Они неплохо зарабатывают». – «Зарабатывают?.. – Майкл поморщился. – Надо пока-зать, что здесь и работать не надо, как в раю! Все само в рот падает!» Джон сосредоточился: «Можно, к приме-ру, этих…Тех, кто сумел наворовать в СССР и деньги сюда переправить. Много таких во внешней советской торговле работало, а теперь к нам перебралось». Майк хмыкнул: «А зачем им светиться? Они сидят сейчас на своих деньгах и нос не высовывают». – «Кого тогда?» – «Думай, тебе же за это зарплату платят». Джон вооду-шевился: «Может, снять сюжет примерно такой, как мы якобы на Луну летали…»
Присутствующие сразу испуганно и напряженно притихли, приклонили головы, чтоб никто не подумал, что с сослуживцем солидарны, ибо американские фальшивые полеты на Луну – это была тщательно охраняемая тайна, которая сыграла огромную роль в том, что в мире многие люди, что с восторгом и зави-стью смотрели на достижения Советского Союза в кос-монавтике, в науке и технике, и уже сомневались в цен-ностях и возможностях капитализма, предрекали ему скорый проигрыш в «холодной войне», стали понимать, что и капитализм кое–что умеет, что в нем еще много резервов! Об этой тайне знало лишь высшее руковод-ство страны, но многие догадывались и вопрошали, по-чему уже много лет ничего подобного американцам в космосе сделать не удалось… Некоторые ретивые жур-налисты с усмешкой замечали в фильме, где показывали высадку астронавтов на Луну, что американский звезд-но–полосатый флаг, воткнутый в песок, колеблется от ветра, хотя никакого ветра на Луне нет, ибо нет атмо-сферы. Другие отмечали, что размер вездехода, на ко-тором лихо разъезжает по пескам Луны астронавт, го-раздо больше, чем способен вместить грузовой отсек космического корабля, который его доставил якобы на Луну. Третьи удивлялись тому, как бодро прыгают (словно кузнечики по траве) астронавты, если их ко-стюмы с сопутствующим оборудованием и кислород-ными баллонами должны весить 120 килограммов. Да и когда американцы, якобы привезшие на землю чуть ли не полтонны лунной почвы, стали дарить ее музеям ми-ра, то вдруг оказалось, что это обычная земная порода. Было множество и других нестыковок, тем не менее, руководство страны, которое потратило на лунную пиар–одиссею якобы более 20 миллиардов долларов, и не думало оправдываться.
Майкл, гася возникшую неловкость, усмехнулся и бодренько заявил: «Давайте шутки в сторону и займем-ся делом…»
Чтобы замять свое неуклюжее высказывание, оправ-даться перед начальством за длинный язык, за несдер-жанность, и опасаясь, что его уволят с работы, Джон на следующий же день с утра взялся с воодушевлением и большой энергией за порученную работу. Он поехал на Брайтон–бич, где жили несколько тайных агентов ЦРУ советского происхождения. Они доносили Джону, какая царит атмосфера в российской общине, что компактно проживает в Нью–Йорке в одном районе. А то вдруг там заведется шпион из России, заброшенный в Амери-ку под видом сбежавшего от гнета советской диктатуры еврея, и, освоившись, начнет подрывную работу! С их помощью немало было выявлено бывших советских жуликов, которые умудрялись разбавлять на автоза-правках бензин водой, приторговывали наркотиками…
Маленький толстый еврей из Одессы Давид Цукер-ман встретил Джона в уютном кафе на Брайтон–бич широкой улыбкой: «Чем готов служить?» – «Мне необ-ходимы пару русских людей, молодых и здоровых, чтоб снять фильм», – заявил Джон и показал руками, какие большие у них должны быть животы. Давид скуксился: «Обязательно русских? А евреи подойдут?» Джон кив-нул: «Надо только чтоб хорошо на русском говорили». – «А можно родственников? – спросил Давид, загляды-вая подобострастно в глаза Джону. – У  меня сынок есть и племянничек».  – «Язык за зубами будут держать, ес-ли что?» – спросил сухо Джон. «Обижаете! – восклик-нул Давид и спросил: – А  им за это что–нибудь перепа-дет?» – «По тысяче долларов». Давид еще шире сделал улыбку: «А это не мало?» – он намеревался от суммы гонорара отхватить кое–что себе. Джон сердито фырк-нул: «А что, они Сталлоне или Шварцнеггер, чтоб го-норары миллионные получать за пять минут съемки?!! К тому же они там еще нажрутся до отвала и девочек красивых пощупают». – «Ну тогда замечательно, прямо сейчас и возьмем их… – воскликнул Давид и добавил скромно и смущено: – А аванс будет? За посредниче-ство». Джон с брезгливым видом дал ему триста долла-ров тремя бумажками, посадил в свою машину и поехал по улице, куда указывал Давид.
Вскоре они оказались в скромной темноватой квар-тире, где сидели около телевизора на большом продав-ленном диване, заняв весь объемными задницами, два кучерявых, лет по двадцать пять, толстяка – обычно та-кими бывают негры в Америке, живущие на пособие и растолстевшие на фаст–фуде. Толстяки мяли зубами жевательную резинку с таким рвением, что шевелились не только их толстые, похожие на ягодицы щеки, но и жирные уши «Ну–ка скажите что–нибудь на  русском?» – заявил Джон недоверчиво этим несимпатичным лю-дям, опасаясь, что Давид подсунет ему ради своей вы-годы каких–нибудь совсем тупых родственников. «А что сказать–то?» – фыркнул один с заплывшими, слов-но у свиньи, маленькими глазками. Давид ему по–отцовски ласково заявил: «Скажи, Изя, как тебе в самой демократической стране мира живется». У борова на лице не появилось никаких эмоций, и он сказал по–русски, лишь поменяв слова вопроса местами: «Мне очень хорошо живется в демократической стране!». «Ну что?» – заискивающе спросил Давид Джона. Тот кивнул: «Подойдет…»
Джон привез толстяков (каждый по полтора центне-ра весом), которые еле уместились в огромной машине на заднем сиденье (хорошо, что микроавтобус не при-шлось вызывать), и задок которой от их веса шоркал на кочках по асфальту, на двухэтажную виллу на берегу океана. Вилла использовалась для нужд ЦРУ – туда ча-стенько привозили дипломатов из посольств разных стран, чтоб угостить до помутнения рассудка виски, подсунуть в кровать девок, заснять оргии на пленку и потом, используя как компромат, вербовать их. Так что вилла не пустовала…
Машина въехала за высокую каменную ограду, что окружала виллу, чтоб никто посторонний не мог туда заглянуть и узнать, что там делается. Во дворе Джона, под шиферным навесом, что скрывал людей от жаркого полуденного солнца, уже ждала съемочная группа в со-ставе моложавого, с темной бородкой латиноамерикан-ца–оператора, лысоватого потного режиссера с пше-ничными усиками и молоденькой страхулюдной костю-мерши. Недалеко от них в шезлонгах около бассейна загорали две молоденькие проститутки–мулатки, они были на содержании ЦРУ и обслуживали только нуж-ных разведке США людей. Проститутки с интересом, но слегка брезгливо посмотрели на толстяков, которые с трудом выползли из машины на слоновьих коротких ножках. «Все ко мне»! – приказал Джон. Когда съемоч-ная группа, проститутки и негр–повар, что появился из двери подсобного помещения, собрались около него на веранде, он объяснил, что надо делать…
В это время толстяки–евреи стояли поодаль и сма-хивали со лбов ладонями пот. «С ними надо трахать-ся?» – спросила недовольно стройная широкобедрая мулатка. «Обойдутся, – сказал сухо Джон. – Сделайте массаж, на коленях у них посидите…» И приказал ре-жиссеру: «Приступайте…» Наблюдая, как будет прохо-дить съемка, чтоб вмешаться и что–либо важное под-сказать, Джон уселся под навесом в тени и потягивал из длинного стакана оранжевый апельсиновый сок.
На веранду около бассейна, где располагалась клумба цветов и росли пальмы, вынесли два больших кожаных дивана, нарядили толстяков в яркие футболки и шорты (еле нашли таких крупных размеров в гарде-робе). Затем положили толстяков на диваны около сто-ла, где стояли множество разноцветных бутылок с ви-ном, с виски, с кока–колой, лежали апельсины, ананасы, виноград, а также огромные бутерброды, намазанные толстым слоем красной икры. Режиссер дал каждому толстяка по бутерброду в пухлые ручки и заявил: «Бе-седуйте между собой на русском языке…» – «О чем бе-седовать–то?» – спросил глуповато сын Давида Изя. «Об этих красивых девушках, – режиссер показал на проституток. – О том, как вам хорошо живется в шта-тах. И жуйте, жуйте!»
Оператор стал снимать, как толстяки суют в рот огромные (когда булка разрезана на две части вдоль) бутерброды, как девицы с томными улыбками массажи-руют им толстые свинячьи загривки, как садятся им на колени и обнимают за шеи, щекотят животы, постаны-вают, будто сейчас случится у них оргазм от огромного удовольствия. Джон брезгливо поморщился и крикнул: «Ешьте, но не так жадно. А то будто год не ели! Надо показать, что это ваш обычный ежедневный ланч».
Когда съемки были закончены, Джон сказал режис-серу: «Надеюсь, через два дня ролик будет готов. Сни-мите комнаты в доме и скажите в закадровом тексте, что все принадлежит этим двум мужикам и что живут они в таком довольстве со  сладкими девочками на бе-регу океана круглый год…»
***   
Придя со смены, с завода, где отстоял восемь часов у станка, Иван устало сел на кухне за стол. Несмотря на то, что был он худощавый, выносливый и жилистый, тем не менее, гудели руки и ноги – все–таки ему уже пятьдесят. Жена в простеньком сатиновом халате, что обтягивал располневшее с годами тело, поставила пе-ред ним вермишелевый постный супчик, сваренный из пакета, тарелку с пшенной кашей. «Чего–нибудь по-вкусней нет? – спросил он. – Котлетки, например, из свежей говядины?» Жена виновато развела руками: «Странно, куда–то мясо из магазинов делось – одни мо-слы. И вообще, на полках магазинов пусто». – «Горба-чев сволочь виноват! Помогаем негритосам по всему миру, а самим уже жрать нечего», – хмыкнул сердито Иван и съел то, что дала жена.
Он ушел в зал, сел на диван и включил телевизор – хотел узнать, что в мире делается, какие очередные ре-формы затеял бывший генсек компартии, а с недавнего времени и Президент СССР, Горбачев. Казалось бы, слова он народу правильные говорил и реформы прово-дил нужные, а жизнь в стране становилась все сложнее и хуже…Тем временем на экране появились титры фильма «Русские в Америке». «Ну и как им там живет-ся?» – подумал заинтересованно Иван, полагая, что наверняка не очень хорошо, ибо знал из газет, что в Америке безработица, ну а те, кто работает, вынуждены трудиться очень напряженно, не отлынивая на переку-ры. Что  и отпуск у них очень короткий  и больничных нет... Так, по крайней мере, писалось в советской прес-се… Но стали показывать около бассейна с голубоватой чистой водой на шикарной вилле двух толстяков, что в окружении красивых мулаток с шоколадной кожей по-жирали пухлыми слюнявыми губами бутерброды с ик-рой и довольно улыбались. «Капитализм – это круто!» – говорил один. «Здесь не надо вкалывать, как при социа-лизме, чтоб жить хорошо», – вторил другой. Иван рази-нул от удивления рот и крикнул жене: «Ты посмотри, как русские в Америке живут!» Жена поспешно пришла с кухни, вытирая на ходу мокрые руки полотенцем, и тоже уставилась на экран. Растерянно хмыкнула: «От-куда у этих свинтусов деньги на роскошную жизнь? Ведь они с такими толстыми животами явно работать не могут». – «На пособие, наверное, существуют? Там, наверное, оно больше в три раза, чем моя зарплата?!» – сердито сказал Иван, обижаясь на свою страну, которая не может предоставить ему такой же роскошной и без-заботной жизни. «А может, родители обеспечили?» – заявила жена. Иван перебил: «Да какая разница! При социализме у нас все равно никто так шикарно не жи-вет! – и добавил сердито: – Вот до чего экономику ком-мунисты довели. Когда будут их гнать отовсюду, не пойду защищать! Скорее бы хоть Ельцин к власти при-шел и настоящий капитализм у нас построил».    
Через месяц фильм показали по телевизору снова, а через месяц еще раз. И так до тех пор, пока Ельцин Горбачева не скинул и компартию не запретил, а народ ему в этом не помешал. Народ лишь посматривал с ух-мылкой на то, что делается в Москве, и ждал, когда ему дадут в ручки огромный бутерброд с икрой. Не дождал-ся…

ПАТРИОТ
Андрей с женой сидели в ресторане на Дне Рожде-ния знакомой. Пожилая учительница за столом напро-тив начала рассказывать, как ездила в Испанию по пу-тевке и как там понравилось. «Все чисто, уютно, люди вежливые, не то, что в грязной России, – говорила она с придыханием о Европе и поджимала брезгливо губки, когда речь заходила о Родине. – Я бы очень хотела там жить». В последнее время, когда поносили Россию, Ан-дрей сразу мрачнел и пристально смотрел на хаятеля. При знакомстве эта женщина показалась ему вполне приличной и не глупой, а сейчас отношение к ней изме-нилось. «Вы вроде преподаватель русского языка и ли-тературы? – спросил холодновато Андрей, а когда кив-нула, добавил: – А что вы сделали, чтоб грязная Россия, как выразились, стала другой?» – «Ну…– учительница растерялась. – Я же не власть. Что я могу?» – «Вы больше чем власть, – уже жестче сказал он. – Вы воспи-тываете детей. За эти годы наверняка выпустили сотни учеников. Многие уже взрослые люди, занимают высо-кие должности, сами воспитывают детей. Если бы вы привили им любовь к родине и научили, как надо обу-страивать Россию, то жизнь бы стала гораздо комфорт-ней». Учительница обиженно заморгала – она явно не ожидала от соседа по столику такой реакции. «При чем здесь я? Есть влияние улицы, родителей, общества», – заявила она. «Хорошо, а чем Россия вам такой грязной кажется?» – спросил он и поймал недоуменный и осуж-дающий взгляд виновницы торжества – моложавой улыбчивой женщины, которая не хотела ссор между гостями. «Грязные дороги, небогатые дома…» – отве-тила учительница. «Да, трудно построить на глинистой болотистой земле хорошие дороги. Это не в Испании, где песчаные и каменистые почвы. Да и дождей у них почти не бывает, как и нашей распутицы, потому как край жаркий, – сказал Андрей. – Ну а по поводу домов. Вы прекрасно знаете, что на землях, где стоит Испания, люди живут городами более двух тысяч лет, и уже успели все обустроить, а там, где живете вы, еще двести лет назад были непроходимые леса и болота. Так что красивые каменные дома, что вы видели, стоят в Испа-нии по пятьсот лет, а на нашей почве можно было стро-ить только деревянные, да и те через каждые десять–двадцать лет в деревнях сгорали от пожаров. Так что надо учитывать все обстоятельства». – «Ну и бардака в нашей стране тоже много!» – фыркнула учительница, будучи оппонента лет на двадцать старше и привыкшая, чтоб, как в классе, последнее слово оставалось за ней. Андрей хмыкнул: «Там, конечно, рай земной… А вы для любопытства узнайте из Интернета, что ныне там творится. Безработица среди молодежи пятьдесят про-центов. Страна, оказывается, много лет жила в долг и это при том, что жить у моря в хорошем климате весь-ма дешево. Туда пол Европы отдыхать ездит. Можно было на одном туризме обогатиться. Вот и вы увезли наши русские деньги в Испанию…». Учительница по-багровела, не зная, что возразить. 
В этот момент именинница, чтоб погасить конфликт, весело воскликнула, подняв бокал с шампанским: «Вы тут собрались мировые проблемы обсуждать, или меня поздравлять?!» – «Тебя, тебя…» – сказал Андрей миро-любиво, хотя внутри еще все клокотало, рвалось нару-жу, ибо не только эта учительница говорила о России плохо, а очень многие. Недавно его возмутила инфор-мация в интернете о том, что по статистике только тридцать процентов населения считают себя патриота-ми родины и будут защищать от врагов, а остальные ее недолюбливают или готовы уехать жить на Запад.
Возвращаясь из ресторана по ярко освещенной ули-це под руку с женой, Андрей никак не мог успокоиться и громко восклицал: «Поражаюсь, что с народом слу-чилось?!» Редкие прохожие с настороженным удивле-нием, полагая, что сильно пьян, отшатывались. «Да успокойся, наконец…– жена дернула за рукав. – Ты себя сегодня некрасиво повел». – «А пусть люди знают, что не все предатели. Что нельзя огульно обсир… родину!». – «Да она не предатель, а просто наивно верит, что на Западе все замечательно: тихо, богато», – успокоила жена. Андрею вспомнился анекдот из советского вре-мен, как два червяка (сын и отец), высунувшись из гни-лого яблока на земле, смотрят вожделенно на спелые румяные плоды на ветках и сынок с недоумением спра-шивает: «Папа, почему мы живем в гнилье?», а тот с пафосом отвечает: «А потому что это наша великая ро-дина!» Особенно во время Горбачевской «перестрой-ки», которую мудрый русский философ назвал «ката-стройкой», подобных анекдотов появились сотни. Ан-дрей тогда вместе со всеми над ними доверчиво смеял-ся. Да что анекдоты! Тогда появлялись в газетах десятки антипатриотических статей, а на телевидении масса убогих американских фильмов явно проплаченных вра-гами! А какой восторг люди испытывали перед синими американскими штанами – джинсами, перед жеватель-ной резинкой! Словно весь смысл жизни – напялить их на задницу и сунуть в рот «жвачку с ароматом клубни-ки»?! Теперь–то он с опозданием, но понял, откуда, как говорится, ноги антипатриотизма растут, но зомбиро-ванная потребительством молодежь до сих пор нахо-дится в наивном дурмане…
Дома Андрей включил телевизор, где начиналась политическая передача–спор о том, почему часть наро-да Украины желает присоединиться к Евросоюзу и разорвать связи с братской Россией, где одна вера пра-вославная и где живут тоже славяне, где люди перепле-лись за сотни лет совместного жития родственными узами, а Киев считается матерью городов русских. По-сле того, как соглашение о вступлении в Евросоюз пре-зидентом Украины не было подписано, как на это наде-ялись многие европейские страны, злобно–крикливая оппозиция стала проводить митинги и пикеты на глав-ной площади – по телевизору показали, как тысячи лю-дей требовали отставки правительства, нападали на по-лицию и кидались булыжниками. Они обещали стоять тут, пока не уйдет в отставку правительство, объявили бессрочную забастовку… Глядя на этот шабаш, итак возбужденный сегодня, Андрей крикнул: «Предатели! И чем вас так Европа притягивает?»
Андрей на экране увидел сначала команды поддерж-ки с той и с другой стороны – их было по три человека разных возрастов, мужчины и женщины. Еще не зная, какая команда кому принадлежит, одна ему сразу не понравилась: у нее были напряженные, порочные и наглые лица. «Наверное, наши либералы сидят?» – мелькнула мысль. И он не ошибся, ибо именно эта ко-манда и была представлена либеральной мадам с кри-воватой ухмылкой, которая отличалась невероятным апломбом, несколько лет работала в правительстве Ельцина, а сейчас, несмотря на то, что жестко критико-вала действующую власть, не вылазила из экрана, как медийная суперзвезда. Андрею не нравилась ни ее под-ленькая внешность, ни хрипловатый нудный голос, ни то, что говорила, однако пришлось слушать.
Оппонентом ей выступала полная противополож-ность: женщина красивая, изящная. Когда она аргумен-тировано используя опубликованные материалы развед-ки США, которые давно хотели отсоединить Украину от России, доказала свою правоту, либеральная мадам истерично, словно базарная баба, завопила: «Европа предложила Украине красивую мечту! А какую мечту может предложить Россия?» Андрей не сдержался и воскликнул: «Ты же всегда сама оскорбляла Советский Союз и социализм, где была прекрасная мечта о спра-ведливости и братстве, о познании мира! Лучшая мечта на всей земле!» Из разговоров либералов он давно знал их «мечту» о беззаботном существовании потребителя в хлеву благ наподобие свиньи у корыта, и теперь с до-садой выключил телевизор.
***
На следующий день к Андрею приехал профессор Ильфат Вагизович, с которым были давно знакомы – лет двадцать, когда Андрей учился в институте эконо-мики, а тот был у него преподавателем. Сейчас под его руководством Андрей писал диссертацию и поэтому профессор частенько приезжал в гости (обычно с оче-редной молоденькой аспиранткой для вдохновения), чтоб побеседовать о делах, обсудить обстановку в мире за бутылочкой коньяка и остаться переночевать. Ранее Андрей находил с ним общий язык, их философские теоретические споры о путях развития страны и циви-лизации были продуктивны, но в последнее время Ан-дрея настораживали безапелляционные высказывания профессора.
Сегодня, оттолкнувшись от информации о нобелев-ских премиях, профессор рассуждал: «В России наука уничтожена. Опять премии в большинстве получили американцы. Плодовитая нация. Надо было тоже в Аме-рику давно сваливать». Слово «сваливать» стало для Андрея словно красная тряпка для быка, и он, обычно лояльный и улыбчивый, хмуро заявил: «Мне не нравит-ся, когда американцев называют нацией – туда собра-лись энергичные и предприимчивые люди со всего мира и в том числе из России. Вскормленные здесь родиной, получившие бесплатное образование, стырившие здесь идеи, чтоб продать там подороже. Вот они получают премии, они делают открытия». – «Но ведь переехали же в США почему–то?» – усмехнулся профессор. «Зар-платы хорошие, условия для работы!» – «Вот видишь!» – «Если бы наша Россия могла штамповать зеленые фантики доллары, то и мы бы скупили всех ученых в мире. В свое время Петр 1 и Екатерина 2 скупали евро-пейских светил, пока российская наука не окрепла…» – «А что, сейчас в России денег нет? Столько нефти и га-за за рубеж продаем! Могли бы нам, ученым, зарплаты добавить и мы бы уж постарались…» – «В этом я согла-сен. Но только где наши деньги–то? На Запад через оф-фшоры уходят, Европу кормят и делают ее богаче». – «Москва во всем виновата, продажная власть!» – заявил профессор. «А откуда власть–то такая взялась? От не-достатка патриотизма в стране! Если бы все были пат-риотами, то и власть выбирали патриотическую. А то у нас очень многие тоже морду на Запад воротят и готовы свалить, если представится возможность…» – много-значительно ответил Андрей и выразительно посмотрел на оппонента.
Профессор постучал ладонью по столу как по ка-федре во время лекции, чтоб все студенты внимательно прислушались к главному: «Надо республикам от Москвы отделяться, свои деньги держать в собственном кармане. Сделать из России конфедерацию или вообще разбежаться».
Слова об отделении от России – это было новенькое в позиции профессора–татарина, неожиданное, хотя и сказал он это с убежденностью, как давно обдуманное. «Вот Советский Союз развалили – и что получилось?! Сплошные войны, вражда. В Украине что происходит!!! Того и гляди, начнем друг в друга стрелять», – восклик-нул Андрей. Профессор развел руками: «Надо цивили-зованно договариваться. Вот Прибалтика мирно отде-лилась и живет припеваючи, богато». Андрей криво усмехнулся, так как хорошо узнал обстановку в при-балтийских странах, когда в конце лета съездил на ма-шине в Эстонию к престарелой тетке и двоюродной сестре, а заодно для любопытства проехался по Латвии и Литве. Ранее, когда заводили разговор о богатой жиз-ни в Прибалтике, после отделения от СССР, он не мог возразить, а теперь заявил: «Не надо верить западной пропаганде. Жизнь в Прибалтике гораздо хуже, чем бы-ла при социализме. Когда я в советское время бывал в Таллине, то радовался, что там культурно и чистенько, бурлит жизнь, а теперь такое впечатление что приехал не в столицу республики, а в заштатный российский го-родок – убогие дома, обвалившиеся фасады. Да, дороги там хорошие построили на деньги Евросоюза, но их ведь и никто не разбивает. Движение, например, между Таллином и Ригой менее интенсивное, чем у нас между сельскими районами. Возить нечего, промышленность вся уничтожена…» Возразить профессор нечем не мог, ибо там не был и поэтому с досадой заявил: «Они еще разовьются, а вот Россия всегда такой будет – у ее народа менталитет порочный. Водку пить, кулаками махать, вместо того чтоб развиваться культурно». – «У нас уже ВУЗов в стране больше в десять раз, чем во всем Советском Союзе, – усмехнулся Андрей с ирони-ей. – Скоро все будут с высшим образованием…» Но профессор Андрея словно не слышал: «И всегда у рус-ского народа менталитет такой был. До революции, например, среди русских было только три процента грамотных, а среди нас, татар, все поголовно умели чи-тать и писать…» Глаза его под очками засветились гор-достью за свою нацию. Андрей недоверчиво покачал головой и вошел через ноутбук, который лежал рядом на столе, в интернет и прочитал вслух с экрана, что по переписи на 1898 год в России было в среднем 22 про-цента грамотных, а в центральной ее части до 40–ка.
Профессор смущенно порозовел – ему стало не-удобно перед милой аспиранткой, которую привез в гости и для которой представлялся никогда не ошиба-ющимся авторитетом. Она итак уже сидела испуганная, втянув голову в плечи и наблюдая, как жестко спорят мужчины, сверля друг друга взглядами. Того и гляди, начнут материться и бить морды. Казалось, плечистый и крупный Андрей навалится на худощавого и невысо-кого ростом профессора и раздавит своим напором и массой, но и профессор напыжился как небольшой, но колючий еж, который может дать достойный отпор. В этот момент жена из кухни требовательно позвала Ан-дрея: «Помоги мне кое–что передвинуть», а когда при-шел, недовольно зашептала: «Почему с профессором споришь? Ведь он твой научный руководитель. Не бу-дет помогать на защите – и провалишься!» Андрей мрачно прорычал: «А мне плевать! Для меня единство и процветание моей могучей родины важнее любых дис-сертаций!»
Когда Андрей вернулся в зал, профессор уже доб-рожелательно улыбался, не имея намерений продол-жать спор, а предложил попеть песни и поговорить о любви, чтоб воодушевить свою загрустившую симпа-тичную пассию.
***
Через день Андрею позвонили знакомые, предпри-ниматели, которые только что вернулись из длительно-го путешествия на огромном круизном лайнере. Они хотели поделиться впечатлениями от путешествия по Средиземному морю, показать фотографии, видеосъем-ку… Андрей пригласил их в гости, ибо любил узнавать новое – факты из жизни простых европейцев, увиденные своими глазами, были гораздо дороже репортажей по телевизору о благополучии Запада. Он опасался, что Равиль с Санией тоже восторженно начнут рассказывать о роскошной жизни европейцев и сравнивать ее с убо-гой жизнью в России, и принял их несколько насторо-женно.
Они посидели за столом, выпили по рюмочке конья-ка, посмотрели фотографии, снятые Равилем у извест-ных памятников старины в Риме, в Барселоне, в Афинах – все там было красиво, чистенько, все на потребу ту-ристам. У древностей стояла худощавая и светловоло-сая, совсем не похожая на татарку Сания, или же круп-ный, похожий лицом на свирепого японского якудцу, но доброжелательный Равиль. Наконец Андрей спросил: «А какое у вас сложилось впечатление о европейцах?» – «Ну, на корабле не только европейцы были, но и много американцев. Мы с ними часто общались», – сказал за-горелый Равиль. «И как их можно охарактеризовать?» Равиль уверенно, так как, видимо, об этом немало раз-мышлял, воскликнул: «Мы, русские, самые свободные люди на земле!!!», а жена кивнула. Андрей вздохнул полной грудью, широко улыбнулся, пожал Равилю и Сание крепко и благодарно руки. Особенно его порадо-вало, что они – татары – причислили себе к русским, ибо Россия это отнюдь не тюрьма народов, как когда–то заявлял ненавидящий свою родину Ленин!
…
Через несколько дней должна была состояться оче-редная встреча президента России с Народным фронтом – объединением, созданным специально для поддержки президентских инициатив. В него входили уважаемые в стране люди разных возрастов, национальностей, про-фессий. Корреспонденты телевидения заранее встреча-лись с делегатами и спрашивали, какие те зададут пре-зиденту вопросы. Представив себя делегатом, Андрей сформулировал вопрос, который высказал в экран теле-визора: «Вот Вы, уважаемый, хотите, чтоб в стране бы-ло больше патриотов?» В этот момент Путин бы навер-няка кивнул, ибо научился дипломатично скрывать свою позицию, чтоб никого не обидеть из разных слоев населения. «В любой стране самыми патриотичными априори должны быть военные силы, ибо им за родину возможно кровь проливать придется?» И опять бы, наверное, Путин кивнул, ибо это утверждение отрицать невозможно… «И одним из главных патриотов наверня-ка должен быть министр обороны и высшее руковод-ство армии, так почему они так безобразно и нагло раз-валивали армию и грабили?» – продолжил бы Андрей. Тут Путин, возможно, заявит свое любимое: «Сейчас, увы, не 37 год, когда были сталинские репрессии. Пусть вину докажет следствие!» Тогда Андрей скажет: «Не наказывая жестко чиновника вы, может, и проявляете гуманизм, но зато миллионы людей в недоумении и пе-рестают любить свою родину! Так что важнее?!» Уди-вительно было Андрею, что вопрос этот Путину пока никто не задал, хотя он его и сам должен был себе дав-но задать и определиться, хочет ли создать великую и процветающую Россию…
Опять возбудившись на этой теме, Андрей подумал, что способен сделать сам для родины? Ведь можно сколь угодно обвинять других в антипатриотизме, учить, как надо «родину любить», а если лениво поле-живаешь на диване, то какой ты патриот?! Конечно, Ан-дрей, будучи предпринимателем, делал в своей фирме красивую мебель, стараясь, чтоб походила изяществом и удобством на итальянскую, хотя были возможности заняться прибыльным и малохлопотным бизнесом (например, водкой торговать или зарубежными дорогу-щими, но бесполезными лекарствами), однако считал, что этого мало для патриота…Вскоре он подозвал жену и, указав в каталоге фотографий на красивый дом, спро-сил: «Хотела бы такой?» Они с женой давно мечтали построить особняк, но этот был уж очень солидный, и поэтому жена хмыкнула: «Так ведь дорогой, наверное?» – «Да, не дешевый. Но будем стараться… – сказал Ан-дрей и важно добавил: – Хочу, чтоб лет через двадцать, когда в нашу великую страну будут приезжать туристы со всего мира, они бы говорили: «Какая же красивая и богатая Россия! Нам всем в пример!» 

КРАСИВАЯ ЕВРЕЙКА
В последние годы Петр относился к некоторым ев-реям с подозрительностью. Винил во многих бедах Рос-сии, узнав, какую разрушительную роль они сыграли, обманув русский доверчивый народ и устроив револю-цию, убив царя с детьми, как иудейский царь Ирод (сло-во «урод» от него пошло) убивал в Вифлееме младен-цев, чтоб избавиться от родившегося в хлеву на соломе Христа, который по дальнему родству со знаменитым царем Давидом претендовал на руководство Иудеей. Они втянули страну в братоубийственную гражданскую войну, погубившую миллионы жизней, и начали строить социализм, который предложил их вдохновитель и слу-га дьявола (как сам признавался в письмах) Маркс. Из пятисот главных руководителей советской страны более четырехсот были евреями, хотя и скрывались под рус-скими фамилиями как Зиновьев, Каменев, Троцкий. Те-перь некоторые стали олигархами, захватили собствен-ность народа и вывозили награбленное на Запад, чем обескровливали страну. 
В советское время среди друзей Петра было немало евреев (тогда вообще все были единой советской наци-ей), да он и не отличал их от остальных – не все же они рыжие и картавые, с большими носами. Он и сейчас с ними дружил, но и общался с теми, кто имел к некото-рым из них претензии. Особенно жаркие разговоры на эту тему он вел с поэтом–пенсионером Глебом, кото-рый когда–то занимал большую должность в советской торговле в городе, а под старость занялся стихотворче-ством. Часто по выходным он приезжал к Петру в особ-няк, они удобно устраивались на креслах перед столом, где стояла бутылочка водки, лежали соленые рыжики и другая и аппетитная закуска, под которую и говорилось и пилось легко и свободно.
Сегодня Глеб обиженно заявил: «Как недавно узнал, среди писательской Ленинградской организации почти девяносто процентов было евреев. Что, они все такие гениальные?» Для Глеба, который не сподобился стать членом Союза писателей, это был больной вопрос. «Да уж, среди советской интеллигенции евреев было немало – и Фурманов, и Каверин, и Анатолий Рыбаков, «Корти-ком» которого когда–то в детстве зачитывались пацаны, и Катаев, да и один из авторов романов про Остапа Бендера. А поэтов хороших еще больше!» – ответил Петр. «Говорят, что и Солженицын из них был…» – за-явил сердито Глеб. Закусив рюмку холодной водки ры-жиком со сметаной, Петр с улыбкой сказал: «Тебе еврей за каждым углом чудится. Помню, в студенческие годы веселая песенка была из Одессы, где иронично пелось: «Евреи, евреи, кругом одни евреи…Вот «Спартак» – команда так! Весь «Черноморец» из жидов – вот коман-да мастеров». – «Так оно и есть! – и Глеб, загибая паль-цы, перечислил евреев, которые руководят ныне Росси-ей: действительно, там было немало людей с еврейски-ми фамилиями. – Разве они будут стараться ради рус-ского народа, чтоб жизнь в стране улучшить?» Петр развел руками: «Я к евреям из художественной среды претензий не имею – много замечательных артистов, режиссеров они подарили России. Да и среди крупных ученых их хватает». Глеб сердито возразил: «А сколько их в так называемой «пятой колонне» среди либералов, которые гадят на нашу страну?!» Петр кивнул: «Есть и такие. К сожалению, они как были космополитами, так и остались – это же народ, который себя в любой стране хорошо чувствует. Вот потому евреи быстро в олигар-хи выбились, ибо поддержку банкиров из–за рубежа чувствовали – те их ссудили деньгами, а они скупили за гроши собственность народа. Евреи как некая смазка для всемирной глобализации». – «Вот это и плохо – я хочу жить в России по своим законам! Без указки Запа-да», – заявил хмуро Глеб. «Да уж…Евреи с испокон ве-ков во всем мире торгашами и ростовщиками были. Они же и печатным станком, который доллары штампует, в Америке владеют… – сказал Петр, желая, чтоб мир по-скорее избавился от этих зеленых «фантиков», и доба-вил: – Недавно читал, что их банкиры убили президен-тов Линкольна и Кеннеди!» Глеб удовлетворенно потер руки, услышав важную информацию: «Не удивлюсь. И за что?» – «Якобы эти президенты захотели ввести национальную валюту и отказаться от частного доллара – и уже начали печатать свои государственные деньги, как есть во всех странах». – «Вот видишь! – громко за-явил Глеб и покосился на окошко, опасаясь, что кто–то из сада их разговор подслушивает. – Даже Чехов, кото-рый к евреям хорошо относился и был дружен с худож-ником Левитаном, написал про них рассказ «Тина». Не читал?» – «Что–то не припомню». – «Я кратко расска-жу… Живет, понимаешь, богатая еврейка, владелица завода. Вроде не красавица, но непостижимым образом заманивает и обольщает русских богатых дворян, и они превращаются в безвольных марионеток. Так она зама-нила богатого красавца, который приехал забрать день-ги за проданный ее отцу овес. Они были ему срочно нужны, потому как собирался жениться на любимой де-вушке. Но соблазнительная еврейка сумела затащить его в свою постель, деньги не отдала, с ухмылкой по-рвав и спрятав долговой вексель. И теперь он живет у нее словно в сладкой дреме, про невесту и про семью забыл… – и Глеб, погрозив в пространство пальцем, подытожил: – Вот так–то!»
Петр налил еще по рюмке и задумчиво сказал: «Ев-рейские женщины очень красивыми бывают, – и назвал несколько советских актрис, в которых был в юности, когда во всех киосках продавались их портретные фо-токарточки, сильно влюблен…– Да и знал я одну боль-шеглазую и очень породистую: она в нашей компании бизнесменов иногда присутствовала. Ее звали Лилия Шуберман. Жаль, из нашего города давненько уже уехала». Глеб вдруг затаился и насторожился, глаза его затуманились и он, вздохнув грустно, сказал то, о чем говорил только близким друзьям: «Одно время она мо-ей любовницей была! Действительно женщина неверо-ятной манкости».
Он стал рассказывать про годы, когда руководил в городе оптовой торговой базой промтоваров. Иногда база в магазинах устраивала показы мод для покупа-тельниц, а так как профессиональных манекенщиц в го-роде (это же не Москва) не было, то ему порекомендо-вали стройную заведующую клубом Лилию. Ее наряди-ли – и она прекрасно выступила в роли манекенщицы. Глеб тогда в нее сразу втюрился, хотя и был женат – и стал снабжать ее дефицитной в ту пору модной одеж-дой: то дубленочку подкинет, то сапожки импортные. Она это покупала за свои деньги, тем не менее соглаша-лась встречаться на тайной квартире с Глебом…
Выпив и бодренько крякнув, Глеб вдруг сказал: «Ты не представляешь, какое чудное у нее было тело – бе-лое, пышное, мягкое, хоть и без жиринки, с мелкими рыженькими пятнышками на плечах, словно усыпанное золотым песочком. В свете ночника все это притяга-тельно искрилось. И грудь, и попа – все на месте. Ей тогда было лет двадцать с небольшим, а мне уже под сорок, но она умела в постели даже мне, опытному бойцу на этом фронте, угодить».
Глядя на живо посверкивающие глаза собеседника, на его топорщащиеся седые усы, Петр усмехнулся: «Похоже, сильно она тебя зацепила?» – «Не то слово… Я ведь стихи и песни именно тогда начал писать. На ги-таре ради нее научился играть, как пацан частенько ча-сами ждал ее под балконом квартиры. Жутко ревно-вал!» Петр задал ему каверзный вопрос: «А женился бы на ней, если бы согласилась?» Глеб с большой серьез-ностью кивнул: «Да, без проблем бы жену с детьми бросил…» Петр погрозил пальцем: «Представь, что у вас были бы дети еврейчики, ибо евреями считаются по матери…». Глеб вдруг стал оправдываться: «Ну, в со-ветское время это не играло большого значения…» Петр многозначительно заметил: «А ведь многие, кто на еврейках женился, в большие чины выбились! У нас по-чти все политбюро при Сталине и позднее имело таких жен. Даже Брежнев! Умеют они мужиков стимулиро-вать, чтоб те карьеру делали. Вот и ты, глядишь, достиг бы крупных должностей в торговле, жил бы в столице на Рублевке, а после бы стал крупным русским по-этом…»
Глеб быстро выпил, и, не закусив, долго гладил пя-терней седые отвислые усы, задумавшись. Может, кра-сивую еврейку вспоминал?   

ГДЕ ГОДЫ МОЛОДЫЕ
В последний год Сергей заметил, что женщин сво-бодных и молодых рядом стало мало. Они, конечно, никуда из города не делись – ходят по улицам, постуки-вая призывно длинными каблучками, сидят в кафе и ба-рах, потягивая из фужеров винцо, гуляют по магазинам, занимаясь любимым шопингом, вот только не улыбают-ся в ответ и отводят недоуменно взгляд, на предложе-ние провести свободное время вместе, кисло хмурятся. Ранее он часто возил молодых и красивых в выходные и праздники к себе в коттедж, на природе, варил им уху из свежепойманной рыбки (часто из благородной стер-ляди, которую покупал у местных рыбаков), делал аро-матные шашлыки. Они парились в его уютной жаркой баньке березовыми вениками, пели под гитару песни, веселились беззаботно. Естественно, после чудного ве-чера очередная милая девушка ложилась с Сергеем в постель, нежно обнимала и целовала, а потом ждала очередных выходных, чтоб с удовольствием поехать с ним на природу и опять отдаться…Таких девушек име-лось несколько и если одна отъехала куда–нибудь или у нее случились «месячные», то он забирал другую, а ес-ли и другая была занята, то звонил третьей и, подъехав к ее подъезду на своей иномарке, увозил красавицу, ко-торая была его лет на десять–пятнадцать моложе, на ночевку, а то и на две…И вдруг они стали отказываться ехать.
Когда он позвонил перед очередными выходными черноглазой Венере, она заявила, что у нее появился парень. Страстная Земфира вообще не отвечала на звонки, сменив номер телефона. Телефон пухленькой Татьяны ответил сухим официальным голосом: «Такой номер не существует!» Когда он позвонил на домаш-ний, то ее моложавая мать ответила, радуясь за дочь: «Она замуж вышла и уехала в Москву. А кто это звонит и что передать?» Сергей с досадой положил трубку и позвонил высокой и стройной как фотомодель Людми-ле, которая, бывало, жила у него в отпуск целый месяц, а та суховато спросила: «Ты еще с женой не развелся?» Он стал мямлить, юлить, и тогда она заявила: «Вот ко-гда разведешься, тогда позвони». Услышав в трубке гудки, Сергей фыркнул обиженно: «Вот еще…Раньше чего–то не стеснялись жены». Он еще раз просмотрел пухлый и изрядно потрепанный блокнот с десятками телефонов девушек – и вдруг понял, что забирать–то некого! Это было досадно и неожиданно, больно удари-ло по самолюбию…
Чтоб не ехать одному, ибо в большом доме без ми-лых гостей скучно, никто не взбадривает, Сергей позво-нил другу предпринимателю Анатолию и без обиняков заявил: «Дай какую–нибудь подружку напрокат». Сер-гей знал, что у Анатолия немало милых податливых женщин – встречаясь с ними на постоянных пирушках, он горделиво хвалился соблазненными девушками. Од-нако Анатолий ухмыльнулся едко: «Мне самому впору занимать!» – «А что так?» – «Одни замуж вышли, дру-гие из города уехали в поисках лучшей доли, а третьи заграницу к женихам…» – вздохнул печально он. Сер-гей закусил губы и процедил: «Может, интернет виной – все бабы сейчас на сайтах знакомств торчат, выбор там охрененный». – «Разные причины», – хмыкнул Анато-лий. «Ну а как наш знакомый Глеб? Ты говорил, у него баб мешок и маленькая тележка! Может, поделится?!» – Сергей знал, что смазливый, с бархатистым баритоном Глеб вообще не пропускает ни одной юбки. «А он тоже жалуется! В недоумении звонил вчера. Мы повздыхали о былых добрых временах, когда можно было открыть на улице дверцу машины и пригласить любую телку…» – сказал грустно Анатолий.
Съездив в село один и побродив по пустому дому, Сергей сам выпил коньяк, мясо для шашлыков и рыбу засунул в холодильник, ибо не пригодились, и даже ба-ню не истопил – мыться, не видя нежного голенького тельца девушки, было не интересно. Так и просидел весь вечер у камина с сигаретой в раздумьях.
На следующий выходной он вспомнил о знакомых женщинах постарше, которых ранее игнорировал. За-чем ему было везти с собой истасканную женщину лет под пятьдесят, с мешками под глазами и дряблой кожей, с целлюлитом на ляжках, с тусклыми взглядом, когда очереди дожидается девушка похожая бархатистой ко-жей и румяными щечками на свежий персик? Вспомни-лась библиотекарша Катюша, которая давно напраши-валась, чтоб свозил к себе – она очень деревенскую ба-ню любила да и выпить на дармовщинку и хорошо по-кушать. «За неимением лучшего приглашу», – подумал Сергей и позвонил…
Катюша, вышедшая недавно не пенсию, теперь си-дела дома, книжки читая, телевизор поглядывая, и часто жаловалась, что в квартире кран течет, что шкаф разва-лился, что унитаз засорился… «Мужика найди!» – гово-рил в ответ Сергей, а она фыркала: «Потом ему обязан-ной буду…»
«В баню? Я всегда готова!» – воскликнула она. Вскоре Сергей забрал Катюшу на автобусной остановке у ее дома. Она была ярко накрашена, в молодежном ко-стюме – видимо, хотела выглядеть гораздо моложе. Но если при появлении девушки он выскакивал из машины с радостной улыбкой, говорил комплимент о ее беспо-добной красоте и открывал галантно дверцу, то при по-явлении Катюши скупо улыбнулся и буркнул: «При-вет…» Всю дорогу она болтала, не закрывая рот, а он уныло смотрел на шоссе – не удовлетворяло его, что рядом сидит «бабуля», хотя она была младше его на пару лет.
Он истопил баню, поставил на стол не бутылку ко-ньяка, а обычную водку, да и шашлыки не стал гото-вить, а сварил уху из лещей и судака. В баню он с Ка-тюшей тоже не пошел, опасаясь, что, увидев обнажен-ную и помятую, расхочет с ней спать.
Выпив после бани пару рюмочек, Катюша заявила: «Не мог бы ты сделать массаж спины, а то уж очень бо-лит?» Ранее массаж расслабляющий ему девушки сами делали и поэтому Сергей поморщился, однако уложил Катюшу на диван животом вниз и начал массажировать – сильно и даже зло, так что она постанывала и покря-кивала. Спина у нее без одежды выглядела крепенькой, кожа была упругая и Сергей, подумал, что, пожалуй, стоит с Катюшей переспать, это не будет против-но…Выпив пару рюмок, чтоб совсем развеять сомне-ния, он пригласил Катюшу в постель. Та уселась на кра-ешек его широкой кровати в халате и, когда потянул к себе, сказала смущенно, словно девочка четырнадцати лет: «Давай лучше поговорим…» – «Поговорить мы по-том успеем. Я тебя не для этого привез». – «А зачем?» Ее наивность Сергея поразила так, что он не нашел что ответить. Пробурчал только: «Ты не догадываешься?» – «Поболтать! Чтоб тебе нескучно было». – «Болтать мы и в городе можем по телефону», – он решительно пова-лил ее на матрац и стал распахивать халат, чтоб до-браться до грудей. Она перекрестила руки и на удивле-ние сильно сопротивлялась, когда их разжимал. Забор-мотала: «Я не могу…Я знаю твою жену. Как буду смот-реть ей в глаза?!» Он недоуменно фыркнул: «Тебе сколько лет?» Она растерянно заморгала: «Сколько есть – все мои!» – «Вот именно. А сколько мужиков было?» Она смутилась и промолчала. «Пора бы уж избавиться от девичьих пионерских комплексов!» – заявил он. За-поздало она ответила: «Три…» Он расхохотался: «За всю жизнь всего три?!! Ну ты фрукт…» – «Я не могу так быстро…Надо пообщаться хотя бы месяца два, а то и три», – вздохнула она грустно. «Я что пацан, чтобы полгода заниматься конфетно–букетным периодом!?» – фыркнул сердито он. «Я вообще к мужикам подозри-тельно отношусь!» – «Чем они тебя не удовлетворя-ют?» – «Пьяницы и грубияны». – «Вот потому послед-ние тридцать лет и не замужем!» Глаза ее печально за-туманились: «Не повезло встретить единственного».
Сергей добрался губами до крупного бардового сос-ка правой груди и стал лизать его и посасывать – очень нежно и ласково, как умел делать и как многим девуш-кам нравилось. Но Катюша не возбудилась – наоборот, разозлилась и подняла руку, чтоб ударить его по щеке. Сергей отшатнулся и хотел грубо сказать: «Да я снизо-шел до тебя, хотел доставить тебе удовольствие, а ты выкобениваешься», но только заявил: «Знаешь, почему ты мужика хорошего не нашла? А потому что надо уметь быть благодарной и щедрой. Мужики ведь тоже заботу любят. А ты только все себе да себе! Королева, что ли?» И хотя он сказал это без обиды, Катюша под-текст почувствовала и заявила горделиво: «Я такая…» После этого Сергей молча отвел ее в другую спальню, а утром отвез в город.
Там он позвонил еще одной знакомой – миловидной и крепенькой художнице, с крупными сильными руками, так как она не только картины писала, но и скульптуры лепила. Она давно собиралась написать его портрет, а он отказывался и теперь согласился. Он подсадил ее на остановке с мольбертом и натянутым на подрамник холстом. «Пожрать хочу… – сказала она. – У тебя там есть?» – «Накормлю до отвала…» – заявил он. В отли-чие от Катюши, Дина была бодренькая, и с ней хотелось шутить, играться…
Дома Сергей достал из погреба четыре литра до-машнего вина – большую пластмассовую бутылку и они стали пить его как компот. Выпив по полтора литра за вечер, опьянели – вино было сладкое, но очень крепкое. Потом пошли в баню, где Дина, не смотря на хмель, сумела отбить атаки Сергея по соблазнению. Дома на кровати она вдруг захотела сделать ему массаж – и начала сильными руками мять спину. Потом стала це-ловать, лазая шершавым и большим, словно у собаки, языком по его рту. Наконец стала дотошно спрашивать: «Я тебе нравлюсь, да? Почему? А за что нравлюсь?» – «Ты фигуристая, яркая…» – «А еще за что?» Сергей, полагая, что комплиментами, окончательно склонит Дину с ним переспать, не скупился на добрые слова: «Талантливая и трудолюбивая…». Она удовлетворенно хмыкала, а когда потянулся рукой, чтоб снять с нее трусики, вскочила вдруг с кровати, схватила сотовый и стала кому–то уверенно говорить: «Коля, я тебе не из-меню! Ты мне веришь?»
Считавший, что вскоре Дина ему отдастся, Сергей сейчас разозлился. Показалось, что его обидели, оскор-били: пообещали конфетку как доверчивому ребенку и уже показали ее, а потом с хитрой ухмылкой свернули кукиш. Ну хотя бы она ушла куда–нибудь (например, в туалет), чтоб он не слышал этих слов… Он мог бы сей-час попробовать переломить ее обещание некоему Коле своей настойчивостью, но решил, что это будет унизи-тельно – словно просьба о подачке. Ведь даже самая молодая его девушка понимала, что так поступать, как Дина, с мужчиной нельзя, хотя, может быть, и водила дружбу с Колей, с Васей и еще с десятком парней… Сергей хмурый встал с кровати и ушел в другую спаль-ню. Утром он отказался от портрета и увез Дину в го-род.   
...   
Когда он после выходных, разбитый и раздосадо-ванный, лежал в своем городском особняке на кровати и размышлял о превратностях судьбы, раздался звонок от Анатолия. Без всяких вступлений, словно минут пять назад они разговаривали о бабах и теперь надо продол-жить разговор, он заявил: «Слушай, а может быть, про-сто мы постарели и уже не способны конкурировать с молодыми самцами?! Наших баб уже расхватали – им семьи надо создавать, а молодым мы на фиг не нужны». Сергей задумчиво поцокал языком – не хотелось со-глашаться, но и возразить было нечем. «Причин много, – хмыкнул он. – Десять лет назад мы в городе счита-лись солидным бизнесменами, ездили на хороших ма-шинах, да и мало нас таких было. Бедные девочки, ко-торым хотелось красивой жизни, которую ни сами не могли создать, ни их родители, работающие на разва-лившихся заводах за гроши, тянулись к нам и были ра-ды недорогим подаркам. А теперь времена изменились – выросла поросль молодых бизнесменов, да и сами де-вушки научились зарабатывать…» Все это Сергей выго-ворил с досадой, ибо трудно было признать перемены в жизни отнюдь не в свою пользу, но тут же с неким вы-зовом подумал: «Ничего, мы еще повоюем!».
В комнату вошла жена и сказала: «Пора нас с тобой попутешествовать – в Рим и Париж слетать…А то годы идут! Скоро с внуками надо будет нянчиться. А вот тут путевки в турфирме нашла недорогие. Через неделю летим». – «А это  дело!» – вдруг обрадовался Сергей и внимательно посмотрел на еще миловидную фигури-стую жену. А она  еще ничего!
Эх, годы, годы…

СПОДОБИЛАСЬ
После того как в шестнадцать лет сочинила стихи, Лиза возомнила, что она вторая Марина Цветаева! По-верилось, пройдет немного времени, и ее прекрасные стихи будут печатать в журналах и книгах, на них напишут замечательные песни, а Лизу начнут узнавать на улицах, просить автографы и гордиться, что знакомы с лучшей поэтессой современности. Читая по вечерам стихи матери, женщине малограмотной, окончившей восемь классов и работающей нянечкой в детском саду, Лиза спрашивала: «Ну как? Похожи на Цветаевские?» Та смотрела на дочь с восхищением и восклицала: «Еще лучше…» Несмотря на то, что мать совсем не разбира-лась в поэзии и (знала лишь по школьной программе кое–каких поэтов), тем не менее, Лиза удовлетворенно хмыкала, с улыбкой размышляя: «То ли еще будет».
Она хотела стать Цветаевой потому, что жила в Елабуге, где Марина, будучи в эвакуации во время вой-ны, повесилась от всех жизненных неурядиц, и где ее похоронили. Как раз в Елабуге открылся в деревянном доме, где она прожила три дня, музей Цветаевой, кото-рый стали посещать делегации со всего мира, в местном педагогическом институте проводили конференции по ее творчеству, а школьные учителя литературы считали своим долгом на уроках прочитать стихи Цветаевой и сказать горделиво и с придыханием: «Эта великая по-этесса ходила по улицам нашего города!» Тут не только Лиза, но и очень многие девочки захотели стать такой, как знаменитая поэтесса.
Лиза написала стихотворение после того, как посе-тила вместе с классом музей Цветаевой и увидела, с ка-ким восхищением и печалью смотрели одноклассники на дощаную потемневшую стену, из которой когда–то торчал железный крюк, где повесилась поэтесса. Но бо-лее всего Лизу поразил взгляд кудрявого симпатичного мальчика, которого тайно любила – захотелось, чтобы он так же смотрел, когда она станет признанной всеми поэтессой. А пока она лишь страдала ночами, боясь признаться ему в любви. 
Дома Лиза сразу схватила листок бумаги и написала стихи, где были и такие строки:
Наша великая Марина!
Тебя покрыла тяжелая глина,
Но стихии твои летают –
На рябине птичками порхают.
Когда на следующий день Лиза прочитала стихи учительнице Ольге Леонидовне на уроке литературы, она обняла ее и со слезами сказала: «Ты молодец! Мо-жет, тоже будешь поэтессой». – «Я хочу быть как Ма-рина!» – вырвалось у Лизы, ибо скромностью она не отличалась – всегда нетерпеливо тянула на уроках ру-ку, отвечала у доски громко и уверенно. Ольга Леони-довна слегка смутилась: «Ну, Цветаева гений – она одна такая! А стать просто хорошей поэтессой ты сможешь, если будешь много работать». – «Я буду!» – сказала Лиза. Ольга Леонидовна кинула: «Это правильно!» – и перевела разговор на тему урока.
Отныне каждый вечер Лиза садилась в уголке своей маленькой комнаты, раскрывала толстую общую тет-радь с красными коленкоровыми обложками, похожими цветом на гроздья спелой рябины, о которой Цветаева написала прекрасные строки, и начинала сочинять. И делала это с невероятным упорством и настойчивостью, как будто готовила уроки. Пару недель она почти на каждом уроке вставала с парты и громко говорила: «А сейчас я прочитаю новое стихотворение…» И Ольга Леонидовна кивала: «Ну давай…», а однажды вдруг хо-лодновато ответила: «Сегодня у нас серьезная и слож-ная тема урока, так что извини…» Лиза скуксилась и посмотрела на учительницу исподлобья. С надутыми губками. На перемене учительница подошла к ней и ти-хо сказала: «Лиза, это хорошо, что ты сочиняешь, но надо быть скромнее. Стихи писать – это ведь не блины печь. Надо все написанное пережить, прочувствовать, потом отшлифовать, а не сразу выносить на публику». Лиза выслушала ее, прищурившись напряженно, кивну-ла, но осталась при мнении, что стихи ее прекрасны, а учительница завидует, не умея так красиво писать.
Отметив, что ученики недостойны слушать ее стихи, так как при чтении не внимают ей, а разговаривают, ух-мыляются, отныне читать стихи Лиза прекратила. Зато стала собирать фотографии Марины Цветаевой, какие имелись в журналах и газетах в альбом – вклеивала их, обводила красивой рамочкой красным карандашом и долго разглядывала. Лицо Марины Лизе нравилось все больше – казалось, она на поэтессу походит не только внутренне, но и внешне. Глядя на себя в зеркало, она сравнивала форму носа, разрез глаз.
Чтоб еще больше на Марину походить, она заяви-лась в парикмахерскую с портретом Цветаевой и по-просила сделать такую же прическу – короткую, с за-кругленными к лицу краями. Сшила и стала носить та-кую же юбку и кофточку, какие носила Марина и какие были модными в тридцатых годах. В этой одежде Лиза выглядела «белой вороной» среди остальных девушек, но это не смущало – наоборот, нравилось подчеркивать, что похожа на Марину, что та является для нее идеа-лом. Более того, на свою сумку она приклеила апплика-цию в виде грозди рябины, а осенью, когда рябина по-спевала и становилась крупной и багровой, она в воло-сы втыкала гроздь и так ходила по улицам. Она очень жалела, что ее имя Лиза, и как–то спросила мать с до-садой: «Почему не назвала меня Мариной?» – «А поче-му Мариной–то?» – растерялась та. «Ну как же…» – Лиза сделала удивленное лицо. Мать поняла причину вопроса и виновато ответила: «Так бабушку твою так звали – вот в ее честь и Лиза…» Несмотря на то что, конечно же, уважала бабушку, которая к тому времени умерла, Лиза захотела изменить имя, что, как она выяс-нила, можно сделать, когда человеку исполнится во-семнадцать. Но потом от этой идеи отказалась, горде-ливо посчитав, что иначе ее с Цветаевой начнут путать, а она все–таки сама индивидуальность…
После школы у Лизы не было сомнений, куда посту-пать – конечно же, на филфак педагогического институ-та, который имелся в городе, чтоб изучать литературу, русский язык и еще лучше научиться писать стихи. Его большое старинное здание из красного кирпича стояло на одной улице с домом, где недолго жила и где пове-силась Марина. Лиза всегда проходила в институт и об-ратно мимо этого дома и напряженно смотрела в узкие пыльные окна, словно надеясь увидеть поэтессу. Было страшно, но Лиза смотрела, превозмогая себя. И одна-жды там мелькнул силуэт Цветаевой, и та помахала Ли-зе приветливо рукой! У Лизы замерло в груди, она по-считала это важным знаком и с утроенной энергией ста-ла писать стихи. Однажды она даже услышала из двора, из–за забора, хрипловатый проникновенный голос по-этессы: «Лиза! Я благословляю тебя!» Лизе поверилось, что еще немного – и все люди поймут красоту ее сти-хов! Ей казалось, что это уже началось – в районной газете «Новая Кама» стихи давали несколько раз в поэ-тических подборках и даже опубликовали в молодеж-ном журнале республики Татарстан. Стихи Лиза так же регулярно посылала в московские журналы и издатель-ства, но оттуда приходили отписки: «К сожалению, сти-хи не удовлетворяют нашим требованиям…» или вооб-ще был молчок. Открывая каждый раз конверт с отпис-кой, она сердито смотрела на текст и шептала: «Придет время – и в очередь выстроитесь, чтоб публиковать мои стихи». Верилось, что если бы Москва была рядом и она могла в столичные издательства попасть, то конеч-но убедила бы редакторов, что ее стихи не хуже Мари-ниных. Она бы указала на их глубину и красоту, как убедила редактора местной газеты, куда ходила почти ежедневно и, садясь к нему за стол, начинала их читать. Тактичный, не успевший вовремя спрятаться от юной поэтессы, он смотрел грустными глазами и говорил: «Но не можем же мы публиковать только ваши стихи. Газета создана для того, чтобы освещать жизнь райо-на!» Ну а Лиза считала, что новости и события района не имеют никакой ценности, в отличие от ее стихов. Ну, кому нужно знать, кто и сколько засеял пшеницы на по-лях или какой собрал урожай картофеля? А вот о ее по-этических размышлениях о добре и зле, о прошлом и  будущем человечества, о неутоленной любви – нужно!
Зная, что у Марины много стихов о любви, Лиза то-же о ней часто писала. Обращалась в них к тому маль-чику – кудрявому однокласснику. Оказалось, это удоб-но признаваться стихами – гораздо лучше, чем отпра-вить записку с аморфными словами или наедине в ти-хом безлюдном уголке шепнуть: «Я тебя люблю!» Все это стыдно и страшно, а вот подарить стихи – даже приятно: чувствуешь себя не униженно просящей от-ветного чувства, а снизошедшей до поклонника поэти-ческой королевой, которая приглашает своего пажа прогуляться по тенистому саду поэзии и помечтать о прекрасном.
Мальчик тоже поступил в институт, но только на ис-торическое отделение, и поэтому Лиза с ним часто ви-делись в коридорах или у входа. После занятий она до-жидалась его на гранитном крылечке здания и предла-гала прогуляться, ибо было до дома по пути.
Однажды Лиза его пригласила к себе, достала бу-тылку красного вина, поставила на стол зажженную свечу – создала романтическую атмосферу и стала чи-тать свои стихи. И мальчик показался ей уже не одно-классником, а мужем Цветаевой – Сергеем Эфроном. И если до определенного времени ей хватало платониче-ской любви к нему, как некой вдохновляющей на твор-чество силы, то сейчас Лиза захотела принадлежать ему, испытать любовь телесную. Она обняла его, си-девшего на стуле, и сказала: «Как здорово, что у тебя имя Сергей!» Он растерянно отпрянул: «Да Кирилл же я, Кирилл…». Она озадачилась и воскликнула: «А те-перь будешь для меня Сергеем. Ведь у Марины тоже был Сергей. И я тебя так буду звать…» Мальчик скук-сился: «Может, хватит мнить себя Мариной? Не такая она уж и хорошая была. Дочь свою в детдом сдала. Грех самоубийства совершила. И вообще, лесбиян-ством занималась…» Лиза окаменела, улыбка сошла с ее лица, а мальчик вдруг показался уродливым и глу-пым. Никто еще при ней не говорил плохо и с такими уничижительными интонациями о Цветаевой. Она, ко-нечно же, знала о ее жизни почти все, но события и пе-рипетии жизненного пути интерпретировала по своему. «Дурак! – воскликнула она. – Она часто поступала так, чтоб себе сделать очень больно. Так она познавала глу-бину своего страдания и писала об этом…» – «А может быть, просто искала и хотела в жизни одних удоволь-ствий? А как только стало совсем плохо в начале вой-ны, когда надо было физически работать – она и пове-силась…» – обиженно сказал Кирилл. «Все это ей нуж-но было, чтобы познать глубины и тайны действитель-ности и потом выразить в стихах!» – «Мазохистка, зна-чит, а мне нужна обыкновенная девушка – хорошая же-на и мать». – «Сволочь!» – воскликнула Лиза и резко и истерично указала рукой мальчику на дверь в глубо-чайшем разочаровании… 
Часто в районной газете публиковала свои стихи преподавательница Лизы по зарубежной литературе, рыжеволосая Галина Марковна. На третьем курсе у Ли-зы с ней возникла антипатия – та на девушку смотрела подозрительно и холодно. Лиза отвечала тем же. Когда Лиза не могла ответить ей на зачете, так как всю ночь перечитывала стихи Марины или сама их писала, пре-подавательница язвительно говорила: «Нельзя же ду-мать только о Марине – так свихнуться можно…» И ставила плохую оценку. Лиза воспринимала это как за-висть (и не иначе) неудачливой мелкой поэтессы, кото-рая уже была в возрасте, но ничего путного и не созда-ла, и однажды об этом заявила перед всей студенческой аудиторией. Галина Марковна побагровела, язвительно усмехнулась и ничего не сказала, а просто перестала Лизу на занятиях спрашивать, а на экзамене поставила двойку. Мало того, она, как Лиза догадывалась, нагово-рила про нее много нехорошего преподавателям – и они стали смотреть на девушку настороженно и разговари-вать очень дипломатично, словно с умалишенной.
Вскоре Лизу вызвала в кабинет декан, пожилая По-лина Андреевна и, поговорив ласково на разные темы (об учебе, о жизни, о семье), сказала: «Лизочка, мне ка-жется, вам надо сходить к психиатру. У вас мания». Ли-за лишь фыркнула. Полина Андреевна успокаивающе добавила: «Я понимаю… У многих наших великих творческих личностей были маниакальные расстрой-ства, но они же все–таки были личностями!» – «И я бу-ду!» – заявила Лиза решительно. Деканша тяжело вздохнула и сказала: «Ты не сдала несколько экзаменов, так что придется взять академический отпуск и поду-мать, как будешь жить дальше».
Когда мать узнала, что Лизу отстранили от учебы, у нее задрожали руки от расстройства, она прослезилась. Она очень уважала образованных людей, ценила их, благоговела перед ними и хотела, чтобы единственная дочь получила высшее образование. С детских лет со-здавала для нее все условия для учебы – на небольшую зарплату покупала книги, красиво одевала, чтобы Лиза выглядела в классе не хуже детей, у которых зажиточ-ные родители. Для матери, человек читающий книгу или что–то пишущий, однозначно был умным, и когда дочь учила уроки, то мать ходила на цыпочках, боясь чем–либо потревожить. И вдруг дочь так подвела, ли-шила смысла жизни! «Я пойду в институт и поговорю с начальством – с самим директором,  – сказала мать. – Они не имеют права увольнять тебя!» По своей необра-зованности она приравнивала институт к некой рабо-те… «У нас там не директор, а ректор. И никто меня не увольнял, а только отправили в отпуск, – заявила Лиза и добавила: – Нечего унижаться. Они скоро сами позовут меня, чтобы гордиться, что у них учится великая по-этесса!» – «Это что за отпуск длиной в год?» – провор-чала мать.
Втайне от дочери она сходила в институт и пообща-лась с деканом. Когда вернулась, то печально и встре-вожено сказала: «Доченька, может тебе действительно в больницу сходить?» Лиза так жестко посмотрела, что мать сразу осеклась…
Теперь, когда уже не надо ходить на учебу, Лиза спала целыми днями, а ночами бодрствовала. Все чаще вдруг среди ночи в окно раздавался стук – это стучала с улицы Марина сжатым кулачком. Лиза открывала створки и впускала поэтессу в комнату, где начинался откровенный разговор. Лиза спрашивала, как Марина жила во Франции, зачем вернулась в Советский Союз, почему повесилась, что думала в последние мгновения, и о многом другом. И Цветаева, куря длинную и тонкую дамскую сигарету и закинув ногу на ногу, отвеча-ла…Услышав бубнение из комнаты, как–то вошла сон-ная мать и, увидев Лизу обращающеюся к стулу, расте-рянно спросила: «Ты что, стихи учишь?» – «Не мешай, – отмахнулась дочь возбужденно. – Мы разговарива-ем». – «С кем?» – испуганно спросила мать. «Не ви-дишь, что ли?.. С поэтессой… – и она, кивнув на мать, сказала Цветаевой: – Познакомьтесь, это моя необразо-ванная маман…» Мать протерла кулаком глаза, подо-шла к стулу и потрогала ладошкой сиденье… «Ну что ты лапаешь человека?» – воскликнула Лиза. Мать по-смотрела в словно стеклянные глаза дочери и вдруг упала перед ней на колени: «Доченька, что с тобой?» Пока Лиза убеждала мать, что с ней все в порядке, Ма-рина исчезла. Лиза с досадой воскликнула: «Ты прерва-ла наш разговор на самом интересном…».
В эту ночь мать, выпоив дочери настой успокои-тельной мяты, просидела рядом с ее кроватью до рас-света, а утром повела в поликлинику…
Седоватый врач в халате, в толстых очках, принял их в кабинете. Мать подробно рассказала, что видела и слышала ночью в комнате дочери, и напоследок жа-лостливо сказала: «Зачиталась она…» Врач постучал Лизе резиновым молоточком по коленям, по локтям, посмотрел в глаза через маленькую дырку в надвинутом на лицо вогнутом зеркале и после продолжительной па-узы сказал: «Так, значит, у вас галлюцинации? Слухо-вые и зрительные». Лиза сердито ответила: «Какие еще галлюцинации?» Врач опешил: «Ну вы же разговаривае-те с кем–то?» – «Да, с Мариной Цветаевой». – «Ну вот. Неужели верите, что она реально приходит к вам?» Ли-за, прищурившись сердито, молчала. «Ну вы же совре-менная умная девушка. Как можно в это верить? Ведь она умерла много лет назад. Будь она жива, ей бы сей-час было сто с лишним лет, а ведь она приходит к вам еще молодая». – «Может, это ее душа приходит? – ска-зала Лиза. – И разве нет таких примеров в истории?» – «Да, но это все фантомы, которые возникают в воспа-ленном мозгу. Как я понял, вы являетесь поклонницей Цветаевой, думаете о ней постоянно – вот возбужден-ная кора головного мозга и создает желанный образ!» – «Но она же мне отвечает…» – возразила Лиза. Врач напрягся: «Кстати, вы не потребляете наркотики?» – «Нет», – ответила она. «Тогда, может быть, пьете много кофе?» – «Бывает…» – «Все понятно, – пробубнил врач, взял листок бумаги и выписал рецепт. – Итак, придется попить кое–какие лекарства. А если не помо-жет, то и полежать в больнице!»
Когда Лиза начала пить таблетки, сразу стала спать по ночам, зато исчезло желание писать стихи – как буд-то перемкнуло что–то в голове. Она стала заторможен-ной, отвечала матери невпопад, забывала на плите ки-пящий чайник. Однажды, словно очнувшись от этой одури, Лиза выбросила все таблетки в унитаз и побежа-ла на могилу Марины Цветаевой, которая находилась на старом кладбище около парковой зоны, чтоб вновь вос-пылать творческой энергией.
Цветаеву как самоубийцу не отпевали в церкви, а похоронили за оградой кладбища и по прошествии мно-гих лет забыли, где закопали тело, да и время военное тяжелое было, не до смерти какой–то приезжей дамоч-ки. Многие старожилы–старушки показывали самые разные места, а так как властям надо было срочно по-ставить ограду и памятник, чтобы знатные гости города аж со всего мира и многочисленные поклонники поэтес-сы могли возложить цветы, с местом все–таки опреде-лились. Хотя Лизе по какой–то странной интуиции ка-залось, что тело Марины находится в пяти метрах от общепризнанной могилы. Именно туда Лиза и пришла. Села на скамеечку. В это мгновение ее привлекла белая бабочка, которая примостилась на ближайшем кусту – Лиза смотрела на нее, а та смотрела на Лизу и шевелила крыльями, словно готовясь к чему–то. Вдруг полетела к Лизе. Когда девушка невольно открыла рот от удивле-ния, бабочка влетела туда и была проглочена. Лиза по-чувствовала ее горьковатый вкус и потеряла сознание…
Нашли ее поздно вечером случайные прохожие – парочка влюбленных, которые прогуливались по парку и услышали стоны: девушка лежала на земле, уткнув-шись лицом в траву и тряслась в ознобе без памяти. Прохожие вызвали «скорую помощь», которая увезла Лизу в больницу. Придя в сознание, Лиза врачам и зна-комым стала радостно говорить, что в нее вселилась душа Цветаевой. После этого ее три месяца лечили в «психушке», а потом дали третью группу инвалидно-сти…
***
В институте она не восстановилась, ибо если пере-ставала пить лекарства, то начинала слышать хриплова-тый голос Марины, который, казалось, рвался прямо из ее груди, а если пила, то находилась в такой затормо-женности и прострации, что выглядела полной дебил-кой и ничего не запоминала из сказанного ей. Однако Лиза приходила в институт на конференции, посвящен-ные Цветаевой, и однажды при большом скоплении народа в актовом зале вышла к сцене и прочитала свое стихотворение, написанное от имени Марины… Руко-водитель конференции, декан Полина Андреевна, гром-ко сказала: «Лиза, сядьте, пожалуйста, и не мешайте проведению мероприятия». «Кто это? Кто?» – недо-уменно перешептывались гости, приехавшие из разных городов и даже из–за границы. Знавшие Лизу, что–то им шептали – она осознавала, что они говорили о ней не-что неприятное и злое, отчего на лицах уважаемых гос-тей появлялись усмешки или даже жалость… «Конечно, – воскликнула Лиза печально. – Так уж  повелось в нашей стране, что пока поэт жив, его унижают и оскорбляют, а когда уйдет в иной мир, начинают петь осанну! Вы ждете, чтобы я снова ушла от вас, чтобы вы наконец–то признали мои стихи гениальными. Так я уй-ду». – «Успокойся, Лиза…– сказала фальшиво притор-ным голосом деканша и попросила молодых преподава-телей вывести ее из зала.
Оказавшись на крыльце здания, Лиза направилась быстрым шагом, переходя на бег, на могилу Цветаевой. По лицу текли слезы. Вскоре она была на кладбище и, остановившись около могильной ограды, воскликнула: «Марина, я не могу носить твою душу в себе – она слишком горяча и тяжела. Возьми ее обратно!» Лиза попыталась откашляться, затем сунула два пальца в рот, чтоб вырвало, но легче не становилось. Грудь рас-пирало что–то огромное. Тогда девушка сняла с платья кожаный поясок, привязала к цепной ограде, рядом с железным столбиком, и сделала из пояска петлю, в ко-торую сунула голову. Ноги у нее подогнулись, и она повисла, хрипя.               
      
ВСЛЕД ЗА СОБОЙ
Свекровь Кати недели две, держась за стул, передви-галась по дому, тяжело, словно на горле веревочная петля, дышала, невероятно побледнела, ничего не ела (даже чай не пила) и ходила во двор только в туалет. Наконец, легла в спаленке на кровать, полежала трое суток на спине и ранним утром сердито заявила: «Вид-но смерть пришла». – «Да ладно, мать, кликушество-вать, до восьмидесяти прожила – еще поживешь», – ска-зал Катин муж Ваня, а Катя искренне поддакнула: «Ко-нечно». Неожиданно свекровь посмотрела холодным, полным ненависти взглядом, от которого Кате захоте-лось съежиться, и процедила: «Избавилась от меня, за-раза». – «Что вы говорите?» – растерялась Катя. «Те-перь уже могу все сказать: сразу ты не понравилась – злая, хитрая, жадная, да и некрасивая. Не такую сыну хотела невесту. А он не послушался, нашел длинноно-сую, да и старше себя». Катя пыталась несмело возра-зить, но муж с досадой махнул рукой и прошептал: «Что ты ее слушаешь? Человек при смерти – может, уже умом тронулась». Но Катя–то знала, что свекровь в ясном сознании, ибо чувствовала все восемь лет, как приехала в село работать учительницей и вышла замуж, что ненавидит она ее, а за что – понять не могла. Знала Катя, конечно, что иные свекрови недолюбливают неве-сток – и как готовит она еду не нравится, и как одевает-ся: все–то им кажется, что любимый сыночек достоин гораздо лучшей жены.
Сразу после женитьбы Катя попросила мужа: «Давай уедем в город, заживем своей жизнью», а он ответил: «Мать старая одна. Как брошу?! Да и жить в селе мне нравится…» Сейчас она понуро стояла у кровати све-крови, чтоб ее уход не выглядел обидой, и готова была послушно кивать словам старухи. Снова посмотрев на невестку взглядом, где было немало злой силы, та вдруг отчетливо заявила: «Но не радуйся, что в моем доме хозяйкой будешь. Я тебя с собой заберу». У Кати про-бежал по спине холодок, и она выскочила из спальни со слезами. «Мать, что ты болтаешь?» – с осуждением сказал Ваня и вышел за женой, чтоб успокоить. Катю всю трясло, она судорожно шептала: «За что? За что?» Ей показалось, что свекрови завидно, что жизнь ее кон-чается, а молодая и здоровая невестка будет жить…
Вскоре из спальни раздался громкий, словно клятва, крик «Заберу!» а затем послышались предсмертные хрипы и стоны. Катин муж побежал туда, стал тормо-шить старуху: «Мать, мать…» – а через несколько ми-нут вышел из комнаты мрачный и тихо сказал: «Умер-ла».
Опасаясь мертвой еще больше, Катя в спальню не пошла. Она позвонила родственникам свекрови, поша-гала в сельсовет, где сообщила о смерти председателю, пошла в церковь к попу и договорилась об отпевании. Купила в магазине продукты и водку, чтоб угостить ко-пальщиков могилы, а потом прошлась по селу и при-гласила на поминальный обед старушек. Казалось бы, делала доброе дело для свекрови, чтоб достойно ее по-хоронить, однако словно еще слышала хриплый крик: «Заберу!» и невольно оглядывалась по сторонам.
После похорон, опасаясь обидеть невольно све-кровь, Катя не притронулась к ее вещам, которые сле-довало выбросить по обычаю или отдать родственникам и соседям. Заставила это сделать мужа, пол только сама вымыла в доме, но не в комнате свекрови. «Давай туда свою кровать перенесем. Там удобно, просторно, окно на улицу», –  сказал муж, но Катя категорически отка-залась, испуганно замахав рукой. А так как спальня све-крови в небольшом доме, где у Кати росли двое детей, мальчик и девочка, была нелишней, то туда поселили семилетнюю дочь.
Теперь Катя действительно почувствовала себя пол-ноценной хозяйкой – ложилась, когда хотела, не опаса-ясь держать свет в комнатах включенным, на кухне все сложила по шкафчикам, как было удобно. Холодильник открывала, когда надо, а не во время, когда свекровь отлучится. Катя уже не ходила бочком, боясь задеть тучную свекровь и услышать: «У корова…» Но одна-жды утром она почувствовала сильное головокружение, поднялась с кровати и чуть не упала – успела схватить-ся за стул. Потемнело в глазах, а вялость и ломота в костях были такими, будто целую неделю колотили по телу. Вдруг вспомнив, что приснился ужасный сон, в котором приходила свекровь, нависла над кроватью и с ехидной ухмылкой сказала: «Недолго тебе радоваться осталось», Катя прошептала: «Сгинь, сгинь».
Она отоспалась в выходные, попила таблетки, но слабость нарастала. Катя пошла в больницу, но сель-ский врач, ничего не обнаружив, послал сдать анализ в город… Когда Катя в городской поликлинике прошла обследования и получила анализы, пожилая женщина–доктор мрачно сказала: «Возможно, у вас рак мозга». – «Какой рак? Откуда? Мне всего тридцать лет?» – закри-чала она и… осеклась, подумав, что вот предсмертное обещание свекрови и свершилось. Любую болезнь мож-но победить, но рак…
Приехав из города, Катя, покачиваясь на нетвердых ногах, еле дошла до дома, села на крылечке и стала ждать мужа с работы – в избу заходить боялась: вдруг свекровь уже ждет там, чтоб поманить рукой и сказать: «Пошли, пошли…». Когда появился с работы муж, Катя зарыдала: «Мне поставили страшный диагноз – вот про-клятие твоей матери!» – «Может, ошиблись?» – расте-рянно ответил он. «Ошиблись или нет, но себя чув-ствую все хуже. Я тебе говорила: уедем отсюда. Теперь останешься вдовцом и будешь один детей растить». Муж слегка побледнел –  почувствовал некую вину и осознал безрадостную перспективу. «Пошли в дом!» – сказал он. «Боюсь», – ответила она. «Не на улице же ночевать…» – он ввел ее под руку в дверь.
Всю ночь Катя не спала, спрятавшись за мужа на кровати, постоянно открывала глаза и поглядывала в темень дверного проема – опасалась, что там возникнет мертвенно бледная свекровь в белом одеянии. Вспоми-нала невольные грехи перед ней: ну да, она не называла ее мамой, как принято в некоторых семьях, язык это де-лать не поворачивался, не стирала ей нижнее белье, а только постельное со всех кроватей, не предлагала по-кушать дорогих продуктов, которыми старалась уго-стить детей в первую очередь, не заискивала перед ней, но разве это повод желать смерти?! Но даже не сама смерть страшила Катю, как страх оказаться умалишен-ной – при раке мозга тело еще будет жить, а голова уже ничего не соображать и люди будут на нее коситься, считать за дурочку.    
Через неделю Кате сделали в городе химиотерапию – поставили несколько болезненных уколов, чтобы убить раковые клетки, но она приехала оттуда еще бо-лее разбитая. Решив, что только Бог поможет, Катя по-шла в церковь к попу, хотя до этого была атеисткой – Бога не отрицала, а просто он ей был не нужен пока.
Церковь в селе была небольшая, так как старую и огромную при советской власти сломали, но уютная и светлая. Катя рассказала седобородому, но с молодыми пронзительными глазами, попу ситуацию, и он посове-товал: «Закажи еще один молебен и пригласи меня в дом почитать там об изгнании бесов».
На следующий день утром поп пришел в назначен-ный срок, посмотрел внимательно и строго по сторонам избы, зажег кадило с благовониями и, махая им во все углы, прошел по комнатам, твердя что–то малопонят-ное очень быстро. «У тебя в роду колдуний не было?» – спросил вдруг Катиного мужа. Тот посмотрел на попа удивленно и растеряно, пожал плечами и тихо произ-нес: «Да вроде бабка по матери этим немножко занима-лась. Сам–то я не видел этого, но отец сердито обзывал иногда ее: «колдунья». – «А где отец?» – спросил поп. «Умер от рака…в пятьдесят», – произнес Ваня и вино-вато и настороженно глянул на жену. «Ничего, ничего! Против Бога никто не устоит!» – воскликнул поп и еще яростнее замахал кадилом, овевая все вокруг аромат-ным голубоватым дымком.
Когда поп ушел, Катя перекрестилась и, уставив-шись в дверной проем спальни свекрови, зашептала: «Зачем я тебе там? Ладно я, но ты ведь оставишь сиро-тами малолетних детей – твоих внуков. Их пожалей! И прости меня, если чем тебя обидела».
Через неделю Катя почувствовала, как боли в голове утихли, прошла ломота в костях, появился аппетит. Она не знала, что помогло – молитва попа, ее прощение пе-ред свекровью или еще что, но понимала, что выздо-равливает.         

ВОРОВАТАЯ
Ребята и девчата всем классом перебрались за Каму на лодках и в тихом девственном месте на берегу реки под высокими вязами поставили палатки. Хотелось по-общаться в непринужденной обстановке, перед тем как надолго расстаться (кто–то пойдет в армию, кто–то по-ступит в институты и уедет учиться), сделать расстава-ние после школы праздничным и запоминающимся.
Ленька привез отцовский бредень и с друзьями про-шелся им вдоль берега, поймав килограммов десять щук, судаков, лещей, а потом поставил рогатульки под два ведра, развел костер и носил с окрестных зарослей коряги, сухостой, поломанные стволы, перерубая ост-рым топориком. Чтоб хватило дров и огня не только сварить уху и плов, но и на всю ночь. Девчонки чистили картошку и рыбу, загорали в цветастых сарафанчиках под горячим солнышком, бегали купаться. Вскоре ими, заботливыми и хозяйственными, был накрыт на скатер-тях, расстеленных на траве, пиршественный «стол». На нем были колбаса, сыр, соки, соленые помидоры и огурцы, конфеты, печенье, три бутылочки красного винца… А когда была готова уха и Ленька, как главный кашевар, попробовав ароматную тягучую жидкость большой деревянной ложкой, солидно сказал: «Можно есть», все расселись на полянке кружком и стали вку-шать ушицу из алюминиевых плошек. Хвалили Леньку–рыбака, мальчишек, что ему помогали ловить.
Налили по пол стакана вина – как раз на двадцать человек досталось по стольку. «За нашу дальнейшую успешную жизнь!» – сказала тост Валюшка, староста, отличница, шустрая крупная девушка с остреньким но-сиком и быстрым взглядом. Потом стали вспоминать веселые истории из школьный жизни, учителей с хоро-шей стороны и не очень, но все равно по доброму. Наконец гурьбой пошли купаться, кататься на лодках по сонной ночной реке под сиянье месяца. Небо чертили метеориты, спутники светящимися точками двигались по его темно–синему бархату. На Каме шумели темные силуэты судов, с разноцветными огнями на мачтах. Для всех это была незабываемая ночь.
Только под утро разбрелись по палаткам, чтоб пе-редохнуть перед завтраком и поездкой домой.
Утром соседка Леньки по парте Фарида с подружкой Зиной стала готовить завтрак и озадачилась: «Продук-тов не хватает. Мы вместе ходили в магазин их поку-пать. Я знаю, сколько должно быть». – «Может, съели ночью?» – сказал Ленька. «Да нет… – заявила Зина и, догадливо прищурившись, прошептала: – Их наверняка Валька зажилила». – «Староста, что ли?» – удивился он, хотя других Валек в классе не было. «Она самая… Я не первый раз замечаю, что после общих застолий она та-щит домой большую сумку», – сказала Зина. «Ну так сходите к ней и попросите. Может, просто не нашла в сумке», – заявил Ленька простецки. «Да уже спрашива-ли», – заявила Фарида. Леньке стало неприятно и он сказал: «Ну и фиг с ней – я сейчас еще рыбы наловлю. Так что голодать не будем». – «Тут вопрос принципа», – сказала суховато Зина. «Ну а как мы узнаем, что она украла?» – спросила Фарида. «Просто пойдем и по-смотрим ее рюкзак в палатке», – сказала Зина. «Так она никого к нему не подпускает!» – хмыкнула Фарида. Действительно, Валя от палатки далеко не отходила... «Ты ее отвлеки разговором, а я в это время в палатку прошмыгну», – предложила Зина.
Вскоре Фарида окликнула Валю и отошла с ней к кусточкам. Зина, пригнувшись, незаметно вошла в па-латку. Через минуту она, вытаскивая рюкзак Вали наружу, весело крикнула: «Ребята, у нас еще куча про-дуктов!» – и вывалила из рюкзака на траву пакет с кон-фетами, печенье, четыре банки консервы, два кружка колбасы. «Почему лазишь по моим вещам?!» – закри-чала Валя и кинулась отнимать рюкзак. «А это разве твое?» – спросила Зина, делая наивно–удивленным ли-цо. «Мое!» – воскликнула Валя. «А я думала, мы это на общие деньги покупали? – заявила Зина. – Или ты где–то тут в лесу специально для себя купила?» Валя вы-хватила рюкзак, заплакала и побежала в поле.
Ленька чувствовал себя неловко и с удивлением ду-мал, зачем Валя так поступила. Это можно понять, если бы бедствовала и голодала, но родители Вали на заводе получали неплохую зарплату, вполне обеспечивая ее с сестренкой, да и жили в частном большом доме, имея рядом солидный приусадебный участок с садом. Удив-ляло, что она не сообразила простодушно сказать: «Надо же, я про рюкзак с продуктами забыла». Видимо, жадность переклинила мозги. «Давно надо было ее наказать!» – заявила Зина, а Ленька подумал, что хоро-шо, что это сделали только сейчас, когда закончили школу, иначе каково было бы Вале, старосте и отлич-нице, входить в класс и видеть насмешливые и презри-тельные взгляды! Да тут можно даже школу бросить со  стыда.
Когда собрались ехать домой, Ленька долго звал Валю, чтоб перевести на тот берег на лодке, но она не откликнулась. Он опасался, что она от обиды утопится в реке или повесится на дереве. Однако, на следующий день Фарида сообщила, что Валя благополучно добра-лась домой, переехав реку на пароме.
В тот же год Ленька поступил в институт в област-ной город и теперь виделся с одноклассниками редко – два раза в год, да и то не со всеми. Фарида с Зиной учи-лись в соседнем городе в медицинском училище. Ино-гда они перезванивались, переписывались, встречались мимоходом. В очередную встречу Фарида Леньке со-общила: «А ты знаешь, что с Валькой случилось?» – «Что?» – растерялся он, ибо вид у девушки был очень недоуменный. «Ее из педагогического института выгна-ли со второго курса за то, что у однокурсников деньги из сумок и карманов тырила!» Ленька уже знал, что есть неприятное для окружающих и страдающего этим чело-века психологическое заболевание «клептомания», и подумал, что у Вали оно и проявилось.
***
С окончания школы прошло сорок лет – через каж-дые пять одноклассники встречаются, приезжая в один из августовских выходных со всей страны, идут в шко-лу, сидят за партами, разговаривают с учителями, кото-рые еще живы, отмечают событие в ресторане. Ученики других классов завидуют, насколько они дружны, ибо на встречу приезжают почти все. И только Валя ни разу не была. Где она сейчас – никто не знает. Может, попа-ла в тюрьму за свои наклонности? А может быть, при современной вороватой жизни, имея загребущие ручки, выбилась в крупные бизнес–леди и процветает? 

ПРОЩЕНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Когда случился в стране дефолт и банковские вкла-ды населения и предпринимателей «сгорели», Коля по-ложил деньги, что остались, в дипломат и искал место, где его спрятать. Он заглянул на балкон, надеясь сунуть дипломат за шкафчик, залез на антресоль, намереваясь скрыть за тряпье и картонные коробки из–под бытовой техники. Жена досадливо и грустно смотрела на его по-пытки, наконец сказала: «Найдут, кому надо. Вот у зна-комых недавно все выгребли. Настоящего вора не про-ведешь». Коля вспомнил все способы, которые предла-гали в газетах, чтоб уберечь деньги от грабителей (предлагалось хранить их в мусорном ведре или в хо-лодильнике в пакете с мясом, совать в носок женских сапог и еще многое другое…) и отмел их, ибо совре-менный грамотный вор тоже читает газеты и смотрит телевизор.
После того, как ограбили квартиру этажом выше, ко-гда хозяева были на даче, Коля сразу заподозрил, что хотели ограбить его, бизнесмена, ибо наверху жили бедные люди – он подсобный рабочий на стройке, она медсестра, да еще имели сынишку инвалида. Но, види-мо, кто–то дал не правильную наводку, и пострадали соседи. В тот же день Коля сел на машину и отвез ди-пломат за пятьдесят километров в деревню к матери с отцом и положил в спальне за массивный старинный шкаф. «Храните, – сказал он. – Здесь большая сумма», – и действительно, коричневый вместительный дипло-мат с кодовым замком был набит пачками тысячных – это были тогда самые крупные купюры в стране. «По-чему в банк не положишь?» – спросила мать, воспитан-ная в советское время на лозунге: «Храните деньги в сберегательной кассе!». «Ты чего, телевизор не смот-ришь? Все же банки лопнули!? Сволочь Ельцин», – ска-зал сердито отец, который интересовался экономикой и политикой, знал все новости, читал много газет. Мать, уже болевшая, лежа на кровати, лишь виновато шмыг-нула носом.
Часто приезжая в село, Коля сразу заглядывал за шкаф – дипломат стоял не тронутый. Иногда он заста-вал дома у родителей шестнадцатилетнего племянника, рослого крепкого паренька, сына старшей сестры, и спрашивал, как поживает. «Учусь, – отвечал тот. – В техникум автомобильный поступать хочу после шко-лы». Заметив как–то на нем дорогие джинсы, кожаный пиджак, а на пальце перстень–печатку, Коля удивленно спросил: «Это тебе родители покупают? Мы в твои го-ды так не щеголяли». – «Зарабатываю, чай…» – ответил племянник. «Чем же?» – озадачился Коля, ибо даже взрослым работы в селе не стало. «Металлолом по по-лям и оврагам собираем с друзьями. Кабеля с медью выкапываем у заброшенных нефтяных вышек. И сда-ем!» – «Видимо, немало получается…» – Коля одоб-рил, что пацан не болтается без дела. «Стараемся…» – заявил племянник и быстро ушел – он вообще, при по-явлении Коли сразу уходил.
В тот день Коле понадобилось забрать некоторую сумму. Подняв дипломат, он вдруг заметил, что крышка слегка шевелится. Присмотревшись, он увидел, что за-клепки на шарнире выдернуты из крепления, а потом просто воткнуты. Набрав трехзначный код на замке, Коля открыл дипломат и обнаружил, что теперь можно оттягивать угол крышки и доставать деньги в щель. Он пересчитал пачки, лежавшие в углу, – во многих не хва-тало по нескольку тысяч. Тут Коля догадался, откуда у племянника дорогие вещи. Он спросил у матери, что сидела на диване в кухне и клевала носом: «Сашка–то к тебе часто приходит?» – «Часто, часто, – закивала до-вольная мать. – Уж такой ласковый, навещает, меня больную, каждый день почти. Спрашивает, как у меня здоровье…» – «А в спальню не заходит?» – спросил Коля, понимая, однако, что мать в силу своей беспо-мощности не заметит, как племянник это делает. «Хо-дит иногда телевизор смотреть…» – ответила она. «Охранники хреновы…» – пробурчал Коля с досадой.
Чтоб не провоцировать пацана, Коля зарыл дипло-мат в целлофановом пакете, чтоб деньги не отсырели, в подполье, а сверху придавил бочкой. Потом поехал к сестре обсудить кое–какие дела и рассказать о проступ-ке ее сына – пусть сумма украденного и была не слиш-ком большая. Было обидно и досадно, хотя и требовать деньги обратно он не собирался…
Сестра вышла из ворот и села к Коле в машину, без-заботная, веселая, и он жаловаться передумал, чтоб не расстраивать ее, сказал только: «Сын–то у тебя модный парень вырос!» – «Да, – горделиво сказала она. – Рабо-тает! Не только на себя хватает, но и на подарки девоч-ке – то колечко ей купит, то браслет». – «Что за девоч-ка?». – «Одноклассница. Миленькая, умненькая. Любовь у них». Теперь Коля тем более передумал уличать пле-мянника, ведь ради того чтобы понравиться девушке, ради любви, иной страстный парень на преступление может пойти, а не то чтоб утащить несколько тысяч у дядьки, у которого их много! Жалко было, что узнав о воровстве ухажера, девочка может с ним расстаться…
***
Прошло десять лет, племянник Коли отучился в техникуме, сходил в армию, поженился с милой одно-классницей, у них родился сын. Теперь племянник строит дом – работящий, не пьет. Сестра им гордится, да и Коля рад. Часто он, построивший себе коттедж в городе, дает советы по строительству, и племянник с удовольствием прислушивается. Как–то Коля с ним встретился в селе в «прощеное воскресенье», когда у христиан принято прощать всех за вольные или неволь-ные обиды. И племянник, абсолютно не ярый христиа-нин, вдруг сказал: «Вы меня простите, если чем–то обидел». Может, он вспомнил про проступок юности? «Прощаю! И ты меня прости, если что…» – ответил ве-ликодушно Коля и подумал, что правильно поступил, не уличив его – и отношения с ним хорошие остались, и вырос он порядочным парнем, трудолюбивым, знаю-щим, как непросто деньги зарабатываются. 


НЕПУТЕВАЯ ДОЧКА
Толстозадая соседка Зоя, идя по тропинке с ведрами на родник за водой и увидев Татьяну около двора, язви-тельно сказала: «Ты знаешь, с кем твоя дочка гуляет?» – «В каком смысле?» – растерялась Татьяна. «В смысле – с парнем». – «А что, у нее парень есть?» – Татьяна счи-тала, что летними вечерами дочка лишь посиживает на скамеечке у ворот дома с подружками. «Есть – и это Пашка Мыловаров», – ухмыльнулась соседка. Татьяна растерянно замерла и  побледнела. «Я вчера ночью козу искала и видела, как они на лавочке целовались. Она у него на коленях лежала», – у соседки азартно блеснули глаза. «Может, ошибочка вышла в темноте–то?» – Та-тьяна покраснела. «Ну, мои глазоньки еще хорошо ви-дят. Так что сама у нее спроси…» – и соседка пошагала дальше в глубоких калошах, довольная, что высказа-лась. «Ты уж об этом никому не говори из деревен-ских», – крикнула Татьяна вслед, хотя понимала, что сплетница не будет молчать. Да и явно не козу соседка вечером искала – скорее всего, ходила по селу, надеясь увидеть и подслушать нечто тайное и интересное из–за ворот или открытых в жаркую ночь окон.
Татьяна торопливо вошла в дом, словно поспеш-ность предотвратит то, что произошло, и толкнула спящую на кровати дочку в оголенное плечо. Катя не-довольно промычала, натянула на голову одеяло и по-вернулась на другой бок. «Хватит дрыхнуть!» – мать потрясла дочку за спину. «Ну, мам, я же спать хочу…» – промычала та обиженно. «Раньше будешь вставать – меньше станешь болтаться ночами с кем ни попадя!» – заявила мать. Дочь протерла заспанные глаза кулаками и, сладко потянувшись, произнесла: «Мы с подружками гуляли. Имеем право – каникулы же». – «Я тебе устрою каникулы! Огород будешь копать, грядки поливать, сорняки выдергивать…» – Татьяна, помня о множестве дел по хозяйству, жалела привлекать на помощь дочку, но видимо зря. Катя села на кровати, окончательно проснувшись и глядя сердитыми глазами: «Что с тобой сегодня? Почему на меня взъелась?» – «А ты не дога-дываешься? – Татьяне на секунду поверилось, что со-седка наговорила на дочь. – А кто с Пашкой Мыловаро-вым дружит? Не ты?» Дочка набычилась: «Ну и что…» Татьяна округлила глаза и всплеснула руками: «Как что?! Он только из тюрьмы вернулся. И опять туда по-падет – ведь хулиган с детства рос!» – «А может, не по-падет?» – «Ему уже двадцать три года, а тебе только шестнадцать». – «Папа тоже тебя на несколько лет старше». – «Так ты что, замуж за него собралась?» – «Посмотрим». – «Твой отец был серьезным мужчиной с образованием, и мне уже было двадцать, когда пожени-лись. А у Пашки образования два класса и три коридо-ра». – «Он среднюю школу в колонии закончил и на слесаря выучился». – «Тоже мне образование…» – уни-чижительно фыркнула Татьяна.
По тому, как дочь рьяно защищала и выгораживала Пашку, она поняла, что дело у них зашло далеко… Вспомнив, что в разговоре пропустила важные моменты без внимания, Татьяна вернулась к ним и выдала жест-кий монолог, угрожающе махая рукой перед лицом до-чери: «Ты мне не говори «посмотрим». Я тебе посмот-рю! Нашла с кем связаться! Из него ничего путного не выйдет. Пойдет по дорожке своего папаши, который отца родного по пьяни убил и за это десять лет отси-дел». – «Пашка говорил, что он за мать мстил, которую отец до смерти запинал». – «Вот видишь, вся семейка бандитская!» – Татьяна сдернула дочь с кровати за руку и кинула ей халат: «Одевайся и марш в огород капусту поливать». Натягивая халат на уже оформившееся пол-ное тело, Катя засопела: «Пашка будет другой – он хо-чет свой автосервис открыть!» – «Он тебе лапшу на уши навешает. Слушай его больше!» – фыркнула Тать-яна и толкнула дочь в ванную к умывальнику.
Позавтракав с насупленным видом, показывая, что обижена на мать, Катя пошла в огород, взяла лейку и стала поливать округлившиеся капустные вилки. Мать проследила за ней с крылечка и стала ждать мужа на обед, чтоб рассказать о случившемся. Он подъехал на служебной машине, озабоченный, строгий, вошел в дом и торопливо сказал: «Надо поесть быстрей, а то дел полно». – «Дела могут и подождать. Тут проблема воз-никла с Катей». – «Что такое?» – муж вскинул густые брови. «Связалась с Пашкой Мыловаровым, тюремщи-ком. Любовь у них, видишь ли». – «Может, так только поболтали?» – «Да нет – целовались, а может, еще что делали». – «И что я должен предпринять?» – «Сказать Пашке, чтоб отвязался от дочери!» – «А если он заявит: да пошел ты!» – «Морду ему набить». – «Ну, положим, мне это несолидно».
Видя, что муж не хочет вникать в ситуацию, Татьяна с досадой заявила: «Скажи тогда твердо дочери, чтоб больше с ним не общалась». – «Ладно!» – кивнул он и, быстро доев жаренную рыбу с картофельным пюре, вышел из избы.
Вечером, когда дочь красилась перед зеркалом и принаряжалась в новое платье, Татьяна строго заявила: «Гулять сегодня не пойдешь». Дочь посмотрела на мать как на врага: «Ты чего, мам, меня же подружки засме-ют?» В это время под окошками на тропинке замаячила одноклассница и соседка по улице мосластая Нинка. «Ну хорошо… – процедила Татьяна, осознавая, что дочь, поработав сегодня в огороде, прогулку заслужила. – Но только с Пашкой не встречайся и будь дома в де-сять часов вечера, поняла?» – «Поняла, поняла…» – воскликнула весело Катя и кинулась на улицу.
Когда в десять вечера дочь дома не появилась, Тать-яна подождала полчаса и вышла за ворота. Пошагала к соседке, чтоб узнать, дома ли ее дочка. Постучала в окошко, и когда соседка приоткрыла его, спросила: «Нинка–то где?» – «С полчаса как вернулась». – «Мож-но с ней поговорить?» – «Пожалуйста. Нинка, иди сю-да». В окошке появилась настороженная Нинка с рас-пушенными волосами и в ночнушке. «А где Катя–то?» – «Домой пошла…» – «Может, к Пашке?» – «Не знаю, мы у ворот расстались…» – пробурчала Нинка и исчезла в глубине комнаты.
Татьяна двинулась к неказистым шлакоблочным ба-ракам, что стояли на околице села и были построены консервным заводом для малоимущих рабочих, кото-рые не смогли построить себе частный дом. В одном из бараков, где размещалось по три семьи, была квартира Пашкиных родителей. Под кустиками на травке Татьяна услышала голоса и, как показалось, это были голоса до-чери и Пашки. Было уже темно, поэтому она не смогла различить фигур. Когда Татьяна приблизилась, они за-молчали, а потом раздался Пашкин возглас «Шухер» – и две тени метнулись к бараку, скрипнула калитка и стукнула входная дверь.
Татьяна решительно направилась к бараку. Посту-чала... На пороге в прихожей ее встретил ухмыляющий-ся Пашка. Татьяну удивило, что парень стал весьма симпатичным и ладненьким: с кудрявыми волосами, в белой модной рубашке, в джинсах. Она знала его плохо одетым хулиганом, который лазал по садам и огородам сельчан, а потом пырнул ножом товарища, за что отси-дел в колонии три года. Сейчас он изменился – стал уверенным и дипломатичным, именно такие нравятся молоденьким девушкам. «Паша, Катя у тебя?» – «Да вы что, Татьяна Ивановна?! Откуда? Я ее вообще не ви-дел». – «Прекрати врать. Я заметила вас на скамеечке с Катей». – «Не знаю… Наверное, это был кто–то дру-гой», – ответил он и глазом не моргнул. «Катя! – крик-нула Татьяна в глубину квартиры. – Выходи, пошли до-мой». В ответ было молчание. Татьяна сделала два ша-га, чтоб пройти в квартиру, но путь загородил Пашка и сказал уверенно: «Я законы знаю. Вы не имеете права входить без разрешения. Даже менты не могут без санк-ции прокурора!»
В это время из спальни высунулась пьяная и заспан-ная физиономия его матери с синяком под глазом. Она мутным взглядом уставилась на Татьяну и фыркнула: «Кто пришел? А мы без бутылки никого не принима-ем». – «Боже мой…» – прошептала Татьяна, закрыла лицо руками и покачала с ужасом головой. Ей итак бы-ло неприятно находиться в квартире с оборванными обоями и прожженным линолеумом на полу, с выло-манными в комнату дверями, с гнилостным запахом то ли мочи, то ли рвоты, а тут еще эта образина… «Катя, если сейчас не выйдешь, я позвоню в милицию и скажу, что тебя взяли в заложники», – крикнула Татьяна.
Пашка озадачился и посерьезнел: «А за клевету и ложный вызов тоже наказание полагается! В общем, вы подождите на крылечке, я через минутку выйду и пого-ворим».
Татьяна вышла на улицу с нервно дрожащими рука-ми и с огромным желанием позвонить в милицию. От звонка удерживал лишь страх, что об этой истории зав-тра узнает все село.
Пашка вышел через минуту и сказал: «Татьяна Ива-новна, а если мы любим друг друга?» Стараясь быть спокойной, она ответила: «У тебя своя жизнь, а у нее своя», – и хотела добавить: «Ты посмотри на себя, раз-долбая, и на нее, молодую и глупенькую». «А я авто-сервис свой открою и буду крутым бизнесменом», – по-хвалился он. Татьяна многозначительно крякнула и ска-зала: «В общем, так – если сейчас дочь не выйдет, то звоню в милицию. Они найдут, за что тебя снова упря-тать». – «Да что вы все пугаете…– скуксился Пашка. – Дома ваша Катя, дома у себя». – «Я только что оттуда – ее не было». – «А вот придете домой и увидите. Я не вру». – «Тебе, да верить?» – «Ну а если соврал, тогда и милицию вызывайте».
Татьяна в недоумении пришла домой и еще в сенцах увидела белые босоножки дочери. Катя лежала на кро-вати и делала вид, что давно спит. Татьяна схватила дочь за волосы пятерней и приподняла голову: «Обма-нули, значит?» Она уже догадалась, что дочь выпрыг-нула из квартиры Пашки в окно и переулком прибежала домой, пока Пашка отвлекал. «Ты что, дура, не понима-ешь, что счастья тебе желаю? Не для этого прохиндея тебя растила, душу в тебя вкладывала! Да надо мной все село смеяться будет, если с ним сойдешься. Я начальник лаборатории на заводе, отец – главный инже-нер! И вдруг породнимся с убийцами и алкоголиками?!» Катя, прищурившись и плотно сжав губы, молчала. Бы-ло понятно, что она не хочет слышать слов матери. Та-тьяна ударила ее по щеке и заявила: «Завтра же под за-мок посажу!»
На следующий день, когда Татьяна пришла с рабо-ты, Кати дома не было, на столе лежала записка: «Я у Паши, а если меня будешь искать, то повешусь или вскрою вены». Татьяну затрясло, она попыталась по-пить чай, но чашка дрожала в руке и пролилась на  одежду. У нее разболелась голова и появилась слабость во всем теле.
Когда приехал муж, Татьяна показала записку. Он долго вертел ее в руках, словно не понимая смысл написанного, и вдруг заявил: «Воспитала стерву!» – «А ты где в это время был?» – с недоумением прошептала она. «Я работал». – «А я нет?» – «У меня работа более важная». У Татьяны не было сил спорить и она устало сказала: «Что делать будем?» – «Не знаю…– ответил он. – Был бы сын – я бы поговорил по–мужски!» – «Может, с Пашей по–мужски поговоришь – морду ему набьешь!? – она решила, что единственный способ из-бавиться от настырного жениха – любым способом сно-ва упрятать его в тюрьму. – Тебе–то ничего не будет, а его посадят за драку». – «Мараться еще из–за него…» – фыркнул муж и пошел на диван смотреть телевизор.
Все ночь Татьяна не спала, бродила по дому, выхо-дила на крылечко, прислушивалась и смотрела, не идет ли дочь домой, не слышны ли ее шаги. Несколько раз собиралась пойти к Паше, но боялась, что дочь дей-ствительно воплотит угрозу, и тогда Татьяна не сможет жить с такой виной на душе. Муж громко храпел в спальне – и его привычный храп казался Татьяне ужас-ным, говорящем о ее невыносимом одиночестве.
Утром, когда муж сел завтракать, Татьяна с покрас-невшими глазами и в полуобморочном состоянии ска-зала: «Зачем вообще рожать детей, если от них одни мучения и неблагодарность?» – «А еще хотят ювеналь-ную юстицию вводить в стране, чтоб мы детям слова сказать не могли, а если шлепнем по попе – то нас в тюрьму!» – с пафосом воскликнул муж о том, что вчера слышал по телевизору: похоже, этот политический во-прос его интересовал больше, чем дочь. «А ведь сказа-но в Библии! Почитай и слушайся своих родителей…» – вздохнула тяжко Татьяна. «В Библии много чего хоро-шего сказано. Там сказано, что и жена должна мужа слушаться, а на деле женщины нас от воспитания детей отстранили, балуете детей – вот и расплачивайтесь те-перь», – муж доел вчерашнюю жареную курицу и уехал на работу.
Татьяна позвонила секретарше директора завода и сказала, что очень больна, и попросила оформить отгу-лы, потом еле дошла до кровати и упала навзничь.
К полдню она не смогла встать – онемела левая по-ловина тела и перестали двигаться рука и нога. Прие-хавший на обед муж вызвал врача участковой больницы – и тот определил у Татьяны инсульт. Кто–то из сель-чан сообщил дочери, что с матерью случилось, и к ве-черу Катя появилась в доме. Еще обиженная, но уже и встревоженная: может, думала, что мать прикинулась больной, чтоб ее разжалобить. «Как самочувствие?» – спросила дочь. Татьяна посмотрела на нее, заплакала беззвучно и отвернулась.
Через неделю за Пашкой приехала милиция! Он с отцом то ли не поделил спиртное, то ли припомнил, что тот убил его деда, с которым ходил в детстве на рыбал-ку, и ткнул отцу кухонным ножом в печень. Катька при-бежала домой в возбуждении, недоуменно твердя: «Этого не может быть. Он хороший!» Потом долго пла-кала, навзрыд, словно об убиенном на войне муже. Гля-дя на ее сотрясающееся в рыданиях тело, Татьяна вдруг подумала: «На хрена бабам так долго учиться? Им надо замуж выскакивать в шестнадцать – раз природа этого хочет».
Через месяц она узнала, что дочь беременна и не собирается делать аборт, а ведь ей выпускной класс надо заканчивать. Вот опять проблема!          

ЖЕНА ПО НАСЛЕДСТВУ
Пятнадцатилетний рослый пацан сидел с голенастой девочкой Верой на бревнышках около ее дома. Уже стемнело. Засверкали летние, не особо яркие, как было бы осенью, звездочки. Зашелестели крыльями быстрые летучие мыши, выделывая ловкие пируэты между забо-рами, застрекотали в траве кузнечики и их «пение» сли-лось в единый неумолкаемый шум. «А ты знаешь, как издают кузнечики стрекот?» – спросил Сашка. «Навер-ное, челюстями двигают?» – предположила Вера. «Нет, лапками друг о дружку шоркают», – улыбнулся он, пы-таясь это представить. «Ты многое знаешь», – сказала Вера, и это было для него лучше всех похвал на свете.
Сегодня вечером он рассказал ей, как по ультразву-ку ориентируются летучие мыши в пространстве, чтоб не удариться в темноте о стены домов и деревья, пока-зал созвездия, которые знал, рассказал, сколько «свето-вых лет» до ближайших звезд, и еще мог говорить дол-го, лишь бы Вера оставалась рядом, чтоб смотреть на нее, любоваться милым личиком.
Сашка извергал фонтан красноречия, а Вера все ча-ще посматривала виновато, пытаясь сказать то, что бу-дет неприятно. Наконец произнесла: «Поздно уже… Меня родители ждут». Она не сказала, что надо расхо-диться по домам, а только намекнула, жалея Сашку, да и сама не желая прощаться с ним, поэтому он намек проигнорировал и начал пересказывать книгу о меж-звездных путешествиях, которые совершаются через «черные дыры» во вселенной.
Вообще, он много знал о космосе, регулярно читал замечательные журналы «Наука и жизнь», «Техника – молодежи», мечтая стать космонавтом. Он мог расска-зывать об этом бесконечно. Но скрипнула дверь в сен-цах Вериного дома, зажегся на дощаной веранде свет и раздался строгий крик отца: «Сколько можно звать?! Марш домой!» – «Бегу!» – испуганно откликнулась Ве-ра, порывисто пожала Сашке руку и, шепнув ласково и нежно на прощание «до завтра», кинулась к дому. Со двора уже несся возглас отца: «Мы с матерью спать из–за тебя не можем. Нам завтра рано вставать на работу». – «Да уже рядом…» – торопливо вскликнула Вера, от-крывая калитку и проскальзывая в нее бочком.
После неразборчивого ворчания отца на веранде по-гас свет и все стихло. Сашка постоял некоторое время, представляя, как Вера сейчас скидывает с ладненького тела легкое ситцевое платье и прыгает в трусиках и лифчике в теплую постель, улыбнулся и пошел вдоль темного холма по спящей улице. Заслышав шаги, в од-ном из дворов загавкала собака, а вскоре раздался гром-кий и хриплый крик петуха, разбуженного ранее срока.
В доме давно спали. Сашка на цыпочках прошел в свою спаленку, где на кровати у стены сопел младший братишка Колька. Думая неотрывно о Вере, он мечтал, чтоб она приснилась.
Утром, когда Сашка вышел на кухню позавтракать, мать недовольно сказала: «Ты где болтаешься почти до утра?» – «Да так, с друзьями сидим, размышляем…» – уклончиво ответил он. «С Веркой он гуляет. У них лю-бовь», – заявил младший братишка, что пил из большо-го бокала парное козье молоко. Впрочем, Сашка и не собирался скрывать, что подружка очень нравится и что, когда вырастет, обязательно на ней женится. «Хо-рошая девочка, – сказала мать. – И родители непло-хие». Вспомнив ее высокую красивую мать с большими голубыми глазами и роскошными волосами, на которую Вера походила, и худенького лысого отца, с которым у девочки ничего не было общего, Сашка заявил: «Вот только они не подходят друг другу. Муж должен быть выше жены и сильнее. Как у вас с папкой…» Он хотел добавить: «или у нас Верой», но, вовремя спохватив-шись, промолчал. Мать хмыкнула удивленно и замети-ла: «В общем–то, отец у Веры не совсем родной…» – «Это как?» – растерялся Сашка, полагая, что есть всего два варианта «родной и не родной». «Это младший брат погибшего в автокатастрофе отца». Сашка недоуменно поморгал: «Они что, тоже любили друг друга?» – «Вряд ли… – сказала мать. – Они, как правильно заметил, очень разные. Старший–то брат рослый был, краси-вый». – «Ну а зачем она за младшего вышла?» – «Ее, наверное, никто и не спрашивал, да и деваться некуда было – одной с ребенком в деревне трудно найти мужа, да и из дома мужниного родители бы выгнали. А так на ней поженили младшего брата – и все довольны…– мать, чтоб пресечь возражения Сашки, уже готовые со-рваться с языка, добавила: – Это в селах было обычным. Например, умрет муж или убьют его на войне – жена к младшему переходит». – «По наследству, что ли?» – удивился он. «Вроде этого…» – сказала мать и ушла на работу.
Сашка сидел за столом, не притрагиваясь к еде. Он размышлял, что если случится с ним нечто трагическое, когда улетит в космос, то Вере придется выйти замуж за братишку Кольку, и не мог этого представить. Подумал: «А как же любовь?!» Толкнув сердито братишку кула-ком в бок, он затаенно спросил: «Колька, ты женишься на Верке?» Колька брезгливо оттопырил губу: «Я что, дебил? Зачем мне дылда и кривляка? Мне Светка из нашего класса нравится». «Что и требовалось дока-зать…» – подумал Сашка. Твердо зная, что лучше Веры никого нет на всей земле, он решительно заявил: «И я бы не смог».          

ОХОТНИКИ
Собравшись на охоту за утками, Борис зашел в сельмаг купить пару буханок хлеба, так как предстояла ночевка на лугах, где на свежем воздухе всегда хоро-ший аппетит. Собаку, черного кудрявого спаниеля, оставил у двери. Навстречу из магазина вывалился, по-шатываясь, пьяненький сосед по улице Степан. Только Борис отдал продавщице Зое деньги, как на улице раз-дался жалобный скулеж и вой любимой собаки – ее го-лос он бы узнал за километр. Он кинулся из магазина и увидел, как Степан приподнял собаку за шею и пьяно бормочет: «Ты что, думаешь, сильней меня?!». «Оставь собаку, сволочь!» – крикнул Борис, но сосед не реаги-ровал. У Бориса потемнело в глазах. Он схватил Степа-на за шкирку и повалил на землю, а так как тот от соба-ки не отцеплялся, то Борис ударил его кулаком в лицо. Но сосед бубнил, пытаясь встать на корячки: «Сейчас и с тобой разберусь…» Степан мужик был сильный и Бо-риса, будь трезв, завалил бы, но сейчас тот оказался проворней…
На крики и матюги мужиков выскочила продавщица и стала оттаскивать Бориса от Степана, у которого из носа сочилась кровь. «Ты что делаешь? Не видишь, он пьяный?» – закричала она. «А что он на собаку наки-нулся? Чем ему помешала?» – говорил Борис, возбуж-денно дыша и держа Степана за порванный ворот руба-хи. «Ничего с твоей собакой не случилось, – заявила строго и осуждающе одна из покупательниц – толстая Варвара. – А на человека не надо кидаться!» Борис сер-дито отмахнулся и быстро пошел прочь по улице, чтоб взять ружьецо и уйти скорее на луга…А то еще скандал случится!
***
На следующий день Борис принес с охоты три круп-ных жирных селезня, которые помог вытащить из озера верный пес – два были лишь ранены и поэтому могли скрыться в камышах, но не тут–то было – пес схватил их за крыло и приволок к хозяину.
Отоспавшись и окончательно успокоившись, Борис почувствовал вину за вчерашнее: вдруг Степан обиду затаит и отомстит, а он мужик в селе уважаемый и сельчане явно будут на его стороне, осуждая Бориса. Да и было стыдно, что пьяного и почти беспомощного ударил. Борис взял бутылку водки и пошел к Степану. Тот во дворе слегка опухший с похмелья мастерил улей на верстаке под шиферным навесом. «Пришел винить-ся…» – сказал Борис глухо и с  досадой. «А с чего это? Не понял?» – Степан отложил рубанок из мускулистых рук. Похоже, он ничего не помнил из вчерашнего. «Ну как… Мы вчера подрались». – «По какому поводу? Мы же не враги – из–за чего драться?» – «Из–за моей соба-ки – ты ее схватил, а я тебя ударил». Степан озадачился и потрогал нос: «То–то, смотрю, тут болит – ну, думал, упал носом на дорогу». Борис достал бутылку из кар-мана пиджака: «В общем, давай выпьем на мировую». – «Ну, садись», – Степан указал на стол под шиферным навесом, вытащил из уголочка под верстаком два гра-неных стакана, соль в тряпочке, сходил быстренько в огород и принес с грядок огурцы и помидоры. Борис в это время разлил по полстакана водку. Чокаясь со Сте-паном, он сказал: «Еще раз – извини». – «Хорошо, хо-рошо», – отмахнулся Степан.
Когда выпили по третьему разу, Борис, разомлев-ший, взял большой тяжелый кулак Степана, подставил свою скулу и сказал: «Вот ударь меня тоже. Ударь…» – «Зачем?» – недоумевал Степан. «Просто так! Возьми и ударь, как следует, чтоб до крови. Но собаку мою не трогай. Собаку я люблю больше себя!» – «Хоро-шо…Мир», – Степан обнял Бориса и начал вспоминать охотничьи истории. Борис таких историй тоже знал не-мало.
Долго они сидели радостные. Смотрели на закатное небо.

ПРИДУШИЛ
Жена встретила Олега с работы ехидно–насмешливым взглядом, с прищуром и даже с вооду-шевлением, что сейчас порадует себя. Он понял, что начнется его истязание и, быстро поужинав чаем с бу-тербродами, ушел в комнату и сел перед телевизором, сделав звук как можно слабее, чтоб не раздражать жену и не привлекать ее внимание. Он готов был превратить-ся в невидимку и забиться куда–нибудь под кровать или на антресоль. «Ну что, раздолбай, уселся? – сказала жена и продолжила без остановки, как пулемет: – Дру-гие–то мужики придут домой так за любую работу при-нимаются, а тебе лишь бы телевизор смотреть. Что ты туда пялишься – все равно умнее не станешь. Как был дураком, так и останешься. И вообще, кран вот в ванной капает, лампочка не включается». – «Да вчера я это все исправил, вчера», – негромко сказал Олег. Но жене оправдания были не нужны, она продолжала: «Сделал после того, как я две недели просила. Тебя всегда надо по году упрашивать. Язык уже до мозолей натерла». – «Лампочка один день только не горела». – «А у других вот всегда все горит. Вообще, у нас все в хозяйстве ва-лится – на даче забор покосился. Сосед пытается отха-пать полсотки, а ты ему слова против сказать боишься. Тряпка, а не мужик…»
Нудение повторялось из раза в раз годами, были времена, когда Олегу домой не хотелось идти – ноги словно свинцом наливались. Он бы и не пришел, да только идти было некуда – не будешь же бомжевать в подвале или торчать ночами на вокзалах. Иногда ему даже хотелось повеситься, чтоб не слышать вечный ор жены, но стыдно было перед соседями, друзьями и со-служивцами, ведь подумают: «Действительно, тряпка оказался. Жену не мог приструнить».
Считая, что у жены наступает климакс, обостряю-щий нервы, и она не способна себя контролировать, Олег ее жалел. Он полагал, что кричать–то на него, в общем, не за что – не курит, не пьет, всю зарплату до-мой приносит (другой вопрос, что не так много, как жене мечталось), на стороне не гуляет. Другая бы нара-доваться на такого мужа не могла.
Жена продолжала орать: «Что я с таким дураком связалась – нашла бы себе делового парня». Вспомнив, что на него сегодня накричала начальница, обозвав рохлей без всякого повода – просто чтоб сорваться на человеке интеллигентном, не способным в ответ нагру-бить, Олег себя пожалел и вдруг проворчал: «Ну что ко мне привязалась?» – «Ах, так он еще и голос обрел?» – взвизгнула жена и подскочила к Олегу, заглядывая в ли-цо, прямо в глаза, чтоб окончательно подавить его волю и насладиться полной победой. «Успокойся. Тебе надо сходить к врачу – у тебя климакс…» – пробурчал он. Он не знал, что это слово для иной женщины хуже ма-терного, ибо намекает на почтенный возраст и женскую импотенцию. «Климакс?! Может быть, но потому, что ты в постели никудышный», – жена схватила его за подбородок и с силой повернула лицом к себе, оцарапав до крови щеку. И тут у Олега потемнело в глазах, что–то перемкнуло в сознании – он схватил жену за шею и стал душить. Она, еще не понимая, что он всерьез, упа-ла на пол и хрипела: «Да я тебе сейчас башку отвер-ну…» – и била кулаками наотмашь по голове. А когда стала задыхаться и поняла, что вскоре может помереть, тоже не стала извиняться, а шипела: «Да я тебя посажу лет на десять!» Вскоре глаза ее помутнели и закатились, она перестала дышать, а только дернулась несколько раз в судороге и затихла. Такая тишина вдруг возникла вокруг, что у Олега в ушах зазвенело!
Подумав с ужасом, что она умерла, Олег стал коло-тить ее по щекам ладошками и делать искусственное дыхания, дуя в рот, который еще недавно изрыгал руга-тельства, а теперь безвольно приоткрылся с поблед-невшими губами. Олегу казалось, что прошла вечность, прежде чем жена вновь дернулась телом и сделала глу-бокий вздох. «Ожила, ожила…» – обрадовался он, взял ее на руки и отнес на диван. Она открыла рот, чтоб что–то сказать (может быть, очередное ругательство или угрозу), но только промычала и вдруг заплакала.
Через полчаса, когда сознание полностью проясни-лась, и она попыталась встать, оказалось, плохо рабо-тают правая рука и нога – она не могла облокотиться на диване, а когда с трудом спустила ноги и попыталась встать, то нога согнулась в колене. Видимо, пока она не дышала, каким–то участкам мозга не хватило кислоро-да, и они повредились. Тут она заплакала снова и еще громче. Наконец опять попыталась что–то сказать – и Олег лишь по глазам и шевелению губ понял, что она заявляет: «Я на тебя в милицию пожалуюсь». Но это его нисколько не испугало, ибо лучше в камере сидеть с уголовниками, чем с ней в квартире находиться! Он от-ветил: «Как ты скажешь, если говорить неспособна?» Она снова промычала, и опять он понял лишь по губам, да и то потому, что прожил с нею много лет: «Я ручкой напишу!» – «А может, ты и буквы забыла?» – предпо-ложил Олег – и тут жена опять зарыдала. «Успокойся, солнышко, если меня посадят, кто за тобой такой уха-живать будет?» – сказал Олег и ласково погладил ла-дошкой по ее щеке.
Перед сном он повел ее в туалет, снял трусы, поса-дил на унитаз и стоял рядом, пока не опорожнилась. Потом подтер попу бумажкой, надел трусы и отвел на кровать. Туда же принес кофе с бутербродом, чтоб она покушала…
Через три дня жена смотрела на Олега как на лучше-го и самого надежного помощника и спасителя. Прихо-дила медсестра, ставила ей уколы. В его отсутствие же-на, конечно же, могла медсестре написать, что виноват вовсе не инсульт в ее немощности, а собственный ду-шитель–муж, но не делала это. По крайней мере, мед-сестра Олега часто хвалила: «Какой вы заботливый муж! Другие бы мужики бросили жену в таком состоя-нии». – «Но я же ее сильно люблю!» – говорил Олег и нисколько не лукавил, ибо после того, как перестала на него орать, он вновь полюбил ее как в период знаком-ства, когда была скромной и послушной девушкой.
Олег делал ей массаж ног, целовал нежно в губы. Постепенно рука и нога стали у нее оживать, функцио-нировать. «Вот и хорошо, ты скоро поправишься», – говорил он и думал: «Лишь бы речь дольше не возвра-щалась». Впрочем, и надеялся, что жена кое–что теперь поняла…

ОСЕМЕНЕННАЯ
Славе на сотовый позвонила Элина: «Я готовлю сборник стихов. Ты не мог бы его отредактировать?» Голос ее был такой жалостливый и ласковый, что отка-зать Слава не решился, однако пробормотал: «Я сейчас на даче в творческом отпуске». – «Тем более хорошо. Я приеду! – быстро заявила она. – И неужели у тебя не найдется пары часов для милой дамы?» Несмотря на то, что засел за крупный роман и работал вдали от семьи и городской суеты по десять часов в день, Слава решил, что, конечно, выделит для женщины весьма миловид-ной, хоть ей уже за пятьдесят, время. Захотелось узнать городские сплетни про творческую интеллигенцию, с которой Элина плотно общается. Опять же, будучи ру-ководителем писательской организации города, он чув-ствовал обязанность поддерживать, чем мог, авторов и сказал: «Жду! Ты же знаешь, где моя дача».
Слава надеялся, что Элина приедет минимум через пару часов, когда он закончит важную главу и будет свободен для общения, но она появилась быстро – на узкой улочке у низеньких ворот затормозила серебри-стая иномарка, из нее выпорхнула в легком сарафанчике Элина и чмокнула в щеку усатого шофера, который вскоре укатил.
Несмотря на возраст, Элина была хорошо сложена – ее не разнесло как некоторых женщин, тело было не-жирное, а бедра весьма широки…даже невероятно ши-роки. С дерматиновой розовой папочкой в руке и с су-мочкой в другой она вошла к Славе в обитый вагонкой кабинет, где он сидел за компьютером и лихорадочно выкладывал в его память свои мысли. «Привет, привет. Быстро ты…» – удивился он, вставая навстречу. «К хо-рошему человеку и гениальному писателю я летела на крыльях любви. Вышла на дорогу, ручкой махнула – и меня тут же подобрали», – она по–свойски обняла его, так как были приятелями уже лет двадцать. Угостив Элину чашкой кофе с медом и бутербродами, Слава раскрыл папочку с ее стихами на столе и стал читать…
Он давно был знаком с творчеством Элины и знал, что стихи откровенно слабые, но надеялся, что она в творческом плане хоть немножко да растет с годами. Чтоб не обидеть Элину, он начал издалека: «А почему не попросила отредактировать стихи своего мужа Ва-лентина?» – «А ну его! Мы с ним поругались и разбе-жались неделю назад». – «Как? Ведь вроде жили душа в душу целых два года?!» – «Жадный он оказался и без-дарь». Слава хмыкнул, зная Валентина как весьма хо-рошего поэта и члена писательской организации. Про жадность его он сказать, конечно, ничего не мог, но ве-роятно жене виднее… «Ну а этот, как его?.. Сергей, с которым ты прожила десять лет в браке, тоже ведь поэт. Обратилась бы к нему по старой памяти». – «Он сейчас с другой живет – а та меня на дух не переносит. Так что он боится со мной даже по телефону разговаривать, а не то чтобы видеться…» – заявила Элина брезгливо. Сер-гея Слава тоже знал как даровитого поэта, выпустивше-го восемь солидных сборников стихов и тоже члена Союза писателей России. Слава хорошо помнил то вре-мя, когда Сергей не раз говорил с восторгом про Элину: «О, это моя муза!» Впрочем, до Сергея и после Элина тоже жила по нескольку лет с людьми пишущими. 
Слава начал читать стихи Элины вслух:

Все поэты оказались импотенты,
А то бы предъявила иск на алименты.
Старались бы тогда красивее писать,
Чтоб гонорары получать…
Здесь он остановился и сказал: «Слово «красивее» какое–то фальшивое, да и рифма не та». – «А может, заменить на «красившее»?» – подсказала Элина, сидев-шая рядом на диванчике и касаясь плеча Славы пышной грудью. «Это еще хуже! – ответил он: – Можно заме-нить на «талантливей»! Стихи писать – это же не краси-вое платье шить. И вообще, старайся избегать глаголь-ных рифм «писать – получать» и подобных».
Он просмотрел десятка полтора стихов Элины и убедился, что она нисколько не продвинулась в мастер-стве. И вообще, ее стихи были очень уж откровенные – о ее интимных перипетиях жизни, о любовных отноше-ниях, были понятны только ей и не стали литературным фактом. Особо Славу возмутило двустишие, которое тоже прочитал вслух:   

Люблю поэтов – они меня  осеменяют
И звонкой рифмою снабжают… 
«Слово «снабжают» вообще из складского разговора – снабжать можно запчастями или канцелярскими кноп-ками, – заявил он. – А в стихе лучше сказать «воспла-меняют!» Он еще хотел добавить, что слово «осемене-ние» из лексикона колхозного зоотехника, но пожалел Элину. Уж очень она смотрела на него восторженно, как на великого мэтра и удивленно повторяла: «Вос-пламеняют – это здорово!»
Закрывая папку, Слава сказал: «Тебе надо еще серь-езно поработать. Думаю, что книгу рано издавать…» Она пристально глянула, словно всасывая его в свои большие глаза, и сказала томно: «А может, мне лучше книгу рассказов написать? Ведь ты же стал сейчас про-заиком». – «Я здесь причем?» – растерялся Слава. «А я останусь с тобой жить… – сказала она мечтательно и потянулась к его губам своими вытянутыми в трубочку. – И мы будем писать повесть нашей любви». – «У меня вообще–то жена есть…» – пробурчал он, но это жен-щину не остановило, и она с придыханием продолжила: «Любое, даже минутное общение с талантливым чело-веком осеменяет…» Живя уже три недели на даче без жены, Слава вдруг почувствовал к Элине сексуальное влечение и ответил на ее поцелуи.
Когда они лежали раздетые в кровати, Слава пред-ставил, сколь много поэтов и прозаиков осеменяли Эли-ну между широких бедер, но так и не смогли талантли-во «осеменить», и подумал с улыбкой: «Вот и до меня очередь дошла. Будет ли только польза для поэзии?»

РУССКАЯ В АМЕРИКЕ
Муж Тани Олег приехал с работы понурый и словно виноватый. На Таню старался не смотреть, глядел че-ресчур пристально то в тарелку с едой, то под ноги, а если и бросал на жену взгляд, то очень быстрый и во-прошающий. Не стал раздеваться, усаживаться на лю-бимый диван у телевизора, рассказывать Тане о делах – было ощущение, что заглянул в квартиру на минутку, как гость. Наконец сказал глухо: «Я сейчас пойду». – «Куда это на ночь глядя?» – спросила Таня. «Ну…это…В общем, ухожу от тебя», – буркнул он. Тут Таня все поняла: «Что, другую бабу нашел?» Он обра-довался, что не сам произнес эти тяжкие слова, и кив-нул. Если бы для Тани известие было неожиданностью, то она бы, наверное, очень разозлилась и обиделась, но она давно предполагала, что у мужа есть другая – мо-лодая бухгалтерша в его фирме, женщина с маленьким ребенком, очень красивая, энергичная и деловая. Таня видела ее один раз, когда заходила к мужу в офис, и сразу по ее настороженному и изучающему взгляду по-няла, что у той с шефом особые отношения. «Такая своего не упустит!» – подумала тогда Таня. «Она от меня беременна… – сказал Олег подавленно. – Ей нуж-на моя помощь и поддержка. Так что буду жить у нее». Таня хмыкнула, еле сдерживая слезы: «А мне, значит, поддержка не нужна?» В это время у нее действительно был сложный период: фирма, где работала адвокатом, обанкротилась, и Таня оказалась без работы – ткнулась в одну фирму, в другую, но места адвокатов везде были заняты, так как в последние годы десятки вузов их штамповали тысячами… «Как ты знаешь, я тоже сижу без зарплаты?!» – сказала она. «Много ли тебе одной надо? Дочь уже выросла и в Москве сама себя обеспе-чивает... – сказал Олег. – А у Флеры двое малолетних будет». – «Нам уже по пятьдесят! Что–за дурь у тебя в башке – с молодой связываться? Семью разрушать, ко-гда прожили вместе четверть века». – «Что теперь, в гроб ложиться?» – воскликнул сердито муж – он, чув-ствуя себя еще крепким и моложавым, всегда сердился, когда Таня ему давала понять, что жизнь в основном уже прожита. «Квартиру я тебе оставляю и все, что есть в ней. Чего тебе еще надо? – добавил он горделиво. – Ну и деньжат буду подкидывать». – «Спасибо за подач-ки… – фыркнула Таня. – Я мечтала, что будем с тобой по миру путешествовать, внуков вместе воспитывать. А ты сволочь». Он напыжился: «Ну почему сразу – сво-лочь? Миллионы людей разводятся и все сволочи, что ли. Неужели не понимаешь, что скучно мне, хочется пожить еще азартно». Таня посмотрела на него внима-тельно, пытаясь понять, можно ли его уговорами, кри-ками и скандалами (если уж телом и в сексе не способна конкурировать с молодой) заставить изменить свое ре-шение, и поняла, что вряд ли… Да и не хотелось ей по-зориться таким поведением перед соседями и подруга-ми, хотелось оставаться гордой и независимой. Она ска-зала: «Смотри, она баба хитрая. Пока крутой бизнес-мен, ты нужен, а затем окрутит тебя и вышвырнет за дверь!» Олег самоуверенно ухмыльнулся, собрал чемо-дан с самыми необходимыми вещичками и ушел, обер-нувшись напоследок в дверях и виновато сморщившись.
Таня походила по трехкомнатной квартире туда–сюда, не зная, чем заняться. Думала нелестно про му-жиков, которые сейчас, когда стали заниматься бизне-сом и у них появились деньги, распушили хвосты и начали бросать старых жен, с которыми не один пуд соли съели, детей вырастили в самое трудное время. Потом выпила рюмку водки и вдруг заплакала. Жизнь потеряла смысл и показалась конченой. Мысль о том, что одна будет доживать бабий век, стариться и некому будет поддержать ее под руку, раскручивалась в созна-нии, обрастала неприятными подробностями из жизни немощных и всеми брошенных убогих старушек. Хоте-ла Таня позвонить подругам и пожаловаться на мужа, но как вспомнила, что у них–то все хорошо, так сразу раздумала. Да и подруг–то настоящих у нее не было в городе, где жила последние пять лет, переехав из рабо-чего поселка. Все подруги жили далеко, а Нина–однокурсница по институту, наиболее шустрая и актив-ная, вообще семь лет назад в Америку перебралась. «Вот если ей позвонить?» – подумала Таня и набрала ее номер в США.
Удивительно, но связь установилась достаточно быстро, и она услышала в трубке очень отчетливо, как будто связалась с соседним домом, слегка сонный го-лос: «Кто это?» – «Это Таня… – сказала она. «Привет, подружка! А что так рано? У нас здесь еще ночь!» – «Плохо мне – Олег ушел к молодой бабе. Работы нет». В трубке несколько секунд было молчание, а потом недоуменный возглас: «Так вы же вроде мирно и хоро-шо жили?!» – «А ему захотелось еще лучше». – «Хо-теть не вредно! – хмыкнула Нина. – И что теперь делать будешь?» – «Не знаю. По крайней мере, замуж снова не собираюсь – после этого у меня ко всем мужикам пре-дателям ненависть». – «Избаловались мужики в России, избаловались… – сказала Нина, которая уже давно бро-сила мужа алкоголика, и вдруг предложила: – А приез-жай ты ко мне в Америку». Таня растерянно пробормо-тала: «В пятьдесят–то лет жизнь заново начинать? Да я ведь и языка не знаю. На что там буду жить?» – «В Америке пятьдесят лет – самый активный возраст. Здесь на пенсию выходят в шестьдесят пять. А уж работы полно. Устроишься сиделкой за старушками – и будешь до двух тысяч долларов в месяц получать». Для Тани это были огромные деньги, так как на последней работе она получала в четыре раза меньше. Она подумала не-много и сказала уже бодрее, но еще опасливо: «А ты мне поможешь?» – «Какие разговоры…» – ответила Нина, и Тане сразу полегчало. Она посмотрелась в зер-кало: там отражалась весьма симпатичная, сильная и здоровая женщина, которая вполне может начать новую жизнь. Теперь она уже была твердо уверена, что надо уезжать, ибо жить в одном городке с мужем, видеть его с женщиной гуляющими по бульварам с детьми Таня не смогла бы психологически.
***
Через два месяца она продала квартиру, часть денег оставила на дорогу и на житье в чужой стране, а остальные отдала дочери, которая заплатила этими деньгами в Москве ипотеку. К тому времени с мужем уже был оформлен развод, и Таня была свободна. Олег не возмущался ни дележом квартиры, ни тем, что она уезжает за границу – подписал, молча, все необходимые бумаги. Наоборот, был рад, что исчезает с его глаз и не будет канючить денег, не будет мешать отношениям в новой семье: он еле сдерживал улыбку довольства и даже отвез ее на своей машине в аэропорт.
В Москве на самолет Таню провожала двадцатипя-тилетняя, окончившая здесь институт дочь Катя – высо-кая и симпатичная, очень похожая на отца лицом и фи-гурой, уже купившая себе машину. Обняв мать на про-щание, она сказала: «Какая ты, мамуль, у меня смелая! Я бы на это не решилась». Таня махнула весело и с бра-вадой рукой: «Один раз живем!» И вскоре уже на огромном «Боинге» летела по вызову своей подруги в США.
Нина встретила, как и договаривались, Таню в аэро-порту и сразу повезла на своей машине в небольшой городок, где жила. До встречи с ней Таню бил мелкий мандраж, она боялась, что вдруг та по каким–то непредвиденным обстоятельствам не приедет в аэро-порт, и судорожно искала ее взглядом в толпе встреча-ющих. А теперь вид уверенной, одетой ярко, словно девчонка, в легкие светлые брючки до колен и футбол-ку, подруги Таню взбодрил, удивляло, как она шустро болтала на английском в магазине с продавцом.
Местность вокруг дороги, по которой ехали, была похожа на российскую средней полосы, но только было гораздо жарче. Таню поразило, что, несмотря на огром-ные просторы американских земель, они были более обихожены и обжиты, чем в России, где жизнь сосредо-тачивалась в основном в городах, – всюду имелись хо-рошие широкие дороги, опрятные, пусть и несколько однообразные, селения, хуторки.
Наконец машина остановилась перед деревянным, красочным, словно игрушечным, домиком подруги, на бетонной площадке. Вдоль длинной улицы стояли сот-ни таких же, не отличающихся изысканной архитекту-рой, домиков и казались оголенными от того, что рядом не было плотных заборов – так, какой–то хилый зеле-ный штакетник в полметра высоты. Не было мощных ворот в российском смысле, которые крепко запираются и загораживают вход во двор; здесь и крылечко было на виду и дверь весьма непрочная, стеклянная – любой во-ришка легко войдет. «А вдруг сосед пьяный перешагнет через забор или собака чужая перепрыгнет?» – спроси-ла Таня. Подруга стала важной и строгой: «У нас здесь неприкосновенность чужой территории. Войдешь без спросу – штраф получишь такой, что навсегда отобьет охоту шастать. Даже полиция не имеет права входить». – «Ну так ведь спрятаться от посторонних глаз неку-да…» – сказала Таня растерянно. «А у нас и не прячут-ся. Все друг за другом следят. Это только богатеи в виллах скрылись за высокими заборами, – ответила Ни-на весело и добавила: – Ну что, будем обживаться?!» – «А ты не богатая? – спросила Таня. – Частный дом у тебя…» – «Дом в кредит взят на двадцать лет под два процента годовых. Да и богатые у нас в Америке это те, кто в квартире в городе живет. Там цены ого–го, да и снимать жилье очень дорого».
Еще Нина сразу предупредила Таню, что в Америке лучше не болеть, так как лекарства очень дорогие, а в больницу без медицинской страховки не возьмут, стоит же она весьма дорого. Предупредила, что ни в коем случае нельзя нарушать законы, ибо за любой просту-пок следует солидный штраф, который можно оспорить только в суде, а так как в суде требуется адвокат, стои-мость которого минимум пятьсот долларов в час, то дело это жутко разорительное…
Когда они покушали сытно и разнообразно, но в ос-новном полуфабрикатами, ибо в Америке не принято тратить драгоценное время на приготовление сложных блюд, Нина сказала: «Я уже звонила кое–куда – работа для тебя есть. Можешь приступать хоть завтра». Таня обрадовалась, так как боялась, что ее деньги мгновенно кончатся, а подруга, устав ее кормить, выкинет из дома. Опасалась, что окажется на помойке как американские бомжы, которых часто показывали по телевизору в Со-ветском Союзе, будет спать оборванная и голодная, грязная и вшивая, в картонном ящике под мостом, пи-таться отбросами. «Но главное, конечно – это получить грин–кард, – добавила Нина. – Тогда будешь полно-правным человеком». – «И как ее получить?» – озада-чилась Таня. «Так как у тебя нет миллиона долларов, чтоб вложить в экономику США и автоматически полу-чить гражданство, то придется побегать». – «Я готова бегать!» – заявила Таня уверенно, заряжаясь энергией от Нины и от самого воздуха этой деловой страны… «Бе-гать тоже надо умело. Ты не специалист важный – не физик ядерщик и секреты военные из России не привез-ла. Про свой диплом здесь тоже забудь – места адвока-тов самые хлебные, тебя туда и близко не подпустят, – говорила Нина. – Так что есть хороший и почти един-ственный способ – это выйти замуж». – «Фиктивно?» – почти шепотом настороженно спросила Таня. Нина расхохоталась: «У нас за фиктивный брак до пяти лет заключения или же двести пятьдесят тысяч долларов штраф! Да и делается это тысяч за тридцать, а у тебя и их нет. Так что придется, голубушка, честно в постель с мужиком ложиться!» Никогда не изменявшая мужу, привыкшая в России, что сексом заниматься нужно и можно только по большой любви, да и вообще решив-шая больше не связывать свою судьбу с мужиком, Таня скуксилась. Нина продолжала: «Ты как к неграм… тьфу…к афроамериканцам относишься?» Тут Таня скуксилась еще больше и несмело спросила: «А что, неженатых белых мужиков нет?» Нина пожала плечами: «Ну, милочка… Белые тоже, конечно, есть, но все в ин-тернете сидят и рыскают по миру в поисках молодень-ких. Если ему шестьдесят, то ищет тридцатилетнюю. Им кажется, что они осчастливят любую красавицу из восточной Европы. Ты уже фейсом не подходишь! А негры не избалованы и женщин белых любят». – «Как–то противно, наверное…» – Таня криво улыбнулась, имея ввиду секс с чернокожим. «А чего противно–то – такой же мужик. И член такой же. Это мы в России наивно полагаем, что они полуобезьяны, а на самом де-ле попадаются вполне приличные и образованные». Та-ня тяжко вздохнула: «И сколько с ним придется жить, чтоб получить грин–карту?» – «Года три–четыре, не меньше. Сначала дадут временное разрешение на жи-тельство, а через два года, если увидят, что брак серье-зен, то начнут постоянную оформлять». – «Да, дол-го…» – вслух подумала Таня, представляя, сколько придется терпеть нелюбимого мужчину в постели. «А вдруг понравится?! – воскликнула Нина и добавила: – В общем, так, сегодня вечерком заглянем в Интернете на сайт знакомств и выберешь там понравившуюся физио-номию или в брачное бюро заедем». – «Мало ли кто в Интернете попадется – может, маньяк какой? Наркоман или СПИДом больной», – испугалась Таня. «Кстати, а ты в Бога веруешь?» – спросила вдруг Нина. «Да не очень, но вообще–то крещеная…» – «Вот и хорошо. У нас здесь порядочный человек обязательно должен в бога верить. Я тоже в церковь хожу. Кстати, ее и черно-кожие посещают. Лучше выходить за человека своей веры, а не мусульманина, например», – заявила Нина, объясняя, как легко отличить хорошего мужика от пло-хого. 
***
В первую же поездку в ближайший супермаркет, по-друга Таню спросила: «У тебя прав на вождение не бы-ло?» –  «Нет, – ответила Таня, завидуя, как ловко по-друга управляется с машиной. – Муж водил!» Она вспомнила, что когда купили первую машину, «Жигу-ли», то на ее желание получить права, Олег сухо отве-тил: «Обойдешься…» Видимо, не хотел выпускать из рук важную причину для самоуважения – автомобиль! И делить его с женой. «А зря, – сказала Нина. – У нас без машины никуда…Общественного транспорта почти нет. А пешком ходить далеко». – «А трудно их полу-чить?» – спросила скромно Таня. «Да нет…» – ответила подруга и начала комментировать свою поездку, указы-вая на дорожные знаки, объясняя их значение, рассказы-вая, где можно свернуть, где обогнать – учила правилам вождения. А по приезду домой во дворе посадила Таню за руль своей белой «Тойоты–кароллы» и заставила проехаться. Сама сидела рядом, и когда Таня не свер-нула, где надо, чуть не въехав в заборчик, врубила нейтральную скорость – и машина остановилась. «В общем, так, учи правила, – заявила она. – Они почти не отличаются от российских» – и дала книжку, где толко-во и красочно показывалось, как надо избегать аварий-ных ситуаций.
На следующий день Нина повезла Таню в автошколу и записала на ускоренные курсы – деньги там взяли не-большие. По старой привычке российской о том, что автомобиль – это роскошь, Таня испуганно спросила: «А на что машину куплю?» Подруга рассмеялась: «Машину ты можешь здесь и за пятьсот долларов ку-пить. Но лучше за полторы тысячи – она еще несколько лет проходит! Да и чем новее машина – тем налог на нее меньше. Так стимулируют покупателей».   
Когда Таня недели через две научилась составлять предложения из трех–пяти слов, подруга повезла ее в ближайший отель – небольшой, мест на пятьдесят, в отдельное серое здание. Завела в кабинет управляющей – рыжей и сухопарой тетки. Таня в очередной раз убе-дилась, что в Америке почти нет красивых женщин – или толстые как раздувшиеся бочки, или тощие и угло-ватые, а уж милое лицо вообще редко встретишь.
Управляющая, задав несколько простейших вопро-сов, на которые Таня кое–как ответила, сказала, что принимает ее на работу. Она провела Таню по помеще-ниям, которые надо мыть, показала, где брать чистое постельное белье и куда относить грязное. Темнокожая горничная показала, как надо его стелить, где в номерах протирать пыль и как расставлять стулья. Таня радова-лась, что наконец–то будет работа, пусть и низкоопла-чиваемая, но приносящая доллары. Ей ли, русской обычной женщине, было привыкать работать по хозяй-ству, так что она энергично принялась за дела и тем за-служила от администраторши улыбку и слово «О, кей!»
***
Через месяц в клубе знакомств, что располагался в приземистом невзрачном бараке (все общественные здания в США были неказистые), где собрались десятка два мужчин и женщин за столиками с коктейлями и лег-кой закуской, Таня увидела крупного, с толстой шеей и круглым мясистым лицом негра, но со светлыми и чи-стыми глазами, где заметны были добрая душа и ум. Он на нее пристально посмотрел, подошел и спросил: «Ищите пару?» Переволновавшаяся Таня на ломанном английском попыталась, помогая себе руками, ответить, а потом кивнула и улыбнулась. С обрюзгшим, потным, дурно пахнущим и жирным она бы и знакомиться не стала. «Давайте пообщаемся», – сказал он. «У меня по-друга есть, она давно здесь живет и хорошо знает ан-глийский. Давайте при ней», – заикаясь и запинаясь, по-розовев от напряжения, ответила Таня. Несмотря на то, что ее словарный запас быстро возрастал, ибо стара-лась разговаривать с подругой только на английском, смотрела телепередачи тоже на нем, тем не менее она еще не могла правильно и быстро составлять длинные предложения, передавать нужные интонации и смысло-вые нюансы… Вскоре Таня позвонила подруге, которая приехала незамедлительно – и Майк пригласил их в ближайшее кафе.
Майк рассказывал много о себе, спрашивал Таню – и подруга Нина мгновенно все переводила. Таня узнала, что у него умерла от рака жена, что дети уже взрослые и живут отдельно в другом городе, что Майк работает автослесарем в мастерской и неплохо зарабатывает. Она не стала рассказывать, что муж ее бросил, ибо по-друга предупредила: «Иначе мужчина подумает, что ты дура, истеричка и плохая хозяйка». Таня сказала, что муж запил, фирма, где работала, обанкротилась, и по-этому она решила уехать из России. Лицо Майка сдела-лось жалостливым, и он участливо пожал ее ладонь крупной ручищей. Вообще, он смотрел на нее больши-ми темными глазами как не некое чудо, с придыханием. И тогда Таня сказала: «Пообщаемся пока, если другу–другу понравимся, то и поженимся…» На лице Майка расцвела улыбка.
Перед тем как выйти из кафе, подруга расплатилась за себя и за Таню. Таня удивленно и негромко шепнула ей на русском: «А он что, не может? В России обычно мужчина расплачивается». – «Может, наверное, – отве-тила подруга. – Но в Америке так не принято – это яко-бы унижает женщину. Даже в метро или в автобусе ме-сто даме уступать не принято». «Странные тут нравы», – подумала Таня. 
***
Через месяц Таня с Майком поженились – он пода-рил ей золотое кольцо с небольшим сапфиром, перевез на своей большой машине от подруги в свой дом. Дом был чуть больше, чем у Нины, но с такими же тонкими дощатыми стенами и с утеплителем между ними и та-ким же крошечным забором из штакетника. К тому времени Таня уже получила права и сказала Майку: «Давай купим мне машину? Ты поможешь выбрать?» – «Так у меня их две – води, пожалуйста!» – сказал он. «А я хочу, чтоб машина была в совместной собственно-сти…» – заявила Таня, зная уже, что если у супругов есть совместное имущество, то грин–карду иностранке дают без проволочек, ибо такой брак уже не признается фиктивным. «Хорошо, хорошо», – улыбнулся он, и на следующий день они купили ей недорого вполне при-личную машину. Майк как специалист–автослесарь проверил автомобиль и сказал: «Пять лет проездит без проблем!»
За первые два годы жизни с Майком к «молодоже-нам» приходили три раза из эмиграционной службы – две строгие женщины появлялись около ворот неожи-данно: один раз рано утром и два раза поздно вечером. Извинившись, просили впустить и показать спальню, кухню, холодильник – по каким–то им известным при-метам они определяли, что поженившиеся действитель-но спят вместе, ведут общее хозяйство: наверное, это был общий холодильник, общая спальня с платяным шкафом и совместное питанье. Ну а так как Таня с Май-ком жили действительно, и муж ей нравился все боль-ше, то женщины остались удовлетворенными. Только первая брачная ночь для Тани была напряженной – она перед ней опасливо предупредила подругу: «Позвони мне утром – если не отвечу, значит вызывай полицию – вдруг он меня придушил как Отелло Дездемону…» Но Майк оказался не грубым, не капризным. Спрашивал Таню, как ей удобнее заниматься сексом. Ему нрави-лось, как она содержит его хозяйство – в чистоте, в по-рядке, всегда готовит супы и борщи, что в Америке не принято делать.
На третий год, когда они с Майком предоставили справки на общие кредиты, Тане дали столь заветное американское гражданство… «Ты теперь со мной не разведешься?» – спросил настороженно и грустно он. «Пока нет…» – рассмеялась она, обняла его и присло-нилась к груди.
***
Как–то вечером Тане через интернет по скайпу по-звонила дочь – она часто справлялась о ее здоровье, рассказывала про жизнь с мужем, показывала родивше-гося недавно внука, который внимательно и с любопыт-ством смотрел на бабушку в экран и еще не мог гово-рить, а только махал ручонкой. Сегодня лицо Кати бы-ло грустным, а голос звучал растерянно и виновато. По-говорив с матерью о разных мелочах, Катя спросила: «Ты с папой давно не общалась?» – «Я с ним вообще не общаюсь…» – суховато ответила Таня, зная о бывшем муже только от дочери, которая с ним регулярно созва-нивалась. Знала, что он живет со своей Флерой в боль-шой новой квартире, что у них родилась дочка, но ни-сколько ему не завидовала и даже вспоминала о нем все реже. «Ему очень плохо, – заявила дочь. – Со своей пассией он развелся, обитает в дачном поселке в ма-леньком заброшенном домике, пьет. Одним словом, бомжует!» Известие Таню невероятно поразило. Навер-ное, надо было позлорадствовать, но она опечалилась. «Как это произошло? Ведь у него был хороший биз-нес…» – спросила Таня. «Фирма обанкротилась по ка-ким–то причинам, он с горя запил – и жена его из дома выгнала. Квартира–то, оказывается, была на нее купле-на!» И тут Тане вспомнилось, как предупреждала мужа, что его молодая бабенка себе на уме…  Дочь продол-жила: «Он мне звонил – и просил извиниться перед то-бой. Говорит, сволочь был и дурак! Сам кашляет, весь больной и голос такой обреченный, как будто уже к смерти готовится». Несколько секунд Таня молчала по-давленно, не зная, что ответить. Почему–то вспомни-лось немало хорошо из совместной долгой жизни с му-жем – вспомнилось не конкретно, а общим ощущением чего–то приятного и радостного. «А что он мне сам не позвонит?» – спросила она. «Стесняется, наверное… Да и денег на звонок в Америку нет. Я вот ему положила переводом пару тысяч на сотовый…» – печально сказа-ла дочь. В ее интонации Таня услышала закамуфлиро-ванный вопрос о том, как мать собирается помогать от-цу. «Хорошо, продиктуй мне его телефон….» – сказала Таня. И дочь обрадовано продиктовала.
Закончив разговор с дочерью, Таня посидела минут десять в задумчивости, чувствуя некую вину и досаду, что продала квартиру и тем оставила мужа без своего угла, а потом набрала продиктованный номер. Долго не отвечали. Наконец раздался сонный и малопонятный – будто во рту у человека была вата – голос, в котором с трудом можно было узнать некогда бодрый басок быв-шего мужа. «Это Таня тебе звонит из Америки! – сказа-ла жестко она и начала Олега отчитывать грубо, но без злобы, как привыкли делать русские бабы: – Говорят, ты, зараза, пить начал? Да как ты посмел – у тебя ребе-нок маленький! Тебе его растить надо…Ты же не бомж какой–нибудь, а умный образованный мужик!» Олег слушал молча, а потом печально сказал: «Слабак я ока-зался. Уже повеситься решил». – «Я тебе повешусь, скотина! Я тебе по башке–то настучу», – Таня совсем забыла, что он находится на другом конце земного ша-ра, за полтора десятка тысяч километров. Казалось, они в одном городе, что не разводились, и через пару часов она его увидит и «вставит пистон». «Может, возьмешь меня к себе?» – промычал Олег и заплакал. Таня сдер-жала в себе жалость и сказала уже спокойно: «Эх вы, мужики! Вы же защитники России, должны родину де-лать сильной, а сами хотите примазаться на готовенькое в Америку». – «Ну так ты же ведь укатила…» – пробуб-нил он. «Ты что думаешь, здесь все медом намазано?» – фыркнула она. Он молчал… «Да, женщина готова свить гнездо в любом месте, где тепло и уютно, где есть хо-роший мужчина, на то она и женщина… – проворчала Таня, а потом добавила: – Ладно, я подумаю».
Ее бурный разговор слышал Майк, что стоял невда-леке, и по ее печальному лицу, по покусыванию губ, догадался, что жена очень озабочена, взволнована. «У тебя плохие новости?» – спросил сочувственно. Не же-лая скрывать тему разговора, ибо Майк хоть и не пони-мал русского языка, но был чуток к фальши, Таня, тяж-ко вздохнув, сказала: «Мой бывший муж сюда просит-ся… Боюсь, иначе сопьется и повесится». Майк озада-чился и, помолчав, спросил: «Ты примешь его?» Она растерянно пожала плечами, а сама подумала: «Ведь придется принять». «Ты его еще любишь?» – спросил грустно Майк. Таня не знала, что ответить, ибо в России «любить – это значит жалеть», что для американцев не-понятно и, улыбнувшись, сказала: «Я тебе такую кра-сотку в жены найду, что меня быстро забудешь! В Рос-сии у нас, знаешь, сколько милых и добрых, но одино-ких женщин!»   
               
ТРЯХНЕМ СТАРИНОЙ
Андрею позвонил давний друг и коллега и попро-сился переночевать. «Ты что, с женой поругался?» – спросил Андрей. «Да нет, – Сергей перешел на таин-ственный шепот. – У меня роман с молодухой. Можно мы с ней придем?» – «Да ради бога… – сказал Андрей. – Квартира большая – места всем хватит». Действи-тельно, у него была четырехкомнатная просторная квартира, в которой, после того как сын вырос и уехал жить в столицу, они обитали вдвоем с женой. «Понима-ешь, – продолжил друг, – мне это очень удобно: жене сказал, что пошел к другу заниматься научной работой, в шахматы поиграть, и задержался. Она всегда может позвонить тебе на домашний телефон – и проверить, у тебя ли я». – «Понял, понял…» – ответил Андрей, по-думав, что выгода у друга, конечно, есть и материаль-ная – снимать номер в гостинице или в частном секторе недешево. Впрочем, ему было не жалко приютить – од-на спальня уже два года пустовала.
Вечером друг в приличном сером костюмчике, по-пахивая обильно одеколоном, появился у Андрея в при-хожей с крутобедрой симпатичной женщиной, с боль-шими карими глазами, лет на двадцать его моложе. Она вошла несколько настороженная. Сергей, чувствуя себя у Андрея в квартире уверенно, почти по–хозяйски, бы-вая здесь часто, заявил: «Это Люда, моя аспирантка… Не стесняйся, Люда, проходи – здесь живут хорошие люди». Из кухни на голоса вышла приветливая жена Андрея Света в халатике и переднике. Андрей уже пре-дупредил ее, что придет друг с пассией, и поэтому она не была удивлена, что тот появился не с женой, кото-рую она хорошо знала. Теперь она по просьбе мужа хлопотала на кухне, готовя ужин для гостей. «А это вам гостинец», – сказал друг и протянул Свете коробку с тортиком и бутылку водки.
 Вскоре жена накрыла на стол – на первое был борщ, на второе бифстроганы с картофельным пюре, салат, фрукты. Поели, выпили бутылку Сергея, Андрей тоже достал бутылку – выпили и ее. Сергей говорил витиева-тые тосты в честь подружки, не забыл вставить льсти-вый тост и за хозяйку дома, потом начал петь сдавлен-ным голосом песни Есенина и свою коронную неополи-танскую песню «Скажите девушки подружке вашей».
Люда освоилась, глаза ее стали томными. Сергей ча-сто ее обнимал за талию, елозил под столом рукой по полному бедру. Наконец позвал хозяина квартиры в ко-ридор и шепнул: «Ну, где тут наша спальня? Уже по-ра…» Андрей открыл ему дверь, показал, где включает-ся свет. Увидев широкую крепкую кровать, друг пове-селел, глаза его заблестели, и он пошагал в зал, где с показной озабоченностью заявил: «Пора дать хозяевам отдохнуть от нас…» Света стала уносить со стола гряз-ную посуду, Люда ей помогла, но, подхваченная за та-лию, была затянута Сергеем в спальню.
Света мыла посуду, а Андрей пошел в кабинет, где уселся за компьютером и стал искать нужную для науч-ной статьи информацию. Неожиданно раздался звонок на телефон – звонила жена Сергея: спрашивала, здесь ли ее муж и почему не пришел домой. Как и договари-вались с Сергеем, Андрей ответил: «Мы с ним обсужда-ем научную работу – надо срочно подготовить доклад. Я могу дать ему трубку…» Андрей вышел в коридор и крикнул: «Тебя к телефону». Сергей выскочил из тем-ной спальни в сатиновых трусах в красный горошек, уже понимая, кто звонит, и заговорил бодренько и дело-вито: «Да, работаем. Всю ночь будем, до утра. Очень важный доклад!»
Вымыв посуду, Света ушла к себе в спальню, а Ан-дрей, как обычно, просидев допоздна за компьютером, лег на диване в кабинете. Вскоре из спальни, где распо-ложились Сергей с Людой раздались методичные скри-пы, и наконец раздался громкий женский стон, повто-рившийся три раза… «Темпераментная баба», – поду-мал Андрей не без зависти и долго не мог заснуть, во-рочался, мудрые научные выводы улетучились из голо-вы, заменившись на фривольные фантазии.
Когда утром выпив кофе с бутербродами с ветчиной и сыром, гости покинули квартиру, Света строго по-смотрела на Андрея и сказала: «Как я буду в глаза смотреть его жене?» – «Тебе–то какое дело: пусть сами разбираются», – отмахнулся Андрей. Его сейчас волно-вало совсем другое… «Почему мы с тобой уже два года не занимаемся сексом?» – спросил он. «Тебе уже почти шестьдесят, а мне чуть меньше – какой секс?» – серди-то сказала жена. «Но ведь Сергей еще с молодухами спит», – возразил Андрей обиженно. «Старпер! Бес ему в ребро!» – фыркнула брезгливо жена и, чтоб не про-должать неприятный разговор, оделась и ушла в мага-зин.
Андрей же думал о своем…Да, последние годы они все реже занимались сексом и почти перестали обни-маться и целоваться – Света, как он видел, стала равно-душна к этому, она считала это глупой тратой сил и что это вообще в солидном возрасте вредно для здоровья. Да и он, увлекшись возможностями Интернета, по но-чам подолгу рыскал по сайтам, выискивая информацию о новых философских учениях, читая там материалы и документы, о которых до сего времени не ведал – все это отвлекало от плотских утех. Но теперь что–то в нем запротестовало, вспомнились слова Вольтера, который заявил: «Мужчина умирает дважды: как человек и как мужчина – второе больнее». «Но я ведь еще не умер…» – подумал с досадой Андрей и вспомнил, как они со Светой (молодой преподаватель в институте и студент-ка последнего курса) любили друг друга, как, не имея отдельной квартиры, уезжали на велосипедах в луга и в палатке занимались желанным сексом, пугая поцелуями и стонами любви спящих в кустах птиц, но вторя квака-ющим в болоте лягушкам, которые наперебой громко звали к себе подружек…
***
Воодушевленный приемом, который Андрей ему устроил, Сергей и на следующий выходной напросился в гости с ночевкой. Андрей не отказал, опять щедро угостил его – и опять слушал среди ночи протяжные стоны экстаза его подружки. А потом Сергей пришел в третий раз…Света после ухода гостей мужу сухо за-явила: «Больше чтоб ноги его со своей б…ю в моем до-ме не было! Удивительно наглый тип – ему здесь что, ресторан бесплатный и гостиница, где каждый день по-стельное белье меняют». Зная гостеприимность дели-катной жены, Андрей понял, что причина, конечно же, в другом, и она это подтвердила, заявив напоследок: «Стонут тут всякие посреди ночи…» Она верно почув-ствовала в лице молодой бабенки угрозу себе. И когда Сергей позвонил в очередной раз, будучи уверенный, что его примут, Андрей с досадой ответил: «Извини, но жена болеет». – «А мы и без нее обойдемся», – заявил друг. «У нее голова болит – и посторонние голоса ее нервируют», – ответил Андрей. «А мы тихо будем», – наседал друг, в голосе даже послышались нотки обиды и раздражения. Поражаясь настырности товарища, о которой ранее не подозревал, Андрей сказал: «Ее нервировать нельзя – она и сковородкой может запу-стить или даже твоей жене позвонить и рассказать, что ты изменяешь!» Это предупреждение подействовало – видимо, представив, как среди ночи в спальню врывает-ся разъяренная жена и вцепляется в разлохмаченные волосы подружке, а ему царапает ногтями до крови фи-зиономию, Сергей положил трубку. Свою деловую и хозяйственную жену бизнес–вумен он боялся и пони-мал, что если дело дойдет до развода, он без нее пропа-дет, сопьется, деградирует, от голода помрет.
Андрей с укором посмотрел на Свету, что внима-тельно слушала разговор, готовая подсказать, как надо отвечать, и сказал: «Видишь, ради тебя пришлось со-врать другу». – «Молодец!» – похвалила жена, зная, что для него, считающего дружбу святым делом, это далось нелегко – ему трудно будет смотреть Сергею в глаза, оправдываться. «Но у меня условие!» – заявил Андрей требовательно. «Какое еще?» – удивилась жена. «Чтоб сегодня показала мне секс, как было ранее! И чтоб сто-нала так же. А то тоже пойду к какому–нибудь товари-щу с ночевкой якобы доклад писать!» – пригрозил он.

СДЕЛКА
Зиля задолжала банкам большую сумму – триста тысяч рублей. Это получилось как–то незаметно. Взяла кредит в пятьдесят тысяч купить норковую шубку, по-том столько же на сумочку, сапоги, на дорогой сотовый телефон, на ноутбук. Это просто ныне сделать – захо-дишь в банк и открываешь без поручителей (лишь по паспорту и прописке) банковскую карту, с которой сни-маешь деньги в любом банкомате, да и в магазинах рас-плачиваешься. Приятно было чувствовать себя состоя-тельной, заходить в любой супермаркет и покупать по-нравившуюся вещь, кушать в ресторанах, щедро пла-тить за подруг, давать им в долг, дарить близким людям подарки. Зиля полагала, что при ее зарплате инженера в дорожной компании в двадцать тысяч рублей, живя в квартире матери и не тратясь на хозяйственные нужды, она легко расплатится с кредитами, а выяснилось, что задолжала столько, что зарплата не покрывала даже процентов! Ведь брала она кредиты, не подумавши, под высокий процент – более тридцати годовых!
Куда влипла, Зиля осознала, когда из банков стали названивать и строго требовать оплатить задолжен-ность. Она сменила телефон, но сердитые и настойчи-вые люди из банков начали названивать на квартиру среди ночи, присылать извещения по почте и с нароч-ными. Мать, взяв трубку, когда в очередной раз муж-ской угрожающий голос требовал заплатить, и услы-шав, сколько Зиля задолжала, с недоумением и ужасом спросила: «Как ты смогла?!» Зиля растерянно пожала плечами: «Сама не знаю». – «Что делать будем? Ведь обещают имущество арестовать, а может, из квартиры выгонят. Помочь тебе нечем – моей зарплаты хватает только на квартплату и еду», – мать схватилась за голо-ву. «Да не расстраивайся ты… Разберемся!» – сказала Зиля, подумав, что уж она–то, симпатичная девушка с хорошей фигуркой, сумеет обольстить какого–нибудь богатея, который погасит кредит – о подобных истори-ях немало показывалось фильмов по телевизору.
Перебрав в уме знакомых мужчин, она нашла двоих бизнесменов, которые могли это сделать – финансы позволяли. Один был сорокалетний симпатичный и мо-ложавый, с которым переспать было приятно – к нему Зиля и обратилась по телефону за помощью ласковым голоском. Он уточнил, сколько нужно денег, и катего-рично ответил: «У меня принцип – в займы не да-вать…особенно девушкам. Впрочем, и денег свободных сейчас нет!» – «Почему именно девушкам?» – растеря-лась она. «Они долги не только не возвращают, но и но-вые набирают». Не ожидая столь откровенного отказа, Зиля озадачилась. Ведь уже верилось, что в благодар-ность за ее молодое тело он раскроет сейф в офисе и вытащит оттуда пачки денег – причем гораздо больше, чем ей требуется, а она будет еще выкобениваться и делать вид, что продешевила.
Обидевшись на него, Зиля позвонила пятидесяти-летнему мужчине, который при знакомстве предложил ей переехать к нему в коттедж и стать женой, и сказала: «Мне с вами надо встретиться». Он обрадовался: «В любое время к твоим услугам». – «Я готова прямо сей-час». – «Подъеду к дому», – ответил он: подвозив ее уже пару раз из ресторана к подъезду, он знал, где она живет. Зиля принарядилась в обтягивающие брючки, в которых ее фигура с аккуратненькой попкой и узкой та-лией очень выигрышно смотрелась, и в ажурную коф-точку, через которую просвечивал лифчик.
Вскоре его большая черная машина стояла около подъезда. Зиля подождала пять минут в квартире, чтоб он поволновался и не думал, что готова сразу же бро-ситься ему на шею, прыгнуть в его кровать, и вышла. «У меня есть сутки – хочется их провести весело…» – сказала она, намекая, что может остаться у мужчины на всю ночь. Он обрадовано кивнул: «Я рад буду провести их с тобой. Едем ко мне в коттедж?» – «Почему бы нет…» – ответила многозначительно она.
Расположились в зале около камина за столом, на котором были фрукты, икра, ветчина, коньяк. Как раз по телевизору начиналась любимая передача Зили «Давай поженимся», как одному жениху или невесте предлага-лись на выбор трое претендентов. «А ты ее смотришь? – спросила она, глядя в экран большого плазменного телевизора. «Иногда», – ответил он. «Мне нравится, как в ней раскрываются характеры женихов…» – сказала Зиля, поражаясь, как ведущая передачу знаменитая в прошлом актриса способна за несколько минут каверз-ными вопросами раскрыть тайные мысли человека. «Но и желания некоторых невест хорошо видны...» – много-значительно сказал Георгий.
В этот раз в передаче участвовала одна невеста – рыженькая зеленоглазая девушка примерно Зилиных лет (около тридцати) и три жениха. Зиля мысленно пе-ревоплотилась в нее и стала критически приглядываться к женихам. Один, высокий и худощавый, со строгим взглядом, менеджер в крупной компании, сначала по-нравился, но когда сказал, что девушка должна зараба-тывать на себя, а не сидеть дома, то Зиля фыркнула не-довольно: «Жадный он, наверное…» – «Ну почему так категорично?» – спросил Георгий. «Так он домосед, не любит ходить по ресторанам и всякие шопинги, как только что сказал», – ответила она. «Но он же заявил, что хочет открыть свой бизнес и копит на квартиру. А если будет шастать с девицами по ресторанам, тратить время попусту, то все деньги растранжирит». – «Не знаю, не знаю… Но надо же весело жить, пока молодой! С куражом». – «Если деньги зарабатываются трудом, то транжирить не будешь», – ответил Георгий. «Жадный, жадный…» – фыркнула Зиля брезгливо, намекая Геор-гию, что отрицательно относится к мужчинам, которые не способны или не хотят удовлетворить желания и ка-призы девушек. Она надеялась, что он поймет намек и будет сговорчивым, когда она попросит необходимую ей сумму. 
 Когда выпили по паре рюмочек коньяка, когда Ге-оргий положил ей ладонь на колено и стал нежно по-глаживать, а глазами пожирать ее губы, грудь и попку, Зиле показалось, что «карась» клюнул и можно начи-нать торговаться. Она слегка отстранилась от мужчины и грустно заявила: «У меня настроения нет ни на чув-ства, ни на все остальное». – «Почему, солнышко мое?» – озадачился он. «Да из банка требуют кредит вер-нуть…» – сказала она и пристально и многозначительно посмотрела на Георгия. «И много задолжала?» – спро-сил он. Было еще не понять, согласен ли он оплатить. «Да триста тысяч всего…» – отмахнулась она, сделав вид, что это пустячная сумма для него, и ожидая, что он с этим согласиться, чтоб похвастаться, какой «крутой». Но Георгий озадаченно хмыкнул: «Для девушки это не-мало, тем более и процент, наверное, большой». – «Вот то–то и оно…» – кивнула Зиля. «Сколько?» – «Да трид-цать шесть годовых». – «Ого! А ведь можно потреби-тельский кредит взять было и под пятнадцать». – «Я же по карточкам брала». – «И на что брала?» Этот вопрос Зилю покоробил, ибо казалось, что это ее личное дело, ну а задача Георгия выдать нужную сумму. Однако пришлось ответить, быстро перечислив: «Одежда, орг-техника, абонемент на фитнес в лучший городской центр, в долг подруге, на оплату за общение с экстра-сенсом и целителем известным…» – «Интересно, а ты полы дома моешь?» – спросил вдруг он вроде совсем некстати. Зиля недоуменно похлопала глазами: «Я с мамой живу – она хозяйством занимается». – «Так вот, я думаю, полезнее пол в квартире вымыть, чем торчать по несколько часов в потном зале и тягать железо и еще платить за это бешенные бабки». На этот раз Зиля даже не знала, что ответить. Георгий продолжил: «А экстра-сенс тебе на что нужен?» – «Спросила, как мне разбога-теть и вообще стать успешной. Он этим как раз занима-ется, привлекая к человеку деньги», – заявила Зиля, уверенная, что без совета коренастого бородатого му-жика, что приехал в город с Украины, и на лекции кото-рого ходило немало девушек, все в ее жизни было бы гораздо хуже. Георгий усмехнулся: «Судя по твоим долгам, совет шарлатана не помог!» Зиля скуксилась, вспомнив, что именно целитель и заявил ей, что надо жить на широкую ногу, легко, и тогда деньги сами бу-дут к тебе приходить… Ей этот совет очень понравился. «Опять же подруге зачем в долг давала, если сама в долгах?» – «Ну она же просила». – «Мало ли кто чего попросит…Значит, хотела повыпендриваться: дескать, вот какая я богатая», – с несколько язвительной интона-цией Георгий назвал действительную причину ее по-ступка. «Извините, – сказала Зиля, не желая чувствовать себя девочкой для битья. – Но я к вам пришла за помо-щью, а не выслушивать нравоучения». Георгий вздох-нул, глядя ласково и влюблено: «Солнышко, если сей-час не поймешь, как надо жить, то завтра опять будешь в долгах». Она скуксилась и буркнула: «Так вы дадите мне эти деньги?» – «Только при одном условии и ты его знаешь». – «Ну хорошо, – Зиля решительно встала с кресла и поглядела по сторонам, ища, где спальня. – Что болтать попусту… Пойдемте в постель». Она пола-гала, что Георгий обрадуется, начнет ее благодарить и лебезить перед ней, но он остался сидеть за столом, хитро поглядывая. «В чем дело?» – растерялась она, чувствуя себя униженной. «Ты хочешь, чтоб купил твое тело на ночь за триста тысяч? Тело, конечно, у тебя не-плохое, но уж извини, найду и получше всего за три ты-сячи, позвонив туда, где оказывают секс услуги. Мне же нужна любимая и любящая женщина, заботливая мать моих детей». Зиля покраснела от смущения и стыда. «Вот это доброе мне в тебе и нравится… – сказал Геор-гий. – Я знаю, что при хорошем муже ты была бы заме-чательной женой и матерью». – «Но что же мне де-лать?» – воскликнула Зиля с мольбой, отбросив спесь и гонор. Он подумал немного и заявил: «Во–первых, зав-тра же возьмешь потребительский кредит под пятна-дцать процентов и покроешь все долги! Во–вторых, осознаешь, что тебе уже тридцать три года и пора ду-мать о семье. Я же предлагаю выйти за меня и родить. Впрочем, тогда уже «во–первых» сразу отпадает, ибо эту проблему я решу». Зиля внимательно посмотрела не Георгия, осознавая, что это действительно импозант-ный умный мужчина, с которым будешь как за камен-ной стеной, но сказала: «Ведь вы старше меня на два-дцать лет…» – «А ты надеешься отхватить молодого, богатого и успешного?» – усмехнулся он. Зиля пожала плечами, потому как в последнее время с досадой осо-знала, что, увы, женихи богатые к ней в очередь не вы-страиваются, и решила, что вообще не будет выходить замуж. «Я слышал, у тебя есть младшая сестра, которая замужем и уже рожает второго, – сказал Георгий.  – Не обидно, не завидно?» Она ничего не ответила, не желая ни лгать, ни говорить правду. Сказала только: «Отвези-те меня, пожалуйста, домой». – «Я не могу сесть за руль выпивши…– ответил он и вызвал по телефону так-си.
Когда он садил Зилю в машину, то дал ей пять ты-сяч, хотя таксисту следовала отдать всего двести руб-лей, и сказал ласково: «Как надумаешь  – позвони». – «Хорошо…» – кивнула она и подумала, что, может быть, прикинуться, что согласна стать его женой, полу-чить деньги, а потом найти оговорку: дескать, рожать неспособна. Однако поняла, что не сумеет пойти на та-кой обман, да и он не дурак…            

ОГНЕВУШКА
Глеб увидел ее в Интернете на сайте знакомств. Она, зайдя на его страничку, первая прислала сообщение, назвав импозантным мужчиной. Он поблагодарил – и так завязалась переписка. Вернее, он лишь отвечал, а она находила все новые темы для обсуждения, расска-зывала о себе, о путешествиях в Турцию и Египет на отдых и все в восторженных тонах, с шуточками и при-баутками, с пословицами и поговорками на каждый случай. С множеством восклицательных, вопроситель-ных знаков, многоточий.
Будучи занятым человеком, Глеб отвечал не на каж-дое сообщение, тянул по два–три дня, а если отвечал то весьма скупо, но она не обижалась – поздравляла со всеми праздниками, тормошила вопросами: «Ну где ты там? Заснул, что ли?» Видя, что женщина веселая, энер-гичная, он захотел с ней познакомиться уже реально, хотя возрастом его не удовлетворяла – была чуть стар-ше его. Будучи состоятельным и выглядевшим в свои пятьдесят три весьма бодро, Глеб был завидным жени-хом и для сорокалетних молодушек. Однако и Галинке как–то пообещал: «В ближайшие выходные приглашаю тебя на дачу в баню…» Она тут же откликнулась: «Я согласна…» – и написала номер телефона, чтоб в лю-бой момент мог с ней связаться.
Вскоре Глеб позвонил. «У меня в семь вечера кон-чается работа – подъезжай к магазину!» – сказала она весело. Он уже знал из переписки, в каком магазине она работает (она торговала чаем, кофе и всевозможными аксессуарами для чаепития) – и в семь был у главного входа.
Вскоре на крыльцо выскочила невысокая, аккурат-ненькая, с пухлыми ярко накрашенными губками жен-щина – издали она походила на шуструю девушку – и села в машину на сиденье рядом с Глебом. Они внима-тельно посмотрели друг на друга, ибо виделись вживую впервые, чтоб сравнить, намного ли отличается вирту-альный образ человека от реального. Глеба порадовало, что в реальности она гораздо привлекательней – голу-бые глаза сияли радостным теплым светом, на лице вы-ражались мгновенно все эмоции, в отличие от иных хо-лодных, словно застывших лиц, которые он не любил, ибо казалось, что общается с какой–то каменной суро-вой бабой. «А ты прекрасно выглядишь!» – сказал он и погладил ее по голове, по крашеным в красный цвет во-лосам, как гладят привлекший внимание милый цветок. «А ты тоже ничего…» – заявила она звонким, действи-тельно девичьим голосом. «Тогда поехали», – сказал он с улыбкой. «Поехали!» – и она мотнула головой.
Когда выехали из города и помчались по шоссе, она вдруг спросила: «Ты петь любишь?» – «Конечно… Нам песня строить и жить помогает», – ответил он бодро. «Ну тогда я спою». – «Валяй!» – ответил он по–простецки, ибо чувствовал себя рядом с ней раскован-но, словно знал ее давно. Она запела его любимую: «Как всегда мы до ночи стояли с тобой…» –  песню о молодом парне, который так долго каждый вечер про-вожает любимую, что всегда опаздывает на последнюю электричку и возвращается домой пешочком по шпа-лам…Эта песня была из далекой юности, когда Глеб был таким же романтичным влюбленным пареньком – и он почувствовал себя молодым!
Галинка пела так задорно, так азартно, аж подпры-гивая на сиденье, что в такт ее словам он застучал ла-дошками по рулю, словно по барабану, и завертел голо-вой, подпевая: «Пойду домой по привычке…» Закончив первую песню, она начала вторую про одинокий клен на слова Есенина, а потом третью – у нее были очень быстрые переходы от веселой песни к грустной, что го-ворило о широте и гибкости ее натуры. «Слушай, поче-му в актрисы не пошла? Мне ты напоминаешь повариху из фильма «Девчата» – такая же шустрая, маленькая и восторженная», – спросил Глеб. «Да вот как–то полу-чилось, что даже образования толкового не имею. Жили очень бедно в селе, без отца, у матери было трое детей. Так что мечтать о высоком не приходилось», – ответила она без обиды на свою жизнь. «А кто твой отец был? Он что, погиб?» – спросил он. Она пожала плечами: «Я его даже не видела ни разу… ****ун,  наверное, какой–нибудь. Впрочем, мы все трое от разных отцов». – «Да, веселая у тебя жизнь», – сказал он, сочувствуя. «А чего унывать?! Живем пока!» – заявила весело она и снова запела. Потом спросила: «Выпить–то у тебя есть? А то давай по пути в магазин заедем – купим». – «Есть», – кивнул он, всегда имея про запас несколько бутылочек водки для неожиданных гостей. «А то я люблю после баньки выпить грамм сто! – заявила она и добавила: – Кстати, вроде Петр первый говорил: «После бани про-дай штаны, но выпей…» Глеб усмехнулся и спросил удивленно: «Ты мне постоянно писала всякие при-бауточки – это надо начитанной быть». Она хвастливо вскинула голову: «Книжки я люблю! Я вообще–то очень эрудированная – все кроссворды щелкаю только так! В магазине, когда покупателей нет, мы, продавцы, кросс-ворды разгадываем – так я там звезда, хотя есть две де-вицы с высшим образованием!» – «Молодец!» – «И во-обще, я очень много знаю. Вот ты хоть и с двумя выс-шими образования и даже аспирантуру закончил – как сам писал, но зато я где только ни работала. И на стройке штукатуром, и экскурсоводом, и администра-тором в ресторане, и кастеляншей на базе отдыха, и со-циальным работником», – заявила горделиво она. Бу-дучи человеком действительно книжным, просидевшим всю жизнь в патентном бюро при крупном заводе – а работа эта спокойная, кабинетная, бывало за целый день не с кем словом перекинуться – Глеб позавидовал: при ее то коммуникабельности она общалась наверняка с тысячами людей и от каждого брала какие–то мудрые мысли, интересные выражения.
***
В деревенском доме, доставшемся Глебу от родите-лей, которые умерли в прошлом году, она вынула из сумки и поставила на стол несколько сортов чая ему в подарок – в ярких пакетах с интересными названиями. Беря очередной пакет в руки, она восторженно и толко-во объясняла: «Вот этот чай «Тайский» с экзотическим травами повышающими потенцию…Как у тебя с потен-цией?» – она кокетливо смотрела на него. «С потенцией хорошо, – улыбался он. – Но это как с деньгами – лиш-него не бывает. Чем больше – тем лучше». – «А вот это чай «Формадон» с ромашкой, чабрецом, мятой. Его надо пить, когда похмелье – моментально восстанавли-вает силы, дает бодрость и просветление в голове». – «Я в последнее время пью спиртного очень мало, но все равно за подарок спасибо!» – кивал Глеб. «А вот этот чай зеленый фруктовый, очень тонизирует. Я его тебе сейчас сама заварю. Потому что это надо делать уме-ло», – она подошла к газовой плите, зажгла огонь и по-ставила чайник. Глеб поразился тому, как она быстро освоилась в доме – другие женщины, бывало, сидели скромно в уголке, а если что–то и пытались пригото-вить, то постоянно спрашивали, где взять соль, спички, как зажигать плиту. «Ты, наверное, хороший продавец – большую выручку делаешь, умея заговорить покупате-ля», – похвалил он. Она обрадовалась как маленькая девочка: «Да, владелец магазина мной доволен…»
***
Пока топилась баня, они покушали грибы с картош-кой, которые Галинка быстро пожарила, выпили ее аро-матный с легкой кислинкой чай – и все это время она рассказывала о себе, о своей жизни. Истории о том, где она была, что видела, что слышала, лились неиссякае-мым потоком. Одновременно она успевала отвечать по сотовому на звонки, которые раздавались часто, что подтверждало, что у нее много подруг и знакомых.
Сходив баню, где нагрелась в большом железном баке вода и где горячий воздух уже слегка обжигал ли-цо, Глеб заварил березовый  веник в большом тазу и, высунувшись из двери, крикнул Галинку. «Что, вместе будем мыться?» – спросила кокетливо она. «А ты не против?» – «Волков бояться – в лес не ходить… – отве-тила она и добавила: – Ты мне спинку потрешь и я те-бе». – «Здраво рассуждаешь!» – похвалил он.
В предбаннике она попыталась снять с шеи золотую цепочку с украшением, но не смогла – не было зеркала, чтоб увидеть замочек на цепочке, да и темно было. «Помоги, пожалуйста», – поспросила она. Глеб долго пытался в полусумраке открыть замочек. Она нетерпе-ливо и кокетливо воскликнула: «Придется попросить твоего соседа…Он мужик глазастый!» Действительно, когда Галинка с Глебом шли по двору в баню, из–за за-бора соседнего участка заинтересованно и внимательно посмотрел моложавый мужик Иван, загорелый и жили-стый. Почувствовав неожиданную ревность, которую давно не испытывал, Глеб поразился умению Галинки ее вызывать, и быстро снял цепочку. У него даже по-явилось какое–то звериное желание сорвать ее с нее, аж руки зачесались!
Когда он лежал на высоком полке, где было наибо-лее жарко, окутанный паром, Галинка разделась и за-лезла к нему с возгласом: «Ну–ка подвинься». Впрочем, на деревянном, из широких липовых досок полке можно было лежать даже втроем. Заметив его выпирающий живот, она хлопнула по нему легонько ладошкой и ска-зала весело, с очень точной интонацией, чтоб не оби-деть: «Какой солидный мужичок…» Живот Глебу са-мому не нравился, но он с ним свыкся, а теперь решил, что сядет на диету, на сухари и воду, но от живота из-бавится. Оправдываясь, он с досадой сказал: «Сижу же целый рабочий день в кабинете, некогда размяться. А потом плюхнулся в машину – и домой. На велосипед, что ли, пересесть?» – «Вот чаи будешь мои пить – там один как раз для того чтобы сжигать жир и выводить из организма излишний холестерин». Глеб взглянул на ее удивительно стройную для пятидесятилетней женщины фигурку, с широкими бедрами и узкой талией, и поза-видовал: «Ты, похоже, за собой следишь? Или у тебя конституция такая?» – «При моем характере и темпе-раменте все жиры мгновенно сгорают…» – сказала она. Тут Глеб заметил у нее на животе два больших шрама  – один на боку, а другой делил живот посередине свер-ху вниз от солнечного сплетения до самого лобка. «Из-вини…Что это с тобой случилось?» – растерянно про-бормотал он. Галинка буднично, словно речь идет о не-кой мелочи, заявила: «У меня внематочная беремен-ность была, а потом рак матки – вот мне все и вырезали. Потому у меня и детей нет!» – «А муж–то был?» – спросил Глеб. «А как же?! Даже три! С одним прожила пять лет, с другим шестнадцать, с третьим два года». – «Первый, наверное, бросил из–за того, что детей нет?» – предположил он сочувственно. «Я сама от него ушла. И вообще, я от всех мужей сама уходила». – «А за-чем?» –  растерялся Глеб, полагая, что за бравадой Га-линки скрывается желание не казаться в чем–то ущерб-ной. «Я живу с человеком, пока мне с ним интересно и ему со мной. А если отношения себя исчерпали, то за-чем мучить друг друга». – «Согласен», – заявил Глеб, подумав, что вот и он расстался с женой, когда она все внимание и заботу перенесла на детей, а в нем стала видеть лишь некое приложение, существо, которое должно приносить в дом деньги и молчать. «Однако, если мужчина очень нравится, то все мое нереализован-ное материнское чувство переходит на него, – заявила Галинка и стала мылить мочалку. – Так что я тебя сей-час вымою, как ребенка!» И действительно, очень акку-ратно и тщательно стала мочалить его тело, и даже член и яички ласково и нежно погладила мыльной ла-дошкой… Глядя на эту милую заводную женщину, Глеб недоуменно произнес, словно размышляя сам с собой: «И за что на тебя все эти несчастья?» – «Карму, навер-ное, отрабатываю… – коротко ответила она и добавила весело, сверкнув озорно глазами: – А вообще–то надо жить так, чтоб другому человеку с тобой было хорошо! Правильно?» Глеб кивнул…
Потом в кровати она крутилась около него как лас-кающаяся кошечка – поворачиваясь к нему попкой, чтоб ягодицами скользнуть по его члену, то грудью льнула к губам. Перед тем как ввести член в маленькое, по–девичьи узкое влагалище нерожавшей женщины, Глеб невольно подумал, что тот провалится в пустоту, слов-но в дупло – ведь у Галинки, как выяснилось, вырезали не только матку, но яичники и даже железу, – но нет: у нее там было тепло, плотно и комфортно, как в норке уютной.         

ОБИЖЕННАЯ ЖЕНЩИНА
Сегодня ночью муж Лилю обидел: когда она ласково и недоуменно, прижавшись к нему в кровати, обняв и поцеловав, спросила: «Почему со мной не «спишь» второй месяц?» – он, важно оттопырив нижнюю губу и наморщив лоб, ответил: «Я тебя наказываю!» И объяс-нил, что наказывает за то, что на День Победы с одно-классниками просидела допоздна в кафе. Он тогда вече-ром принял ее очень грубо: «Иди, откуда пришла!» – и закрыл дверь перед носом. Лиля сразу извинилась, напомнила, что приглашала его с собой в кафе, а он от-казался, и думала, что конфликт исчерпан, а муж, ока-зывается, как капризная барышня уже второй месяц мстит!
Отвернувшись, Лиля полежала, вспоминая долгую совместную жизнь, и вдруг ясно осознала, что удиви-тельно одинока, что одна решает главные жизненные проблемы, и заявила сердито, со слезами: «Ты мужик, что ли?! Это я должна была с яйцами родиться…» – «Вот ты как заговорила?!» – муж помрачнел – и такая обида была в лице, такая ненависть в глазах, что Лиля, опасаясь, что он ее ударит крупным кулаком работяги в кузнечном цеху, быстренько выскочила в другую ком-нату и легла там на диванчик.
На следующий день муж рано ушел на работу, а Ли-ля проснулась в ужасном настроении и сразу позвонила однокласснику, доктору наук по психологии, к которо-му испытывала симпатию и которого уважала: «Слава, мне плохо! Давай встретимся, пообщаемся». – «Хоро-шо, – ответил он без промедления. – Я сейчас у себя на даче. Могу за тобой приехать». И так Лиле стало хоро-шо от мысли, что есть человек, который готов по пер-вой просьбе приехать за ней за пятьдесят километров, что она, словно скинув тридцать лет от возраста, вновь почувствовала себя беззаботной симпатичной девчон-кой, ради которой мальчики готовы на сумасбродные подвиги. «Через тридцать минут я приду на перекресток у нашей школы…» – сказала Лиля. «Я там буду!» – ко-ротко и уверенно ответил он, и было понятно, что ника-кие преграды в этом ему не помешают.
Лиля принарядилась как на праздник, накрасилась – хотелось выглядеть перед импозантным мужчиной мо-лодо, не желалось показывать, что возраст и семейные проблемы старят. Это ведь мужчины старятся медлен-но, особенно если ведут здоровый образ жизни и зани-маются умственным трудом – им даже седина придает дополнительную привлекательность, а женщинам бо-роться с дряблостью кожи и полнотой гораздо труднее. Да и они на этом зациклены и с ужасом замечают каж-дое изменение в худшую сторону.
Когда Лиля подходила к перекрестку, серебристая большая машина Славы уже там стояла. Увидев ее, он, стройный, в джинсах и клетчатой рубашечке, похожий на парня, открыл галантно дверцу на переднее сиденье и сказал: «Прошу, королева!» – «Да какая я королева?.. Золушка зачуханная, – отмахнулась Лиля, трезво оце-нивая себя, но тем не менее слышать комплименты бы-ло приятно. «Ну что? Поедем ко мне? У меня как раз банька топится…» – сказал он. Лиля кивнула.
Машина, набирая скорость, помчалась по шоссе мимо густых посадок, что непрерывно тянулись вдоль дороги. Слава спросил: «Ну рассказывай, что стряс-лось?» Лиля печально вздохнула: «Что–то в моей жизни не так… Никакой радости». – «Ну, для радости можно принять грамм сто», – сказал он. «У тебя есть?» – спро-сила она. Он достал блестящую вместительную фляжку из бардачка, шоколадку и протянул ей: «Здесь коньяк». Сделав два глотка ароматной обжигающей жидкости и зажевав шоколадкой, Лиля действительно почувствова-ла прилив сил. Все вокруг стало ярче, привлекательнее и красочнее: и шоссе, и березовые и сосновые посадки, и небо, не говоря уж об уверенно ведущим машину Славе. «А можно я тебя поцелую?» – сказала она. «Ка-кие проблемы…» – он потянулся к ней губами, и она долго, закрыв глаза, словно пила из его рта. У нее слег-ка закружилась голова, так захотелось прислониться к его груди (очень надежной), что она наклонилась к нему и обняла. «Минуточку…– он затормозил на уютной по-лянке у обочины. – Дорога тут опасно петляет – так мы с тобой до дачи не доедем».
После долгих жадных с ее стороны ласк, Лиля про-шептала: «Извини, соскучилась по настоящему мужику. И вообще, кругом красота, лето, а ощущение что жизнь мимо проходит». – «А что, у тебя в семье нелады?» – спросил он. «Да, муж меня, понимаешь, наказывает за непослушание и не спит со мной. Но это даже не глав-ное. Моральной поддержки от него нет». – «Это как?» – «Пришел с работы, поспал, поел, на рыбалку сходил или телевизор посмотрел и опять на работу ушел – вот и вся его жизнь. А я детей воспитываю, обстирываю всех, работаю все–таки на руководящей должности, до-мик вот дачный строю. И так досадно, что муж там да-же доски не прибил. Я и с рабочими договариваюсь, и материалы привожу». – «Молодец! Ты и раньше девуш-кой энергичной была!» – «А что, я тебе в классе нрави-лась?» – оживилась  Лиля. «Ну, не только мне…» – та-инственно усмехнулся он. Она грустно шмыгнула но-сом: «Вот, видишь – нравилась таким замечательным парням, а вышла замуж за туфяка, не имеющего ни об-разования, ни стремлений». – «Ну он же у тебя на гита-ре играл и песни пел…» – сказал Слава. Лиле понрави-лось, как он тактично припомнил о ее муже, не осуждая его, не оскорбляя, а выделяя положительное. «Было де-ло по молодости, а теперь давно гитару в руки не берет. Вот так мы, бабы, покупаемся на внешний эффект, а надо бы наперед рассчитывать». – «Все наперед не рас-считаешь – скучно жить будет, – сказал Слава и выехал на шоссе, добавив: – Поедем, а то банька остынет…»
Лиля отклонилась спиной на сиденье и несколько минут молчала, размышляя рассказывать ли далее Сла-ве о своей жизни, не будет ли это выглядеть неприлично и слишком жалко. Однако чувства недоумения и ощу-щения несправедливости по отношению к ней близких людей рвались наружу. Она отхлебнула еще глоток ко-ньяка и продолжила: «Вот и дочки у меня странные и непослушные выросли. У старшей все хорошо понача-лу складывалось – институт закончила, замуж вышла. Мне, конечно, не нравилось, что он армянин, кавказец – у них все–таки свои традиции в семье – но я не проти-вилась, если у них любовь. Да и обеспеченный он па-рень был, что сейчас немаловажно. Вскоре дочка роди-лась, но в семье пошел разлад. То ли она у меня чопор-ная и капризная оказалась (наверное, вся в отца), то ли он упрямый – в общем, разбежались. Теперь вот прие-хала ко мне в город, но жить с нами не хочет. Сняла я ей квартиру у одной знакомой, на работу хорошую устроила. Но душа–то болит: как она одна будет по жизни мыкаться…» Лиля взглянула пристально на Сла-ву, который был строг и внимателен, и спросила: «Ну, в чем я недосмотрела?» Он, стараясь не обидеть, сказал: «Я думаю, надо было с семьей этого парня сначала по-знакомиться, с ним самим, обговорить все моменты жизни молодых – раньше так и делалось». – «Да па-рень–то, может, и неплохой – не пил, не курил, не драл-ся, деньги зарабатывал. Дочка почему такая?» – вздох-нула Лиля. «Женская гордыня…– хмыкнул он. – К со-жалению, нынче матери своих дочек так воспитывают».
С его выводом Лиля во многом мысленно согласи-лась – действительно, она растила старшую дочку с большим чувством собственного достоинства, веря, что будет уважаемой другими, сделает карьеру, но удивля-ло, почему дочь гордыню перенесла на семью?.. Лиля помолчала и продолжила с дрожью в голосе: «А вторая дочь вообще дурой выросла, хоть и нехорошо так гово-рить о собственном ребенке. Но накипело! Я ее отпра-вила в областной город учиться на врача. Баллов не хватило – пришлось учиться за свой счет: а это почти сто тысяч в год! На всем экономили, чтоб дочке на уче-бу и на житье хватало. А она, представь, нет чтоб жизнь матери облегчить, приезжала каждую неделю на поезде ко мне и привозила грязное белье, которое я должна была постирать. Она же в это время бегала по подруж-кам, веселилась. Как–то ей сказала: «Тебе уже двадцать лет, неужели не можешь себе трусы выстирать?» Так она так на меня обиделась, что целый месяц не приез-жала. А теперь вообще институт после третьего курса бросила – живет у какого–то мужика, который ее на де-сять лет старше». – «Богатый, что ли?» – спросил Сла-ва. «Если бы…» – с досадой отмахнулась Лиля: когда дочь ей сообщила, что сошлась с мужчиной, она тоже подумала, что та нашла солидного умного мужчину, который имеет свой бизнес, квартиру и все остальное для хорошей жизни, и решила, что дочь последовала примеру современных прагматичных девушек. Это Ли-лю несколько успокоило, так как поверилось, что дочь выйдет за богатого, родит и станет жить достойно пусть и без высшего образования, воспитывать детей. «Если бы… – повторила с недоумением Лиля. – Обычный шо-фер. Снимают квартиру». – «Может, любовь?» – озада-чился Слава. «Не знаю, не знаю…– почти простонала Лиля. – Приезжали они недавно в гости. Он ниже моей рослой дочери на голову, рыжий как таракан, да и к то-му же удмурт…» – «Это, конечно, удивительно», – хмыкнул Слава. «Нет, я ничего против удмуртов не имею, но после неудачного брака первой дочери, хоте-ла бы чтоб вторая вышла замуж за представителя своей национальности – за татарина… – она посмотрела на Славу, который ей всегда нравился, и подумала, что ес-ли бы жизнь начать сначала, то сделала бы все, чтоб выйти за него, и добавила: – Или за русского». – «Я ду-маю, тебе не надо было отпускать детей далеко – пусть бы с тобой жили и тут учились». – «Но у нас же в горо-де институтов нет, где хотели дочки учиться». – «Пусть бы заочно учились». – «На врача разве заочно можно?» – «Видимо, она не очень–то и хотела в медицину, если после третьего курса институт бросила». – «Да, это, наверное, я захотела, чтоб дочка врачом была, – согла-силась Лиля и сокрушенно покачала головой. – И вот теперь вместо того чтобы спокойно жить в свои–то пятьдесят, я переживаю за дочерей, ночами не сплю». – «А муж как на это все смотрит?» – спросил Слава. «А никак…Занят рыбалкой и футболом. Говорит: ты их та-кими воспитала – сама и мучайся». – «Может, действи-тельно, с дочерьми надо было пожестче?» – сказал Сла-ва. «Как? Бить их? – спросила Лиля, вспомнив, что все-гда старалась воспитывать их добрыми словами. – Ведь я же послушной была, хотя родители меня не обижали грубостью». – «Потому и не обижали, что слушалась». Лиля озадаченно развела руками: «Ведь я все для них, для них…». Слава строго потряс пальцем: «А вот эта главная ошибка: когда все для них – им кажется, что они пуп земли. И они вырастают законченными эгои-стами». Лиля задумалась, вспомнив, что действительно старалась не загружать их работой по хозяйству, сама и стирала, и готовила, и мыла посуду, чтоб у дочек было больше времени для развития, чтоб занимались музы-кой, рисованием, уроками, читали книжки. Вскакивала ни свет ни заря, чтоб успеть приготовить завтрак, а ве-чером бежала скорее с работы, чтоб накормить семью ужином, прибраться в квартире.
Ей себя стало сейчас так жалко, что аж выступили слезы… Слава оторвал руку от руля и ласково и нежно погладил Лилю по голове: «Бывает и хуже. Благодари бога, что все живы здоровы».
Когда приехали в лесной березовый массив, где рас-полагалась двухэтажная кирпичная дача Славы, и въе-хали в просторный заасфальтированный двор, Лиля вы-скочила из автомобиля и заявила: «Может, тебе машину помыть или полы в доме?» – «Успокойся… Сделай себе праздник!» –  сказал с улыбкой он. Оглядывая снаружи его высокую, красивую, с резными голубыми налични-ками, дачу, обширный сад с яблонями, вишнями, с цве-тущим белыми непритязательными цветочками и исто-щающим невероятный аромат жасмином, Лиля с зави-стью произнесла: «Мой домик в пять раз меньше твоего. Да еще и строить его и строить. А уж о бане даже не мечтаю!» – «А что так?» – «Я же сказала, что мужу (ес-ли по татарски)«барабыр». Ему и в ванной хорошо. А ты вон какой молодец! Везде успеваешь – и наукой за-ниматься, и дома строить». Слава скромно пожал пле-чами и перевел разговор, махнув рукой на бревенчатый домик, из трубы которого на крыше шел легкий сизый дымок: «Думаю, банька готова. Иди первой. Там в при-хожей есть и халат, и шлепанцы, и полотенца». Так как Лиля замерла, несколько растерявшись, открыл дверь в баню и показал, где все лежит.
Она вошла в обитое липовой вагонкой помещение, разделась и села на полог париться. В бане было жарко – как она и любила. Тревожные мысли о муже, дочерях и остальных проблемах улетучились как пар. Разгляды-вал свое тело, с удовлетворением видела, что еще кре-пенькое – без целюлита на ляжках, без живота, с упру-гой попкой, да и груди не отвисли по–старушачьи. Одно лишь досадовало – это шишки на ступнях около боль-ших пальцев, что образуются у многих женщин, кото-рым приходится много ходить на высоких каблуках в туфлях с узкими носами.
Вскоре из прихожей раздался голос Славы: «Я тут веник свежий срубил – париться будешь?» – «Конечно! – воскликнула Лиля. – Заходи». – «Не стесняешься?» – «Чай не девочка…» Когда Слава вошел, она уже лежала на животе на полке и ждала, когда веник опустится на ее спину. Слава был в плавках, и его загорелое мускули-стое тело (как выяснилось, он каждый день пробегал утром по лесу десять километров) предстало во всей мужской красоте. Пока он заваривал пахучий, с моло-дыми и мягкими листиками веник, напускал пару, бро-сая ковшиком воду в темное отверстие на горячие кам-ни, Лиля любовалась им. Подумалось, что если бы вы-шла в свое время за него замуж, то у нее, конечно, были бы сейчас совсем другие дети – умные, послушные, ха-рактером и внешностью похожие на Славу, что жила бы она не в малогабаритной квартирке на девятом этаже, где летом крыша накаляется так, что невозможно ды-шать, а в своем особняке, что ездила бы не на старень-ких вечно ломающихся «Жигулях», а на иномарке. Но главное, было бы ощущение, что живет не зря: ярко, наполнено, азартно. И словно пытаясь вернуть упущен-ное и как бы начать жизнь заново, она сказала Славе: «Я хочу тебя…» – «Желание женщины – для меня закон…» – ответил он.
***
С дачи они возвращались поздно вечером – уже темнело. Там, куда мчалась машина, как раз над горо-дом, багровое небо заволакивали грозовые мрачные ту-чи. Изредка они озарялись длинными, извилистыми, по-хожими на яркую паутину молниями, доносились глу-хие и грозные раскаты грома. Лиле было очень хорошо в теплой комфортной машине, прислонив к Славиному плечу голову. Хотелось, чтоб дорога никогда не конча-лась, чтоб они ехали и ехали со Славой далеко–далеко. Она с ужасом представляла, что скоро, распаренной от бани, нежных ласк и поцелуев, придется бежать по дво-ру в грязный подъезд под струями холодного дождя, что жуткие молнии будут сверкать над головой и оглу-шительный гром сотрясать тело. Сизые огромные тучи впереди ей представились не природной стихией, а во-площенной злобой мужа, который догадался, что она ему изменила и желает ее испепелить...               

ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ
Марку Борисовичу Галкину, как главному специали-сту, отвечающему в министерстве культуры за изобра-зительное искусство, секретарша положила на стол письмо. Он открыл конверт и прочитал на листке, вы-рванном неровно из тетради:
«Уважаемые! Пишет вам родственник известного художника–авангардиста Малевича. У меня есть копия знаменитой картины «Черный квадрат». Может быть, она вас заинтересует. Иначе я продам ее на Запад…
С уважением: Максим Давидович Белкин».
Галкин хотел отложить письмо в сторону, полагая, что все известные копии (а их было две) картины Мале-вича давно известны и выставляются в серьезных музе-ях. И не может более семидесяти лет нечто подобное храниться на пыльном чердаке или висеть в доме на стене – давно бы родственнички обратились в соответ-ствующие органы, чтоб от этого что–то поиметь. Ну а если до сих пор не обращались, то значит, это явная подделка и не стоит на нее обращать внимание.
Однако свербела мысль: «А вдруг в самом деле ко-пия Малевича?! Тогда мне от этого можно кое–что по-иметь…» В письме были приложены адрес и телефон Максима Белкина.
Галкин позвонил в Саратов, где жил якобы род-ственник Малевича. «Здравствуйте, – сказал чиновник, когда услышал хрипловатый заспанный голос мужчины. – Вас беспокоят из министерства культуры. Мы полу-чили письмо по поводу «Черного квадрата». Это прав-да?» – «Конечно», – ответил мужчина грубовато, от-кашлявшись. «А где на него можно посмотреть?» – «Приезжайте – и смотрите». – «Лично у вас?» – «Прямо у меня в доме». – «Интересно, а это точно Малевич написал?» – «А зачем мне врать?» – «Ну, мало ли… Может, ошибаетесь». – «Малевич сам моему деду ее подарил». – «А вы экспертизу делали?» – «Вроде нет». – «Что, значит, вроде?» – «Мне об этом ни дед, ни отец не говорили, а сейчас их уже нет в живых».
Все более осознавая, что на копии можно зарабо-тать, Марк Борисович азартно почесал лысый затылок и сказал: «Хорошо. Допустим, это настоящий Малевич. Сколько вы за него хотите?» – «Ну, не знаю… Тысяч пять долларов!» – строго и напористо сказал владелец картины, словно опасаясь, что ему откажут, расхохо-чутся и пошлют куда подальше. Сообразив, что автор ничего не понимает в живописи и не ориентируется в ценах на полотна русских модернистов начала двадца-того века, Марк Борисович потер удовлетворенно руки. «Вы пока никому про картину не говорите… – сказал он насторожено, опасаясь, что ее перехватят. – А то могут выкрасть бандиты и вас убить. Ну а мы с экспертом приедем через пару дней и оценим ее».
Письмо от родственника Малевича Галкин спрятал в карман, чтоб никто его не прочитал, и не передал в ар-хив, как было необходимо сделать по закону. Понимая, что одному сделку с картиной не провернуть, Марк Бо-рисович позвонил другу, главному эксперту Третьяков-ской галереи Андрею, с которым они уже проворачива-ли пару подобных афер, и предложил тотчас встретить-ся.
Они уселись на скамеечке в скверике около картин-ной галереи, чтоб никто не слышал их разговора. «Мне пришло письмо от якобы родственника Малевича о том, что имеется копия «Черного квадрата», – сказал Марк Борисович после дежурных приветствий. Андрей, муж-чина с аккуратной седой бородкой клинышком и длин-ными седыми волосами, перехваченными сзади резин-кой в хвостик, рассмеялся: «Такого быть не может! Есть два, а о третьем история умалчивает, хотя судьба и жизнь Малевича известна нам по минутам». – «Историю можно и подправить, заявив, что картина эта не выстав-лялась ни в одном музее», – намекнул Марк Борисович, зная, что в современной ельцинской России при нераз-берихе, что творится с архивами, можно подтасовать что угодно. «Можно, конечно, но надо все–таки чтоб картина была той эпохи – двадцатых годов: рама, ткань, краски. А то любой из нас десять таких копий за два ча-са нарисует», – сказал Андрей, намеренно не говоря про данную картину «напишем», как это положено в изобра-зительном искусстве. «Да, это не Рембранта подделы-вать – квадрат нарисовать…– ухмыльнулся Марк Бори-сович. – Любой чертежник намалюет». – «Малевич чер-тежником и был, но вот возомнил о себе как о гении…» – «Умели люди себя пиарить. Гордыню имели на грани помешательства. Дерьмо за конфетку выдавали. На это только евреи способны». – «Он вроде поляком был, Ка-зимиром», – хмыкнул Андрей. Галкин посерьезнел: «Ну что, попробуем на этом заработать? Устроим положи-тельную экспертизу. Как думаешь, сколько этот «квад-рат» должен сейчас стоить?» Андрей ласково погладил бороденку ладошкой, прищурился и выдал: «Малевич и Марк Шагал примерно одинаково ценятся. Значит, где–то около двух миллионов долларов!» Марк Борисович округлил совиные глаза и сглотнул, ошарашено вос-кликнув: «За эту мазню – такие деньжищи! Поистине туп род человеческий. Тоже какую–нибудь, что ли, аб-ракадабру намалевать, чтоб потомков обеспечить?» Андрей хмыкнул: «Знаешь, иному идиоту повезет в ис-торию попасть, а иного таланта даже не вспомнят и умрет он в нищете. Вот Пикассо при жизни разбогател. Четверть миллиарда долларов детям оставил. А что та-кого сделал?! «Гернику» знаменитую нарисовал? Так таких плакатов любой оформитель нарисует с десяток за месяц».
Марк Борисович закурил, раздумывая о странных выкрутасах моды на живопись. Вспомнились слова Ев-тушенко, который попросил при встрече Пикассо нари-совать на листочке что–нибудь, и тот, черканув, хваст-ливо заявил: «Каждая моя каракуль стоит десять тысяч долларов». «Ну, а сколько родственничек за копию про-сит?» – спросил Андрей. «Пять тысяч долларов…» – ответил Марк Борисович, сравнивая мысленно два мил-лиона и каких–то жалких пять тысяч и уже подсчитывая «навар». «Вот и дадим ему, если копия нас устроит…» – сказал Андрей.
На следующий день, оформив командировку, они на поезде приехали в Саратов и направились к владельцу картины. Их встретил на пороге грязной и замусорен-ной двухкомнатной квартиры в пятиэтажном старом доме опухший от водки бомжеватого вида и неопреде-ленного возраста человек. Вытащил картину из–за рас-шатанного шкафа, обмотанную дырявой грязной про-стыней и в паутине. Перед гостями предстала обычная мазня Малевича из серии «черных квадратов, кругов и крестов», которых он создал за жизнь немало, в про-стенькой деревянной раме – кстати, эта мазня очень гармонировала с обшарпаными стенами и убогой об-становкой в квартире. У Андрея было с собой несколько качественных репродукций с двух копий «Черного квадрата» – эта картина явно отличалась от них. Квад-рат был меньшего размера по сравнению с полотном, да и подпись в левом углу Малевича была неразборчивой. «Подделка!» – сказал разочарованно Андрей и показал владельцу картины свои репродукции, чтобы тот срав-нил их. «Не может быть…– воскликнул с досадой му-жичок, а потом тоскливо сказал: – Ну тогда хоть тысяч пять рублей дайте». – «Пять дадим», – сказал велико-душно Андрей. Марк Борисович отчитал мужичку пять тысячных купюр и спросил: «Если честно, откуда у тебя картина?» – «Да дед художником якобы был – в кружке у Малевича занимался», – отмахнулся мужик.
Подарив напоследок фальшивому родственничку бутылку коньяка, что всегда лежала у него в дипломате, Галкин вышел с Андреем на улицу. Уже у подъезда Ан-дрей негромко и с затаенной радостью сказал: «Да, это картина того времени, однако явно не Малевича. Но вы-дать за его копию мы ее сможем. Никакой специалист не придерется. Надо только организовать статейку яко-бы в газетке того времени, что для музея Саратова Ма-левич создал копию своего «Квадрата». – «Сделаем», – сказал Марк Борисович, ибо такой умелец, проверенный во многих делах, у него имелся – газетную статью сде-лать – это все–таки не стодолларовую бумажку нарисо-вать, да и никто ее сличать с оригиналом не будет…
Приехав в Москву, они направились в галерею к не-заменимой вот уже на протяжении тридцати лет дирек-торше – седовласой худощавой женщине с ясным умом и пристальным взглядом. Она была ярая фанатка живо-писи, и у нее начинали вожделенно дрожать руки, когда видела картину знаменитого художника – ее интересо-вала не сама даже картина, а именно масштаб имени художника, его  раскрутка.
Андрей положил картину на большой стол в про-сторном кабинете директорши и сказал: «Вот копия Малевича. Она выставлялась в местном музее Саратова, но потом была утеряна». Он протянул ей ксерокопию с якобы газеты того времени (газеты на желтой некаче-ственной бумаге с не пропечатанным, очень плохим и сбитым шрифтом): «Вот подтверждение…». Ангонова Софья Ивановна отстранила его руку и воскликнула: «Я итак вижу, что это настоящий Малевич! Я знаю его ма-зок. Это чудо! После стольких лет забвения быть найденной!» Она стала водить над полотном ладонями, словно гладя его, но опасаясь коснуться сморщенными от старости подушечками пальцев самого холста. Наконец решительно заявила: «Мне очень нужна в му-зей эта картина! Чья она?» – «Ею владеет дальний род-ственник Малевича, – сказал удрученно Андрей. – И  просит за нее два миллиона долларов!». «Да, – под-твердил Марк Борисович. – Иначе он продаст ее на За-пад!»
Галкин знал, что Ангонова обладает неимоверной жадностью к шедеврам искусства, и если в музее Пите-ра появляется очередной шедевр, минуя главный музей Москвы, то она прямо–таки желчью исходит от зависти, и предугадал ее реакцию. Она жестко заявила: «Ни в коем случае! Неужели наша богатая страна не найдет каких–то два миллиона долларов?» Она строго посмот-рела на Галкина, как на важного чиновника министер-ства культуры, который обязан ей помочь. Марк Бори-сович развел с досадой руками: «У нас в министерстве сейчас таких денег нет. Вот если правительство и сам Ельцин своим распоряжением выделят эти миллио-ны…» – и он многозначительно замолчал. Ангонова вскочила с кресла и воскликнула: «Я лично пойду к Ельцину, а вы, пожалуйста, подготовьте соответствую-щие бумаги». Галкин скрыл улыбку довольства. Именно на эту невероятно пробивную способность Ангоновой он и рассчитывал – она хрупкая, маленькая, изящная, как мощный таран врывалась во властные кабинеты, а там своим авторитетом и горящими глазами убеждала чиновников сделать так, как ей надо.
Через два дня Марк Борисович подготовил письмо от министерства культуры, Андрей приложил к нему заключение экспертизы о подлинности картины и ее цене на престижном аукционе Сотсби в Лондоне – и они все это отдали Ангоновой, которая вскоре сумела про-биться к самому Ельцину, когда он был трезв. Два мил-лиона долларов для разрушенной им страны, при неве-роятной инфляции, когда зарплата рабочего составляла с рублевого перевода только долларов десять, это были огромные деньги! На них можно было нынче завод большой купить со станками, с гектарами земли! Тем не менее, Ельцин поставил свою подпись, желая выглядеть просвещенным президентом, заботящимся о культуре, хотя ничего в ней не понимал.
Вскоре Марк Борисович получили с Андреем по миллиону долларов, а «Черный квадрат» теперь висит на почетном месте в Третьяковке, как некая черная ды-ра, в которую вылетают мозги российского народа и его деньги…   

ГОРИ ОНО…
Когда пришел старший брат и сказал: «Давай съез-дим к старухе, которая кодирует от пьянки и курева лучше любых врачей», Вася был с помелья. Уже два дня праздновал «День десантника», отслужив в  этих войсках. У Васи болела голова, и он ждал друга, чтоб продолжить празднество и почувствовать себя сильным и бодрым, словно молодой парень в голубом берете. Каким был когда–то. Ухмыльнувшись, он спросил: «Экстрасенс она, что ли?» Брат Гриша фыркнул: «Хрен его знает – только, говорят, едут к ней со всей страны алкоголики». – «Ну мы же не алкоголики…» – усмех-нулся Вася, считая себя человеком волевым, а значит, умеющим, когда надо, отказаться от водки. И если ро-дители говорили, что слишком много пьет, он сердито заявлял: «А отец в мои годы меньше пил, да?». «Мень-ше…» – возражала мать, а отец скромно добавлял: «За-то мы работали больше и не опохмелялись, а ты выпь-ешь – потом три дня догуливаешь».
«Я подсчитал, сколько в год денег на водку и курево трачу, – заявил Гриша. – Лучше машину новую куплю». – «И то правда…» – согласился Вася, ибо тоже удив-лялся, куда девается его большая зарплата автокранов-щика. Однако, хвастливо добавил: «Ну, уж денег–то на водку мне всегда хватит». Гриша хмыкнул: «Здоровье уже не то. Чай не двадцать лет, а уж полтинник. Да и жена пилит…» Зная, что жена брата могла и лопатой по его спине пройтись за пьянку, Вася опять похвалился: «А моя против не выступает». – «Ну и зря. Если б не наши бабы, мужики русские давно бы спились, – фырк-нул Гриша и нетерпеливо спросил: – Ну ты едешь со мной завтра или нет?» – «Уже завтра? – призадумался Вася, намереваясь еще «погулять» с товарищем. И за-явил с досадой: – Хорошо…» – «Денег возьми рублей пятьсот, чтоб старухе за лечение дать». – «Чего–то ма-ло? За такое дело десятками тысяч берут». – «Она, го-ворят, вообще не берет – сколько положишь, столько и хорошо… Добрая старушка, да и много ли ей надо?! В общем, в восемь утра за тобой заеду. Путь неблизкий – триста километров туда! Так что будь трезвым, а то пьяных она не принимает», – сказал напоследок Гриша и ушел готовить автомобиль к поездке.
Вскоре к Васе пришел с бутылкой водки товарищ детства Рифкат, тоже отслуживший в десанте, вооду-шевленный сказал: «Продолжим за крепких мужиков, что родину готовы защитить!» Вася посмотрел скепти-чески на его рыхлый живот, что висел складками над ремнем, на дряблые руки, на рот, где имелись только десяток зубов, да и то гнилых, и сердито сказал, впер-вые это осознав: «Увы, нам уже родину не защитить!» – «Да я, да я… – Рифкат важно расправил опавшие узкие плечи. – Ты же знаешь, сколько значков спортивных было у меня на кителе! Сколько спортивных разрядов я имел!» – «Было, да сплыло… – заявил Вася печально. – Завтра еду с братом к старухе, которая заговаривает от пьянства и курева». – «Ну так давай напоследок…» – предложил товарищ и привычным движением сорвал с горлышка бутылки пробку. «Нет, – твердо сказал Вася. – Может, и ты со мной поедешь? У брата места в ма-шине хватит». Рифкат ухмыльнулся: «Такого удоволь-ствия в жизни лишаться. Ни за что!» – «Твое дело…» – сказал Вася и пошел со двора, показывая, что есть не-отложные дела, и опасаясь, что поддастся уговорам. Рифкат в недоумении поплелся к своему неухоженному дому, где давно сгнила и развалилась баня, а он ее уже несколько лет как будто бы строит.
Вася зашел к престарелым седым родителям, что жили на соседней улице. Они сидели за столом на кухне и пили чай с медом. Посмотрели на сына вопроситель-но и настороженно: думали, что и сегодня пьян. «Скоро и я буду только чаек попивать…» – хмыкнул многозна-чительно Вася. «Садись», – мать торопливо пошла к шкафу за чашкой. «Да нет… Я завтра с брательником еду к бабушке, которая от водки и курева заговарива-ет». Отец солидно сказал: «Вот это правильно решил». – «Может, и ты со мной поедешь?» – пошутил сын. «Да я уж лет пятнадцать не пью и не курю», – отец не при-нял юмора. «А вдруг потянет?» – усмехнулся Вася, зная, что отец действительно бросил пить и курить, ко-гда начались отеки на ногах, перебои с сердцем и при-шлось вставить кардиостимулятор.
***
Выехав рано утром, часа через четыре они были на околице небольшого села, что располагалось в долинке у озера между густых хвойных лесов. Нина, жена стар-шего брата, высунувшись из окошка, спросила первую попавшуюся женщину, что шла с ведрами за водой: «Не подскажите, где тут замечательная бабушка живет?» Женщина махнула рукой вдоль улицы: «Вон дом с го-лубыми окошками и железной крышей. Там уже много машин приехало – сразу увидите». – «Здесь, наверное, у вас никто из мужиков не пьет и не курит? Всех она заговорила?» – с улыбкой спросил Вася местную жен-щину, тоже высунувшись из окошка. Она досадливо от-махнулась. Нина сердито на Васю фыркнула: «Тут свое желание и волю надо проявить, понял!» – «Вот мы и проявили!» – ответил он горделиво.
На обширной зеленой лужайке около ворот стояли с десяток автомобилей, около которых прохаживались женщины и несколько мужиков вполне приличных с ви-ду, не запойных, не бомжей каких–нибудь. Курили. Ва-ся с братом, выйдя из машины, тоже закурили. «Если уж хотите бросить, то зачем курите?!» – сердито сказала Нина. «Так перед смертью надо же последнюю затяжку сделать… – заявил Вася, глубоко затягиваясь и крепко держа сигарету в кулаке, опасаясь, что Нина ее выхва-тит – он отошел от нее подальше и отвернулся. – Даже осужденным «на вышку» раньше давали перекурить пе-ред расстрелом». – «Ну, ну…» – хмыкнула Нина недо-вольно и пошла в дом, чтоб узнать, когда их смогут принять.
В прихожей стоял столик, где сидела милая девушка со списком. «Мы вот издалека приехали. Как бы нам попасть к бабушке?» – «Тут все издалека – есть даже из Сибири. Специально самолетом прилетели, – радушно ответила девушка. – Сколько вас?» – «Двое мужчин из Татарии». Девушка глянула в список, сделала там от-метку и сказала: «Примерно через час вас вызову».
Дожидаясь своей очереди, они перекусили вареными яйцами, жареной рыбой, молоком – тем, что запасливая жена старшего брата взяла в дорогу. Наконец на кры-лечке появилась девушка и выкрикнула: «Двое мужчин из Татарии…» Вася с братом настороженные, ожидая увидеть если не ведьму с большой волосатой бородав-кой на носу, то мрачную лохматую колдунью, прошли через прихожую и попали в небольшую комнатку, где на кресле около окна, спиной к свету, сидела опрятная бабушка лет семидесяти, строгая, но не злая, с очень умными и проницательными для ее возраста зеленова-то–темными глазами. Она указала им место в двух мет-рах от нее, и, когда братья вытянулись по стойке смир-но, посмотрела на каждого и сказала: «Пьете, да? Пье-те! Нехорошо! О детях своих подумайте, о родителях, о женах, о Родине!» – «Да, виноваты, пьем… – кивнул старший брат. – Но ведь не только мы одни». – «А вы отныне не будете…» – в этот момент глаза старухи ста-ли вдруг огромными и углубись сами в себя, а Васю будто кто–то невидимый в лоб легонько ладошкой толкнул. «Не будете? – она не спрашивала, а как бы утверждала и дополняла уверенным: – Вижу, не будете! Передо мной старухой стыдно будет слово нарушить мужское! Вы же хозяева, соль земли, на вас весь мир держится». – «Мы вот еще курим», – произнес виновато Гриша: таким послушным Вася своего задиристого бра-та досель не видел. «И курить не будете… – заявила старуха. – А иначе женщин любить не получится. А вы мужики молодые и жены вас любят. Обидно же будет!» Она закрыла глаза и что–то зашептала неразборчиво и быстро. Васе показалось, что она произносит молитву, вот только молится неизвестно кому: может, Христу, а может, какому лесному духу. Наконец махнула на них отрывисто рукой и сказала: «Все! Отныне начинаете другую жизнь!» Братья попятились на полусогнутых, положили в приемной в картонный ящик, что стоял на столе, по пятьсот рублей, и вскоре оказались на улице слегка задумчивые.
Васю бабушка не особо впечатлила: он ожидал от нее колдовских пассов, волшебных заклинаний и поэто-му на вопрос Нины, что бабушка с ними делала, пожал плечами: «Да вроде ничего особенного не сказала. То же что и вы, бабы, нам говорите. Призвала не только о себе думать…» Потом посмотрел на деревенский дом старухи, на многочисленных приезжих и хмыкнул: «При таких–то доходах могла бы во дворце жить!» Ни-на, успевшая поговорить с приезжими, пока братья об-щались со старухой, сухо заявила: «Деньги в чужом кармане не считай – она, как мне сказали, церковь по-могает строить, в сиротский дом деньги передает…»   
Вечером к Васе домой, когда он после дальней до-роги отдыхал и пил кофе, с новым ощущением насла-ждаясь его вкусом и ароматом, пришел Рифкат с бутыл-кой; в глазах было любопытство, скептически ухмылял-ся. Спросил заинтересованно: «Ну что, помогло?» – «Не знаю еще…» – пробурчал Вася, глядя на бутылку искоса и недружелюбно, словно она с ядом, а друг пришел его отравить. «Так попробуй!» – Рифкат налил водки в свободную чашку на столе. «А вдруг сдохну?» – испугался Вася. «Не сдохнешь – тебе же не ампулу в задницу вшили», – заявил товарищ. Желая проверить заговор старухи и раскрыть ее обман, Вася взял чашку с водкой и поднес ко рту. Уже один запах ее не понравил-ся – словно кислоты серной. Но зажав нос рукой, Вася пригубил…Когда водка оказалась во рту, что–то утроб-ное дернулось в животе, пошло быстро вверх, и он, чтоб не вырвало содержимое желудка на пол, кинулся во двор, где изрыгнул зеленую жижу. Отплевавшись и умывшись в умывальнике у забора, Вася удивленно воскликнул: «А ведь действует, черт возьми!» – и сразу проникся к старушке огромным уважением. «Да, – пе-чально заявил Рифкат. – Одним собутыльником мень-ше…» – и понурый пошел по улице, туда, где жил еще один любитель застолий. «Может, тебе тоже съездить?» – крикнул Вася вслед. «Жить скучно будет…» – про-бурчал товарищ.
Воодушевленный и удивленный, Вася пошагал к ро-дителям. Перед домом в полисадике мать поливала из лейки грядки лука и морковки, а отец прибивал гвоздя-ми шатающиеся доски забора. «Ну что, родичи! – вос-кликнул Вася гордо. – Бросил я пить–то, как вы и хоте-ли! Вот только что попробовал – и аж вырвало вонючей жижей…» Сказав это, он почувствовал снова привкус горькой жижи и легкую тошноту. «Удивительная ста-рушка…– хмыкнул отец. – Раньше бы про нее узнать, я б тоже съездил. Сколько лет–то хоть ей?» – «Такая же, как мать – ничем не отличается, вот только говорит очень проникновенно». – «А ничем она вас не поила? – спросила мать. – Раньше в деревнях бабы для своих мужиков мертвую мышь в водке настаивали и поили. Начисто отбивало охоту». – «Ничем не поила – только словами добрыми вразумляла…» – сказал Вася и рас-сказал о поездке.
Сейчас он прошелся по селу и всем встречным гор-до рассказывал, что бросил пить. Смотрел на удивлен-ные физиономии и радовался их недоумению и зависти. Придя домой, он взялся достраивать сарай, который второй год никак не мог достроить – то сил не было, то желания, а то многочисленные праздники (свадьбы, кре-стины, дни рождения у друзей и знакомых, встречи и прощания, не говоря уж о государственных праздниках) мешали. Он недавно читал, будто в России люди отды-хают официально аж треть года. Как тут стране разбо-гатеть и пить прекратить?..
Когда пришла жена, что работала посудомойкой в сельской участковой больнице, Вася похвалился: «Все, не пью я отныне!» – «Хорошо, мне больше достанется», – пошутила она, и эта шутка показалась ему в данном случае неуместной, глуповатой.
***
Три месяца Вася, что называется, ни капли в рот не брал, и это было невероятно – обычно раз в неделю хо-рошенько напивался. Обиженный на него Рифкат в гости не приходил – впрочем, Васе с ним и разговаривать–то оказалось не о чем: пьяные пустые разговоры его теперь не интересовали. Вася ныне недовольно поглядывал на часы, думая, что зря теряет драгоценное время, в кото-рое мог бы съездить на рыбалку, хороший фильм в клу-бе посмотреть, в городе для хозяйства что–либо нужное купить. Появилось вдруг время и желание о детях по-думать: письмо сыну в армию написать и дать наказ служить честно, съездить в город и узнать, как там доч-ка в техникуме учится и дать ей нагоняй за то, что заня-тия пропускает. Да и вообще, за это время он сарай до-делал, пристрой к дому кирпичный соорудил, где сде-лал теплый туалет и ванную. Все сработал своими ру-ками, иногда только брат помогал, который тоже пить перестал. Вот курить Вася бросить не смог, и брат, ко-гда он немного устав, говорил: «Перекур» и тянулся за сигаретой, фыркал: «Смотри, какая у меня сила воли – я ведь не курю!» – «Причем здесь сила воли, – ухмылялся Вася. – Просто гипноз бабушкин на тебя сильнее подей-ствовал». – «И воля тоже много значит. Она об этом сама сказала…» – говорил убежденно и ответственно брат.
В один из теплых сентябрьских дней в селе по обы-чаю организовали праздник «урожая» – как раз люди собрали яблоки, рожь и пшеницу, заготовили сено для скотины, а у некоторых даже вызрели дыни, арбузы и виноград, что было диковинным в этих холодных ме-стах. Видимо, действительно, глобальное потепление началось… Устраивались соревнования по скачкам на конях, по перетягиванию каната, мальчишки бились на бревенчатом коне мешками с опилками, лазали на глад-кий столб за петухом, были народные татарские танцы и смотр художественной самодеятельности школьни-ков. Все местные магазины сделали выездную торговлю сувенирами и спиртным на обширной поляне.
Вася с женой и с Рифкатом, принарядившись, пошел на праздник. Жена купила там двухлитровую пластмас-совую бутылку пива, а друг, как обычно, бутылку вод-ки. Усевшись на деревянной скамеечке около кустиков, жена налила себе пива и с удовольствием выпила, обли-зав язычком пену с губ, налила себе второй стакан, а потом и третий… «Может, выпьешь чуток?» – спросила она, слегка опьянев. «Боюсь…» – ответил Вася, помня во рту приятный вкус пива и стараясь избавиться от не-го. «С пива–то ничего не будет», – заявила жена. «Кто его знает», – хмыкнул Вася. «Да ладно, – сказал друг. – Целых три месяца держался и дальше не соблазнишь-ся». Вася опасался, что его опять вырвет, но, на удивле-ние, пиво приятно прошло в желудок и согрело нежным теплом. Вася налил еще стаканчик…
Утром он проснулся с разбитой головой и с дрожа-щими руками. Посмотрелся в зеркало и не узнал рас-пухшую образину. Вспомнилось вчерашнее празднова-ние, когда допив бутылку пива и водки, они купили еще две бутылки водки и все выпили, заедая лишь пирожка-ми с капустой из местного ларька. Вспомнилось, как он громко перед жителями села куражился: «Вот возьму и на спор выпью, а завтра не буду!»
Зная уже, что если не выпьет, боль в башке будет нарастать до такой степени, что придется скрипеть зу-бами, Вася с досадой глянул на жену. Она лежала на соседней кровати с задранной юбкой, разлохмаченная, и громко храпела. Лицо было мертвенно бледным. Он по-дошел и толкнул ее сильно в плечо: «Ты, зараза! Зачем меня напоила?» Она открыла мутные глаза и пробурча-ла: «А ты бы не пил». – «Я может, вообще бы в жизни не пил, если б не ты». – «Не вали с больной головы на здоровую – лучшее за пивом в магазин сбегай», – за-явила она. «Сама сбегай, – он толкнул ее еще раз в бок. – Ты меня сбила с панталыки, сама и беги». – «Да по-шел ты…» – она оттолкнула Васю с ругательством. «Правильно мне отец говорил, что тебя надо было к старушке–то свозить», – фыркнул он. «А на твоих ро-дителей я вообще положила…» – процедила она. «Ух, сука!» – в возглас Вася вложил всю досаду за то, что не сдержал мужского слова перед мудрой доброй старуш-кой, что слабак оказался. В это мгновение жена махнула рукой ему по лицу, оставив три кровавых царапины от ногтей. Он хотел ей вмазать по голове кулаком, но сдержался. Пробурчав: «Да гори оно все…», он одел штиблеты на босу ногу и пошел к дружку опохмелять-ся.       

ЛЮБОВЬ ЗЛА
Потеряв мужа, который умер от врачебной ошибки, Ирина осталась с мальчиком и девочкой погодками де-сяти и одиннадцати лет. Это у детей самый сложный возраст – они непослушны, капризны, еще не понимают реалий жизни и не могут быть помощниками матери. Муж–дальнобойщик хорошо зарабатывал и семья жила вполне сносно, а теперь Ирининой зарплаты учителя литературы хватало на то, чтобы заплатить за квартиру и питаться кашами. Сама–то она ранее одевалась нарядно и модно – теперь это донашивала, а дети очень быстро росли, и прежняя одежда им становилась мала. Сначала материально Ирине помог старший брат, но у него тоже было трое детей, поэтому жена не поощряла его трат на сестру, да и жил он далеко – за три тысячи километров, так что приехать и ободрить Ирину не имел возможности.
Ирина почти каждую ночь, когда дети уснут и не ви-дят ее слезы, плакала, вспоминая доброго и заботливого мужа и печалясь о неудавшейся жизни, а потом решила, что надо как–то дальше жить, искать другого мужчину. Женщина она была еще молодая, тридцать пять недавно исполнилось, да и, как знакомые говорили, очень сим-патичная, а главное женственная – фигуристая, с пол-ненькими яркими губками, с густыми темными волоса-ми. Она убрала фотографию умершего мужа со стола в супружеской спальне в тумбочку, чтоб не мешал при-стальным и таким родным взглядом думать о других мужчинах, сказала ему мысленно: «Прости, пожалуй-ста, ведь мне надо детей поднимать и еще раз поискать свое счастье» – и на следующее утро нарядилась в лучшее и ярко накрасилась, чего не делала уже год.
Подруга–завуч, увидев ее в таком виде, одобритель-но воскликнула: «Наконец–то выглядишь как настоящая женщина! И правильно – нечего монашенкой ходить». – «Вот решилась все–таки найти мужичка…Нет ли кого на примете?» Подруга спросила: «Тебе какого: бога-тенького или молодого?» Ирина грустно улыбнулась: «Богатенького и молодого». Подруга развела руками: «Проблематично это. Богатенький и молодой под стать найдет. Вон сколько бабенок молодых и детьми не обремененных по улицам шастает! Надо поискать или разведенного лет под пятьдесят, или вдовца с детьми, или солидного мужика, который хочет разлечься на стороне!» Ирина тяжко вздохнула: «Разведенные явно какие–нибудь ущербные – или пьют, или дерутся. Детей вдовца мне придется обслуживать, а у меня свои обде-лены вниманием. Лучше тогда солидного, чтоб прихо-дил изредка и помогал!» Подруга хмыкнула: «Опять же проблемно конкурировать с девицами лет двадцати». Ирина обреченно опустила голову: «Значит, одна буду куковать до конца дней…». Подруга ободряюще поло-жила руку на плечо: «Есть один поэт – вдовец сорока пяти. Жена у него от рака умерла. Дети уже взрослые. Может, он подойдет?» – «Симпатичный, хоть?» – спро-сила Ирина. «Выбирать тут не приходится, но мужик шустрый. На трех работах работает, деньги водятся. Кстати, просил меня подыскать умную и хозяйственную жену». – «И как мне с ним познакомиться?» – «Я при-глашу его на творческий вечер в школу, в твой класс. А ученики пусть прочитают его произведения и пусть по-хвалят – он это любит…У нас в школьной библиотеке его книги есть, да и в магазинах продаются!» – «Давай попробуем!» – согласилась Ирина и пошла в библиоте-ку, чтоб прочитать книги поэта.
Она взяла три его тоненьких книжки и стала выиски-вать стихи о любви, чтоб понять, как он к женщинам относится. Судя по обилию таких стихов, поэт был очень влюбчивый – буквально с первой же встречи с очередной героиней стиха он признавался ей в любви до гроба и требовал ответного чувства. Ирине не особо нравилась такая напористость, ее вдохновляли поэты тонкие и нежные, которые боготворили женщину и пи-сали почти как Пушкин:
«Любовь в моей душе, быть может,
Еще угасла не совсем,
Но пусть она вас больше не тревожит –
Я не хочу печалить вас ничем.
То есть, с тем же уважением к свободе выбора жен-щины, что и великий поэт. Однако она посчитала, что стихи не всегда выражают сущность человека, что ав-тор может быть глубже их, неожиданней.
На творческую встречу в класс поэт Сергей пришел в темном костюме, в белой рубашке, с галстуком. Внешне он Ирину не заинтересовал: худощавый, верт-лявый, резкий. Ей нравились мужчины в «теле»», так-тичные, дипломатичные. Все в нем было холерично: напускная строгость, сменялась громким смехом. «Ко-нечно, поэты люди непосредственные!» – подумала Ирина, оправдывая его поведение. И смотрела с пиете-том, как глядят учителя литературы на творцов ее. К тому времени она уже знала, что человек он известный в городе, работает в художественном журнале замести-телем редактора, а также в Союзе писателей руководит литературной студией…
Когда урок закончился, прозвенел звонок и ученики еще не успели выйти из класса, Сергей приблизился к Ирине вплотную, на расстояние, которое считается «интимным», пристально посмотрел и сказал: «Мне со-общили, что ты одинокая. Я тоже. Давай сегодня встре-тимся. Я к тебе приду на квартиру». Она от неожидан-ности смущенно порозовела и растерялась. Несколько секунд молчала, не зная, что ответить, пробормотала: «Извините, но это неожиданно и слишком быстро». – «А чего тянуть?! Ты мне нравишься, да и я парень не-плохой…» – он схватил Ирину крепко за запястье, словно придерживая, чтоб не убежала. Ей стало не-удобно перед учениками, которые пристально наблю-дали за ними, и она суховато сказала: «Давайте погово-рим об этом попозже». – «Хорошо! Я буду тебя ждать в коридоре». – «Лучше на улице», – сказала тихо она.
Через минут двадцать Ирина вышла из школы и сра-зу увидела Сергея на тропинке у ворот ограды. «Ну что, идем к тебе?» – сказал он, не столько спрашивая, сколь-ко утверждая. «Может, сходим в кафе для начала. Я ведь вас совсем не знаю!» – «Не люблю кафе и рестора-ны – я ведь совсем не пью!» – похвалился он. «Со-всем?» – удивилась Ирина, отметив, что это подозри-тельно. «Вы ничем не болеете? Или, может быть, без меры употребляли и теперь бросили?» – спросила она. «Вообще никогда не пил и не курил. Я спортом зани-мался, боксом». – «Похвально!» – сказала Ирина. «Эти вредные привычки отвлекают от дел и работы». – «Так вы работать любите?!» – спросила она. «Конечно! Что–то надо тебе сделать?» – озаботился Сергей. Ирине это понравилось, так как в мужских руках действительно нуждалась: весной необходимо было поработать на да-че, которая после смерти мужа приходила в запустение – текла крыша, разваливалась печка в бане… «Так, мо-жет быть, поедем тогда на дачу? – несмело сказала она. И добавила: – А то дома у меня беспорядок, да и детей надо предупредить, что придет чужой дядя».
Она опасалась, как примут дети, очень любившие отца, чужого мужчину, не обидятся ли, не  станут ли мстить своим непослушанием? Следовало с ними пере-говорить, объяснить ситуацию… «Давай на дачу! – за-явил Сергей. – Прямо сейчас!» – «Мне надо накормить детей и переодеться…Так что часа через два на авто-вокзале встретимся». – «А я с тобой не могу, что ли, пойти?» –  напыжился Сергей. Его настырность и при-липчивость Ирину обескуражила, но и терять работя-щего мужчину не хотелось. Вдруг обидится и не придет на автовокзал?
 Когда зашли в квартиру, Ирина сразу сказала детям: «Вот, мои дорогие, это известный поэт. Он также пишет хорошие детские стихи. А сейчас работает учителем в моей школе!» Она не знала, поверили ли дети, но по крайней мере, взгляды не были настороженными и не-довольными. Уже зная откуда–то, что у Ирины двое де-тей, Сергей принес им шоколадки, чем к себе располо-жил. Он стал расспрашивать, как учатся, занимаются ли спортом, что Ирину порадовало – значит, будет прини-мать участие в воспитании, если семья сложит-ся…Сергей осмотрел ее квартиру, заглянул в спальню, потрогал руками большую супружескую кровать и остался доволен.
Приехав на автобусе в садоводческое общество, где недалеко от дороги находилась кирпичная одноэтажная дача Ирины размером четыре на четыре метра и с ман-сардой, Сергей хмыкнул: «Ты баба хозяйственная». – «А у вас дача есть?» – спросила Ирина. «Продал, когда жена умерла, – сказал он. – Без женских рук трудно с нею управляться, но физически поработать я люблю». Он нашел в прихожей рабочую одежду Ирининого му-жа, которая была ему великовата, подпоясался веревкой и стал приколачивать дверцу на туалете, что отвалилась от петель. Затем залез на крышу и прибил поднятый ветром шифер, чтобы сквозь него не текло. Ирину ра-довало, что у мужчины хозяйский взгляд, что не надо говорить, чего прибить, подлатать, а ведь она опаса-лась, что поэт – человек мало заботящийся о матери-альном, витающий в горних высях творчества… В ответ на ее мысли Сергей сказал: «Я ведь из села, жил с роди-телями в частном доме, так что все умею».
Будучи жилистым и шустрым, он быстро вскопал землю под грядки, где Ирина посадила семена редиски, морковки, сенчик. Когда она уже заканчивала садить, Сергей вдруг схватил ее крепко за попу обеими руками и прошептал с придыханием: «Ну что, займемся любо-вью, а то уже весь истомился…» Ирина думала, что по-эт, как мужчина романтический, предложит любовь и ласки более оригинальным способом и растерялась. Быстро глянула по сторонам, опасаясь, что соседи по дачным участкам видят, как какой–то мужик схватил ее с таким видом, словно собирается на грядках изнасило-вать. Но, к счастью, никто на них не смотрел. И хотя Ирина считала, что, как порядочная женщина, не долж-на подпускать мужчину к себе хотя бы в течение неде-ли, однако пошла с Сергеем в домик и отдалась на ди-ване, чтоб отблагодарить за то, что сделал на даче, и не отпугнуть неприступностью. Она надеялась, что будут предварительные ласки, красивые слова, стихотворные строки о любви, но Сергей накинулся на нее как зверь и быстро сделал свое дело. Затем отвалился на спину и прохрипел: «Ты баба хорошая! Я с тобой буду жить!» Ирину эти слова слегка покоробили, так как еще была в сомнениях по поводу совместной жизни. Ее не удовле-творяло его телосложение – слишком худощавое и жесткое, что даже обнять неприятно, как будто обнима-ешь сучкастую оглоблю. Да и он обнимал, а вернее хва-тал Ирину так сильно, будто бревно, которое надо пе-ревернуть. Она опасалась, что после таких ласк на ее теле останутся синяки.
После близости Ирина почувствовала, что отноше-ние Сергея к ней стало еще более грубовато–простым. Вероятно, он посчитал, что она теперь стала навсегда его любовницей и можно быть фамильярным: он все чаще хватал ее за попу, а когда зашла в туалет, то за-глянул туда и, увидев ее смущение, заявил: «А чего стесняться – мы ведь с тобой теперь одно целое».
На следующий день Сергей принес Ирине в кварти-ру большой плазменный телевизор в подарок, прибил на стенку напротив супружеской кровати и сказал: «Я по вечерам телевизор люблю смотреть!» Он улегся по–хозяйски на кровать, спиной на девственно чистое по-крывало в верхней одежде, заложил руки за голову, по-ложил ногу на ногу и стал смотреть фильм про войну. Причем сделал такой громкий звук, что у Ирины зазве-нело в ушах и заболела голова. Она обычно редко смотрела телевизор, потому как уставала в школе от гула и шума неугомонных учеников и ей хотелось по-сидеть в тишине, да и тетради с сочинениями и домаш-ними заданиями надо было проверять… Сергей, покря-кав от удовольствия, заявил: «Мне здесь нравится. Я у тебя буду жить!» У Ирины округлились глаза от удив-ления. Она надеялась, что они просто иногда будут встречаться у нее, ну а если появится серьезное чувство и желание жить вместе, то он пригласит ее к себе, как делает большинство солидных мужчин. «А у тебя сколько комнат в квартире?» – спросила Ирина с наме-ком. «Три, но у меня там сын с семьей живет…» – отве-тил Сергей так сухо, что у нее отпало всякое желание на его жилье претендовать.
Утром, когда Ирина тщательно красилась перед зер-калом, наглаживала модный красивый костюм, Сергей смотрел на нее с большим неудовольствием. Наконец с укором и подозрительным прищуром сказал: «Для кого красишься?» Ирина с растерянностью уставилась на него: «Как, для кого? Хочу быть красивой…» – «Теперь это ни к чему – это раньше мужиков приманивала, а те-перь у тебя есть я», – проворчал мрачновато он. «Я ведь все–таки в общественном месте работаю – ученики должны видеть перед собой красивую опрятную учи-тельницу!» – ответила она. «Зачем эта брошка? Эти за-витые  волосы?» – «Мне что, в рабочей спецовке в шко-лу ходить?» – «А почему  бы нет. Вы же требуете, чтоб ученики ходили в единой форме». – «Но мы же все–таки учителя…Имеем право». Он хмыкнул: «Я тебя провожу до  школы!» – и быстро оделся. 
В автобусе Сергей сидел с Ириной рядом, держал за руку, следил за ее взглядом и подозрительно погляды-вал на всех мужиков. А когда один с соседнего сиденья чересчур внимательно посмотрел на Ирину, Сергей процедил ему: «Отвернись!» – «Чего, чего?» – расте-рянно сказал седой мужчина, которому было лет под шестьдесят и он никак не претендовал на роль любов-ника. «Отвернись от моей бабы, а то хуже будет…» – угрожающе сказал Сергей, сжал кулаки и привстал, со-бираясь идти к мужчине разбираться. Ирине стало стыдно перед пассажирами. «Прекрати», – шепнула она и дернула Сергея за руку. «А что он на тебя так смот-рит?» – буркнул он. Ирина почувствовала себя будто арестант рядом с конвоиром – ей остается лишь надеть черную невзрачную робу или даже паранджу. Ее успо-коила только мысль, что, видимо, Сергей ее впрямь сильно полюбил и очень боится потерять…
Через неделю знакомства Ирина повела Сергея на День рождения к подруге Свете. Хотелось показать его своим знакомым и услышать мнение о нем. Все–таки со стороны виднее, что человек из себя представляет. Хо-телось узнать, как он вольется в их компанию, жажда-лось похвалиться, что он известный поэт и подарил ей колечко золотое с красным камушком.
За столом Сергей прочитал посвященные именинни-це замечательные стихи, много и умно говорил на раз-ные темы  – и тем уже получил симпатии ее знакомых. Света показала Ирине большой палец: дескать, хоро-ший мужик… «Не пьет и не курит!» – шепнула Ирина ей на ушко. «Таких не бывает. Это прямо–таки обра-зец», – удивилась подруга. В этот момент муж подруги, импозантный мужчина с аккуратненькой темной бород-кой начал петь под гитару бардовские песни. У него был хороший густой баритон, играл он прилично – и все сразу заслушались, забыв про Сергея. Забыла вре-менно и Ирина, очень любившая бардовскую песню и заслушавшись словами Визбора «Милая моя, солнышко  лесное…». Вдруг Сергей резко дернул ее за руку: лицо его было бледно, он процедил: «Это твой любовник, да? Ты с ним спишь?» – «Да ты что… – Ирина растерянно заморгала. – Это же муж лучшей подруги». – «И что? Это теперь в порядке вещей…» – «Прекрати!» – заявила она оскорблено, и тогда Сергей вдруг громко сказал Игорю: «Хватит стонать. Мою бабу соблазнять!» Все за столом растерянно замерли, приоткрыв рты. «Да ты че, Серега?» – сказал добродушно Игорь. «Вижу, как она готова тебе в кровать прыгнуть», – прищурился Сергей. «Ты вроде не пьешь, а ведешь себя хуже пьющего», – сказал обиженно Игорь. Но особенно неприятно было слышать этот разговор имениннице, про мужа которой говорили, что он ей изменяет… «Ты, думаешь, побря-кал по струнам – и она твоя!? На, выкуси!» – Сергей показал Игорю кукиш. «Пойдем, поговорим, – сказал великодушно Игорь, отложив гитару. Он явно не соби-рался драться с Сергеем, просто хотел замять этот раз-говор вдали от женщин. Сергей быстро выскочил за ним – и вскоре из коридора послышался шум падающих предметов, возня и крики. Сидевшие за столом два крупных мужика кинулись туда и вскоре вытащили за руки Сергея орущего: «Сволочь! Лучше мне на глаза не попадайся!» У него были разбиты нос и верхняя губа, на рубашку капала кровь. Ирине хотелось, чтоб мужики вытолкали Сергея на лестничную площадку и навсегда закрыли за ним дверь, но она чувствовала ответствен-ность за то, что привела бузотера сюда. Она потащила Сергея к выходу, твердя на ходу подруге: «Извини, по-жалуйста…Что–то сегодня с ним не так!»
На улице Сергей, оправдываясь за скандальное по-ведение, воскликнул: «Но я же люблю тебя». – «Иди–ка домой и успокойся… – сказала сухо она. – Ты выставил меня, да и себя, так, что теперь друзья перестанут со мной общаться!» Действительно, такого буяна в их компании никогда не было – обычно все мирно беседо-вали, попивали вино, и радостные и довольные расхо-дились.
С виноватым лицом Сергей проводил Ирину до дома и попрощался. На следующий день он ей позвонил на сотовый как ни в чем не бывало и заявил: «Я очень по тебе соскучился». – «Извини, я на совещании…» – ска-зала Ирина приглушенно, так как находилась на об-ластной конференции педагогов, в зале. «Когда при-дешь?» – спросил он. «Поздно…» – сказала она сухова-то, желая наказать Сергея за вчерашнее поведение, ли-шив его встреч, пока не одумается, что так вести себя нельзя, не извинится перед ее подругой и Игорем.
Когда она возвращалась с совещания, и оставалось проехать пару остановок на автобусе, вдруг раздался телефонный звонок. Она услышала испуганный голос сына: «Тут дядя Сергей рвется к нам в дверь! Колотит и пинается». – «Скажи, что меня нет!» – «Он не верит! Требует открыть!» – «Скажи, что через пять минут бу-ду!» – заявила Ирина и попробовала позвонить на сото-вый Сергея, но тот не отвечал.
Когда автобус остановился, она первой выскочила на улицу и побежала к дому. Еще, будучи внизу подъ-езда, Ирина услышала, как раздаются удары по двери и доносятся крики: «Ты, сука, открывай! Я знаю, ты за-перлась там с мужиком!» Не дождавшись лифта, она кинулась на шестой этаж по лесенкам и стала кричать: «Прекрати буянить. Я здесь». Но Сергей колотил так громко, что даже не слышал ее голос. Поднявшись, она схватила его за плечо и воскликнула: «Ты что делаешь? А еще культурный интеллигентный человек». – «А чего твой сын не открывает?» – сказал Сергей. Он был бле-ден, губы у него нервно тряслись, глаза помутнели. В этот момент открыли двери квартир возмущенные сосе-ди, и пожилая женщина, ехидно посмотрев на Ирину, заявила: «Это что–за мужика завела?! Он что, из дур-дома сбежал? Я уже хотела полицию вызывать». – «Из-вините», – пролепетала Ирина и быстренько завела Сер-гея в квартиру, а там ударила по щеке и воскликнула, чуть не плача: «Ты что меня позоришь перед всеми?!» Он напыжился и прохрипел: «Вот пустил бы меня твой сын в квартиру – я бы все осмотрел и понял, что тебя здесь нет». – «Я не твоя собственность, чтоб отчиты-ваться за каждый свой шаг и взгляд!» – крикнула Ирина. Он потупился и произнес: «Так я же тебя люблю…» Зная уже, что жена его умерла от рака печени, Ирина вдруг поняла, почему это случилось – Сергей ей навер-няка всю печенку сгрыз ревностью! Осознавая, что это может случиться и с ней, она сняла со стены телевизор Сергея, поставила его в коридор, сдернула с пальца по-даренное кольцо и заявила: «Мне еще жить надо, детей поднимать. Так что прощай!» Сергей недоуменно за-моргал: «Но я же тебя люблю!» – «Чем такая любовь, лучше одной жить», – сказала Ирина и подтолкнула его с телевизором подмышкой и кольцом в кармане в дверь.               
   
ПАУТИНА
После крупной ссоры с любимой, молодой  и краси-вой женщиной, которая в запале заявила: «Я тебя не люблю!», я уехал на автомобиле за сорок километров, на дачу, забросив все дела в городе – бизнес, встречи с друзьями. Три дня мучился хандрой, медленно, натянув  на голову плащ с капюшоном, бродил по сырому двору словно сомнамбула. В голове было мутно, не появля-лось радостной взбадривающей мысли, которая показа-ла бы перспективу жизни. Казалось, в свои пятьдесят лет я все испытал, ничего нового и радостного не может быть априори – ни любви, ни удивления, ни восторга. Да и погода не радовала – лил постоянно мелкий нуж-ный дождь, стуча сутками со звоном по железной кры-ше. За окном ветер уныло качал ветки кустов.
В этот холодный день я провалялся в кровати до ча-су дня – не желалось ни вставать, ни спать, ни есть, ни умываться… Наконец стало стыдно и я зло взбодрил себя обидными словами: «Ну чего, лентяй? Ты уже не хочешь бороться за свое счастье и за свою любовь? Уступаешь дорогу более смелым, деловым и наглым?»
Решительно откинув одеяло, пошагал в ванную умываться. Придя на кухню, чтоб выпить кофе и окон-чательно взбодриться, я взялся за электрический чайник на столе и вдруг увидел на нем блестящую серебристую нить паутины. Она дотянулась от деревянной вазы с яб-локами до графина с соком и закончилась на железной банке с растворимым кофе, выгородив собой внуши-тельное пространство. Я поискал глазами нахала–паука, сделавшего забор из нити, которая, как говорят ученые, гораздо крепче стальной проволоки такого же диаметра – и не нашел. Наверное, он затаился среди посуды и го-товит силы, чтоб окончательно застолбить себе про-странство?! Меня удивило, как он мог сделать эту гори-зонтальную, продолжительную сеть. Он же не летает по воздуху, как муха!? Значит, должен был исхитриться и прикрепиться к потолку на длинной нити? Хотя и это проблематично. А может быть, он проползал между предметами по столу, а потом натягивал нить, как канат между скалами? А может, проворно прыгал с предмета на предмет, как человек–паук в одноименном американ-ском фильме между зданиями?
Раздумывая об этом, я возбудился и удивился тому, что значит, есть еще моменты, которые способны оза-дачивать неожиданностью и оригинальностью. Но более всего поразила горькая мысль, что стоило мне подоль-ше задержаться в постели, выключиться из ритма жиз-ни, как на мою законную собственность покусился чу-жак, посчитал это своей вотчиной. Сразу вспомнилось, как сосед по дачному участку, когда меня долго не бы-ло на даче, хотел хапнуть мою землю, переставить за-бор: он позвонил и нагло заявил: «У тебя ее много!» Он мне сейчас напомнил паука – с кривоватыми руками–лапами, с черной бородкой и волосатой грудью.
Вдруг с ужасом подумав, что пока хандрю, люби-мую женщину тоже какой–нибудь мужик–паук опуты-вает паутиной сладких обольстительных слов, тянет к ней жадные прилипчивые лапки, я резко порвал ладо-нью упругую путину, вскипятил электрочайник, налил большой бокал бодрящего кофе и решительно позвонил по сотовому любимой. Спросил нежно, с тревогой: «Как ты без меня? Я сейчас к тебе приеду!» Я был готов к тому, что она ответит мне грубо, но не боялся этого. Я верил, что сумею ей доказать, что мы нужны друг дру-гу! Ее ласковые интонации обнадежили, что еще сво-бодна…

ПРИЕЗД БЫВШЕЙ
Разведясь в пятьдесят лет с женой, с которой полно-стью разошлись во взглядах на жизнь, Дима уехал из городской совместной квартиры – в селе, на опушке соснового леса у него был хороший кирпичный дом в несколько комнат, с газовым отоплением, так что мож-но жить, как говориться, «на природе», «на свежем воз-духе» даже в лютые морозы. Он и ранее подолгу там писал картины, будучи профессиональным художни-ком, а теперь решил поселиться навсегда. Чтоб было не скучно вечерами, было кого согревать в постели, и чтоб кто–то помогал по хозяйству – прибирался, готовил еду, Дима вскоре стал подумывать о любящей и забот-ливой женщине.
Дождливым осенним вечером, когда думы станови-лись все более навязчивыми, раздался телефонный зво-нок на сотовый. «Привет, это Люда!» – услышал он не-сколько печальный голос и сразу признал давнюю зна-комую, с которой не виделся более двадцати лет. Ныне она жила в тысяче километрах от него в небольшом го-родке. Раз в пять лет она звонила, спрашивала о его жизни, кратенько рассказывала о своей. Вот и сейчас спросила: «Как дела?» – «Развелся с женой…– ответил Дима. – Живу один в коттедже в селе». – «Что так? Ведь жена у тебя такая хорошая», – сказала Люда растерян-но. «Со стороны многие люди кажутся чуть ли не анге-лами», – хмыкнул он. «Ну–ка, ну–ка…– вдруг заинтере-совалась Люда. – Чем же она плоха?» Дима мог сейчас вывалить на Люду обиду и претензии, которые накопи-лись к жене за тридцать лет совместной жизни, но не сделал этого и сказал только: «Она абсолютно не пони-мала меня». Люда не удовлетворилась: «Все это аб-страктные отговорки! А конкретней…» – «Я люблю пу-тешествовать, жить свободной жизнью художника. Ис-кать новые впечатления, а жена домоседка. Завела двух кошек, все погрязла в заботах о детях и от меня требо-вала того же». Дима не стал уточнять, что требовала она порой в грубой и ультимативной форме, чтоб и себя не выставить ябедой и жену откровенным неуживчивым монстром – все–таки она мать его детей. «У меня тоже кошка есть… – сказала озадаченно Люда. – И вообще, если бы я была животным, то кошкой». К кошкам Дима всегда относился как к наглым и бесполезным хитрым тварям, но не стал об этом говорить, чтоб не обидеть Люду, только заметил: «Любое животное требует вре-мени и заботы». – «А у меня времени много – я ведь одна живу». – «Что, ни мужа, ни детей нет до сих пор?» – спросил он настороженно. «Так получилось…» – от-ветила она удрученно. «А как дела с работой? С друзь-ями?» – поинтересовался он, уже думая о своем… «Да плохо все складывается. Недавно ушла с одной работы и теперь на перепутье. Да и друзей особых нет».
И тут Дима решительно сказал: «Приезжай–ка ты ко мне!» – «В качестве кого?» – напряглась она. «Там ре-шим… – ответил он уклончиво. И добавил: – Похоже, я по тебе соскучился». Люда нервно рассмеялась: «Со-скучился он через пятнадцать–то лет». – «А почему бы нет? Вспомним прошлое», – заметил Дима, намекая на кратковременный роман с Людой, когда ему было трид-цать пять, а ей двадцать с хвостиком. Она тогда работа-ла в школе преподавателем английского языка и пришла к нему на выставку картин, где и познакомились. Дима с ней полгода тайно встречался в своей мастерской на мансарде девятиэтажки – и пусть иногда ссорились, ибо она любила безапелляционно покритиковать его твор-чество, что ему, конечно, не нравилось, но бывали ми-нуты гармонии и полного единения. Потом она уехала в городок, где теперь живет, к родственникам… «Сейчас нам никто не мешает начать все заново, я не женат, ты свободна», – добавил Дима. Люда молчала. «Ну что, приедешь?» – спросил он решительно. «Да… – ответи-ла она глуховато. – Только у меня денег на поездку нет». Подумав, что у нее, видимо, совсем плохи дела, раз даже пару тысяч на дорогу найти не может, он бод-ренько сказал: «Я оплачу дорогу!» – «А ты не мог бы сразу выслать на билет?» – смущенно спросила она. Для него подобное заявление стало большой неожидан-ностью, и он грустно сказал: «Надо в банк таскаться. Займи уж на билет–то. Я сразу тут отдам тебе деньги». – «А у кого?» – еще более смутилась она. «У тебя что, совсем друзей нет?» – ответил он вопросом на вопрос. Она еще более смутилась и пробурчала: «Хорошо, по-пробую».
Положив трубку, Дима долго сидел в раздумьях. Было грустно и печально от того, что так неуспешно сложилась судьба Люды, ибо она девушка–то была ум-ненькая, да и с виду приятная и могла бы многого в жизни добиться, если б не некоторые странноватые ка-чества характера… Но одновременно он почувствовал и свою выгоду: подумалось, что сможет ее осчастливить – сделать ее жизнь яркой и увлекательной и тем заслу-жить ее безоговорочную любовь. У нее, бедненькой, нет даже денег проехать тысячу километров, а он повезет ее отдыхать в Турцию, а может быть, со временем и в Па-риж! Ведь у него есть кое–какие средства! У него есть азарт жизненный и кураж!
Диме мечталось, как встретит ее на своей крутой машине на вокзале, как привезет в просторный коттедж и как она будет восторженно и заискивающе смотреть на него, на его жизненные успехи. Она станет его музой, будет вдохновлять на творчество, создавать комфорт – и они заживут счастливо в его доме. Воображение рисо-вало Диме картины гармоничных отношений – вот они гуляют по березовому лесу и собирают грибы, вот ка-таются на лыжах на крутом склоне в овраге за околи-цей, вот плавают на лодке по Каме, а вот занимаются сексом на его большой деревянной кровати…Все это так возбудило Диму, вдохновило, что он с нетерпением перезвонил Люде и сказал: «Приезжай быстрей!» – «Дня через два только! Надо куда–то кошку пристроить…» – хмыкнула она. «Да отнеси ты ее в ветлечебницу и пусть ей сделают укол», – заявил он с досадой. «А с собой взять нельзя?» – спросила она. «Нет… – жестковато от-ветил он и добавил уже мягче, чтоб не обиделась: – В дороге же дальней с ней неудобно…»
На следующий день Люда позвонила: «Завтра утром выезжаю. Буду к вечеру. Как до тебя добраться?» Дима обрадовано выкрикнул: «Я тебя встречу на вокзале».
Весь день он провел в приятном беспокойстве – ни-как не мог сосредоточиться на написании картины в стиле Сальвадора Дали, ибо думал только о Люде. Во-ображение рисовало нежную и теплую встречу – как он сразу поцелует и обнимет ее, а она прижмется к нему и скажет: «Как мне было плохо без тебя!» Дима звонил ей несколько раз, но телефон почему–то не отвечал. Два раза он заводил машину, чтоб удостовериться, что она не подведет, когда надо будет встречать Люду. Наконец раздался телефонный звонок, и она озадаченно сказала: «Через час подъедем к городу, как сказал проводник». Диме от дачи ехать было полчаса, и он Люду успокоил: «Буду ждать на перроне…» Он тут же сел в машину и помчался, чтоб не опоздать, ибо считал себя хозяином своего слова.
Он минут десять прохаживался по перрону, прежде чем медленно подошел поезд. Люду он увидел сразу, как показалась в дверях вагона и начала внимательно и испуганно вглядываться в лица встречающих, и был разочарован. Она постарела – лицо было болезненно желтоватым, некогда яркие голубые глаза потускнели. Но порадовало, что ее высокая фигурка осталась такой же подвижной, худощавой и стройной. Дима махнул Люде рукой, улыбнулся и крикнул: «Я здесь…» Она по-дошла и, как ему показалось, почти не обрадовалась встрече, а была удручена и обижена. Капризно сказала: «Я чего–то сегодня разбитая. Напротив меня сидели два неприятных мужика, которые без умолку болтали и не давали отдохнуть». И Диме подумалось, что обнимать и целовать ее будет сейчас неуместно…Он провел ее в машину, надеясь, что новый автомобиль бизнес–класса ей понравится, и он услышит похвалу, но она ничего по этому поводу не сказала, а уселась на переднее сиденье и уставилась вперед. Ведя машину, Дима поглядывал на Люду, улыбался, шутил, надеясь разговорить и развесе-лить, но она отвечала односложно и лишь раздраженно и утомленно говорила: «Сколько дыму здесь на трассе от машин…»
Ничего не сказала доброго она и о его поместье, ко-гда въехали во двор. А другие женщины всегда восхи-щались им, удобно расположенном на опушке леса, на пригорке, откуда был замечательный вид на излучину широкой реки. В этот момент во дворе появился сосед-ский рыжий кот, который в последний месяц два раза лазал к Диме в форточку и поедал со стола дорогую колбасу, и противно мяукнул. «Брысь отсюда», – Дима сердито замахнулся рукой. А Люда вдруг ласково ска-зала коту: «У, какой хорошенький. Идем с нами, мы те-бя вкусненьким угостим!» – «Оставь его – это такая мерзкая хитрая тварь», – Дима недовольно поморщил-ся. «Ах, да ты кошек не любишь», воскликнула она.  «Не люблю», – заявил Дима откровенно. «Это плохо…» – сказала она обиженно. «Я еще и змей не привечаю, а кто–то их очень ценит как, например, ведущий телепро-граммы «В мире животных». У каждого свои пристра-стия…» – ответил Дима, чтоб закончить эту неприят-ную ему дискуссию, и провел Люду в дом.
Он надеялся, что ей понравятся его картины, кото-рые были развешаны на стенах дома, и стал горделиво говорить: «У меня уже было несколько выставок в об-ластном городе, вот каталоги с них. Я являюсь руково-дителем союза художников. Меня ценят в городе, даже наградили «Знаком отличия за заслуги». Но, не увидев никакой реакции, повел Люду в кухню, где на столе сто-яло самодельное вино в графине, фрукты в вазе, и вся-кие сладости, которые сделал сам. «Попробуй – это ра-хат–лукум. Я сам сварил», – похвалился он – живя один, он чувствовал удовольствие от того, что стал хо-зяйственным – сделал кабачковую икру, пастилу, поста-вил в бочке двести литров яблочного вина, и даже сва-рил рахат–лукум, рецепт которого нашел в Интернете, а вскоре собирался коптить пойманную лично рыбу. «А где зефир? – вдруг капризно сказала Люда. – Ты же зна-ешь, я люблю зефир!» – «Зефир?.. – Дима удивленно заморгал и тут же ответил поспешно, чтоб не обижать гостью: – Завтра обязательно купим!». – «Смотри…» – заявила она с ехидным прищуром.
Когда выпили по стакану крепкого смородинного вина, порозовевшая Люда Диме показалась уже более симпатичной, сохранившей сексуальную привлекатель-ность, и он подумал: «Нормальная баба, наверняка с ней можно будет жить». Спросил: «Почему ты не вы-шла замуж?» – «А где хороших мужиков–то взять?» – сердито откликнулась она – было видно по нервной ре-акции: это очень болезненная для нее тема. «Действи-тельно, ты была девушка с большими запросами», – по-льстил он. «Да уж… – заявила она.  – Мужчина это не только грубый самец в постели. Он должен быть забот-ливым и духовным человеком, – и добавила, пожав зяб-ко плечами: – Чего–то холодно у тебя?!» – «Сейчас за-жгу камин!» – ответил Дима и поднес спичку под бере-зовые дрова, на которых быстрым огоньком схватилась смолистая береста. Она обвела взглядом комнату: «И вообще. Как–то неряшливо». – «Один же обитаю…без женщины, – ответил Дима виновато и добавил с улыб-кой: – Может, ты завтра приберешься по своему усмот-рению?» Люда промолчала…
Через час она заявила: «Я отдохнуть хочу с дороги. Где можно поспать?» – «У меня в доме три спальни…– сказал Дима и, считая, что имеет право лечь с бывшей любовницей, добавил: – Давай вместе… Я тебя хоть со-грею». Люда отвела глаза: «Нет уж. Я очень устала с дороги». Он пожал плечами и провел ее в спальню. Она потрогала одеяло: «Какое–то очень тонкое. А ватного нет?» – «Увы… Я же говорю – вместе со мной не за-мерзнешь». Люда пожелала Диме спокойной ночи, та-ким образом выпроваживая из спальни, что его несколь-ко раздосадовало.
Она встала рано утром и спросила: «Ну что у тебя поесть?» – «Имеется плов, разные консервы…» – Дима разогрел в микроволновке плов на тарелке и подал ей. Она попробовала и сухо заявила: «Я вкуснее готовлю». – «Вот и замечательно, – ответил он. – Приготовишь сегодня». – «А где зефир?» – вдруг вспомнила она. «Сейчас съезжу в магазин», – кивнул он.
Попив кофе, он оделся потеплее и сказал: «Проедем со мною – я покажу это прекрасное село, Каму. Она в полукилометре протекает. Здесь замечательные места». – «Нет уж… У тебя можно войти в Интернет?» – «По-жалуйста», – Дима включил ноутбук. Люда уселась у компьютера и сразу Диму словно забыла.
Через полчаса он приехал из магазина с большой коробкой  розового зефира и положил на стол перед Людой. Она открыла коробку и несколько капризно спросила: «Свежий хоть?» – «Какой был…– ответил Дима слегка обиженно. – Надо было самой ехать, я в зефире ничего не понимаю». – «А в чем понимаешь?» – критически спросила она. «Да во многом, – ответил он. – Кстати, недавно книжку философскую написал». Он достал из шкафа с оранжевой обложкой толстую книж-ку, изданную трехтысячным тиражом, в которой были десятки статей о Боге, о душе, о смысле жизни, о добре и зле, о красоте и творчестве, и протянул Люде. Его многолетние размышления об искусстве.
Видя, что гостья не собирается готовить съестного, Дима стал варить уху из судака и лещей, купленных вчера у местных рыбаков, давая возможность женщине спокойно почитать книжку. Через полчаса она пришла на кухню, где уже кипела уха, и насмешливо посмотре-ла на Диму, слегка согнув набок голову: «Ты, я смотрю, скромностью не обладаешь. И Гегеля критикуешь, и Маркса…» – «А что, мнение свое не могу высказать?» – «Ну надо же знать свое место!» Диму это словно реза-нуло, ибо никто еще так нахально не ограничивал сво-боду его мышления и самовыражения, но он сдержал эмоции и лишь спросил: «У меня впечатление, что ты постоянно пытаешься меня уличить,  словно ты великий эксперт. А ведь я два института закончил, аспирантуру. Может, что–то не знаю про тебя. Вероятно, ты уже док-тор каких–нибудь наук. А? Расскажи хоть, чем занима-ешься?» – «Чем занимаюсь… – она вдруг воодушеви-лась и горделиво расправила плечи, глаза заблестели, голова с вызовом откинулась. – Я борюсь за справедли-вость! Когда–то давно моя сестра, владелица фирмы, вложила деньги в долевое строительство офиса в дело-вом центре. Случился дефолт, и строительная фирма перестала строить. Вскоре сестру мою насмерть сбила машина. И я осталась наследницей. Через несколько лет фирма вновь начала строить, но с фирмой умершей сестры договор разорвала. В общем, вот уже пятна-дцать лет я хожу по судам, чтоб доказать, что мое это мое». – «И удачно?» – «Да, арбитражный суд наконец недавно присудил в мою пользу», – и Люда в мельчай-ших подробностях рассказала, как годами доставала письмами, жалобами и хождениями неповоротливых судей, ленивых судебных исполнителей, подлого ди-ректора строительной конторы, хотя он и предлагал вернуть ей не только те самые пятьдесят тысяч долла-ров, которые вложила сестра, как шестьдесят процентов первоначального взноса, а даже в два раза больше. Ди-ректора аж инсульт схватил на нервной почве, он в больницу  попал, ногу теперь  подволакивает. «Так ты же не жила совсем…» – вырвалось ошарашено и жа-лостливо у Димы. «Как это не жила?!» – возмутилась она.
И тут Диму понесло: «Ты же света белого не видела, у тебя душа ссохлась от сутяжничества». Глаза у Люды пожелтели, налились злобой и ненавистью: «Это мой смысл жизни». – «Твоя жизнь проходит впустую – тебе сорок, а нет ни семьи, ни детей, ни хорошей работы, ни друзей. Столько интересного прошло мимо тебя!» Руки у Люды задрожали, итак тонкие губы с опущенными, словно в скорбной маске, уголками, сжались аж в ни-точки, и она закричала: «Это мое дело…И вообще, я хочу уехать отсюда, от тебя, сейчас же! Ты довезешь меня до города?» Дима попытался помириться: «Изви-ни, давай выпьем вина и поговорим о нашей совместной жизни». – «Нет, мне душно в этом доме!» – произнесла она патетически, с завыванием.
Дима окончательно понял, что был прав, говоря о том, что душа ее ссохлась и уже не способна ни радо-ваться ничему, не идти на компромиссы. «Поезд будет только завтра утром, так что переночуй…» – ответил он миролюбиво. «Я поеду тогда сама!» – воскликнула Люда и стала быстро одеваться – натянула сапоги, плащ. Дима пошел к мольберту и с нарочито спокой-ным видом стал дописывать картину – осенний пейзаж. Люда выскочила из дома в одежде и с сумкой на плече. Дима ее не остановил.
Минут через двадцать отворилась входная дверь – и в проеме возникла Люда с холодным жестким вопро-сом: «Так ты увезешь меня?» – «Нет, конечно…» – от-ветил Дима, игнорируя ее своей непробиваемостью, и стал тихонько напевать романс «Я встретил вас и все былое…» Люда его прервала: «Если не можешь петь, так лучше слушай».
Пение Димы многим нравилось – даже профессио-налам, все просили его исполнить в компаниях роман-сы, аплодировали, восхищались. Поэтому у него серди-то вырвалось в ответ: «А тебе, с занудным сдавленным голосом, только сидеть в туалете и кричать «Занято». Побледнев, Люда вновь выскочила из дома, сильно хлопнув дверью, но пробыла на улице чуть больше, чем в первый уход –  минут пятнадцать. А когда вернулась, то хрипловато заявила: «Ты обещал оплатить мне доро-гу туда и обратно». – «Конечно…И сделаю это с удо-вольствием, – Дима дал ей деньги на билеты и сверху положил в ладонь еще тысячу. – А это на такси до авто-вокзала и на еду в буфете».  – «Благодарю», – выдавила она из тонких нервно трясущихся губок. Дима кивнул и добавил: «Все–таки советую начать нормальную жизнь, не трепать нервы ни себе, ни другим. А то в психушку скоро попадешь. У вас там она есть в городе–то?» – «Сволочь!» – крикнула Люда и выскочила за дверь. Ди-ма усмехнулся и подумал: «Жаль, съездить в Париж не получилось…»             

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Двое подчиненных капитана полиции Хузеева при-вели в отделение испуганного худощавого парня в наручниках. Сержант Равиль, мордатый, с тяжелым массивным подбородком, сказал: «Вот подозревается в краже сотовых телефонов из магазина. Очень похож по приметам на того, который два дня назад ограбил про-давщицу. «Сознавайся. Признание облегчит вину!» – сказал Хузеев напористо. «В чем признаваться?» – занервничал парень, и в глазах появились презрение и ненависть к сотрудникам полиции. Это Хузееву очень не понравилось – хотелось, чтоб задержанный если уж не раскаивался, то боялся. «В краже телефонов из двух магазинов», – заявил Хузеев, желая сразу раскрыть два преступления, одно из которых было месячной давно-сти. «Какой краже?! Продавщица же меня не призна-ла…» – губы у парня затряслись и побелели. «Она про-сто растерялась… – заявил уверенно Хузеев. – А вот когда ее сюда вызовем, то признает, что это ты грабил». – «Как она признает, если я не грабил?!» – воскликнул парень. Его интеллигентская истеричность окончатель-но подавили в Хузееве какое–либо сострадание к парню – он никогда не любил интеллигентов, их уверенность в собственных правах, чувство собственного достоин-ства. «Сознавайся и отделаешься условным сроком, – заявил Хузеев. – А иначе попадешь в колонию года на два. И там из тебя живо правдолюбство выбьют. Будешь петухом кукарекать».
Хузеев знал, что говорил – именно такая судьба ждала субтильного паренька, неспособного к компро-миссам, в колонии. «Что вы меня пугаете?» – пробор-мотал парень. «А мы не пугаем. Мы можем сразу пока-зать, что тебя ждет, – Хузеев многозначительно по-смотрел на подчиненных. – Ну–ка снимайте с него шта-ны». Равиль усмехнулся, зная, что сейчас случиться, ибо делал это уже не раз с не сознающимися в преступ-лениях задержанными, и сдернул с парня узкие потер-тые джинсы. «Что вы делаете?! – паренек попытался придержать джинсы, но скованные наручниками руки не позволили это сделать. «Вали его на пол», – приказал Хузеев.
Об этом можно было уже не говорить – подчинен-ные уверенно бросили парня на пыльный холодный пол лицом вниз, сдернули белые плавки и раздвинули ноги. Парень попытался кричать «помогите», но рот заткнули кляпом из полотенца. Хузеев достал из стола бутылку от коньяка, которую вчера вечером выпили в отделе, отмечая удачно раскрытое дело, и поднес к глазам па-ренька: «Если не признаешься, всунем ее в зад, чтоб по-чувствовал, как тебе будет хорошо в колонии. Ну что, сознаешься в краже?» Парень замотал головой. «Суй… – Хузеев подал Равилю бутылку и тот начал втыкать ее между худощавых ягодиц паренька. Парень задергался, но Равиль крепко сидел на его спине грузным телом и колотил по бутылке кулаком. Парень заплакал и вскоре уронил голову на пол. «Похоже, потерял сознание. Слабак!» – сказал удивленно Равиль. «Да, не выдержала душа поэта…» – вспомнились Хузееву строки из стихо-творения прочитанного когда–то по школьной про-грамме. – Ладно, отпускай его, а то еще сдохнет».
Хузеев сразу понял, что паренек не причастен к пре-ступлению, но уж очень хотелось раскрыть перед полу-чением на погоны очередной звездочки это дело, чтоб показать начальству, как оперативно умеет работать. С паренька сняли наручники, натянули штаны на кровото-чащий зад. «Смотри, не болтай, а то хуже будет…» – сказал Хузеев и велел Равилю вывести паренька из от-дела на улицу. 
Вечером Хузеев, расслабившись коньячком, сидел на диване к комнате своего дома и смотрел телевизор – показывали увлекательный сериал про «ментов». Жены с ребенком не было – она уехала в гости к своим роди-телям. Хузеев уже начал засыпать, клевать носом, как вдруг почувствовал запах горелого. Встрепенувшись, он увидел, как из щелей кухонной двери клубится ды-мок. Открыв дверь, он сразу отшатнулся от жара и яр-кого огня – на кухне вовсю полыхало. Горел линолеум, мебель, деревянный потолок. От притока свежего воз-духа пламя мгновенно усилилось и ворвалось в комна-ту. Так как в туалет, к воде, ход был только через кух-ню, то пожар тушить было нечем. Схватив документы, свою одежду, Хузеев выскочил на улицу и вызвал по сотовому пожарных.
Когда они приехали через десять минут, огонь уже охватил весь дом. Горела крыша – и пламя вырывалось в темное небо большими языками огня. Хузеев никак не мог понять, отчего загорелась кухня: вроде окурок в мусорное ведро не бросал, а проводка была в порядке.
На следующий день Хузеева вызвал к себе в кабинет начальник управления района – полковник Мударисов, с хитроватыми глазками и солидным брюшком. «Сочув-ствую, – сказал он проникновенно. – Но мы тебе обяза-тельно поможем. Уже на «самом верху» решили выде-лить вашей семье большую квартиру. Дадим матпо-мощь. Так что заживешь богаче прежнего. Ты же один из лучших оперативников!»
Хузеев расплылся в улыбке благодарности и почув-ствовал, что ради родного начальства, которое его так уважает и ценит, глотку перегрызет всем нарушителям, землю будет носом рыть, но раскроет любое преступ-ление. Придя  в свой отдел, решительный и возбужден-ный, Хузеев открыл сейф, где лежали картонные папки с нераскрытыми делами, кинул на стол перед Равилем и Фанисом, которые смотрели на него настороженно и тревожно, и заявил: «Ищите этих людей! Начальство дало неделю, чтоб раскрыть дела! Оно нам доверяет и мы его не подведем…Тащите кого–нибудь сюда подо-зрительного».
Через час Равиль с Фанисом привели в отделение того самого паренька, который некстати попался им на улице. «Что вы ко мне пристали? – испуганно и нервно твердил он. – Не воровал я никаких телефонов. И вооб-ще, я студент, учусь хорошо!» – «Бывает, что и акаде-мики воруют…» – съязвил Хузеев. «Вам это так не пройдет. Я жаловаться буду!» – бубнил паренек. Хузеев криво усмехнулся: «Жаловаться он будет… Кому? Лучше сознавайся, а то хуже будет, чем вчера». – «Я требую пригласить адвоката», – заявил паренек.
Его упорство и просьба вызвать адвоката, которых Хузеев ненавидел за то, что мешают раскрывать дела, капитана взбесили. Он заглянул под стол и достал бу-тылку из–под шампанского, которую специально при-нес вчера с улицы Равиль: горлышко у нее было гораздо больше, чем у бутылки коньяка, ну а утолщением на кончике походило на мужской член. Хузеев показал бу-тылку парню и с усмешкой заявил: «Посмотрим, как сейчас заговоришь». У паренька в глазах появился не-вероятный страх, он побледнел. «Что вы делаете? Бог вас накажет!» – пролепетал он. «А он разве есть? – рас-смеялся капитан, покачиваясь вальяжно на стуле. – Бог для тебя это я! А это два архангела…» – Хузеев кивнул на подчиненных и приказал: «Снимайте с него штаны».
Когда пареньку завернули назад руки и повалили на пол, начали стягивать штаны, парень заплакал. «На, подписывай чистосердечное признание…» – Хузеев протянул заранее написанный протокол, где парень признавался в трех нераскрытых преступлениях, и ав-торучку. «Хорошо, хорошо», – сказал парень – и под-писал. Хузеев удовлетворенно посмотрел на его под-пись, дал подписать «Подписку о невыезде» и хмыкнул: «Теперь можешь пару дней погулять, вещички собрать. И не вздумай кинуться бега – за это срок добавят».
Хузеев выдал парню пропуск на выход из отделения и, когда тот вышел, заявил весело подчиненным: «Ну вот – можем отпраздновать. В счет будущей премии».
Вечером Хузеев в изрядном подпитии, выпив с под-чиненными три бутылки коньяка, сел в машину – чер-ный джип «БМВ», который ему подарили наркодилле-ры, чтоб не мешал торговать в районе наркотиками, и поехал к жене, что пока жила у матери в селе за трид-цать километров от города. Было уже темно, над доро-гой висел туман, моросил дождь. Свет фар встречных автомобилей отражался от мокрого блестящего асфаль-та и слепил глаза. Хузеев гнал на огромной скорости. Неожиданно джип повело, вынесло на встречную поло-су дороги, где шла огромная фура, и влепило под нее так, что крыша джипа смялась. Хузеев, понимая, что случилось нечто страшное, из которого не выбраться живым, подумал угасающим сознанием: «Ведь было уже свыше предупреждение с пожаром, а я не понял…» 

ПОМОГИТЕ НА ЛЕЧЕНИЕ
По приезду в Москву Владимир, мужичок с проныр-ливыми глазками, пришел с сыном–подростком в гости к двоюродному брату Максиму, который давно жил в столице и работал режиссером документальных филь-мов на телевидении. Владимир с восторгом осмотрел большую пятикомнатную квартиру в высотном доме в новом районе, с красивыми картинами на стенах, с ита-льянской, из красного дерева мебелью в стиле барокко, обтянутую кожей, с коврами и завистливо сказал: «Хо-рошо устроился! Вот бы и мне такую квартирку!» – «Покупай, если деньги есть…» – ответил вальяжно Максим. «А сколько такая стоит?» – спросил Владимир. «Миллионов двенадцать…» – ответил брат горделиво. Подумав, что если он даже продаст свою трехкомнат-ную квартиру в Казани, то получит максимум миллиона четыре, Владимир грустно усмехнулся: «Если одол-жишь миллионов восемь, то я куплю». Брат рассмеялся: «Я не миллиардер…» – «Тогда подскажи, где их можно у вас в Москве заработать». – «Сложный вопрос… – ухмыльнулся брат. –  Если только чиновником устро-иться и взятки брать. Но кресла чиновников уже все за-няты».
Моложавая симпатичная жена брата приготовила ужин и пригласила гостей к столу на просторную кух-ню. Когда они уселись за дубовый круглый стол, рос-лый тринадцатилетний сын Владимира потянулся рукой за ложкой и, поморщившись, простонал. «Что с тобой?» – спросил Владимир. «На тренировке по плаванию руку растянул», – ответил он. Тут Владимир похвалился брату: «Мальчишка–то у меня кандидат в мастера спор-та по плаванию!» Лицо Максима стало таинственно–задумчивым, он посмотрел на Владимира изучающе и тихо произнес: «Есть у меня один канальчик, как зара-ботать». – «Много?» – оживился Владимир. «Миллио-нов пять могут дать, но тебе достанется только полови-на». Сложив в уме свои четыре за проданную квартиру с предложенными, Владимир подумал, что в сумме вполне может хватить на трехкомнатную квартиру на окраине Москвы за «мкадом». «А можно поподроб-нее…» – напрягся он.
Когда поужинали, брат повел Владимира в свой ка-бинет, уселся на кожаное кресло и, закинув ногу на но-гу, негромко сказал: «Сыну твоему доверять можно? Не проболтается?» – «В каком смысле?» – растерялся Вла-димир. «Он в этом деле должен быть задействован». Владимир поднял грозно кулак, показывая, что сыну будет, если тот ослушается отца. Брат еще раз внима-тельно и с прищуром посмотрел на Владимира и за-явил: «Я часто снимаю сюжеты про больных детей, ко-торым необходима дорогостоящая операция за грани-цей». Так как пауза затянулась, то Владимир, не пони-мая, на что брат намекает, нетерпеливо спросил: «Ну…» – «Так вот пусть твой сын заболеет». Владимир хмыкнул: «Да бог с тобой. Он здоров!» – «Пусть пона-рошку заболеет. Прикинется, одним словом. Дескать, рука отнялась. А телеканал, где я работаю, выделит ему деньги на лечение». Владимир замотал головой: «Ниче-го не понимаю». Брат снисходительно крякнул: «У нас на телеканале есть акция: «Помоги больному ребенку». На специальный счет добрые люди посылают деньги, а канал ими оплачивает операции больным детям в Гер-мании и Израиле». – «А почему на эти деньги нельзя оплатить операции в России? – вырвалось у Владимира недоуменно. – Может это гораздо дешевле будет?» Брат кивнул: «Наверное, гораздо дешевле. Да только выгоды никому нет». – «А кто выгоду получает?» – «Там много людей кормится. Тебе это знать ни к чему. Главное, что будешь иметь свою долю». – «А не рас-кроется афера?» – насторожился Владимир. «Метод проверенный. Некий человек, якобы крупный специа-лист из Германской клиники, приезжает сюда (можно и самим в Германию съездить), обследует твоего сына и ставит диагноз очень тяжелой болезни, из–за которой ребенок может навсегда остаться инвалидом. И выстав-ляет официальный счет за операцию, а телеканал ее оплачивает, хотя на самом деле никакой операции не будет». Владимир восторженно округлил глаза: «И что, так делается с каждым ребенком?» – «Если бы… Боль-шинство детей действительно страдают страшными за-болеваниями и им операции делаются. Но вот среди них можно «пролечить» несколько вполне здоровых». – «И как это будет происходить?» – Владимир начинал кое–что осознавать. «Твой сын начнет жаловаться друзьям, учителям, тренеру, что у него не работает рука. Из руки будут выпадать вещи: авторучка, портфель. Тут и ты с женой станете рассказывать о недуге сына соседям, зна-комым, показно страдать. Сходишь несколько раз с сы-ном в поликлинику. Наконец обращаешься на телеканал за помощью. Я приезжаю со съемочной группой – и мы снимаем плачущую мать, горюющего отца, твоего рас-терянного сына, который, если б не жуткая болезнь, мог стать олимпийским чемпионом. Его безвольно повис-шую руку. И дело закрутится. Ну а следующий телесю-жет уже будет о том, как твой сын вернулся из–за гра-ницы, как он счастлив, как счастливы вы, как благода-рите телеканал и всех добрых людей, деньги которых спасли вашего сына».
Максим глянул на часы и включил пультом большой плазменный телевизор: «Кстати, сейчас как раз покажут в конце программы мой сюжет об очередном больном ребенке…» И действительно, ведущая программы – ми-ловидная, моложавая и стильная женщина – комменти-ровала телесюжет о трехлетнем ребенке, у которого тело покрыто огромными синюшными опухолями – они торчали с боков, на плече, на коленях безобразными наростами. Ребенок походил на скомканную подушку и жалобно плакал, когда врачи касались опухолей. Он пытался ходить, но его валило на бок. Его мать с огромной надеждой смотрела в снимающую камеру – взгляд был такой умоляющий и призывающий, что не помочь сыну и не послать порядочному человеку на телеканал деньги было нельзя. «Я уже продала мате-ринский дом, дачу, чтоб оплачивать лечение, – тяжко вздыхала женщина. – У мужа зарплата маленькая. Что делать?» Сюжет был снят умело, жалостливо, без фальшивой слезливости.
Владимир печально покачал головой: «Не дай бог такое». Потом показали сюжет, как мальчишка лет де-сяти, у которого было жуткое искривление позвоночни-ка, теперь же он катается на велосипеде по лугу – счастливый, улыбающийся, так что каждому зрителю становится радостно за него…
Максим сказал, хваля горделиво свое мастерство: «Вот таким образом почти в каждой программе ново-стей мы отчитываемся перед пославшими деньги и про-сим выслать еще для следующей операции». – «А по-чему ты предложил подобное мне?» – спросил Влади-мир с нескрываемой благодарностью. «Тут случайного человека с улицы не возьмешь. Да и уверен, что ты не проболтаешься. Помнишь в детстве, когда в магазине стырили шоколадки и тебя поймали, ты меня не выдал! Впрочем, если у нас что–то и получится, то никто не должен знать, что я родственник». – «Конечно, конеч-но!» – закивал Владимир.
Сыну Владимир о своих планах не рассказал, но ко-гда приехали в родной город, то еще в вагоне насильно бинтом перевязал ему руку, согнув в локте. «Зачем? – Андрей вытаращил глаза. – У меня давно ничего не бо-лит!» – «Так  надо. А теперь будет болеть», – сердито сказал Владимир. «Но мне так неудобно ходить». – «Потерпишь», – заявил отец.
Когда Владимир шел с трамвая к подъезду своего дома, то старался встретиться глазами со знакомыми, здоровался со всеми: пусть увидят, что у сына рука пе-ревязана! Пожилая женщина с их этажа, которая быстро разносила сплетни, спросила на крылечке с удивлением: «Что это у твоего Андрея?» – «Какая–то болячка привя-залась – немеет рука», – заявил грустно Владимир. Ан-дрей в этот момент так сердито на него посмотрел, словно отец его выставил перед всеми в самом непри-глядном виде.
Дома сын сдернул повязку и с досадой кинул на пол. Встретившая в прихожей мать, увидев бинт, испуганно воскликнула: «Что с тобой, сынок, случилось?!» – «Ни-чего не случилось – вот он велел!» – фыркнул Андрей, от обиды даже не соизволив назвать Владимира папой. «Потом поговорим, – загадочно и настороженно сказал Владимир жене.
Когда она накормила прибывших из столицы ужи-ном, Владимир увел жену в спальню, прикрыл дверь и, поглядев в окошко, словно кто–то мог их подслушивать на пятом этаже с улицы, приглушенно сказал: «Братиш-ка мне идею подсказал, как пару миллионов получить». Владимир сделал паузу, чтоб вызвать у жены еще больший интерес. «Ну и как?» – спросила она нетерпе-ливо. «Надо прикинуться, что у нашего сына серьезное повреждение плечевого сустава, отмирает нерв на руке – и она перестала работать», – совсем тихо, почти на ухо, сказал Владимир. Жена побледнела и всполоши-лась: «Что, в самом деле, болит?» – «Я же сказал – при-кинуться… – пояснил муж. – Пусть все вокруг будут знать, что она отсыхает». – «Типун тебе на язык!» – воскликнула жена. Владимир всегда знал, что жена су-матошная, но не предполагал, что до такой степени. Уже начиная сердится, он сказал: «Ты выслушаешь ме-ня до конца или нет?» – «Слушаю, слушаю…» – кивну-ла она, успокаиваясь. «Так вот брат работает на телеви-дении и снимает сюжеты  про больных детей».
Владимир рассказал, о чем ему поведал брат. На лице жены отразились немало чувств – и брезгливость, и удивление, и недовольство, наконец она заявила: «Это же подло! Отнимать деньги у действительно нуждаю-щихся». – «Черт бы тебя побрал! – Владимир схватился руками за голову. – Если не мы, то найдут другого, то-же здорового. Это у них бизнес такой. Мне предложили по–родственному поучаствовать!» – «Да на них надо в прокуратуру пожаловаться!» – воскликнула жена. Вла-димир сплюнул с досады: «Ты совсем Москву не зна-ешь! Это хуже чем Содом и Гоморра – там все прода-ется и покупается. Слышала по телевизору, как сами столичные прокуроры нелегальные казино крышуют». Жена задумалась и жестко произнесла: «Я в этом участ-вовать не буду?» – «Почему? – воскликнул Владимир. – Ты же сама хотела переехать в Москву. Вот будет чем доплатить за новую квартиру!» – «А вдруг эта афера откроется? Мы ведь не актеры, чтоб правдоподобно врать, причем даже родственникам и друзьям. И делать это надо не день и не два, а полгода. Жить, опасаясь, что обман раскроется, таиться».
Про друзей и родственников Владимир действи-тельно не подумал: им лгать наверняка будет трудно… «И почему ты думаешь, что врачи нам поверят?» – до-бавила она. «Наоборот хорошо, что напишут, что не могут определить болезнь, а значит лечить ее надо за рубежом». Жена помрачнела и категорично заявила: «Нельзя бога гневить! Вдруг в самом деле у сына начнется какая–нибудь болезнь». Владимир презри-тельно сморщился: «Тебе не нужны два миллиона, да?! Посмотри, вся страна врет: министры, депутаты, поли-тики, лишь бы денег нахапать. А ты одна такая чест-ная!» – «Давай сына спросим, – предложила жена. – Ему, между прочим, лгать гораздо труднее будет, чем нам. Взрослый человек уже умеет лукавить, а он…». Владимир уверенно заявил: «Тоже научится! Вот пото-му–то мы с братом и решили привлечь моего сына, что он уже, в отличие от ребенка лет пяти, может симули-ровать болезнь».
Владимир пошел с женой в комнату к сыну. Тот си-дел за компьютером и очень сноровисто (аж уследить за пальцами невозможно) нажимал кнопочки клавиатуры, играя в игру–стрелялку. «Андрюха, нам с тобой пого-ворить надо», – сказал Владимир бодренько и заиски-вающе. «Слушаю», – сын не повернулся от экрана, про-должая играть. Владимир хотел дать ему подзатыльник за то, что не отнесся к разговору с отцом с должным вниманием, но сдержался, чтоб не обидеть раньше вре-мени.. «Дело важное. Так что отвлекись, – заявил он строго и, развернув сына на стуле к себе, ласково доба-вил: – Хочешь, я тебе скутер куплю? Или даже мото-цикл?» Андрюха мечтал о скутере, давно отца о нем просил, и сейчас воскликнул: «Конечно, хочу». Влади-мир деланно погрустнел: «Но для этого тебе надо забо-леть». Сын удивленно заморгал. Владимир его успоко-ил: «Понарошку. Прикинуться, дескать, рука не работа-ет, даже ложку с супом не может поднять». – «Не по-нял», – ответил сын. «А потом мы поедем в Москву – и там нам дадут большие деньги тебе на лечение». – «Кто же даст, если я не болею?» – «А это уж не твоя забота!» – фыркнул Владимир. Тут жена стала подробно объяс-нять Андрею, что сын и они, его родители, должны бу-дут делать, и говорила это с такими фальшивыми инто-нациями, что Владимир чуть не отказался от задуман-ного. Он ее сердито перебил: «Все очень просто: никто из друзей не должен знать, что ты прикидываешься». Сын помрачнел: «Даже любимая девчонка? – и отрица-тельно покачал головой: – Нет, такого не будет. Я не смогу прикидываться перед ней беспомощным инвали-дом». – «Так временно же – а потом ты ее на скутере прокатишь, и она сразу забудет о твоей былой немо-щи».
 Целый час Владимир уговаривал сына, обещал мно-го подарков, а тот сидел с насупленным лицом и глядел на отца исподлобья. Жена в процесс не вмешивалась, но на лице блуждала улыбка удовлетворения. Наконец Владимир нервно заорал: «Сволочи! Я для семьи ста-раюсь, а вы…» Дав сыну подзатыльник, он добавил напоследок: «Смотри, если мастером спорта через год не станешь. Я тебе сам руку оторву!»
Возбужденный, Владимир ушел смотреть телевизор, а там в очередной раз показывали сюжет о помощи де-тям–инвалидам. Благое дело!

РАЗНИЦА
К десяти часам утра на площадь перед зданием мэ-рии собираются люди: кто–то прихрамывает, у кого–то горб, кто–то идет, опираясь на трость. А если иной вы-глядит бодрячком, все равно имеет группу инвалидно-сти внешне неприметную. Это спортсмены–инвалиды из клуба «Камский турист» – уже несколько лет подряд они ездят на автобусах по городам страны, по памят-ным местам, общаются с себе подобными во время пу-тешествия – устраивают соревнования по шашкам, шахматам, армреслингу. Сегодня они отъезжают с бла-готворительной миссией на две недели собрать деньги в фонд на восстановление древнего города Булгары – они будут выступать с концертами художественной самоде-ятельности перед жителями городов, в которых оста-навливаются на ночевки, продавать свои картины, кни-ги, поделки, а деньги складывать в стеклянный ящик для вручения его мэру Бургар.
Пятидесятилетний художник Сергей приехал с ми-ловидной женой на своей машине, за рулем – у него большой багаж: картины, которые жертвует в фонд. Не-сколько дней он отбирал их, дописывал, стараясь, чтоб понравились потенциальным покупателям. Получив в тридцать лет травму в автомобильной катастрофе и не сумев более работать инженером на заводе, он стал пи-сать картины. Он начал с пейзажей родных мест, с портретов жены и дочки, а сейчас уже признанный ма-стер, были персональные выставки».
Жена Сергея достала из багажника инвалидную ко-ляску и помогла ему на нее сесть. С ним поздоровались окружающие, начали обсуждать поездку, в которой предстоит посетить пятнадцать районов республики. У всех одухотворенные счастливые лица, словно едут на праздник. Неожиданно глянув в сторону фонтана, что метров на пять в высоту бил струей невдалеке, Сергей увидел лежащего на краю мраморного ограждения мужчину и воскликнул озабоченно: «Может ему плохо? Надо подойти помочь…» Его моложавый товарищ Игорь, опираясь на трость, направляется к лежащему, трогает за плечо… Тот вдруг замахивается рукой и громко матерится. Обескураженный Игорь возвращает-ся и грустно говорит: «Это пьяный…». Всем неприятно – люди молчат. Наконец Сергей предлагает: «Хоть бы полиция убрала его с главной площади города, от мэ-рии. Надо её позвать». «А она тут была…Но кому хо-чется мараться от лежащего в луже мочи, вонью ды-шать?!» – говорит мужчина, который пришел на пло-щадь уже давненько. Сергей кивает на большие окошки мэрии: «Неужели вид этого бомжа не коробит чиновни-ков? Оттуда ведь хорошо видно всю площадь». Все молча вздыхают.
Минут через десять из мэрии на высокое крыльцо выходит несколько чиновников в нарядных костюмах во главе крупной симпатичной женщины – заместителя мэра по культуре и здравоохранению. Инвалиды вы-страиваются в шеренгу. Предстоит торжественный мо-мент. Женщина хорошо поставленным громким голо-сом говорит: «Сегодня вы отправляетесь на доброе де-ло! Мы поражаемся силой вашего духа и желаем успе-хов в нелегком пути…» И еще добавляет много хоро-ших слов. И действительно, этим людям есть чем гор-диться – они живут активной жизнью, с пользой, не-смотря на увечья и болезни.
С высокого крыльца важной чиновнице хорошо вид-но пьяного мужика, но она делает вид, что его не заме-чает. Может, и правильно – ведь он ничтожество по сравнению с теми, кто отправляется сегодня в дальнюю дорогу делать добрые дела и чувствовать себя нужным. 

 ПИСАТЕЛЬНИЦА ПОНЕВОЛЕ
Земфира вошла в квартиру, оперлась устало спиной на косяк двери. Болели руки, ноги, да и все тело ныло после напряженной работы по отделке коттеджа богато-го банкира, где работала штукатуром. Лишнего движе-ния не хотелось делать. Даже язык не поворачивался что–либо сказать мужу, который лежал на диване перед телевизором и курил, стряхивая пепел в цветочную вазу на тумбочке. Увидев жену, он повернулся на бок и не-довольно спросил: «Где так долго болтаешься? Я же есть хочу». – «В холодильнике суп вчерашний оставал-ся», – ответила она тихо. «Я его уже утром съел», – хмыкнул он. «Сам приготовил бы что–нибудь». – «Я что, баба!» – воскликнул он сердито. «Но ты же пока не работаешь», – сказала Земфира, ибо муж действительно уже три месяца после того как фирма, где работал, обанкротилась, постоянно находился дома. «Я же хожу, ищу работу!» – еще больше оскорбился он. «Как? На диване?» – хотела съязвить она, зная, что он до полудня спит, а потом смотрит телевизор и читает газеты, но смолчала, боясь обидеть – это был мужчина, который взял ее с ребенком после долгих лет одиночества, и Земфира его берегла, баловала, чтоб не ушел. Когда–то она увела его из семьи, и он, если начинала упрекать, капризничал и пугал, что вернется к бывшей жене, а оставаться снова одной ей не хотелось. «Я хожу по фирмам, звоню по объявлениям…» – продолжал воз-мущаться муж. «Можно подсобным рабочим пойти на стройку коттеджей, а то там одни гастарбайтеры рабо-тают. Едут за тысячи километров из Азии, оставляя се-мьи, чтоб заработать, а наши мужики…» – вздохнула грустно она. «Я что, должен бетон таскать и кирпичи – пупок надрывать?! – возмутился муж. – У меня все–таки техникумовское образование». Земфира хотела сказать, что для всех желающих мест начальничков не хватит, но промолчала. Она прошла на кухню и стала готовить мужу суп…
Вскоре вошел в квартиру сын – крупный вяловатый парень восемнадцати лет, который не сумел после шко-лы поступить даже в строительный техникум. Он с хит-роватой улыбкой посмотрел на мать в кухонный проем и сказал: «Денег дай». – «Зачем?» – спросила устало она.  «У знакомой день рождения – надо подарок ку-пить». – «Мог бы сам заработать – вон какой лоб, – су-хо сказала Земфира. – Я тебя сколько раз звала на стройку подсобным  рабочим». – «Мам, дай перед ар-мией жизнью насладиться. Вот вернусь со службы и наработаюсь». – «А что, служба – это тюрьма, что ли? Сейчас там и кормят хорошо и одевают». – «Ну, мам, меня друзья на улице ждут», – сын нетерпеливо потоп-тался. «Когда придешь?» – «Не знаю…Часов в двена-дцать!» – «Почему так поздно?» – «Все так гуляют – не пойду же я домой раньше остальных». Земфира достала из сумочки кошелек и дала сыну тысячу рублей. Он по-морщился, показывая, что этого мало, но клянчить больше не стал и быстро вышел за дверь.
Когда муж поел и снова улегся на диван смотреть телевизор, а потом громко захрапел, Земфира села на кухне около стола, оперлась лбом на руку, закрыла гла-за и заплакала, тихо, словно заскулила. Жизнь показа-лась бессмысленной. Разве о такой она мечтала в юно-сти? Начитавшись замечательных книжек татарского писателя Абсалямова, (книга «Белые цветы» про жен-щину–врача была ее любимой), она верила, что тоже станет врачом – известной, богатой, уважаемой, будет делать добрые дела – избавлять людей от тяжких стра-даний и недугов. Мечталось, что все сельчане с ней бу-дут почтительно здороваться, что родит троих детей – девочку и двух мальчиков, девочка пойдет по ее сто-пам, будет врачом гинекологом, один из мальчиков ста-нет офицером, а другой ученым, преподавателем в ВУ-Зе. Жить она будет не в двухкомнатной старой кварти-ре, как сейчас, а в собственном загородном доме с большим садом. Представительный муж хирург станет возить ее на красивом автомобиле в больницу, по доро-ге они будут рассуждать о новых методах лечения, а по вечерам посещать театр…Вот только жизнь Земфиры в семнадцать лет круто изменилась – поступив в медучи-лище, на первом курсе она влюбилась на практике в мо-лодого врача, забеременела, надеясь, что на ней женит-ся, а он не захотел. С ребенком она уехала в родную деревню, но жизнь там была тяжелая – мать постоянно укоряла, за то что «принесла в подоле». Чтоб получить квартиру в городе, Земфира устроилась в строительную организацию. И вот уже почти двадцать лет работает на стройке и нет никаких надежд, что что–то изменится в ее жизни к лучшему…
Слыша громкий и словно угрожающий храп мужа, Земфира обвела взглядом тесную шестиметровую кух-ню со старой обшарпанной мебелью, посмотрела на кран мойки, из которого вторую неделю капает вода, а муж не желает сменить сифон или поставить в нем про-кладку, и, чтоб не разрыдаться, сжала крепко зубы. Сдавило сердце – показалось, оно сейчас лопнет как пузырь, наполненный желаниями и чувствами, и разле-тится на мелкие кусочки прямо через горло. Еще секун-да – и…
Надо было что–то срочно делать. Земфира схватила общую тетрадь, в которую записывала хозяйственные расходы, чтоб экономить деньги, простой карандаш и быстро стала писать. Ей не надо было думать над фра-зой, строить сюжетные ходы – все потекло фонтаном. Её чувства, мечтания, неутоленные желания, что жили и копились с самой юности, ложились на бумагу. Героиня ее повести или романа (об этом Земфира даже не заду-мывалась, да и не знала отличия в них, ибо в школе училась не очень–то хорошо), оставшись одна с ребен-ком, стала добиваться желанного – она восстановилась в мед училище, сняла в городе квартиру и, чтоб опла-чивать ее, работала вечерами нянечкой в больнице. Мужчина–врач, который бросил ее одну, работал в той же больнице – он женился на другой, но жизнь не сло-жилась, детей у той женщины не было, и он запил. Он приходил к героине и просил прощения, но она ему от-казывала – была очень гордая и не могла простить пре-дательства. Однажды он допился до такой степени, что чуть не умер – она оказалась рядом и откачала его. То-гда она поняла, что все еще любит его. Наконец он раз-велся с женой, которая ему стала изменять, и женился на героине. Она поступила в медицинский институт…
Земфира уже писала несколько часов, не замечая времени. Страницы общей тетради быстро заполнялись мелким почерком. Казалось, карандаш скользит по бу-маге, словно его держит не рука, а какой–то автомат. Рука обычного человека, наверное, не выдержала бы такого напряжения, но у Земфиры она была привычная, способная целыми днями махать кистью или мастерком и затиркой – сильная, неутомимая. Грифель карандаша быстро стачивался и часто приходилось заострять его кухонным ножом и опять писать…Вскоре карандаш из длинного стал коротеньким и уже еле держался в паль-цах.
Вдруг раздался телефонный звонок. Земфира верну-лась в реальный мир и схватила трубку. «Вы, Земфира Абрашидовна?» – спросил тревожно девичий голос. «Да», – ответила она. «У нас на дне рождения случи-лась драка и вашего сына забрали в милицию». Изве-стие почти не взволновало Земфиру, словно это был вовсе не сын – ведь сын героини, а значит – Земфиры в это время учился в военном училище и никоим образом не мог быть на дне рождения с какой–то девицей, тем более не мог подраться, ибо мальчик был очень поло-жительный, не пил и не курил. «Спасибо, что предупре-дили», – сказала Земфира автоматически и положила трубку, а ведь еще день назад кинулась бы среди ночи вызволять сына и сидела бы на пороге отделения мили-ции, пока бы его не выпустили.
В проеме двери по пути в туалет появился муж Зем-фиры, небритый, угрюмый, в черных сатиновых трусах, но сейчас он показался чужим человеком, непонятно что делающим в квартире, ибо муж ее героини ходил в чистой белой пижаме, брился на ночь, пах одеколоном и никогда не матерился. Муж почесал пятерней отвис-лое пузо и хмуро спросил: «Что–за х… звонил среди ночи?» – «Ошибся…» – коротко ответила Земфира, чтоб не выслушивать упреки и не отвлекаться, и про-должила писать, погрузившись вновь в другой – чистый и добрый мир.
***
Через два месяца, когда были исписаны три общих тетради, она взяла в банке кредит и отнесла рукописи в издательство. Почему–то была уверена, что это будет нужно современным женщинам, жизнь которых отнюдь не сахар. В издательстве ее записи отредактировали, назвали их повестью и напечатали в пятистах экземпля-ров. Удивительно, но книгу раскупили в течение неде-ли. Земфире стали приходить десятки писем, где жен-щины ее возраста выражали благодарность и говорили, что плакали над историей героини. Многие из них писа-ли, что воспрянули духом, наполнились оптимизмом, поверили в себя и свою судьбу…
На творческий вечер Земфиры собрались две сотни человек и, узнав, что она не профессиональный писа-тель, никогда этому не училась, а маляр–штукатур, очень удивились. Многие спрашивали: «Что вас подвиг-ло, женщину уже немолодую и малограмотную, напи-сать эту книгу?!» Что она им могла ответить?
Мечта заставила! 
               
РОДИНА-МАТЬ
Подруги ей говорили, что дело бесполезное и небез-опасное – политикой-то заниматься! В ее ли это воз-расте делать – ведь восемьдесят два стукнуло! В такие годы на печи сидеть, в церковь ходить, да богу молить-ся, чтоб в рай принял без проволочек. И вообще, де-скать, чего тебе еще не хватает – народная артистка СССР, с таким званием лежать вскорости на лучшем кладбище Москвы, на Новодевичьем, а пока пользуйся заслуженной славой, на творческие вечера ходи, ме-дальки от власти к очередным юбилеям на грудь полу-чай.
Галина Андреевна сердито отмахивалась и заявляла громко и зычно, что было удивительно для почтенного возраста: «Сами сидите на печи, а я жизнь в стране хочу лучше сделать!» Не считала она себя старухой, не счи-тала. Была еще крепкой: высокой, дородной, широко-костной, со строгим взглядом ясных глаз – истинно русской женщиной крестьянского трудового племени. Недаром ее сняли недавно в телевизионном клипе, где она в оранжевой робе со здоровенным молотком на же-лезнодорожных путях забивает стальные костыли в де-ревянные шпалы; клип назывался: «Ничего, Россия вы-дюжит!» То есть, вытащат ее терпеливые русские жен-щины на могучих плечах из всех мировых кризисов. Она же режиссеру предлагала назвать клип «Где вы, русские мужики?» Часто она выступала на телевизион-ных шоу, где с тревогой заявляла, что в стране корруп-ция, произвол властей. Говорила это без тоски и обре-ченности, а с такими оптимизмом и уверенностью, что присутствующие сразу воодушевлялись, а важным му-жикам депутатам в студии становилось неловко от ее укоряющего взгляда.
Когда позвонил Председатель совета Федерации Воронов Иван Петрович, который создал оппозицион-ную партию и пригласил актрису в нее вступить, она недолго сомневалась. Видела, человек он порядочный – не пьяница, не холуй, аргументировано выступает в га-зетах со справедливой критикой власти, с искренней болью за судьбу страны – и, что особо нравилось, пен-сионеров поддерживает, которые богатства родины со-здали великим трудом, а живут хуже всех. Это она ощутила на себе – и пусть ей были небольшие добавки за высокое артистическое звание, да и власти Москвы пенсионерам доплачивали, но она знала, как многочис-ленная родня в провинции с трудом находит деньги, чтоб заплатить за квартиру.
Председатель партии прислал машину, которая при-везла актрису в скромный офис. Воронов не только встретил Галину Андреевну на пороге с букетом жел-тых роз, но и галантно ее крупную морщинистую руку не побрезговал поцеловать; извинился, что не смог лич-но к ней приехать, ибо занят – много встреч и деловых звонков. У него и сейчас в приемной сидели несколько солидных мужчин.
Воронов предложил актрисе шампанского, но Гали-на Андреевна усмехнулась: «А покрепче нет?» Он по-спешно и, словно винясь, достал из шкафа бутылку до-рогого армянского коньяка и налил в небольшие хру-стальные рюмочки, сказал: «За великую актрису земли русской!» И хотя она себя таковой не считала, но было приятно это слышать. Так уж получилось, что она в ос-новном играла в театре – а театральные актрисы не столь известны народу, как киношные – бывает какая-нибудь пронырливая фифочка «ляжет» под режиссера и сыграет удачную роль в комедийном фильме, а про нее уже твердят восторженно с охами и ахами: ах, как та-лантлива…Галине Андреевне бог не дал смазливого ли-чика и точеной фигурки, как некоторым, но она не стра-дала от этого, а делала ежедневную работу в добротных и актуальных в вороватое время пьесах Островского ярко и качественно. Правда, пару раз в молодости ки-ношные режиссеры намеками ей «на постель», но она «послала их на три буквы» – они отстали и приглашали только, если был нужен ее народный типаж. А с чего она с ними должна спать? У нее муж любимый был, профессор биологии, и пусть старше ее на двадцать лет, но она, как раньше говорили: «Была по гроб ему вер-на!»
«Вы мне статью напоминаете женщину с известного военного плаката «Родина мать зовет!» Будто с вас ее рисовали!» – сказал уважительно и восхищенно Воро-нов. Галина Андреевна скромно пожала плечами, хотя подобное не раз слышала от режиссера театра, где про-служила сорок лет – недаром он и роли такие давал – сильных, волевых женщин: такая, по точному выраже-нию поэта Некрасова, и «коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет».
Молчаливая и строгая секретарша средних лет (не какая-нибудь смазливая девица с ногами от ушей) при-несла на закуску бутерброды с красной и черной икрой. Откусив один, Галина Андреевна задумчиво сказала: «Дорогая икорка-то сейчас, а ведь когда-то ее бочками на развес в магазинах продавали! Я помню те времена. В театральных буфетах бутерброды с нею копейки сто-или, а теперь, наверное, полпенсии надо отдать…» Во-ронов кивнул: «Вот мы с вами и должны сделать, чтоб в стране жили достойно трудящиеся люди, а не только кучка вороватых чиновников и олигархов!» Галина Ан-дреевна с критическим прищуром и без обиняков спро-сила: «Что же вы это не сделали, будучи на высокой должности, третьим человеком в стране после прези-дента и премьер-министра?» Председатель смутился – это Галине Андреевне понравилось, прибавило симпа-тий к собеседнику. Крякнув, Воронов печально сказал: «Должность во многом была номинальной – скажем так, свадебный генерал. У нас в стране все тендем решает и их друзья олигархи с «Газпромом» и другими якобы государственными монополиями…» – «Почему – были-то?» – удивилась Галина Андреевна. Воронов сосредо-точенно прищурился: «Потому, что завтра меня снимут с должности! Власти и ее послушной карманной партии не нравится, что их жестко критикую по телевидению и в газетах. Уже полгода особо ретивые кричат: «Ату его, ату…» – «Мне и самой, честно говоря, было удивитель-но, как вы среди этого гадюшника существовали – ведь в Верхней палате или холуи отставные собрались, чтоб до гробовой доски безбедно и спокойно дожить, или олигархи, чтоб скрыть награбленное за депутатской неприкосновенностью», – заявила смело Галина Андре-евна. «Совершенно верно…» – рассмеялся Воронов легко и беззлобно, словно вместе с должностью скиды-вал с шеи тяжелое ярмо. Галина Андреевна поощрила его улыбкой: ведь если человек, взобравшись на власт-ные высоты, не боится больно упасть и шею свернуть, значит действительно порядочный, не карьерист. Дру-гой бы на его месте задницу правителям лизал и жил бы легко, при власти и почете.
Воронов посерьезнел: «У меня к вам предложение – стать «лицом» нашей партии!» – «С моим-то старым морщинистым лицом?» – Галина Андреевна расхохота-лась. «Вам люди доверяют, у вас огромный авторитет в стране», – Председатель партии весело погрозил паль-чиком и добавил: «Ну не светскую же львицу Ксюшу Собчак приглашать?» – «Да уж, папаню она сильно опо-зорила своими выходками. Хотя, может, и папаня такой был, но только умело мимикрировал под святошу-либерала?» – Галина Андреевна развела растерянно ру-ками. Вопрос Воронов оставил без ответа, хотя, будучи родом из Петербурга, неплохо знал папашу Собчак от-нюдь не с лучшей стороны – но о покойниках плохо не говорят… «В чем суть-то?» – Галина Андреевна строго поджала губы. «Скоро начинается предвыборная ком-пания в Госдуму! Вы будете с экранов телевизоров го-ворить народу правду и просить, чтоб голосовали за нашу партию!» – «А говорить-то можно свое или вы напишите на бумажке?» – насторожилась Галина Ан-дреевна. «А как хотите – я давно слежу за вашими вы-ступлениями и вижу, что говорить умеете так, что дрожь прошибает!» – «Ну так наболело же…» – «И еще. Мы организуем вам творческие вечера в крупных городах страны, чтоб с народом пообщались, честно сказали людям о положении в стране… Впрочем, – Во-ронов осекся. – Может, вам это сложно – далеко ездить-то?» – «Да ты что, милок! – воскликнула Галина Андре-евна, обращаясь на «ты», как почти к родному сыну. – Да ради такого дела хоть на край света поеду», – и чуть не прослезилась. Она впервые за последние десять лет, как перестала работать в театре и сниматься в фильмах, почувствовала свою нужность людям и ее силы сразу умножились. «Когда ехать-то? Да хоть завтра поеду…» – «Вот за это огромное спасибо!» – Воронов по-мужски крепко пожал ей руку и налил еще коньяк в рюмки: «За наше общее и праведное дело!»
***
Через три недели Галина Андреевна в сопровожде-нии миловидной и заботливой женщины врача, которая должна следить за самочувствием пожилой знаменитой актрисы, а также молодого и крепкого, похожего суро-востью и комплекцией на охранника, мужчины, который нес багаж актрисы, прилетела в крупный уральский го-род.
Они остановились в гостинце, чтоб отдохнуть с до-роги. Пообщавшись с представителями областного от-деления партии, молодой сопровождающий вошел в номер Галины Андреевны, что отдыхала на диване, по-пивая крепкий чай, и радостно сказал: «Зал в ДК Куль-туры будет полон – продали тысячу билетов». – «Это хорошо, это мне нравится…» – бодренько ответила ак-триса.
А в это время Председатель городского отделения «Единой России», взмыленный, прибежал к мэру в ка-бинет и нажаловался, что идет дискредитация «партии власти», что приехала знаменитая актриса и если вы-ступит перед огромной аудиторией, то рейтинг его пар-тии упадет. Он хотел намекнуть мэру, что будет сейчас звонить и жаловаться в Москву за нерасторопность местных властей, но… Мэр мгновенно понял опасность выступления актрисы не столько для партии (нужный процент для победы на избирательных участках ей все-гда «нарисуют»), сколько для себя, ибо состоял в «Еди-ной России» и благодаря этому стал мэром, у которого в руках деньги и власть, а значит сладкая жизнь семье, родственникам и друзьям… Но самому было опасно участвовать в грубых действиях – еще неизвестно, во что это выльется? - да и субординация не позволяла лично распекать такую мелкую сошку, как директорша ДК. Мэр поручил разобраться в ситуации своему заму...
За считанные минуты огромное здание мэрии при-шло в движение, тревожно забегали на высоких каблу-ках по широким коридорам представительные дамы с озабоченными лицами, по-боевому кратко отдавались поручения – было впечатление, что коварный и опасный враг пробрался незаметно в город и будет штурмовать здание мэрии – оплот демократии и либерализма. По-хожий на бульдога своей хваткой и внешностью, заме-ститель мэра звонил директорше ДК культуры и, не сдерживая крик, чеканил слова: «Вы что охренели – по-чему дали зал для выступления актрисе Волковой?» Дородная миловидная дама пятидесяти лет из бывших комсомольских деятелей, успевшая поработать ин-структором горкома компартии, пока ее не запретил демократ Ельцин, пролепетала: «Так ведь это же народ-ная артистка СССР». – «Мне насрать, кто она такая! – завопил зам мэра, чтоб услышали подчиненные, как он радеет на своей должности. – Закрыть двери и не пус-кать!» – «Но ведь зал оплачен, все билеты проданы – придет тысяча человек». – «Да пусть хоть десять тысяч припрется… а деньги им вернешь». – «А что, раньше это нельзя было предвидеть – сразу не давать ей вы-ступление?» – попробовала отвести гнев начальства ди-ректорша. Зам мэра мысленно согласился, что, конечно, это большое упущение отделения «партии власти», од-нако прорычал: «Поговори у меня еще! В общем, вы-кручивайся, как сумеешь, а то завтра придешь с заявле-нием об увольнении».
Посидев минуту в оцепенении, с багровыми пятнами на вытянутом от ужаса лице, директорша вызвала вах-теров и электрика и приказала: «Срочно закрыть двери и выключить во всем здании свет». Старушка–вахтер удивилась: «У нас же в ДК кафе работает, а там люди обедают, да и выставка-продажа картин местных ху-дожников в фойе открыта». – «Пусть все сворачивают-ся, – приказала жестко директорша. – Объявите, что во Дворце культуры пожароопасная ситуация!» – «Я от-ключу, – хмыкнул равнодушно электрик. – Но ведь в кафе холодильники с продуктами – владельцы потом мне счет выставят за испорченное мясо». Директорша на мгновение призадумалась об убытках, ибо реальной владелицей кафе была она, а распоряжались подставные лица, ее племянники. «Проведите в кафе тайный про-вод…» – фыркнула она. «Попробую», – электрик хмык-нул, не понимая, отчего такой переполох. Вскоре, когда выставку свернули, а посетителей кафе заставили быст-ренько доесть еду и выпроводили на улицу, он вырубил рубильник.
Тем временем машина с актрисой и две машины со-провождения подъехали к входу ДК, прямо к мрамор-ным ступенькам главного крыльца, куда выскочила фальшиво-радушная директорша ДК и затараторила: «Мы так рады, что вы посетили наш город! Мы вас так любим, но, к огромному сожалению, случилась непред-виденная ситуация – у нас в ДК пожароопасная ситуа-ция, отключен свет. Придется встречу перенести». – «И давно это у вас?» – спросила Галина Андреевна, огля-дывая директоршу суровым взглядом. «Да вот уж как с час!» – «А что до сих пор не наладили? – ехидно сказал московский сопровождающий. – Вызовите электриков энергосетей!» – «А мы вызвали…» – «И что?» – «Едут». – «Что-то долго? Да за такое головопятство мы в суд подадим – оплатите наши расходы и моральный ущерб! К вам приехала знаменитая актриса, а вы…» – «Мы де-лаем все что можно…» – бормотала директриса, то краснея, то бледнея. «Может, вы, старуху, в тепло пу-стите? Не стоять же мне на улице», –  возмутилась Га-лина Андреевна и решительно направилась к дверям, подгоняемая холодным пронизывающим ветром, кото-рый срывал желтую листву с ближайших березок и кру-тил ее вихрями по брусчатке площади перед ДК.
Одна дверь оказалась открытой, и толпа сопровож-дающих, среди которых присутствовал бывший заме-ститель директорши ДК, а теперь член правления реги-онального отделения партии и известный в городе адво-кат, оттеснив директрису, вошла в фойе. «Нельзя, нель-зя. Вдруг что-нибудь вспыхнет», – бормотала дирек-торша, раздвинув широко руки и пытаясь закрыть про-ход пышным телом. «А мы сейчас узнаем, вызвали ли электриков?» – сказал громко адвокат и позвонил по сотовому в энергосети города – а вскоре воскликнул: «Они впервые слышат о неполадках в ДК и сейчас при-едут – так что у меня сомнения по поводу электриче-ства…Ну-ка, где здесь электрик?» С дальнего кресла в фойе поднялся простенький светленький мужичок лет шестидесяти: «Здесь я?» – «Вы не могли бы объяснить, что происходит? Что за авария?» – «Да вроде аварии нет, – сказал мужичок. – Мне приказали – я и отключил рубильник». Густо покрасневшая директорша замахала ему руками, намекая, чтоб электрик замолчал и вообще скрылся. Но мужик хоть и был далек от политики, но понял, что происходит нечто похабное. Он был безмер-но рад видеть давно любимую актрису и даже знакомых и родственников пригласил сегодня на встречу с ней. «Так ты можешь включить свет, уважаемый?» – с улыб-кой обратилась к нему Галина Андреевна. Электрик кивнул в желании угодить: «Какие проблемы?!» Дирек-торша заорала, аж брызгая слюной: «Я тебе включу, за-раза – я тебя увольняю. Сейчас же, сию минуту!» Му-жичок–электрик опешил. «Что вы себе позволяете, ми-лая Лидия Петровна? – заявил адвокат. – Он по закону имеет право отработать еще целый месяц, а за произвол я на вас в суд подам и выиграю обязательно – из соб-ственного кармана ему штраф платить будете…» – «Он же пьяный…» – воскликнула она, смутившись оконча-тельно: перечить бывшему сотруднику и тайному лю-бовнику, к которому до сих пор испытывала симпатию, не хотелось, да и знал он про ее делишки с финансовы-ми приписками кое-что и мог этим шантажировать. «Какой же я пьяный? – обиделся электрик. – Вызывайте любую экспертизу, если сомневаетесь».
Тем временем в фойе большими группами входили зрители и с почтением здоровались с любимой актри-сой, говорили комплименты, ласковые слова, дарили букеты, просили автографы... Директорша, чуть не пла-ча, кинулась в свой кабинет, откуда позвонила замести-телю мэра: «Я сделала все, что могла, я вырубила свет в ДК, я объявила пожарную тревогу, я закрыла двери, а они прорвались…их уже сотни. Может, наряд милиции вызвать, чтоб их выгнали?» Подумав, что милиция – это перебор, это, может быть, большой скандал и даже про-литая кровь, заместитель мэра выругался: «Раньше надо было соображать, дура, а самой сбежать через черный ход!» Ему уже сообщили работники ФСБ, пришедшие на мероприятие в штатском, что в реальности происхо-дит, и что агрессивную, собравшуюся со всего города толпу, где присутствовало немало уважаемых людей, ветеранов войны, деятелей искусства, остановить будет сложно. Он с досадой сказал: «Мы тебе пожарную ма-шину на подмогу выслали… Ну и ближайшие к ДК остановки общественного транспорта перекрыли, чтоб трамваи и автобусы там не останавливались. Борись до конца!» 
И хотя общественный транспорт под возмущенные возгласы уставших пассажиров, которые ехали с рабо-ты, с заводов и фабрик, домой, торопились к близким и детям, на ужин, проносился мимо остановок, люди до-бирались к ДК на такси, на частных Газелях-маршрутках и заполняли сумрачное фойе.
Приехавший пожарный расчет с недоумением при-нюхивался (не пахнет ли где дымом), но свет включить по указанию начальника депо не разрешил. Однако тол-па уже заполнила темный зрительный зал, кто-то азарт-но крикнул: «Так можно же с фонариками!» Человек полста молодых крепких ребят кинулось из ДК к бли-жайшим магазинам электротоваров, что очень обрадо-вало продавцов, сделавших за десять минут трехднев-ную выручку на фонариках.
Вскоре сцена и зал осветились сотнями ярких лучей и выделили из темноты монументальную фигуру актри-сы Волковой, что глядела по-матерински тревожно, словно на сыновей в страшную годину войны. Она громко, чтоб услышали даже на последних рядах зала ее твердый проникновенный голос, воскликнула: «Ви-дите, что происходит! Нас власть за людей не считает! Она нагло уверена, что и этот замечательный ДК, и электричество в нем, принадлежат ей! Что страну не вы обустроили своими руками, защитили в войне ваши от-цы и деды, а власть получила в вечное пользование за свое позорное холуйство! И мне хочется спросить: до-коле она будет так нас унижать?!»
Вскинув вперед сильную руку, как на известном плакате Великой Отечественной войны, Галина Андре-евна крикнула: «Растоптанная, оболганная и ограблен-ная Родина-мать зовет подняться на борьбу с узурпато-рами сыновей и дочерей!» И в зале раздалось могучее, как перед штыковой атакой, многоголосое «УРА!»               
               
      ПРИШЛАЯ НЕЧИСТЬ
Поехал Ваня в лес за грибами, далеко в самую ча-щобу, а мотоцикл у него там сломался. Мотор заглох, не заводится. Попробовал Ваня тащить мотоцикл, а он очень тяжелый, с коляской, куда грибы складывал. Да и тащить надо между пней, через овраги и ручьи. Устал Ваня, выдохся. Понял, если не бросит мотоцикл, то ни-когда из леса не выйдет – умрет от голода и холода. Оставил Ваня мотоцикл под дубом, ветками еловыми закидал, чтоб кто-нибудь случайно не нашел – и пошел налегке. Час шел, два, три, а выйти из леса, на удивле-ние, не может. Взобрался он на высокую сосну, посмот-рел кругом. А там, куда взгляд не кинь, всюду лес – не видать ни дороги, ни селения. Испугался Ваня, затрепы-халась сердечко тревожно: «Неужели заблудился?» Слез Ваня с сосны и пошел строго на юг – откуда сол-нышко светило. Шел долго. Солнце село за верхушки деревьев, темнеть начало. Невдалеке звери завыли. По-ка не поздно, соорудил Ваня на ветках раскидистого дерева настил из пихтовых лап, улегся на них, чтоб темное время переждать…
Вдруг среди ночи он просыпается в страхе. Прямо в лицо, среди веток, глядит огромная багровая луна, а вдали за деревьями слышны разговоры и оттуда идет какое-то свечение. Обрадовался Ваня: «Это, наверное, охотники или лесорубы у костра сидят? Они дорогу к селу точно знают». Пошагал он к ним – и вдруг увидел средь кустов полянку, где вокруг большого костра си-дели странные страшные существа. «Разбойники, что ли? Или бандиты из тюрьмы сбежали?» – подумал Ваня, не сумев в сумраке разглядеть существ, и настороженно замер. А вскоре понял, что это лесная нечисть – Змей Горыныч с тремя огнедышащими головами и зеленой бугристой кожей, Кощей Бессмертный - худой и лысый, голозадые кикиморы с длинными волосами, Баба Яга, лохматая и длинноносая, рогатый и рыжий Леший…
Слышит Ваня, как Кощей скрипучим голосом гово-рит: «А теперь обсудим главный вопрос, ради которого собрались». «Да, да… – поддакнул стереозвуком сразу из трех голов Змей Горыныч. – Пора в люди подаваться. Тяжко стало в лесу жить, голодно, зверей мало. Кем и чем питаться? Да и в небо страшно взлететь – того и гляди, военной ракетой собьют как неопознанный объ-ект. Или сам с самолетом столкнешься. А раньше толь-ко я да птицы летали. – Змей тяжко вздохнул. – Да и устал я крыльями махать, уж не молодой. А когда в лю-ди выбьюсь, буду на комфортабельном авиалайнере по-сиживать». Баба Яга пошамкала пухлыми губами и ка-призно заявила: «Да уж, комфорта нам не хватает. Жи-ву, понимаешь, в тесной и шаткой избушке. На трех квадратных метрах. По санитарным нормам среди лю-дей аж восемнадцать квадратов положено. Опять же, печь надо постоянно топить, дрова заготовлять, а люди давно газом пользуются, борщ на плите готовят». Тут затараторили кикиморы: «В лесу ни одного порядочно-го жениха нет!»; «Кроме медведя косолапого, который приласкает так, что ребра болят»; «Никто даже колечка золотого не подарит, ни сережек с камушками. И вооб-ще, ни бутиков с заграничными нарядами! Ни дискотек с музыкой и танцами!»; «А будем жить среди людей – в Турцию на море станем ездить, купаться в чистой во-дичке, а не в болоте!». «А мне надоело по полям да ле-сам пешком ходить, ноги мозолить, – заявил Леший, почесывая длинной рукой стертую красную пятку. – Хочу на джипе разъезжать!» Кощей хвастливо расхохо-тался: «Я за долгую жизнь много золота накопил, а де-вать его некуда, лежит мертвым грузом в пещере. А среди людей жить буду, яхту куплю, личный самолет, массажисту молоденькую найму, а то что-то поясница болит. Виагру буду употреблять!» Тут все враз загово-рили: «К людям, к людям, к людям – всей родне скажем, что там жить легче. Но главное, чтоб люди об этом не узнали, а то прогонят, побьют…»
Вдруг Баба Яга принюхалась к ветерку, подняла костлявую руку, чтоб все примолкли, и злобно прошеп-тала: «Чувствую, человечьим духом пахнет!». «Где? Где? Где?» – воскликнули три головы Змея Горыныча и стали вращаться как перископ на подводной лодке во все стороны. Кощей повел холодным гипнотизирующим взглядом по ближайшим кустам – и тут Ваньку сразу озноб прошиб! Задрожал он от ужаса. А Кошей по-смотрел ему в глаза и воскликнул: «Вон он! Хватай его». Змей Горыныч замахал крыльями и побежал как огромный гусь к Ваньке, пуская из ноздрей огонь и дым. Кикиморы завизжали: «Давно мы мужичков не ласкали – зацелуем сейчас до смерти!» У Лешего как у волка на загривке шерсть встала дыбом. Баба Яга взлетела на ступе выше деревьев: «Зажарить его, а то разболтает всем про наши планы!» Они скопом кинулись к Ваньке. У Ваньки от страха такая силушка в ногах появилась, такая резвость, что кинулся он быстрее ветра прочь – бежал, бежал, слыша за собой погоню, жуткий вой, визг и крики. Чувствовал смраднее дыхание за спиной и вдруг на свой мотоцикл наткнулся. Вскочил на него по привычке – и тот завелся. Помчался Ванька по буера-кам, по лесным тропинкам, виляя между деревьев, ды-мом и грохотом нечисть отгоняя – и вскоре оказался в родном селе. Заскочил он в дом, схватил двустволку со стены, заряженную крупной картечью, и приготовился к схватке…Но в дом к нему никто не ворвался. Стихло все, рассветать стало, петухи громко запели.
Долго стоял Ванька у двери, ожидая непрошеных лесных гостей. На него, взмыленного, с раскрытыми от ужаса глазами, растерянно смотрела жена, спросила: «Кто тебя так напугал?» – «Нечисть лесная за мной гналась – изничтожить хотела!» – «Какая еще нечисть? Разве она давно не вымерла?» – жена удивилась. «Ока-зывается, еще живут и Змей Горыныч, и Баба Яга, и Кощей. И другая нечисть поменьше…» – «А может, ме-довухи где лишнего выпил – и тебе все привиделось?» – «Да не пил я ни грамма!» – И Ванька подробно расска-зал, что с ним в лесу случилось. Подосадовал: «Жаль, грибы все из коляски потерял!» – «Не переживай, – успокоила жена. – Главное, что домой добрался». При-голубила Ваньку жена в постельке, приласкала, выспал-ся он и стал успокаиваться. Поверил, что нечисть лес-ная только приснилась…
Вскоре в стране случилось неожиданное… Пришел Ельцин к власти и заявил, что отныне народ будет жить по новому. Посмотрел Ванька по телевизору на тех лю-дей, которые Ельцина окружали, и смутные воспомина-ния стали тревожить его. Увидел главного реформатора Чубатого и подумал: «А ведь как на Лешего похож – у того тоже такая же рыжая шерсть была, как у этого ше-велюра. И глаза какие-то диковатые». Увидел Валерию Новолескую и подумал: «А ведь как на Бабу Ягу похожа – явно бороду бреет, что-то среднее между мужиком и бабой». Увидел лысоватого худощавого Борзовского и подумал: «А этот натуральный Кощей! Взгляд страш-ный и холодный!» Смотрел на голозадых размалеван-ных певичек, которые толпой выпрыгнули на экраны телевизоров и пели визгливыми голосами бессмыслен-ные песенки про море и пальмы, и думал: «А ведь это настоящие кикиморы…» Вот только Змея Горыныча никак не мог обнаружить – неужели это Президент, ко-торый две головы спрятал в рукава, но все равно водку пьет в три глотки?!
Ну а нечисть, захватив власть, собралась на тайное заседание в шикарных царских палатах в Кремле. Слово взял Кощей-Борзовский: «Пока Ванька не смекнул, кто мы такие, и не прогнал нас, надо его извести. Буду я его травить спиртом «Рояль» и «окорочками Буша». Ле-ший-Чубатый заявил: «Я всю народную собственность отниму – заводы приватизирую и закрою: ему работать негде будет, вся семья его с голоду помрет!» Кикимо-ры-проститутки и певички захихикали: «Ну а мы его разлучим с женой – соблазним и Спидом заразим! Жена узнает – и разведется! А сына его к травке веселящей, конопле, приучим, к настоям из мухоморов…» Баба Яга-Новолеская язвительно прохрипела: «Я его мораль-ный дух сломлю и патриотизм вытравлю! Пусть чув-ствует себя виноватым за грехи отцов и дедов! Пусть считает, что земли у него родной нет…» Горыныч-Ельцин хотел поддакнуть, но только икнул таким гу-стым перегаром, что все зажали носы и поморщились. «Ты это того – поосторожней, а то твой нынешний за-пашок из рта убийственнее будет, чем пламя из нозд-рей…» – заявил Кощей-Борзовский.
***
Когда в стране перестали платить старикам пенсию, а ему в колхозе зарплату водителя, сельский медпункт, где жена фельдшером работала, закрыли, Ванька поче-сал озадаченно затылок и сказал печально Кате: «По-хоже, все случилось в лесу со мной наяву. Все-таки по-ганая нечисть стала среди людей жить! Надо прогнать ее обратно». – «Как ты это сделаешь? Даже древние мо-гучие богатыри нечисть победить не смогли». Озада-чился Ванька: действительно, нет у него ни кольчуги кованной, ни заговоренного щита, ни меча волшебного. Да если бы даже и были, то что он сделает против тан-ков и армии, которой теперь нечисть командует?! Ре-шил тогда он: «Поеду в Москву на телевидение – и рас-скажу всем людям, кто нами правит, открою народу русскому глаза». – «Да кто ж тебя на телевидение–то пустит?» – рассудила мудро жена. «Прорвусь как–нибудь!» – ответил он. Долго отговаривала жена Ваньку от поездки, пугала, что ждет его там гибель, в ноги па-дала, просила пожалеть его и сынишку Мишку, который сиротой без папки останется, а муж твердил, что это его долг перед матушкой Россией.
***
Рано утром надел Ванька единственный нарядный костюм, погладил Мишку по русоволосой  кудрявой головке, сел на мотоцикл и поехал в Москву. Только отъехал он несколько километров, как на обочине доро-ги симпатичную длинноволосую девушку увидел. Сто-ит, голосует одна около леса, в коротенькой джинсовой юбочке, губы и глаза ярко накрашены, резинку жует. Остановился он, ибо всегда привык людям помогать. «Подвези, Ваня, до Москвы!» – говорит она. «Откуда знаешь, что меня так звать?» – удивился он. «Так сразу по виду ясно…» – ответила она. Посадил Ваня ее поза-ди себя, едет дальше. Вдруг она говорит: «Остановись! Что–то голова у меня закружилась…» Заглушил Ваня мотоцикл, а девушка его за руку берет и в кустики тя-нет: «Пойдем, Ваня, развлечемся». Сама уже кофточку расстегнула и груди большие оголила. Отвернулся Ваня и строго говорит: «У меня жена любимая есть! Катю-ша». – «Так она не узнает. Кто нас с тобой тут в лесу увидит? – говорит девица. – Да и должна ведь я распла-титься с тобой за дорогу, а денег у меня нет». – «Я бес-платно довожу», – отвечает Ваня, хотя очень хочется ему груди девицы потрогать – аж пальцы зудят. Взгля-нул тут Ваня случайно в зеркало на руле – и вдруг уви-дел, что это вовсе не девица, а самая настоящая кики-мора: во рту клыки выставляются, глаза лисьи, а волосы грязью болотной перемазаны. Оказывается, в зеркале нечисть–то в реальном виде предстает!
В этот момент схватила девица его длинными когти-стыми пальцами за шею и стала душить, а клыками того и гляди нос откусит. Ладно, Ваня мужик крепкий и жи-листый. Скинул он кикимору с себя, дал кулаком в лоб, да в придачу под зад пнул. Убежала кикимора в кусты, скалится оттуда злобно и шипит как змея: «Все равно до Москвы не доедешь». – «Ух ты стерва болотная!» – крикнул Ваня, погрозил ей кулаком и дальше поехал. А на душе тревожно: явно нечисть за ним следит! Вспом-нились слова жены, которая предупреждала быть осто-рожнее.
Поехал Ваня, больше никого не подсаживая и не останавливаясь километров сто – и вдруг посредине до-роги его гаишник, высокий, поджарый, с фуражкой на уши глубоко натянутой, палочкой полосатой останав-ливает. Ваня власть и ее представителей в лице мили-ции привык уважать. Тормознул он у обочины и права гаишнику протягивает. «Нарушаете, Иван Петрович, скоростной режим», – говорил хрипловато гаишник. «А откуда вы знаете? – удивляется Ваня. – У вас же радара нет». Гаишник прищурился, глядя на дорогу, и отвеча-ет: «Я от того дерева до этого оврага за минуту пробе-гаю со скоростью сто километров в час, а ты меньше минуты ехал…» Ваня недоуменно хмыкнул, подумав: «Это как он с такой скоростью бегает? Так даже чемпи-он мира не пробежит», но решил, что гаишник просто заговорился, утомился на дороге палочкой махать… «Извините, я тороплюсь…» – сказал Ваня. «На тот свет всегда успеешь, – мрачно ответил гаишник и добавил:  – Придется, Иван Петрович, права у вас отобрать, да и мотоцикл заодно». – «Да за такое нарушение, если оно и было, только штраф полагается!» – воскликнул Ваня. «Да вы еще и пьяны, раз голос на меня повышаете?!» – прорычал гаишник. Ваня покорно пригнул голову, по-нимая, что спорить в данном случае бесполезно, и намекнул: «Может, договоримся? У меня денег немно-го, но тыщу могу дать». – «Вы что, хотите подкупить должностное лицо?!» – воскликнул гаишник и на протя-нутую купюру даже не посмотрел. Тут–то Ваня оконча-тельно понял, что перед ним явно не милиционер. При-гляделся он внимательнее и заметил, что щиколотки у «гаишника» волосатые, шея под воротником тоже, а под белыми перчатками на пальцах когти виды. Повернул Ваня руль, зеркало на гаишника направляя, – а там огромный волчара отражается! «Скажите, куда надо мотоцикл отвести, а то ведь вы, наверное, сами не уме-ете…» – спросил затаенно Ваня. «Вот туда, в овраг», – указал волчара. «Туда можно только доехать…» – ска-зал Ваня, завел мотоцикл, газанул из–всех сил, окутав липового гаишника клубами синего дыма, вырвал у него права и помчался прочь… Смотрит назад, а за ним вол-чара по шоссе мчится – фуражка свалилась и теперь явно видны длинные острые уши. Когти по асфальту ширкают, искры высекают, воет злобно, зубами щелка-ет. Встречные машины от него в разные стороны разъ-езжаются, у шоферов глаза на лоб лезут. И только один самосвал «КАМАЗ» прямо на волка поехал. Шлепнулся волк об капот, заскулил и, хромая, в густы шмыг-нул…После этого еще больше встревожился Ваня и те-перь мчался до самой столицы, не останавливаясь.
Въехал он в Москву – а столица уже на город не по-хожа: вроде замусоренного леса, но если в лесу коряги да сучья, то здесь картонные ящики, целлофановые па-кеты, скомканные газеты. Словно лесные звери под ку-стами, лежат вдоль обочин заросшие грязными волоса-ми бомжы, тут же испражняются… «Боже, и это лучший город земли?! – подумал Ваня, вспомнив слова из со-ветской песни. – Вот до чего его нечисть лесная дове-ла!» Увидел Ваня издалека останкинскую телевышку и поехал к ней. Поблудил немного и вскоре около нее оказался – с одной стороны она, а с другой здание, где телестудии находятся. Подъехал Ваня к главному вхо-ду, размышляет: «Вот войду сейчас и скажу: «Надо срочно оповестить весь народ, иначе его ждет поги-бель». Представляет, как там все всполошатся, посадят его перед камерами и сразу выступить дадут. Да, Ваня говорить не мастак, в речи может и матерное словечко промелькнуть ненароком, но, пожалуй, про нынешнюю жизнь без таких слов в рассказе не обойтись.
Только подошел Ваня к крыльцу, а навстречу выхо-дит из дверей с парой дюжих охранников и со смазли-вой секретаршей сам Кощей–Борзовский в цивильном дорогом костюмчике, в лаковых ботинках, в красном галстуке, от него парфюмом вкусно пахнет; говорит он с удивлением: «Прыткий ты мужик оказался. Не ожи-дал, что доберешься до Москвы!» – «А вы тут что дела-ете?» – напыжился Ваня. «Как что? Я же хозяин всего телевидения – я купил телевышку, ну и еще несколько нефтяных заодно. Так что за разрешением на выступле-ние ко мне придется обращаться». Ваня округлил глаза и произнес осипшим голосом: «Так вы же…» Не успел он договорить, как Борзовский, нисколько этого не сты-дясь, заметил: «Да, да! Раньше я был злодей, а теперь добропорядочный еврей. Крупный предприниматель, бизнесмен». Так как Ваня на время лишился дара речи от возмущения, то Борзовский продолжил: «Я, конечно, могу тебе, Ваня, дать выступить на телевидении, но только если будешь хвалить нас, несущих русскому народу демократию и прогресс, а все советское и ком-мунистическое ругать. Ведь есть же за что ругать ком-мунистов? Это же сталинская диктатура, ГУЛАГ, кол-лективизация». Ваня нахмурился: «Мне, например, не-плохо в колхозе жилось – я шофер и комбайнер. Сейчас гораздо хуже! Поля бурьяном заросли, комбайны на ме-таллолом сдали». – «Подожди немножко. Проведем ли-беральные реформы и заживешь!» – хвастливо заявил Борзовский. «А почему бы вам не поехать в Израиль и не проводить свои реформы там?» – «При чем здесь Израиль, Ваня. Россия нам больше нравится». – «Воро-вать больше можно?» – «Народ русский нравится – добрый, доверчивый, гостеприимный. Хочется его от-благодарить настоящей демократией!» Ваня досадливо обвел руками по сторонам, словно охватывая всю Рос-сию, и с горечью сказал: «То, что творится – это есть демократия? Да нарушены все права простого челове-ка!» Борзовский сделал фальшиво–озабоченный вид: «Зато, Ваня, у нас теперь есть уполномоченная по пра-вам человека! Она как раз сюда сейчас подъезжает. Мо-жешь ей пожаловаться, где и что нарушается…» В этот момент к крыльцу подъехал розовый большой Мерсе-дес. К нему подбежали охранники и вывели под руку седую, с большой волосатой бородавкой на отвислом носу, старушку, которую Ваня видел в лесу под личи-ной Бабы Яги. Следом за ней вышли мордоворот в фут-болке с оголенными руками, где на плече было наколо-то синим «Не забуду мать лесную», парень с толстой оттопыренной задницей в голубых штанах и мужикова-тая девушка в джинсах с короткой рыжей прической. «Вот, Ваня, и наша главная правозащитница – Валерия Новолеская собственной персоной», – заявил Борзов-ский. «Да уж…– процедила Новолеская, оттопырив важно слюнявые губы. – Что тебе, Ваня, не нравится в нашей жизни, рассказывай». Заикаясь, Ваня с ужасом пробормотал: «Какая ты правозащитница? Ты же людей заживо варила и ела». – «Ну так жизнь, Ваня, была у меня тяжелая и голодная в барачной избушке. Наследие советских времен, когда подавлялись права лесбиянок, геев и уголовников». «Вот именно», – сказали враз все трое, что приехали с ней. «Я может быть, хорошая в душе–то была, но обижалась, что меня никто не любит. В лесу ведь мужиков–то нет. А если придет какой и мною побрезгует – я его сразу в печь!» – «Что вы мне про всяких секс меньшинств талдычите?.. Тут надо о правах русского народа кричать! У него отобрали все, что было заработано и завоевано предками», – заявил Ваня. «Русский народ надо жестоко наказать! – вос-кликнула сердито Новолеская. – А то развелось в нем, бывало, всяких богатырей! Мне, старушке, покою в лесу не давали, дружка моего Соловья–разбойника погубили. Меня в сказках выставили злой уродиной. Но ничего – скоро всех богатырей–патриотов изведем, перестанут они рождаться на земле русской». «Вот именно! – вос-кликнули парень в голубых штанах и мужеподобная де-вица. – Гей–парадами пройдем по России, чтоб все дев-ки русские рожать перестали». Ванька свергнул фигу и фыркнул: «Вот вам! Моя Катя мне пятерых родит». Па-рень с девицей завизжали: «Видишь, бабушка, он нару-шает наши права!» – и хотели на Ваньку накинуться. «Дай, бабушка, я его пристукну», – детина «с наколкой» поднял огромный кулак над Ванькиной головой. «Тихо, тихо… – остановила их Новолеская. – Мы будем дей-ствовать демократично, либерально, при поддержке ци-вилизованного Запада. Ну а ты, Ваня, если возглавишь у себя в деревне движение геев, тогда я твои права защи-щу. Из тюрьмы вытащу, как этого сиротину: а то, пони-маешь, в колонию засунули за попрошайничество (то бишь за рэкет), даже работать заставляли». «Эксплуа-тировали, словом, и мало кормили», – буркнул детина. Скуксился Ваня и пошел к своему мотоциклу, а Борзов-ский вслед с улыбочкой сказал: «Ваня, ты не обижайся. Если будешь нам верно служить, я тебя в депутаты Госдумы назначу, а потом и в губернаторы. Богато за-живешь!» Ваня криво и язвительно усмехнулся: «А при демократии разве в Госдуму не выбирают?» – «Ну, Ва-ня, мы же только на начальном этапе демократии…» – «И когда же этап закончится?» – «Ну не скоро… Мои-сей  сорок лет нас водил по пустыням – я думаю, здесь пройдет не меньше». Ваня процедил: «Это ты бес-смертный, как вечный Жид, а мне ждать столько нет времени». – «Не зарекайся, Ваня. Еще неизвестно, как твоя жизнь сложится», – сказал Борзовский и цапнул худой рукой за попу секретаршу, которая была, если учесть, что ему тысячу лет, раз в пятьдесят его моложе.
Поехал Ваня к Кремлю, чтоб на русские святыни полюбоваться, на Царь пушку и Царь колокол, на коло-кольню Ивана Великого помолиться и у господа защиты попросить, зарядиться от них силушкой, а там дороги перекрыты – всюду милиционеры стоят и кортеж прези-дента пропускают. Мчатся по пустой широкой дороге десятка полтора черных больших машин и мигают си-ними огоньками на крышах. «Эх, знать бы, в которой Змей Горыныч сидит – я бы разогнался и в него врезал-ся, себя не пожалев», – подумал Ванька, но вовремя со-образил, что жертва будет напрасной. Ну, ударится он в бронированный автомобиль на мотоцикле и размажется по асфальту, а президент без единой царапины дальше поедет!
Выехал Ванька из Москвы, а дорога до родной дере-веньки неблизкая. Заправиться бензином надо. Подъе-хал он к заправке, деньги кассирше в окошечко протя-гивает, а она на него смотрит как на чудо дивное и на ценник показывает: «Твоих денег на литр только хва-тит!» Ванька глазам своим не верит: еще вчера на эти деньги он мог сто литров бензина купить, а сегодня только литр – такая вот инфляция! Бросил Ванька мо-тоцикл на обочине и пошел домой пешочком через леса и поля. Идет, о жизни размышляет, корит себя за то, что не поехал сразу в Москву Кремль и компартию от нечи-сти защищать – да, пусть он к компартии немало пре-тензий имел, но в любом случае она лучше была, чем нынешняя власть.
Долго он шел, пил из ручьев, ягодами питался… Похудевший, осунувшийся появился, наконец, около ворот своего добротного дома, но с бодрыми мыслями. Решил он отныне сыновей рожать как можно больше, чтоб выросли они богатырями и победили лесную нечисть, что Россией ныне правит! Смотрит он, а рядом с домом на лужайке вертолет стоит, лопасти ветерок шевелит. Что это за гости незваные к нему прилетели? Кинулся он во двор, а навстречу с резного крылечка, которое он таким красивым сделал, выходит жена Катя, сын Мишка и…рыжий Чубатый. На пальцах у Кати кольца золотые бриллиантами сверкают, костюмчик на ней модный, фирменный от парижского модельного до-ма. Мишка в шапочке, похожей на котелок, в которых раньше банкиры буржуйские ходили. Увидев Ваньку, Катя растерянно и удивленно воскликнула: «Ваня, ты разве живой? Мне сказали, что тебя то ли волки загрыз-ли, то ли в аварии погиб». – «Кто сказал?» – завопил Ванька. «Вот господин Чубатый сказал, что нашли твой мотоцикл, а ты пропал…» – «И что теперь? И вообще, куда вы собрались?» Ему важно ответил Чубатый: «Я их забираю в Москву! Мишку отправляю в Лондон на учебу. А из Кати сделаю фотомодель и известную певи-цу». – «Кто разрешил? Как? Без моего согласия?» – Ванька в недоумении развел руками. Катя печально вздохнула, но без раскаяния сказала: «Ваня, что ты мо-жешь мне, красивой женщине, дать в этой глуши? Ме-дицинский пункт, где работала, закрыли, колхоз разва-ливается. Вскоре все село вымрет!» – «Не вымрет! – воскликнул бодро Ванька. – Если мы с тобой детей нарожаем с десяток, как раньше русские семьи, и вос-питаем в труде и послушании, к любви к родине!» – «Ей на сцене блистать надо, а ты хочешь, чтоб она обаби-лась…» – фыркнул Чубатый. «А ты вообще молчи! – рявкнул Ванька. – Ты кто такой?! Леший поганый». – «Фу, когда это было… – отмахнулся Чубатый. – Теперь я главный идеолог нового пути развития России. Я вы-веду страну из отсталости к светлому будущему капи-тализма». – «Знаем мы, куда лешие водили… – окры-сился Ванька. – В поганое гиблое болото ты Россию за-ведешь! Реформатор хренов». – «Посмотрим!» – заявил важно Чубатый. «И смотреть нечего… Мишку я никому не отдам», – Ванька схватил сына за руку. Но у того радости в глазах не появилось. Катя взяла ребенка за вторую руку и сердито заявила Ваньке: «Какую жизнь ты ему можешь предложить? Карьеру пастуха? Коров и свиней пасти? – и мечтательно  добавила: – А он маль-чик умный, может, олигархом станет». «Мишка, ты хо-чешь уехать, да?» – Ванька наклонился к сыну. Мишка набычился и пробурчал: «Говорят, в Лондоне круто и клево». Ванька аж подпрыгнул от возмущения: «Когда вы все успели так измениться?! Словечек странных нахватались». Катя погладила его на прощание по пле-чу: «Ты не переживай. Мы тебе будем звонить. Может, в гости позовем».
Они прошествовали в вертолет и с урчанием взлете-ли. Ванька кинулся было в избу за двустволкой, чтоб пальнуть картечью в воздух, но вовремя остановил-ся…Он сел на крылечко и пригорюнился, опустив голо-ву. Что было делать? Повеситься на ближайшей березе, застрелиться или спиться? Многие, наверное, так и сде-лали бы, но не Ванька. Вспомнил он вдруг слова Бор-зовскго, который пообещал за верную службу его в де-путаты, а потом и в губернаторы назначить, и решил, что, пожалуй, это единственный путь в его положении. Прикинуться для нечисти «своим», добраться до насто-ящей власти, команду патриотов вокруг себя сплотить, а затем и головы Змею оторвать. Вот тогда и Мишка с Катей вернутся. Ну а силой, даже богатырской Ильи Муромца, сейчас с нечистью не справиться, придется ее только хитростью, да с Божьей помощью, побеждать!
Представил он, как тогда вскочит Валерия Ново-леская в ступу и полетит через океан в Америку, где гражданство приобрела. И пусть вечно сидит там, на огромной секвое, и орет о правах геев и злодеев! Бор-зовский, потеряв свои нефтяные и телевышки, конечно же, улетит на самолете в Лондон и будет там нервно стучать костями, высохнет от жадности или повесится. Чубатый, чтоб спрятаться, подастся в тайгу, но там его выследят охотники за «Снежным человеком» и посадят в клетку всем обиженным на него энергетикам Сибири на обозрение.
Дай–то Бог,  чтоб так было!
   
ЖУТКАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ
В спортзале, где была тренировка по вольной борь-бе, к жилистому шустрому Диме подошел коренастый короткошеий Сашка и сказал угрожающе: «Отстань от Вики – мне она очень нравится». Речь шла о студентке с их курса, дочке богатых родителей, красивой, с рос-кошными каштановыми волосами, чудной фигуркой, но и капризной, знающей себе цену. «Мне она тоже нра-вится!» – ответил Дима. «Я жениться на ней хочу». – «И я не прочь», – заявил Дима. «Да за тобой многие дев-чонки бегают – выбирай любую». – «Может, я Вику уже выбрал?» – Дима не желал уступать Сашке не только потому, что девушка действительно хороша собой, а из–за того, что тот был ему неприятен – нахально тре-бовал у преподавателей хорошую оценку, не зная пред-мета, и смотрел при этом недобро, обижал тех, кто сла-бее. Вот и сегодняшний разговор Дима посчитал оскор-бительным – сам бы такой по своей природной тактич-ности никогда не завел. «Давай у нее спросим: с кем хо-чет дружить, – предложил Дима, чтоб разрешить спор. – Впрочем, она сегодня хотела придти на нашу трени-ровку с подружкой... А вот и она!» – Дима увидел мод-но одетую Вику в дверях спортзала и помахал рукой.
Когда соперники подошли к девушке, Дима сказал: «Вика, ты, оказывается, нам обоим нравишься. Сашка даже жениться на тебе собирается» – «Да, собираюсь!» – буркнул Сашка. «Чтобы мы не подрались, скажи, с кем будешь дружить», – спросил Дима. Девушка с хит-рым прищуром посмотрела на обоих по очереди, в гла-за, довольная вниманием, которое парни оказывают (красивая женщина любит, когда из–за нее устраивают разного вида дуэли). Понимая, что если скажет нечто определенное, то уничтожит интригу, обидит одного из воздыхателей, она усмехнулась: «Кто выиграет сорев-нования в университете по борьбе – с тем и буду…» А так как парни были в одной весовой категории, то часто в финале бой шел между ними. Сашка сразу напрягся и помрачнел, ибо Дима был половчее его, а значит, его шансы на победу и любовь девушки более предпочти-тельны. «Тренируйся! Еще есть месяц времени!» – Дима хлопнул Сашку дружески по крепкому плечу ладонью. «Хорошо…» – неопределенно ответил тот, глянув ис-подлобья.   
Когда Дима возвращался поздно вечером с очеред-ной тренировки, в темном подъезде дома его ударили чем–то тяжелым по голове. Он почувствовал жуткую боль, упал и потерял сознание. Очнулся в больнице и увидел склонившуюся над кроватью бледную, осунув-шуюся и разом поседевшую мать и моложавого челове-ка с усиками и в зеленой сатиновой шапочке – врача. В голове у Димы была тяжесть, попытка открыть глаза усилила ее. Он застонал. «Слава богу – ожил!» – у ма-тери из покрасневших от бессонных ночей глаз потекли слезы радости. «Ты не помнишь, что с тобой случи-лось? Кто тебя?» – спросил врач. «Зашел в подъезд – и вдруг боль в затылке и темнота». – «Ты был при смерти в коме – еле с того света вытащили…» – сказала мать. «Можешь шевелить руками и ногами?» – спросил врач. Дима попытался, но ноги не пошевелились, а руки со-гнулись только слегка в локтях. Его это ввело в шок – быть одним из самых успешных и сильных спортсменов в городе и вдруг оказаться беспомощным! Дима в недо-умении округлил глаза, приоткрыл рот и часто замор-гал. Врач озадаченно помрачнел. «Ты поправишься, ты обязательно поправишься!» – с уверенностью взбодри-ла Диму мать.
***
Через месяц Диму на машине скорой помощи при-везли домой – выписали из больницы. Он плохо говорил – скорее мычал, руки не могли катить даже инвалидную коляску, а на ногах лишь двигались пальцы. Теперь он лежал на диване, смотрел телевизор или переписывался с друзьями в Интернете, с трудом нажимая клавиши не-послушными скрюченными пальцами. Мать ежедневно делала массаж ног и рук, чтоб не атрофировались мыш-цы. Моложавый отец, который всегда жил сам по себе, увидев Диму в беспомощном состоянии, долго качал головой, твердил: «О горе, горе…О беда, беда». Потом Дима не раз слышал, как отец ворчал на мать: «Нафиг мне такой сын – давай сдадим в интреат». В эти мгнове-ния, чтоб не заплакать, Дима крепко сжимал зубы…
Отец все чаще не ночевал дома и, наконец, вообще престал приходить. Однажды вечером мать, положив Диме руку на плечо, печально сказала: «У отца, оказы-вается, была другая женщина, и он ушел к ней – мы раз-водимся. Но ты не переживай, я одна тебя вылечу…» Дима кивнул, чтоб поддержать мать, и подумал, что обязательно поправится, чтоб вновь сделать ее счастли-вой и уверенной в себе.
Как–то вечером к ним в квартиру пришел в легком подпитии и с бутылкой водки в руках крепенький муж-чина с масляными глазками – Дима знал, что это начальник на работе у матери. Он заглянул к Диме в комнату, брезгливо посмотрел, как на нечто абсолютно несущественное, и хмыкнул неопределенно: «Лежишь… Ну лежи, лежи». «Ты зачем пришел?» – спросила сухо мать. «Да грустно стало…решил заглянуть на огонек. Ты ведь ныне одна живешь, без мужа», – он приторно ухмыльнулся. «Иди, откуда пришел», – сказала спокой-но мать, стараясь его не обидеть грубостью. «Да ладно, чего ты? Выпьем немножко…» – мужчина прошел в бо-тинках на кухню, открыл бутылку с водкой, достал из шкафа два стакана, а из холодильника колбасу. Разлил водку и протянул стакан матери Димы: «Давай дернем за встречу!» – «Выпей и иди, – сказала дипломатично мать. – Мне надо с сыном заниматься – массаж делать». – «Лучше мне массаж сделай – больше пользы будет!» – засмеялся начальник. «Ты что, хороших слов не по-нимаешь?» – мать побледнела. «Вот какая упрямица…» – мужчина схватил женщину за поясницу и поволок в спальню. Дима слышал, как раздались хлесткие удары по щекам, потом началась возня, доносились сдавлен-ные возгласы матери: «Да я тебя в полицию сдам» и хриплые мужика «Я тебя с работы выгоню, а то слиш-ком много отгулов берешь по уходу за сыночком…» Догадываясь, что мужик хочет изнасиловать мать, Дима испытывал нечто ужасное. Даже мучительная смерть казалась менее жуткой, чем неспособность защитить мать… Он попытался с дивана сесть на коляску, чего еще ни разу не делал самостоятельно, и свалился на пол. Пополз, насколько позволяли силы, из комнаты на крики матери.
Вдруг раздался вопль мужчины: «Сволочь, укуси-ла…» Воспользовавшись тем, что мужчина от боли за укушенную щеку, потерял ориентировку, мать вытолк-нула его за дверь, на лестничную площадку, и запер-лась. Из–за двери долго слышались матюги и угрозы.
К Диме в комнату мать пришла с растрепанными волосами, раскрасневшаяся, с порванным рукавом на халате. Она помогла ему подняться с пола на диван, подхватив за плечо, и, отвечая на немой вопрос, пе-чально сказала: «В полицию его сдавать – себе же хуже. Все равно не накажут, а мне с ним работать. Надеюсь, понял и больше не придет…» – «Он сдохнет, сдохнет!» – простонал Дима, вложив в возглас всю свою боль и муку. Потом процедил сквозь зубы: «Может, мне пи-столет купить или ружье…» – «Зачем?» – растерялась мать. «Вдруг пригодится», – сказал он, желая оружием уравнять шансы с подлецами.
Целую неделю усиленно, до изнеможения и до по-темнения в глазах он ползал по полу, поднимал гантели, пытался привставать, опираясь на подлокотники коляс-ки. Понимал, что надо выздороветь, ибо подобного унижения больше не переживет – сердце лопнет…
В этот вечер мать пришла с работы растерянная и сразу зашла к Диме в комнату, пробормотала: «Началь-ник–то мой умер… Сегодня от инфаркта». Она пожала плечами: «Вроде ничем не болел. И на тебе. Правда, на работе никто не сочувствует – плохой человек был». Вспомнив о своем пожелании ему «сдохнуть», Дима без сожаления подумал: «Туда ему и дорога!» 
***
Чтоб дышать свежим воздухом, он выезжал на ко-ляске на балкон и смотрел с десятого этажа на площад-ку, где бегали дети, где он когда–то играл в волейбол. Хотелось прокатиться между клумб, листочки на берез-ках погладить, травку потрогать, но спуститься мешало высокое крыльцо. Мать, понимая его желание, заказала у столяра небольшой трап из досок, который можно класть на ступеньки и по нему скатываться. Вскоре представилась возможность его испробовать – Диме предстояло ехать в больницу на анализы, делать пунк-цию спинного мозга, которую нужно проводить только в стерильной операционной. Скатился–то он без труда, на переднее сиденье такси тоже запрыгнул легко, а, вернувшись из больницы, ослабел. Худощавая, невысо-кого росточка мать, упершись в коляску, пыталась зака-тить Диму по трапу, он тоже крутил обода колес, но смог добраться только до половины пути. Сделали вто-рую попытку, третью и все безрезультатно. После до-ждя мокрые колеса проскальзывали по доскам. В этот момент с крыльца пытался сойти моложавый сосед – крутой бизнесмен с третьего этажа, который нахально, у самого подъезда, ставил черный большой джип. Он куда–то торопился, а Дима с матерью ему мешали, по-этому он с досадой морщился, брезгливо фыркал, глядя на их тщетные потуги подняться. «Мужчина, помогли бы… Дело–то секундное», – с ласковой улыбкой попро-сила мать, полагая что, конечно, сильный мужчина не откажет, как не отказывала сама в подобных ситуациях, даже если не просили. «Я вам в грузчики не нанимал-ся!» – процедил он, скривив физиономию. Мать сму-щенно покраснела. Мужик, пробежав, наконец, мимо трапа, сел в джип и уехал. «Придется, может, и тебе по-просить…» – мелькнула у Димы мысль.
Отдохнув и сосредоточившись, он с пятой попытки все–таки въехал на крыльцо, откуда добрался до лифта и уехал в квартиру…И опять он усиленно, до изнемо-жения, когда даже не хватало дыхания, тренировался, чувствуя, как прибывают силы.
С того похода в поликлинику прошло дней десять, когда мать, придя из магазина с продуктами, кинулась к Диме и, недоуменно качая головой, воскликнула: «Ты знаешь, кого сейчас видела?! Того самого крутого сосе-да. Его на носилках выносили из подъезда два санитара «скорой помощи», и я им помогла. Ты не представля-ешь, какой у него был беспомощный взгляд, как он на меня недоуменно–виновато посмотрел…» – «Что с ним?» – спросил Дима. «Там старушка Валя как обычно на скамеечке сидела – она про всех в доме знает. Вот и сообщила, что коньяком запился – инсульт у него об-ширный. Всего парализовало», – сказала мать. «Вот и попросить пришлось…» – подумал невольно Дима и озадачился от того, что его жестокие пожелания стран-ным образом исполнились уже дважды.    
***
Через полгода на защиту диплома он пришел на собственных ногах, слегка прихрамывая на правую ногу и опираясь на трость. Увидев Диму в добром здравии, студенты–одногрупники его обнимали, жали руки, де-вушки бросились целоваться. Все обрадовались, кроме Сашки – он пристально и настороженно посматривал на Диму, словно не веря, что соперник вполне здоровый, что не отстал по учебе. Да и Вика посмотрела на Диму озадаченно. Словно извинялась за то, что пришла к нему за время болезни только единожды в больницу и, увидев, в каком он беспомощном состоянии, что про-гнозы о выздоровлении неутешительны, больше не навещала, а сделала лишь один звонок, сухо поздравив с Днем рождения – дала понять, что между ними все кончено, чтоб не надеялся на ее заботу и поддержку. Диме говорили студенты, что она стала дружить с Саш-кой, который в его отсутствие выиграл соревнования по вольной борьбе и потребовал от нее дружбы и любви. Несмотря на то, что она заявила: «Да я просто пошути-ла тогда», он «достал» ее своими ухаживаниями – про-вожал, дарил сувенирчики, шага ступить одной не да-вал, избил ее ухажера. Поговаривали, что вскоре после защиты диплома они собираются пожениться. При этом известии Дима не почувствовал ревности, ибо уже не испытывал к Вике никаких чувств – и ранее догадывал-ся, что она эгоистично–прагматичная (не осуждая ее), а теперь в этом убедился…
Диплом Сашка защитил на «удовлетворительно», Вика на «хорошо», а Дима на «отлично». Преподава-тель, профессор, заведующий кафедрой, похвалил его на итоговом собрании и сказал: «Предлагаю вам, Дмит-рий Александрович, (так он уважительно назвал Диму) поступить в аспирантуру и писать диссертацию под мо-им руководством».
После защиты дипломов все направились в ближай-ший ресторан отметить окончание университета… Ко-гда выпили по бокалу шампанского, Вика вдруг с по-влажневшими глазами и с затаенной нежностью сказала: «Какой же ты, Димка, молодец!» Сашка поморщился и фыркнул: «Везунчик! Всегда таким был. Выкарабкался и теперь». Он выпил разом стакан коньяка и, видя, что Вика с некой виной посматривает на Диму, громко и многозначительно заявил: «Гордился слишком много – вот и получил по заслугам». – «Откуда ты знаешь мои заслуги? – спросил Дима. – Может, знаешь даже, кто меня ударил подло?» – «Может, и знаю…» – хмыкнул тот. «Скажи – кто». – «Чтоб он в тюрьму, что ли, загре-мел?» – «А может, это ты сам сделал?» – прищурился Дима, сверля Сашку взглядом.
Ранее он бы не стал выяснять такое (постеснялся бы), а после пережитого, после всех унижений и боли, характер его стал жестким, непримиримым. «Может быть, но никто не докажет…» – ухмыльнулся Сашка. «Да что ты слушаешь его болтовню!? – воскликнула Вика. – У него алиби есть…Он у родителей в это время был». Дима не стал ей говорить, что можно быть лишь заказчиком нападения… Попрощавшись с одногруппни-ками, он пошел к выходу, а напоследок сказал: «Все под богом ходим, каждому воздастся…»
Когда Дима через неделю узнал, что Сашка спо-ткнулся на ровном месте, ударился спиной о бетонный бордюр и сломал позвоночник, а теперь лежит парали-зованный в больнице, ему стало страшно. В груди за-ныло. Ведь это уже третий трагический случай, к кото-рому Дима мистическим образом причастен. Услышал он и то, что свадьба Сашки с Викой расстроилась, ибо та заявила: «Зачем мне инвалид и неудачник». Зная, что после комы иные люди обретают невероятные экстра-сенсорные способности, Дима решил, что это и случи-лось с ним – через потусторонние могучие силы он способен (а может быть, кто–то это делает за него) воз-действовать на людей, которые его сильно и незаслу-женно обидели…
Отныне Дима, опасаясь принести кому–либо неча-янный вред, сдерживает мстительные чувства, оправды-вая своих обидчиков, пытаясь их понять. Впрочем, и сам старается никого не обижать и другим не советует.

ОТРАВА
Степан с бывшими одногруппниками с факультета биологии сидел за длинным пиршественным столом в ресторане, когда в зале появилась Лиза. В ярко-красном платье она шла легко и свободно, отведя назад плечи и откинув голову, глядела словно поверх сидящих. «Кто это? Кто? Неужели Лизка?» – раздались со всех сторон удивленные и завистливые голоса. Степан ее тоже узнал с трудом, ибо она за пятнадцать лет, что пролетели по-сле окончания университета, очень изменилась – внешне осталась худощавой и мосластой, да и лицом не стала симпатичней, но все в облике теперь говорило, что идет королева – была уверенная поступь, на шее поблескивало колье с бриллиантами, в волосах была яркая диадема, а в руках огромный букет красных роз. Явно, она немного опоздала, чтоб подчеркнуть превос-ходство над остальными и обратить на себя внимание. И своего добилась. Одногрупники восторженно воскли-цали: «Привет, Лизка! Сто лет тебя не видели…» – и услужливо искали место, куда ее посадить.
Свободный стул был около Степана с правой сторо-ны. Лиза, окутав его облаком духов, села. Она уверен-ным тоном попросила официанта принести вазу и во-друзить цветы на центр стола. Потом по праву старосты студенческой группы велела взять фужеры с шампан-ским и произнесла тост: «Давно вас не видела! Жила в Швейцарии, потом в столице, но теперь перебралась сюда – так что встречаться будем чаще. Будьте все счастливы и здоровы! Пришло время, когда мы можем это позволить! Все в наших руках и мы никому не да-дим это у нас вырвать! Будем жить и радоваться!» – го-лос у нее и ранее был с хрипотцой, не мелодичный, а теперь в нем прибавилось жесткости и непреклонности. Все сразу притихли, посерьезнели и послушно выпили.
Когда Степан выпил третий фужер шампанского и приглядывался к бутылке коньяка, Лиза посмотрела на него черными и слегка колючими глазками: «Потанцу-ем, что ли!» И это была не просьба, а приказ. Степан покорно пошел за ней туда, где танцевали несколько пар. «Не много ли пьешь?» – сказала она жестковато, словно была его женой. «Ну так редко же общаемся. Повод хороший», – он начал оправдываться, мысленно соглашаясь с ее упреком. «Чем занимаешься?» – спро-сила она, придерживая его тонкими костлявыми паль-цами за плечо. «Работаю в школе учителем биоло-гии…» – ответил он торопливо, как ответил бы дирек-тору, чтоб не получить выговор за медлительность. «Женат?» – «Никак нет…живу у матери», – он вдруг почувствовал себя ущербным, ибо среди бывших дру-зей–студентов не осталось тех, кто не имел бы семью и детей. «Почему?.. – начала Лиза и сама себя перебила: – Впрочем, неважно…Мне с тобой надо переговорить по важному делу. Так что без спросу не исчезай – до-мой поедем вместе». Степан кивнул, ибо и ранее-то, будучи студентом, побаивался Лизы–старосты, которая регулярно отмечала пропускающих лекции в универси-тете и подавала сведения в деканат.
Потом Лиза много и долго менторски наставляла одногруппников, как надо успешно жить, танцевала, а Степан, когда она отворачивалась, быстренько наливал в рюмку коньяк и пил. Хотел напиться, чтоб она понра-вилась как женщина (чтоб ее изъяны уже не замечались) и он перестал бы ее бояться.
Когда веселье еще было в разгаре, Лиза подошла к нему: «Пора…» Степан послушно пошел за ней к выхо-ду, уже чувствуя себя в такой кондиции, что хотел ее обнимать за тощий зад. У крыльца ресторана Лизу жда-ла машина – большой черный Мерседес, из которого выскочил дюжий мужик и открыл предупредительно дверцу. «Нас ко мне домой», – приказала Лиза.
Минут через десять они оказались около высотного дома, что был построен недавно в центре города. Шо-фер проводил их до лифта. На десятом этаже Лиза от-крыла железную красивую дверь – и они вошли в боль-шую, квартиру. Степан воскликнул невольно: «Твоя, что ли? Хорошо живешь…» Глядя на красноватого цве-та мебель, изящные люстры под потолком и ковры на полу, он, скромно живущий в двухкомнатной малогаба-ритной квартирке вдвоем с матерью, обычной работни-цей на фабрике, осознавал, что это дорого, стильно, со вкусом, модно. «Присаживайся, – кивнула Лиза на ко-жаный коричневый диванчик, – попьем кофе». Вскоре она принесла с кухни пару маленьких чашек с горячим крепким кофе, села со Степаном рядом. Потом вдруг легла спиной ему на колени, обхватила за шею и власт-но притянула. Целовала долго, страстно, покусывая ему губы, наконец выдохнула: «Ты мне всегда нравился! Но я боялась об этом сказать». – «А теперь не боишься?» – вырвалось у него. «Теперь нет! Времена изменились. Деловая женщина может позволить быть смелой и брать, что хочется». Она резким движением расстегну-ла ему ремень на брюках, сказала: «Ну что, проверим какой ты мачо? А потом поговорим о делах». Степан, хотя и не считал себя «мачо», однако с женщинами по-ка «осечек» не было, впрочем, и женщины-то его редко в постель приглашали. Не смотря на то, что мужчина он был довольно крупный и миловидный, если не сказать, симпатичный (густоволосый, голубоглазый), у него имелся серьезный недостаток – робость, переходящая в вялость и безразличие. Не раз испытывающую к нему симпатию женщину перехватывал более говорливый и шустрый.
Когда Степан старательно, пусть и без особого тем-перамента, сделал свое дело, Лиза одобрительно по-хлопала его ладошкой по щеке, как жеребца хозяйка, и сказала: «Мужик ты хороший, но на любителя. Как раз для меня, которая обожает послушных, ну и чувствует себя вроде Пигмалиона в женской юбке. Любит лепить из рохли настоящего мужика! Таких сейчас мало – со-временным бабам нужен готовый богатый джентльмен, за которым как за каменной стеной. Теперь понятно, почему до сих пор не женат». – «Да я уж сам догады-вался, – кивнул Степан. – Кому нужен скромный мужик-учитель с грошовой зарплатой». Лиза улыбнулась: «По-этому назначаю тебя главным менеджером в свою фар-мацевтическую компанию с окладом в сто тысяч. При-ступаешь с понедельника! Жить будешь у меня, завтра с утра купим тебе приличную одежду». – «Как-то ты так быстро и решительно». – «Да, я женщина деловая. Научилась от умных людей не терять ни минуты – по-работала в крупной международной компании, приоб-рела опыт, потом с компаньонами открыла фирму в столице, а теперь решила в родном городе открыть соб-ственную. Впрочем, почему открыть? Уже! – она уку-сила его за сосок на груди и сказала: – Давай еще разок – и спать…»
***            
Через месяц Степан уже (по крайней мере, внешне) стал меняться – если ранее ходил на работу пешком с обшарпанным портфелем, в мешковатом старом ко-стюме с протертыми до блеска рукавами, то теперь ез-дил на подаренном Лизой джипе в большой офис, кото-рый она арендовала в центре города рядом с мэрией, вышагивал в итальянском костюмчике с ярким галсту-ком. Он с удовлетворением отмечал, что становится уверенным и раскрепощенным, как на него совсем ина-че поглядывают симпатичные женщины. Хотя по дело-вым качествам ему, конечно, было очень далеко до Ли-зы, энергичность которой и целеустремленность были невероятными – она казалась сгустком энергии, кото-рый прожигает любое сопротивление. Она отдавала четкие молниеносные команды подчиненным, мгновен-но принимала правильные решения и умела найти об-щий язык с любым чиновником. Иногда Степан ее под-возил к административному зданию, где необходимо получить разрешение или справку, и готовился соснуть пару часиков на сидении, полагая, что пробить бюро-кратические заслоны не так-то просто, а Лиза уже вы-скакивала из здания через полчаса максимум, сосредо-точенная, с азартным блеском в глазах. «Как это у тебя получатся?» – удивлялся Степан. «Просто я знаю, что надо чиновникам», – отвечала она. «И что им надо?» – «Свой интерес…» – коротко отвечала она. «Ты им из своих денег даешь?» – спросил как–то он. «Загранич-ные производители на подкуп выделяют специальные деньги…» – «И много?» Она усмехнулась: «Ну если ампулу какого–нибудь лекарства они продают нашим чиновникам за бюджетные деньги, допустим, по десять тысяч за штуку, а она им обходится по себестоимости раз в сто дешевле, то они никаких денег не пожалеют, чтоб пробиться на российский рынок!» 
Через месяц Лиза, сделав ему заграничный паспорт, повезла Степана в Европу, совместив деловую поездку с экскурсией. До этого он даже в Турции не отдыхал, а сейчас оказался в Копенгагене, Амстердаме, в Бер-лине…Он разглядывал с удивлением и восторгом ста-ринные европейские города и как ребенок несмышле-ный безропотно следовал за Лизой. Воспитанный мам-кой без отца он привык подчиняться женщинам и сейчас в худенькой Лизе, что была на голову ниже его, призна-вал опытную всезнающую мамку, которая должна его водить за руку, чтоб не потерялся в толпе, кормить мо-роженым и поить газированной водой. Ну а Лиза, про-жив восемь лет в Европе, чувствовала себя здесь в при-вычной среде – говорила свободно на немецком, ан-глийском и французском и могла объясниться с любым прохожим, спросить, как пройти в тот или иной музей.
Побывав во многих памятных исторических местах, они, а точнее Лиза, от имени своей фирмы заключили, контракты на поставку ортопедического оборудования, новых лекарств и поехали домой…
Но если вплоть до самого отъезда из Европы Степан не мог почувствовать себя окончательно раскрепощен-ным, то, сойдя с трапа самолета в родном аэропорту, осознал себя почти европейцем – человеком свободным и всезнающим. Голос приобрел несвойственные его ха-рактеру модуляции, плечи раздались, взор стал смелее. Взглянув на Степана, Лиза рассмеялась: «Ну прямо босс – сигары только в зубах не хватает!» – и тем его не-сколько осадила. Но зато, когда ее не было рядом, он вновь распрямлял плечи и чувствовал, как теперь сво-бодно и легко дышится.
***
Отныне часто развозя товар по аптекам, что принад-лежали Лизе, контролируя его продажи, Степан в оче-редной аптеке увидел милую девушку, что должна была принять товар. Оказалось, Надя работала здесь всего неделю, оформившись после окончания фармацевтиче-ского факультета. Степан растерялся, не зная как себя вести. Сделал лицо суровым, свел брови к переносице, считая, что с подчиненными он, любовник начальницы, главный менеджер, должен выглядеть непреступным, недоверчивым и придирчивым. Но если иногда ему это удавалось, то здесь не получилось – выглядело неесте-ственным, словно у простоватого петуха, который захо-тел превратиться в важного индюка. Он то улыбался, то морщился – и наконец, решил быть самим собой, про-ще.
Посмотрев в накладную, Надя удивленно сказала: «Какие дорогие у вас лекарства!» – «Зато качественные и действенные!» – ответил он. «Наши лекарства есть идентичные, но в пять раз дешевле». – «Но если прода-вать отечественные, то ваши прибыли и зарплаты уменьшатся…» – хмыкнул он, вспомнив, что этим ар-гументом возражала Лиза, когда говорили о российских подобных препаратах. Надя кивнула с легкой грустью: «Конечно, выгодно торговать дорогим, но каково его покупать бедным пенсионерам?!» И столько в интона-ции было доброты и заботы о людях, что Степан в нее влюбился как в еще и порядочную женщину. «К сожа-лению, мы затоптали российскую фармацевтику», – до-бавила она. «Время такое было – мы считали, что на Западе все гораздо лучше: и законы, и одежда, и про-дукты…» – сказал он. «Ну так оболванили мозги народу через средства массовой информации, в рекламу зару-бежного вкладывались огромные деньги! Наши компа-нии, жившие в советское время вне конкуренции, пиар делать не умели. Ну а мы, российские потребители, привыкли верить слову с экрана. А, оказывается, даже наши продукты были экологичней и питательнее». Сте-пан вдруг сказал: «Давайте встретимся в другой обста-новке и продолжим этот разговор – мы с вами близки по образованию, по мышлению, я биолог!» – и смутился. Надя посмотрела на него изучающе: «Почему бы нет?» Он, радостный, взял номер ее телефона и пообещал по-звонить.
***
Когда Лиза отъехала на пару дней в командировку в Москву, Степан назначил встречу Наде в дорогом ре-сторане, мимо которого ранее проходил стороной – бо-ялся, словно его администратор силой затащат в дверь и потребуют заплатить за вход. Ожидая Надю у крыль-ца, Степан чувствовал, как происходит слом робости, ибо до этого времени он не решался приглашать ни од-ну девушку в ресторан по причине того, что она может отказать, но главное потому, что на хороший ужин не имел денег. Он представлял, что девушка закажет доро-гое и изысканное блюдо, а он не сможет расплатиться и ему будет очень стыдно… Поэтому сейчас взял столько денег, чтоб хватило на три ужина, чтоб вытащить со-лидно толстое портмоне и расплатиться.
Они посидели с Надей за уютным столиком, о мно-гом поговорили, выяснили, что оба любят собирать грибы, ходить в походы. Замечая пристальные взгляды мужчин, завидующих, что сидит со столь милой девуш-кой, Степан все более смелел. Осознавал, как хорошо быть состоятельным. И хотя он не ограничивал высокой стоимостью потребности и вкусы Нади, она заказала скромную недорогую пищу, что ему понравилось.
Долго он настраивал себя, чтоб предложить Наде провести ночь вместе, потел, вздыхал и наконец вымол-вил: «Я бы не хотел с вами сегодня расставаться…» Она пожала плечами, ничего не ответив, что, как он понял, было знаком согласия…Взяв такси, он повез ее на ши-карную квартиру Лизы, но сообразил, что тогда девуш-ка поймет по многим женским вещам в квартире, что он живет с подругой или женой, да и Лиза может обнару-жить по приезду какую-нибудь улику – волосок, напри-мер, на простыне…Он решил повезти Надю к своей ма-тери, но квартира у той была неказистая – с плохоньким телевизором, с порванным диваном. Это не соответ-ствовало имиджу состоятельного делового мужчины, какой он строил перед девушкой. Так они оказались в гостинице.
На следующий день Степан купил в квартиру матери дорогой уголок отдыха, плазменный телевизор – и в очередное свидание привез Надю к себе. Его мать встретила девушку ласковой улыбкой, накрывая на стол, а потом на кухне тихонько и радостно спросила сына: «Это твоя Лиза?» – «Это другая… – ответил он. – Гораздо лучше». – «Так женись», – сказала мать, кото-рая давно хотела, чтоб сорокалетний холостяк–сын за-имел семью, родил ей внуков, и уже почти не надеялась на это. «Посмотрим…» – бодренько ответил он.
  ***
Приехав, Лиза заявила, что соскучилась по сексу, и потребовала взять ее, а у него не получилось – слишком разительный контраст был между пухленькой жен-ственной Надей с ее нежным голоском и мягкими дви-жениями, и жестким, где руки и ноги походили на сучья, телом Лизы, посмотрев на которую в свете ночника, он невольно подумал: «Настоящий саксаул!» И только ко-гда она сердито сунула ему таблетки для повышения потенции, он удовлетворил ее…
Отвалившись от нее после последнего раза, Степан сказал: «Для тебя, похоже, главное в жизни секс!» – «Не только секс, но и любые удовольствия! Я люблю изыс-канную еду, одежду». Действительно, холодильник у Лизы был забит заморской снедью, экзотическими про-дуктами и фруктами, которые она смаковала, закрывая от удовольствия глаза, с таким же удовольствием она мазалась на ночь дорогими кремами или одевала тонкое шелковое белье на свои мослы – узкие бедра и похожую на стиральную доску грудь… Степан спросил: «Почему ты не хочешь родить?.. Мы уже полгода вместе, а ты об этом не заикнулась даже. Ведь тебе уже под сорок – еще немного и будет поздно». – «Ты хочешь детей?!» – она напряглась. «Все должны хотеть…» – ушел он от прямого ответа. «А я нет! – отрезала Лиза жестко, и желваки на ее скуластых щеках набухли. – Не желаю переживать за них, думать о них, устраивать им жизнь…» – «А что же тогда ты хочешь? Только денег?» – «Деньги – это свобода. Я хочу построить на берегу Средиземного моря виллу с личным пляжем и причалом для яхты – и наслаждаться». – «Красиво», – согласился он, видя, что она недовольна его вопросом, и зажму-рился, пытаясь уснуть… А Лизе уже было не до сна – она лежала с открытыми глазами и с горечью и злобой вспоминала, как ее игнорировали парни в юности за не-красивую внешность, пренебрежительно фыркали, а она кляла мысленно родителей, что сподобились «выпу-стить» такую уродину на белый свет, и не хотела, чтоб ее дочь испытала то же. Впрочем, сделав неудачно аборт, она уже не могла иметь детей, хотя, конечно, для нее, столь богатой, была возможность нанять суррогат-ную мать. Вообще, она считала, что женщина родами изнашивает организм, быстро стареет. Обо всех этих размышлениях Лиза ни с кем не делилась и не хотела в это посвящать любовника Степана, однако разговор с ним ее насторожил.
Утром Степан несколько раз чихнул и шмыгнул сопливым носом – его продуло когда, вспотев после долгого секса, он утомленный спал без одеяла при от-крытой форточке. «Заболел ты, мой бычок… – она по-трепала его по щеке. – Сейчас я тебя вылечу». Он пола-гал, что она даст ему дорогое заграничное лекарство, которое, судя по инструкции, вылечивает буквально все болезни за полчаса, но она размешала мед в чашке с малиновым настоем и велела выпить. «А как же это…» – он силился вспомнить мудреное название загранично-го лекарства. «Лекарства мы продаем для зомбирова-ных дебилов…– ласково сказала она. – Медицина ниче-го лучше народных средств не придумала…» Степан поморщился, ибо подобное циничное отношение к по-купателям, которые, возможно, приобретают лекарство на последние деньги, сильно отличалось от отношения, которое исповедовала Надя.
***
Степан успел встретиться с Надей несколько раз. В последнюю встречу она в постели нежно сказала, что забеременела и не знает, что теперь делать. «Конечно, рожай!» – радостно воскликнул он. «Я не могу этого сделать, пока мы не женаты…» – ответила она и по-смотрела на него так покорно и с такой надеждой, как смотрят женщины только на сильных и мудрых муж-чин, которые не подведут в сложной ситуации. Такого взгляда Степан еще никогда не получал от женщин и вдруг поверил, что сможет защитить Надю от всех невзгод. «Мы обязательно поженимся!» – заявил он, прижимая ее к груди. «Когда?» – «В ближайшее время», – ответил весомо он. «А вдруг Лизавета Петровна будет против? – Надя съежилась. – Ведь у вас с ней отноше-ния». Степан подосадовал, что девушка вспомнила о Лизе как о некой преграде, ибо всегда позиционировал себя перед Надей как равноправный партнер хозяйки, заявлял, что он не имеет перед владелицей фирмы обя-зательств, кроме легкого флирта, и в любой момент может ее оставить. Сейчас он не нашел ничего лучшего чем сказать: «Она не хочет и неспособна иметь детей. А какая семья без детей?!» 
Степан в тот же день похвалился матери, у которой от этого известия повлажнели глаза, что скоро станет отцом, но сделал это слегка небрежно, словно это собы-тие в его жизни обычное, что иначе и быть не могло. Наконец-то его самоуважение достигло кульминации! Наконец-то он почувствовал себя полноценным мужчи-ной! И осознал, как это, оказывается, приятно! Повери-лось, что отныне так будет всегда.
Через три дня, когда Степан позвонил Наде, чтоб назначить очередное свидание, телефон не ответил, не ответил ни через час, ни через два. Предчувствуя с тре-вогой нечто плохое, Степан поехал в аптеку, где заве-дующая суховато, но и уважительно сказала: «Она взяла отпуск за свой счет». – «По какой причине?» – спросил он, стараясь сдерживать эмоции и не показывать свою заинтересованность в Наде, так как знал, что заведую-щая – подруга Лизы. «Она мне не сказала», – ответила заведующая, но по всему было видно, что, конечно же, знает, что случилось с подчиненной.
Надя не появлялась на работе целую неделю, за это время Степан часто приезжал в аптеку, звонил по не-скольку раз в день. Он похудел, побледнел, у него нервно дергался глаз. Злился на себя, что не узнал, где живет Надя, ну а спросить ее адрес у заведующей боял-ся, ибо та, конечно же, сообщит об этом Лизе.
Когда он снова увидел Надю на месте, то кинулся с вопросом: «Что случилось? Ты куда пропала?» Та гля-нула холодно и сухо и отвернулась, не ответив; ушла в подсобное помещение и принялась перекладывать ко-робки, показывая, что у нее нет времени с ним разгова-ривать. Она была испуганна и бледна. Он хотел ее об-нять, но она оттолкнула его. «Я тебя чем-то обидел?» – у него на глазах появились слезы. Тогда она мрачно от-ветила: «Нам не стоит встречаться!» – «А как же ребе-нок?» – воскликнул он. «Я от него избавилась». – «За-чем?» – простонал он. «Так надо». – «Кому надо?» – «Мне приказали». – «Кто приказал?» Она хмыкнула: «Будто не знаешь?» – «Лиза?..» – догадался он. Надя не ответила, а через некоторое время сказала: «Извините, мне надо работать».
Придя поздно вечером на квартиру к Лизе, Степан долго и пристально на нее поглядывал, надеясь, что она словом, действием, взглядом невольно выдаст себя. Но Лиза была спокойной, рассуждала о делах, намечала планы расширения фирмы. Тогда он хотел спросить напрямую, почему она вмешались в их с Надей жизнь, но вдруг почувствовал прежнюю робость и разозлился – ведь он уже привык быть смелым и гордым. Он выпил вместительную рюмку коньяка и, ощутив бодрость, вы-давил: «Чем тебе Надя помешала?» Лиза ухмыльнулась: «А кто такая Надя?.. Ах, эта сикушка из аптеки… Она тебе что-то сказала обо мне?» – в голосе ее послыша-лась угроза девушке. «Нет, я сам догадался!» – «Пусть не разевает роток на чужой кусок! И она это быстро по-няла, когда к ней пришли серьезные люди и предупре-дили, что закопают». – «Что–за люди?» – «Крутые лы-сые ребята». Степан притих, ибо, не умеющий драться, опасавшийся физической боли, да и вообще не любив-ший конфликтовать, боялся бандюков-отморозков. Он скромно заявил: «Я что, твой раб? Ведь мы не женаты». – «А разве важен штамп в паспорте? У нас в любом случае все вместе. Я тебя сделала компаньоном, так что и на вилле в Италии будем вместе жить». Степана за-трясло от возмущения, а Лиза оставалась спокойной и уверенной. «Я ведь могу и уйти!» – пригрозил он. Она рассмеялась: «Куда? Обратно в школу? Ну тогда верни джип, деньги… Интересно, нужен ли ты будешь Наде после этого». – «Деньги я заработал». – «Чтоб зарабо-тать такие деньги, надо голову иметь, а ты имеешь только кое–что в штанах. Так что, считай, я тебе вы-плачивала авансом».
Лиза не говорила ему грубых слов. Не повышала го-лос, тем не менее, от нее шло такое мощное и разруши-тельное энергетическое поле, что Степан скукоживался как очищенная картофелина под солнцем – опускались голова, плечи. «Да и ты сам говорил, что я сделала тебя человеком, обещал вечную любовь!» – «Когда это?» – растерялся он. «Кстати, я тут кое-что записала…» – Ли-за включила смартфон, с которого раздался восторжен-ный голос Степана действительно обещавший любовь до гроба…Степан вспомнил, что говорил это Лизе во время путешествия по Европе, и окончательно сник, по-чувствовав, как будто ему накинули ошейник и привя-зали на цепь.
В эту ночь он послушно занялся сексом, а потом пошел на кухню, выпил пару рюмок коньяка, сел в тем-ноте за стол, подперев голову кулаком, и задумался. Ему словно кто-то сказал голосом похожим на Надин: «Ты не мужик – ты тварь дрожащая!» – но Степан не захотел с этим соглашаться. Если еще вечером он намеревался хлопнуть дверью квартиры, бросить ключи от джипа под ноги Лизе, то теперь вдруг с горечью осо-знал, что не способен на столь решительный поступок – он не хотел лишаться своего статуса, денег и всего остального, что они дают. Если бы Надя не сделала аборт, он бы еще мог решиться бросить Лизу и отка-заться от материальных благ, чтоб быть с Надей. А те-перь…Теперь он сомневался, что Наде будет нужен без денег – может быть, она и полюбила-то его из-за них, как безжалостно намекнула ему Лиза?
Понимая, что не станет для Лизы равным, что она всегда будет давить своим авторитетом, укорять, Сте-пан решил действовать, но не в открытую, опасаясь, что Лиза не только отберет у него джип и зарплату, но и подошлет крутых братков – и тогда он им сам отдаст те тридцать процентов акций компании, что записаны на него. Следовало действовать тайно… Подумалось, что лучшим решением будет отравить Лизу – сделать это качественно, чтоб никто не догадался: ни милиция, ни подруги Лизы! Жил человек и вдруг скончался от сер-дечного приступа… И тогда все деньги Лизы, ее фирма останутся при нем! Представив, какую тогда будет иметь власть, возможности, Степан воодушевился! Он уже мечтал, что станет главой фирмы, а заместителем назначит Надю, чтоб закупала в аптеки только отече-ственные препараты! И никто уже не помешает им стать счастливыми… В этот момент он себя не узнавал – насколько, оказывается, непознаваем человек и на какие может пойти преступления, если его обидят, заденут мужское самолюбие! Ранее он даже кошку не осмели-вался пнуть, даже мышку, что жила в материнской квартире, не собрался с духом мышеловкой прихлоп-нуть, представив с ужасом, как она будет пищать отбо-ли, а тут на человека замахнулся… Чтоб себя оправ-дать, он думал: «Ведь Лиза-то по сути бесполезный для мира и общества человек: рожать и оставлять потом-ство не хочет, да и другим не дает! Фирма ее занимает-ся ограблением родины и населения, продавая за огромные деньги мало кому нужные лекарства, замани-вая чиновников за взятки тратить на них бюджетные деньги и обогащая тем производителей Европы!» По всем его выкладкам получалось, что от исчезновения Лизы в мире станет чище, добрее, лучше…
Утром Степан был с Лизой предупредителен, улыб-чив, мягок, разогрел ей завтрак, сварил кофе – и, глядя в темную мрачную глубину кофейной чашки, подумал, что именно туда следует всыпать сильнодействующее лекарство. Лиза тоже была улыбчивой, ничем не напо-миная про вчерашний жесткий разговор.            
  ***
Недели две Степан в Интернете искал всевозможные способы отравления, которые не привлекут внимание милиции, а его никто не заподозрит в убийстве. Узна-вал, как надо себя вести в подобных случаях – какие аргументы приводить в свое оправдание, какие иметь алиби, как выглядеть: рвать на себе волосы, показывая, что очень страдаешь, или же вести себя достойно, чтоб не переиграть роль страдальца. На эту тему в Интерне-те много было советов и реальных историй! Наконец Степан приобрел лекарство, большая доза которого вы-зовет паралич дыхания, остановку сердца и быстро «выветрится» из организма. Лекарство он спрятал в квартире у матери и морально готовился к его примене-нию. Его радовало уже то, что все-таки решился на дерзкий поступок! Чтоб придать себе больше реши-тельности, он нарочно унижался перед Лизой по любо-му поводу – приносил ей кофе в постель, массажировал пятки, на любой ее упрек кивал с возгласом: «Вино-ват…» – и каждое свое добровольное унижение вклады-вал в копилку обиды: дескать, вот как она меня эксплуа-тирует, как она надо мной издевается. Ждал, когда эта копилка в душе переполнится, но она никак не перепол-нялась у человека, в общем-то, незлобного по своей природе.
***
В тот день утром Лиза приготовила ему кофе. Когда он его выпил, то сразу почувствовал головокружение, резь в желудке, а на сердце будто наступили тяжелым сапогом, на лбу выступила испарина. Лиза внимательно посмотрела на него и спросила настороженно: «Ты не заболел?» Он прошептал: «Очень плохо себя чув-ствую…» – и зашатался на стуле. «Сам виноват, – вдруг сказала она с горечью. – Зачем сказал Наде, что скоро освободишься от меня. Ведь я за тобой следила, в твоем телефоне, в машине, и даже в пиджаке поставила «про-слушки», твой Интернет я постоянно просматривала и видела, чем интересуешься – так что твой план мне был известен. Ты вступил в жестокую игру, где по сравне-нию со мной наивный новичок».
В этот момент в глазах у Степана потемнело, сердце сделало два тяжких удара и остановилось. Он, падая на пол, угасающим сознанием услышал: «А ведь могли бы нежиться вместе на вилле в Италии…»    
    
ДЕД И ВНУК
Рано утром, когда в детский садик пришла заведую-щая, бодренький и крепенький сторож Сергей Игоревич ей отчитался, что ночь прошла без происшествий, и направился через широкий двор, что отделял детсад, к подъезду девятиэтажного дома.
Был теплый майский денек – чистый, светлый, нежный. В густых кустах сирени, в ветвях берез гомо-нили птицы, летали в поисках корма для птенцов. Клей-кая свежая листва зеленела ярко, как бывает только вес-ной. Солнце поднялось и уже прогрело воздух. В детсад родители вели еще не до конца проснувшихся детишек, нарядно одетых в красивые костюмчики и платьишки.
Сергей Игоревич широко улыбался – прохожим ка-залось, что его сильно рассмешили анекдотом или нелепым поступком, он же улыбался от того, что, не-смотря на пенсионные годы, бодр, здоров, еще спосо-бен любить жену, с которой прожил около полувека, активен – часто выезжает по выходным на своих «Жи-гулях» рыбачить на Каму с ночевкой, посещает меро-приятия, что устраивают для ветеранов труда городские власти.
Прежде чем войти в подъезд, Сергей Игоревич по-хозяйски оглядел двор – заметил около деревянной скамейки у крылечка пустую пачку от сигарет, две пластмассовые бутылки из-под пива (это оставила ком-пания подростков сегодня ночью) и не поленился отне-сти мусор в урну, хотя через полчаса это сделала бы дворничиха.
Валентина Степановна, сухощавая, младше его на пять лет, увидела мужа из окна – и, когда он поднялся на третий этаж, дверь в квартиру была уже открыта. «Завтракать будешь?» – спросила заботливо она. «Еще не проголодался. Ты же сегодня на ночь четыре огром-ных бутерброда дала», – ответил Сергей Игоревич и передал жене холщовый пакет с термосом, в который ему наливала на дежурство кофе. «Вот поспать часика два можно…» – сказал он, так как в отличие от сторо-жей, что лишь отбывали на работе, на дежурстве не спал – всю ночь ходил по детсаду с фонариком и смот-рел: не прорвало ли водопроводную трубу, не появился ли запах дыма, целы ли стекла на окошках. Иногда только садился почитать газету или посмотреть телеви-зор. Привык всегда работать честно, а не как молодая сторожиха, которую выгнали, когда привела в детсад двух мужиков выпить в тепле и комфорте водки, а те ее изнасиловали, да в придачу телевизор детсадовский украли.
Сергей Игоревич лег на диванчик, жена укрыла его пледом и тихонько ушла на кухню, чтоб не мешать ему. Она всегда уважала мужа, как более опытного и стар-шего, как человека знаменитого в городе, когда–то из-вестного бригадира строителей, а теперь под старость ценила еще больше, заботилась о его здоровье, чтоб прожил как можно дольше… Ценила и за то что всегда зарабатывал много, а теперь, на пенсии, подрабатывает, благодаря чему живут неплохо – и на еду хватает, и за квартиру заплатить, и даже дочери с внуком иногда пе-репадает.
Галина Степановна почистила картошку, лук, свек-лу, готовя к обеду украинский борщ, который муж очень любит. Вдруг раздался настойчивый звонок в дверь. Досадуя, что тревожат сон мужа, Галина Степа-новна торопливо открыла дверь. Там стоял внук Вадим – восемнадцатилетний худощавый парень с сероватым болезненным лицом. Несмотря на то что был в куртке, его трясло, особенно руки. «Ты чего, болеешь?» – испу-галась Галина Степановна. «Наверное…» – ответил он, чтоб разжалобить ее, хотя болезненный цвет кожи и трясучка были следствием бессонной ночи, когда с компанией дружков проторчал долго в кафе, а потом продолжил гулянку с наркотиками на квартире девицы, родители которой отдыхали заграницей. Сейчас ему требовалась очередная доза, ибо раскалывалась голова и боль во всем теле (в мышцах и костях) была адская… «Кушать будешь? У меня борщ доваривается… – сказа-ла она. – Но только тихо, а то дед после дежурства спит». «Не сплю я уже, не сплю», – раздался из приот-крытой двери бодрый голос Сергея Игоревича. «Бабуш-ка, мне тысяча нужна на лекарства…» – быстро шепнул Вадим, чтоб просьбу не услышал дед, который станет выспрашивать, зачем нужны деньги, почему так много, глядя пристально, словно прокурор, в глаза и явно не веря. Поэтому Вадим старался приходить к бабушке по вечерам, когда дед находился на дежурстве, а сегодня было просто невмочь.
Галина Степановна кивнула внуку и обратилась к мужу: «Полежал бы еще». – «На том свете отлежусь…» – Сергей Игоревич вышел в коридор и посмотрел на Вадима критически: «Проходи, поговорим». – «Некогда мне», – пробурчал с досадой Вадим, пряча глаза. «Ну раз пришел – пообщаемся. Должен же я знать, какие планы у тебя на жизнь. Дать совет». – «Совет…» – ехидно проворчал Вадим и подумал: «Лучше б деньжат подкинул». «А что, я все-таки на земле пожил – жизнь знаю». – «Знает он… Тогда жизнь совсем другая была», – усмехнулся криво Вадим. «Жизнь всегда одинаковая – надо быть честным и работящим, несмотря на переме-ны в обществе». Вадим расхохотался, сопровождая это мелкой дрожью всего тела и почти не открывая рот: «Ну ты, дед, учудил! Это не социализм, в котором ты жил. Ныне наглость ценится и хитрость». Сергей Иго-ревич осмотрел внука с ног до головы и указал рукой в зал: «Проходи. Вот сейчас все и обсудим». Вадим за-мялся, но бабушка подтолкнула в спину: «Иди, раз дед зовет». Понимая, что может остаться без тысячи, Вадим нехотя прошел в зал, сел на диван.
Сергей Игоревич встал у окна, глаза наполнились радостным светом, он с пафосом заговорил:
- Ты видишь, какой город я построил?! Вон там был овраг, а теперь – площадь с фонтанами! А здесь, на ме-сте кинотеатра, был лесок из вязов – теперь красавец-дворец! И все это для вас, для молодых, чтоб жили счастливо…– он указывал пальцем на окрестности и живо представлял, что там было пятьдесят лет назад, когда он после армии с рюкзачком приехал по комсо-мольской путевке строить новый город и крупнейший в Европе автомобильный завод. Может, он и забыл бы, какие росли здесь деревья и какие простирались боло-тистые луга, но так как об этом постоянно рассказывал всем гостям, то все хорошо помнил. Не раз слышал об этом и Вадим и поэтому, поморщившись, хмыкнул с ехидцей:
– Ну да, конечно, ты все построил!
– Не только я! – согласился Сергей Игоревич. – Но однако на этих объектах я бригадирствовал! И построи-ли это потому, что работали честно, не халтурили. А ты говоришь – «социализм…»
– К чему ты все это?
– А к тому, что у нас, молодых, цель была! А вот у тебя цель есть?
– Рано мне о цели думать… – вяло ответил Вадим, ибо планов даже на год не имел, да и не хотел иметь: цель была лишь на сегодняшний вечер – найти деньги на кафе, на дозу наркотика и провести несколько часов в кайфе.
– Не рано! – жестко сказал Сергей Игоревич. – Тебе восемнадцать! Ты уже должен родину защищать! В ар-мию идти! А ты готов к ней? Ну-ка докажи… – он под-нял внука за воротник курточки и добавил: – Давай-ка поборемся! Кто кого?
Вадим, чтоб прекратить этот разговор и понимая, что сможет это сделать, лишь поборов деда, подло по-пытался дать ему подножку. Но дед взял жесткими, словно железными, пальцами Вадима за предплечья и так дернул в сторону, что внук мгновенно оказался на полу, уткнувшись носом в мягкий ковер. Дед сел на не-го сверху и победно произнес:
– Ну что, загнул я тебе салагу?!
Вадиму стало не столько обидно, сколько больно, и он завопил:
– Отпусти, старый хрыч!
– Старый-то ты, а не я! Хотя мне уже за семьдесят.
Услышав шум борьбы и крики, с кухни в зал вбежа-ла Галина Степановна, воскликнула с ужасом:
– Что происходит? Деретесь, что ли?
– Учу жизни салагу, – дед резво поднялся с пола. – А то уже стыдно смотреть на этого глиста! – он прими-рительно подал Вадиму руку. Тот поднялся сам и в раз-дражении от того, что дед его больное тело заставил страдать, хотел пнуть ему в живот, но сдержался…
– Конечно, – заявила Галина Степановна, защищая Вадима. – Он ведь, в отличие от тебя, кирпичи на стройке не клал и бетон не таскал тоннами.
– Кто же ему мешает? А то уже русского человека скоро на стройке не встретишь – одни гастарбайтеры из Азии. Пусть поработает, мышцы накачает! Прошлое лето, помню, на строительстве дачи попросил помочь, так он сбежал на второй день. А так бы силенок нако-пил, я б его шикарные камины научил класть – кстати, работа прибыльная по нашим временам. Каждый бога-тей на даче или в коттедже камином мечтает обзаве-стись. Так что не сидел бы на мамкиной шее… – Сергей Игоревич пожалел непутевую дочь, которая без его ве-дома выскочила замуж за драчуна–алкоголика, купив-шись на его болтовню и смазливость, а теперь одна рас-стила непутевого внука…– Да и в армии сильных пар-ней уважают! Я вот в десантных войсках служил…
Сергей Игоревич хотел рассказать, как провел два года в армии, сколько раз с парашютом прыгнул, как это было полезно для воспитания волевого и общитель-ного характера, но Вадим резко и зло перебил: 
– Что ты пристал со своей армией?! Не собираюсь я ни в какую армию!
– А кто же родину будет защищать? – растерялся дед.
– А где она, родина? Где? – с вызовом крикнул Ва-дим. – Родину всю на запад продали наши власти, а олигархи все богатства вывезли. И я должен за них по-гибать в Чечне, в Грузии или Дагестане? Умные люди давно свалили из России в теплые благополучные стра-ны, как, например, моя двоюродная сестренка Ника.
Сергей Игоревич погрустнел, так как действительно внучка от старшего сына, который проживал в столице и занимался бизнесом, училась в престижном институте в Лондоне, нашла там жениха-француза и, похоже, воз-вращаться в России не собиралась. Сергей Игоревич не раз с неудовольствием высказывал сыну и его жене, и даже Нике при встречах и по телефону, что нельзя по-кидать находящуюся в тяжелом демографическом по-ложении родину, тем более самым умным и талантли-вым, но они лишь улыбались в ответ.
– А нас с бабушкой кто будет защищать? – спросил он, приведя последний козырь.
– Да ты еще сам в рукопашную десяток фрицев по-ложишь, – ответил Вадим, выправляя прижатую дедом к полу и ноющую шею.
– Ну хорошо, не хочешь в армию – иди в институт! Делай карьеру, ученым становись, конструктором как Туполев… – сказал дед, не зная, что Вадим, который до десятого класса учился неплохо (на четверки), кружок авиамодельный посещал, а потом, связавшись с дурной компанией и начав принимать наркотики, даже ЭГЕ не сдал – дочь ему об этом не сказала, чтоб не расстраи-вать.
– А ты знаешь, сколько сейчас ученый получает? Крохи! Да и самолеты-то, я слышал, в стране уже почти перестали делать!
– Что ты все о деньгах талдычишь?!
– Так у нас все сейчас на деньги меряют.          
– Не все!
– Отстал ты от жизни!
– Хорошо…А что тогда твое?
Вадим опустил голову. Впервые за последний год он задумался над этим вопросом и понял, что, оказывается, ничего не хочет – даже жениться, так как пообщавшись с размалеванными девицами, переспав с ними, обкурен-ными и пьяными, считал, что не только нет любви, но и не может быть ничего искреннего во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. А представив, что у него вырастет занозистый и непослушный сын, как и он сам, не хотел иметь детей. Хотел только одного: сунуть в рот «колесо», сидеть в кафе с компанией и слушать та-кую громкую музыку, чтоб все тело сотрясались от де-цибел, и балдеть.
Сергей Игоревич с пафосом воскликнул:
– А может, махнешь куда-нибудь на комсомольскую стройку? В Сибирь, в тайгу! Мы с бабушкой когда-то приехали сюда, заработали квартиру. Жили весело, ин-тересно! Ходили большими компаниями в походы, жи-ли в палатках. Был у нас туристический клуб «Берен-деи», – увидев, как недоуменно уставились не него жена и внук, он осекся…
Вадим криво усмехнулся:
– Ты че, дед? Разве есть сейчас в стране стройки? Наоборот, все что построили, разваливается…
– Ну что-то же строится… – уже вяло сказал Сергей Игоревич, и вдруг посветлел лицом. – Вот что! Олим-пийские объекты в Сочи! – однако разочарованно мах-нул рукой. – Впрочем, там же люди со специальностью нужны, а ты ничего не умеешь.
Галина Степановна сказала:
– Пойдемте лучше обедать…– и незаметно от мужа подмигнула внуку. Вадим пошел за ней на кухню с воз-гласом: «Кофе чашку выпью». Пока Сергей Игоревич в зале поправлял смятый ковер, закрывал штору и еще пару минут смотрел из окна на дело своих рук, его жена вытащила из чайника на верхней полке шкафа купюру в тысячу рублей и сунула в руку Вадима. Когда она по-шла в зал за мужем, Вадим быстро выхватил оттуда еще две тысячи, а уж потом стал пить кофе – торопли-во, обжигаясь, чтоб поскорее выскочить за дверь. Ока-завшись на лестничной площадке, он сунул в рот по-следнюю сигарету, закурил в блаженстве, а пустую пач-ку скомкал и выбросил под ноги.
После разговора с внуком Сергей Игоревич почув-ствовал себя неуютно, улыбка сошла с лица. Недавняя непоколебимая уверенность в том, что в жизни сделал все хорошо, пошатнулась. Он упрекал себя, что плохо воспитал дочь, которая вырастила такого внука, а те-перь не может помочь ему обрести смысл жизни. Ко-нечно, он понимал, что в этом вина и государства, ко-торое перестало заботиться о воспитании граждан, пе-рестало им давать большие цели вроде строительства ГЭС, мощнейших заводов, освоения космоса…– и лю-ди, особенно молодежь, оказались без руля и ветрил, почувствовали ненужность родине и поддались соблаз-нам. Мог ли Сергей Игоревич изменить эту ситуацию?.. Конечно, он частенько выступал в школах и училищах перед молодежью и пытался ей втолковать нравствен-ные идеалы и принципы, рассказывал о строительстве города, и ученики вроде бы слушали его внимательно, хлопали уважительно, но выходя на улицу, видели там нечто другое… Да и не президент он, чтоб иметь пол-номочия изменить жизнь!
Чтоб взбодриться, убедиться очередной раз в пра-вильности своей жизни, он достал альбомы со старыми фотографиями. Вытащил из шкафа три больших, пух-лых, с кожаными коричневыми корками, аккуратно по-ложил их на стол, бережно открыл и начал разгляды-вать слегка пожелтевшие снимки… Вот ему руководи-тель республики вручает на сцене орден Ленина за сда-чу важного объекта с перевыполнением плана! Вот они закладывают памятную бронзовую колбу в бетонное основание нового кинотеатра…
К Сергею Игоревичу подошла жена и села рядыш-ком. Он открыл альбом с семейными снимками и нежно сказал: «Видишь, какие с тобой молодые были! Вот наша свадьба в недавно построенном загсе – тогда у нас человек сто праздновало. А вот я встречаю тебя из род-дома с гвоздиками…А вот, – Сергей Игоревич слегка запнулся. – Рождение нашего внука Вадима…» Он уста-вился на кругленькое, милое и удивительно ласковое личико, что выставлялось из одеяла и улыбалось миру, и подумал: «Кто бы мог представить, что наступит та-кое странное время и так нелепо будет складываться его жизнь?!»
Через пару часов Сергей Игоревич и жена принаря-дились. Он в серый костюм, а она в шерстяное красное платье. Взявшись под руку, словно молодые влюблен-ные, пошли в ближайший культурно-развлекательный центр, где регулярно по пятницам собирался клуб «Ве-теран».
В большом зале стояли два десятка столиков с бу-тылкой шампанского на каждом, с виноградным и яб-лочным соком в графинах, нарезанным тонкими ломти-ками сыром и ветчиной, чтоб можно было закусить. По залу расхаживали ветераны труда, десятки лет знако-мые друг с другом – кто-то пришел с орденами на гру-ди, а кто-то без наград, как например Сергей Игоревич, считавший это нескромным. Они обступили вновь при-шедших, стали обниматься, говорить друг другу ком-плименты, кое-кто хвалился, что съездил в экскурсию заграницу, а кто-то тем, что у него родился третий пра-внук…
В программе встречи было празднование 75 пятиле-тия знатного бригадира Героя Соцтруда, еще очень бодрого татарина Ахмета Анварыча, который пришел с Золотой звездой Героя на темном пиджаке и намеревал-ся сплясать зажигательный татарский танец в мягких хромовых сапожках. Также намечался концерт силами ветеранов: они и песни молодости споют, и стихи рас-скажут. Сергей Иванович с женой тоже активные участ-ники самодеятельности – поют в хоре комсомольские песни, особенно получается у него громким басом:
«Работа у нас простая. Забота наша такая -
Жила бы страна родная…И нету других забот...
Несмотря на то, что лица пришедших были в мор-щинах и руки у некоторых дрожали от старческой сла-бости, а кое–кто прихварывал, все разом приосанились. Глаза заблестели, голоса зазвенели. Они мысленно очу-тились в далеком легендарном времени, когда были мо-лодыми, азартными и красивыми… «Будет ли у внука такая же активная жизнь и счастливая старость?» – по-думал Сергей Игоревич и решил завтра взять Вадима на рыбалку – с ночевкой на Каму и там, на берегу у палат-ки, глядя на звезды и слушая плеск волны, продолжить важный разговор и найти внуку приемлемый смысл жизни.
***
Не знал Сергей Игоревич, что Вадим, обрадовав-шись украденным у бабки деньгам, купил несколько доз героина и не стал растягивать удовольствия, а вколол шприцом сразу две в ножную вену – и забылся в чужом грязном подъезде вечным сном…
   
В ЦИВИЛИЗАЦИЮ 
Надя вошла в кабинет, увидела высокого и жилисто-го парня в спортивном костюме с добрым открытым лицом и растерялась: «Вы будете делать массаж?» – «Что, не доверяете?» – в его приятном голосе прозву-чала ирония. «Наоборот...» – она была довольна, что здесь сильный парень, а не старая тетка-массажистка со сморщенными дрожащими ручками, привыкшая халту-рить и беречь свои силенки.
Надя легла на кушетку, на чистую простынь, пока паренек рассматривал запись в ее санаторной книжке, сделанную лечащим врачом, и вдруг заволновалась, что полураздета, без лифчика. Тело покрылось гусиной ко-жей, хотя в кабинете было тепло. «Расслабитесь», – ска-зал парень, нанес ей на спину крем и начал гладить ши-рокими ладонями. Ей стало так хорошо, будто ласкал любимый человек. Захотелось мурлыкать кошечкой, потянуться и томно застонать, а потом подвинуться на кушетке, освобождая место для паренька и прижаться к нему сильно-сильно…
По тому, как осторожно, словно ощупью, двигались по спине его руки, Надя поняла, что парень тактичен, не груб. «Что было с вами?» – спросил он, увидев около позвоночника багровый шрам. Надя сладко-томно, да еще и жалостливо ответила: «В автомобильную аварию попала…» Этим объяснялось, что молодая девушка оказалась на курорте, чтоб подлечить сломанный по-звоночник лечебными грязями и другими процедурами. «Удивительно, что парень работает массажистом, – сказала Надя и добавила с похвалой: – Но вы, смотрю, опытный». – «Уже год работаю после медицинского училища, –  ответил он. – Да и кому работать на масса-же, как не нам?! Мы все-таки посильнее женщин». – «А сами здесь как оказались? По распределению?» – «Живу недалеко, в селе». – «И не скучно? В селе-то?» – спро-сила Надя, приехавшая из Москвы и считавшая, что яр-кая и интересная жизнь возможна только в крупном го-роде, где бары, рестораны, концерты знаменитостей. «Мне нравится, – сказал он. – Здесь хорошая рыбалка на реке, грибы, ягоды…» – «Молодые должны карьеру делать, – возразила она. – А какая тут карьера?» Парень пожал плечами: «Учусь заочно в институте физкульту-ры на инструктора ЛФК, а дальше посмотрим».
Оценивая внешность паренька, его грамотную речь, приятный располагающий голос, крепенькую фигуру, Надя не то чтобы влюблялась, сколько рассуждала прагматично: такой муж ей нужен. Она немало потусо-валась в молодежных клубах, общалась с разными пар-нями и понимала, что это завидный жених – по крайней мере, в Москве бы котировался, и ей там, с, увы, не мо-дельной внешностью, полноватой, с носом-«картошечкой», отхватить такого трудно. Конечно, ес-ли бы у Нади были богатые родители-чиновники, то симпатичный на нее, может быть, и «клюнул», чтоб пристроиться на хорошую должность в столице, но она дочка преподавательницы математики в школе, росла без отца. Да и, в любом случае, корыстный жених вряд ли полюбит искренне – бросит, подвернись более «вы-годная» девушка, а деревенский паренек, который не знает себе истинную цену, будет любить преданно! Не так как московский нахальный мельтон, за которого Надя вышла замуж по дурости и, получив через неделю по физиономии здоровенным натренированным кула-ком, каким привык лупить задержанных в отделении, выбивая показания или взятки, быстренько убежала к мамке и развелась.
«Вы покажете мне свое село? – спросила кокетливо она. – Да и по ягоды хочется сходить». – «С удоволь-ствием!» – в светло-карих глазах паренька разлился теплый свет. «А когда?» – «Да в любое время». – «Да-вайте завтра – как раз воскресный день, процедур нет». – «Хорошо, в восемь утра подъеду к входу в санаторий на мотоцикле». – «Кстати, меня Надя звать, а вас…» – «Павел», – ответил он.   
Одевая после массажа теплый махровый халат, в ко-тором пришла сюда после сероводородной ванны, Надя как бы ненароком повернулась к парню оголенной гру-дью с набухшим темно-бардовым соском и, якобы сму-тившись, запахнула полу халата. Порозовел слегка и Павел, но тактично сделал вид, что ничего не заметил.
***
На следующий день Надя встала рано, хотя в вос-кресенье, как почти любая москвичка, у которых рабо-чий день начинается в десять часов, любила поваляться в постели и даже иногда не ходила на завтрак. А теперь первая покушала в столовой и воодушевленная вышла по асфальтовой дорожке без пятнадцати минут восемь к входу. Остановилась скрытно за стволом тополя – счи-тала, что девушка должна появляться только тогда, ко-гда парень будет стоять на месте свидания, поглядывать растерянно на часы…
Павел подъехал на синем мотоцикле без пяти во-семь, круто развернулся около железных входных во-рот, газанул с громким урчанием и стал смотреть по сторонам. Тут только Надя появилась в цветастом са-рафанчике, с открытыми плечами, в больших солнце-защитных очках с розовыми стеклами. «Ты бы хоть брюки одела – все-таки в лесу комары и оводы…» – хмыкнул Павел басовито и подал пластмассовую мото-циклетную каску. – Одень, а то, не дай бог, еще авария случится». Сегодня он выглядел очень по-мужски – строго сводил густые темные брови. Наде сразу захоте-лось ему подчиняться.
Они спустились по асфальтовой дороге с лесистого холма, на котором стояло восьмиэтажное здание курор-та, переехали через небольшую быструю речку и оказа-лись перед крутой глинисто-песчаной горой, поросшей травой. «Где же лес?» – спросила Надя, сидя на заднем сиденье и крепко держась за ручку обеими руками. Ей хотелось обхватить сзади парня и прижаться к мускули-стому телу, как делают молодые девчонки, но стесня-лась. Вдруг ему не понравится? Вдруг поймет, что наметила его в женихи, и не захочет им становиться? «Лес на горе!» – сказал он. «Как же туда поднимемся? – растерялась Надя, не увидев дорожки наверх. Он азарт-но прищурился: «Держись крепче, а то соскольз-нешь…» Он навернул ручку «газа» на руле до упора, так что мотоцикл окутали клубы едкого, щиплющего глаза дыма – и рванул по небольшой травянистой лож-бинке на гору. Грязь, мелкие камешки, трава с силой вылетали из–под заднего колеса, сорванные бешено крутящейся резиной. На середине горы Надя зажмури-лась от страха и уже попрощалась с жизнью, подумав: «Дура я. Может, он чокнутый? Убьет сейчас меня». Она чувствовала, как мотоцикл болтает из стороны в сторо-ну, казалось, он упадет или заглохнет на почти верти-кальной крутизне – и они покатятся кувырком вниз.
Открыть глаза Надя осмелилась лишь когда мото-цикл заурчал тихо, тормознул и остановился. Она сползла с заднего сиденья и, постояв на негнущихся дрожащих ногах, повалилась на траву. «Что с тобой?» – Павел ловко подхватил ее за подмышки и не дал упасть. «Голова закружилась», – ответила она слабым голосом. А когда посмотрела с обрыва, на который поднялись, то опять чуть не лишилась чувств!
С горы было видно красивое компактное село с ого-родами, садами, ровными улицами, со старенькими де-ревянными домиками и домами новыми кирпичными, белое огромное здание курорта с голубыми балконами, а главное – ребристая от волн, словно стиральная доска, разлитая от горизонта до горизонта Кама с редкими темными силуэтами кораблей и причудливыми остров-ками. Казалось, поднялись на вертолете и зависли над этой ширью. Никого не было вокруг, кроме парящих рядом ястребов. И только потому, что сзади простира-лись поля низкорослой пшеницы, а за ними синел ост-рыми верхушками елей лес, Наде было ясно, что она все-таки на земле. А какой здесь был наполненный пья-нящими запахами цветов воздух, его хотелось пить как лечебный нектар!
Надя боялась подойти к обрыву, чтоб не покатиться вниз кубарем. Села на густую теплую траву, чтоб надежней цепляться о землю пятью точками, включая попу. Павел стоял рядом, слегка приподняв волевой подбородок с ямочкой, и взглядом уверенного капитана смотрел на Каму, словно находился за штурвалом па-русника. Кудрявые светлые волосы развевал ветерок, глаза светились восторгом. «Ты посмотри, какая красо-та!» – сказал он. Она же с восхищением глянула на него и поняла, что окончательно влюбилась. «А где ягоды?» – спросила, лишь бы что-то сказать. Павел присел на корточки, раздвинул высокую траву, улыбнулся: «Будь внимательней…» И тут Надя увидела заросли полевой клубники – крупные ярко-красные ягоды висели на то-неньких стебельках среди больших листьев. Павел со-рвал несколько кустиков с ягодами и протянул Наде. Она ухватила их приоткрытым ртом, проглотила и вдруг схватила губами указательный палец Павла, по-сосала его. Когда он, ошеломленный, попытался выдер-нуть палец, придержала его зубами и, ложась спиной на траву, потянула Павла за собой. Обняла, поцеловала долго и смачно, схватилась рукой за его ремень на брю-ках. «Как-то это…» – пробормотал Павел растерянно. «Что?» – «Мы еще почти незнакомы». – «Хулиган, – томно прошептала она. – У меня от страха итак уже ор-газм случился». – «А вдруг забеременеешь?» – спросил он. «Не бойся. Я предохраняюсь», – прошептала она, хотя спираль сняла с шейки матки уже полгода назад. С собой, как у любой дошлой городской девицы, имелись в косметичке парочка презервативов, но о них она Пав-лу не заикнулась.
После традиционной позы она села на Павла сверху и с азартом начала елозить попой, совсем забыв, что при таком сексе, когда тело изгибается по-змеиному, у нее всегда начинает болеть спина, где перебит позво-ночник. А она и не болела! Надя чувствовала себя со-вершенно здоровой! Это было удивительно…   
Потом Павел провез ее по полям, по лесным тро-пинкам, виляя между сосен, хотя она уже никуда не же-лала ехать. Хотела лежать на густой пахучей траве, про которую впервые поняла, почему называют «шелковая», обнимать Павла, и смотреть счастливо в его глаза и в высокое небо.
***
Вечером Надя в восторженных чувствах, возбуж-денная, позвонила в Москву матери. Она обычно звони-ла каждый день, рассказывала монотонно, словно в скучную обязанность о принятых лечебных процедурах, но сегодня воскликнула звонко: «Мама, я влюбилась!» – «В кого?» – заинтересовалась мать, что всегда наталки-вала дочь обольстить какого-нибудь, пусть и намного старше себя, состоятельного мужчину. «В местного массажиста. Отличный парень!» – «А зачем тебе мас-сажист?» – мать была в недоумении. «Мама, это особый массажист! Это гений массажа! В Москве, если его при-строить в частный салон, к нему очередь будет выстра-иваться из богатых дамочек…» Надя вдруг ревниво по-думала, что дамочки здесь совсем некстати. И если она сумеет вытащить Павла в Москву, то за ним нужен бу-дет глаз да глаз, а то мгновенно уведут… Мать сухо спросила: «Ты хочешь его в Москву увезти?!» – ей не понравилось, что покушаются на ее двухкомнатную квартиру, ибо хотелось поскорее спровадить дочь за-муж и попытаться устроить личную жизнь – тоже при-вести мужчину. «Именно! Таких там нет! Это настоя-щий мужик!» – заявила дочь. «Ты сгоряча-то не ру-би…– осадила мать. – Присмотрись к нему. А то три дня как из города уехала, а уже влюбилась! Вдруг такой ж сволочь, как твой мельтон, окажется?!»
***
На следующий день Надя пошла в кабинет лечащего врача и с порога сказала: «Мне бы хотелось увеличить количество массажа. А то три дня в неделю мало». Врач приподнял лысоватую голову от стола с бумагами: «Есть по закону определенное количество на две недели вашего лечения». – «А если я откажусь от других про-цедур?» – «Радоновые и сероводородные ванны вам то-же необходимы». – «Нет уж… После них меня мутит! А вот массаж ваш Павел Иваныч делает так, что сразу по-чувствовала облегчение в спине». – «Ну хорошо, я по-говорю с ним», – сказал врач, обескураженный ее напо-ристостью.
На очередном сеансе массажа, где Надя, уже не стесняясь, лежала голая, она привлекла Павла к себе и стала целовать. Он отстранился и смущено сказал: «Из-вини, пожалуйста. Мне еще надо три часа массажиро-вать…других. Если, уставший, сделаю массаж некаче-ственно, люди обидятся». Откажи ей в ее возбужденном состоянии другой, она бы жестоко оскорбилась, каприз-но поджала губки и сказала брезгливо «импотент зачу-ханный», а сейчас, наоборот, Павел стал, такой ответ-ственный и обязательный, ей еще более симпатичен. «А после работы придешь ко мне в палату? Моя соседка-пенсионерка свалит на танцы. И мы будем одни. У меня есть бутылочка хорошего винца», – сказала она. «После работы я еду на рыбалку. Посмотреть, не попался ли сом», – ответил он. Надя приподнялась азартно на лок-те: «Можно с тобой?!» Павел лишь на секунду задумал-ся: «Почему бы нет? В часика четыре выходи на берег рядом курортом». Надя захлопала в ладоши, подпрыг-нула несколько раз в восторге, обняла Павла и побежа-ла готовиться к рыбалке.
Без пятнадцати четыре Надя спустилась по желез-ным ступеньках длинной крутой лестницы, что вела между деревьев и кустов на песчаный пляж. Вдоль бе-рега, поросшего высокими тополями, после «тихого ча-са», а может, взамен его, гуляли в обнимку парочки ку-рортников. Вскоре на реке показалась быстрая дюрале-вая лодка, которой управлял Павел. Он заглушил мотор – и лодка мягко ткнулась в песчаный берег.
Прежде чем сесть в лодку, Надя горделиво оберну-лась на гуляющих парочками и загорающих на лежаках курортников и мысленно сказала: «Видите, какой орел за мной приехал!» Те действительно смотрели завист-ливо. Тут Надя сделала озадаченный вид, показывая, что трудно взобраться на нос качающейся на волнах лодки, и тогда Павел спрыгнул в воду, подхватил ее на руки и донес до переднего сиденья.
***
Они проехали мимо высокого лесистого утеса, крас-новатые величественные, высотой в многоэтажный дом, скалы которого основанием стояли в воде и омывались волнами. На некоторых отвесных скалах виднелись надписи белой краской: «Здесь были…». «Как это они так смогли?» – пытаясь перебить шум мотора, спросила Надя про написавших храбрецов. «Можно спуститься на веревках сверху!» – крикнул Павел. Голос его, слов-но подтолкнутый рычанием мотора, долетел до ушей Нади легко. «Вот бы тоже написать…» – сказала она мечтательно. «Зачем природу поганить? – возразил Па-вел. – Природа должна оставаться в первозданном ви-де».
Он заглушил мотор в трехстах метрах от обрыва, сразу стало тихо. Лодка легонько покачивалась на вол-нах. «Надо ополоснуться, пока есть возможность», – Павел, скинул холщовые шорты, тельняшку и прыгнул в воду. Стал плавать. Чтоб в очередной раз продемон-стрировать обнаженное тело, Надя сняла футболку и брюки и осторожно слезла с борта в прохладную воду. Она, бывало, ходила в бассейн и могла проплыть мет-ров сто, не останавливаясь. «Какая здесь глубина? – спросила буднично и небрежно. – Метра три будет?» – «Тридцать три. Здесь самое глубокое место на Каме», – улыбнулся Павел. Зная уже, что Павел никогда не врет, Надя представила, какая под ней страшная бездна. Ра-зом ослабли ноги и руки, перехватило дыхание. Она с побелевшим лицом уцепилась за борт и перевалилась в лодку. Сидя на дне и держась за стлани обеими руками, проворчала: «Предупреждать надо…»
Проехав еще метров сто, Павел сунул длинный ба-гор с загнутым на конце железным прутом в воду. Надя никогда не рыбачившая даже удочкой, подумала, что он будет этим крюком подцеплять рыбу, и удивилась, что такое возможно. Но Павел выдернул багром капроно-вую веревку толщиной в полпальца и неторопливо, без рывков, потянул. Лицо вдруг стало напряженным и со-средоточенным, он тихо произнес: «Кто-то есть…» Он посмотрел на Надю строго: «Ты должна сесть на дно и исполнять все мои приказания». Она послушно кивну-ла…       
Чем больше вытаскивалось шнура в лодку, тем Па-вел становился осторожнее. Наконец он сделал петлю на шнуре и накинул ее на уключину весла, потянул шнур совсем медленно…Вдруг в темной глубине пока-залось нечто огромное, черное и толстое, будто бревно. Когда конец этого «бревна» появился на поверхности, Надя увидела шевелящиеся и длинные, словно проволо-ки, два уса и маленькие темные глазки, которые при-стально и злобно смотрели на нее. «Держи шнур!» – приказал Павел, и она схватила мокрый шпагат обеими ладошками. В этот момент Павел резко ударил багром по голове чудища, и острый железный конец глубоко вошел в тело. Чудище резко дернулось, ударило хво-стом по воде, подняв фонтан брызг, но Павел, напряг-шись, уже переваливал его голову через борт в накре-нившуюся лодку. Вскоре чудище уже лежало на стла-нях. Чтоб оно не коснулось ее страшным скользким те-лом, Надя забилась в угол. Но двухметровое чудище изогнулось, подняло хвост и так вдарило им по плечу Нади, что она с одного борта перекатилась к другому. Павел бросился на чудище сверху и два раза всадил чуть пониже головы нож. Чудище дернулось мелкими судорогами и затихло… Павел сунул между челюстями чудища деревянный чурбак, чтоб не сомкнулись, про-толкнул в пасть руку по локоть и, поковырявшись там, вытащил размером с Надин кулак крючок с тремя ле-пестками. «Ну все!» – сказал он бодро и вытер тряпоч-кой от темной слизи и крови руки.
Взглянув на огромную пасть, размером с автомо-бильное колесо, всю усеянную мелкими зубами, похо-жими на острые кристаллики льда, которых было тыся-чи, Надя зарыдала. «Ты чего? Ушиблась?» – спросил озабоченно Павел. «Ведь оно могло меня сожрать», – пролепетала она, вспомнив, что купалась там, где живут такие страшилища. Павел погладил ее по голове и весе-ло сказал: «Сом же не дурак кушать такую красавицу! Просто утащил бы и сделал женой-русалкой». – «И что ты с ним теперь будешь делать?» – спросила она. «Жа-рить, варить, печь пироги… Кстати, хочу пригласить завтра к себе домой на уху».
***
На следующий вечер Павел ссадил Надю с мотоцик-ла около большого дома из белого кирпича и с крышей из зеленого рифленого железа. «Родители-то дома?» – спросила насторожено она, открывая калитку в про-сторный заасфальтированный двор. «Должны быть…» – ответил он. Надя, которая очень хотела познакомиться с родителями парня, чтоб узнать, что они представля-ют, заволновалась, опасаясь им не понравиться…В большом полутемном коридоре их встретила улыбчи-вая живая женщина лет сорока пяти в халате и фартуке. «Вот, Надя! – Павел указал на девушку. – А это моя мама». – «Меня Ирина Николаевна звать… – сказала женщина. – Проходите, уха уже готова».
В зале на диване около телевизора сидел крупный мужчина, он привстал, представившись Иваном Петро-вичем, и хмыкнул: «Паша сказал, ты с ним сома лови-ла». – «И получила от рыбины пощечину», – улыбну-лась Надя. «Тогда это боевое крещение надо отметить», – мужчина достал из шкафа бутылку водки и водрузил на стол. Сел на стул и пригласил Надю сесть рядом. Вскоре появилась мать Павла с тарелкой, в которой па-рила с чудным запахом зеленоватая уха. «Вам по-мочь?» – спросила Надя. «Я сам помогу», – сказал Па-вел и пошел на кухню.
Съев по тарелке удивительно вкусной наваристой ухи и выпив по рюмочке водки, все расслабились, заго-ворили более откровенно. «Ну как Москва поживает?» – спросил Иван Петрович. «Москва шумит и строится. Народ богатый. Машины новые, заграничные», – горде-ливо ответила Надя. «Ну, конечно, – скривился он. – Высосали все деньги из России. И живете теперь благо-получно, а российский народ в глубинке нищенствует. Вот сколько ты получаешь?» – «Тридцать тысяч в ме-сяц». – «А где работаешь?» – «В офисе обычным мене-джером». – «Вот видишь, – отец поднял указательный палец. – Это в три раза больше чем я. А моя работа сварщика потяжелее твоей будет и, наверное, для стра-ны важнее». – «А вот если бы Павел работал в Москве, то запросто бы пятьдесят тысяч получал», – сказала Надя. Павел удивился: «Да, это в четыре раз больше чем здесь». Отец поморщился и вдруг спросил: «Так у вас что, интрижка или любовь?» На него строго глянула Ирина Николаевна: «Твое какое дело?» Отец широко развел руками и виновато забормотал: «Уж и спросить нельзя?» – «Без тебя разберутся», – заявила Ирина Ни-колаевна. И тут Надя серьезно сказала: «Не знаю как с Пашиной стороны, а я его люблю! И хочу перевезти в Москву». – «В Москву? – удивился отец. – И что же он там будет делать? Где жить?» – «У меня будет…Мы с мамой вдвоем живем в двухкомнатной квартире, места всем хватит». Иван Петрович почесал пятерней заты-лок: «Да тут, я смотрю, дело серьезное! Ты что, в жены метишь?» – «Это ему решать…» – потупилась Надя. Павел сердито выдохнул через нос: «Мне вообще-то и в деревне хорошо». Отец налил себе полную рюмку, вы-пил, закусив большим куском белого сомовьего мяса, что лежало в огромном эмалированном блюде, и вы-молвил: «А что, Паша? Может, действительно махнешь в столицу? Глядишь, чиновником станешь или крутым бизнесменом. А мы с матерью гордиться тобой будем! Лично я бы, будь помоложе, уехал. Все-таки там жизнь легче». – «Я тебе уеду…» – нахмурилась Ирина Нико-лаевна. «С тобой только, с тобой…» – Иван Петрович рассмеялся и обнял ее крупной рукой за талию. «Вооб-ще-то надо бы меня спросить…» – заявил Павел. Отец его перебил, обратившись к Наде: «Он подумает. Ты ведь не завтра уезжаешь?» – «Еще десять дней здесь. Но я могу и задержаться ради такого…» – сказала, по-веселев, девушка и стала есть сомовье мясо – нежное и удивительно вкусное, какое не едала ни в одном мос-ковском ресторане. Ей стало очень спокойно и ком-фортно в этом доме.
***
Уже второй месяц Павел жил у Нади в квартире на окраине столицы. Работал массажистом в частном са-лоне красоты. Каждый выходной Надя водила его по музеям и знаменитым местам, где жили великие люди, где стояли памятники художникам и писателям, а в это воскресенье сказала: «Идем в Третьяковскую галерею». – «Что там делать?» – спросил он вяло. «Смотреть кар-тины выдающихся мастеров русской и зарубежной жи-вописи». – «Мне как-то все равно», – ответил равно-душно Павел. «Это нужно для эстетического развития?» – «Я что, не развит?» – «Смотря что иметь ввиду. В се-ле у вас музеев нет. Надо пользоваться случаем! Люди из-за границы сюда едут, чтоб на общемировые шедев-ры посмотреть». – «Ну ладно», – он кивнул и стал не-торопливо одеваться.
Пока ехали до станции метро на забитом людьми троллейбусе, Надя показывала по сторонам и рассказы-вала про улицы, скверы, большие и маленькие церкви с разноцветными куполами. Была осень: редкие корявые деревья, что стояли по обочинам улиц, облетели, по-жухли и выглядели больными бледными уродцами. Па-вел смотрел в окошко безучастно, и Наде казалось, что он ее не слышит и, вообще, существует в каком-то дру-гом мире. Ни улыбки, ни кивка, ни комментария.
На остановке перед светофором вдруг раздался визг тормозов, скрежет. Пассажиры троллейбуса со страхом уставились на дорогу, где черный джип въехал в задок серебристого лимузина. Из лимузина выскочил моло-дой короткошеий мужик с бейсбольной битой, глянул на разбитые фонари своей машины и со всего маху вре-зал битой по лобовому стеклу джипа. Оно пошло мел-кими трещинами, вогнулось внутрь салона. Из джипа вышел солидный мужчина в темном костюме с писто-летом и начал стрелять. Молодой мужик схватился за ногу, потом за грудь, его свирепое лицо исказилось в гримасе боли. «Из травматического лупит!» – сказал буднично очкастый парень в салоне троллейбуса.
Случившееся походило на эпизод боевика, поэтому пассажиры смотрели на происходившее как в экран те-левизора – кто-то улыбался, кто-то равнодушно перека-тывал за щекой «жвачку». Похоже, они привыкли к по-добному. Лишь пожилая, плохо одетая тетка фыркнула ехидно: «Да хоть бы все жулики поубивали скорее друг друга…» Павел на все это смотрел широко открытыми глазами. Вскоре троллейбус поехал – и поврежденные машины исчезли из вида. «Что теперь с ними будет?» – спросил Павел. «Сейчас полиция приедет – разберет-ся», – отмахнулась Надя.      
В метро Надя потянула Павла за руку к поезду, словно он ребенок-детсадовец, подсказывала: «Направо, налево, вперед. Прибавь ходу…» Старалась не воткнул-ся в какого-нибудь пассажира. Не дай бог, если это ока-жется кавказец, которые преобладали в толпе и смотре-ли жесткими волчьими глазками. Надя и сама глядела на них настороженно. «Боишься?» – спросил Павел. «Да, на этой линии год назад поезд бы взорван смертни-цей-шахидкой, погибли сорок человек, – чуть слышно шепнула Надя. – Теперь все подозрительно смотрят на каждую в мусульманском платке – вдруг у нее на поясе тротил?»
В картинной галере она провела Павла по паркет-ным полам в зал, где висела на стене огромная картина «Три богатыря» в золоченой толстой раме художника Васнецова. Поставила Павла перед собой и бодренько указала: «Посмотри, как ты похож на Добрыню Ники-тыча! Такой же русый, плечистый, интеллигентный, в отличие от грубоватого Ильи Муромца. Если тебя одеть в латы и кольчугу, будешь вылитый богатырь!» Веселая искра промелькнула во взгляде Павла, когда он посмот-рел на могучих широкогрудых коней, на которых сиде-ли всадники-богатыри.
Другие картины его вообще ничем не заинтересова-ли, взгляд становился все тусклее, голова повисала. Наконец Павел почти с мольбой сказал: «Может, пой-дем на улицу?» – «Так мы еще и половину не осмотре-ли», – обиделась Надя. «В другой раз как-нибудь по-смотрим».
Досадуя, Надя вывела его в ближайший скверик, где он устало сел на деревянную скамеечку, откинул назад голову, посмотрел на серое тусклое небо, с которого моросил мелкий дождь, и тяжело вздохнул ртом. (Нос его по приезду в Москву перестал дышать – был забит серыми сгустками…) «Ты что, заболел? Может, у тебя температура?» – спросила она с досадой и приставила ко лбу теплую ладошку. «Просто устал…» – ответил он. «Отчего устал-то?» – удивилась она. «Суета вокруг: люди тысячами мельтешат, машины туда-сюда гоня-ют!» – «Ну так не ты один здесь живешь – другие вполне бодро себя в столице чувствуют». – «Не знаю, не знаю…– сказал печально Павел и добавил: – Поехали на квартиру, а? А то завтра рано вставать на работу».
Дома Павел сел в темном уголке, подальше от окошка, которое выходило на шумный дымный про-спект, где круглосуточно мчались потоки машин, виз-жали тормозами, гудели клаксонами. Раскрыв ноутбук, стал играть в игру для подростков, где стреляли, взры-вали. Надя позвала Павла в постель, обняла, стала це-ловать в губы, сунула  руку ему в трусы. Но безрезуль-татно – он не реагировал, лежал на спине безучастный. «Что случилось? – недоуменно прошептала она. – В деревне ты как зверь за раз брал меня трижды и в лесу на траве, и в лодке. А сейчас занимаемся сексом макси-мум раз в неделю?» – «Почему-то не хочется…» – от-кровенно сказал он. «Меня не хочется? – Надя насторо-женно заглянула ему в грустные глаза. – Может, ты на работе с какой-нибудь медсестрой роман крутишь и все силы на нее тратишь?» – «Да нет у меня никого…– от-ветил он. – Просто завтра работа, надо быть отдохнув-шим. И вообще, кроме целлюлитных ляжек, задниц ши-риной в полджипа, и спин московских бизнес-леди я ни-чего не вижу. Им бы поработать хоть пару часиков на огороде, картошку покопать – лучше для фигуры и здо-ровья будет!» Надя обиженно отвалилась от него, а он повернулся спиной, прижался лицом к стене и затих.
***
На следующий день Павел приехал с работы, как всегда в последнее время, усталый, потухший. «У вас сегодня день зарплаты, – сказала Надя, посадив его на кухне ужинать. Он достал из кармана свернутые вдвое тысячные купюры и протянул ей. «Сколько тут?» – спросила она суховато. «Не знаю, – ответил он с без-различием и добавил: – Все, что получил. На себя ниче-го не потратил. Тысяч тридцать, наверное». Надя быст-ро пересчитала деньги и строго спросила: «Почему все-го тридцать? Когда ты устраивался на работу, руковод-ство через месяц обещало резко повысить зарплату». – «Значит, не повысили». – «А ты бы напомнил!» – «Ду-маешь, они забыли?» – «Полагаю, что решили, если ты деревенский телок, то можно обижать». – «А что де-лать? Хлопнуть кулаком в нос?» – спросил Павел. «Просто потребовать». – «А если они скажут: иди-ка далеко-далеко?» – «Ты же еще не потребовал, а уже строишь разные версии». Павел пожал плечами и ниче-го не ответил, а потом ушел к своему компьютеру.
В кухню к Наде вошла мать, собранная и подтянутая словно на уроке, с накрашенными помадой губками, с зачесанными аккуратно на голове волосами. Она по-смотрела на дочь с укоризной, будто на ученицу-двоечницу, и прошипела: «Дави на него, дави. Мужику нельзя расслабляться. А то, понимаешь, живет на всем готовеньком – в квартире с пропиской. Другие-то про-винциалы квартиру за большие деньги снимают». Надя хотела сказать, что Павел в Москву не рвался, что она его вытащила из села, но промолчала – мать это и сама знала. Полагая, что дочь могла бы найти и в Москве до-стойного жениха, она фыркнула: «Тупица! – и сжала до побеления кулачек, которым иногда в школе лупила по лбам лоботрясов. – Так бы и дала тебе по башке!» – «Сама тупица! Не разрушай мою семейную жизнь!» – процедила Надя. Вообще, хотя они и обзывали порой друг друга грязными словами, но делали это тихо, чтоб соседи не слышали – все-таки семья-то считалась ин-теллигентной.
Чтоб не выслушивать нравоучения матери, Надя пошла в комнату, где Павел сидел в уголке за компью-тером. «Ты пойми, твоей зарплаты в Москве жить ма-ло», – сказала она. «Я что, так много съедаю?» – спро-сил грустно он, стараясь кушать в доме немного, сму-щенно отказываясь от добавок. «Ты должен думать не только о себе. Но и о нашем ребенке». – «Каком ребен-ке?» – насторожился он. Тут Надя сказала о том, что узнала сегодня, сделав тест на беременность: «Да, у нас будет ребенок». – «Ну будет, так будет». – «Ты что, не рад?» – «Ну почему…рад», – ответил он без энтузиаз-ма. Это был уже не прежний красавец, со смуглым ру-мянцем и густыми кудрявыми волосами, а нерешитель-ный подросток. Болезненный, с потухшим стариков-ским взглядом, с согнутой спиной и опущенными пле-чами и блеклыми повисшими сосульками волосами, с бледной кожей лица, а Наде хотелось именно теперь, когда она в «положении», видеть в нем защитника и опору. Уже вчера в музее, сравнивая Павла с русским богатырем Добрыней, Надя кривила душой, потому как он превратился в самого слабого – Алешу Поповича, а может, и вообще уже не богатырь.
Поймав ее укоризненный разочарованный взгляд, он с надеждой сказал: «Давай уедем в село! Там и родишь. Там чистый воздух, экологически здоровая еда». – «Ре-бенку нужно развитие: отдадим в хороший садик, а по-том в престижную школу…» – «Там тоже есть садик и школа». – «Вообще, чем тебе Москва не нравится? Привыкнешь. Здесь цивилизация, культура. Давай ма-шину купим в кредит», – Надя считала, что машина для мужчины, что дорогая норковая шуба для женщины – мужчина за рулем чувствует себя солиднее, уважаемее, плечи распрямляет, адреналин в крови появляется... Па-вел обреченно махнул рукой: «Какая машина… Стоять в пробках по два часа, дышать выхлопами? А насчет цивилизации можно поспорить: Москва похожа на во-сточный базар в пыльном захудалом городе, где физио-номию русскую не увидишь. Кругом настороженные и сердитые лица чужаков, готовых тебя обмануть. Кри-чащих ишаков только не хватает на улицах для полного сходства!» – он печально посмотрел на Надю и, не уви-дев в ее глазах поддержки, повернулся к компьютеру. Наде его стало жалко: она еще раз убедилась в его по-рядочности, ибо другой на его месте сел бы в поезд и рванул в родную и столь желанную деревню. Павел, как бы размышляя сам с собой, произнес: «Культура – ведь не сама по себе ценность, а когда от нее люди добрее становятся…»
Решив все-таки взять кредит в банке и приобрести Павлу машину, Надя пошагала в ванную стирать белье – это ей помогало успокоиться.
***
На следующий день Павел ушел на работу, до кото-рой предстояло целый час ехать на автобусе. Около остановки он увидел троих черноволосых и носастых парней, которые окружили русую голубоглазую девуш-ку, что-то бормотали на своем грачином языке и нахально подталкивали ее к большому автомобилю, что стоял у обочины. Девушка смотрела на прохожих за-травленным взглядом, но никто (даже крупные мужчи-ны) не остановился ей помочь. Лишь ускоряли шаг, от-ворачивались. «Парни, отпустите девушку?» – сказал негромко Павел. «Иды, иды… – махнул на него один рукой. – Она наш подруг». – «Я их впервые вижу», – простонала с мольбой девушка. Показался автобус. Па-вел решительно взял девушку за руку, выдернул из окружения и подсадил в открывшиеся двери. Когда Па-вел сам ступил на первую ступеньку, один паренек под-бежал сзади и ударил его ножом в поясницу. Нападав-шие быстро вскочили в машину и дали по «газам». По-чувствовав жуткую боль, Павел подумал: «Как подло! Со спины…» – упал навзничь и потерял сознание.
Когда на сотовый Нади раздался звонок с его теле-фона, где чужой голос казенно спросил: «Вы жена Пав-ла?» – Надя растерялась: «А вы кто?» – «Это вас беспо-коит лейтенант полиции Хворостов. Ваш муж серьезно ранен и сейчас в реанимации без сознания». – «Что слу-чилось?!» – крикнула она, еле сдерживая истерику. «Он заступился на остановке за девушку, к которой приста-вали приезжие, и ему нанесли удары ножом». «Выжи-вет?» – прошептала она с ужасом. Милиционер ответил: «Пока ничего утешительного не могу сказать…»
               
В (НА) УКРАИНУ
Побывав в летние каникулы в Крыму, Андрей два-дцать лет помнил чудное теплое море, ласковые бирю-зовые волны. Он утром бежал из квартиры родственни-ков, что проживали в военном городке под Севастопо-лем, по уютным улочкам на берег, соскакивал с обрыва на песчано-гравийный пляж и прыгал в прохладную не-гу. Море было удивительно чистым, успокоившимся за ночь, и просматривалось на глубину пять-семь метров. Андрей с восторгом разглядывал серебристых рыбок, кувыркался в воде, словно космонавт в невесомости, а потом ложился на спину на слегка колыхающейся гла-ди, раздвинув ноги и руки, и смотрел с прищуром на высокое небо, на медленно машущих большими крыль-ями крупных чаек, на солнце, пропуская радужный свет между ресниц. Всплывали из глубины похожие на сту-денистые лепешки, медузы, переливались всеми цвета-ми, касались Андрея, а он с превеликим любопытством разглядывал внутри их темные крапинки – вероятно, это были их жизненные органы, мозг и маленькая, но неглу-пая душа, дающая медузе возможность существовать, прятаться от рыб и чаек. Казалось, что попал в рай зем-ной, где безмятежность и вселенское спокойствие – и можно забыть, что где-то есть вражда, войны, погоня за деньгами и карьерой… Вечером, срывая по пути с дере-вьев, что росли повсюду, желтоватую, удивительно сладкую черешню, Андрей приходил на танцплощадку, где под добрые советские песни танцевали коротко-стриженые солдаты и молодые ухоженные офицеры, служившие в военном гарнизоне. Кадрить их приходили с окрестных сел загорелые, большеглазые и томные, девчата-украинки в ярких цветастых платьях. Крепким пышным телом они походили на дыни. Поработав день на бахчах, на виноградниках, они так ароматно благо-ухали овощами и ягодами, что каждую хотелось цело-вать, а потом жениться на ней и поселиться в белой уютной мазанке, чтоб из окошка были видны туманные морские дали. Развести садик с грушами и сливами и жить счастливо до конца дней… А какие Андрей видел горы из окошек автобуса, когда ехал на экскурсию в Ял-ту по дорожному серпантину! Высокие, обрывистые, укутанные сиреневым туманом. Этот контраст уходя-щей в бесконечность морской глади с одной стороны, а с другой крутых утесов, вызывал восторг перед мощью этого мира.
Пробыл Андрей в Крыму всего неделю – следовало ехать домой, чтоб готовиться к экзаменам по поступле-нию в институт. По разным причинам (женился, учился, зарабатывал на квартиру, ездил отдыхать в Турцию) по-бывать в Крыму не удавалось, да и после распада Со-ветского Союза и ликвидации военного городка, семья, в которой останавливался, была переведена в Россию. Но съездить мечталось. И вот, купив просторную ма-шину, Андрей сказал семье: «Давайте поедем в Крым. Не ты, жена, ни наша дочь там не были. А посмотреть есть что!»
В начале августа, когда в Крыму созрели овощи и фрукты, Андрей с женой Катей и дочкой Лизой загрузи-ли в машину спальные принадлежности (вдруг придется ночевать в палатке), запас продуктов на дорогу (варе-ных яиц, жареную курицу) и рано утром выехали из го-рода. Предстояло проехать две с половиной тысячи ки-лометров.
Через полутора суток, переночевав на середине до-роги в частной небольшой гостинице, они оказались в небольшом городке, недалеко от таможенного пункта. Следовало купить пропуск на машину, страховку, что и сделали за пару тысяч в вагончике, где располагалась занимающаяся этим контора. Они, воодушевленные, уже пристегнулись ремнями безопасности и хотели тронуться к границе, как из стоявшей рядом «лады-десятки» с шашечками такси на желтом пластмассовом плафоне, торчащем на крыше, высунулся моложавый усатый таксист и добродушно сказал: «Вы в Украину?» Андрей кивнул. «Заправьте бензином полный бак. Там бензин дороже, да и купить его сложнее. Гривны-то есть?» – «Спасибо!» – сказал Андрей, а вопрос про украинские деньги пропустил мимо ушей, так как знал от родственников, что ездили на поезде в прошлом году в Украину, что рубли легко обменять на гривны в лю-бом обменном пункте, да и считал, что сможет купить бензин за доллары, которые взял с собой.
Вернувшись с полкилометра к заправочной станции, Андрей залил бак и поехал к границе, что находилась, судя по синей табличке указателя, в двадцати километ-рах…Ему и жене поверилось, что через полчаса будут на украинской земле, где живет братский народ, а к ве-черу – на море в Евпатории. «После дороги надо обяза-тельно окунуться в море! Смыть пыль и пот!» – сказала мечтательно Катя. «Купаться под звездами – это так романтично!» – откликнулась с заднего сиденья пятна-дцатилетняя дочь Лиза. «А что у нас досматривать-то?! – жена пожала плечами. – Мы наркотики, оружие и зо-лото не везем. Посмотрят в багажнике, да и пропустят». – «Возможно», – ответил Андрей, ни разу не пересе-кавший границу на автомобиле и считавший, что им, конечно, без промедления откроют ворота, которые по-ставлены на дороге для формальности. Ведь нет же там ни колючей проволоки, ни пограничных столбов… 
Еще издали он увидел очередь из двух десятков лег-ковых автомобилей, что стояли перед железным забо-ром, за которым виднелись два небольших зданьица. Тормознув, Андрей вышел из машины. Подошел к крайним синим «Жигулям», из открытой дверцы кото-рых торчали волосатые ноги мужика в штиблетах. Спросил: «Чего стоим?» – «Как чего? – хмыкнул му-жик. – Ждем». – «И долго еще?» Сообразив, что любо-пытствующий впервые на пропускном пункте, и глянув на номер его машины, цифры которого говорили, что он из дальнего российского региона, мужик понятливо усмехнулся: «Часа два придется стоять». – «Так дол-го?!» – вырвалось недоуменно у Андрея. «Это еще быстро. Сегодня воскресенье, машин мало. А вот в буд-ние дни тут столпотворение грузовиков, фур. По восемь часов стоят!»
Андрей вернулся к своей машине и буркнул недо-вольно: «Придется стоять», не уточнив сколько, чтоб не расстраивать жену и дочь. Сел на сиденье. Через десять минут в машине стало душно – был полдень, калило южное жаркое солнце с белесого неба, где не имелось ни облачка. Когда они ехали по дороге, то освежающий ветер врывался в приоткрытое окно, овевал лицо, те-перь же оказалось, что ветра нет совсем. Жухлая трава около дороги даже не колыхалась. Если ранее Андрей был доволен, узнав по прогнозу погоды, что над Украи-ной завис антициклон, нет дождей, а значит, можно за-горать на пляже и купаться целыми днями, то сейчас подумал: «Хоть бы дождичек прыснул, освежил!» А че-рез десять минут этого пекла готов был приветствовать нескончаемый ливень и бурю!
Они открыли в машине все двери, но это не спасало – крыша салона накались словно сковорода на огне. «И дернуло же тебя купить черную машину! – проворчала жена, хотя ранее хвалила черный цвет за «солидность». – Купил бы серебристую!» Да, наверное, серебристый цвет отражал бы солнечные лучи, но сейчас жар шел отовсюду, он обволакивал как в духовке. Андрей закрыл все окна и двери и включил «климат-контроль», благо это была иномарка, а не «Жигули» без кондиционера… Через пять минут в машине стало комфортно, дыша-лось легко, но стоило Андрею выключить «климат-контроль, как через три минуты в салоне опять образо-валось пекло. Дочка без конца пила минеральную воду, что взяли в пластмассовых бутылках в дорогу, а Андрей часто лил из небольшой канистры на голову, на самое темечко, умывался… «Долго еще ждать? Жарко же», – стала капризно и устало канючить дочка.  «Не выклю-чай прохладу», – приказала Андрею жена, для которой самочувствие дочки было превыше всего. Он снова за-вел мотор и включил «климат контроль», который из пластмассовых решеток на панели гнал прохладный воздух, но проворчал: «Ладно заправились, а то бы пе-реехать границу бензина не хватило».             
Через полтора часа они оказались под навесом око-ло зданьица, где благодушный милиционер с русским открытым лицом быстренько осмотрел машину, загля-нул в салон, в багажник, спросил, не везут ли чего за-прещенного. Они показали свои паспорта в окошечко, где сидела молодая рыжеволосая женщина – и проехали через высокие, сваренные из арматуры ворота на укра-инскую территорию. На въезде в тени большого тополя, на складном стуле перед столиком на алюминиевых ножках, сидел мужик с круглым лицом и пушистыми пшеничными усиками. Он махнул рукой. Андрей оста-новился и приоткрыл окошко. «Ты сколько времени хо-чешь стоять?» – спросил мужик с украинским певучим акцентом. «Не понял…» – растерялся Андрей. «Ви-дишь, две очереди, – мужик показал в сторону ворот, около которых стояли машины, но если в одной очере-ди их было три, то в другой –  с десяток. – Если запла-тишь тысячу, то окажешься в короткой». Чтоб не стоять на пекле лишние полчаса, Андрей готов был заплатить гораздо больше. Протянув тысячу и получив блеклую квитанцию, явно «липовую», Андрей подъехал в корот-кую очередь.
В момент, когда в будке украинской таможни уже должны были поставить отметку в его паспорт и зафик-сировать, что гражданин России въехал на машине с таким-то заводским номером в Украину, вдруг возникла заминка. Полицейский, проверяющий машины, в багаж-нике старой красной «Тойоты» обнаружил новый ковер и спросил: «Чек из магазина на товар есть?» – «А за-чем?» – удивился пожилой татарин-шофер, у которого в машине сидели старая женщина с мальчиком и девоч-кой. «А затем, что это контрабанда!» – злорадно сказал полицейский. «Так я на свадьбу еду к родственникам в Крым, ковер везу в подарок молодым…» – «Иди вон к начальству и разбирайся…» – заявил строго полицей-ский. Татарин вошел в будку, где сидел толстомордый полицейский с погонами капитана. Лицо его было баг-ровым и потным от жары, глаза мутными, он часто ды-шал, и казалось, вот-вот потеряет сознание. Дверь в будку была открыта настежь, и Андрей слышал, как ка-питан ехидно спросил: «Так, значит, контрабанду везе-те?» – «Да какая контрабанда! Я что, его продавать со-бираюсь? У вас что, ковров на Украине нет? Это вещь для личного пользования – в подарок. Ему цена-то три тысячи рублей!» – «Сумма не имеет значения, – ехидно ответил полицейский. – Вот если бы даже вез ноутбук за тридцать тысяч, мы бы претензий не имели…» – «И что делать мне теперь?» – сокрушенно спросил тата-рин. «Не знаю…» Татарин обречено махнул рукой: «Ладно, оставлю его здесь – на обратном пути заберу». – «Не положено». – «Ну так забирайте его себе!» – «За-чем он нам нужен?» – «Хорошо, я его выброшу под за-бор». – «Оштрафуем за то что мусорите».
Андрей с досадой смотрел на нелепую сцену в от-крытую дверь, в нем росло раздражение. Дочка на зад-нем сиденье утомленно нудела: «Ну когда поедем? Ко-гда?» Капитан видя, что Андрей слышит их пререкания, закрыл дверь в будку. Что уж он хотел сказать татарину наедине? Может, взятку вытребовать? «Иди разберись. Почему мы должны ждать?» – сказала сухо и сердито Катя. «А вдруг к чему-нибудь привяжутся?..» – хмык-нул Андрей с опаской. Вообще, у него складывалось мнение, что попал на вражескую территорию и следует вести себя очень осторожно, всем улыбаться заискива-юще и поддакивать. Вскоре жена решительно вышла из машины, открыла дверь в будку и строго сказала капи-тану: «Простите, но мы торопимся». Капитан холодно и недовольно процедил: «Успеете…», а потом в окошко крикнул мужику, что сидел в тени дерева и выписывал липовые квитанции: «Эти заплатили?» Тот кивнул… Капитан скривился, сухо спросил: «Украинский язык знаете?» Они, конечно же, не знали (с какой стати он им нужен на пляже?), но жена кивнула: «Понимаем!» Ан-дрей напрягся, ибо подумалось, что капитан спросит что-нибудь на своей «мове», а они будут хлопать глаз-ками – и в результате в Украину их не впустят. Но ка-питан приказал подручному полицейскому открыть во-рота – и они выехали на разбитую дорогу, словно здесь постоянно взрывались мины под прорвавшимися через границу русскими броневиками. Оглянувшись, Андрей увидел, с какой тоской смотрели на них через окна та-тарские дети из старенькой «Тойоты».
В первом же поселке, через который проезжали по главной пыльной улице, Андрей остановился около кирпичного магазина – надо было купить минеральной воды и продуктов на дальнейшую дорогу. На полках в магазине стояли те же продукты, что и в России – в ос-новном зарубежных производителей. Катя деловито стала говорить: «Нам, пожалуйста, полкило сыра, кол-басы килограмм, буханку хлеба белого и пять бутылок несладкой минералки без красителей». Крупная про-давщица посмотрела на покупателей насторожено и спросила: «Чем расплачиваться будете?» – «Можем долларами, а можем и рублями!» – сказала весело Катя. «Не пойдеть», – ответила продавщица с окончанием на мягкий знак. «Почему?» – растерялась Катя. «Мы толь-ко за гривны продаем!» – «А где их можно купить?» – спросил Андрей с досадой. «В пункте обмена». – «А у вас в селе он есть?» – «В районном центре есть за трид-цать километров». – «Еще сколько ехать!» – проворчал недовольно Андрей. «Впрочем, сегодня в воскресенье он закрыт…» – добавила продавщица и ввела Андрея в нервозность. «А где же открыт?» – «Думаю, что только в Донецке. А это двести километров». Андрей закатил глаза, с шумом выдохнул: «Чем вам доллары-то не нра-вятся или рубли? Вы же в Россию иногда ездите – при-годятся». – «Нам запрещено продавать за валюту… – отрезала продавщица. – Это карается законом как ва-лютная операция!» Андрей огляделся – в магазине кро-ме них никого не было. Сказал шепотом: «Никто же не увидит». – «Нельзя…» – заявила продавщица твердо. «Ну сколько ваша гривна стоит? Четыре рубля? – Ан-дрей перед отъездом справлялся о курсе валют. – А я вам дам за гривну пять или даже шесть рублей». – «Нельзя». – «Ну хорошо: давайте так – вы мне как частное лицо по-дружески из личных денег поменяете доллары на гривны. А уж потом я на эти гривны куплю товар», – Андрею показалось, что этот вариант устроит всех. Но продавщица ответила: «Нельзя. Меня уволят или посадят. Ющенко запретил». Катя побледнела от возмущения, подхватила Андрея за руку и вывела из магазина. На пустынной улице он не сдержался и выма-терился… «Тихо ты, – жена ткнула его кулаком в бок. – Арестуют еще».
Выехав из поселка, Андрей с тоской посмотрел кру-гом - всюду, в отличие от родных мест с тенистыми рощами и богатых водой, откуда он приехал, расстила-лась пожухлая степь: не было ни оврага с родником, ни речки, ни озерца, где можно напиться, умыться и набрать воды. А пить уже хотелось так, будто давно блуждал по пустыне без единого глотка! Горло пере-сохло, кожа на лице словно горела.
В следующем селе на улице они увидели колонку. Андрей резко тормознул, кинулся к ней и подставил ка-нистру. Он быстро нажал несколько раз рычаг – и из рожка полилась тонкой струйкой желтоватая, с не при-ятным запахом вода. Жена попробовала ее на вкус и поморщилась. «За неимением лучшего пойдет и такая!» – сказал бодро Андрей. Чувствуя ответственность за своих женщин, он старался выглядеть оптимистичным и морально поддержать их.
Перед Донецком на панели загорел огонек на датчи-ке с бензином, и Андрей заехал на ближайшую заправ-ку, надеясь, что нальют бензин за доллары, а сдачу да-дут гривнами. Но заправщица в окошечке оказалась непробиваемой… Впрочем, он и уговаривать ее не стал, а поехал в Донецк. «А вдруг и там обменный пункт за-крыт?» – сказала обреченно жена. «Ну тогда встанем на дороге и будем просить милостыню…с полными кар-манами долларов», – едко ответил Андрей.
Уже смеркалось, когда они в современном и чистом городе Донецке нашли банк с открытым круглосуточно обменником, где, правда, курс обмена был гораздо вы-ше, чем обычно. Понимая, что приезжим в воскресный день на триста километров вокруг гривны взять негде, обменник этим пользовался и драл три шкуры… Катя, которая основную сумму хранила у себя, тихо спросила Андрея, доставая из сумочки деньги перед светящимся окошечком обменника: «Сколько поменяем?» – «На ты-сячу долларов!» – ответил он решительно. «Это не много?» – «Чем больше – тем лучше», - заявил он, наунижавшись сегодня словно нищий перед барами! Он не любил шиковать, не любил показухи, но сейчас очень хотел быть богатым, независимым и гордым!
***
Как Андрей ни торопился, но они сегодня даже не въехали в Крым. Было уже двенадцать ночи, когда они остановились около мотеля, который располагались на перекрестке, откуда дорога вела в автономную респуб-лику. Тут на маленькой площадке и вдоль обочин стоя-ли сотни машин – и легковых, и огромных фур. Все остановились на ночлег и ждали утра. Дочка давно спа-ла, вытянувшись вдоль заднего сиденья, положив под голову сумку с одеждой, а ноги уткнув в противопо-ложную дверцу. Жена последние пару часов тоже часто закрывала помутневшие слипающиеся глаза. «Давай в машине поспим…» – сказал Андрей, откинул назад си-денье насколько можно и повалился на спину. «Может, в гостинице номер возьмем? Отдохнем по–человечески?» – сказала Катя. «Думаю, в мотеле давно нет мест. Видишь, сколько здесь машин! – он потянулся и зевнул. – Впрочем, сходи и узнай, если есть желание» Вскоре жена вернулась и молча легла на свое сиденье.
Казалось бы, после утомительной дороги по жаре Андрей должен был уснуть мгновенно, но гудели ноги, перед закрытыми глазами неслось на него серое полот-но асфальта и следовало быть настороже, чтоб не уго-дить в какую-нибудь яму, да и рядом с машиной то и дело газовали надрывно фуры, освещая яркими фарами салон.
Утром они, умывшись из канистры, въехали в Крым по узкому перешейку мимо залива «Сиваш», известного тем, что в гражданскую войну его по пояс в грязи фор-сировали красноармейцы, выгоняя из полуострова бело-гвардейцев. Эта болотистая, с мелководными соляными лагунами местность представляла унылое зрелище. За-то потом потянулись опрятные села с садами, бахчами и в каждом из них вдоль обочин стояли десятки торгов-цев с развешанной на веревках провяленной до золоти-стого блеска рыбой (судаками, камбалой, осетрами), с тазиками огромных фиолетовых слив, краснобоких пер-сиков, круглых украинских дынь, арбузов… «Вот начи-нается настоящий Крым! – сказал Андрей бодро и ку-пил своим женщинам дыню, арбуз и персиков, чтоб не грустили, чтоб взбодрились после дорожных перипе-тий. Они и в самом деле, вкушая южные сладости, пове-селели.
В полдень приехали в Севастополь – с высокого холма, что находился на южной стороне города, была хорошо видна продолговатая извилистая бухта, зажатая двумя утесами, на которых располагались дома, порто-вые сооружения, склады, казармы. «В Севастополь на экскурсию съездим потом, а пока надо на море при-строиться…» – сказал Андрей и свернул на дорогу, ко-торая вела к туристическим базам. Спустившись по серпантину с холма, машина оказались перед огоро-женной железным забором обширной территорией, на которой разместились десятка три сделанных из фанер-ных плит одноэтажных домиков с двумя входами. За-платив старику-охраннику с седой бородкой и в солнце-защитной фуражке с якорем двадцать гривен, они въе-хали на территорию и остановились около администра-тивного вагончика. Из него вышла пожилая, но очень шустрая и веселая женщина, в шортах и футболке, с рыжими кудряшками. Увидев номера на машине, она радостно, словно приветствуя лучших друзей, восклик-нула: «Из России, что ли?» – «Да, отдохнуть дней де-сять», – сказала Катя. «Я вас рядом с берегом поселю в один домик с генералом из Москвы. Он тут каждый год отдыхает и сейчас приехал с женой».
В выкрашенном желтой краской домике имелась свободная большая комната на четыре кровати, с ду-шем, с туалетом и с одним окном, рядом с которым плескалось море. Пока Андрей с женой получали белье, расплачивались с женщиной, заносили вещи из машины, дочка успела сбегать на море и со студенистой меду-зой, которая колыхалась в ее маленькой ладошке, под-бежала к родителям: «Смотрите, смотрите… Какая кра-сивая! А море какое прозрачное!» Тут только у Андрея спало напряжение, захотелось окунуться в воду и как в юности забыть обо всех передрягах и проблемах.
Ближе к вечеру, когда они уже искупались несколько раз и сидели, обсыхая, на веранде, подъехал бардовый «Фольксваген», из которого вышла интеллигентная вы-сокая женщина лет шестидесяти и такого же возраста коренастый мужчина, прихрамывающий и опирающийся на палочку. «А вот и соседи появились! – воскликнул бодро он командирским сильным голосом.
Они быстро перезнакомились и вскоре сидели вме-сте на веранде под брезентовым навесом: на столе сто-яла вытащенная Андреем из машины бутылка коньяка, лежали в блюдах нарезанная долями дыня, арбуз, вяле-нная камбала, источавшая аромат. Солнце садилось в море – огромное, красное, в золотистой дымке, и легкая прохлада разливалась вокруг. Генерал, отвалившись спиной на пластмассовый стул, говорил: «Я сюда каж-дый год приезжаю вот уже лет тридцать на целый ме-сяц. Душные отели и санатории не люблю! А здесь си-дишь вечерами – и такая благодать! Это ведь только на западном берегу можно увидеть, как солнце на закате ныряет в воду. Здесь и вода чистая – не то что рядом с гостиницами, где сотни человек в море барахтаются це-лыми днями с визгом и шумом. Я ведь ноги по колено в последней чеченской войне лишился… – генерал посту-кал палкой по штанине, под которой был виден протез из желтой свиной кожи. – Мне ухоженные пляжи не по душе. Сам понимаешь, глазеют все, да и пока до глуби-ны доскачешь на одной-то ноге, а здесь в трех метрах от берега уже глубина по головку! Плыви!» – «И что, тоже на машине сюда из Москвы приезжаете?» – спро-сил Андрей. «Да, на машине, мне передвигаться в моем положении удобно». – «А я вот впервые на машине по-ехал – и пожалел: на таможне очереди! Да и неприятно это как-то». Генерал скривил недовольно физиономию: «Меня эти досмотры тоже достали! Раньше я, бывало, сел в Москве – и гоню, не останавливаясь, прямо сюда. За сутки доезжал! А теперь… Я им каждый раз говорю (этим сраным таможенникам) «Вы меня должны бес-препятственно пропускать в обе стороны! У меня отец украинец, а мать русская и фамилия у меня хохляцкая Кравчук». – «Не родственник первому президенту?» – спросил Андрей. «Да упаси бог от этого хитрого само-стийщика, – с досадой воскликнул генерал и добавил: – Впрочем, нынешний с корявым лицом еще хуже… Ющенко этот!»
Из-за домика со стороны вагончика показалась Га-лина, администраторша базы, спросила Андрея забот-ливо: «Как устроились? Нравится место?» – «Спасибо. Лучше не найти! – и он указал на свободный стул: – Присаживайтесь. Выпейте с нами рюмочку…» Админи-страторша охотно села: «Пожалуй, да и поговорить хо-чется с русскими людьми. Как вы там, в России, пожи-ваете?» – «Вроде неплохо стало в последнее время», – ответил Андрей. «А вот мы плохо, давят нас хохлы, – сказала она грустно, а, выпив рюмку, бодренько доба-вила: – Но мы просто так не сдадимся! Я перед выбора-ми президента ездила с группой поддержки в Киев на майдан! Жили в палатках. С одной стороны мы, кто за Януковича, а с другой те кто за Ющенко». – «Дрались?» – усмехнулся Андрей. «Всяко бывало, но больше кри-чали и плакатами махали. Жаль, конечно, что Янукович не победил. Может, тогда жизнь бы лучше была? С Рос-сией бы не ругались!» – «А вы давно здесь живете?» – спросил Андрей. «Да всю жизнь, и родители с дедами здесь жили! Тогда же одна страна была! Да и вера наша православная отсюда началась, – она махнула рукой на юг. – Там вот под Херсонесом было первое крещение более тысячи лет назад. Я слышала, через месяц прие-дет сам патриарх Кирилл отметить это событие! А эти…– Галина брезгливо и досадливо поморщилась, имея ввиду правителей Украины, – хотят нас поссо-рить!» Она ушла, а Андрей с генералом еще долго си-дели на веранде и смотрели, как темнел от золотистого цвета к багрово-тревожному закат на горизонте.
***
На следующий день они поехали в Севастополь – Андрею хотелось показать дочке прекрасный город, его славные памятники. На площади Нахимова, где возвы-шался на гранитном основании бронзовый флотоводец, и которая полого спускалась к морю, несколько женщин громко зазывали: «Кто хочет прокатиться на яхте по бухте!? Это незабываемое впечатление – увидеть город с моря!» Одна подошла к семье Андрея и проводила их на причал, где дожидались пассажиров катера с откры-тыми палубами, на которых стояли деревянные сиде-нья-скамеечки под брезентовым тентом.
Через пять минут затарахтел ровно мотор, и катерок с двумя десятками пассажиров, покачиваясь на волнах, отчалил от дощаного деревянного причала. Веселый и бойкий мужчина экскурсовод рассказывал: «Справа вы видите на утесе красивую белую ротонду – оттуда рус-ская императрица Екатерина Вторая смотрела на бухту. Она привезла из Петербурга послов западных стран и внезапно рано утром открыла штору на окне: и тогда они с удивлением и испугом увидели в бухте много русских кораблей…»
Экскурсовод с гордостью и словно с каким-то вызо-вом упомянул имена адмиралов Ушакова, Нахимова, Синявина, делая акцент, что это русские флотоводцы, которые защищали и отвоевывали Крым от Турецких войск. Лиза внимательно слушала его и вдруг спросила отца: «Пап, а почему Крым освобождали русские люди, а он принадлежит Украине?» Она родилась уже после распада Советского Союза, да и историю им сейчас преподавали в усеченном виде, и поэтому вопрос был закономерным. «Тогда у нас была одна страна – снача-ла Российская империя, а потом Советский Союз. И в 1954 году генеральный секретарь компартии Хрущев (а по нынешнему президент) передал Крым под хозяй-ственную юрисдикцию Украинской советской респуб-лике – это было удобно, так как Крым сушей связан с Украиной, а от России отделен Керченским проливом. Крым здесь и остался, когда страну разделили». – «А почему обратно его не взяли?» – «А кто ж его отдаст, такой богатый и чудный? Не воевать же теперь из-за него с братьями-славянами! – негромко и печально от-ветил Андрей. – А пока здесь базируется российский черноморский флот! Видишь военные корабли – это русские…» Тут Андрей обратил внимание на название «Мираж» на одном из приземистых, с мощными ракет-ными блоками на задней палубе, небольшом корабле и вспомнил, что тот залпом ракет разогнал весь военный флот Грузии в прошлом году, когда она напала на Осе-тию и на российских миротворцев. Друг воинственного президента Грузии президент Ющенко тогда очень негодовал и даже хотел запретить впускать корабль в бухту – его приспешники попытались это сделать, да только толпы восторженного народа по берегам, при-ветствующие приход корабля, охладили их пыл.
***
На следующий день они поехали вдоль побережья в Ялту – с одной стороны был поросший узловатыми де-ревьями и кустарником откос, под которым располага-лись поселки с отелями и гостиницам, с туристически-ми базами, а с другой возвышались отвесные горы с вершинами, на которых словно аисты на гнезде сидели белые облака. Андрей указал семье на полуостров Фа-рос, где когда-то находилась резиденция Горбачева, в которой его на недолгий срок посадили под домашний арест участники так называемого ГКЧП, на прекрасный белый дворец Ливадию, что являлась летней дачей рус-ских царей. Все это теперь принадлежало Украине, как и экзотический замок в итальянском стиле «Ласточкино гнездо», что примостился на сорокаметровой скале над морской пучиной. И от этого Андрею было грустно…
Когда они остановились, чтоб пройти к этому замку, увидев российские номера, к машине подбежал кучеря-вый украинец с голубыми волоокими глазками и спро-сил: «Вам квартира не нужна?» Добавил скромно: «Не-дорого». – «Мы уже поселились под Севастополем…– откликнулся Андрей. – А что, клиентов нет?» – «Да, – сокрушенно покачал головой мужчина. – В этом году народу из России очень мало – только четверть от обычного». – «Ну так вы же всякие каверзы России ста-вите: то Грузию в войне против братского народа под-держиваете, то газ из трубы, что идет в Европу, воруе-те…» – усмехнулся благодушно Андрей, вспомнив, как в январскую зимнюю стужу украинские власти стали тырить из трубы российский газ. «Это вы сами нам газ перекрываете!» – заявил украинец. «Так вы платите нам на Украине вовремя – и будет вам газу сколько надо», – заметил Андрей. Украинец поморщился и с некой оби-дой сказал: «Почему вы, россияне, постоянно говорите «на Украине»? Мы же не говорим «на России». Надо говорить: поеду в Украину. Как, например, в США, в Англию. Неуважение какое-то!» Андрей об этом ранее не задумывался, а теперь пришел к выводу, что так го-ворилось потому, что имелось ввиду поехать «На окра-ину» России или туда, что находится «у края» – ведь когда она называлась «Малороссией», то и говорилось, что поеду «в Малороссию». «Ну извини, брат!» – сказал Андрей и отправился вслед за женой и дочкой, что до-жидались его на тропинке по направлению к «Ласточки-ну гнезду».   
***
Через десять дней, объехав весь Крым, они уезжали. Вечером Андрей так обильно на прощанье угостились марочным вином из «Массандры» с генералом Федором Алексеевичем, что на следующее утро он посадил за руль жену. Андрей ехал, отвалившись вольготно на си-денье, и любовался видами. На выезде из Крыма, на пе-рекрестке, жена вдруг, не уследив за дорожными знака-ми, автоматически свернула за двумя машинами с укра-инскими номерами. А там уже ждала нарушителей ма-шина «ДОИ» – так называются в Украине дорожные по-лицейские. Инспектор махнул палочкой и подошел к тормознувшим машинам. Две украинские машины были отпущены, а, обойдя неторопливо машину Андрея, за-глянув в окна, на номера поглядев, толстый, как и мно-гие российские гаишники, лейтенант полиции взял у Ка-ти права и начал настойчиво, совсем как занудный ка-питан на пропускном пункте, говорить: «А вы знаете, что бывает за это нарушение? Вы пересекли встречную полосу в неположенном месте. Что мне с вами делать? Я бы отнял, конечно, у вас права, но…» Катя попробо-вала его перебить: «Но вы же отпустили машины ехав-шие впереди. А это они сбили меня с толку. Я же не знаю ваших дорог». Но полицейский продолжал нудеть. Андрей, представив, что разговор затянется надолго, как у капитана с татарином везшим ковер, сухо спро-сил: «Сколько?» – «Ну, – лейтенант закатил глазки к небу. – За подобное нарушения у вас в России заплати-ли бы штраф в две тысячи…» Андрей, подчитав, сколь-ко это будет в гривнах, вытащил из портмоне купюры и протянул полицейскому. Лицо у того сделалось удив-ленно-обрадованным – он явно не ожидал, что дадут столь много. Он поглядел по сторонам, быстрым неза-метным движением сунул купюры в карман и коротко бросил: «Езжайте…» Теперь за руль сел Андрей, чтоб ехать быстрее, чем способна жена. Катя недовольно сказала: «Почему дал так много?» – «Не обеднеем! Зато ему будет чем за российский газ расплатиться…» – усмехнулся Андрей.
Ему хотелось как можно быстрее выехать с Украи-ны, словно с чужой вражеской земли, на родную рос-сийскую, и он свернул к ближайшему пропускному пункту, который находился по дороге в Ростов на Дону. Андрей чувствовал стремление увидеть родные лица, широкие реки, тенистые рощи…
Подъезжая к пропускному пункту, он заметил полу-километровую очередь из машин – их было сотни, пас-сажиры и шофера ходили вокруг них, курили, пили во-ду, кушали на сиденьях, зная, что стоять придется не-сколько долгих часов. Если бы Андрей не услышал по телевизору, что недавно была расстреляна машина «Нива», которая пыталась по полям переехать границу, то попытался бы найти обходную дорогу. А так резко тормознул и с досадой и ненавистью процедил: «Здесь бы этим троим проходимцам люди ноги повыдергива-ли!» – «Это кому?» – удивилась жена. «Ельцину, Крав-чуку и Шушкевичу, которые великую страну раздолба-ли и народы перессорили. Ведь жили раньше в дружбе и согласии!» – он печально вздохнул и подумал, что больше в Крым вряд ли поедет, хотя Галина-администраторша базы очень звала...               
                Март 2013
СТИМУЛ
Когда дочке исполнилось четырнадцать, Людмила стала настойчиво говорить: «Пора мне помогать. В тво-ем возрасте я уже многое делала по хозяйству». Но Настя отвечала упрямо: «Мне некогда!» – «Чем это так занята?» – спрашивала Людмила, видя, что дочь лежит на кровати с компьютером в руках, изредка стучит по клавиатуре и улыбается. «Я уроки делаю. Не мешай». – «Какие еще уроки в компьютере? Уроки надо по учеб-никам учить». – «А сейчас любую информацию можно в компьютере найти», – важно отвечала Настя. Тяжко вздохнув, Людмила отходила от дочки, опасаясь поме-шать – дочка училась на тройки, и каждое ее желание исправить оценки мать приветствовала. Но вот конча-лась очередная четверть, и оказывалось, что оценки дочка не исправила – на нее жаловались обиженные учителя на родительских собраниях, говорили строго и недовольно, что лентяйка, опаздывает сдавать в срок контрольные и домашние работы. Людмила приходила с собраний понурая, со слезами и стыдила дочь: «Ты зачем нас с папой позоришь? Папа кандидат наук, я имею два высших образования. Всегда училась в школе на четверки и пятерки. Родители меня хвалили. А ты закоренелая троечница! Надо стараться, а то потом за копейки полы в заплеванных подъездах будешь мыть». Хотела напугать! Но дочка отворачивалась и, хотя уши не затыкала, но занималась своим – обычно играла на компьютере или что-нибудь рисовала в альбоме. «Нет, ты смотри на меня, смотри», – твердила Людмила, и пусть дочка иногда поворачивалась к ней и глядела, хлопая безвинными глазками, мать осознавала, что уко-ряющие слова «влетают» ей в одно ухо, а в другое, не задерживаясь, вылетают. Людмила в ужасе хваталась за голову и восклицала с горечью и недоуменьем: «Госпо-ди, словно горох об стенку! Ведь ты умная девочка. Была бы дурой – я бы поняла: ну не дано человеку». И действительно, дочка в пять лет научилась читать, в шесть знала почти всю таблицу умножения, в восемь сочиняла интересные и неглупые стихи, стала ходить в музыкальную школу и тем очень радовала Людмилу, которая ее успехами хвалилась родственникам и знако-мым, а теперь по математике учительница еле-еле натя-гивала ей тройку, «музыкалку» бросила…
Так Людмила стояла около дочки по полчаса утром и вечером и «читала ей нотации», пытаясь не повышать голос. Иногда из своего рабочего кабинета, что нахо-дился по соседству с комнатой дочки, выскакивал разъ-яренный, с трясущимися руками, муж Алексей, топор-щил усы и орал на жену: «Что ты разговариваешь как повар из басни Крылова с непослушным котом? Дай по затылку, чтоб встряхнулась». – «Успокойся, – говорила Людмила ему. – Сами разберемся». – «Разберетесь?! – орал он еще громче. – Чего же не разобрались до сих пор?! Каждый день одно и то же. Самой не надоело? Видишь, человек не понимает русских слов, значит надо по затылку!» – «Иди, иди, работай… Надо хоро-шими словами», – отвечала Людмила, веря, что воспи-тать послушного человека можно только с помощью терпения и ласки, а грубостью лишь ожесточишь. «Ага, поработаешь тут с вами! Сосредоточиться невозмож-но… – глаза у Алексея дико вращались, начинала дер-гаться голова. – Если сама не можешь, дай врежу ей ремнем по мягкому месту, чтоб неповадно было ло-дырничать». В этот момент Настя нервно вскакивала с кровати и со слезами, набычившись, бежала в ванную, там закрывалась на защелку – и оттуда слышались всхлипы и рыдания. Тут уже начинало нервно трясти Людмилу, она смотрела на мужа как на врага и шипела: «Ты зачем дочку обидел?» – «Ага, я теперь виноват, что не можешь воспитывать ребенка!» – с пафосом воскли-цал он. «А вдруг она что-нибудь с собой сделает?!» – Людмила представляла с ужасом, что дочка нашла бе-льевой шнур, привязала к трубе и сует голову в петлю или же ширкнула острым лезвием бритвы по запястью и оттуда течет кровь… Она кричала мужу: «Сволочь, у нее ранимая душа! Это ты мужлан». – «Надо менять ей душу! Если она будет такой, то любая обида выведет ее из себя. А жизнь – штука жестокая», – оправдывался Алексей. «Ты что, не понимаешь? У них переходный возраст! В это время они могут совершить с собой непоправимое. Каждый день по телевизору показывают, что подросток повесился, выбросился из окна…» Муж отводил глаза, махал с досадой рукой: «Да ну вас…» Затем уходил в кабинет и резко хлопал дверью. Людми-ла бежала к ванной, тихонечко стучала в дверь, откуда слышались всхлипывания дочки, скреблась и ласково говорила: «Ну ладно, успокойся. Ничего страшного не произошло. Папа пошутил насчет ремня. Он тебя лю-бит».
Когда дочка была в школе и не могла подслушивать, спор родителей по поводу воспитания разгорался снова. «Она из тебя веревки вьет!» – твердил Алексей. «А что, я должна ее бить?» – «Иногда надо!» – «Так она же не мальчик, а девочка. А девочек бить нельзя». – «А тебя что, в детстве мать не била?» – «Нет…– восклицала Людмила и добавляла: – Ну почти нет», вспомнив, что ей в детстве все-таки за непослушание досталось пару раз ремнем, правда не по заднице, а по ногам, но так как они были голые, то это оказалось больно, и вразумленье достигло цели. «А мне отец однажды вмазал по затылку за неряшливость и тройки, – хвастливо, будто совершил подвиг, говорил муж. – И потому я стал такой умный!» – «Умный?..» – ехидно говорила Людмила, чтоб не слишком гордился, хотя и осознавала, что, именно бла-годаря жесткому волевому характеру мужа, семья жи-вет в коттедже, они ездят на дорогих машинах и имеют собственную коммерческую фирму. «Отними у нее компьютер, – заявил строго муж. – Он у нее силы выса-сывает! Она там только музыку скачивает, да фильмы дебильные смотрит». – «Ага…А она после этого из до-му убежит?» – И опять Людмиле представлялась страшная картина, как дочь сбегает с уроков, бродит неприкаянная, голодная и холодная до ночи по город-ским улицам, где ее поджидают кучи маньяков, а потом сидит где-нибудь в темном подъезде и плачет – и ее там находят злые и подлые наркоманы, которые вкалывают ей героин в нежную вену, насилуют ее... У Людмилы темнело в глазах, и она болтала головой, чтоб вытрях-нуть оттуда наваждение. «Надо учить личным приме-ром», – сказала она мужу. «А мы что, лодыри и пьяни-цы? Дурной пример подаем? Она разве не видит, как трудимся с утра до ночи?» – «Ну да, разбаловали, – грустно соглашалась Людмила. – Одна ведь она у нас. Было бы как ранее в семьях по три-четыре ребенка, то не выросла бы эгоисткой». – «И что теперь смириться?» – Алексей сердито сопел. «Не знаю…» – Людмила вздыхала и беспомощно разводила руками. «Она же хитрая и ничего в жизни не боится! Знает, что мы большое наследство ей оставим. Другие-то дети стара-ются, чтоб на квартиру себе в будущем заработать, по-лучить образование стоящее…» – философски размыш-лял муж. «Ты что, предлагаешь ее впроголодь держать и в собачьей будке поселить?!» – сердилась Людмила. 
 Однажды, когда дочь утром, вместо того чтобы встать с кровати, где нежилась уже целый час, и погла-дить себе школьную форму, начала канючить: «Мама, ну погладь», Людмила ей погладила юбку и блузку, но с растущим раздражением. Потом дочь, сев у телевизора с бутербродом с красной икрой, накрошила на пол, но не прибрала за собой. Наконец, из ванной раздался сер-дитый голос мужа: «Что такое? Почему всюду валяются ваше грязное исподнее?» Войдя в ванную, Людмила увидела обляпанные темной кровью в промежности по-сле «месячных» дочкины трусы, которые она, ночью моясь, оставила там, и которые муж держал брезгливо за резинку. «Мне теперь еще и ваши трусы стирать?» – процедил Алексей. Тут Людмила подскочила к дочке и закричала: «У тебя совесть есть?! Долго в тазике белье прополоснуть или хотя бы в стиральную машинку бро-сить?! Тебе шестнадцать лет! Уже выше меня ростом! Здоровая девка! Думаешь, мы отцом до старости будем тебе задницу подтирать? Это ты уже должна за нами ухаживать!» А так как дочь, сделав каменное лицо и поджав губки, насмешливо смотрела, Людмила схвати-ла ее за воротник кофточки и стала трясти. И такая в ней была злость, столько мощи в руках, что дочь бол-талась туда-сюда как ватный манекен. «Да я тебя сейчас башкой об стенку!» – кричала Людмила, выпучив от гнева глаза. Лицо у дочери стало недоуменным, жал-ким, вытянулось, и она заплакала тихо и тоскливо… Людмила отпустила ее, пошла на кухню и плюхнулась на стул. Сердце бешено колотилось, руки мелко дрожа-ли, дышала часто и судорожно, будто пробежала три километра, в висках стучало. Поверилось, что еще одна такая стычка – и с ней случится инфаркт или инсульт, ее парализует и она попадет на кладбище. Представи-лось, как муж после найдет молодую фифочку, которых немало вьется около бизнесменов, приведет в дом но-вой женой – и та уж покажет падчерице пятый угол! Эта молодица не будет сюсюкать и жалеть дочку, а станет учить пощечинами и за волосы таскать!
Людмиле стало так жалко себя, что она тихо и горь-ко заплакала, думая: «Это кого я ращу? Стараюсь, го-товлю ей самое вкусненькое, модно одеваю. И в ответ такая неблагодарность?» Но вскоре Людмила уже жале-ла дочку, которую, не сдержавшись, обидела. И когда Настя тихая, растерянная пришла на кухню и стала мыть посуду, наверное третий раз в жизни, Людмила печально сказала: «Ты смерти моей хочешь?» – «Нет…» – ответила дочка покорно. «Тогда в чем дело? Мы тебя что, измучили работой? У тебя масса свобод-ного времени, в отличие от твоих сверстниц: я вожу те-бя на машине в школу и обратно, папа тебе решает за-дачки по физике и химии, я черчу всякие контурные карты по географии. А ты только сидишь в Интернете, развлекаешься и переписываешься сутками с друзьями, вместо того чтобы хорошо учиться». – «Я буду хорошо учиться», – кивнула дочь. «Ты мне это тысячный раз говоришь!» – «Буду, буду», – ответила Настя, но Люд-мила уже не верила…
Вдруг через неделю дочка пришла из школы со све-тящимся лицом и показала хвастливо дневник, где стоя-ли две пятерки по физике и химии, самым нелюбимым предметам. Большие пятерки, красивые, полновесные. «Это за что тебе? – удивилась Людмила, понимая, что дочка не сама себе оценки поставила – чего-чего, а врать и обманывать дочка не умела и никогда не делала это. – Списала, наверное?» – «Нет, сама ответила!» По груди у Людмилы разлилась благодать, она сказала: «Можешь же, когда захочешь». Через день дочка при-несла еще две пятерки в дневнике по геометрии и исто-рии и опять похвалилась… «Неужели наконец-то за ум взялась?» – подумала радостно Людмила, но вслух не сказала, чтоб не сглазить перемену в дочке. «А учиться хорошо – это, оказывается, так здорово! Все друзья в классе удивляются, учителя радуются», – сказала дочь восторженно. У Людмилы от умиления счастливые сле-зы выступили. 
Выучив уроки, дочь пришла на кухню, надела пе-редник и поспросила: «Мам, научи меня готовить…» – «Да ради бога»! – у Людмилы от неожиданности чуть кастрюля с супом из рук не выпала. Она освободила ку-хонный стол, достала рыбу, порезанную кусочками, и стала показывать Насте, как делать рыбные котлеты из щуки, сколько туда класть соли, специй, сухарей. Дочь внимательно слушала и повторяла все действия за Людмилой, а иногда говорила: «Нет, нет, я сама, а то не запомню». На следующий день Людмила научила гото-вить Настю плов, ароматный, золотистого приятного цвета, рассыпчатый. А еще через день уже рассказывала дочке, как готовить украинский борщ, наваристый, с чесночком и сальцем. Она дала дочери прочитать пова-ренную книгу, которую та сосредоточенно, делая по-метки карандашом, с очень серьезным видом прочита-ла.
Однажды за готовкой очередного блюда Настя ска-зала Людмиле: «А можно, в гости мальчика приглашу?» – «Что за мальчик?» – мать напряглась, понимая, что у дочери наступили романтические годы, когда бывает первая сильная любовь. Главное чтобы влюбиться не в морального урода, мерзавца и хитреца, каких развелось немало, а в человека порядочного, доброго, чтоб от любви остались самые чистые воспоминания. «Мальчик очень хороший! Он учится в нашей школе на год стар-ше меня. Учится на одни пятерки, спортсмен! Высокий, занимается баскетболом…» – глаза у дочки светились нежностью и любовью. «Конечно, пусть придет! – ска-зала Людмила. – С нами, родителями, познакомится. А мы посмотрим, такой ли уж он хороший». – «Хороший, хороший…» – воскликнула радостно дочка и даже станцевала от переполненности чувств – закружилась в вальсе по коридору под музыку из плеера. Потом вни-мательно и критически посмотрела по сторонам, на ме-бель, на плафоны светильников, провела пальцем по полу и задумчиво произнесла: «А не слишком ли у нас грязно?» – «Да вроде ничего… – Людмила была обес-куражена. – Два дня назад только полы мыла!» Настя решительно прищурилась, настраивая себя, и сказала: «Я сама помою!» Она надела рабочий халатик, взяла тазик, тряпку и стала мыть пол. Получалось это не очень ловко – все-таки делала она это второй раз в жиз-ни, но, тем не менее, она мыла старательно и упорно. Раскрасневшаяся от работы, сдувала прядь волос, что падала на глаза. Потом Настя взгромоздилась на стре-мянку, сняла плафоны, вытряхнула трупики обгоревших мушек, протерла от паутины и пыли. И наконец, с бал-лончиком очистительно средства «Секунда» протерла все зеркала, стекла на шкафах до сверкающего блеска.
Людмила затаилась, боясь нарушить этот рабочий ритм неуместным возгласом. Чувствовала, что дочери похвала сейчас не нужна, что ею движет не только же-лание понравиться матери или отцу…А Настя стряхи-вала щеткой паутину со стен и делилась планами: «Я решила в театральный кружок записаться. Буду на сцене блистать!» – «А получится? – спросила растерян-но Людмила. – Там ведь талант нужен». – «Получится. Меня уже руководительница кружка посмотрела – ей понравилось, как я стихи читаю». – «А почему именно в театральный?» – «Надоело серой мышкой быть. Ведь я очень интересная девушка», – ответила уверенно Настя и в большом зеркале в коридоре стала важно погляды-вать на себя, словно уже знаменитая прима театра.
Ночью шел буран с метелью, выпало много снега, но если улицу с утра прочистил трактор, то у крыльца дома и гаража, где стояли машины семьи, намело высо-кие сугробы, невозможно было выйти и выехать. Когда Алексей после завтрака засобирался на улицу, чтоб от-кидать лопатой снег, дочка вдруг решительно сказала: «Не надо. Мы сами уберем». – «Кто это – сами?» – уди-вился отец. «Я и мой друг. Он приедет через час. Я ему уже звонила, что надо убрать снег». – «И что?» – «Он готов!» А когда муж с досадой поморщился, не веря, Людмила сказала ему негромко: «Пусть, пусть попро-буют…»
Выглядывая в окошко, дочка заметила, когда от остановки автобуса появился ее парень, и сразу выско-чила в спортивном теплом костюме на улицу. Там дала крепенькому высокому парню в нарядной курточке и ботинках большую лопату. Он повертел ее в руках и начал методично откидывать снег за кирпичную ограду дома. Дочь тоже взяла лопату и толкала снег поближе к парню. Делала это напористо и упрямо, не уставая. Наблюдавшая тайно за этим процессом со второго эта-жа в окошко из-за шторы, Людмила подозвала взмахом руки мужа и указала с улыбкой на дочь: «Ты посмотри, что значит стимул».
Через два часа дочь привела потного запыхавшегося парня в дом и в прихожей, где его ботинки оставляли мокрые следы, деловито сказала: «Я тут недавно помы-ла пол, так что снимай обувь, и вот тебе тапочки». – «Надо после работы покушать», – сказала приветливо Людмила скромному темноглазому пареньку и хотела за ним поухаживать. «Конечно, – кивнула по-хозяйски дочь. – С утра я котлеты с картофельным пюре приго-товила. Вот мы их и поедим». Настя, заставив паренька вымыть в туалете руки, провела его на кухню и стала щедро и по-женски домовито накладывать в тарелку еду. Тот слушался ее и во всем повиновался. Людмила разглядывала дочь с несказанным удивлением, еле сдерживая улыбку. Потом дочь посидела в зале с пар-нем часика два, обсудив школьные дела, и проводила гостя на крыльцо. Там приобняла на прощание, чмокну-ла в щечку – и парень ушел довольный…
Вернувшись к родителям, что стояли в прихожей с раскрытыми ртами, Настя спросила: «Ну как мой па-рень? Понравился?» – «Парень работящий, – сказала мать. – Но только не рано ли его трудиться заставля-ешь? Вдруг это ему не понравится и он бросит тебя?» Дочь деловито хмыкнула: «А зачем мне жених ло-дырь?!» Алексей с усмешкой пожал плечами: «Конечно, ты же у нас сама работящая!» – «Да», – дочь кивнула, не принимая иронии, и пошла мыть посуду.      

ВСЕ В ПРОШЛОМ
Сварив «в мундире» картошки и поужинав с селед-кой, Петр как обычно вечером пошел в зал смотреть телевизор. Сын во время последней побывки три года назад приобрел спутниковую «тарелку», которая висела на стене дома, выискивая из космоса телесигналы, и по-этому телевизор показывал десятки каналов. Но Петр смотрел только три – Первый, Россию и НТВ. Переклю-чая пульт, он нашел на НТВ новости. Всю сознательную жизнь он интересовался политикой, читал газеты, слу-шал радио, и поэтому часто спорил с друзьями на рабо-те, обсуждая, правильную ли политику вели Хрущев, Брежнев или Сталин. Обладая хорошей памятью и умея анализировать этапы жизни в Советском Союзе, Петр на каждое постановление правительства и компартии имел свое мнение. Что-то одобрял, а что-то критиковал, но в любом случае полагал, что правители хотели сделать жизнь народа лучше, веселее, справедливее, богаче. Не все им, конечно, удавалось, но тем не менее он осозна-вал, что с тридцатых годов, когда был мальцом, в стране произошли разительные перемены к лучшему – запускали космонавтов, строили железные дороги, воз-водили заводы и города… Когда пришел к власти Ель-цин, то Петр, как и многие, надеялся, что тот исправит недостатки и перегибы, что допускала коммунистиче-ская партия, а теперь убеждался, что президент обма-нул народ – скопленные Петром за пятьдесят лет тру-дового стажа деньги были заморожены на сберкнижке, пенсию платили мизерную, да и то с задержкой в три месяца. Как жить простому человеку?
Глядя в экран, Петр еще надеялся, что сейчас диктор с пафосом и гордым выражением, твердым чеканным голосом скажет: «Сегодня днем был открыт для поездов новый отрезок Байкало-Амурской магистрали! Это по-может разрабатывать крупное месторождение редкозе-мельных элементов…» – слова обычно сопровождались фильмом, где бодрые молодые люди вбивали в шпалу последний костыль, и мощный новый поезд шел по рельсам, чтоб люди в стране видели, что все случилось в реальности, что партия и правительство не соврали и выполнили намеченное в срок!
И так ранее было всегда… Дикторы говорили, что со стапелей спущен на воду новый атомный ледокол и ни-какие льды ему не страшны – он будет проводить кара-ваны судов по северному ледовитому океану, чтоб обеспечить продуктами и необходимыми материалами оленеводов севера и бурильщиков. Говорили, что на луну совершила мягкую посадку советская станция с луноходом – и показывалось, как похожий на большого жука луноход, на восьми легких проволочных колесах выезжал на лунную пыльную поверхность! Глядя на все это, Петр чувствовал себя, несмотря на то, что жил в селе и работал комбайнером, причастным к огромным свершениям, сердце радостно колотилось, грудь напол-нялась силой, он кричал бодро семье: «Вы слышите, что случилось? Это же здорово! Ай да мы, молодцы!» Он начинал ходить по дому, горделиво выпятив грудь – ему хотелось жить наполнено, страстно, с завтрашнего же дня работать еще лучше, собрать еще больший уро-жай на полях и отправить, как писалось в газетах, в за-крома родины!..
Теперь о подвигах и свершениях не говорилось. Смазливая молодая дикторша с таким же смазливым и субтильным диктором тусклыми голосами твердили: «Сегодня ночью совершен на железной дороге между Москвой и Петербургом теракт – был взорван состав. Пять вагонов сошли с рельс. Есть пострадавшие и по-гибшие. Сегодня премьер-министр Черномырдин по-ехал в Швейцарию на международный форум, чтоб при-звать иностранных инвесторов вкладываться в нашу экономику… «Надо же! Богатейшая страна стоит с про-тянутой рукой словно нищенка…» – подумал Петр брезгливо.
Потом показали шикарный зал, где шел показ мод известных модельеров – по подиуму фланировали длинноногие, полуголые и тощие девицы, а на них гля-дели лоснящиеся хари новоявленных миллиардеров, рядом с которыми сидели их молоденькие размалеван-ные жены увешенные бриллиантами! Напоследок заяви-ли, что пойман очередной маньяк, который ходил по домам под видом сантехника и убивал одиноких стару-шек, грабил их. Привели статистику, что в Москве за последние три года бесследно пропали несколько тысяч стариков-пенсионеров, а в их квартирах живут приезжие с Кавказа и Азии.
Сплюнув, Петр громко воскликнул: «Что со страной сделали уроды Горбачев и Ельцин! Где порядок? Где наказания для воров и убийц? Почему отменили смерт-ную казнь?». Все это перемежил матерными словами.
Он переключил канал, надеясь увидеть старинный добрый фильм вроде «Весна на заречной улице» или «Девчата» с любимым актером Рыбниковым, добро-душным русским мужиком, щедрым и трудолюбивым, настоящим героем страны, в отличие от лоснящихся горбоносых нерусских харь, что обокрали Россию. По-сле таких фильмов по груди разливалось тепло, вери-лось, что люди труда станут востребованы родиной, что будут получать достойную зарплату, а не влачить жалкое существование на обанкротившихся заво-дах…Но, увы! На остальных каналах полураздетые де-вицы продавали брошки, кольца, серьги – раз по сто рассказывая, как это красиво и богато смотрится, и де-монстрируя это на себе, или же шли сериалы про убийц, «братков» и милиционеров, которые их ловят, но никак переловить не могут, да, видимо, и не хотят. Всюду бы-ли кровь, грязь, ругань, стрельба, подлость и коварство. «У нас что, бесконечная война, в которой честные по-рядочные люди превратились в рабов? Где власть? Где законы?» – воскликнул с ужасом Петр, понимая, что руководство не делает даже попыток исправить ситуа-цию в стране, а значит, так будет еще очень долго... «Хоть бы революция какая-нибудь произошла? Хоть бы народ взбунтовался – и перевешал новоявленных воро-ватых чиновников и буржуев на столбах!» – подумал Петр. Несмотря на свои восемьдесят лет, он бы наточил вилы и тоже вышел с людьми на улицы. Силы бы хвати-ло какому-нибудь банкиру пузо жирное вспороть!
Петр гневно задышал, резко выключил телевизор, положил руку на ноющее сердце и пошел в спальню. Выключил плафон под потолком, лег на большую дере-вянную кровать, сделанную когда-то самим, чтоб на ней с молодой красавицей женой ласкаться; она была на ду-бовых резных ножках, крепкая, свинченная болтами и до сих пор не скрипела. Натянул на лицо одеяло, за-крыл глаза и провалился в полузабытье…
Вот едет он, тридцатилетний, с мускулистыми ру-ками на самодельной деревянной лодке, которая ост-рым носом разрезает гладь Камы. Сидит на корме, на дощаном сиденье в одних трусах, держится за ручку мотора «Стрела» и направляет лодку на другую сторо-ну реки, где множество чистейших озер и лугов с яго-дами. Июньский солнечный день, река матово поблес-кивает, словно ртуть, и серебрится от малейшего ветер-ка мелкой рябью. На реке тишина, только ровно работа-ет мотор, который он купил одним из первых в селе. Справа белеет корпус двухпалубного пассажирского парохода, который скоро пристанет к пристани их села, а еще далее трудяга-буксир шлепает медленно колеса-ми, перелопачивая воду и таща за собой длинный плот. Над головой пролетают чайки и кричат что-то на своем языке, иногда они резко пикируют с высоты в реку и поднимаются, держа в клюве поблескивающую трепы-хающуюся рыбку. На переднем сиденье лодки располо-жилась молодая жена Зина с небольшим округлившим-ся животиком, что слегка выпирает на цветастом сара-фане. Она с любовью и доверием смотрит на него большими темными глазами, а он смотрит на нее и ду-мает: «Конечно же, родится сын – мой наследник! Ведь дочка уже есть». Наконец он причаливает к чистому песчаному берегу, разбегается и прыгает в воду вниз головой. Вода приятно охлаждает разгоряченное на солнце тело. Он уплывает метров за пятьдесят от берега резкими взмахами рук. Выходит из реки, загорелый, по волосатой мускулистой груди стекают струйки воды. Кладет на плечо небольшую сеть, берет ружье и топо-рик. Жене дает нести ботало – длинную палку с желез-ной воронкой на конце, цинковое ведро для ягод, коте-лок для ухи и лежащие в нем продукты – картошку, лук, полбуханки хлеба. Они поднимаются на крутой глини-стый обрыв и попадают в зеленые труднопроходимые дебри. Ивовые кусты, коренастые раскидистые вязы, густая высокая трава – все срослось, все переплелось, словно в девственных джунглях. Солнце редкими свет-лыми пятнами пробивается к земле сквозь листья и кро-ны. Срубая резкими ударами топорика ветви, он идет впереди, торя дорожку резиновыми сапогами. Вокруг тревожно посвистывают птицы, предупреждая всех, что чужаки вошли в их мир, невдалеке завис в воздух и гу-дит сердито почти в палец размером желто-полосатый шершень – укус такого очень болезненен. Дебри тянут-ся вдоль берега стометровой шириной и резко обрыва-ются – впереди, куда ни кинь взор, открываются луга с редкими перелесками калины, бузины, тополей, дубов, поблескивают голубовато озера. Они с женой стоят на опушке, смотрят на луга, жмурятся от яркого солнца. «Хорошо-то как!» – жена поднимает вверх руки, дышит глубоко, на иконописном лице умиротворение. Они направляются к давно знакомому озеру, где много рыбы – оно называется «капелькой», так как продолговатой формой похоже на повисшую на паутинке дождинку. Вокруг озера растет узловатый тальник, зеленые камы-ши и осока. Он останавливается около тальника, трога-ет загнутые у основания комля гибкие стволы и говорит по-хозяйски: «Надо срубить на шпангоуты», – и делает на них зарубку топориком, чтоб не забыть. Неожиданно в камышах раздается шум крыльев – это круто и быстро в небо поднимаются две крупных кряквы. Он вскидыва-ет ружье, и на автоматизме, будучи прекрасным охот-ником, не наводя «мушки» на цель, нажимает курки. Короткое пламя с белым дымком вырывается из ство-лов, падают свернутые из газеты пыжи. Утки, словно зависнув в воздухе, одна за другой валятся с плеском в воду озера и лежат, не трепыхаясь, на поверхности. Же-на смотрит на него с восторгом, а на уток с некоторым сожалением. «Вот и супчик вечером будет, и жаркое с картошкой!» – говорит он веско, с мужской сдержанно-стью, и, раздвигая руками колючую осоку, идет в воду. С белых кувшинок взлетают потревоженные стрекозы и машут радужными прозрачными крыльями. Он берет уток за длинные шеи и несет на берег. Это два селезня – блестящие перья их, кое-где (там в них попали дробин-ки) покрытые пятнами крови, радужно переливаются сине-зеленым цветом. «Еще не жирные», – жена с некой грустью трогает одного за теплую грудь. «Да, еще не осень – не нагуляли жирок», – отвечает он и бросает уток на траву. Разворачивает сеть, кладет ее на землю так, чтоб не зацеплялась за траву, и за конец тащит за собой в озеро. Полотно с мелкой ячеей, с поплавками-барабошками на верхней веревке и свинцовыми бляха-ми-грузилами на нижней, тянется за ним в глубину. Метрах в пяти от берега, где дно уходит из-под ног, он плывет и вскоре оказывается на противоположном бере-гу. Теперь сеть видна лишь по торчащим из воды пено-пластовым барабошкам. Жена с ведром идет на близле-жащую полянку и собирает крупную спелую клубнику. Он же берет ботало и двигается по колено в воде вдоль берега. Резко, раз за разом, ударяет железной воронкой по воде, отчего возникает хриплый громкий звук – рыба от этого прячется в глубину и попадает в сеть. Дергают-ся барабошки – это испуганная рыба на скорости тыка-ется в ячею и застревает. Давая рыбе окончательно за-путаться, он идет к жене. Срывает на ходу травинки клубники с висящими на них гроздьями ароматных сладких ягод и отправляет в рот, причмокивает. Жена сидит на корточках, короткий сарафан открывает белые полные ляжки. В ведре у нее почти до верху клубники. Проворные руки быстро кидают туда ягоды. Он игриво падает перед женой на траву, на спину, смотрит на нее снизу вверх томным взглядом, притягивает за руки к себе, обнимает… «Подожди, уже немножко осталось собирать»,  – говорит она. «Успеется», – Он валит ее спиной на траву, стягивает до колен свои сатиновые трусы. Она снимает свои из голубой фланели и сгибает, раздвинув в коленях, ноги. «А ему там не больно будет? – спрашивает он. «Потерпит, еще маленький…» – отве-чает с улыбкой жена. Она закинула голову, обнажив тонкую шею, часто дышит открытым ртом с мелкими ровными зубами, ноздри ее широко раздуваются, глаза полузакрыты… Потом они лежат на спинах, уставшие, потные, глубоко дышат, пальцы рук переплелись. Лег-кий ветерок ласково обдувает тела. Мир вокруг напол-нен щебетанием птиц, жужжанием насекомых, бабочки разных размеров и цветов выделывают пируэты над травой, резными васильками, белеющими ковром ро-машками, одна бабочка садится ему на нос, шевелит усиками и сдвигает и раздвигает узорчатые крылышки, дрожащие, тонкие. Он заворожено смотрит на нее, не прогоняет, улыбается. «Господи, – шепчет жена и гля-дит в небо, в сосущую голубизну, где редко висят пухо-выми подушками облака. – Господи…» Кажется, время не движется и можно так лежать вечность, если б не го-лод. Уже посасывает в желудке. Он говорит: «Пора!» Начинает вытягивать из озера сеть, она волочется по траве, мутит прибрежную воду. В ней на каждом метре жирные с медным отливом на крупной чешуе караси, словно с бронзовой кожей лини. Он ловко выдергивает их из нитяных удавок и бросает на траву подальше от берега, чтоб не скатились по склону в воду. Вырубив из тальника две палки-рогатульки, вбивает их в землю, находит недалеко сломленное сухое тонкоствольное дерево и рубит на дрова. Жена чистит острым ножом на берегу озера картошку, распарывает рыбу, все моет в чистейшей воде. Через десять минут почти незаметный в ярком свете солнца огонь уже лижет жадными языка-ми висящий над костром котелок. Из него идет легкий пар. Он помешивает в котелке большой деревянной ложкой, расписанной под хохлому, черпает ею, дует на мутноватую жидкость, пробует на вкус, определяя до-статочно ли соли, довольно крякает. Через двадцать минут, когда глаза у рыбы в ухе становятся белесыми, он снимает котелок с огня, ставит на траву и наклады-вает уху в две большие эмалированные тарелки, рыбу вываливает на листья лопухов и посыпает ее щедро со-лью. Лежа на траве на боку друг против друга, они хле-бают из тарелок ароматную, горячую и тягучую жижу в прикуску с ржаным хлебом. Кажется, что нет в мире ничего вкуснее ее… А вот и вечер, солнце стало боль-шим и из ярко-желтого красноватым, оно быстро садит-ся в сторону покрытого лесом крутого скалистого уте-са. Иван направляет лодку к родному селу, домики ко-торого примостились скворечниками на берегу реки вдоль холма, на котором начинаются бескрайние засе-янные им пшеницей поля. Около носа лодки на стланях стоит полное ведро клубники, котелок свежей рыбы, накрытый влажными листьями крапивы, лежат тушки двух селезней. Посреди лодки сложены согнутые при-родой, толщиной в руку и длиной метра по два-полтора, обрубки тальника – шпангоуты для лодки, ко-торую он начнет делать на следующий год…
В воодушевлении Петр проснулся, открыл глаза, желая наяву оказаться в том счастливом и светлом дне, каких было немало. Попытался рукой нащупать рядом молодое нежное тело жены, но рука скользнула по мат-рацу в пустоту. Вокруг темно, лишь в мрачном тусклом свете из окна угадывались контуры большого, из дубо-вого шпона шифоньера, купленного еще пятьдесят лет назад, двух стульев и полированного стола. И жены на постели не было – она умерла ровно год назад… Сразу вспомнилось, что он уже старик, вспомнилось, какое нынче страшное и странное время в стране с убийства-ми, войнами, воровством… «Все, – с печалью, сжавшей словно тисками сердце, подумал Петр. – Того чудного безмятежного прошлого уже никогда не будет. Нет пре-красной чистой реки – после постройки водохранилища она превратилось в тухлое болото, покрывающейся зе-леной ряской, затопила прекрасные луга и озера. Бродят по ней волны и размывают глинистые берега. Нет кол-хоза и розданные в начале реформ поля под фермер-ство, которое якобы должно было накормить страну, теперь зарастают бурьяном и чертополохом. Нет сына, который погиб на развязанной Ельциным чеченской войне, будучи командиром батальона, подполковником. Дочь с мужем давно живут заграницей, считая, что в нынешней России опасно жить, и приезжают сюда раз в три года. Так зачем ему хвататься за жизнь и ради че-го?»
Петр снова закрыл глаза и провалился в счастливый сон. Вот молодая жена идет от него босиком по песча-ному берегу, оставляя узкие следы, призывно смеется, полуоборачивается и кокетливо поглядывает на него, обрывает влажными губами с кустика в руке спелую ягоду ежевики. Она идет как будто прямо к солнцу – его лучи охватывают ее, обнимают и растворяют в теплом пространстве ее фигуру. Еще секунда – и она исчезнет в этих слепящих лучах навсегда. «Подожди», – кричит он и бежит за ней и уже почему-то знает, что никогда больше не вернется в реальный мир, не проснется…Не хочет, да и не зачем!
***
Когда на следующий день пожилой хмурый врач в морге на холодном железном столе вскрыл еще весьма крепкое и жилистое тело Петра, то, проверив все орга-ны и не найдя болезней и патологий, с удивлением ска-зал молодому ассистенту: «Странно, еще бы жить и жить…». Ассистент пожал плечами: «Я слышал, индий-ские йоги могут сами сердце останавливать. Может и здесь такой случай?»         
               
НЕ МОЯ ТЫ, НЕ МОЯ…
Когда микроавтобус с делегацией столичных лите-раторов подъехал на площадку перед картинной гале-реей, что располагалась на первом этаже девятиэтажно-го дома, на крыльцо вышла молодая женщина – удиви-тельно обаятельная, с приветливой улыбкой. В темно-серых, облегающих брючках, в шифоновой цветастой кофточке выглядела очень стройной. «Здравствуйте, вы не нас встречаете? – спросил Михаил, к которому в гос-ти приехали литераторы. – Извините, не знаю, как вас звать?» – «Ангелина…» – ответила она нежным голос-ком. Думая, что это обычная сотрудница картинной га-лереи, которая проводит экскурсии или сидит в запас-никах и ведет учет экспонатов, Михаил не представил ей именитых гостей, лица которых известны были по телевизионным передачам центральных каналов, а за-явил: «Что ж, ведите к директору галереи – с ней наме-чена встреча. Ее предупредили из мэрии». – «А я и есть директор!» – ответила скромно женщина. Михаил с недоумением посмотрел на нее, так как директоршу не-плохо знал – это была пожилая невысокая женщина, ко-торая работала директором уже лет тридцать. «А где же Валентина Петровна?» – «Она неделю как уволилась. Теперь я вместо нее!» – «Прошу прощения…» – Миха-ил слегка смутился и представил Ангелине столичных гостей.  Она провела делегацию в помещение картиной галереи и, указав на солидную женщину-экскурсовода, уважительно сказала: «Вот Нина Ивановна покажет вам творчество наших художников».
Предоставив литераторов экскурсоводу, что повела их сразу в зал художников, которые в своем творчестве разрабатывают фольклорные национальные мотивы та-тарского народа, Михаил увидел знакомую, сотрудницу галереи Галину, и приотстал. Они обнялись и отошли в уголок зала, чтоб поговорить наедине. Задав ей не-сколько вопросов о житье-бытье и здоровье, Михаил рассказал, что готовит выставку для галереи пейзажей своей малой родины – природы села, где вырос, и нако-нец задал вопрос, который его волновал: «Я вижу, у вас новый директор…А где Валентина Петровна?» – «Она подала заявление – ей ведь уже семьдесят. А Ангелина Степановна молодая, деловая». – «И представитель-ная…» – добавил он. «Да, это было немаловажно, когда ее назначали – руководству города приятно, когда деле-гации встречает очаровательная женщина, да еще и знающая – она недавно защитила диссертацию по ис-кусствоведению, может вести экскурсию на английском языке». – «Не замужем?» – вкрадчиво спросил Михаил, чтоб знать, как себя с директоршей вести, переходить ли границу, за которой кончается обычная комплимен-тарность и начинается ухаживание. «Замужем, – отве-тила Галина, – сыну четыре года. Муж начальником це-ха на заводе работает». Тем она сразу ввела Михаила в легкую грусть. Если б у директорши не было мужа, он бы начал за ней ухаживать, несмотря на то, что намного ее старше, ему уже под пятьдесят! Вообще, он, как и многие мужчины, всегда готов бы влюбить в себя кра-сивую женщину, появлявшуюся в зоне видимости. По-чему-то считал себя достойным внимания женщин, так как имел и талант (писал неплохие картины), и деньги, будучи бизнесменом, да и с длинными, вьющимися, темными волосами выглядел моложаво. По крайней ме-ре, мог бы поучаствовать в мужском соперничестве за женскую любовь, а теперь лишь с досадой подумал: «Нет, парниша. Такие женщины одинокими быть не мо-гут!»
Словно размышляя вслух, Михаил сказал негромко: «Да, таких женщин сразу в загс ведут!» – «И она, по-моему, счастлива в браке…» – кивнула Галина. Михаил с недоумением запоздалым, полагая, что несколько лет назад имел бы шанс понравиться свободной от семьи Ангелине, спросил: «Почему ее раньше не видел?» – «Она у нас фондами заведовала. Да и скромная, на пуб-лику не выходила лишний раз». 
После экскурсии Ангелина Степановна встретила делегацию в коридоре и пригласила в кабинет выпить кофе. На полированном столе стояли вскипевший элек-трический чайник, чашечки с золотым ободком, откры-тая коробка шоколадных конфет, печенье на блюдце и фрукты в вазе. Все выглядело красиво, словно некий натюрморт. После чаепития директорша подарила каж-дому члену делегации глянцевый каталог с выставки и попросила расписаться в книге гостей известного сто-личного литератора – лысого и, несмотря на почтенный возраст, очень подвижного и любознательного. Пока он расписывался, Михаил подошел к директорше и сказал: «Можно, я напишу ваш портрет?» Она засмущалась: «Ну что вы, Михаил Петрович? Я не настолько важная личность, чтоб вы тратили на меня время». – «Ну, жен-щине не обязательно быть личностью великой – хватит и того, что она…(он перебрал в уме эпитеты, которым можно характеризовать Ангелину Степановну, «мила», «привлекательна» «красива» – и все отмел как неточ-ные, оставив простой, но емкий, который и выдал: – Так хороша!» – «Но мне позировать некогда…» – торопли-во ответила она, намекая на то, что семейные обязанно-сти и муж не дадут этого сделать. «А я по фотографиям, – заявил он. – У меня и фотоаппарат с собой». – «Ну что ж…– сказала она и позволила себя несколько раз сфотографировать.
***
Дома Михаил распечатал фотографии на цветном принтере размером в целый лист, чтоб ни одна, самая затаенная черточка в лице Ангелины Степановны не ускользнула от внимания и легла нужным и важным штрихом на портрет – именно в таких, порой неулови-мых черточках, и заключено главное обаяние человека: забудешь о них – и вместо портрета чудной женщины получился глянцевая кукла.
Михаил взял подрамник с холстом такого размера, чтоб изобразить Ангелину Степановну по пояс в реаль-ных параметрах, и в ближайший выходной приступил к работе. Часа два он разглядывал фотографии директри-сы, проводил по ее волосам, щечкам, лбу, губам легким и нежным касанием пальца, словно пытаясь обнаружить и запомнить все ее выпуклости и впадинки. И прямо-таки ощущал тепло чистой нежной кожи, шерохова-тость мельчайших волосиков на руках. Иногда каза-лось, что в глазах женщины появляется упрек: мол, я все-таки замужняя, нельзя же так откровенно. И Михаи-лу становилось стыдно!
Наконец, он сделал несколько набросков углем ее лица на ватмане – и нашел точное выражение, в кото-ром был виден стыдливо-строгий характер Ангелины Степановны, ее целомудренность. Можно было присту-пать к портрету…
Уже разведя краски и делая первые мазки, Михаил вспомнил популярную в свое время песню и начал мур-лыкать: «В шумном зале ресторана. Средь веселья и обмана. Пристань загулявшего поэта. Возле столика напротив, ты сидишь в полоборота. Вся в лучах ночно-го света…» Вспомнилось, что и Бунин, когда спросили, как он пишет рассказы, ответил, что должен услышать сначала музыку своего произведения. Вот и эта песня давала Михаилу нужное творческое настроение – настроение любви, нежности к создаваемому образу, невероятной тяги к нему и в тоже время его недоступ-ности.
Почти незаметно прошло пять часов, а он напевал и напевал одну песню и особенно часто слова: «Ах, какая женщина, какая женщина! Мне бы такую!» – и уже ве-рил, что, так или иначе, написав портрет, сделает Анге-лину Степановну хоть немножечко своей, близкой, хотя в реальности и недоступной.
Два десятка лет назад эта песня была одной из са-мых любимых женщинами – каждой хотелось, чтоб чувственный романтичный мужчина, а не грубый муж-лан, вот так возжелал ее. В последнее время многое в менталитете женщин изменилось. В частности, одна девица, когда Михаил стал за ней ухаживать и спел эти слова, недовольно поморщилась и произнесла: «А че он слюни-то пускает? Пусть сам пригласит такую в ресто-ран, а не разевает роток на чужой кусок…» Михаила тогда покоробило: «Вот она психология проституток «Кто меня кормит – тот меня и танцует!» И, не смотря на то, что был при деньгах и «не пускал слюни», тем не менее, прекратил общение с расчетливой девицей!
Вскоре работа над портретом застопорилась. Когда наступила пора прописать детали, нанести тончайшим слоем плессировку, чтоб кожа светилась живым теплом, Михаил почувствовал, что недотягивает в портрете до оригинала. До его совершенства! Другое дело, если б писал потрет «кубизмом» или еще каким модерновым методом, где иконописный лик женщины превращается в набор разноцветных треугольников, квадратов, косых овалов, то изготовить портрет не стоило бы большого труда, а здесь… Ему хотелось написать так, чтоб было видно, как даже жилочка голубенькая на виске под свет-лым локоном вибрирует от ударов горячего и любящего жизнь женского сердца.             
***
Через неделю ему позвонила сотрудница галереи Галина, голос ее был не просто печален, а дрожал от недоумения и ужаса. Она еле выговорила: «Ты знаешь, наша Ангелина Степановна умерла». – «Как умерла? Когда?» – глухо выдавил Михаил и невольно облоко-тился на стену. «Сегодня ночью – поехала с мужем в родное село, пошла в баню, там началось головокруже-ние, в глазах потемнело. Думала, пройдет. А, оказыва-ется, лопнул сосуд и случилось кровоизлияние в мозг. Мы тут плачем в галерее все». Михаил представил, что если б Ангелина была его женой и вот так ушла в иной мир, он бы, наверное, порешил себя – такое испытал горе! «Цветущая женщина была! Может, сглазил кто?» – воскликнула Галина. Считая, что Ангелину Степанов-ну можно только любить, как совершенство, украшаю-щее мир, Михаил не мог в это поверить – ведь это вели-кий грех! Хотя, конечно, в женском коллективе зависть всегда присутствует. «Она будет ангелом на небесах!» – заявил твердо он и пошел в мастерскую, к неокончен-ному портрету.
Буквально за полчаса сделал то, что не получалось несколько дней – оживил образ Ангелины быстрыми точными мазками. Хоть так, но оживил. Любуясь ею, он не спел, а лишь произнес глухо и обреченно слова, что вдохновляли во время работы: «Только жжет сильней огня – не моя, ты не моя…» И подумал, что теперь эта милая женщина уже ничья, что пусто стало без нее в этом мире.


НЕОКОНЧЕННЫЙ ВАЛЬС
О, как она Сергею нравилась! Эта учительница младших классов Валентина, что приехала в село рабо-тать по распределению после училища. Руководство школы поселило ее «на квартиру» к одинокой старухе Татьяне Семеновне, старенький бревенчатый дом кото-рой стоял в пятидесяти метрах от дома Сергея, на од-ной улице. Увидев Валентину, он поразился ее изяще-ству: у нее было овальное иконописное лицо, с боль-шими серыми глазами, с удивительно пушистыми рес-ницами и тонкими, ярко очерченными бровями. Еще имелась милая родинка на левой щеке, как будто ее об-раз создавали по популярной песне того времени, что романтично пел азербайджанский певец: «Я встретил девушку. Полумесяцем бровь. На щечке родинка, а в глазах – любовь». И хотя Валентина была русских кро-вей, родина которой находилась в тридцати километрах от села, тем не менее, нечто восточное в девушке име-лось – это чуть заметный темный пушок на верхней гу-бе и смуглость кожи. Фигурка тоже привлекала изяще-ством – Валентина не была высока, длиннонога, но вы-глядела ладненькой, подвижной, легкой, как девчонка! Впрочем, кем она еще могла быть в свои девятнадцать? Это Сергею, восьмикласснику четырнадцати лет, она казалась взрослой, потому как был научен родителями уважать учителей (будь молодые или старые) и есте-ственно называл ее по имени отчеству «Валентина Ва-сильевна».
Сергей очень сожалел, что Валентина Васильевна преподавала в младших классах, а не в старших, где мог бы ее постоянно видеть на уроках, но радовало уже то, что была классной руководительницей младшей сестренки. Он каждый день выспрашивал сестренку: что учительница на уроках говорила, как себя вела, какие курьезные случаи с ней происходили в школе. И сест-ренка, которой учительница тоже нравилась, с востор-гом рассказывала все в подробностях. Часто Сергей за-глядывал в дневник сестренки, в ее тетради, чтоб по-смотреть на почерк Валентины Васильевны, которая оставляла там комментарии, – он был тоже красивый и изящный, как и сама. По мнению Сергея, все в ней было совершенно!
По утрам Сергей специально выходил из дома в мо-мент, когда выходила из двора Валентина Васильевна – и шел сзади, чтоб любоваться ее фигурой и летящей походкой. Осенью он ходила в туфельках на высоком каблучке, а зимой в мороз в мягких валенках-самокатках, но и в валенках шла так, будто парила над снежным хрустящим покровом! Но особый восторг наступал в субботний день, когда Валентина Васильев-на приходила мыться в баню к родителям Сергея, так как у одинокой старушки Татьяны Семеновны бани не имелось – она сгнила и развалилась давным-давно, а на восстановление не было ни денег, ни материалов. В этот день Сергей бодренько и сноровисто таскал с текшего поблизости родника воду ведрами – аж полный боль-шой бак, чтоб Валентине Васильевне не пришлось воду экономить, помогал отцу баню топить, и наконец ждал, когда Валентина Васильевна прошествует через двор в баню. Он сразу с ней уважительно здоровался, хотя уже виделся в школе и успел поздороваться там, и смотрел вслед. Затем тайно шел в огород, куда выходило банное окошко, и пытался увидеть издали хоть частичку обна-женного тела учительницы. Но она окошко плотно за-вешивала цветастым халатиком. Однажды Сергею захо-телось посверлить отверстие в деревянной стене бани, чтоб заглядывать туда, но он поостерегся – во-первых, отец бы не позволил и отругал, а во-вторых, было со-вестно. Вдруг она заметит, что он наблюдает, и сильно обидится?!
Валентину Васильевну как девушку энергичную, не-замужнюю, без детей и хозяйства, а значит имеющую много свободного времени, руководство школы назна-чило ответственной за проведение концертов и празд-ников. Сергей всегда активно участвовал в них, а теперь вообще взялся с энтузиазмом читать стихи, песни петь. Это позволяло каждый день не только видеть учитель-ницу на репетициях и любоваться ею, но и близко об-щаться – она подсказывала, как с выражением прочи-тать стихотворение со сцены, как правильно и по нотам спеть строчку в песне. Сергей прислушивался к ее мне-нию не только потому, что хотел угодить, но и потому, что безгранично доверял ее вкусу и чутью. После своей репетиции Сергей мог бы уйти домой, но оставался до конца, чтоб побыть как можно дольше рядом с Вален-тиной Васильевной. Он сидел в уголочке, слушал ее го-лос, смотрел на нее.
Сергей с отцом часто рыбачили на Каме сетями – и ловили немало щук, лещей, судаков. Каждый день его бабушка варила уху, жарила рыбу или пекла с нею в печи ароматные пироги. Рыбы было столько, что ба-бушка часть раздавала одиноким старушкам-соседкам и в том числе Татьяне Семеновне. Ранее Сергей не особо понимал такую щедрость (все-таки рыба не даром дава-лась – надо было связать сети, провести несколько ча-сов на Каме холодной осенней ночью в лодке или же ставить сети под толстый лед, долбить лунки, морозить руки), а теперь спрашивал после очередной рыбалки: «А ты Татьяне Семеновне дала?», имея в виду, что рыба попадет на стол и Валентине Васильевне. И удовлетво-ренно хмыкал, когда бабушка кивала.
Перед Новым годом в село вернулся из армии Вася – он отслужил три года в Морфлоте и теперь ходил важно в темном бушлате и широких морских брюках с ремнем, на бляхе которого красовался ярко начищен-ный бронзовый якорь. Вася сразу заприметил Валенти-ну Васильевну и вечерами приглашал ее в клуб на тан-цы. Впервые в жизни Сергей подосадовал, что ему мало лет, что он школьник! Ростом-то он был высокий паре-нек, выше учительницы и даже выше ее ухажера. Но Вася уже мог жениться, а ему еще учиться и учиться, потом служить. Не будет же Валентина Васильевна Сергея из армии ждать несколько лет?!
Когда Вася с учительницей гуляли вечерами по ули-цам села, когда тот безбоязненно по статусу ухажера мог зайти за девушкой к Татьяне Семеновне в дом, Сер-гей физически ощущал боль в груди, сжимал зубы. Хо-телось разрушить их знакомство – подстроить какую-нибудь каверзу Васе! Побить Сергей его не мог – тот все-таки на шесть лет старше и, наверняка, сильнее, да и друзей у Васи взрослых было немало, которые за него заступятся! Сергей считал, что тот не достоин такой замечательной девушки, как недостоин трусливый про-столюдин милой принцессы. Не нравилась его походка: он шагал почти как Чарли Чаплин, ставя ножки врозь. Не имел он и мужской харизмы, которую ценят девуш-ки. Были в селе парни крупные, мощные, которые и подраться могли, если нужно девушку защитить, а Вася был просто «прилипчивый» – пытался добиться распо-ложения девушки настойчивыми ухаживаниями. Да и выглядел интеллигентным эстетом – всегда в глаженных рубашке и брючках, в ботиночках, где нет ни одной пы-линки, голос никогда не повысит. Среди сельских рабо-тящих парней это считалось занудством. Но особо Сер-гею не нравилось, что он был рыжий, с конопатым и бледным, словно обмазанным сметаной, лицом!
Когда Сергей оканчивал восьмой класс, физически повзрослев за последний год, (у него появились усики, он тренировался с самодельной штангой), Валентина Васильевна стала с некоторым удивлением и интересом посматривать на него. Однажды он расколол дрова, ко-торые выделила учительнице школа как молодому сельскому специалисту – так полагалось учителям и медсестрам. Грузовик свалил березовые бакланья около двора Татьяны Семеновны на лужайке. Сам бы, конеч-но, Сергей не осмелился предложить помощь, но как раз кстати его сердобольная бабушка сказала: «Может, расколешь дрова-то им?» – «Какие проблемы…» – от-ветил Сергей важно и затаенно. Для него расколоть три кубометра дров не составляло большого труда, так как с отцом заготавливал их для отопления дома более тридцати кубометров и частенько по утрам и вечерам выходил с топором на полянку у двора, где обычно отец сваливал привезенные из леса чурбаки. Вот и сей-час он расправился с дровами Валентины Васильевны за два вечера…
Сергею всегда нравилось, как Валентина Васильевна одевается – пусть и не дорого: откуда молодой учи-тельнице, работающей первый год, взять денег на одеж-ду? Однако, у нее имелись серый модный плащик, го-лубоватое пальто
 с песцовым воротничком. На праздники и концерты она надевала короткую темную юбку и гипюровую розова-тую кофточку. В этом наряде она была неотразима. Увидев ее на праздничном мероприятии по случаю Первого мая в сельском клубе, где она руководила кон-цертом, Сергей ошарашено замер – привлекли точеные сильные ножки выше колен, просвечивающий через кофточку розовый узкий лифчик и, словно шоколадное, смуглое тело. От нее, с раскрасневшимися щечками, возбужденной, шел необъяснимый аромат, словно от дивного цветка, и Сергея, как голодного шмеля, к нему невероятно тянуло, дурманило голову, пьянило. После концерта, когда все ученики разошлись по домам, он помог сложить Валентине Васильевне концертный рек-визит в большую картонную коробку, и она вдруг пред-ложила: «Хочешь, научу танцевать вальс?» Словно онемевший, Сергей лишь кивнул. Она включила проиг-рыватель с музыкой вальса, велела Сергею руку поло-жить ей на талию, а второй взять ее ладонь. Сама опу-стила почти невесомую руку на его угловатое плечо и азартно сказала: «Ну, пошли!» И стала кружить. От волнения Сергей вспотел. Ноги не слушались – они, вместо необходимых круговых движений, сдвигались и расширялись, как циркуль. «Кружись, кружись!» – про-сила Валентина Васильевна, а он словно окостенел. Он боялся прижать руку к ее талии, к ее теплому, мягкому и нежному телу – казалось, ей будет больно. «Смотри, как надо…» – Валентина Васильевна взяла стул и легко стала кружиться с ним, словно с партнером, по сцене. Сергей смотрел, как мелькают ее стройные ножки – и верилось, что это так просто. Когда же снова попытался с ней танцевать, то опять ничего не получилось… Ва-лентина Васильевна с легкой досадой посмотрела на Сергея и сказала: «Ну ладно…Как-нибудь в следующий раз!»
…Но следующего раза не было. Сдав экзамены за восьмой класс, Сергей поехал учиться в районной горо-док в школу-десятилетку, а Валентина Васильевна рас-считалась из сельской школы и перебралась в молодой строящийся город. Сергей ее понимал: жить в селе, где нет достойных женихов, бытовых удобств, приличного клуба, – девушке явно не по душе. Через два года от старушки Татьяны Семеновны он узнал, что Валентина Васильевна сообщила ей в письме, что вышла замуж и родила дочку, что руководство стройки сделало так называемую «комсомольскую свадьбу» и подарило мо-лодой семье однокомнатную квартиру! Тогда Сергей подумал с радостью за учительницу: «Конечно, у такой замечательной доброй девушки и жизнь должна быть прекрасной!»
***
Уже тридцать пять лет Сергей жил в городе, где ко-гда-то поселилась Валентина Васильевна, а ее никак не мог встретить. После окончания института, когда он молодым специалистом приехал сюда, то надеялся, что однажды на улице увидит учительницу или встретит в магазине, но, увы. Впрочем, у Сергея была настолько активная жизнь, что он со временем забыл о Валентине Васильевне – ведь после нее он влюблялся в десятки женщин, гораздо моложе ее, и ними были серьезные романы, так что милый и поэтичный образ сельской учительницы потускнел в сознании, стал забываться; потом он женился, у него родились двое детей… Ну а с началом ельцинских реформ жизнь стала еще более су-етной – Сергей оставил работу инженера на заводе и занялся успешно бизнесом, а для души вдруг начал пи-сать картины маслом. Нравилось ему приезжать в род-ное село, взбираться на возвышенность с мольбертом и изображать знакомые с детства пейзажи: пологие травя-нистые холмы, с выступающими из них крупными серо-ватыми скалами, заросшие густым тальником овраги, в которых протекала маленькая речка, где когда-то он научился плавать и где ловил удочкой пескарей, Каму с далекими заливными лугами, где имелось множество прозрачных озер…
Вскоре картин накопилось так много, что к своему пятидесятилетию Сергей устроил выставку в городской картинной галерее. Собрались зрители на встречу, он рассказал, что его вдохновляет на творчество. По окон-чании встречи к Сергею подошла женщина, вниматель-но посмотрела и спросила: «Вы меня не помните?» Ли-цо ее показалось знакомым, но не более: «Извините, боюсь ошибиться». – «Я подруга Валентины Васильев-ны, которая работала у вас в селе учительницей – помните такую? А я была медсестрой там недолго. Ме-ня Ольга звать». У Сергея в груди разом потеплело, он вспомнил, что действительно жила в селе молодая светловолосая хохотушка медсестра с лучистыми гла-зами – глаза ее и теперь остались такими же живыми и веселыми… «Очень рад!» – он пожал ей руку. «Когда я увидела по телевизору рекламу выставки с названием «Виды села Яблонева», почему-то сразу подумала, что это то село, где работала после медучилища. Да и фа-милия автора картин показалась знакомой – в селе мно-го людей с такой фамилией. И вот наведалась! Тем бо-лее недавно вышла на пенсию – так что времени сво-бодного много, решила его посвящать искусству», – сказала женщина. «Спасибо, что не забыли мое село!» – похвалил Сергей. «А его разве забудешь?! Это же кра-сивейшее место на земле! – женщина восторженно под-няла руки. – Что и подтвердили ваши картины!» Сергей слегка поклонился в знак благодарности и торопливо спросил: «А где Валентина Васильевна? Я о ней много лет ничего не знаю». Женщина сразу погрустнела: «О, это долго рассказывать!» – «Пойдемте в ближайшее ка-фе и там пообщаемся…» – предложил Сергей.
Они сидели в уютном безлюдном кафе за столиком и пили легкое красное вино. Женщина рассказывала: «Действительно, сначала у нее все складывалось в жиз-ни удачно, если не считать, что еще в детстве потеряла родителей: отец утонул на реке в бурю, а мать умерла от болезни сердца». – «Так она была сиротой? – Сергей растерянно заморгал. – Хоть бы раз об этом пожалова-лась?» – и подумал, что тогда любил бы ее гораздо больше… «Она терпеливая была, – сказала печально Ольга. И добавила: – Потом это ей очень пригодилось… Когда она родила дочку, настала бы пора жить и радо-ваться, но муж драчун оказался и алкоголик – бить стал. Она даже мне, лучшей подруге, об этом не говорила, только какая-то мрачная и тусклая стала. Не раз я у нее замечала синяки на лице, но она говорила, что упала. Синяки, ссадины и ушибы замечали ученики и учителя. Часто муж напивался, и ей приходилось, схватив ребен-ка, бежать из квартиры и сидеть до утра в подъезде, по-ка муж не проспится. Представьте: ночь, холод, а она с девочкой двух лет сидит на ступеньках лестницы…» У Сергея невольно сжались кулаки, когда он представил, что сделал бы с этим ублюдком, если бы увидел подоб-ное… «Ей, учительнице, стыдно было пойти, например, ко мне или к соседям…» – «Что же она в милицию не пожаловалась?» – процедил он. «Жаловалась, но они не помогли. Муж-то ведь работал в охране завода и был, так сказать, активным сотрудником БКД – боевых ком-сомольских дружин, которые в вечернее время патру-лировали улицы от хулиганов. У него в милиции зна-комства имелись, да и поверить в его издевательства не могли! Искусно он прикидывался! После этого он ска-зал, что вообще ее убьет!» – «Тварь!» – вырвалось у Сергея. «В конце концов ей пришлось уйти от него – она стала работать на стройке маляром–штукатуром, чтоб дали рабочее общежитие и взяли ребенка в дет-ский садик. Да и зарплата там была больше, чем в шко-ле». – «С ее-то нежными ручками, с ее чувствительной и эстетически развитой душой разве там работать?» – подумал Сергей, представив Валентину в грубой спе-цовке замаранной краской, бетоном, алебастром (эти работницы так выглядят) и потряс с досадой головой. «Но она, конечно, не хотела смиряться с такой участью, – заявила Ольга. – Поступила учиться заочно в педаго-гический институт в соседний город. Часто приходи-лось ездить на сессии на попутках – и однажды она по-пала в автокатастрофу: в легковой автомобиль въехал самосвал с пьяным водителем! Ее привезли в больницу без сознания, парализованную, был перебит позвоноч-ник. Думали, вообще ходить не сможет. Три месяца она пролежала в больнице, передвигалась сначала на ко-стылях, потом с палочкой, упорно тренировалась…». Сергей тяжко вздохнул, замахал рукой и перебил: «Из-вините, это не укладывается в моей голове! Ну не могу поверить, не могу! Ведь она добрейший, честнейший и безгрешный человек – за что на нее эти несчастья?» – «После такого и согласишься, что не родись красивой… – кивнула Ольга. И продолжила: – Так вот окончила она все-таки институт. Работать штукатуром после травмы тяжелой физически все равно уже не могла – и попро-силась в дальний район, в сельскую школу, где дали ей небольшую избушку под жилье, стала преподавать рус-ский язык и литературу». – «Ну, слава богу, хоть заня-лась тем, к чему душа лежит и что умела делать заме-чательно…» – вздохнул Сергей облегченно. Ольга с до-садой пожала плечами: «Но и в селе не все складыва-лось удачно – она ведь женщина красивая, мужики тол-пами стали ее одолевать. Дрались из-за нее, пьяные в окна по ночам стучали, караулили у крыльца. Грози-лись избу поджечь, если не впустит. Жены их, да и во-обще все бабы в селе, жутко ей завидовали, сплетни про нее распустили. В школе коллеги здороваться переста-ли. Тогда директор вызвал ее и говорит: «Замуж надо срочно выходить, иначе загнобят, выживут из коллекти-ва и села». «А почему она к нам в Яблонево снова не поехала работать? Там ее все любили…» – спросил удивленно Сергей. Ольга развела руками: «Да вроде уже собиралась, но стыдно стало: дескать, сбежала ради лучшей жизни, а теперь одна, с ребенком, у разбитого корыта. Женихи, которых отвергла, злорадствовать бу-дут». – «Я ее понимаю…» – кивнул Сергей, вспомнив про обиженного ее отказом морячка Васю. Ольга про-должила: «Так вот она плачет. Замуж-то готова пойти – в селе без мужика женщине всегда трудно, да только за кого?! Ведь обожглась уже на муже алкоголике и дра-чуне! В селе тоже почти все такие. Через одного по тюрьмам сидели. Сосватали ей все-таки тракториста-вдовца, он хоть пил, но тихоня был – необразованный телок. С ним даже поговорить не о чем! Так и живет с рохлей уже двадцать лет. Дочка выросла, тоже институт окончила – в школе сельской преподает…» – «Ну а связь-то вы с Валентиной поддерживаете?» – спросил Сергей, уже строя смутные планы. «А как же? Перезва-ниваемся иногда, пишем письма. Встречаемся, правда, очень редко. У нее хозяйство большое – корова, теле-нок, курицы, свинья. Куда она от них вырвется?!» – ска-зала Ольга. «А можно адресок и телефон ее, да и ваш тоже?» – сказал Сергей и достал из пиджака блокнот с авторучкой. Ольга быстро продиктовала…
Сергей разлил остатки темно-вишневого вина по фужерам и воодушевленно, с улыбкой, сказал: «Я очень рад, что такие прекрасные женщины (впрочем, тогда еще совсем юные девушки), как Валентина и вы, жили в моем родном селе! За Вас. Дай вам бог счастья и здоро-вья!»
В тот же вечер он позвонил из своего коттеджа по телефону, который дала Ольга…Он очень волновался, не зная, кто возьмет трубку. Сама Валентина или ее муж, который, возможно, ревнив, ибо наверняка чув-ствовал, что умная красивая жена его, увальня, не очень-то и любила. Сергей два раза поднимал трубку телефона и два раза клал, опасаясь чего–то. Наконец в трубке раздался гудок, а за ним женский голос – он был мелодичный и молодой. Подумав, что это дочь Вален-тины, Сергей спросил: «Валентину Васильевну могу услышать?» – «Это я!» – сказала женщина. «А это Сер-гей из села Яблонево, где вы работали учительницей. Мы жили с вами неподалеку. Вы меня еще вальс пыта-лись научить танцевать». – «Сергей?.. – удивленно вос-кликнула женщина. – Откуда вы? Как меня нашли?» – «Мне ваша подруга Ольга дала телефон. Оказывается, мы давно живем в одном городе – и вот случайно встретились. Она рассказала о вас, и мне очень захоте-лось увидеться. Как вы смотрите на то, чтобы приехать ко мне в гости?» В трубке тяжко вздохнули: «Да я бы с удовольствием. Я хоть и на пенсии, но у меня огромное хозяйство. Дочка без мужа живет, с двумя детьми – их кормлю…»
Сергей говорил сдержанно, без воспоминаний о сво-их подростковых чувствах и тем более не сказал Вален-тине, что знает про ее нелегкую жизнь. А, положив трубку, захотел совершить для нее, столько настрадав-шейся, что-нибудь очень доброе.
В ближайший выходной Сергей на машине поехал в село Валентины, заранее не позвонил, чтоб сделать сюрприз. Село находилось в ста километрах от города, недалеко от трассы – Сергей десятки раз проезжал ми-мо по разным надобностям, и, если бы знал, что Вален-тина живет там, то наверняка не единожды бы посетил ее. На центральной улице недалеко от здания двухэтаж-ной школы он заметил двух девочек, опустил стекло в салоне и спросил: «Не покажете, где здесь Валентина Васильевна живет?» Девочки очень обрадовались (ви-димо, было приятно, что спрашивают про их учитель-ницу), заулыбались и показали, как проехать к нужному дому.
Небольшой кирпичный дом стоял на отшибе села, у пшеничного поля, к нему вела грунтовая ухабистая до-рога – хорошо, что Сергей поехал в солнечный день – в дождь здесь на автомобиле не пробраться. Он остано-вился у ворот, посидел пару минут в машине, морально настраиваясь на встречу через много лет и собираясь с мыслями. Осознавал, что будет не очень приятно, если образ молодой Валентины Васильевны окажется весьма далеким от ее нынешнего состояния…Наконец, посту-чал громко в калитку.
Прошло минут пять, но никто не вышел. Тогда Сер-гей крикнул: «Есть кто в доме?» – Будет обидно, если приехал за сто километров зря… Вскоре калитка от-крылась и вышла женщина, в которой он сразу признал Валентину Васильевну – ее карие глаза, изящные брови, нежный овал лица. Конечно, спустя тридцать пять лет, она не была стройной девушкой, какая приехала в село, но тело не выглядело рыхлым, расплывшимся. Она бы-ла в рабочей одежде, в мешковатой болоньевой курточ-ке и брюках, однако это не скрывало стройную фигуру с узкой талией и широкими бедрами; груди не отвисли как у многих женщин ее возраста. «Кто вы?» – спросила она, настороженно всматриваясь в Сергея. «А вот я вас сразу узнал, – заявил радостно он. – Вы почти нисколь-ко не изменились!» – «Извините, не признаю…» – ска-зала она доброжелательно. И тут Сергей, несмотря на желание интриговать, признался: «Я ваш сосед и ученик Сергей, который недавно звонил!» – «Ну вот! – она обескуражено покачала головой. – Почему не преду-предили, что приедете?» – «Да как-то спонтанно полу-чилось. Не хотел, чтоб беспокоились, хлопотали». – «Ну так хотя бы приоделась, а то в таком виде из ого-рода…» – смутилась она. «Вы как всегда прекрасно вы-глядите», – сказал искренне Сергей. «Ну, проходите в дом – чаем угощу», – обеспокоилась она.
Он взял из машины торт, коробку конфет и пакет со своей картиной и прошел за Валентиной Васильевной в избу, где было скромно, но уютно – порядок и чистота, чего редко встретишь в домах, где держат много скоти-ны и где хозяйке не хватает времени прибраться, все отмыть и разложить вещи по полочкам. Валентина Ва-сильевна быстренько переоделась в нарядный халат и налила гостю чашку чаю…Он развернул бумагу, достав картину на холсте в красивой золотистой раме, и ска-зал: «Узнаете? Это дом Татьяны Семеновны, где вы жи-ли! Вот высокий холм сзади, два тополя рядом, клены, забор…» – «Господи! Как давно это было!? – восклик-нула женщина. – И какое чудное было село!» – «Да-рю…Сам написал! – похвалился Сергей. – Повесите где-нибудь и будете вспоминать молодость». – «Спаси-бо! Так хочется там побывать и увидеть все…» – груст-но сказала женщина, держа в руках картину и внима-тельно, с влажным блеском в глазах, разглядывая. Сер-гей отхлебнул чая и решительно вымолвил: «Так ведь я за вами приехал! Хочу украсть вас в село!» Она испу-ганно заявила: «Да вы что, Сергей? У меня огромное хозяйство…» – «За хозяйством один день могут и дочка с мужем присмотреть!» – «Они отъехали на полчаса в магазин…» – «Так приедут же! Вы даже не представля-ете, как будут рады ваши повзрослевшие ученики, когда вас привезу! Они до сих пор вас любят и вспоминают! Тут же сбегутся на встречу!»
Открылась дверь, и в кухню с улицы вошла пожилая русоволосая женщина в платочке, поспросила у Вален-тины Васильевны грабли и с любопытством уставилась на Сергея – явно, увидев красивую машину у ворот, пришла узнать, кто приехал… «Вы, случайно, не сосед-ка?» – спросил он. «Да», – ответила она. «Не могли бы присмотреть за скотиной Валентины Васильевны, пока она отъедет на полдня в село, где когда-то работала?» – «Почему бы нет? Корову подою, свинью накормлю». «А то она слишком переживает, что не на кого хозяй-ство оставить». – «Езжай, Валя, езжай!» – настойчиво заявила соседка.
Вскоре Сергей уже вез Валентину Васильевну в свое село. Она взволнованная, смущенная и раскрасневшая-ся, сидела на переднем сиденье и в очередной раз по-вторила: «Зачем вам, Сергей, нужны такие хлопоты?» Он таинственно улыбнулся: «Мы с вами важное дело не доделали?» – «Какое?» – растерялась Валентина Васи-льевна. «Вальс не станцевали…» – ответил он.               
               
ПОЖЕЛАНИЕ ДОБРА
В день выборов в Государственную Думу предста-вителей партий (двух скромных учительниц и колхозно-го молодого инженера Николая), чьи названия имелись в бюллетене, позвала к себе в кабинет председатель ко-миссии, бессменный директор школы на протяжении тридцати лет Яковлева, и сказала: «Коллеги, мы должны достойно провести выборы, без эксцессов». Девушки-учительницы подобострастно закивали, готовые во всем повиноваться директорше, от которой зависели в зар-плате, в премиях и в жилье. Инженер Николай, который являлся убежденным представителем компартии и ни от кого не зависел, будучи грамотным и нужным специа-листом, за которого колхоз держался, имел свой дом, строго заявил: «Я сразу предупреждаю. Буду следить, чтоб выборы прошли честно, чтоб бюллетени подсчи-тали правильно». Директор слегка побледнела и досад-ливо закусила губы – ей было дано задание председате-лем районной комиссии вкинуть в урну двести бюлле-теней с «галочками» за правящую партию. И когда ее на совещании с главой района спросили, есть ли препят-ствия, чтоб показать «нужный» результат в восемьдесят процентов за правящую партию, она сказала: «Имеется у нас инженер Голин Николай – он всегда следит, чтоб голоса у КПРФ не отняли. Скандал может устроить». – «Что, на него надавить никак нельзя? Подкупить?» – спросил удивленно и сердито коренастый, словно пив-ной бочонок, глава района. «Мужчина он молодой, сме-лый. Независимый. У него дед и отец ярыми коммуни-стами были». – «Все мы коммунистами были…– много-значительно фыркнул глава. – Но ведь времена измени-лись. Жаль, что мы не смогли такого человека на свою сторону переманить. Но ничего, есть и другие спосо-бы». Какие – он не уточнил.
Когда представители партий пошли в зал для голо-сования, чтоб открыть двери на избирательный участок, местный участковый, капитан Ермолаев, негромко ска-зал: «Николай, давай выкурим по сигаретке. Погута-рим». – «Я вообще-то не курю…» – ответил суховато Николай. «А по рюмочке коньяка выпить? – Ермолаев располагающе улыбнулся и вытащил из внутреннего кармана кителя объемистую фляжку. – Хороший коньяк – армянский! Выпьем за честные выборы». Решив, что с утра (встал он очень рано) можно слегка взбодриться, Николай кивнул. Ермолаев налил ему рюмку оранжевой жидкости, вытащил шоколадку на закуску. Николай вы-пил, а Ермолаев приставил фляжку ко рту и сделал вид, что азартно пьет – аж кадык ходил туда-сюда. Потом ладошкой вытер влажные толстые губы, крякнул и ска-зал: «Если заметишь какую несправедливость, обра-щайся сразу ко мне – разберемся». И дружески пожал Николаю руку.
Николай уселся в зале недалеко от обитой материей кабинки для голосования и стал следить, как бросают в урну бюллетени. Со многими пришедшими сюда людь-ми он разговаривал во время предвыборной компании, и многие хотели голосовать за КПРФ. Николай надеялся, что его партия обязательно победит, а он сделает все, чтоб победу не украли.
Через полчаса его вдруг стало мутить – закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Он встал и его за-качало. Глаза стали закрываться сами собой. «Что со мной?» – подумал он с недоумением и побежал в туа-лет. Там сунул в рот два пальца и вырвал жижу из же-лудка в унитаз. Стало чуть полегче, но в глазах все больше темнело.
Чтоб не грохнуться на пол на избирательном участ-ке, он пошел домой, к жене медсестре – надеялся на ее помощь. С мутным взглядом и бледным лицом он вва-лился в дом и упал в коридоре. «Что с тобой?» – жена подбежала к нему и дотащила чуть ли не волоком до дивана. «Вроде отравился чем-то?» – простонал он. Жена принесла тазик, велела выпить стакан слабого раствора марганцовки – и опять его вырвало. Жена вы-поила еще один стакан. Наконец дала ему несколько таблеток активированного угля, который высасывает токсины из желудка и кишечника.
Всю ночь жена ухаживала за Николаем, отогревала грелками холодеющие ноги и руки, массажировала грудь в области сердца. Николай был в полуобмороч-ном состоянии, в глазах стоял туман. Только на второй день он смог подняться, держась за стенки. В первую очередь он слабым голосом позвонил председателю комиссии Яковлевой: «Ну, кто победил?» – «С большим отрывом победила…» – и она бодренько назвала высо-кий результат партии власти… «Жаль, не смог присут-ствовать?» – сказал Николай. «А что случилось-то?» – затаенно спросила Яковлева. Николай хотел сказать «Отравили вы меня чем-то», но жена строго запретила это говорить, и он лишь выдавил: «Отравился!» – «По-правляйся…» – сказала бодренько и с облегчением Яко-влева. 
«Что делать будем? В суд подадим? Экспертизу сделаем на кровь и мочу?» – спросил Николай жену. Та испуганно отмахнулась: «Знаешь же, что председатель районной выборной комиссии – главврач санэпидем-станции. Так что на точные анализы не рассчитывай! Да и участковый это наверняка сделал не по своему жела-нию, а по приказу главы района – так что правды не до-бьешься». Николай удрученно покачал головой: «Кто бы мог подумать, что так подло будем жить в эпоху де-мократии и свобод человека». – «И что ты скажешь, ко-гда будешь искать правду? Что выпил коньяк? Заявят: алкоголик! Да и соратники обвинят, что польстился на коньяк…» – мудро рассудила жена, убеждая Николая ничего не предпринимать.
Да и знал он, что участковый – человек злой и мсти-тельный, говорили, что его перевели сюда из другого села за то, что покалечил двух братьев-предпринимателей, которые отказались давать ему дань с продуктового магазина и заявили в прокуратуру на поборы, вот и здесь уже запинал до смерти выпившего человека, отца троих детей… Жена грустно добавила: «Поймают ночью, вольют в глотку водки, изувечат до полусмерти – и скажут, что сам упал в овраг». Николай печально выдавил: «Может, уедем из этого района? Тошнит уже от местных порядков». Жена вздохнула: «Думаешь, в другом месте больше правды? Правда есть только на небе, так что будем в церковь ходить и богу молиться за Россию, чтоб он беззакония прекратил». Жена в отличие от Николая была набожная и частенько посещала сельский восстановленный храм, а он недо-вольно подумал: «Может, еще прикажешь любить вра-гов своих...»
***
Прошел год. Николай шагал по улице в правление колхоза. Участковый Ермолаев, проезжая мимо на «Уа-зике», вдруг остановился, открыл окошко и сказал: «Ты уж извини меня. Это же я тебя на выборах отравил сно-творным – очень ты нам мешался». Физиономия у Ер-молаева была кислая, мрачная, от него сильно несло перегаром. Николай, сам не зная почему, вдруг радуш-но сказал: «А я вам добра желаю…». Участковый недо-уменно заморгал, вывалил грузное тело из машины и окликнул растерянно: «Не понял, чего ты сказал?» Ни-колай оглянулся: «Добра, говорю, желаю!» Участковый фыркнул недоуменно и поехал дальше…
На следующий день Ермолаева парализовало дома в постели – случился обширный инсульт. Он лежал с баг-ровой физиономией, словно на нее падали отсветы ад-ского жаркого огня, мычал и не мог пошевелить ни ру-кой, ни ногой. Из глаз текли слезы. Неизвестно только, это были слезы злобы или раскаяния?
Николай вдруг с неким прозрением подумал, что, может, это Бог сделал Ермолаеву «добро», чтоб тот больше не грешил на этой земле и избежал более страшной участи в аду…       
               
ЗА ОКЕАНОМ
Степан Григорьевич, когда в стране начались Ель-цинские реформы, часто говорил сыну Диме, что надо уезжать из России в поисках лучшей жизни в благосло-венную Америку, где для трудолюбивого умного чело-века много перспектив, куда со всего мира давно пере-брались талантливые и энергичные люди и преуспели. Про это он обычно заводил речь, когда приносил домой скудную зарплату и отдавал ее с горькой усмешкой мо-ложавой жене Людмиле со словами: «Надеюсь, хватит на хлеб и воду!» Зарплата у него, инженера на автоза-воде была неплохая, ее хватало даже на масло и на фрукты, но, однако, была гораздо меньше, чем «зараба-тывали» новоявленные бизнесмены, предприниматели, чиновники самыми грязными способами… Дима тоже хотел по стопам родителя поступать после школы в технический институт, но отец, имея большие претен-зии к государству, где правила Ельцинская либеральная команда, зло заявил: «Скоро вообще все заводы в стране развалятся. Все будем покупать за границей – машины и станки. Нашей власти, у которой есть доходы от продажи за рубеж нефти и газа, производство не нужно. Так что иди в медучилище – будешь нынешним нуворишам жирные спины в сауне массажировать и безбедно проживешь!» Телеса нуворишам Дима масса-жировать не хотел, но подумал, что действительно ныне, когда имеется много разных спа-салонов, масса-жист без куска хлеба не останется. Тем более он – па-рень сильный, жилистый, спортивный; его тренирован-ные гантелями руки – это все-таки не слабенькие ручки какой-нибудь барышни-массажистки!
Когда Дима успешно закончил училище и отработал год в массажном салоне, отец, прочитав в газете, как хорошо устроились в США некоторые уехавшие из России, как разбогатели, требовательно заявил: «Езжай в Америку! Там медперсонал в почете – самая высоко-оплачиваемая, вместе с адвокатами, профессия!» И Ди-ма полетел на самолете в полную неизвестность…
***
Уже пять лет Дима работал в США в больнице – по-лучал по российским меркам неплохие деньги, но и не слишком много, совсем не столько, сколько мечталось. Сначала, пока не подтвердил на специальном экзамене статус медперсонала среднего звена, он работал сани-таром – катал на колясках тяжелобольных, переворачи-вал их на кровати, а иногда приходилось выносить из-под них судно с мочой и калом. Он очень скучал по России, по друзьям, по матери с отцом, плакал даже, лежа по ночам один в снимаемой крохотной комнатке, и не раз хотел вернуться домой. Звонил часто в Россию и спрашивал родителей: «Как вы там? Может, приехать?» Но отец по телефону жестко отвечал: «Терпи, сынок! Без терпения в этой жизни ничего не добьешься!» Еще отец говорил: «Вот когда тебе дадут вид на жительство, так называемую Грин карту – тогда и сможешь прие-хать…» Дима очень надеялся, что вожделенную «грин–карту», которая дает право считаться почти полноправ-ным гражданином США, получит через пять лет (так, по крайней мере, предполагалось), но ему ее не дали – мо-жет быть, потому, что слишком много в последнее вре-мя было желающих жить и работать в Америке, которая решила давать гражданство только тем, кто привезет с собой миллион долларов и вложит его в экономику! А без нее выехать из США Дима мог, но вернуться обрат-но уже нет, так как давно просрочил туристическую ви-зу! А раз так, то получится, что все пять трудных лет терпения и привыкания прошли насмарку, если не счи-тать, что он, конечно же, научился в совершенстве ба-лакать на английском языке, познакомился с другой культурой, понял, что такое настоящий капитализм! Диме сразу становилось тоскливо, неприятно, когда он представлял, как приедет обратно в свой город – тем же, кем был, простым пареньком, без особых денег, без какой-либо карьеры. Ему нечем будет похвалиться пе-ред друзьями – разве только тем, что глядел с обрыва в знаменитый Большой каньон глубиной более километра в штате Колорадо, да и был осыпан водяной пылью у огромного Ниагарского водопада!?
Переписываясь и общаясь с друзьями по Интернету, Дима осознавал с досадой, что некоторые из них до-стигли в России большего, чем он в США – двое това-рищей открыли коммерческие фирмы и зарабатывали неплохие деньги, несколько уже женились, создали се-мьи, растили детей, а он о семье еще не думал. Он лишь общался с некрасивой длинноносой девицей, полуар-мянкой-полуеврейкой, родители которой переехали в Америку лет пятнадцать назад, но о том чтобы ему иметь здесь свою квартиру или дом, который являлся верхом «американской мечты», куда бы мог привести жену, и не мечтал. Симпатичных девушек, которых много было в России и которые заглядывались на него, парня высокого и видного, он тут почти не встречал – похоже, они все переселились в Голливуд, а если и встречалась какая-нибудь, то надеялась выйти замуж только за сына миллионера… Да, пока он в Америке и друзья не знают, как реально здесь живет, то может бодрым голосом по телефону говорить, как ему хорошо и вольготно, и они этому верят и, возможно, завидуют, ну а когда вернется, то будут разочарованы. Ведь жизнь его совсем не радужна – по сути, он бесправный чело-век и его в любой момент могут выгнать из больницы за малейшую провинность: однажды главврач уволил его просто за то, что на его должность стал претендовать американский негр. Негр был явно слабее Димы по зна-ниям и опыту, да и ленивый, жирный и неповоротливый, но зато был гражданином США!
Чтоб не иметь конкурентов и получить гарантиро-ванную работу, Диме пришлось уехать в самый непри-годный для жилья штат – пустынный, жаркий, безвод-ный, где росли лишь колючие кактусы, да носились по степи с воем огромные пыльные смерчи-торнадо, сры-вая с дощаных домов крыши и переворачивая автомо-били…
***
Когда сын уехал в Америку, Степан Григорьевич гордо, с похвальбой, знакомым, родственниками и дру-зьям говорил: «Сын-то у меня за океан укатил. Доллары зарабатывать! Глядишь, скоро миллионером станет!» Ему свято верилось, что в Америке рано или поздно все становятся миллионерами, начинают жить в больших собственных домах или стоэтажных небоскребах, ез-дить на огромных красивых машинах «Кадиллаках», ходить в дорогих смокингах. Это мнение сложилось из книг и фильмов американских с юности и никак не мог-ло рассосаться; помнились кадры из ярких фильмов, где загорелые мужчина и женщина, сидя в кожаных креслах на веранде трехэтажной виллы с видом на голубые оке-анские просторы, пьют через трубочку оранжевые виски со льдом, довольные, что живут в самой счастливой и богатой стране мира.
Поначалу друзья Степана Григорьевича действи-тельно завидовали ему: у них, работяг на заводе, неспо-собных в силу советского менталитета открыть свое «дело», тоже жизнь в разграбленной олигархами России не складывалась; они расспрашивали Степана Григорь-евича с интересом о жизни его сына в сытой Америке, надеясь пристроить туда своих  детей, а потом интерес несколько поутих, так как догадывались, что Диме там до миллионных доходов еще очень далеко…Не раз спрашивали: «Ну, когда он в гости-то приедет? Хоть поговорить бы с ним, рассказал бы, как ему живется…». Степан Григорьевич важно отвечал: «Пока нельзя прие-хать – обратно его уже не пустят». «Почему?» – Люди удивлялись. «Таков закон! Надо стать гражданином!» И уж как Степан Григорьевич обрадовался, когда сын на его просьбу выслал пять тысяч долларов – на новую машину этого не хватило, но он купил подержанную иномарку и, подъезжая с шиком к проходной завода, небрежно, скрывая непомерную гордость, говорил зна-комым мужикам: «Вот сын подарил!» Скоро о подарке сына знал весь двор их девятиэтажки, так как Степан Григорьевич каждую свободную минутку выходил к машине и тер ее тряпочкой, чтоб блестела как новень-кая.
***
Когда прошло семь лет с отъезда сына, Людмила стала грустно говорить мужу: «Может, хватит ему за океаном жить? Какая польза?» – «Пусть живет… – жестко обрывал Степан Григорьевич. – Если уж моя жизнь не удалась, если уж я ничего не достиг, так хоть сын достигнет!» – «Ну и чего он там достиг? Неужели он, сильный умный парень, нашей стране не нужен?» – Людмила недоуменно пожимала плечами. «Подожди! Молодой еще! Может, на врача выучится?! Свою част-ную клинику откроет! И мы на старости лет приедем к нему туда жить и лечиться. Мир хоть посмотрим!» – Глаза у Степана Григорьевича наполнялись счастливым светом, словно он прозревал далеко в светлое свое бу-дущее. Людмила печально вздыхала: «Ты только пред-ставь – ведь он там совсем один! Ни друзей, ни род-ственников – даже по душам поговорить не с кем. А вдруг что случится? Заболеет вдруг? Кто ему помо-жет?! Мамка далеко». – «Так он же не в Антарктиде обитает – рядом с ним тоже люди есть…». Жена отма-хивалась: «Какие это люди? Капиталисты бессердеч-ные! Каждый сам за себя. Видишь, он до сих пор друзей не завел, даже жениться не может». – «Ничего страшно-го! Там все поздно женятся – сначала на ноги надо встать!» – рассуждал Степан Георгиевич. Жена плакси-во восклицала: «А здесь я бы уже внуков нянчила. А то живем как два неприкаянных бобыля».
Действительно, мать Димы все чаще задумывалась о том, что жизнь ее проходит зря, ведь смысл существо-вания женщины быть рядом с ребенком, помогать ему. Ладно, если б у нее было несколько детей, а она же по-слала единственного сына за тысячи километров и уже давно его не видит?! Она постоянно разглядывала фото-графии сына – и его юношеские, и новые, которые он выкладывал на свою страничку в Интернете, нежно гла-дила их ладонью на экране монитора и представляла, что прикасается к дорогому лицу сына… Да, она могла теперь видеть сына по видеокамере и отмечала, что вы-глядит он не болезненно, тем не менее, чувствовала, что что-то в нем изменилось – в глазах была какая-то обреченность, усталость. А ведь ранее он был бодр, оп-тимистичен, мечтателен! Красивый, сильный парень – разве в России он не нашел бы себе достойного места?!
***
Однажды на даче, когда посадили, торопясь, четыре сотки картошки в тяжелую глинистую землю, Степан Григорьевич почувствовал сильную боль в сердце и прилег на веранде на диванчик отдохнуть. Покрылся потом, побледнел, положил руку под расстегнутую ру-башку на грудь, дышал отрывисто. «Может, скорую вы-звать?» – предложила жена. «Так оклемаюсь…» – про-шептал он, поморщившись. «Вот видишь, перетрудил-ся, – укорила она его с легкой улыбкой. – А если был бы дома сын – он бы мгновенно весь огород переко-пал».
Сердце у Степана Григорьевича продолжало ныть, дышать было тяжело. Людмила вызвала «скорую», ко-торая отвезла мужа в больницу. Там сделали кардио-грамму – и выяснилось, что у Степана Григорьевича, который всегда страдал высоким давлением, инфаркт. «Может, сына вызвать? Мало ли чего…» – сказала ис-пуганно Людмила. «Ни в коем случае…» – выдавил он сердито. Тем не менее, выйдя из палаты в коридор, чтоб муж не слышал, Людмила торопливо набрала номер телефона сына и тревожно воскликнула: «Димочка, папе очень плохо. У него инфаркт. Может, приедешь?» Сын с полминуты не отвечал (думал), наконец спросил су-ховато: «Что врачи говорят?» – «Пока ничего не яс-но…Но я чувствую, что это все серьезно». – «Держи меня в курсе…» – сказал он уклончиво.
На следующий день у Степана Григорьевича начал-ся отек легких. Он посинел и стал задыхаться. Замут-ненным взглядом он посмотрел на жену и обреченно прохрипел: «Вызывай сына. Может, хоть на похороны успеет», – и потерял навсегда сознание.
Дима на похороны не приехал. Стоя на краю могилы и глядя на Запад, где, по ее представлению, находилась Америка, пытаясь мысленным взором преодолеть огромные земные и водные преграды и пространства, что отделяли сына, Людмила печально подумала: «Мо-жет, и я его уже никогда не увижу? И зачем тогда его рожала?»               
               
ТАК ПОБЕДИМ
Ночью в постели жена Зина таинственно посмотрела на Игоря и с улыбкой сказала:
- Я снова беременна…
- Когда узнала? – он оживился.
- Вчера…Сделала тест после задержки месячных.
- А почему сразу не сказала?
- Думала втихую сделать аборт.
- Ни в коем случае.
- Это почему? У нас итак уже трое. Сколько ж мож-но?
- Сколько нужно! – бодро воскликнул он.
- А сколько нужно?
И тут Игорь вспомнив, что у одного известного те-леведущего в России уже восемь детей. Правда, не от одной, а от двух женщин – вторая недавно родила ему пятого. Когда Игорь узнал об этом из Интернета, то по-завидовал – аж лицом скривился, и в груди заныло. «Ве-зет же мужику! – подумал он. – И известность есть, и деньги, чтобы кормить большую семью». Досадовало, что мужик этот не русский, а еврей…Игорь уже давно возмущался, читая статистику о том, что людей в Рос-сии становится все меньше, а власть ничего толком не делает, чтоб ситуацию изменить к лучшему. Если кто и рожает, то только цыгане да жители Кавказа, а русские женщины ради высшего образования и карьеры, ради того, чтобы блюсти стройную фигуру, тратя время на наряды, развлечения, рожают одного, максимум двух…
- Ты что, не знаешь, что население в России сокра-щается – и в первую очередь у русских? – сказал строго Игорь. – От цыган, которые размножаются как тарака-ны, толку нет – они никогда не работали и не будут. Против кавказцев ничего не имею, но только обидно, что они это делают за счет русского народа, который кормит их большими подачками. А ведь были времена в России, когда при царе русские люди рожали больше, чем китайцы! По восемь детей!
- Пусть другие рожают, – ответила спокойно жена. – Я свой долг выполнила… Если б все так!
- Все, к сожалению, не могут – сейчас много бездет-ных. Искурились, испились, истрахались  с молодых лет, шастая по ночным клубам. А ты вон у меня какая сдобная, – Игорь погладил жену ладошкой по полному плечу, с нежностью посмотрел на ее крупную грудь. – И хорошо, что вышла за меня в восемнадцать лет, когда еще не успела нагрешить.
- А почему думаешь, что я бы грешила? – жена строго прищурилась.
- Это я к слову…В нашей жизни много соблазнов – и девушке устоять трудно. Идут в содержанки, делают аборты, общаясь с богатенькими ради красивой воль-готной жизни. А потом не могут забеременеть.   
- Ты уверен, что я бы пошла?.. – Зина потрогала на груди подаренный Игорем золотой крестик, словно оберег от грехов
- Речь не о тебе. Ты у меня умница! Так что будем работать в постели за весь русский народ! Рожать здо-ровых и умных патриотов Родины!
- А денег хватит детей прокормить?
- Хватит!
Игорь в очередной раз порадовался, что в двадцать восемь лет, когда многие успешные парни-бизнесмены еще не хотят обременять себя семьей и жизнь прожига-ют в барах и клубах, меняя девушек, женился на милой и скромной, которая только что окончила медицинское училище и привлекла своей добротой и спортивностью – не пила и не курила, любила прокатиться по лесным дорожкам на велосипеде, а зимой – на лыжах. И теперь деньги он зарабатывает и тратит на семью, а не на ка-призы всяких фифочек, построил коттедж с комнатами для каждого ребенка, а после работы спешит домой, а не в сауну с дружками, который до полуночи сидят там с пивом в табачном дыму и треплют попусту языками.
- В свое время лидер Палестинцев Ясир Арафат гор-до заявил, что если у нас нет оружия, то израильтян по-бедит матка палестинки, – сказал Игорь.
- Это как? – жена растерялась.
- Возьмем, мол, количеством…
- Это ты к чему?
Игорь погладил ее по груди с отвердевшим соском и крепко поцеловал в мягкие и удивительно сладкие губы:
- К тому, что соскучился по тебе. И надо бы занять-ся полезным и приятным делом… – Он сейчас догадал-ся, что наверняка телеведущий еврей тоже задумался над словами главного палестинца и решил: «Фиг вот вам! И наши женщины умеют рожать!» А кому должен это сказать Игорь? Китайцам или цыганам?
***
Вскоре жена спала у Игоря на плече и посапывала. Он прислушался, тихо ли в большом теплом доме, спо-койно ли спят дети, поглядел на полную оранжевую лу-ну, что заглядывала в окошко в щелку между штор. И удовлетворенный сделанным в жизни, легко уснул.
       

БРОШЕННЫЕ
Известная поэтесса Зоя Петровна словно очутилась в глухом вакууме. Жизнь вокруг стала более активной, суетной, а Зоя Петровна будто рыба из–за толстого стекла аквариума наблюдала за ней с растерянным лю-бопытством и иногда пыталась напомнить о себе (де-скать, я еще жива), но стареющую женщину никто не слышал и не видел – все были заняты погоней за карье-рой, благами, должностями. В советское время ее по-стоянно приглашали в институты, училища и школы и предлагали выступить на творческом вечере перед сту-дентами и учащимися со своими стихами. Приятно бы-ло видеть восхищенно блестящие глаза молодых, когда она рассказывала о Великой Отечественной войне, где была молоденькой медсестрой! Ей дарили цветы, гово-рили добрые слова, просили поставить автограф на кни-ги…А теперь,  после разрушения социализма, уже вто-рой год никто не звонил и ничего не предлагал – словно телефон ей отключили или его все разом забыли. Эта тишина звенела в ушах, угнетала. Ранее, бывало, часто названивали из редакций солидных столичных журна-лов и бодренько говорили: «Нет чего-нибудь новенько-го для нас?», предлагали включить ее стихи в подборки, антологии. Обязательно, раз в три года, то или иное из-дательство публиковало ее книгу солидным тиражом – и книга всегда расходилась среди читателей, не залежи-валась на полках магазинов, получала положительные критические отклики. Теперь, когда Зоя Петровна от-несла свою новую рукопись в издательство, ее не при-нял, как это было обычно директор, чтоб побеседовать, засвидетельствовать свое почтение, справиться о здоро-вье, а отослал к молодому и вертлявому заму. Тот лас-ково улыбался, но глаза бегали туда-сюда. Он пафосно бубнил: «Уважаемая Зоя Петровна, вы, конечно, клас-сик. У вас правительственные награды, но времена из-менились. Мы теперь на полном хозрасчете – бумага жутко подорожала. Но главное, читатель изменился – стал прагматичным, стихи ему не нужны. Жизнь такова, что не до романтики». – «Но мои стихи не романтичны – они в основном о трагизме войны, о подвиге солдата, о взаимовыручке», – возразила она. «Тем более, – заки-вал он. – Ваши стихи о войне будоражат сознание, за-ставляют переживать и сострадать, а люди сейчас хотят удовольствий – им нужен секс, а не любовь, им нужны деньги и только. А человек с чуткой душой их не умеет зарабатывать – поэтому люди и вытравляют в себе чут-кость, самопожертвование!» – «У меня много стихов о любви к Родине, о ее красоте». – «Вот и патриотизм ни-кому не нужен – всем кажется, что хуже нашей нищей злобной родины ничего нет, а надо жить на западе, где комфортно». Напоследок Зоя Петровна тяжело вздох-нула и горько сказала: «Печально все это слышать...»
Обычно она приходила из издательства одухотво-ренной, бодрой, а сейчас посмотрелась в зеркало и себя не узнала: сгорбилась, глаза потухли, лицо одрябло, все в морщинах, словно разом постарела на десять лет. Нет, она конечно уже пенсионерка (шестьдесят пять ис-полнилось), однако всегда старалась держать себя в хо-рошей физической форме – занималась физзарядкой по утрам, зимой ходила по парку на лыжах, летом делала прогулки по лесу за грибами и за ягодами. И всегда об-ращалась мысленно за примером к себе двадцатилет-ней, когда фронтовой медсестрой вытаскивала раненых солдат с поля боя – вот где нужна была сила и лов-кость! Это ведь не просто: тащить на плащ-палатке во-локом тяжелораненого беспомощного детину, стараясь делать это как можно быстрее, иначе он истечет кро-вью. Ей казалось, что она, несмотря на возраст, должна быть готова, если родина позовет, пойти на фронт и опять делать сложную работу медсестры, поэтому мо-лодилась, держала осанку, не полнела, даже стрижку делала девичью короткую. Ну а пока, если благодаря военной мощи родины, такой работы нет, Зоя Петровна своими стихами пыталась поднимать моральный дух советского человека, напоминать людям, чтобы были бдительны, что только в единении людей крепость страны и ее мирная спокойная жизнь.
Так уж получилось, что она не сумела родить и вос-питать из детей патриотов, как мечталось, и поэтому считала, что стихи – и есть ее дети, чуткие, верные, надежные, помогающие многим бодростью и оптимиз-мом. И вот теперь вдруг оказалось, что они никому не нужны, что, наоборот, мешают людям жить вольготно и весело! Было от чего разом постареть и сгорбиться...
Впервые в жизни Зоя Петровна легла устало на ди-ван, не приготовив предварительно ужин мужу. Когда он поздно пришел домой, она слабым голосом сказала: «Извини, я себя что-то плохо чувствую!» Стараясь все-гда выглядеть сильной, она не стала рассказывать о своих горьких мыслях и о безрезультатном посещении издательства. Зато, заметив, как он сегодня удручен и бледен, спросила: «У тебя все в порядке?» Конструктор военных ракет, человек засекреченный, Иван Сергеевич обычно делился с нею своими проблемами и успехами. Рассказывал, над чем работает, какие характеристики будут у нового оружия, насколько они будут лучше американского... Он прошел войну лейтенантом, был дважды ранен, и Зоя Петровна чувствовала себя рядом с ним не просто как с другом и соратником, но как с мужчиной-солдатом, которому нужна ее медсестрин-ская и женская помощь и забота.
На ее вопрос Иван Сергеевич печально отмахнулся, опустился грузным телом в кресло и закурил, глядя в пол. «Ты же бросил курить? Тебе нельзя из-за сердца...» – упрекнула Зоя Петровна. «А...» – он обреченно хмык-нул. Зоя Петровна встала с дивана, положила ему ла-донь на плечо и потребовала: «Рассказывай, что случи-лось». – «Все, жизнь кончилась!» – он горестно обхва-тил голову руками. «В каком смысле?» – «Родине не нужны мои разработки, ни мое КБ». 
Иван Сергеевич, дрожа всем телом, стал торопливо рассказывать: «После трехмесячных просьб я попал с трудом к Ельцину на прием, если это можно так назвать. «У вас есть три минуты, чтоб доложить прези-денту о ваших проблемах», – так мне сухо и важно за-явил его секретарь. Я вошел в кабинет. Ельцин сидит в кресле вальяжный, недовольный, физиономия опухшая (после пьянок, наверное) глянул на меня исподлобья и буркнул капризно: «Слушаю...» А ведь раньше руково-дители страны встречали меня чуть ли не с распростер-тыми объятиями. Я говорю: «Три минуты мне мало из-ложить суть – накопилось много проблем. «Говорите!» – приказывает резко он. Я начинаю: «Борис Николаевич, наше конструкторское бюро существует уже пятьдесят лет – это старейший коллектив, где работали прослав-ленные конструктора, благодаря которым был достиг-нут паритет в ракетной технике с США. Наши ракеты сбили самолет-разведчик Паурса, что когда-то нагло нарушил воздушное пространство страны в первомай-ский праздник. А теперь у нас уже полгода нет финан-сирования на окончание перспективной ракеты». Ельцин брезгливо скривил физиономию и самодовольно хмык-нул: «Нам теперь ракеты не нужны...» У меня челюсть в тот момент отвисла от удивления: «Позвольте узнать, почему?» – «Нам теперь не с кем воевать. После рас-формирования Советского Союза и слома советского строя Америка теперь наш лучший друг». Я заявляю: «Извините, Борис Николаевич, но ведь войны на земле, пусть и, к моему большому сожалению, постоянно идут. У нашей России много было якобы друзей на про-тяжении истории – а потом они врагами оказывались. Мир – он ведь нестабилен. Так что, как говорили умные люди: «Порох лучше всегда держать сухим». Ельцин жестко стукнул ладонью по столу: «А я говорю – не нужны ракеты. Нам сейчас лопаты нужны и грабли – вот и займитесь этим. Это конверсия называется!» По-нимая, что доказывать что-то и спорить с этим тупова-тым грубым человеком бесполезно, я говорю: «Лопаты любой завод может клепать, а у нас дорогие высокоточ-ные станки. У нас лучшие специалисты в стране... Так что станки угробим, а специалисты разбегутся – не мо-гут же они жить без зарплаты». Ельцин еще раз помор-щился (похоже, любое умственное напряжение вызыва-ло в нем раздражение) и заявил: «До свидания...»
Зоя Петровна выслушала мужа с каменным лицом и спросила: «И все?» – «И все!» – он кивнул и посмотрел на нее грустными глазами обиженного честного ребен-ка. «Ну, проходимца Ельцина с родиной отожествлять не будем...» – заявила сухо она. Иван Сергеевич развел руками: «Там много таких – и, похоже, они крепко и надолго ухватились за власть. Ничем не сковырнешь...»
Они попили чаю. Зоя Петровна хотела сделать мужу бутерброд с сыром и колбасой, но этих продуктов в хо-лодильнике не оказалось – ныне мизерных пенсий не хватало, чтобы питаться полноценно, как было ранее... Ну а так как у нее уже давно нет гонораров, а у мужа полгода зарплаты, то, видимо, придется есть каши и ма-кароны, хотя им, прошедшим фронт, не привыкать. Это ведь в советское время они, люди уважаемые и необхо-димые стране, материально жили неплохо, да и накоп-ления имелись, вот только их, уже итак обесцененные, государство «заморозило» в банках. Но все это можно было бы вытерпеть, если б по телевизору каждый день не показывали вальяжных «новых русских», которые, не вложив ни толики труда во благо родины, имеют все – яхты, личные самолеты, огромные дома. «Пойдем спать – утро вечера мудренее...» – попыталась Зоя Петровна успокоить мужа и постелила постель.
Муж лег, она легла рядом, взяла его за руку. Обоим не спалось. «Что я завра скажу своему коллективу – ведь я обещал рабочим работу и зарплату...» – просто-нал Иван Сергеевич, потом вдруг посинел, схватился за сердце и стал задыхаться. «Что, что с тобой?» – вос-кликнула Зоя Петровна, с ужасом понимая, что у него инфаркт – и уже третий... «Прощай, солнышко...» – простонал он и сжал ей тихо руку ослабевшей ладонью.
Зоя Петровна кинулась к телефону, чтоб вызвать «скорую», но поняла, что бесполезно – они приедут к уже остывающему телу. Видевшая сотни нелепых и страшных смертей на войне красивых, молодых и силь-ных мужчин, коим еще жить и жить, и привыкшая к этой неизбежности, она не зарыдала. Она села на кровати рядом с мертвым мужем, глядя ему в лицо, которое стало удивительно спокойным, выкурила сигарету, как когда-то по молодости бывало самокрутку с солдатами в блиндаже, и вдруг горько подумала: «Что я буду де-лать одна в этом мире, где тоже никому не нужна и, прежде всего, родине? Смотреть, как она, моя любимая, с новой властью будет агонизировать – не лучшее зре-лище!»
Зоя Петровна надела на мужа костюм с военными орденами и звездой Героя Соцтруда, надела на себя жа-кет с юбкой, где тоже красовались медали за ратные по-двиги и золотая медаль лауреата Государственной пре-мии СССР, выпила несколько упаковок сильнодейству-ющего лекарства. Потом позвонила подруге, у которой имелись ключи от ее квартиры, и спокойно сказала: «Завтра утром приди с кем-нибудь. Нам с мужем по-мощь будет нужна». – «А что случилось?» – всполоши-лась подруга. «Заболели мы!» – «Может «скорую» вы-зывать?» – «Не надо…» – Зоя Петровна оставила на прикроватной тумбочке записку: «Никого не вините – так нам лучше», легла рядом с мужем и закрыла глаза.    

НА ГОТОВЕНЬКОЕ
В дверь квартиры позвонили. Ленин побледнел, су-етливо забегал по комнатам, думая, куда спрятаться. Выглянул в окошко, желая спуститься по водопровод-ной трубе, но испугался грохнуться со второго этажа и сломать ноги, а вскоре заметил за углом здания наблю-дающих за окнами квартиры двух подозрительных мужчин и понял: попался! Тем временем в дверь громко стучали, доносились возгласы: «Открывайте, мы знаем, что опасный преступник Ульянов здесь». – «Что де-лать? – со страхом спросила бледная хозяйка снимае-мой им квартиры. – Они сейчас выломают дверь». Ле-нин надел пиджак, пальто, взял в руку саквояж, где хра-нились нижнее белье и принадлежности гигиены, и об-реченно выдохнул: «Открывайте!»
Вошли трое крупных мужчин. Старший, с густыми отвислыми усами, спросил у постояльца: «Вы Ульянов Владимир Ильич?» – «Я…» – ответил суховато Ленин. «Вы задержаны – вот постановление», – сказал мужчи-на, протягивая бумагу. «По какому праву?» – восклик-нул, картавя, Ленин. «За незаконную политическую дея-тельность… – сказал мужчина и добавил: - Пройдемте с нами – в полиции вам все объяснят!»
***
Когда министру внутренних дел доложили, что аре-стован активный деятель запрещенной партии Ульянов по кличке Ленин, он велел привезти его в кабинет. Уже пару лет назначенный императором на важнейший пост в стране, министр наводил в обществе порядок – жест-кими мерами подавлял террористов и кое в чем пре-успел. Некоторых он допрашивал лично, чтоб понять причины их странной обиды на самодержавие и его представителей, и в беседе с Лениным хотел выяснить подоплеку его социалистических идей.
Министр внимательно посмотрел на висевший на стене над креслом крупный портрет царя в парадном мундире, словно пытаясь подзарядиться от его величе-ственного вида и строгих глаз моральной крепостью, и велел ввести Ленина.
«Садитесь, – он вежливо указал на кресло напротив себя невысокому некрасивому человеку с рыжеватым лицом и маленькими быстрыми глазками, потому как тот был дворянином по происхождению и пользовался особыми правами в российской империи. Двое жандар-мов встали у Ленина за спиной. «А вы выйдите за дверь…» – приказал им министр, будучи человеком фи-зически сильным, да и к тому же смелым – даже во вре-мя нескольких терактов, совершенных на него, не терял присутствие духа.
Оставшись один с Лениным, министр сказал: «Я слышал, вы идейный вдохновитель свержения царя. Статьи пишете, выступаете с яркими речами…Чем вас самодержавие не устраивает? Впрочем, и почти всех ваших родственников? Один даже был повешен за под-готовку покушения на царя». Ленин поморщился при упоминании о брате Александре и ответил: «Изволь-те…Только из чувства справедливости. Кто-то живет очень богато, а кто-то бедствует. Кто-то ест рябчиков под шампанское, а кто-то хлеб запивает водой». – «Так вы думаете, если отнять рябчиков у богатых, то хватит на всех бедных? – усмехнулся министр. – Ведь бедных в сотни раз больше, чем богатых. Им даже по перышку от рябчика не достанется. То же можно сказать и по по-воду: «мир хижинам – война дворцам». На всех бедных не только дворцов не хватит, но даже кладовок в них». – «Наш вдохновитель Маркс доказал, что если человек труда получит средства производства, то сам заработа-ет на достойную жизнь!» – «По-моему, рабочие итак неплохо зарабатывают. Пусть пьянствуют меньше и во-обще хорошо будут жить». Ленин мелко расхохотался: «Капиталист присваивает огромную часть труда рабо-чего как «прибавочную стоимость». – «Читал, читал про эту «стоимость»…– министр кивнул. – И на что он, по-вашему подлец-капиталист, ее потом тратит?» – «На роскошную жизнь – на рестораны и кутежи», – ответил Ленин убежденно. Министр пожал плечами: «А я знаю, что он тратит ее в основном на дело: надо станки новые закупить, новый завод построить, с банковским креди-том, который взял на развитие производства, рассчи-таться. Он открывает свои магазины, находит рынки сбыта для продукции. Да мало ли чего?! Опять же кон-куренция между капиталистами: у кого издержки на производство меньше, тот и победитель, а другой разо-рится…» Ленин расплылся в хитрой улыбке и хмыкнул: «Вот видите, конкуренция! А рабочие конкурировать не будут – они солидарны и им сверхприбыли не нужны». Министр пристально посмотрел на Ленина: «Да вы наивный человек. Впрочем, похоже, неисправимый. Ес-ли не будет конкуренции – прогресс остановится. Рабо-чие будут проедать все, что произведут. Но меня одно пока беспокоит: зачем бомбы-то метать? Зачем городо-вых убивать? Ведь ваши товарищи или соратники убили несколько сотен ни в чем не повинных людей. А ведь у них дети, семьи – вы их сиротами и вдовами оставляете, ввергаете в бедность, лишая кормильца…»
Понимая, что за призывы к террору, а тем более непосредственное руководство им, тюремный срок бу-дут гораздо больший, чем за оппозиционную деятель-ность, Ленин, создавший при РСДРП тайную группу экспроприаторов, быстренько заявил: «Я лишь за пар-ламентскую республику, чтоб в законном порядке при-дти к власти». – «Допустим так…Но в перспективе вы хотите построить коммунизм, о котором говорит Маркс». Ленин потупил хитрые глазки: «Ну, это в даль-ней перспективе – ведь все в истории меняется: на сме-ну рабовладельческому строю пришел феодальный, на смену феодальному – капитализм…» – «А потом при-дет и коммунизм? Так?» – ухмыльнулся министр. «Со-вершенно верно. По объективным законам! Придет об-щество без эксплуатации!» – Ленин кивнул. «Вот вы хо-тите этот самый коммунизм, еще десятка три таких же мечтателей, а если остальные граждане не хотят, что делать будете – насильно их в коммунизм тащить?!» – «Они пока просто не знают своей выгоды!» – заявил Ле-нин.
Министр похлопал по столу крупной ладонью и подытожил: «Мы скоро отправим вас в Сибирь в ссылку годика на три – замечательный, знаете ли, край, огром-ный, безлюдный и очень богатый. Там таких уже чело-век сто – большая община. Так я вам предлагаю создать с дружками коммуну, о которой мечтаете. Я лично по-говорю с губернатором Красноярска, чтоб выделил землю с лесами, озерами, пашней. От налогов даже освободим. Будете пахать свободным трудом, завод построите, где будут хозяевами рабочие… Вот и пока-жите всему российскому обществу выгоду от комму-низма! Я уверен, даже государь ваше начинание под-держит. Он тоже хочет счастья и процветания своему народу. А?» Ленин криво поморщился… Министр доба-вил с воодушевлением: «Это справедливо, ведь всякая теория должна проверяться на практике – а то, знаете, устроите, не дай бог, конечно, в России коммунизм, уничтожите миллионы людей, которые с вами не со-гласны, а он мифом окажется. Обидно». Ленин кивнул: «Я подумаю…» Министр оживился: «Впрочем, у вас уже был шанс создать коммуну в собственном имении под Самарой. Раздали бы землю безземельным нищим крестьянам и зажили бы весело и по справедливости. Но вы отдали имение в аренду кулаку, который дерет с крестьян три шкуры, чтоб вам хватило на безбедную жизнь лодыря в Петербурге…»
Ленин потупился и молчал. В этот момент вошли двое настороженных крупных жандармов и вывели его из кабинета…
***
Поселившись в большом сибирском селе Шушен-ском, Ленин вызвал к себе из Петербурга подругу и ак-тивную марксистку с выпуклыми глазами глубоковод-ной рыбы Крупскую и ее бодренькую моложавую мать. Они сняли за половину денег, которые Ленину выплачи-вало царское правительство на житье в ссылке, теплый дом с кормежкой, – и принялись жить весело и вольгот-но в красивейшем краю, который походил на Швейца-рию: сопки, озера, густые кедровые леса, мягкий кли-мат. Вечерами болтали о «светлом будущем», спали до обеда. Потом Ленин писал статейки и читал присылае-мые ему из столицы книги и журналы. Крупская с мате-рью играли в карты. Времени свободного у них было много, так как и дрова колола, и печь топила, и полы мыла, и хлеб пекла, нанятая за гроши конопатая безро-потная девчушка лет двенадцати из бедной многодет-ной семьи – ее они поселили в маленькой клетушке, чтоб всегда была рядышком для указаний. Частенько Ленин ходил с ружьишком на охоту за зайцами и утка-ми, но этот так – для удовольствия, ибо зажиточная хо-зяйка дома каждую неделю им резала барана: и на это хватало денег данных «оппозиционеру» правитель-ством.
Иногда к Ленину в гости приезжали с окрестных сел друзья, такие же ссыльные, бодренькие, отъевшиеся на дешевых харчах, выпивали водки и начинали говорить о будущем коммунизме.
Как-то один пожилой революционер, с седой боро-дой, разгоряченный спиртным, мечтательно восклик-нул: «До коммунизма еще так далеко! Боюсь, не дожи-вем. А давайте здесь в Сибири построим это общество справедливости! Воздвигнем город, заводы». Ленин ехидно и презрительно фыркнул: «Где у тебя деньги на все это?» – «Кредит возьмем в банке. Ведь нынешние богатеи-капиталисты когда-то так сделали и в чистом поле свои заводы возвели. Неужели мы не сумеем?» Ленин посмотрел на него как на врага и подумал: «Нет уж! Легче отобрать и себе присвоить!»
   
СМЫСЛ ЖИТЬ
По телевизору показывали научно-познавательную передачу – на экране воспроизводилось то, что про-изойдет с солнечной системой: крошечная по сравне-нию с бесконечным космосом планета Земля, голубень-кая и беззащитная, упадет на солнце, которое через пять миллиардов лет раздуется до огромных размеров кро-вяным пузырем и станет красновато багровым и страш-ным. Земля канет в него и мгновенно испарится как ка-пелька росы, а солнце сожмется в «белый карлик» наподобие теннисного шарика, который будет остывать миллионы лет, пока не превратится в мертвый холод-ный камень.
Показ сопровождал голос за кадром – ядовито-насмешливый, словно сатанинский, который, казалось, вот-вот скажет, гортанно расхохотавшись: «И сгорите вы все в Аду!»
У Степана заныло сердце и испортилось настроение, словно жуткая катастрофа случится уже завтра и он ис-парится вместе с тенистыми лесами и голубыми моря-ми, с прекрасными и удивительными рыбами и зверьми, а также с семью миллиардами людей, молодых и стари-ков, мечтающих о любви и счастье и надеющихся на лучшее будущее для себя и детей… Степан пристально и с прищуром взглянул в окошко – не стало ли солнце уже гаснуть, не побагровело ли и не начало ли кроваво раздуваться? Ну а солнечный диск прятался среди кос-матых и мрачноватых осенних туч и лишь изредка вы-глядывал в синих проемах, словно желая на прощание подарить обреченным людям лучик тепла и света!
Конечно, Степан осознавал, что завтра катастрофы не случится, но в ее неизбежность поверил – давно мудрецами говорится, что «ничто не вечно под луной». Уже ученым–астрономам известно, что и галактики с триллионами звезд подобных солнцу умирают, а уж что говорить о крошечной в масштабе Вселенной солнеч-ной системе – исчезнет и следа от нее не останется! А если так, то чего люди копошатся – детей рожают, страдают за них и за себя, пытаются вырастить их поря-дочными людьми, деньги зарабатывают в поте лица, ру-гаются с начальством, завидуют соседям. Степану захо-телось завтра же уволиться с работы и остаток дней просидеть на травянистом берегу тихой речки с удоч-кой, сделанной из ореховой гибкой ветви – снова очу-титься в безмятежном детстве, когда жизнь казалась вечной и неуничтожимой и он еще ничего не знал про вселенную, да и знать не хотел – для него важнее было поймать красноперого чистенького окуня с зеленоваты-ми полосками по упругому телу. По крайнем мере, это хороший способ  забыть о приближающемся неотвра-тимо конце тебя и всего живого!
В возбуждении Степан пошел на кухню, где жена жарила на большой чугунной сковороде его любимые пирожки с мясом и картошкой, посмотрел на нее, ловко орудующую около газовой плиты, и со вздохом тяже-лым мрачно сказал: «Ты пирожки жаришь, а еще ее зна-ешь, что умрем мы все…» У жены дрогнули руки и она выронила с ложки пирожок, что несла со сковороды, на пол – тот шмякнулся и подпрыгнул словно теннисный мячик. «Что случилось? Где? Почему? На нас Америка напала? Атомную бомбу сбросила?» – она побледнела и закричала школьнице-дочке, что учила в зале уроки: «Ксюша, быстро бери теплую одежду и бежим в подвал спасаться…» Сама стала поспешно наполнять пласт-массовую двадцатилитровую канистру с водой из крана и одновременно складывала в кастрюлю пирожки, оза-боченно твердя: «Это нам на несколько дней жизни в подвале хватит, пока радиация не рассеется». Степан не ожидал от нее такой реакции и грустно усмехнулся: «Да успокойся! Никто на нас никакую бомбу не бросал…» – «А что тогда?» – жена посмотрела сердито и обиженно. «По телевизору заявили, что через пять миллиардов лет земля упадет на солнце и сгорит, а потом и солнце по-тухнет!» – «Вот дурак! Меня чуть инфаркт не хватил!» – жена вытерла передником с лица пот.
Из комнаты пришла с учебником математики в ру-ках и с наушником от плеера в одном ухе пятнадцати-летняя дочка и, будучи в некой прострации, спросила: «Ты меня, мама, звала?» – «Да нет, это тебе показа-лось… – отмахнулась мать. – Папа тут меня напугал!» – «Чем?» – спросила дочь, вытащив из уха наушник, из которого доносилась бодренькая музыка. «Сказал, что через пять миллиардов лет все погибнем». – «Это еще так долго…Значит, уроки все равно учить придется», – дочь зевнула и ушла в комнату. «Вот именно! – вос-кликнула осмелевшая жена. – Чего ты расшумелся – к тому времени не только нас, но и пра-пра-правнуков уже не будет». – «Так вот это и страшно! – угрюмо ска-зал Степан. – Зачем живем, если все бесполезно?» Жена пристально посмотрела на него и закусила губу: «Страшно потому что в Бога не веруешь и в загробную жизнь!» Степан действительно был атеистом с детства, с советских времен, когда в бога запрещалось верить, когда священников всячески поносили и церкви закрыли и разрушили. Будучи ярым пионером и комсомольцем, он нисколько не сомневался в отсутствии Всевышнего. «А ты думаешь, загробная жизнь тебя спасет?! – криво усмехнулся он и потряс перед лицом жены ладонью, чтоб слова звучали доходчивей. – Ты понимаешь, вся планета сгорит! Ведь загробная жизнь где-то на земле, наверное, существует – ад в расплавленной магме, а рай на небесах. А этого ничего не будет. Всему каюк!» – «Бог нам, хорошим людям, погибнуть не даст! – увере-но заявила жена. – Он неуничтожим! Он сам все создал – и землю, и солнце, так что когда надо будет, новые создаст, лучше прежних…» Она сказала это так умиро-творенно, что Степан вдруг успокоился. «Давай вон пи-рожки кушай с молоком!» – жена и налила ему в бокал деревенского жирного молока.
Степан сел на стул, откусил вкусный ароматный пи-рожок и тихо улыбнулся. Значит, поживем еще! 
               
СТРОГОСТЬ ЗАКОНА
Сергей сразу после армии, где отслужил в десанту-ре, устроился судебным исполнителем – работу, где не надо «вкалывать» на производстве у токарного станка или около бетономешалки, обещали не трудную, а зар-плату очень приличную. Ему эту работу нашла его мать в газете объявлений, сказав: Смотри! Работенка не пыльная, а зарплата всегда гарантированная! В наше нестабильное время – это хорошо». Крупная женщина-начальник, посмотрев в своем кабинете из–за стола на молодого сильного мужчину жестковато-пристальным оценивающим взглядом, удовлетворенно хмыкнула: «Нам крепкие парни нужны!» С Сергеем провели ин-структаж, как надо вести себя и выглядеть – быть опрятным в одежде, сдержанным, не ругаться, тем не менее, твердо добиваться своего, чтоб «клиент» не по-думал, что тебя можно разжалобить, заговорить и тем избежать наказания…
Ему выдали форму, темную, из хорошего дорогого сукна, и вот его непосредственный начальник Влади-мир, мужик лет сорока, короткостриженный, похожий чем-то на бульдога (может тем, что холодновато смот-рел на всех исподлобья и голова была слегка опущена, а нижняя губа отвисала, обнажая крупные желтые зубы) повел Сергея на первое дело.
На грузопассажирской Газели они, три мужчины, приехали к обшарпанной старой пятиэтажке на окраине города. Владимир, велев встать подчиненным на лест-ничной площадке по сторонам от себя, сказал с опас-кой: «Если что, сразу кидайтесь мне на защиту!» – «А что, могут и побить?» – спросил растерянно и испуган-но Сергей. «Х! Могут и пулю из ружья в живот всадить или нож в сердце. Народец сейчас злой. За свое имуще-ство готов глотку перегрызть…» Когда Владимир настойчиво и долго звонил в дверь, у Сергея нервно за-дергалась правая коленка, на лбу выступил пот. Он напрягся. Представилось, что сейчас раздадутся вы-стрелы, и прямо через дверь, расшибая ее в щепу, выле-тят пули. И потом им придется брать квартиру штур-мом или вызывать на подмогу полицию.
Но дверь быстро открыли, даже не спросив, кто пришел, – на пороге стоял худощавый пацан лет десяти в дырявой футболке красноватого цвета. «Взрослые в доме есть?» – спросил сухо Владимир, вставляя в проем двери мощный (46 размера) черный ботинок на толстой подошве и похожий чем–то  на маленький  танк, чтоб она не закрылась перед его носом. «Мам, к тебе пришли…» – растерянно сказал в глубину кварти-ры парнишка. В проеме двери появилась изможденная бледная женщина в застиранном цветастом халате. «Вы будете гражданка Иванова? – спросил сухо и с угрозой Владимир и, когда женщина растерянно кивнула, пока-зал ей лист бумаги: – Вот постановление суда об аресте вашего имущества и взыскании в счет долга банку, в котором вы брали кредит».
Не дав сказать женщине и слова, Владимир, жестко отстраняя ее к стене крупным телом, двинулся тараном в квартиру, приглашая подчиненных следовать за ним. Он словно боялся, что промедли секунду – и, конечно же, хитрые жильцы спрячут ценные вещи и начнут ныть, что они очень бедные…
Квартира была однокомнатная, и все, что в ней име-лось, было на виду. А имелось не много – старенький телевизор, с помятой дверцей холодильник, два шкафа (посудный и платяной), три тахты и древний компью-тер, за которым сидел на стуле мальчишка и играл в игру, где мчались дорогие красивые машины в гонках среди прерий с кактусами. На одной (продавленной) тахте сидела светленькая девочка лет шести с пласт-массовой куклой в руках.
Владимир решительно прошел в центр комнаты, за-глянул на кухню, в ванную и туалет. Сергей встал скромно и растерянно у стены и невольно подумал: «Что здесь брать-то?» Женщина печально и покорно вздохнула: «Конечно, я виновата – мне сунули в почто-вый ящик кредитку, а я ею воспользовалась – уж очень деньги нужны были за квартиру заплатить». – «Думать надо головой, прежде чем в долги влазить…» – фырк-нул Владимир без жалости и снисхождения и энергично указал подчиненным рукой: «Итак, забираем холодиль-ник, телевизор и, конечно же, компьютер». Жилистый напарник Сергея схватил телевизор и проворно пота-щил к выходу, а Владимир подошел к компьютеру и резко выдернул шнур из розетки. Мальчишка как сидел на стуле, так и не пошевелился, лишь из глаз беззвучно потекли крупные слезы. Девчушка прижала к худенькой груди куклу, словно спасая ее, и смотрела на грозных чужих мужчин глазами полными ужаса – наверное, так смотрели дети во время войны, когда в дом врывались злобные фашисты с автоматами. «Чего застыл? Хватай монитор – и в машину!» – приказал Владимир. Сергей, повинуясь, поднял монитор, а потом опустил его на стол и сказал: «Мне поговорить с тобой надо!» – «Го-вори!» – хмыкнул Владимир. «Хотелось наедине…» – «А чего так?» – Владимир нехотя вышел за ним на лестничную площадку. «Как-то некрасиво получается. Мы что, оккупанты? Со своим народом так?» – сказал Сергей грустно и негромко. «Что, жалко стало?» – «Стыдно». – «Теперь о стыде надо забыть – мы испол-нители сурового закона, зарплату за это получаем». – «Что, банк от этой рухляди разбогатеет? Куда он ее по-том денет? На свалку только».  – «Банк, может, и не разбогатеет, зато мы накажем злостную неплательщицу. В следующий раз неповадно будет!» – «Так банк сам виноват – заманивает деньгами. Это то же, что перед голодным человеком положить кусок мяса – он не удержится и съест, хотя и будет знать, что завтра надо вернуть три куска!»
Владимир брезгливо и сердито скривил физионо-мию: «Что-то я не понял?.. Эта баба твоя знакомая или родственница?» – «В первый раз вижу». – «Ну тогда сопли не распускай, а работай – у нас сегодня еще три таких дела».
Понимая, что могут уволить за неисполнения прика-за, Сергей, стараясь не встречаться взглядом с жильца-ми квартиры, пунцовый от стыда, вынес с напарником вещи в Газель, чтоб отвезти их на склад.
Как вскоре оказалось, там такого мусора были горы, ненужного, невостребованного, ржавого, поломанного, занимая попусту большое отапливаемое помещение.
***
Весь день Сергей думал о том, что случилось – пе-ред его лицом стояли печальные голубые глазенки мальчишки, полные слез и безнадеги. Как этот маль-чишка, повзрослев, будет относиться к такой злобной родине, которую они олицетворяют? И не пойдет ли он ей мстить? Вспоминалась испуганная,  вжавшаяся в угол кровати, девочка, которую некому защитить!
Он прикидывал, сколько государство  за день потра-тило на них – троих судебных исполнителей да плюс шофера с автомобилем, которому нужен дорогой бен-зин, – и с ужасом понимал, что они «конфискациями» при зарплате в сорок тысяч в месяц не окупили и пятой части этого. Неужели государству, а вернее чиновни-кам, это не понятно? И после этого власти хотят, чтоб народ уважал власть, которая принимает дебильные за-коны в угоду банковскому бизнесу, голосовал на выбо-рах за них?!. Но более всего страшило, что через неко-торое время он и сам, возможно, превратится в такого же бездушного и наглого робота–исполнителя, как Вла-димир.         
Вечером, переодевшись в штатское, Сергей приехал к дому, где сегодня с утра был, и, потоптавшись в рас-терянности у двери квартиры, позвонил. Открыл ее опять мальчишка, на лице которого были следы от вы-сохших слез. Он узнал Сергея и испуганно попятился, твердя: «Мамки дома нет, ее в больницу увезли. Она повеситься хотела, но мы с сестренкой не дали… А за-бирать у нас больше нечего!» Сергей проглотил комок в горле и, еле сдержав слезу, которая уже  щипало веко, спросил: «Ну а папка-то у тебя есть?» – «Пил он и сбе-жал куда-то уже год назад». Тут Сергей приподнял ко-робку с ноутбуком и сказал: «Я вот тебе компьютер принес, новый, из магазина, с разными играми. Давай подключу…»  Потом, оглядевшись, спросил: «А где сестренка–то?» – «А ее соседка на время забрала…» Сергей протянул пацану большую шоколадку в краси-вой обертке и слегка виновато сказал: «А это ей пере-дай…»
Уходя от мальчишки, он вытащил из кармана остат-ки от аванса, который получил на новой работе, поло-жил на компьютер и глухо произнес: «Это мамке на ле-карства!» 

ИЗМЕНИТЬ СУДЬБУ
Амир заболел в пять лет полиомиолитом…Страшно это – когда вдруг ноги и руки скрючивает, выворачива-ет, они перестают слушаться и вместо движения, кото-рое запланировал, совершают нечто неожиданное, ка-кой–нибудь выкрутас! Взрослый человек, если серьезно заболевает, то находит возможность примириться с этим, осознать то, что есть беды, которые люди не в си-лах изменить, а когда еще ничего в жизни не понима-ешь, то растерянно и с мольбой смотришь на родите-лей, как на могущественных великанов, и вопрошаешь: «Ну что же вы? Неужели не видите, как мне плохо? По-могите же! Избавьте от мук и страданий!» Так же смот-рел на мать Амир, не в силах понять, что с ним проис-ходит. Ведь еще недавно он по двору с веселым криком гонял шустрых куриц, игрался с соседским лохматым и ласковым псом в догонялки, катался на трехколесном велосипеде, бегал с мальчишками купаться на малень-кую речку около села, а теперь еле ходит по дому, дер-жась за стенки. Он, пытаясь шагнуть или побежать, по привычке наклонялся вперед, но нога отставала – и он больно падал на пол или землю и горько плакал, не в силах встать. Друзья-мальчишки сначала забегали за ним, приглашая поиграть, кричали с улицы в окошко, вызывая, а потом, сообразив, что он им, больной и бес-помощный, не нужен, перестали. И он лишь печально смотрел от ворот, как они гоняют мяч на лужайке или играют в лапту…
Когда настала пора идти в первый класс, Амир по-нял, что учиться не сможет – ходить в школу за два ки-лометра по неровной раскисшей дороге трудно. Ему туда надо двое суток топать, да обратно столько же. К нему приходила на дом учительница, но это было нере-гулярно: она жила на другом конце села и шагать ей в осеннюю распутицу по грязи не очень-то хотелось, а потом снегу нападало столько, что и сугробы преодо-левать было непросто.
Как-то учительница сказала матери Амира: «Может, ему лучше в интернате учиться – тут недалеко, всего в двадцати километрах в районном центре есть». Рабо-тавшая продавцом в сельском магазине с восьми часов утра и до семи вечера и неуспевающая ухаживать за сыном, мать призадумалась. Она была женщина грубо-ватая, по вечерам любящая выпить рюмочку-вторую водки, и сын ей доставлял много хлопот: напоминал убогим видом, что жизнь ее не удалась, что мужа нет… Женщина она была еще молодая – чуть за тридцать, и хотела выйти замуж, ну а какой мужик возьмет ее с больным дитем, когда со здоровыми-то не берут? Да и ведь надо пококетничать сначала, в нарядах в сельский клуб походить, поискать муженька-то, а когда ей это делать, если сын требует постоянного присмотра? Пару раз она сходила по вечерам в клуб в кино, так и то ло-вила на себе упрекающие взгляды односельчанок: мол, вырядилась тут, вместо того чтоб за ребенком смот-реть…
Будучи в районном городке, она зашла в интернат, чтоб посмотреть, как там живут – и ей понравилось: было хоть и бедновато, но зато весело: по коридору на колясках и на костылях сновали туда–сюда девчонки и мальчишки, смеялись, общались, а в маленьком клуб-ном помещении устраивали концерты, читали стихи, пели, учились вязать, шить, мастерить что–либо… «Может, в коллективе сыну действительно будет луч-ше, чем одному сидеть целый день в четырех стенах?» – подумала она и написала заявление.
Оформив необходимые документы, мать привезла Амира на автобусе в интернат. Он ехал туда со стра-хом, напряженный, затравленно смотрел в окошко, а, увидев большое количество ребят, что встретили его приветливо и с любопытством, столпившись в длинном зеленом коридоре, разом повеселел и стал с ними зна-комиться. «Если не понравится, я тебя сразу заберу», – сказала мать на прощание и тем вселила в Амира уве-ренность, что здесь будет не навсегда.
Через неделю, увидев, какая в интернате интересная жизнь по сравнению с той, которой жил дома, заведя друзей, которые не смотрели на него с недоумением как на ущербного, так как сами были в таком же, а иногда и хуже, положении, Амир расхотел ехать домой.
Так он и прожил в интернате десять школьных лет, получив аттестат, где стояли почти все пятерки. То ли характер у него твердый от рождения был, то ли воспи-тал он его таким волевым, но только лет в двенадцать он отчетливо осознал, что должен достичь в жизни мно-гого, стать уважаемым человеком. Большинство ребят в интернате ни на что великое не замахивались, не мечта-ли о несбыточном, свыкшись с положением инвалидов, которые однозначно не конкуренты здоровым. Самое большее, чего хотели, это выучиться на телемастера или на фотографа или, в крайнем случае, на часового мастера и найти хорошую работу в тепле, чтоб достой-но жить на пенсию и зарплату. Ну а если будут деньги, да еще и свое, пусть скромное жилье, то и девушка ка-кая-нибудь найдется добрая, отзывчивая и заботливая и выйдет за него замуж… Случаи, когда инвалид из ин-терната находил супругу, да еще без изъянов (не кри-вую на один глаз, без горба, не хромую) являлись для всех примером – это обсуждалось мальчишками как ве-ликая новость, с затаенными вздохами и завистью во взгляде, с подробностями. «У меня будет все как у нор-мального человека и даже лучше, – думал Амир. – И семья, и дети, и работа! Надо только коренным образом судьбу свою изменить…»
Как изменить судьбу, он уже догадывался – прочи-тал в мудрой библиотечной книжке, что надо обмануть злую роковую силу, которая выбрала тебя жертвой во время твоего рождения, присосалась к тебе и не отста-нет, пока не изменишь год и место рождения, а также имя. Время от времени эта тайная сила находит тебя в своей особой картотеке и, ехидно посмеявшись, посы-лает очередное несчастье, болезнь, безденежье – и так не отпустит до самой твоей смерти.
Однажды ночью, пробравшись скрытно в кабинет директорши интерната, Амир нашел свидетельство о своем рождении, личную карточку и переписал там год и месяц рождения – процедура эта была непростая, но он заранее к ней приготовился: взял острую бритву, чтоб подчистить прежние надписи, пятновыводитель чернил и сделал все так, что даже специалист без лупы не обнаружит подлога. И вот когда всем, кому исполни-лось четырнадцать лет, выдавали паспорта, Амиру впи-сали туда новую дату. Это было неожиданно для дру-зей, которые привыкли отмечать день рождения Амира в другом месяце и другого числа, но он объяснил это ошибкой, которую допустила мать, записав его при рождении неправильно.
Когда ему исполнилось восемнадцать и он стал по закону полноправным гражданином, Амир пошел в пас-портный стол и попросил заменить не только имя, но и фамилию и отчество – настолько замаскировать себя для роковой злобной силы, чтоб она вообще забыла о нем и не нашла его судьбу среди миллионов других. Считая, что есть на земле счастливый и беспечный народ с замечательной судьбой, которая дала ему воз-можность жить в благодатном краю – у синего моря, рядом с райскими островами, в теплом климате среди красивейшей природы, он решил стать итальянцем! В любом случае это лучше, чем быть татарином или рус-ским, к которым судьба явно не благоволит, ибо вечно у них то война, то революция, то какие-нибудь репрессии и бедность! Так он стал Мадельяни Арландо Рафаелье-вич – пусть теперь судьба-злодейка его поищет! Ни за что не найдет…
***
Через год он поступил в институт культуры, успеш-но окончил его, потом окончил в Москве режиссерские курсы, стал писать остроумные и яркие сценарии для рекламы, вести на телевидении телепередачу, а через два года, показав себя хорошим организатором, был назначен заместителем директора телеканала по рекла-ме. И все-то у него теперь есть – и дорогой джип, и просторная квартира, и молодая жена почти фотомо-дель, образованная, закончившая факультет журнали-стики, которую он принял к себе на работу, чтоб всегда была рядом, помогала…
Явно, потеряла его судьба–злодейка!
               
КРАСНЫЙ ИУДА
Оказавшись при наступлении Красной армии на ост-рове Свияжск, который несколько веков назад был пере-валочным пунктом для взятия войском Ивана Грозного Казани, военный нарком Троцкий приказал подручным соорудить тут памятник Иуде. Тому самому, который предал Христа за тридцать «серебрянников» и уже два тысячелетия считался символом главного подлеца на земле. Но Лейбу Троцкого это не остановило – наобо-рот, генетически впитавший от иудейского племени ненависть к «лже-пророку Христу», за распятие которо-го еврейский народ во все времена был всюду гоним и презираем, он этим мстил всему православному рус-скому люду. Сначала Троцкий хотел установить памят-ник Люциферу-Сатане, который восстал против бога и был скинут с неба в преисподнюю, но, увы, сатана ве-личался «князь тьмы», а значит, считал себя аристокра-том и тем был далек от коммунистов…
Лейба хотел установить памятник Иуде именно здесь, на острове, где имелось множество прекрасных православных храмов, и который Иван Грозный, что более других русских царей не жаловал евреев, считал своим оплотом. «Это будет памятник первому револю-ционеру-коммунисту на земле!» – заявил визгливо су-хопарый, похожий на суетливого злобного крысенка повадками и острой мордочкой Троцкий на митинге с высокого крыльца богатого дома, где остановился на ночлег и где организовал свой штаб. Почему Иуда был первым антикоммунистом – этого собравшиеся моло-дые красноармейцы не поняли, но по плебейской при-вычке подумали, что власть всегда права – на то и власть, что знает больше! Да и перечить не хотели – все видели, насколько жесток Троцкий, расстреливающий тысячами русских крестьян за малейшее несогласие с лозунгами большевиков. Некоторые же приняли это из-вестие весело, по-хулигански – словно пацаны, которым разрешили своевольничать и над всем надсмехаться. Они, в большинстве деревенские парни от восемнадцати до двадцати пяти лет, не понимали, что затеяли совер-шить с их родиной хитрые вожди!
Из Казани на катере привезли непризнанного моло-дого скульптора, который торопливо, за одни сутки, слепил Иуду из речного песка и алебастра, смешанного с цементом. Постарался за щедрый продуктовый паек с картошкой и мукой и небольшую сумму ассигнациями. Надеялся и в будущем угождать советской власти – ле-пить Иуд сотнями и ставить хоть в самой Москве аж на Красной площади! Размечтался прославиться и разбога-теть! А так как никто не знал, как Иуда выглядит, то приземистый, выкрашенный в багрово-рыжий цвет але-бастровый мужик походил то ли на Якова Свердлова, фотографический портрет которого скульптору пода-рил Троцкий, то ли на самого Троцкого. Глядел на всех подозрительно и серьезно, словно вопрошал: «Ну, кто тут еще в Христа верует? Быстро сознавайтесь, пока не пристрелил!» Одна рука была поднята: то ли он грозил кулаком Богу на небесах, то ли всему русскому народу? Старики и старухи, жители острова, молча и угрюмо наблюдали из–за заборов и плетней, как воздвигался аляповатый памятник на низенький бетонный поста-мент, удрученно качали головами, крестились, моли-лись и тихо плевались.
Вскоре с длинноствольными маузерами пара комис-саров привели в дом к наркому Лейбе настоятеля мона-стыря на острове, Амвросия, в длинной черной рясе, предварительно сорвав с его груди серебряный боль-шой крест. Священник отказался добровольно выдать церковные ценности и тем вызвал ненависть Троцкого… Комиссары уселись на лавку у стены, а попа оставили посреди комнаты. Сидевший за столом, широко раздви-нув локти, Троцкий злобно глянул через пенсне на крупного сильного мужчину со спокойным открытым лицом: «Ну как тебе, поп, нравится наш памятник пер-вому революционеру-коммунисту на земле, который осмелился замахнуться на самого бога?» – «А в чем же он революционер? Разве он Бога свергал? Он ведь по-бежал доносить на Христа первосвященнику Каифе, ко-торый тоже Богу служил, – сказал с достоинством свя-щенник и добавил: – Ну а первый настоящий комму-нист, был, по-моему, Иисус! Не он ли говорил, что бо-гатому попасть в рай труднее, чем верблюду пройти через игольные уши?» – «Но ведь и царскую власть и богатеев поощрял!» – хмыкнул Троцкий. «Зато их дея-ние неправедные ограничивал – считал, что чревоуго-дие, блуд, воровство,  жадность – это грехи, за которые они будут наказаны»,  – ответил священник смело. «Что-то плохо Бог богатеев наказывал! Нам пришлось вмешаться», – Троцкий стукнул кулачком по столу. «Нам не дано знать волю и дела господни – наказание происходит на том свете, а может и здесь вплоть до седьмого поколения». – «Нас не напугаете всякими страшилками… – заявил сердито Троцкий и добавил: – Религия – это опиум для народа. Вместо того чтобы бо-роться за счастье трудовому люду на земле, вы убаюки-ваете народ верой в чудо, в некую счастливую загроб-ную жизнь». – «Не знаю, не знаю, что ваш идеолог Маркс имел ввиду, но только Библию он плохо знал. Народ всегда жил по правилу: на Бога надейся, а сам не плошай! В Библии написано: кто зароет свой талант (то есть, способности) в землю, то у него ничего не прибу-дет. А кто станет трудиться, тот пожнет многократно больше». – «Ты, поп, я смотрю, даже Маркса читал… – Троцкий криво ухмыльнулся и вдруг оживился:  – Если мне докажешь, что твоя религия нужна Советской вла-сти, я, пожалуй, тебя с миром отпущу». – «Религия нужна любой власти, если она хочет воспитывать народ». Троцкий мелко затрясся в смехе: «Народ надо воспитывать маузером! И героическими судьбами большевиков, а не житиями убогих святых. Народ на нас, – Троцкий хлопнул себя по груди ладошкой, – на наши портреты должен молиться, а не на иконы с Хри-стом и святыми угодниками. Мы теперь боги, мы за народ кровь проливали». – «Так и Христос тоже на кре-сте за народ погиб – за его лучшую жизнь». – «Сказки это ваши – не было никакого Христа!» – фыркнул Троц-кий. «Если Христа не было, то значит и предавшего его Иуды не существовало… А вы ему памятник ставите как исторической личности!» Троцкий сделал вид, что каверзного вопроса не расслышал – он был опытный и хитрый демагог… «Все войны на земле из-за нацио-нальных и религиозных распрей, так что Богов надо от-править на свалку, и тогда освобожденный от предрас-судков пролетарий создаст рай на земле, единое госу-дарство труда и справедливости!» – с пафосом вос-кликнул Троцкий и гордо подумал, что умеет красиво и умно высказываться. «Увы, многие войны идут из-за того, что одни считают себя более правыми. Ведь вы, большевики, тоже считаете себя самыми правыми и войн в мире не избежите. А в моем мнении, Бог – он один на небе и хочет добра и мира всем людям». – «Мы, большевики-коммунисты, одни знаем истину – и без священников скажем ее народу. Замшелые конку-ренты в рясах нам не нужны».
Священник вздохнул печально: «И что вы народу скажете, когда победите всех врагов? Ешьте, пейте, ве-селитесь? А ведь еще Достоевский говорил, что когда накормишь вдоволь человека хлебом, он спросит: «А дальше-то что?» А человек обязательно спросит, зачем он на земле появился, для чего жил?» – «Для познания тайн вселенной жил! Наши самолеты полетят в космос, мы доберемся до центра земли, мы станем бессмерт-ными!» – Троцкий поднял лицо вверх. Священник грустно покачал седой головой: «Бессмертие людям уже дал Христос и сам Бог–отец, который его воскре-сил! И вообще, нет ничего таинственнее бессмертной человеческой души!»
В этот момент в дом заскочил кудрявый и чернень-кий, похожий на бесенка, помощник наркома с важным донесением о сложном положении на фронте. Троцкий двум конвоирам, не глядя уже на священника, приказал: «Увести». Когда священника выгнали на улицу, толкая маузером в спину, один конвоир вернулся в дом и спро-сил: «Что с ним делать-то?» – «Опасный тип, ликвиди-ровать… – сказал жестко Троцкий и добавил: – И вооб-ще, начинайте ломать на церквях кресты и скидывайте колокола.  Деньги из меди будем лить!»
Лейба решил на большом медном советском пятаке изобразить в профиль Иуду в назидание всем русским, как их нового Цезаря, как символ, что отныне евреи правят ими, как правили римские прокураторы когда-то его родным и обиженным народом. А впрочем, почему на меди-то? Надо на серебряном рубле – ведь в церквях много серебряной посуды, крестов, окладов на иконах, и назвать его уже не рублем, а сребреником…А самим поселиться в царских хоромах – ведь и он уже при-смотрел для жилья роскошный дворец князей Юсупо-вых, знатное местечко у Москвы, о таком бы и сам рим-ский прокуратор Пилат мечтал!
***
Вот только памятник Иуде простоял недолго – через месяц кто-то свернул его аляповатую башку топором, что окажется очень символичным. Не предполагал то-гда Лейба Троцкий, стремившийся стать вождем во всем мире, что и ему раскроят башку ледорубом. Поистине, неисповедимы пути господни!

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ ВАНДАЛ
При попытке открытия в Краснодаре выставки «со-временного искусства» организатору, галеристу Гель-ману, у входа в просторное здание современного экспо-зиционного центра возмущенные казаки, пришедшие в традиционной казацкой форме, в черных мундирах с галунами, наплевали в физиономию и хотели морду набить, да он вовремя убежал в фойе, в самый дальний угол, и спрятался за наряд милиции. Он осознавал, ко-нечно, за что ему наплевали – за то, что своей выстав-кой попирает основную идею искусства, которое долж-но воспитывать народ в строгости, порядочности и не-глумливости, за то, что разместил на выставке макет грубого мужика в фуфайке, который рубит ржавым то-пором иконы, повесил картину храма, где вместо золо-тоглавых куполов нанизаны клизмы…
Вытерев надушенным белым платочком слащаво-улыбчивую круглую физиономию и протерев очки-колечки от плевков, Гельман решил мстить – изощрен-но, хитро, тонко, как умеют делать евреи. Ведь лишали его любимого дела – разрушения всего святого, что есть в народе на Руси, чем крепится держава. Для чего он это делал? Он и сам поначалу не знал, просто нрави-лось ему с детства похохмить над чем-нибудь, будь это пионерский галстук или комсомольский значок – из пи-онерского галстука он, намылив его, делал петлю, на которой советскому школьнику следует удушиться, а комсомольский значок прицеплял спереди на сатиновые черные трусы. Все, что было восхваляемо государ-ством, моралью или верой в Бога, он хотел унизить, но так, чтобы выглядело не грубостью, а безобидной шут-кой. Сделать это хотелось словно назло – это доставля-ло удовольствие, щекотало нервишки, он чувствовал себя очень смелым… Однако смелость была особого рода – скрытая, тайная, никто не осознавал, глядя на его фальшиво-невинные маслянистые глазки и скромно-послушное выражение лица, что в душе его живет мел-кий пакостник и сладострастник.
После развала Советского союза и коммунистиче-ской идеологии издевательство над ее атрибутами пере-стало караться и привлекать публику, и Гельман, счи-тая, что часть своей задачи уже выполнил, нацелился на другие святыни – на церковные. И, что удивительно, скоро сделал на этом имя – на его выставки ходили ты-сячи людей, его приглашали на телевизионные ток-шоу в качестве мудрого эксперта с неким новым понимани-ем искусства, его ввели в жюри всевозможных премий, вызывали за рубеж, давали гранты… И вдруг что-то в обществе стало меняться – то, над чем раньше издева-тельски хохотали, теперь вызывало обиду, досаду и раздражение.
Первый звоночек о том, что нельзя трогать грязны-ми руками православную веру, прозвенел, когда в Рос-сию привезли пояс Девы Марии из Греции. К нему (лишь бы пройти мимо и взглянуть, а не то чтобы кос-нуться святой материи) выстроилась в храм Христа Спасителя огромная толпа в сотни тысяч человек – лю-ди стояли сутками, чтоб только попасть в храм и не пу-гали их ни дождь, ни ветер, ни жара. Гельман смотрел на эту толпу по телевизору с досадой, ехидно морщил-ся и думал: «Вот идиоты! В чудо, видишь ли, верят. Лучше б на мою выставку современного искусства так выстроились». Он понимал, что эти люди, молодые и старые, женщины и мужчины, – его враги, что они на его выставку не пойдут, а если придут, то для того, чтобы разнести ее вдребезги. Он видел, что это, конеч-но же, сила, становящаяся с каждым днем и годом все могущественнее, сплачивающая русский народ, воспи-тывающая его в истинных ценностях (вот что страши-ло!), но надеялся, что сила связанная по рукам и ногам христианским всепрощением и смирением: дадут ей по левой щеке – а она правую подставит! Ведь так же в Евангелие написано, а то, что написано, нарушать нель-зя.
До неких пор так и было – церковь боялась себя за-щитить. Патриарх Кирилл с белой большой бородой, словно Дедушка Мороз, выступая по телевизору гово-рил о любви к ближнему, к оступившемуся в грехе, при-зывал людей быть терпимее, добрее – а Гельману толь-ко этого и надо: значит, никто его не осудит, по закону за разжигание ненависти по религиозному различию не привлечет. Вот ислам трогать он боялся, осознавал, что за осквернение пророка Мухамеда ему ваххабиты-террористы живо горло перережут, как тупому взбе-сившемуся барану, убьют как редактора газеты в Швей-царии, который шутливые шаржи на пророка разместил, на его выставку (если он над исламскими святынями начнет издеваться) бомбу принесут и взорвут вместе с экспонатами. Тем более не собирался он трогать и род-ное иудейство, да и удивительным образом оказалось, что во многих телешоу, в которых он участвовал, в жю-ри, где заседал, и во многих зарубежных организациях, что давали ему долларовые гранты, руководили в ос-новном иудеи – его же сразу выгонят отовсюду, голо-дом заморят, слово нигде не дадут сказать, ни в газетах ни по телевидению, в антисемитизме обвинят, а с этим клеймом и заграницей не примут. А вот над церковью православной издеваться можно! Она  же добрая, тер-пимая!      
***
Когда Гельману Петруха Горзилов, молодой и неве-роятно честолюбивый, с завистливо–хитрыми глазками, руководитель арт-группы, которая изобразила подни-мающийся на раздвижном питерском мосту фаллос как раз напротив здания ФСБ, словно показывая чекистам и лично Путину половой член, заявил, что его жена с по-дружками хочет провести в храме Христа Спасителя акцию – спеть и станцевать на алтаре, Гельман долго смеялся над оригинальной задумкой. Петра он уже хо-рошо знал и, будучи членом жюри престижной между-народной премии для поощрения современного искус-ства, настоял на том, чтобы премию дали группе Горзи-лова, а теперь пообещал, что и его жена может ее полу-чить.
Когда пляски бабенок были на алтаре устроены, ко-гда они разодетые в разноцветные и яркие одежды как клоуны в цирке, в вязаных шапочках с прорезями для глаз и рта спели там визгливыми голосами и станцевали канкан, то Гельман радостно ручки пухленькие поти-рал, от удовольствия глазенки стали еще масленее. Ну а когда бабенок схватили и посадили в КПЗ, он обрадо-вался еще больше – ему показалось, что власть в стране и православная церковь начали рыть себе могилу этим процессом. В десятках интервью журналистам и осо-бенно в своих многочисленных статьях в Интернете, в размещенных там видеороликах он «проливал слезу» по поводу ареста неповинных «девочек», а сам тайно думал: «Хоть бы их не выпустили быстро! Хоть бы наказали строже, чтоб можно было по этому поводу раздуть скандал во всем мире!» И был несказанно дово-лен, когда сделать это удалось, когда западная пресса, увидев в этой вакханалии с подсказки российских оппо-зиционеров политический подтекст о правах человека, подняла шумиху, истошный вой, подключила к этому делу звезд зарубежной эстрады, ни сном ни духом не ведающих, что в реальности случилось в России, но же-лающих менторски тявкнуть на униженную страну. Да-же серьезные политики, руководители западных стран, пробурчали что-то по этому поводу, будто им своих проблем не хватает - использовали момент, чтоб в оче-редной раз показать избирателям: мол, у нас-то, на ци-вилизованном Западе, живется народу гораздо счастли-вее и свободнее!
***
Прочитав лживые статейки Гельмана, его интервью, посмотрев его «ролики» по Интернету в защиту «не-винных», двое худых и прыщавых пареньков-художников, студентов-второкурсников училища ис-кусств, пытающихся подражать в творчестве Малевичу (с его черным квадратом, словно входом в бездну тупо-сти), и Кандинскому (тут мастерства и труда никакого не надо – главное эпатаж), вознамерились отомстить православной церкви за арестованных симпатичных де-вочек. Особенно им нравилась Толоконникова, боль-шеглазая, с яркими пухленькими губками, с милыми ямочками на щечках, с очень сексуальной фигуркой! Уж так она грустно выглядывала из-за железной решет-ки во время суда и приговора!
Однажды вечером они оделись в неприметное, сели на скутер, погрузили в рюкзак маленькую бензопилу, что имелась у мастеровитого отца одного из пареньков, и поехали на поле за городом. Там на холме возвышал-ся большой православный крест. Они не знали, что крест поставлен в месте, где чекисты в годы раскулачи-вания расстреляли и зарыли в общей могиле много со-стоятельных крестьян и защищавших их священников, да если бы и знали…. Они к своим-то умершим бабуш-кам и дедушкам никогда на кладбище не ходили, заня-тые веселой жизнью, шастая по клубам и устраивая ве-черинки с пивом и легкими наркотиками, а тут в могиле покоились совсем чужие люди, жившие почти сто лет назад!
Один, наиболее нахальный, прислонил пилу к гладко оструганной и покрытой лаком древесине креста – и та, разбрасывая пахучие опилки, быстренько его свалила. Довольные, ребятки поехали домой, предвкушая, какой шум поднимется в Интернете от их «геройства», и же-лая сообщить милой Толоконниковой, что именно они, ее почитатели и защитники, это сделали.
***
Вскоре Гельмана пригласили в США, где кучерявый и горбоносый директор одного из фондов поддержки современного искусства вручил ему солидный грант за большой вклад в общее дело. Какое это дело – он бла-горазумно умолчал. Впрочем, умные русские люди давно догадались. Ведь Америка просто так денег ни-кому не дает!
               
ОНЕМЕВШИЙ
Нарком промышленности, старый революционер Рыков, угрюмо доложил на приеме в кабинете вождя, что в стране простаивают три четверти заводов и фаб-рик, что рабочие не получают зарплату, голодают. Ле-нин, побледнел, так что рыжие пятнышки на лице стали очень заметны, вскочил с черного кожаного кресла и заходил по кабинету, поглядывая на наркома искоса и бросая хлесткие слова: «Вы что, хотите просрать дело революции?! Кто вам мешает работать? Белогвардейцев прогнали, всю контру расстреляли…» Таким нервным, раздраженным нарком вождя еще не видел – Ленин бы-вал едким, всегда энергичным, но настолько болезненно обиженным еще никогда. Это наркома напугало. Усы разом опустились, а аккуратненькая седоватая бородка словно отвисла. «Сами понимаете – в стране разруха после тяжелейшей гражданской войны…» – произнес нарком растерянно. Резким движением руки Ленин от-махнулся от него и воскликнул: «Хватит прикрываться разрухой – после войны уже прошло два года. Если не умеете организовать дело, так и скажите». – «Владимир Ильич, на всех руководящих постах люди, верные делу революции – бывшие комиссары, старые большевики. Стараются». – «Стараются они… – рявкнул Ленин визг-ливо и картаво. – Тут не стараться надо, а головой ду-мать. Это им не шашкой махать и с маузером бегать». – «Да уж… они же на производстве никогда не работали». – «А где у нас старые специалисты, инженера? Пригла-сите их». – «Многие заграницу сбежали, а другие хоть и пришли, но трудятся ни шатко ни валко. Говорят, что рабочие их обижают». Ленин нервно застучал по столу ладошкой: «Так, так, так. Позовите ко мне сюда немед-ленно директора завода и активного рабочего – погово-рю с ними и выясню все сам, раз вы не в состоянии…»
Через час в кабинет Ленина вошли директор завода, крепкий приземистый мужик в кожанке, бывший коман-дир полка, а до революции мастер цеха, и рабочий с гу-стыми кустистыми бровями, глядевший изподлобъя не-сколько настороженно, но смело. Их привезли специ-ально на кремлевской машине. Вид у Ленина сразу по-менялся, стал улыбчивым – он умел мгновенно преоб-ражаться, когда к нему заходил простой люд: становил-ся заинтересованным, добродушным и гостеприимным! Секретарша тут же принесла им чаю в серебряных под-стаканниках с булочками и кусками рубленного сахара. «Ну как дела? Может, в чем-то помощь нужна?» – спросил по-отечески заботливо Ленин, склонив к собе-седникам голову: мол, внимательно готов выслушать все ваши чаяния. «Да плохо, Владимир Ильич! – сказал тревожно директор завода. – Никак не можем запустить производство». – «А кто же мешает?» – спросил вкрад-чиво Ленин. «Многие квалифицированные рабочие по-гибли на фронте, стали инвалидами, а молодых еще научить надо». – «Так учите!» – «Учим, но…» – «Что, но?» – Ленин напрягся, прищурившись. «Как-то они странно к работе относятся. Чуть надавишь на них – сразу кричат: мол, вы буржуйские замашки бросьте – мы здесь гегемон, мы за дело революции и хорошую жизнь кровь проливали! Бегут жаловаться в совет рабо-чих депутатов». Ленин мелко и едко расхохотался и об-ратился к разом напрягшемуся рабочему: «Вот вы, то-варищ, нам и расскажите, чем это пролетарии так оби-жены?» Рабочий крякнул несколько раз, прочищая гор-ло, и глухо выдавил: «Владимир Ильич, рабочие зар-платой недовольны. Мол, семью прокормить не хватает. Заявляют, при царе им гораздо лучше жилось, больше зарабатывали». – «Так и говорят?!» – воскликнул Ленин риторически. «Именно так…» – рабочий кивнул, и не-понятно было то ли он поддерживает подобные разго-воры, то ли против них. У Ленина недобро загорелся глаз: «Очень, очень плохо!» Подумав, что Ленин воз-мущен их низкой зарплатой, рабочий оживился: «Ко-нечно, плохо, Владимир Ильич. Маркс ведь в своем «Капитале» писал, что когда буржуев скинут, то рабо-чие будут работать всего по четыре часа, да и получать станут гораздо больше. Так что все ждут коммунизм». – «Писал, писал… – пробормотал Ленин, соглашаясь с тем, что у его учителя Маркса есть выкладка, что «при-бавочная стоимость», которую присваивает буржуй, при коммунизме будет делиться на всех трудящихся, да и сам он на съезде молодежных союзов обещал приход «светлого будущего» лет через пятнадцать, надеясь до него дожить, порадоваться делу своих рук, отдохнуть от невероятного напряжения революционных лет. Ведь сначала думалось, что самое трудное – это захватить власть, скинуть буржуев, а потом выяснилось, что го-раздо сложнее эту власть сохранить, победить бело-гвардейцев… Вообще, оказывается, жить становится все труднее! Что надо победить разруху и самое опасное еще впереди…
Ленин вскинул голову, словно очнувшись от тяжких дум: «Так ведь зарплата зависит от производительности труда – если она низкая, то и зарплата будет низкая». – «О производительности труда простой человек ничего не понимает – пусть об этом начальство думает», – ра-бочий кивнул на директора, чтоб перевести присталь-ный взгляд вождя, от которого волновался и потел, на начальника. Но Ленин в него словно вцепился темными маленькими глазками: «А как же рабочая сознатель-ность? Расслабились они, видишь ли. Коммунизма ждут на блюдечке с голубой каемочкой. Коммунизм постро-ить надо вашими трудовыми руками». – «Да, немного разбаловался народ – выпивши на работу приходит, брак выпускает: при царизме за это штрафы были», – согласился рабочий. Ленин стукнул кулаком по столу: «А мы за это расстреливать будем по закону военного времени. Страна окружена врагами, а несознательным рабочим сладкую жизнь подавай! Да?» – однако, он быстро пожалел о сказанном, так как не хотел обвинять рабочий класс, который вознес большевиков на верши-ну власти: ведь на кого еще опираться в стране, не на крестьян же мелкособственников, не на продажную ин-теллигенцию, не на трусливых мещан!?
Он с горечью осознал, что еще немного такой раз-рухи в стране, такого благостного ожидания «светлого будущего», о котором сам немало наобещал народу, то рабочие взбунтуются и повесят большевиков на стол-бах, как когда-то по наущению большевиков вешали буржуев. А это уже крах всего дела жизни, всей красиво выстроенной теории коммунизма! «Ладно, идите, – ска-зал Ленин посетителям, устало опускаясь в кресло и вытирая ладонью вспотевший высокий лоб. – Мы тут с товарищами подумаем, как изменить ситуацию».
Когда посетители вышли, у Ленина вдруг странно задергалась голова, словно кто-то невидимый хлестал ему по щекам. Быстро-быстро заморгал правый глаз, а изо рта стали вырываться нечленораздельные звуки. Нарком промышленности испуганно крикнул: «Врача, Ленину плохо…» Первой, переваливаясь как утка груз-ной фигурой, вбежала из соседней двери Крупская, начала гладить Ленина ладошкой по голове: «Воло-денька, не переживай так…». За ней следом прибежал худощавый врач в очках…
***
Через неделю состоялось заседание совнаркома, где Ленин еще очень бледный после случившегося инсуль-та, разом осунувшийся и не столь уверенно-энергичный как прежде, изложил новую экономическую политику. О том, что надо пригласить на сотрудничество с властью бывших специалистов, а также собственников заводов и фабрик, что продразверстку, которая отнимала у кре-стьянина семьдесят процентов урожая, заменить трид-цати процентным подоходным налогом.
После напряженного молчания лица у многих при-сутствующих растерянно вытянулись, раздались скеп-тические выкрики. «За что мы кровь проливали? Чтоб власть снова буржуям отдать?» – «Не власть, а только имущество!» – парировал Ленин. «Так они со временем и власть заберут – скупят ее на корню…» – «А вот это будет от нас зависеть – от нашей политической убеж-денности и не продажности», – отвечал Ленин. «Нам надо заниматься перманентной революцией, идти в наступление по всему миру…– воскликнул Троцкий, поблескивая угрожающе пенсне. – А не отступать с за-нятых позиций». Прагматичный и осторожный Сталин благоразумно молчал, подозрительно прищурившись, а Ленин, собрав все свои подорванные бессонными ноча-ми и горькими думами силы, воскликнул жестко: «Про-медлим еще полгода – и голодные люди разберут Кремль по кирпичику и, привязав их к нашим шеям, нас утопят в Москве реке!» Большинство согласно опусти-ло головы, ибо видело, что в стране назревает бунт – повсюду идут кровавые крестьянские восстания, в Кронштадте и Питере подняли мятеж тысячи матросов, еще вчера беспрекословно верных большевикам, их оплот.
***
После принятия на срочном съезде ВКПБ новой эко-номической политики с Лениным случился второй ин-сульт, и он, окончательно переехав в имение «Горки», в бывший буржуйский дворец сестры Саввы Морозова, на лечение, печально взирал оттуда на развитие ситуации в стране, не в силах вмешаться. Иногда в проясняющемся на минуты сознании возникали тяжкие мысли: «Может, Маркс и я были неправы? Может, зря, по наивности, по-надеялись на пролетариат? Может, не переделаешь природу человека, который хочет потреблять как мож-но больше, а работать как можно меньше? Было так ты-сячи лет назад и будет через тысячу? Может, зря я с то-варищами посеял смуту в человеческих головах, погу-бил миллионы людей в страшной гражданской войне, разорил великую страну?» И тут лысая крупная голова Ленина вновь начинала нервно дергаться, взгляд стано-вился дебильным, а изо рта неслось недоуменное мыча-ние…         

ЗНАКОМСТВО
Зарегистрировавшись на сайте знакомств, Катя уви-дела на экране ноутбука фотографию моложавого сим-патичного мужчины с именем Эдуард, под которой бы-ла надпись: «Ищу женщину, что подарит мне наследни-ка…» У нее перехватило дыхание от перспективы ро-дить этому красавцу, и она с восторгом воскликнула, будучи одна в комнате: «Вот оно мое счастье!» Она всматривалась в фотографию и чувствовала, что влюб-ляется в импозантного темноволосого и приятного Эду-арда. Десятый раз пробегая глазами по такой притяга-тельной строчке «Ищу женщину», томно шептала: «Это же я, я!!!» Ей захотелось тотчас написать мужчине большое нежное письмо и, ни минуты не медля, кинуть-ся к нему в постель, чтоб зачать наследника. Жаль, мужчина был далековато – в Канаде, как указывалось в анкете…
О, как Катя давно мечтала найти мужчину, который скажет уверенно: «Роди», а потом будет пожизненно ей благодарен за то, что подарила ему и воспитала умного красивого мальчугана. Ей с детства помнилась сказка Пушкина о царе Салтане, который, услышав разговор трех хвастливых сестриц под окном, сразу предложил жениться той, что «для батюшки-царя родила б богаты-ря!»; искренне верилось, что подобное случится и с ней. Она считала, что мужчина на фотографии ее долго-жданный и желанный царь и повелитель! Ему было уже сорок: а значит, он не юнец бестолковый, а солидный человек, все обдумал, прежде чем сделать предложение женщинам.
До своих тридцати шести Катя еще не рожала: то училась в двух институтах, то мужчины попадались хлипкие духом, желающие лишь развлечься, а годы шли – и вот наступал критический возраст, когда еще можно родить без тяжких последствий для своего организма и для здоровья будущего ребенка. Еще год-два и будет поздно! Поздно!!! Эта мысль пугала своей неотврати-мостью, мучила ночами, не давая спать, доводила до истерик и слез, а настоящего мужчины поблизости все не появлялось. Иногда Катя даже боялась смотреть на часы, видя, как быстро «бегут» минуты и секунды, а в календарь вообще не заглядывала, ибо было мучитель-но осознавать, что еще один месяц прошел, еще один год – и все впустую. Теперь, увидев фотографию муж-чины, опять остро почувствовала, что может не успеть дать ему согласие! Ведь наверняка его заманчивое предложение читают в эти минуты тысячи одиноких женщин по всей стране, а может, кто-то уже прочитал раньше нее и уже договорился с ним! Была бы ее воля, она бы тотчас убрала его фотографию с сайта, чтоб из-бавиться от конкуренток… 
Торопливо, чтоб отправить письмо-крик-мольбу, Катя зашла на страничку мужчины и стала читать его подробное послание к претенденткам. Как нетрудно предположить, он искал здоровую образованную жен-щину до сорока лет (она как раз подходила). Но чем дальше Катя читала, тем недоуменнее становился ее взгляд. Мужчина писал: «К сожалению, я не могу прие-хать в Россию, прилететь через океан, чтоб зачать ре-бенка (на это надо много времени). Сделать это можно искусственным оплодотворением. При вашем согласии я подскажу, в каком медицинском центре это следует осуществить…» Катя опешила и невольно воскликнула: «А как же любовь?! Как я могу родить ребенка от чело-века, которого даже не видела?!» Она, конечно, пони-мала, что через океан лететь далековато, но ради наследника-то, наверное, можно это сделать, или же вы-звать женщину к себе… Далее мужчина писал: «Я, ко-нечно, буду помогать родившей от меня женщине, но не слишком много, так как в связи с кризисом мой бизнес не приносит прежнего дохода!» И тут Катя с ужасом сообразила, что мужчина не только не хочет обычного зачатия, но и жениться не намерен и даже жить граж-данским браком, чтоб видеть и воспитывать своего наследника. Ну а если так, то он может иметь одновре-менно от многих женщин десятки детей, которых мате-ри будут воспитывать одни – ибо никаким договором не закреплено отцовство, и будущий отец вообще может ни копейки не давать на воспитание. Опять же нет ни слова о том, кто оплатит искусственное оплодотворе-ние, которое стоит очень немалые деньги?!
Когда появились эти грустные мысли и спала эйфо-рия, Катя, чтоб попытаться снять горькие подозрения, написала Эдуарду: «Извините, но ваше послание похо-дит на скрытую рекламу репродуктивного центра, куда вы сдали сперму или тайным совладельцем которого являетесь! Ответьте, если это не так?»
Мужчина не ответил…   
               
СОБАЧЬЯ РАДОСТЬ
Десятилетняя Настя несказанно обрадовалась, когда кошка впервые родила и сразу четырех. Она постелила ей в корзине мягкий коврик, и носила туда еду: молоко в блюдечке, кубики вискас…Она умильно смотрела на маленькие пушистые комочки, которые ползали, нелепо переваливаясь с боку на бок на слабеньких лапках по дну корзины, ища материнские набухшие соски, сла-бенько и нежно попискивали, и боялась их взять в руки, чтоб случайно не раздавить. Утром перед школой она не забывала (скорей учебники и тетради забудет) под-бежать к корзинке, погладить котят по мягонькой раз-ноцветной шерстке (с рыжими, черными и белыми пят-нами) и воскликнуть ласково: «У, какие прелестные!»
Наконец котята окрепли, открыли голубенькие, по-дернутые еще белесой пленкой глазки. Настя стала их брать на руки, фотографировать в разных позах и несла фотографии в школу, чтоб похвалиться одноклассникам как в стихотворении Михалкова, где девочка в дворовой компании восхищенно говорит: «А у нас сегодня кошка родила котят, котята выросли немножко, но пить из блюдца не хотят…» Мальчишки и девчонки, у которых не было домашних животных, разглядывая фотки, за-вистливо восклицали: «Какие красивые!»
Вскоре мама Насте велела искать желающих взять котят: мол, не будем вечно дома держать… На что доч-ка растерянно и печально заявила: «Как можно отнять у мамы ребеночка? Разве ты бы отдала меня кому-нибудь? Как можно навсегда разлучить братьев и се-стер?» У мамы навернулись слезы, но она нашлась, что ответить: «Это же не люди. У них так положено!» Отец, выросший в деревне, где бабушка, сердобольная и жа-лостливая к людям, родившихся котят по житейской необходимости топила в помойном ведре и выбрасыва-ла на свалку, строго сказал: «Ищите, кому их сбыть, а то придется уничтожить!» Услышав грозное предупре-ждение, Настя заплакала, а мать, успокаивая ее, упрек-нула отца: «Пусть пока подрастут! Таких маленьких все равно никто не возьмет».
Настя, горько повздыхав, предложила котят одно-классникам. Многие захотели взять симпатичного кро-хотульку, но на следующий день пришли в школу грустные, так как родители строго заявили, что не по-терпят в доме животное, от которого шерсть на одежде и коврах, блохи, лишай и «всякая зараза». Лишь одному мальчику родители разрешили и то поставили жесткое условие: если будет хорошо учиться и исправит все двойки!
Когда через месяц котята подросли, отец сурово сказал: «Ну что, сбывайте их куда-нибудь, а то придет-ся выбросить!» Дочка часто-часто заморгала, готовая заплакать, а мать обиженно сказала: «Почему – выбро-сить? Дадим объявление в газете, что дарим котят». Отец развернул газету и указал пальцем на большой отдел: «Видите, сколько желающих хотят подарить! Вопрос, нужны ли они кому». – «Возьмут, возьмут…– уверенно заявила Настя. – Они же такие милые!»
На объявление ни через неделю, ни через две никто не откликнулся. «Что я вам говорил?! – заявил жестко отец. – Надо было кошку стерилизовать!» – «Что такое – стерилизовать?» – испуганно спросила дочка. «Дать лекарство, чтоб не рожала…– пояснила ласково мать, замалчивая, что это на самом деле, и добавила: – Я ви-дела на базаре продают котят – мы их туда отвезем…»
Так как прошло пару недель, а на базар мать с доч-кой не собрались, то отец решительно усадил их в вос-кресный день в автомобиль и повез вместе с выводком, что  сидел в корзине… Довольные, с уверенностью, что симпатичных трехцветных котят (такие, по примете, богатство в дом приносят) разберут, мать с Настей ушли на базар, а через два часа вернулись понурые. Отец проворчал: «На вашем месте я бы приплачивал тем, кто их возьмет, рублей по двести!» 
Регулярно прочитывая газетные объявления, мать нашла одно, где писалось: «Возьму безвозмездно ко-тят!» – и сразу позвонила. «Да, возьму!» – ответила ей женщина. «А куда вы их деваете?» – поинтересовалась мать. «Я ежедневно сижу на базаре, продаю щенков, хомячков, домашних свинок и котят в том числе», – от-ветила та бодренько.
Вечером отец повез жену с дочкой к женщине, ко-торая жила в пригородном селе, в частном доме за вы-соким забором, откуда доносился злобный лай больших собак. Она вышла на звонок – моложавая, с крашенны-ми в рыжий цвет волосами, взглянула оценивающе на котят, что сидели в большом целлофановом пакете и, задрав головы, смотрели на нее выпученными любо-пытными глазенками. Грубовато, что не вязалось с ее располагающей внешностью, она воскликнула: «У, ка-кие жирненькие и упитанные! Таких сразу расхватают!» Она ушла с пакетом в дом, а отец, облегченно выдох-нув, повез печальных дочь и мать скорее прочь, пока не разрыдались.
Минут через десять женщина выглянула за ворота, чтоб посмотреть, не вернулись ли хозяева, не переду-мали ли котят отдавать, заперла калитку на засов и, от-крыв вольеры, где бегали огромные и злобные кавказ-ские овчарки, бросила туда котят, которые были разо-рваны и проглочены мгновенно…
Отец давно понял, какая котятам грозит печальная участь, но не сказал об этом ни плаксивой добродушной жене, ни наивной ласковой дочке, которую оберегал от жестокости и цинизма этого мира.    
               
КРЫЛО АНГЕЛА
Поздно вечером в их однокомнатную квартиру по-хозяйски ввалились два нетрезвых мужика с бутылками водки в карманах. Сашка сразу понял, что сейчас будет долгая пьянка. Ему хотелось выгнать их, но как пацану-третьекласснику справиться с ними?! Да и мать встре-тила мужиков радостной улыбкой, словно близких и родных людей, усадила за стол на шаткие табуретки, достала две треснутые чашки и стакан (другая посуда уже была разбита). Пока варились макароны в черной от копоти кастрюле, все трое успели выпить по два ра-за. Начались громкие разговоры, кто сколько выпил вчера, кто кому физиономию набил, кто с кем переспал. Ругали милицию, которая спокойно жить не дает и та-щит в вытрезвитель, соседей, которые жалуются в ЖЭК, правительство, которое, обижая русского мужика, хочет поднять с Нового года цену на курево и водку…
Говорили мужики, громко, с апломбом и напыщен-ностью, перемежая речь матюгами, стучали зло кулака-ми по столу, словно подкрепляя свое мнение, а мать с почтением слушала и кивала. Сашку злило, что она от-носится к мужикам с уважением, что для нее любой, который принес бутылку водки, будь он грязным и во-нючим бомжем-оборванцем или бывшим тюремщиком в наколках, становился солидным человеком, которому надо повиноваться.
 От громких криков Сашка никак не мог сосредото-читься. Он пытался читать учебники, но ничего не за-поминал, а ему очень хотелось ответить на уроке лите-ратуры хорошо, доказать милой учительнице, что не глупый парнишка. Он уже представлял, как завтра сме-ло выйдет к доске в центр класса и расскажет об утоп-ленной собачке «МУМУ» так, что учительница радост-но улыбнется, скажет ласковые слова, а может, даже погладит по плечу теплой ладошкой, ну а одноклассни-ки удивленно посмотрят на него и не станут больше дразнить: «Неучь…Тупица».
Мужики пили водку, смеялись, ели принесенную кильку в томате со сваренными матерью макаронами, а Сашку к столу не приглашали. Он смотрел, как они ца-пают кильку грязными руками и кладут в слюнявый рот и чувствовал на языке кисловато-приятный вкус ма-ленькой рыбки. На мужиков он не обижался, все-таки они чужие люди, а вот на маму смотрел с печальным укором. Она его совсем забыла – не поглядела с озабо-ченностью ни разу, не спросила: «Сашка, а ты есть хо-чешь?»
Вскоре рыжий крупный мужик положил ей на спину одутловатую руку, а мать доверчиво прислонила голову к его плечу и закрыла глаза, которые уже были бес-смысленными, тусклыми. «Пойдем, Маша, на кро-вать…» – мужик, подхватив ее, обвисшую, с трудом переставляющую босые ноги за талию, с растрепанной головой, и повел к дивану. Зная уже, что он будет с ней делать, Сашка посмотрел на мужика с такой ненавистью и злобой, что тот сердито нахмурился и процедил: «Сопляк, мотай отсюда!» – «Сам мотай!» – огрызнулся Сашка и представил в руке пистолет. Он бы всадил в мужика все пули – стрелял бы не в грудь, не в живот, а в слюнявый рот, чтобы пули исчезали там, затыкая ему глотку. «Саша, не спорь со старшим…» – пробубнила мать, не поднимая головы, и упала на диван, оголяя бе-лые толстые ляжки. А мужик схватил Сашку за шкирку и вытолкал из квартиры…
На холодной лестничной площадке, Сашка горько и безутешно заплакал перед закрытой дверью, торкнулся в нее пару раз, а потом уселся на ступеньку, между эта-жами, повесил голову и тихо заскулил. Попроситься переночевать к соседям он не мог, так как они называли его мать сучкой, ругались с ней постоянно за то, что «устроила бордель», и эту ненависть переносили на не-го. Они смотрели на Сашку с подозрением, словно что-то собирается украсть.
 Вскоре он уснул и оказался у бабушки в деревне, куда возил его отец, пока не был убит ножом в пьяной драке собутыльником… Они с отцом на речке наловили ведерко пескарей, насадили этих жирных рыбок на иво-вые прутики, поджарили над костром на берегу и, по-сыпав солью, ели дымящуюся парком горячую аромат-ную мякоть. Затем, сытые и довольные, купались в теп-лой воде, поднимали фонтан брызг и смотрели, как солнце создает маленькую радугу – яркую и такую близкую, что можно даже потрогать! По утрам в огоро-де бабушки они ели сладкую хрустящую морковку. Ба-бушка доила пегую козу «Зорьку», приносила в ковши-ке густое вспененное молоко, наливала в большой бо-кал – и Сашка пил его, вкусное, сладковатое, облизывал губы… После смерти отца он снова хотел поехать туда, но мама сказала сердито, что бабушка не хочет видеть ни его, ни ее. «Почему?» – удивился он. Мать фыркну-ла: «Она считает, что это я повинна в смерти твоего па-паши. Дескать, споила его…»
Вдруг Сашка проснулся, подумав с надеждой: «Не может моя добрая бабушка так говорить!» Поверилось, что если приедет к ней и скажет: «Бабуля, я разве вино-ват? Я любил папку», то она впустит его в бревенчатую теплую избушку, напоит козьим молоком, а может, да-же испечет большую шаньгу с поджаристым карто-фельным пюре.  И тогда он скажет: «Бабушка, оставь меня у себя. Я буду пасти твою козу, буду колоть тебе дрова, носить с родника воду». И она с улыбкой на светлом морщинистом лице кивнет: «Оставайся…»
Сашке так зримо представилась эта встреча, что он быстро встал и вышел из подъезда. По темной улице он направился на окраину городка к автовокзалу. Его при-земистое здание с несветящимися окошками было за-крыто и никого не было рядом. Сашка огляделся и, вспомнив, что с отцом ездил в деревню на автобусе по главной дороге, пошагал по ней. Он не знал, какое рас-стояние до деревеньки, да и название ее, помнил только, что она называется на букву «Д», но верил: будет идти, пока не увидит знакомый пологий холм с высокими де-ревьями на вершине, узкую извилистую речку, недалеко от которой стоит бабушкин низенький домик с желез-ной трубой на шиферной крыше.
В спину резко дул холодный ветер и подгонял мальчика. Сашка поднял воротник курточки, пригнулся, сунул руки в карманы. Сначала он часто оборачивался, посматривая на удаляющиеся огоньки городка, словно ища в них защиту от темени. Когда они потускнели, а потом скрылись за лесочком, ему стало страшно – он захотел вернуться. Но вспомнив, что дома никто не ждет, не накормит и не обогреет, пошел дальше. Пона-чалу за каждым темнеющим угрожающе кустом и дере-вом ему  чудился страшный волк или медведь: казалось, зверь выскочит, лязгнет огромными зубами, вцепиться в лицо длинными когтями – и поэтому Сашка шагал не по обочине, а по центру дороги, чтоб заранее увидеть злобного зверя и, может быть, успеть убежать.
Вскоре он уже никого и ничего не боялся – стало все равно, съедят ли его звери. В голове появился тяже-лый туман, он сгущался. Сашка стал запинаться, ноги заплетались, а глаза почти ничего не видели. Иногда он словно возвращался в реальность, смотрел вперед на темное полотно асфальта, освещаемое полной желтова-той луной, пробивающейся сквозь быстрые темные ту-чи, а потом вновь забывался в полудреме. Наконец, свернув к ближайшему кусту, упал лицом в пожухлую траву и словно пропал – ему стало вдруг тепло, будто оказался на большой русской печи бабушки, присло-нился лицом к горячим кирпичам и ждет, когда бабушка достанет из печи огромную ароматную шаньгу и позо-вет внука к себе.
* * *
К утру пошел густой снег – тихо ложился больши-ми хлопьями на асфальт, налипал на деревья, кусты. Муж с женой неторопливо ехали с дачи, боясь разо-гнаться по скользкой наледи. Мужчина внимательно всматривался вперед, сквозь пелену снега – и вдруг пе-ред лобовым стеклом промелькнуло что-то пушистое, похожее на большую грациозную птицу. «Ты видела?!» – растерянно воскликнул он. «Да, – кивнула удивленно и испуганно женщина. – Словно лебедь пролетела!» – «Какая лебедь среди зимы…– хмыкнул мужчина. – Это, наверное, полярная сова! Есть такие белые и огром-ные». В этот момент что-то полупрозрачное возникло перед стеклом снова, и мужчина с женщиной успели различить его лицо – оно было прекрасное, нежное, с детскими чертами, с голубыми печальными глазами. Мужчина плавно затормозил, заметив, как существо, развернувшись в воздухе, полетело в ближайшие ку-сты… Ведомые какой-то силой, мужчина с женщиной в тревоге вышли из машины и направились за суще-ством… Под ивовым раскидистым кустом, среди высо-кой травы, они увидели торчавшую из-под снега голу-бенькую тряпку, похожую на курточку. Мужчина тро-нул ее и почувствовал под ней тельце!
Это был мальчик. Его колени были прижаты к гру-ди, руки скрещены на животе. Мужчина в растерянно-сти и страхе потрогал его, тот не откликнулся, не поше-велился. Он схватил мальчика на руки и кинулся к ма-шине. Положив мальчика на сиденье, включил печку в салоне на полную мощность. Струи теплого воздуха окутали холодное тело. «Он жив? Жив?» – шептала с ужасом женщина, и по щекам катились слезы. «Не знаю…» – отвечал мужчина, торопливо снимая с маль-чика одежду и накидывая на него свою теплую меховую курточку. «Что? Что делать?» – шептала женщина, взяв ручки мальчика в ладони и дуя теплом в бледное, слов-но восковое, лицо. Вдруг реснички мальчика дрогнули, он приоткрыл глаза и тихо с радостной надеждой про-изнес: «Это уже деревня, да?»               
   
БЛАГОГОВЕНИЕ
О, как предприниматель Андрей ненавидел доллар! Впервые взяв стодолларовую бумажку в руки, он при-стально ее разглядывал, вертел, комкал, стараясь найти в ней магическую силу, обнаружить золотые нити или бриллиантовую пыль. Но бумажка была очень блеклая, цвета пожухлой осенней травы, выгоревшей на солнце, мягкая – в самый раз сходить в туалет! Российские деньги были куда лучше и красивее – яркие, цветные, плотные, на качественной мелованной бумаге и хранить их в сейфе было приятнее, но вот из-за глупой финансо-вой политики государства, они назывались «деревян-ные».
Прочитав в газете, что вся российская приватизация, когда крупнейшие порты и заводы подавались (явно своим людям) всего за сто тысяч долларов, принесла в казну жалкие девять с половиной миллиардов долларов, в то время как приватизация в крошечном нищем госу-дарстве Боливия и то дала одиннадцать миллиардов, Андрей долго ходил по квартире, чтоб унять возмуще-ние, плевался, матюгался и, потрясая газетой, орал в пространство, словно его могут услышать за тысячу километров руководители в Кремле: «Вы ублюдки, вы просрали достояние России, которое копилось столети-ями! Вас надо четвертовать на Красной площади, а пе-ред этим яйца отрезать и кинуть на съедение бродячим псам! Воры, предатели! Кровопийцы русского народа, масоны…» – все поганые слова, какие знал, неудержимо рвались из него, однако облегчение не наступало. Жена и сын смотрели на Андрея растерянно, с неодобрением, так как часто пользовались долларами – жена ходила с ними в бутики за одеждой, а сын-студент в ночной клуб. «Чего рты разинули?» – заорал Андрей на них, выхва-тил из кармана стодолларовую бумажку и хотел по-рвать на мелкие кусочки – аж пальцы заныли от пред-вкушаемого удовольствия. Но в досаде от того, что некая сила удерживает от желанного поступка, заорал еще громче: «В Америке напечатать эту бумажку стоит всего пятнадцать центов, а продают они ее нам за шесть тысяч рублей! А ведь я хорошо помню времена, когда доллар официально стоил шестьдесят копеек –  его по-купательная способность была даже меньше рубля. Га-ды чубайсы и гайдары до чего довели великую стра-ну?!»
Андрей вспомнил, как в начале «девяностых», рабо-тая на заводе инженером, получал около тысячи руб-лей, что составляло по курсу обмена всего восемь дол-ларов, и чуть не завыл от обиды, что в России ныне та-кие тупые власти…Если бы он сумел дотянуться до Ельцина, то затолкал бы в его глотку, которой тот по-требляет немереное количество водки, целую пачку долларов, чтоб подавился! Не пожалел бы ни его, ни денег!
С тех пор как Андрей открыл фирму по дилерской продаже продукции местного автомобильного завода, то долго отказывался копить излишки денег в долларах и сразу обменивал приносимые иногда покупателями доллары на рубли. Верилось, что придет вскоре благо-датное время, когда поганый доллар вернется на поло-женное ему место, но тот с каждым днем все повышал-ся и повышался в цене. Вечером Андрею не хотелось смотреть телевизор, ибо там обязательно говорилось на всех каналах с серьезным выражением на лицах анали-тиков и банкиров, словно великая и независимая Россия уже колония США, или, в лучшем случае, штат, на сколько рублей вырос доллар – и у Андрея начинало ныть сердце… «Может быть, все-таки будем копить в долларах?.. – часто говорила жена. – А то однажды рубль совсем рухнет, и мы останемся в дураках». – «Конечно, если деньги без конца печатать, они превра-тятся в труху!» – отвечал горько он. И ему вспомина-лась рассказанная бабушкой частушка двадцатых годов послереволюционной России:
«Как-то встретился мне нищий –
подала советской тыщей.
Бросил тыщу на песок –
Просит хлебушка кусок…»

После очередного резкого повышения доллара Ан-дрей, скрипя зубами, положил в сейф пятьсот долларов пятью новенькими бумажками, а затем стал прикупать в банке сразу по десять тысяч долларов, целой пачкой, и с унылым видом, тяжко вздыхая, клал в сейф – увы, не приносили радости эти бумажки, не приносили… 
* * *
Как-то к нему в фирму приехал покупатель из Эсто-нии с долларами, Ярве. Медлительный, молчаливый и хитроватый, он долго рассматривал товар, измеряя его штангенциркулем, долго высчитывал сумму, прежде чем расплатиться. Андрей понимал его дотошность: везти бракованный товар за границу, а потом возвра-щать – нелепо и накладно, однако, чувствовал к эстонцу и антипатию, ничем пока необъяснимую – может, из-за того, что тот не смотрел в глаза собеседнику, а косил в сторону.
С утра Андрей ездил на склад, чтоб принять новый товар, а в офис приезжал только через час после его от-крытия. В это время накладные выписывала жена, чис-лившаяся у него заместителем, и именно с утра в офис зачастил Ярве. Андрею это не показалось странным. Но зайдя однажды в офис ранее обычного, Андрей застал жену, когда она отчитывала по-хозяйски пачки рублей и клала на стол перед эстонцем. «Что ты делаешь?» – спросил удивленно Андрей. «Ярве попросил разменять сотню долларов», – ответила она, гордая от того, что ей доверено распоряжаться крупными суммами. Андрей посмотрел недоуменно на пачки, за которые эстонец уже должен был не менее семьсот долларов, и восклик-нул: «Здесь уже давно перебор». – «Так ведь я должна ему…» – и жена, нисколько не сомневаясь, назвала сумму, которую следовало отдать за тысячу долларов. «Может, тебя в первый класс отправить арифметику изучать?! – фыркнул сердито Андрей. – Ты должна ему в десять раз меньше». В этот момент эстонец слегка за-смущался, взял, сколько необходимо, и вышел прочь… Андрей ругнулся на жену: «Бестолочь!» А узнав, что эстонец уже два дня приходил разменивать по сто дол-ларов, спросил: «Вчера тоже отдала в десять раз боль-ше?» – «Нет», – промямлила жена, оставаясь в расте-рянной задумчивости: видно было, что-то высчитывает напряженно в уме. Зная, что жена в силу упрямого ха-рактера и бабского ощущения собственной непогреши-мости, будет упираться до последнего, даже если оплошала, Андрей недовольно заявил: «Да, теперь уже не докажешь ничего, а эстонец, конечно, не признается, что тебя обдурил!»
Когда через два дня Андрей сравнил сумму в сейфе с той, что должна быть, судя по накладным, то обнару-жил недостачу как раз в тридцать тысяч, что соответ-ствовало тысяче долларов… «А почему бы тебе было не отдать денег за доллар в десять раз меньше?» – ска-зал с ехидцей Андрей и с горечью подумал, что вот он плачевный результат благоговения перед блеклой бу-мажкой, когда у жены аж руки дрожат и мысли путают-ся, словно под гипнозом.   
Как позже выяснилось, Ярве уехал в тот же день из города, обманув и молодую наивную любовницу, у ко-торой жил, кормился: он заявил ей: «Дай-ка, пожалуй-ста, доллары, которые тебе давал, на денек!» – и исчез, оставив беременной…Вот и она, наверное, увидев дол-лары, от благолепия ножки свои пухленькие раздвину-ла? Доллар, как говорится, на то и доллар, чтоб обма-нывать весь мир!
               
ЦЕЛЕСООБРАЗНО
Павел приехал из села, же¬нился на город¬ской де-вушке и приобрел по ипотеке квартиру, а вскоре заме-тил за женой поступки, вызываю¬щие недоумение. Меся-ца три после сва¬дьбы он не упрекал Клаву, надеясь, что та поймет, что так поступать нельзя, но... Она постоян-но держала форточку открытой, даже когда наступила осень, было мо¬розно – и воздух большой холодной струей врывал¬ся в комнату и растекался по ней. То же делала с балконной две¬рью, когда выходила повесить после стирки белье. Когда Павел был дома, то закрывал форточку, но Клава открывала снова, а когда однажды притворил за ней дверь на балкон, удивленно спросила: «Ты что, болеешь?» – «С чего ты взяла?» – удивился он. «Заметила, что постоянно мерзнешь – закрываешь форточки, двери...» – «Просто не хочу улицу топить», – сказал он. «Так у нас же счетчика на отопление нет! – возразила жена. – Поэтому нечего экономить». – «Слы-шал, затраты на тепло делятся на всех жильцов дома – и если все так начнут (а я заметил, что в большинстве квартир форточки открыты и зимой), то сумма кварт-платы возрастет. А сколько угля сжигается на ТЭЦ лишнего – и этот дым гадит атмосферу», – начал Павел издалека – с общественной и экологической точки зре-ния, хотел уже заявить о «Киотском протоколе», кото-рый ограничивает количество вредных промышленных выбросов развитых стран. Но жена усмехнулась: «Ни-чего – на наш век еще хватит...» – «А на наших детей и внуков?» – «Что-то ты слишком далеко в будущее за-глядываешь? И вообще, мне жарко и нужен свежий воз-дух. Мы в семье всегда жили с открытой форточкой. Так полагалось, если хочешь вести здоровый образ жизни. Об этом в книжках даже писалось». – «Уже не пишется... Сейчас с улицы от выхлопов машин только одна гадость идет. И вообще, если такая закаленная, то спи на балконе». – «Это ты к чему?» – вдруг обиделась Клава. «А к тому, что разбаловали вас в городе при со-циализме – платили вы крохи за все коммунальные услуги, считай, что даром жили. Вернее, за счет нас – деревенских...» – мягко сказал Павел, но жена упрямо напыжилась: «Это почему же за счет вас?» – «А пото-му, – Павел начал загибать пальцы. – Отопление у вас было центральное, а мы с отцом, например, почти все лето занимались заготовкой дров, чтоб зимой не за-мерзнуть... Покупали делянку в глухом лесу, куда до-браться трудно, пилили деревья бензопилой (а ранее их вообще топором рубили!), везли домой – ладно отец у меня на грузовике работал, так что не надо транспорт нанимать. А потом их пилили и кололи. Хорошо, если бакланы попадались ровненькие, а если с сучками, «ви-тые», из старой березы, то приходилось железные кли-нья в баклан вбивать, чтоб расколоть. Словом, дров надо было на целый год на баню и отопление дома, в котором были большая печь и подтопок, который то-пился три раза в день, тридцать кубометров...»
Жена слушала Павла с кислым выражением и глу-повато моргала. «Конечно, – добавил он. – Кто в селе не жил, тот никогда не сможет понять, сколько для это-го надо помахать топором». – «Зато вон какой ты силь-ный и жилистый!» – сказала вдруг с похвалой жена, по-глядев на крепкий торс и широкие плечи Павла, и тогда он подхватил ее на руки, легкую, ничуть не тяжелее приличного баклана, и унес на кровать заниматься лю-бовью...
На следующий день он пригласил сантех¬ника и вре-зал в батареи отопления краны, чтоб регулировать теп-ло в комнатах, а также поставил кондиционер – и жена сразу перестала открывать форточку, а ночами жалась к его горячему телу, обнимала и зале¬зала холодным остреньким носиком Павлу подмышку.
* * *
Как-то вечером после работы, Павел смотрел теле-визор, а жена мыла посуду, одновремен¬но включив воду в ванну, чтоб полежать в тепленькой водичке перед сном. Ей позвонила близкая подруга и ста¬ла азартно, с мельчайшими подробностями рассказывать по телефо-ну длинную историю. Речь шла об отношениях их об-щих знако¬мых, с которыми учились в школе. Клава громко и с любопытством восклицала «А она что?», «А он что?», «Вот он сволочь!», «Вот она дура!» Так они обсуждали очередную бабскую сплетню. Павел пони-мал, что женскую породу не переде¬лать: ну любят они «обсосать косточки» своим знакомым, особенно если речь идет о любов¬ных отношениях, одно удивляло, что женщи¬ны в таких случаях бросают все дела, ибо уже в тече¬ние двадцати минут вода попусту бежала из обоих кра¬нов – на кухне и в ванной, шумела вовсю. Этот шум не мешал Павлу смотреть телевизор, но очень раздра-жал. Заглянув в ванну, где лишняя вода уже перелива-лась в сливное отверстие, он крикнул жене: «У тебя ванна переполнилась. Может, за¬крыть?» – «Не надо – я сейчас», – откликнулась Клава, зажав трубку ладонью, а после еще болтала с подругой пять минут. Павел смот-рел на часы, с досадой отмечая, как стрелка отмеряет минуты... Нако¬нец зайдя в кухню, он укоризненно по-смотрел на жену, на бегущую потоком в ракови¬ну струю и сухо сказал: «Может, все-таки за¬кроешь краны, пока болтаешь?» Клава обиженно гля¬нула на Павла, сказала подруге: «Я позже по¬звоню», а ему заявила: «Меня мама предупре¬ждала, что мужья ревнуют жен к подругам, не дают общаться, но я думала, ты не та-кой...» – «Да болтай, сколько хочешь, только воду за-крой!» – хмыкнул он. «А чего тебе моя вода?»
И тут Павел доходчиво объяснил, что воду пригна-ли в город за несколько десятков километров по трубам из водозабора, что ее нагрели на ТЭЦ, что ее подняли на восьмой этаж, на котором они живут, и не для того, чтобы чистая водичка, смешавшись с нечистотами, бес-полезно вылилась... «Конечно, – заявил он с болью и досадой, – наша страна никогда не разбогатеет, ибо не умеем экономить: в европейских странах, между про-чим, даже умываются, наливая воду в раковину и закры-вая ее пробкой...»
Он рассказал, сколько ему пришлось перетаскать воды с родника в деревне – для бани, для полива огоро-да и сада, просто для умывания... Десятилитровые ведра казались в детстве тяжеленными и огромными – и если женщины носили воду на коромысле, то пацану делать это было стыдно, и он таскал ведра в руках. «Зато вон какой ты сильный вырос!» – ласково улыбнулась вдруг Клава, и ему ничего не осталось, как взять ее на руки, отнести в ванну, где потереть худенькую с точащими лопатками, словно у девочки, спинку, а потом унести, голенькую и разрумяненную, в постель заниматься лю-бовью...      
                * * *
В очередной раз Павел гостил с женой в деревне у своих родителей. У тех был большой и пушистый, как медвежонок, с буро-коричневым окрасом пес, что ра-достно встре¬чал гостей во дворе и яростно облизывал длинным горячим языком Клаву. Он в восторге прыгал жене Павла на грудь, на чистую одежду грязным лапа-ми, чтоб достать до лица, а по¬том, чувствуя, что сделал что-то неразрешенное, вино¬вато отскакивал в сторону и поскуливал, махая хвостом. В каждый приезд Кла¬ва привозила для пса колбаску, аппетитные ко¬сточки, кон-феты – и щедро вываливала ему в плошку. И как псу ее не любить?!
После очередного такого бурного свидания и соба-чьей благодарности Клава сказала: «Да¬вай тоже пуши-стого песика заведем!» – «В городской квартире?» – задумчиво ответил Павел. «А что? Он будет меня встречать после работы, ласкаться, а я буду о нем забо-титься». Она сказала это так нежно, так вос¬торженно, что Павел порадовался, что женился на такой чистой душой девушке. «Солнышко ты мое, – он обнял ее. – Ведь с ним надо гулять – не может же он сидеть меся-цами в тесном душном помещении: мы же каждый день быва¬ем на улице – и ему хочется, тем более живот¬ному это необходимо, чтоб размяться и про¬ветриться. А так как мы на работе, то ему при¬дется целый день в тоске ждать нас... И вооб¬ще, можно с псом прогуляться, если хорошая летняя погода, светит солнышко, а ведь при-дется гулять в дождь, в пургу и в мороз.  Захо¬чешь ли это делать? Да, в деревне пса дер¬жать необходимо – он двор охраняет, огород и сад от мальчишек-хулиганов, живет он на ули¬це в будке – ему вольготно, свободно, весело. А в городе это нецелесообразно». – «Неце-лесообразно... – повторила грустно жена слово, которое Павел, общаясь с ней, часто говорил, и глубоко вздох-нула.
* * *
Вскоре у жены прекратились месячные, а тест в по-ликлинике показал, что она беремен¬на. Придя из жен-ской консультации, Клава со¬общила радостную но-вость, за что Павел ее расцеловал и привычно понес на ши¬рокую супружескую кровать. Когда ее раздевал, же-на вдруг остановила его руку ладо¬нью, хитро взглянула и заявила строго: «В Библии написано, что заниматься любовью надо не ради удовольствия, а чтоб рожать де-тей. А раз я забеременела, то и зани¬маться этим не сто-ит. И вообще, это же пустая трата сил, времени и всего остального. Нецелесообразно, словом!» Павел опешил, услышав свое любимое словцо, понятливо усмехнулся, погрозил жене пальчи¬ком, а потом уверенно заявил: «Любить – всегда целесообразно!»

КАРАСЬ
В просторном саду коттеджа Игорь построил из бе-тонных тяжелых блоков (чтоб давлением воды не раз-двинуло) открытый бассейн – два метра в глубину, че-тыре в ширину и десять в длину, стенки пластиковыми щитами обклеил, чтоб гладко было. Солидный бассейн получился, не такой, конечно, как в спорткомплексе, но есть где размахнуться, плывя кролем, брассом или сложным «баттерфляем»! Игорь родился на полновод-ной красавице Каме всего метрах в ста от берега и с детства любил плавать. А так как ныне жил в городе, пытался раскрутить бизнес, то съездить в родное село на реку и искупаться времени почти не оставалось. Да и Кама стала не та, что прежде. Она была ранее чистей-шая, с проточной водой, а теперь, после постройки во-дохранилища ГЭС, разлилась и превратилась почти в болото. Песчаные пляжи затопило, глинистые берега обваливались и грязнили воду, ну а на мелководье она «цвела» – покрывалась упругой зеленой ряской, которая цеплялась за руки и ноги. Так что личный бассейн Иго-рю был весьма нужен.
Чтоб и в бассейне вода не «зацвела», оставалась свежей и походила на морскую, Игорь растворил там два мешка специальной соли, но через неделю вода по-мутнела, со дна стали подниматься мохнатые ошметки тины – похоже, соль оказалась на пользу водорослям! Грязную воду Игорь спустил и из своей артезианской скважины, что была пробурена на пятьдесят метров вглубь, накачал новую – чистую, свежую, но очень хо-лодную. Пока она нагреется, опять неделя пройдет, а лето в здешних местах не вечное, да и непредсказуе-мое! То холодно, то ветрено, то дождь. Сам-то он мог купаться в любую погоду, но вот жена с дочкой боялись лезть в холодную воду и ждали теплых дней, капризни-чали.
Вода тем временем опять мутнеть начала. Хотел Игорь в нее хлорку насыпать, как в обычных бассейнах делается, чтоб обеззаразить, да подумал, что весь кайф пропадет: вода будет вонять, да и вредная она, хлорка-то, для тела и дыхания! И тут приехал в гости к Игорю из села муж сестры, заядлый рыбак с фамилией рыбац-кой «Щукин», и веско говорит: «Чтоб вода не цвела, надо в бассейн рыбу пустить – она всю гадость съест!» – «Так рыба там сдохнет!» – сказал Игорь. «В аквари-умах ведь живет! И вообще, надо карасей пустить – они очень живучи». – «Но в аквариуме же никто ногами не бултыхает! Здесь караси от страха умрут, когда я, как морж с обрыва, прыгаю в воду». – «Не умрут! Они всю зиму могут в погребе пролежать во льду, а весной отта-ять. И вообще, ты же не щука, чтоб тебя бояться. Ты им покажешься вроде бычка, который в озеро прыгнул во-дички попить в жаркий день».
В следующий приезд к Игорю зятек Щукин привез в целлофановом пакете с водой золотистого карася раз-мером с ладонь: «Поймал вот, а жарить не стал!» – и он отпустил карася в воду бассейна. Карась некоторое время постоял на поверхности, пошевелил легонько ко-ричневыми плавниками и, почувствовав свободу, опу-стился на дно, где притаился в тенистом углу, словно его и нет. Когда пришли из дома купаться в своих ярких купальниках и шапочках резиновых жена Катя и дочка Ксюша, Игорь весело сказал: «Там вас карась встре-тит!» – «Какой карась?» – встрепенулась жена. «Самый настоящий. Мы его запустили…» Жена брезгливо от-шатнулась от бассейна: «Я не буду купаться!» – «По-чему?» – «Вдруг он меня укусит за что-нибудь? В тру-сы, например, залезет?» – «Он что, маньяк какой, – рас-хохотался Игорь, – чтоб женщин щупать?» – «Тогда зубами палец на ноге откусит!» – жена, выросшая вдали от водоемов, никогда не рыбачившая, не знала породы рыб. «Карась – ведь не амазонская пиранья! У него и зубов-то нет! Он травку кушает да всяких мошек! А ты на мошку не похожа со своими восьмидесяти кило-граммами. Вот когда акулу запущу, тогда надо будет остерегаться». В разговор вступила удивленная и вос-торженная десятилетняя дочка: «А ты, пап, что, акулу хочешь запустить? Давай, а?» – «Еще чего!» – фыркну-ла жена. «Я ее буду кормить! С бережка», – предложила дочка радостно. «Чем? Собой?» – съязвила жена, оби-женная тем, что с ней не посоветовались, прежде чем запустить карася, и про ее лишний вес намекнули. «Нет, для акулы тут места маловато», – отшутился Игорь. «Ну, тогда дельфинчика! Он такой хорошенький!» – дочка недавно посещала дельфинарий и до сих пор бы-ла в восторге от этих милых, с блестящей кожей и ум-ными глазами, животных, которые нежно берут из рук рыбу, неутомимо катают людей на своих спинах. «Хва-тит вам пока карася! – заявил  Игорь. – Он нам воду бу-дет чистить…» – и прыгнул в бассейн, чтоб показать, что карась совсем не страшен.
Жена с дочкой долго наблюдали за ним, словно ждали, когда карась цапнет его и Игорь с криком выско-чит, но он накупался вдоволь, аж целый час не выходил из воды.
Жена в этот день не залезла в бассейн, и только че-рез два дня, когда убедилась, что на теле постоянно ку-пающегося Игоря нет укусов, осторожно спустилась на мелкое место, предварительно убедившись, что карась прячется на глубине. Около себя, одетую в непотопляе-мый, с пенопластом внутри, жилет, держала дочку, словно оберегая от нападения зубастой рыбы…  «Мо-жет, еще одного запустим? – спросил Игорь. – Чтоб ему не одиноко было». – «Давай, давай, – обрадовалась дочка. – Они там семью создадут и карасиков родят!» – «Нет уж, – фыркнула жена. – Нам одного хватит».
Карась жил уже вторую неделю – и, что удивитель-но, вода не цвела и почти не мутнела. Не появилось в ней ни одного черненького жучка, которые всегда пла-вают в глубине водоемов и чего-то там ищут себе на пропитание. Ранее в открытый бассейн ветром задувало семена с растений в саду, в него прыгали радостные, не подозревающие об опасности кузнечики, пытались по-пить воду разные букашки – и все потом долго барахта-лись в воде и погибали. А теперь их не было – всех по-едал прожорливый карась. Не раз Игорь видел, тихо по-дойдя к бассейну, как темная тень быстро поднималась к поверхности – и жучек, обреченный на гибель, исче-зал во рту карася. Особенно карась любил тихие теплые вечера, когда над поверхностью бассейна кружилась мошкара – он со смаком, громко хлюпая, поедал все, что падало на поверхность.
***
Прошел июль, август, наступил сентябрь, стало хо-лодно на улице и в воде – и семья Игоря перестала ку-паться в бассейне. Однажды дочка грустно сказала: «А что карась будет делать зимой? Он ведь там замерз-нет!» Над этим вопросом Игорь уже думал давно, но решение откладывал. Да, карась зимой явно пропадет, даже если оставить воду, что делать, конечно, нельзя – она может разорвать льдом стенки бассейна! Да и в лю-бом случае все караси зимой забираются глубоко в ил и впадают в спячку, ибо кушать им нечего, не попадут к ним жирные жучки через лед и мошки уже все померли, ну а ила в бассейне нет – там ровное бетонное дно. «Воду спустим, карася выловим и зажарим! – сказал с легкой грустинкой Игорь дочке. – Он, наверное, тол-стый стал, большой, вкусный!» Жена вдруг сухо и не-довольно сказала: «Вот еще…» Игорь усмехнулся: «Ничего страшного: жаришь ведь другую рыбу – и его вместе с ней на сковородку!» – «Не буду – он нам уже как член семьи!» – заявила категорично жена, глядя на Игоря как на изверга. А дочка вдруг заплакала. «Хоро-шо, хорошо…Что-нибудь придумаем», – сказал Игорь и все тянул с решением.
Только когда в ноябре на поверхности бассейна по-сле морозных ночей появился лед, он спустил воду и выловил осторожно сачком, стараясь не причинить ему вреда, карася – тот действительно вырос: стал в два ра-за больше и гораздо толще.
Посадив семью в машину, Игорь повез ее с карасем, которого держала в воде в целлофановом пакете дочка, к ближайшему озеру на лугах. Там дочка, подойдя в са-пожках к илистому берегу, в прогалине между жухлых камышей выпустила карася в воду – и тот медленно, словно прощаясь, двинулся от берега в глубину. «Плы-ви, с друзьями тебе будет веселее. А весной мы прие-дем и тебя заберем!» – сказала вслед дочка. Игорь и сам думал об этом, но не знал, как это сделать – ведь кара-сей в озере полно. «Выловим удочкой, что ли?» – спро-сил он. «Зачем?.. – сказала дочка, удивляясь его непо-ниманию. – Мы приедем и скажем: «Карась, карась!» – он и приплывет к нам. Ведь мы же его ничем не обиде-ли…»               
               
КРЕДИТ ДОВЕРИЯ
В тридцать пять Эдуард захотел стать великим пи-сателем! Вроде Солженицына или Льва Толстого! Не то чтобы он мечтал заработать творчеством большие деньги или славу (хотя от этого бы не отказался), а про-сто верил, что с помощью литературы можно исправить российское общество в лучшую сторону. Сейчас оно погрязло в разврате, в потребительстве, в погоне за удовольствиями, в коррупции и воровстве, и Эдуарду казалось, что если напишет талантливый роман по зна-чимости типа «Дон Кихота» или «Мертвые души», то миллионы людей прочитают его, встрепенуться, озада-чатся, покаются в грехах и начнут жить праведно. Мни-лось, что литературные критики станут восхищенно го-ворить про роман, начнутся дискуссии по телевидению, издательства наперебой будут предлагать издать роман миллионными тиражами.
Эдуард рассчитался с завода, где работал инжене-ром в цеху, и устроился ночным сторожем в близлежа-щую от дома фирму по торговле строительными мате-риалами. Работа была «сутки через двое», и у него по-явилось много времени, чтоб сесть за компьютер и пи-сать, писать. Да, денег он здесь получал меньше, чем на заводе, но ему хватало – в одежде и еде он был непри-хотлив: ел немного, любил картошку печеную с селед-кой, яйца, молоко – продукты самые дешевые. Носил потертые недорогие джинсы, свитер грубой вязки и куртку с кроссовками, а летом шорты и футболку. До-рогих костюмов и лакированных ботинок ему не надо было, так как считал, что это затратный соблазн, кото-рый отвлекает человека от полезных дел. Его товарищи иногда ходили в ночной клуб, играли в боулинг, и биль-ярд, а он их упрекал: «Вот, тяга к удовольствиям как наркотик. Пристрастишься к ней – и будешь готов за новую дозу на преступление пойти. Недаром в Библии сказано, что чревоугодие – тяжкий грех!» И писал, пи-сал. Он даже стричься перестал, чтоб экономить на па-рикмахерской. От одного не мог отказаться – от курева, зато с дорогих сигарет перешел на самые дешевые. И до утра сидел в вагончике–сторожке в клубах сизого дыма, сочиняя.
Закончив роман, Эдуард пришел в городское лите-ратурное объединение, что собиралось раз в две недели в здании центральной библиотеки в методическом ка-бинете – надеялся получить рекомендации и спросить, как опубликоваться. Там уже сидело десять человек: самому младшему из которых было лет пятьдесят, а старшему около восьмидесяти. На если даже моложа-вый был какой-то помятый, словно после похмелья и со старчески отвислыми усами, что неряшливо закрывали верхнюю губу, то у старшего вся макушка головы была лысой, лишь на висках и затылке висели сосульками длинные и редкие волосы.
Увидев Эдуарда, присутствующие в большинстве скептически осмотрели его снизу доверху, а усатый «морж» (так Эдуард мысленно его обозвал) ухмыль-нулся и произнес: «А вот и новенький!». «Что пи-шешь?» – спросила яркая женщина лет шестидесяти с по-детски восторженно сияющими глазами. Ее волосы были подстрижены по молодежному и окрашены в красный цвет, который резко контрастировал с серебри-сто-седым цветом в проборе на центре головы. «Про-зу», – ответил Эдуард глуховато, настороженно и удив-ленно посматривая на присутствующих – все-таки он ожидал увидеть ровесников лет тридцати-сорока, а не столь замшелых писателей. И добавил: «Роман напи-сал». Самый старый дребезжащим голосом воскликнул: «Ха-ха. Роман он написал… Ты бы для начала малень-кий рассказик сочинил». – «А может, молодой человек гениален?!» – подержала Эдуарда красноволосая жен-щина, похожая на потрепанную, но модную лисицу. «И о чем же ваш роман?» – ехидно спросил пятидесяти-летний мужик, видимо, чувствуя в новеньком конкурен-та. «Это диалектика души современного жулика, – за-явил Эдуард, желая показать «мэтрам», что кое-что по-нимает и в литературе, и помня, что Лев Толстой опре-делял роман как диалектику души героя на протяжении длительного времени, и добавил: – В годы Ельцинских реформ герой романа открыл кооператив, это было жесткое время, на него наезжали криминальные «брат-ки», угрожали смертью его семье, и он, чтоб защищать-ся от них, сам создал банду, а потом, когда жизнь в стране несколько успокоилась, пробился в депутаты, вступил в правящую партию и стал чиновником…» – «И чем же все заканчивается?» – спросил усатый «морж». «А потом его обокрали собственные дети, а новая мо-лодая жена заказала его убить киллеру. Но его только покалечили и он, прикинувшись сумасшедшим, лежит в больнице с бедными людьми, которые спились и стали наркоманами, будучи брошенными страной, где закры-лись обанкротившиеся заводы и колхозы. Он вспомина-ет свою грешную жизнь, где заказывал подручным рас-правляться жестоко с конкурентами, и кается. Он видит, сколько гадостей сделали чиновники и он в том числе народу, стране. За ним заботливо ухаживает бывшая верная жена, которую бросил, женившись на молодой дочуре важного чинуши, чтоб сделать карьеру. Он не может говорить, парализован и только плачет и пла-чет…» Усатый «морж» небрежно отмахнулся, помор-щился: «Все это уже было в литературе». – «А мне ка-жется, это очень талантливо!» – восторженно восклик-нула женщина с глазами ребенка, подошла к Эдуарду, погладила ласково по голове и поцеловала в губы. Губы были морщинистые, маслянистые от густого слоя по-мады и какие-то смачно-сексуальные, так что поцелуй получился не дружеским, а интимным, что Эдуарда слегка озадачило. «Все это ложь и натяжка, – усмехнул-ся усатый «морж». – Неужели думаешь, что бывший криминальный «браток» и чиновник способен раскаять-ся?» – «Но раскаялся же Чичиков во второй части «Мертвых душ», – заявила женщина, которая уже со-общила Эдуарду, что она поэтесса Милена Вознесен-ская. «Про раскаяние Чичикова и чиновников даже ве-ликий Гоголь не сумел написать – понял, что это выгля-дит неубедительно, потому и сжег свой роман!», – за-явил жестко «морж». «Что вы напали на молодого че-ловека? Вы сначала прочитайте его роман, а потом бу-дете критиковать…» – сказала Милена, села с Эдуардом рядом, прижавшись томно к его предплечью большой пышной грудью.
Тут встал седой и лысый старожил, похожий на ли-нялого барбоса, Виталий Сергеич, и, важно нахмурив брови, заявил: «Поговорим о насущном… Надо напи-сать жесткое коллективное послание в мэрию города и пожаловаться, что нам негде публиковаться. Ранее газе-ты города публиковали наши стихи и рассказы, делали литературную страничку, а теперь нет. Пусть мэрия вы-зовет редакторов газет и сделает им нагоняй!» – «Да пусть хотя бы выделит нам деньги на издание коллек-тивного альманаха! – заявил обиженно усач «морж». – При советской власти раз в год руководство нам выде-ляло!» – «И это тоже…» – старожил попытался загнуть палец. И тут Эдуард увидел, что пальцы у старожила странно искривлены, что половина из них загнута под прямым углом к ладони и, похоже, вообще не разгиба-ется. Поверилось, что пальцы в таком виде окостенели от того, что всю жизнь стучал по клавишам пишущей машинки.
Потом Милена Вознесенская стала читать с подвы-ванием и закатыванием глаз свои стихи, которые сплошь были о благоухающих цветочках, о розовых закатах и восходах, которые встречают и провожают двое молодых возлюбленных на берегу серебристой речки под ивами и клянутся в верности друг другу до гроба. 
После заседания Эдуард вышел из кабинета на ули-цу с чувством, будто выбрался из склепа с ожившими мертвецами. В носу стоял запах замшелости и затхло-сти. Его бил легкий озноб, и он подставил лицо к лучам заходящего солнца, чтоб согреться. Он хотел уйти, но его догнала поэтесса, настойчиво подхватила под руку морщинистой ладошкой и ласково спросила: «Куда вы сейчас?» Не успел Эдуард ответить, как она мечтатель-но предложила: «А пойдемте ко мне в гости. Я живу од-на в двухкомнатной квартире тут недалеко: мы будем сидеть вечером при свечах, пить красное тягучее вино и я вам буду читать свои стихи». – «Спасибо, – он расте-рянно кивнул. – Но я спешу…» – «А вы женаты?» – спросила она томно. «Да!», – торопливо сказал он. Она вздохнула печально: «Жаль…А жена понимает ваше творчество?» – «Не всегда», – ответил он честно, так как действительно жена не захотела читать его длинный роман, заявив, что некогда. «Вот видите, а я вас пойму. Творческие люди должны жить вместе!» – «Спасибо за предложение… – ответил Эдуард уклончиво, ибо не прельщало спать с женщиной старше его вдвое. И доба-вил, чтоб экзальтированная соблазнительница не зака-тила вдруг истерику оскорбленной дамы: – Я поду-маю!»
Он торопливо пошагал прочь, чувствуя спиной, как женщина с большим сожалением глядит вслед. Думал с ужасом: «Боже, неужели стану вскоре таким же старым живым мертвецом, буду брюзжать и не увижу свой ве-ликий роман изданным?!»
В тот же вечер Эдуард отослал роман по Интернету в два самых крупных в стране московских издательства и стал с нетерпением ждать положительных известий. Прошел месяц, второй, третий, а из издательств не бы-ло ответа. Он каждый день по три раза заглядывал в свою электронную почту, но, увы...
Подкопив денег к отпуску, он собрался в Москву. Сел на поезд и, приехав рано утром в столицу, сразу с вокзала отправился в издательство, которое находилось в большом здании бывшего советского издательства «Правда», занимая два тесных кабинета.
Эдуард представился молоденькой секретарше в оч-ках, и минут через пятнадцать, когда из одного кабинета вышел озадаченный молодой мужчина, чем-то очень похожий на него – столь же непритязательно одетый, длинноволосый, что-то бубнивший, секретарша велела зайти Эдуарду. За столом с двумя компьютерами его встретил редактор издательства, лысый мужчина с хо-лодным взглядом и спросил: «Что у вас?» – «Да вот три месяца назад послал вам роман, а в ответ молчок…» – «Ну, значит, роман нас не устроил?» – сказал жесткова-то мужчина. «И чем же?» – «А как ваш роман называл-ся?» – «Раскаяние…». Мужчина сделал вид, что пытает-ся вспомнить, сказал: «Название, мягко говоря, не зву-чащее. Вот, например, «Духлес или «Те телки» это зву-чит. Надо что-нибудь таинственно-завлекающее». – «А «Подросток» звучит?» – спросил Эдуард с обидой. «Ну, – редактор широко улыбнулся. – Это же Достоевский, а вы кто? Впрочем, и Достоевский в наше время при огромной конкуренции писателей придумал бы что-нибудь поинтереснее». – «Название поменять недолго… Главное все-таки содержание», – ответил Эдуард. «А о чем ваш роман?»
Эдуард минут пять рассказывал сюжет романа… «Тема современная, – сказал редактор. – Вот только вопрос, как это написано, каков стиль и язык?»  – «Вот и хотел бы узнать, что можно в романе исправить?» Ре-дактор поморщился, посмотрел на Эдуарда изучающе и сказал: «Я постараюсь перечитать его… Зайдите денька через три». Спросил напоследок: «А вы не член Союза писателей? Нигде не издавались ранее?» – «А разве это сейчас важно? – заметил Эдуард. «Ну, как сказать. Язык ведь он годами вырабатывается…» – ответил редактор.
Так как до вечера еще было много времени, Эдуард отправился на метро в самый крупный магазин Москвы на Новом Арбате, чтоб посмотреть, что издают и о чем пишут современные авторы. Увидев в просторных свет-лых залах длинные огромные полки с десятками тысяч книг разных форматов и объемов, в ярких изумительно красивых обложках, он поначалу растерялся, подумав, что среди такого количества прекрасных изданий труд-но будет найти читателям его будущую книгу, не гово-ря уж о том, чтоб купить и прочитать. Ведь здесь стоя-ли книги известных на всю страну любимых авторов, которые сделали себе имя еще при советской власти, и тех молодых и ушлых авторов, которые почти ежеднев-но присутствовали на всяких телевизионных шоу, гром-ко и важно там говорили «мудрые мысли» и пялились красивыми глазками в экран, чтоб напомнить о себе чи-тателям. Ходить по магазину – было то же самое, что попасть в огромный зал ресторана с тысячами экзотиче-ских блюд, которые все хотелось попробовать. Эдуард брал книги с полок, гладил ласково глянцевые обложки, и ему казалось, что гладит свою книгу. Он раскрывал их, вчитывался в аннотации и содержание первых абза-цев, вдыхал приятный типографский запах чистых дев-ственных страниц. Наконец, купил одну книгу, которая понравилась не столько содержанием, но прежде всего тем, как была оформлена, – подумал, что именно такой должна и быть его книга…
Так как он заранее посмотрел в Интернете, где де-шевые гостиницы, то вечером отправился на ВДНХ – там поселился в номере на несколько человек всего лишь за пятьсот рублей в сутки. Оформившись, он по-лучил койко-место на деревянной тахте в шестиместной комнате, похожей чем-то на больничную палату, где уже жили пятеро молдавских черноволосых гастарбай-теров. Они что-то лопотали на своем мелодичном язы-ке, и Эдуард взялся читать книгу, а потом и уснул, по-ложив ее под щеку.
Побродив по Москве, ритм жизни которой взбодрил своей суетностью, движением тысяч машин, спешащи-ми куда-то людьми (было впечатление, что он завелся от этого движения как некая юла) Эдуард через три дня пришел в издательство. Лысый редактор встретил его более приветливо, как старого знакомого, предложил сесть напротив на стул, нашел в компьютере нужный файл с романом Эдуарда двумя щелчками по клавишам и сказал: «Я понимаю, что вы хотели сказать романом, но написан он мало чего понимающим в композиции и языке человеком. Надо работать, почти все переписы-вать заново…Вы сможете это сделать?». Эдуард скук-сился, понимая, что все что умел, сделал. Сказал: «Но у вас же должны редактировать?». Редактор усмехнулся: «Есть косметическая редактура, а есть переписывание заново». – «Ну так перепишите». – «Это будет дорого стоить». – «Сколько?» – «И вообще, я хотел вас преду-предить, что за свой счет издавать роман мы не будем. Слишком большие риски, – редактор проницающим взглядом оценил Эдуарда, определяя, насколько тот платежеспособен. – А вот если вы издадите его на свои средства, то пожалуйста. Это обойдется в пятьсот ты-сяч. Тиражом в две тысячи экземпляров». Эдуард быст-ренько подсчитал в уме, стараясь оставаться спокой-ным: «Значит, книга будет стоить 400 рублей один эк-земпляр? Так кто же ее купит за такие деньги?» Редак-тор хмыкнул: «Книга будет стоить на тридцать процен-тов дороже, ибо магазин сделает свою надбавку…Так что вам придется ее продавать ниже себестоимости. Себе в убыток. Вы готовы на это?» А так как Эдуард подавленно молчал, прищурившись и закусив губу, то редактор решил ободрить: «Впрочем, если книга быст-ро разойдется и получит хорошие отклики, мы издадим ее уже за свой счет и большим тиражом…». Эдуард по-качал головой, как бы убеждая самого себя: «Но тема-то ведь важная для страны, людей». Редактор пожал плечами: «Почти каждый автор, уж поверьте мне, счи-тает свою книгу гениальной…Верит, что она исправит мир. Вот только искусство, к сожалению, мало влияет на нашу жизнь. Сколько было на земле написано книг – взять ту же священную мудрую Библию! – а мир как был подл, так и остался». – «Я издам!» – сказал Эдуард упрямо. Редактор обрадовался: «Ну тогда заключаем договор, вы перечисляете нам семьдесят пять процен-тов суммы – и мы через два месяца книгу издадим…»
***
Эдуард приехал из Москвы в свой провинциальный городок решительный, воодушевленный, сосредоточен-ный, словно готовясь к важному бою. Предстояло найти полмиллиона, а так как накоплений не имелось, да и, получая зарплату в пятнадцать тысяч, он не мог рассчи-тывать когда-нибудь такую сумму накопить. Эдуард сидел на диване в позе мыслителя, взвешивал все «за и против», когда в квартиру пришла с работы жена и при-вела из детского садика семигодовалого рослого сына, который с осени должен пойти в первый класс. Ее ост-роносое птичье личико высунулось из коридора с во-просом: «Ну что, издают твою книгу?» – «Издадут», – ответил Эдуард суховато и важно. Лицо жены озари-лось улыбкой: «Неужели?! И большой гонорар будет? Нам как раз эти деньги кстати – сыну надо к школе учебники и форму покупать!» – «Я ее издам на свои деньги», – хмуро процедил он. «Что? – жена застыла, лишь успев снять с одного плеча плащ. – У тебя и день-ги есть?» – «Кредит в банке возьму». – «И из какого хрена отдавать будешь?» – язвительно и грубо восклик-нула она. «Разберемся», – процедил Эдуард. Жена свернула фигу: «Нет, это ты разберешься, без меня. Я за тебя отдуваться перед банком не намерена. А банк ведь нас может из квартиры выселить на улицу!» – жена по-мрачнела и нахохлилась, притянула сына за воротник курточки, поставила его перед собой как щит и, указав на Эдуарда пальцем, воскликнула: «Смотри на глупого папку. Он хочет меня и тебя без квартиры оставить. Чтоб мы на улице жили, под забором!» Сын насупился и смотрел на Эдуарда, не понимая, о чем идет речь.
Эдуард предполагал, что разговор с женой будет именно таким и понимал ее опасения и контрдоводы. На этот счет у него уже был придуман план действий: «Не бойся – вы с сыном не пострадаете. Я перепишу свою долю квартиры на сына, выпишусь из жилья и разведусь с тобой. Так что отнять банку у меня будет нечего!» Жена захлопала удивленно и недоуменно глазками: «А не легче ли от издания книжки отказаться?» – «Нет! – воскликнул он и резко рубанул ладонью воздух. Ему так стало жалко себя, уже почти бездомного и холосто-го, что на глазах выступили злые слезы. – Я все-таки надеюсь, что следующим тиражом книга себя окупит, и я получу прибыль».
Эдуард взял авторучку и быстро написал на двух листочках заявление на развод, дарственную сыну и су-нул это жене в руку. «Завтра утром к нотариусу, а то это все филькина грамота…» – сказала жестко она.
Чтоб жена упреками, стонами, криками и битьем по-суды не сумела за ночь убедить его отказаться от своей мечты, Эдуард вышел на улицу, надеясь где-нибудь пе-рекантоваться, пока утром не откроется сбербанк – он решил не тянуть с кредитом, пока сомнения в правиль-ности поступка не одолели его, не извели, и пока жена не подключила себе на помощь его родителей! Разду-мывая, куда идти, он постоял с минуту и вспомнил вдруг про престарелую, но молодую душой поэтессу с романтическим литературным псевдонимом, Милену Воздвиженскую. Она за три месяца звонила ему на «со-товый» несколько раз, спрашивала, почему не приходит на занятия литературного объединения, приглашала в гости… Надеясь, что она то уж точно поймет его лите-ратурный подвиг, накормит и обогрет, он ей позвонил и сказал: «Я сейчас приеду…»         
   
ПОРТРЕТ ОППОНЕНТА
Дмитрий во время полемики в телевизионной студии осознавал, что не только мысли оппонента чужды и не-приятны ему, но и лицо. Одутловатое, изнеженное, с подбородком, под которым отвисали две жирные вы-пуклости. Это был лик большого избалованного ребен-ка, который привык есть вдоволь все, что хочется и по-ступать так же. Чтобы казаться мужественнее чуть-чуть, скрыть женоподобность, он отрастил щетинку – так сейчас многие интеллигентные люди делали, пыта-ясь казаться некими «мачо». Но если кое-кому щетина придавала сексуальности, то он выглядел неряшливо, словно не брившийся с неделю и выходящий из дли-тельного запоя алкоголик. Щетина не лежала ровным темным слоем, как растет у настоящих мужчин, а сере-ла проплешинами, будто у линялого зайца. Воловьи красноватые глаза были посажены глубоко, но так как по-рачьи выпирали, то казалось, вот-вот вывалятся из орбит и покатятся шариками по полу – было впечатле-ние, что выпасть не дают лишь большие очки, прижи-мая их толстыми стеклами. Нос его длинный, с горбин-кой посередине, отвислый на кончике, походил на ма-ленький хоботок, который болтается туда-сюда при со-трясании головы. Но более всего был некрасив рот: большой, красный, с крупными желтоватыми зубами и пухлыми отвислыми губами. Это губы сладострастника, они были влажными, покрытыми густыми слюнями, ко-торые брызгами вываливались при разговоре. Иногда он брезгливо поджимал губки, от чего рот превращался в подобие некоего куриного ануса, сморщенного вокруг в мелкие морщины.
Дмитрий давно знал этого человека и сегодня в оче-редной раз убедился, что сущность того на удивление примитивна. Ведь даже обычный человек, если не де-бил, мимикой лица способен выражать множество раз-ных чувств, десятки их оттенков – недаром говорится, что лицо это душа человека. Чуть-чуть сдвинулись бро-ви – значит, сердится или удивляется, опустились кон-чики глаз и рта – грустит, переживает, страдает. Любой актер и художник это знает. А оппонент имел всего лишь три выражения, которые сменялись на лице как некие маски. Начал разговор он как обычно со словес-ного нападения, и лицо при этом стало холодным, ка-менным, непроницаемым. Сразу было понятно, что все слова и аргументы Димы будут отскакивать от него как горох от брони танка, что бы умного и важного Дима не сказал, каким бы тоном, может быть, даже и пытаясь к нему подластиться ради поиска в споре истины. Дмит-рию захотелось сразу повернуться и уйти, но так как полемику слушали сотни человек в аудитории, то сле-довало говорить, чтобы убедить их в своей правоте – ведь они пришли сюда, потратили время. Оппонент же голосом, скрипучим и монотонным, словно ширкал пи-лой. Верилось, что он яростно хочет перепилить оппо-нента на кусочки и превратить его аргументы в опилки, как в страшной пилораме чурбаки…
Вторая маска у него появлялась, когда произносил какой-нибудь, как ему казалось, неопровержимый исто-рический факт, который, по его мнению, должен по-вергнуть противника в полное смятение, уничтожить, втоптать в грязь. В этот момент он не ждал услышать контрдовод, он торжествовал, но не как великодушный мудрый человек. А ядовито, с ехидцей. Дмитрию пред-ставлялось, что именно с таким лицом издевается над беззащитной жертвой маньяк: глаза его сужались, злоб-но поблескивали, губы растягивались к ушам, обнажая крупные зубы, которые, казалось, готовы были вцепить-ся кому-нибудь в горло и насыщаться кровью.
Третью маску Дмитрий у него не видел, зато, иссле-дуя динамику его лица, мог со сто процентной уверен-ностью предположить, что это маска сладострастия. Она у такого человека обычно появляется, когда рядом нет ни врагов, ни соперников, когда он находится в пол-нейшей безопасности. Например, за столом с деликате-сами: тут-то его длинный нос лезет в бокал с дорогим вином, принюхивается, получая от запаха огромное удовольствие, а толстые слюнявые губы обмазываются жиром, поглощая омаров. И весь его вид выражает пол-ный восторг современного российского либерала, при-строившегося удачно в жизни на большие деньги в ка-кой-нибудь правозащитный зарубежный фонд, и вопиет: «Как моя жизнь прекрасна!» Именно «моя» и в этом вся его суть! Грусти, задумчивости, тоски, переживаний за страну и народ он просто не способен испытывать и ес-ли вдруг нечто подобное надо будет изобразить, то ли-цо треснет и расколется, как упавшая на пол фарфоро-вая тарелка, исказиться в какой-нибудь недоуменной гримасе.
Впрочем, есть у него и четвертая маска. Дмитрий однажды видел ее, когда разъяренный и обиженный вла-стью народ вышел на улицы защищать «Белый дом», где находился законно избранный парламент, который не послушался указов пьяного президента Ельцина. Он тогда, якобы ярый защитник демократии, перехвачен-ным страхом глухим голосом выступал по телевизору, предлагая Ельцину скорее уничтожить этот народ из танков – лицо его в этот момент было бледным, глаза выцвели, губы дрожали, он сидел в полуобморочном состоянии невероятной паники и, казалось, вот-вот упа-дет в обморок.
Ранее Дмитрий думал, что неприятные ему люди способны думать и чувствовать, как и он, высказывать такие же здравые мысли. Теперь же он с прозрением понял, что если испытываешь отторжение от лица чело-века, значит не зря! Значит, они никогда не поймут друг друга.            

ПОБЕГ ОТ СМЕРТИ
Встав утром после вчерашней обильной вечеринки, когда до часу ночи пили коньяк с товарищем художни-ком по поводу проданной удачно картины для западно-го музея вместе с двумя юными натурщицами, что си-дели голые у них на коленях, а потом усладили худож-ников в постелях, Григорий взялся писать картину. Это была сложная и большая работа, с сюжетом на библей-скую тему, он ее писал уже вторую неделю, работая трудно и напряженно не только физически, но мораль-но, в своей художественной мастерской на мансарде девятиэтажного дома.
К вечеру Григорий почувствовал себя плохо – лицо побагровело, задыхался, грудь сдавило будто обручем. Он отложил краски и кисти, прилег на диван, но острая боль разлилась по груди, что даже пошевелиться не бы-ло возможности. Он покрылся холодным потом не столько от боли, сколько от страха: поверилось, что именно сейчас, в сию секунду умрет. Вот так ни с того ни с чего – вроде не болел, работал в удовольствие, любил женщин, кушал всласть и вдруг ничего этого уже не будет. А ведь еще только пятьдесят пять исполни-лось! Еще жить и жить…
Дрожащими пальцами Григорий набрал номер до-машнего телефона и, услышав голос жены Вики, сказал: «Что-то мне хреново, приезжай в мастерскую». – «Что случилось?» – испуганно воскликнула она, подумав, что произошло нечто экстраординарное, так как обычно он запрещал ей появляться в мастерской, чтоб не отвле-кала пустыми разговорами якобы от напряженной рабо-ты. «Боль в груди сильная…» – прошептал он, так как даже разговаривать было тяжело. «Может быть, у тебя инфаркт?» – «Не знаю». – «Скорую вызвал?» – «Нет». – «Срочно вызывай…А впрочем, я сама вызову. Жди, че-рез пять минут буду», – сказала жена, так как их квар-тира находилась в соседнем доме от мастерской и идти до нее было недолго.
Вика пришла с худощавым молодым врачом «Ско-рой помощи» – чтоб он не заблудился, она дождалась его приезда около подъезда. Она подбежала к Григо-рию, пощупала лоб прохладной ладонью, еще думая, что у мужа высокая температура и он просто загриппо-вал (как раз в городе был пик эпидемии гриппующих), погладила успокаивающе по заляпанной краской руке.
Уверенными, быстрыми движениям, словно был неким механизмом, врач пощупал Григорию пульс, оголил руку до локтя и измерил быстро давление. Лицо врача стало сосредоточенным и строгим. Он достал из чемоданчика пластмассовый одноразовый шприц и по-ставил болезненный укол с красноватой жидкостью Григорию в плечо. Григорий сделал, было, движение, чтобы повернуться на живот и подставить ягодицу, но врач требовательно сказал: «Не двигайтесь». – «Доктор, что со мной?» – еле выдавил Григорий. «Похоже на ин-фаркт. Сейчас отвезем вас в больницу», – врач позвонил по «сотовому», и вскоре появились два приземистых санитара с носилками. Они осторожно переложили Гри-гория, взяв под мышки и за ноги, на носилки и понесли в санитарную машину.
***
Их в палате, что выходила окнами на больничный двор, лежало трое – Григорий у окна, справа от него шестидесятилетний лысый инженер Анатолий, которого уволили с завода на пенсию, и тот, оставшись без лю-бимой работы, так расстраивался, что довел себя до ги-пертонического криза, а слева бизнесмен сорока пяти лет Слава, сильный и красивый, с волевым подбородком мужчина, который вложил большую сумму в рискован-ное предприятие, и его обманули – все деньги, зарабо-танные за несколько лет, пропали. Слава ночами не спал, тяжко вздыхал, корил себя, что семья осталась без средств, что сердце не выдержало. Они разговаривали, рассказывали анекдоты.
Кровати Григория и бизнесмена стояли рядом – и мужики, поставив между ними стул, играли на нем в шахматы. Как раз пришел солидный доктор с неболь-шой седоватой бородкой, измерил им давление, спра-вился о самочувствие, увидев шахматную доску, сказал: «Я бы не советовал в шахматы играть – это дополни-тельное волнение». «Мы же не на деньги играем…» – ответил Слава. «И даже не на корову», – пошутил Гри-горий, будучи родом из села. «Ну, есть люди, которые очень не любят проигрывать…» – ответил врач. «Вы лучше скажите, сколько мы еще пролежим?» – сказал нетерпеливо Слава. «Сколько надо для выздоровления – столько и будете…» – ответил врач суховато.
На третий день к бизнесмену пришла в палату жена – молодая модная блондинка, очень симпатичная, но какая-то беспомощная, из тех девушек, которые сами в жизни ничего не умеют, нигде не работали, не способны решать ни одной проблемы и выходят замуж, чтоб су-ществовать легко и безбедно за счет богатого умного мужа. Она села около его кровати, обиженно посмотре-ла и капризно сказала: «Слава, у нас дома вообще нет денег. На что мне жить и кормить детей?» – «Я же вам оставил сумму», – ответил он озадаченно и ласково, словно своей дочке. «Х…Она уже закончилась». – «По-проси у моего компаньона». – «Он сказал, что даст…если я…» – «Что если?» – «Если я с ним пере-сплю». – «Вот сволочь…» – процедил Слава и озабо-ченно сказал: «Кредит в банке возьми, я выйду – рас-плачусь…»
Когда жена ушла, Слава резко встал с кровати, захо-дил в возбуждении по палате, подошел к окну, и стал тоскливо и томительно смотреть на улицу – казалось, была бы его воля, он бы сейчас открыл окно, спрыгнул со второго этажа и побежал разбираться с компаньоном, морду ему бить… Вдруг лицо его искривилось в болез-ненной гримасе, он схватился за сердце правой рукой, на слабеющих ногах доковылял до койки и рухнул на нее лицом вниз. Левая рука безвольно повисла вниз, ка-саясь пола. «Слава, Слава…Что с тобой? Тебе плохо?» – Григорий, так как сосед не ответил, быстро нажал красную кнопку вызова на стене над своей кроватью.
Через полминуты в палату торопливо вошла дежур-ная медсестра, девушка с кудряшками, что выставля-лись из-под шапочки и колебались рыжими пружинками при ходьбе. Она потрясла Славу за спину, пощупала пульс и кинулась вон. Вскоре в палату вбежал сосредо-точенный врач с развевающимися в стороны полами халата, а за ним двое санитаров с дребезжащей катал-кой. Воскликнул: «Быстро его в реанимацию…»
Когда Славу отвезли, Григорий понимая, что случи-лось, пошел в коридор, словно провожая соседа в по-следний путь… Отсюда хорошо было видно стеклян-ную дверь реанимационной. Григорий, прислонившись плечом к косяку, смотрел на нее, не отрываясь. Прошло пять минут, десять – наконец дверь открылась, и двое санитаров вывезли каталку, на которой кто-то лежал прикрытый вместе с головой простыней, и направились к лифту, который спускался в подвал в отделение мор-га. Медленно и печально покачав головой, Григорий вошел в палату. «Что с ним?» – спросил инженер, при-поднявшись на кровати на локте. «Похоже, что умер…» – произнес Григорий это страшное в своей обыденности слово. «Вот так живешь, живешь…» – с многозначи-тельным вздохом инженер озвучил то, о чем сейчас оба думали.
***
Домой из больницы Григорий приехал другим чело-веком – сосредоточенным, строгим, задумчивым. Но-чью, лежа с женой в супружеской постели и, как бы ото-греваясь около ее пышного тела от всего случившегося, чего давно не делал, так как постоянно жил в мастер-ской, он долго глядел в потолок, словно куда-то в выс-шие сферы. Наконец глуховато сказал: «По–другому надо жить, иначе…». Жена приподнялась над локте и, счастливо поблескивая в темноте глазами, кивнула: «Давно пора. А то не бережешь себя, кутишь словно молодой…». Ранее Григорий в таких случаях, всегда рьяно отставая свое разгульное поведение, говорил жене, что творческому человеку надо жить с адренали-ном в крови, чтоб азарт выплескивать в творческом го-рении на картины, но сейчас мысленно с ней согласил-ся… «Денег ты уже достаточно заработал – поживем в свое удовольствие. За границу будем ездить, на море отдыхать». Вот тут-то он возразил: «Не знаю, не знаю… Думаю, надо, наоборот, поднапрячься, но только не-сколько иначе». – «Объясни, пожалуйста». – «Да пока еще только смутно чувствую», – ответил он уклончиво.
***
Через пару дней Григорий поехал на автомобиле в родное село, где ему остался от покойных родителей старый бревенчатый дом с прирубом и шиферной кры-шей. Село располагалось в изумительном месте – с од-ной стороны текла река, а с другой возвышались леси-стые, покрытые дубами и соснами, изрезанные скали-стыми оврагами, высокие холмы. Между ними в черно-земной пойме небольшой быстрой речки с обрывисты-ми берегами, где и стояли дома сельчан, росли, защи-тившись от северных ветров за холмами, огромные вет-лы, тополя в три обхвата. Потемневший от времени дом Григория стоял на пригорке в окружении деревьев, на пятнадцати сотках земли, где был отцом разбит боль-шой яблоневый сад, и из окон виднелись синеватые за-камские дали с обширными лугами.
Григорий обошел весь участок с десятиметровой рулеткой и в нескольких местах вбил топором в мяг-кую, удобренную навозом землю колышки. Начертил на тетрадном листочке в клеточку план нового большого и просторного дома, потом позвонил по газете объявле-ний строительной бригаде и вызвал на место застройки бригадира…
Коренастый, загорелый и лохматый мужик с огру-бевшими крупными руками приехал через час на своем автомобиле – голубой «Ниве». Его машину Григорий встретил на въезде в село, чтоб тот не плутал. Показал ему проект, место, где будет строить кирпичный дом с двумя большими светлыми залами и небольшими ком-натками гостиничного типа, и предложил обсчитать смету. Бригадир начал, загибая толстые пальцы, счи-тать: «Материалы надо вести издалека – из города, за пятьдесят километров, строителям надо где-то жить, кормиться, чтоб не мотаться домой…» Наконец, он озвучил Григорию примерную сумму, которая была внушительной, но обоснованной. Григорий спросил: «За сколько сделаете?» – «Если деньги будешь платить вовремя, то за два месяца». Григорий удовлетворенно кивнул, так как в последнее время стал спешить, словно боясь чего-то не успеть доделать… 
Чтоб настойчивая в желаниях жена, умеющая всегда намекнуть о своем каком-нибудь недовольстве, не по-пыталась его отговорить, уменьшить его оптимизм в достижении цели, Григорий целый месяц не говорил ей о строительстве и о том, что снял со сберкнижки и по-тратил все имеющиеся деньги. Когда же он привез Вику в село, высадил на лужайке и указал на строящийся дом, уже наполовину готовый, со стенами, где было много больших окошек, она растерянно и обиженно сказала: «А как же круиз на теплоходе вокруг Европы? Мы же собирались…» – «Мы ведь уже отдыхали в Ита-лии и во Франции – хорошего помаленьку», – Григорий напомнил, как брал ее с собой посмотреть великолеп-ные старинные художественные музеи и памятники Ри-ма, Венеции и Парижа. И добавил: «Дом – это свой лич-ный памятник!» – «Зачем же тебе такой большой? – же-на, не понимала, что он имеет ввиду. – Это далеко от города. Ездить мне сюда некогда, да и я не собираюсь заниматься огородничеством». – «Это не дача…» – «Тогда зачем он?» – «А я сделаю там собственную кар-тинную галерею, – ответил Григорий бодренько. – И открою художественную школу для сельских ребяти-шек: буду обучать их лично. Будем музицировать, ста-вить спектакли». – «Много ли их тут, одаренных, набе-рется?» – она растерянно обвела взглядом деревянные дома села с населением максимум в тысячу человек. «Из соседних сел приедут…» – «И все это один собира-ешься тянуть?» – вкрадчиво и удивленно спросила же-на. «Ну почему? Это будет еще «Дом отдыха и работы» для творческой интеллигенции». – «А государство у нас для чего – вот пусть оно этим и занимается! А ты день-ги, на которые я уже собиралась купить квартиру наше-му сыну, пускаешь на ветер…» – Жена стала сердиться. «Пусть сам зарабатывает, не маленький, институт за-канчивает, – ответил жестко Григорий. – Мы же все са-ми заработали». – «Но сейчас другие времена». – «Времена всегда одинаковые», – Григорий вспомнил, как в возрасте сына, женившись после армии, устроился художником-оформителем на завод, чтоб заработать квартиру: да, пришлось работать много лет, писать «наглядную агитацию» – молодцеватых мускулистых рабочих с огромными молотками и гаечными ключами на больших плакатах, но зато у него там была своя ма-стерская и бесплатные краски, а теперь заиметь кварти-ру гораздо легче – можно встать на ипотеку, заняться бизнесом… Жена смотрела на Григория пристально и изучающе, словно пытаясь понять, не рехнулся ли он после инфаркта и не инсульт ли у него был, повредив-ший слегка мозг, наконец спросила: «И все-таки, что это за блажь?» – «Ты не поймешь, – сказал Григорий и с умилением представил себя бородатым, но еще бодрым стариком в холщовой простой рубахе с пояском, вроде Льва Толстого, к которому приезжают сотни поклонни-ков со всего мира, и он всем мудро дает наставления, учит не только писать картины, но и жизни, говоря: «Весь мир погряз в потребительстве! Нельзя жить толь-ко для собственного блага – это духовная смерть. Да и в гробу, как известно, карманов нет…». «Ты пока еще не поймешь», – повторил весело он и не сказал о том, что после своей кончины (а он осознал, что смерть всегда рядышком ходит) подарит дом-школу родному селу, и тогда, может быть, в мире о нем будут вспоминать, бла-годаря щедрому поступку, а не так, как вспоминают экстравагантных импрессионистов: мол, вот Ван Гог под винными парами абсента ухо отрезал и закончил свои дни в психушке, а Поль Гоген уехал на далекий океанский остров и писал там среди пальм голых тем-нокожих аборигенок и заболел сифилисом…
Григорий прищурился и словно увидел около фаса-да будущего дома на гранитном камне фигуру во весь рост из благородной бронзы: он стоит с мольбертом в руке, смотрит величаво на Каму… И подумал с доса-дой, что, наверное, это не скромно. Может быть, гипсо-вого бюста хватит?          

ПРЕТЕНДЕНТКА
Разругавшись с женой, которая перестала удовле-творять в постели, не одобряла его увлечения литера-турным творчеством, заставляя зарабатывать реальные деньги на стройке, мало уделяла ему времени и заботы, занимаясь рьяно воспитанием детей, Игорь снял себе квартиру. Жена, когда он выходил из двери с неболь-шой сумкой, где лежали самые необходимые вещи и бритва, язвительно и самоуверенно вслед сказала: «Ты не сможешь без меня. Ты ничего сам не умеешь – ни стирать, ни пол помыть, ни сварить себе». – «Посмот-рим», – ответил сухо Игорь.
Прожив один с неделю, он научился и стирать в ван-ной в тазике свои носки, трусы и футболки, и пол мыть шваброй лентяйкой, и готовить, пусть не разносолы, но борщи из пакетов, каши – в еде он не был привередлив: мог обходиться яичницей, вареной картошкой с селед-кой…
Игорю понравилась такая жизнь – быть самостоя-тельным, он чувствовал некую гордость за себя, и с удовлетворением выполняя хозяйственные дела, бод-ренько говорил воображаемой жене: «Посмотрим, по-смотрим…».
Как-то зашел в гости товарищ-художник Максим, осмотрелся и сказал: «Ну, и как ты тут один?» – «Справляюсь…» – ответил Игорь важно. «Это хоро-шо…А бабу-то завел?» – «Еще некогда было. Подумы-ваю, приглядываюсь к разным. Их полно по улицам хо-дит». – «Без бабы плохо, – констатировал Максим. – У меня есть одна на примете. Давай познакомлю». – «Чем занимается?» – Игорю хотелось познакомиться с де-вушкой умненькой, с творческими наклонностями, чтоб найти общий язык, поговорить о искусстве, а не только заниматься в постели любовью. «Дома сидит. Окончила художественное училище, ребенка родила. Я ее иногда использую в качестве натурщицы. Кстати, массаж хо-рошо делает – у тебя же, знаю, после автоаварии спина побаливает. И вообще, за полный комплект услуг берет совсем недорого». – «А где живет?» – «Остановки три от тебя на автобусе – так что в любую секунду может к тебе подскочить». – «А тот, от кого ребенка родила, не заревнует?» – «Муж-то? А он у нее рохля – целыми днями и ночами у компьютера сидит, программист. Трахает ее только раз в месяц, когда она сильно попро-сит». Игорь растерянно напрягся: «Постой, постой… Она что, с мужем живет?» – «Ну…Я же тебе сказал: рохля он». – «Все равно как-то некрасиво получится, рога наставлять». – «Ерунда! Да ты хоть на нее посмот-ри. Девочка прелесть – стройная, красивая, темпера-ментная, – Максим причмокнул языком. – Кстати, она у меня сейчас в машине сидит. Давай приглашу?»
Пока Игорь мялся и раздумывал, что ответить, Мак-сим набрал номер на сотовом и азартно сказал: «Гуля, поднимись в квартиру 110. С хорошим мужиком позна-комлю». – «Так она еще и татарка?!» – Игорь был обес-куражен, пожал плечами, округлил глаза. «А что, тата-рок не любишь? Они, между прочим, темпераментнее русских будут».
В школе и в институте с Игорем училось немало та-тарских девушек, и они в основном были более цело-мудренными, чем девушки других национальностей, никогда не только не рассказывали пошленьких анекдо-тов, но даже не слушали их, стыдливо смущаясь; одева-лись скромно. Игорь растерянно выдавил: «Татарок я люблю, но всегда считал, что семья для них – это свя-тое. Муж – это хозяин и непререкаемый авторитет». Максим расхохотался гортанно: «Мы чего, в Средневе-ковье живем или в Саудовской Аравии, где женщин за грех измены камнями побивают? Ныне любая татарка у нас – азат хатын!».
В этот момент раздался звонок в квартиру. Максим открыл дверь и впустил в прихожую стройную девушку в спортивном голубом костюме, темноволосую, с ко-роткой стрижкой, темноглазую, с пухленькими губками, лет двадцати пяти, внешне не развязную. Провел за ло-коток в комнату и усадил на диван рядом с Игорем: «Познакомься – это Игорь». «Очень приятно…Гуля», – ответила девушка нежным голоском. Если бы Игорь не знал ничего про нее от Максима, то ни за что не пред-положил бы, что милая девушка легко готова изменить мужу с сорокалетними женатыми мужиками… «Вот ему нужна помощница – массаж сделать, в квартире при-браться, ну и сама понимаешь… Готова?» – сказал Максим. Девушка внимательно и оценивающе посмот-рела на Игоря. Он нутром почувствовал, что она оцени-вает его прежде всего как самца: крепок ли, мускулист ли, хорош ли собой? В этот время губки ее вдруг по-краснели и повлажнели от притока крови, а глаза забле-стели и слегка затуманились. Игорь уже знал, что если в любовном экстазе распухают губы на лице, то и рас-крываются «губы» в трусиках. Похоже, что она пред-ставила ярко и живо возможную любовную сцену в по-стели с ним. А так как Игорь самцом был неплохим: широкоплечий, с маленькими темными, словно испан-скими, усиками, с густой шевелюрой и мускулистыми руками, то она кивнула.
Несмотря на то, что девушка Игорю понравилась, и он тоже оценил опытным взглядом ее гибкое тело, ко-торое в постели может выделывать чудеса сексуальных утех, он представил себя на месте отца ее ребенка не просто обманутым, а оскверненным, и попытался вяло отказаться: «Но мне девушка вечером нужна…» – наде-ялся, что поздно она, как семейная, не сможет прихо-дить. «А я и вечером смогу!» – ответила Гуля. Максим хлопнул в ладоши: «Вот и договорились. Дай, Гуля, Игорю номер телефона – он тебе позвонит». Гуля напи-сала его Игорю на листочке блокнотика. И гости ушли…
Вечером Игорь долго смотрел на лежащий на столе листочек с красиво написанными цифрами и думал, что делать. Позвонить или нет Гуле? Вызвать ее или повре-менить и поискать другую – свободную от семьи, без детей? Представлял, что Гуля сейчас находится недале-ко от мужа, играет с ребенком – и неожиданный звонок от незнакомого мужчины, и ее разговор с ним, а потом и внезапный уход из дома, должен будет вызвать у му-жа подозрение. Не проследит ли муж за ней? Не устро-ит ли скандал? Игорю, похожему в этой ситуации на вора, этого не хотелось – было неприятно выяснять от-ношения, а, может быть, и драться. А вдруг у мужа есть нож, ружье, пистолет? Однако, когда вспомнились сло-ва Максима, что муж рохля, Игорь уже взял в руки те-лефон…Но тут раздался звонок Максима: «Ты где?» – «Дома!» – «Почему ей не звонишь?» – «Сомневаюсь». – «Не сомневайся. Она телка шикарная – вчера у меня прямо в машине «вафлю» взяла! Язычок у нее очень ласковый. Вот только, зараза, выплюнула все мне на штаны. Еле оттер! А ведь мне же домой надо было к жене. А жена у меня ушлая – волосок чужой бабы на костюме замечает».
Максим рассказывал все это со смехом, с безалабер-ной веселостью и открытостью. Игорь слушал молча, лицо его мрачнело, в нем копилась странная ненависть к Максиму, наконец он сухо сказал: «Извини, мне неко-гда…» – и выключил телефон. Когда он представил, как возможно скоро целовал бы сладкие пухленькие губки Гули, которыми она лижет вонючие члены, к горлу под-ступила тошнота. Он брезгливо поморщился и решил, что никогда не позвонит девушке. И вообще, если ранее он готов был пригласить к себе в дом любую с улицы, романтически считая, что она долгие годы ждала толь-ко его, как принца на белом коне, то теперь понял, что следует сто раз подумать и все о ней разузнать…
***
Через полмесяца к Игорю на квартиру пришла жена, прибралась у него в доме, сварила супчик вкуснейший, приготовила его любимую жареную треску, а потом ви-новато сказала: «Пойдем уж домой…»      
    
ЧЕЛОВЕК В ОВРАГЕ
Приехав в свой дом в селе, Андрей загнал серебри-стый джип в гараж и как обычно прошелся по простор-ному двору, по-хозяйски пристально оглядывая, убран ли мусор с асфальта; зашел в баню, посмотрел, все ли там в порядке, направился в сад, проверяя, политы ли яблони, обрезаны ли сухие ветки и починена ли огра-да…
Поморщившись с досадой, он двинулся в комнату, где жил худощавый невысокий мужичок. Гришу давно бросила жена и он, пропив квартиру в городе, стал бомжевать. Когда Андрей достраивал дом, тот пришел с улицы с синяком под глазом, болезненно кашляющий, трясущийся с похмелья и жалостливо спросил: «Сторож не нужен?» Так как Андрей на неделю уезжал в город на работу и жил там с семьей в квартире, а дом стоял не-охраняемый, он Грише сказал: «У меня здесь не банк с деньгами, а хозяйство – будешь заодно делать кое-что по мелочи». – «Я все умею!» – заявил обрадовано Гри-ша. Действительно, он и кран мог починить на рако-вине, и гвозди прибить, и отпилить, чего нужно. Когда он, желая понравиться хозяину, рьяно выполнил не-сколько указанных ему дел, Андрей сказал: «Живи».
Сейчас Гриша лежал в выделенной ему просторной комнате, заполненной сизым дымом, на диване рядом с ним стояла пластмассовая двухлитровая бутылка пива, наполовину пустая. Он вальяжно потягивал сигарету и смотрел телевизор, где показывали боевик со стрельбой и погонями. Телевизор работал громко – и поэтому охранник не услышал, как приехал хозяин. «Гриша, – зычно сказал Андрей, отчего мужчина встрепенулся и сел на диване, пьяно улыбаясь, – ты почему в доме ку-ришь? Я же тебя предупреждал. Все вещи дымом про-воняли, жена моя ругается. На улицу ходи курить». – «Ну как оторваться? – мужчина обиженно хмыкнул. – Тут же сериал идет. Пойдешь покурить, а в кино в это время пристрелят кого-нибудь». – «Значит, потерпи». – «Это я не могу, я с детства курю», – и Гриша стряхнул пепел с кончика сигареты в чайное блюдечко, уже наполненное с верхом смятыми окурками.
Отъевшийся за три года жизни у Андрея, он округ-лился, прифасонился и выглядел горделивым. Андрей нахмурился: «Какой мужик в селе с утра пьет, когда дел в хозяйстве полно?» – «Так у меня же хозяйства нет», – Гриша беззаботно усмехнулся. «Но мы же договори-лись: за то что здесь живешь, кормишься, должен смот-реть за хозяйством». – «Так сегодня же суббота – вы-ходной, имею право», – Гриша в последнее время стал очень говорливым и частенько вступал с хозяином в пререкания. «Ты же ведь и на неделе ничего не делал… – посерьезнел Андрей. – Я тебе составил список: обре-зать сухие ветки у яблонь в саду, почистить трубу в бане, прибить доски к изгороди!» – «Успею…» – Гриша отвернулся к экрану, показывая всем видом, что очень занят. «Там будут другие дела». – «Вот, все дела, де-ла…» – Гриша недовольно фыркнул. «А как ты думал? Жизнь такая штука, что надо работать». – «Вот и рабо-тай. Тебе же все мало, – вдруг философски заявил Гри-ша. – То дом хочешь новый, то машину более престиж-ную, то магазин для бизнеса покупать…А мне ничего не надо!»
Подумав, что действительно, у Гриши нет ни семьи, ни дома, ни работы (так как уже пятнадцать лет он ни в одной организации не задерживался более месяца из–за пьянок), ни даже одежды, так как вплоть до трусов он ему купил, Андрей сторожа пожалел, хотя слова его показались заносчивыми и грубыми.
Андрей вышел во двор. В гараже взял ножовку, мо-лоток с гвоздями и сам отпилил у яблонь отсохшие зи-мой ветви и заделал в ограде дыру, чтоб зайцы зимой в сад не попадали и не грызли ветки плодовых деревьев. Потом спустился в овраг, что находился недалеко от дома и где росли крупные старые березы, чтоб нару-бить ветвей для веников – намеревался сегодня попа-риться в бане свеженькими, пахучими. 
На дне глубокого оврага, на глинистом склоне, Ан-дрей вдруг заметил убогое строение из фанеры, досок, покрытое мятым и ржавым железным листом. К нему вела малоприметная тропинка, рядом было место от костра с потухшими углями, где на двух палках висела старая кастрюля – вместо дужки у нее была проволока. Над всем этим сооружением нависали ветви тальника и скрывали от посторонних взглядов. Подумав, что это соорудили местные мальчишки как прибежище, где можно покурить, выпить пивка, незамеченным взрос-лыми (сам в детстве любил строить шалаши по примеру книжных героев-путешественников покорителей Дикого запада), Андрей крикнул: «Эй, есть тут кто-нибудь?» Из лаза, прикрытого куском порванного брезента, высуну-лась грязная лохматая физиономия незнакомого мужич-ка неопределенного возраста. «Ты кто такой? Чего тут делаешь?» – спросил подозрительно Андрей. «Живу…А что, нельзя?» – мужик слегка испугался. «Ты ведь явно не нашенский. Что делаешь в наших краях?» – «Шел с Севера в теплые места, да вот здесь понравилось – ре-шил передохнуть», – хрипловато ответил мужик. «Так у тебя чего, дома нет?» – догадался Андрей. «Нету…Был когда-то, да весь вышел. И семья была, и работа», – мужик тяжко вздохнул. Руки и лицо были опухшими, темными, белки глаз странно поблескивали, во рту по-чти не имелось зубов. «И как же ты здесь живешь без всяких удобств?» – пожалел Андрей. «Удобств хвата-ет…– Мужик показал рукой на быструю речку, что тек-ла метрах в двухстах ниже оврага. – Там чистая вода: можно помыться, чай вскипятить. А там…– он указал рукой за овраг. – Свалка: все можно найти для хозяй-ства – и ведра, и кастрюли, и дрова и даже одежонку». Андрей отметил, что от лежбища огороды и сады сель-ские не так далеко – можно ночью и картошку чужую выкопать, и огурчиками разжиться с грядок, и ягодами с яблоками, пока, конечно, хозяева не накостыляли! «Хо-рошо, а когда холода начнутся, что будешь делать? Помрешь ведь, замерзнешь». – «Пойду к югу. Там в ка-ком-нибудь городе на теплотрассе найду лежбище». – «Да, незавидная у тебя жизнь…» – печально сказал Ан-дрей. «Жалко, что ли, меня стало? – хмыкнул мужик со скрытой надеждой. – Ну так к себе возьми». – «К себе?.. – Андрей поморщился. – Ты ведь не отец мне родной и даже не родственник. Надо было праведно жить. По-добного бы тогда не случилось! Ведь водку пил, навер-ное, беспробудно?» – «Не без этого», – мужик кивнул. Представив, что этот человек, у которого наверняка бы-ли в жизни счастливые дни, любовь, мечтания, который учился в школе, а может быть, даже и высшее образо-вание получил, года через два умрет от холода, голода, болячек, вшей где-нибудь под забором или под придо-рожным кустом, Андрей с болью спросил: «Неужели у тебя нет родного человека в этом мире?» – «Сын есть…» – глухо ответил мужик. «Так езжай к нему!» – «Стыдно как-то в таком виде показываться. Да и далеко он – пешком не дойти», – на глазах у мужика показа-лись слезы, которые он вытер дрожащей рукой. Андрей покачал горестно головой: «Ладно, что-нибудь приду-маем…»
Войдя в дом, он решительно направился в комнату к Грише. Тот лежал в той же позе, курил, гладил рукой примостившегося рядом жирного рыжего кота, который жмурился и мурлыкал, и смотрел телевизор. Пиво было уже допито. Андрей резко выключил телевизор, выдер-нув вилку из розетки, и строго воскликнул: «Так, зна-чит, давеча сказал, что тебе ничего не нужно?» – «Ну…» – обиженно заявил Гриша, не понимая, что вдруг с хозяином случилось. «Тогда собирайся!» – «Куда?» – Гриша насупился. «К бомжу, что тут в овра-ге живет в фанерной хибаре». – «Че это я к нему пой-ду?» – озадачился Гриша. «А ему ничего не надо, как и тебе. Будете курить вволю и пиво пить. Работать я от-ныне тебя заставлять не буду! Счастье!» – воскликнул Андрей. Гриша растерянно заморгал, замялся: «Мне и здесь хорошо!» – «Хорошо? Значит, хочешь, чтоб мой телевизор тебя развлекал! Хочешь мягко спать на моем диване! Хочешь доставать продукты из моего холо-дильника, разогревать суп на моей газовой плите и вкусно кушать?.. А ведь только что говорил, что ничего не надо! Значит, врал?». Лицо у Гриши вытянулось в недоумении…
Андрей успокоился: «Давай одевайся. Отнесешь ему кое-что, а там посмотрим, что с тобой дальше делать».
Андрей положил в старую сумку полпалки колбасы, буханку хлеба, пачку сливочного масла, кусок мыла, флакончик дезодоранта. Положил почти новый шерстя-ной костюм умершего недавно отца, его рубашки, пару футболок и трусов…В проеме двери появился понурый и испуганный Гриша. «Вот, отдашь ему. Пусть помоет-ся в речке и переоденется. А потом ко мне придет». Гриша взял сумку и, растерянно оглядываясь, словно опасаясь, что Андрей запрет калитку и больше к себе не впустит, вышел из ворот и пошагал в овраг.
Вернулся он через полчаса притихший, с опущенной головой, обескураженный. Молча и быстро переоделся в рабочую одежду и полез на крышу бани чистить пал-кой с намотанной на конец тряпкой длинную трубу от сажи, чтоб тяга была хорошая. Андрей стал ждать гостя из оврага, чтоб дать ему денег на дорогу к сыну. Может, не пропьет и использует шанс изменить жизнь?

ГОСТЬЯ
На просторной асфальтовой площадке около двух-этажного здания автовокзала остановился красный вы-сокий автобус, на лобовом стекле которого Сергей про-читал табличку с нужной надписью. Вскоре открылась дверь, и в толпе выходящих показался худощавый и длинноволосый, похожий на престарелого рок-музыканта, Дима – Сергей когда-то учился с ним в ин-ституте, жил в одной комнате общаги и дружил.
Дима подал руку миленькой темноволосой девушке, что возникла в проеме двери, помог спрыгнуть со сту-пеньки на землю и начал оглядываться. Сергей вышел из своей  насколько девушка похорошела. Пять лет назад Сергей ее видел, когда проездом в столицу на де-нек заезжал на автомобиле с другом в ее село. Родители Насти были соседями Димы, жили на одной улице. Ко-гда друзья сидели вечерком на скамейке около палисад-ника, любовались чистым красивым закатом, дышали прохладным деревенским воздухом, Настя в сарафане и с распущенными каштановыми волосами прошла мимо, направляясь в клуб на танцы, то глаза Димы засветились восторгом и нежностью, он негромко и с придыханием сказал: «Ты посмотри, какая красавица соседка-то у ме-ня!» Сергей тогда равнодушно хмыкнул, девушка пока-залась несколько полноватой, с маловыразительным, слегка опухшим лицом – а вот теперь она похудела, стала женственной, одетая в модный джинсовый ко-стюмчик, уже не выглядела обычной деревенской дев-чонкой, которые на ферме коров доят. «Познакомься – это Настя! – восторженно сказал Дима и посмотрел на нее с отеческой любовью и нежностью.
Поддерживая осторожно девушку за локоток, он нес ее большую сумку с вещами. «Помню, я уже вас ви-дел…» – сказал Сергей и открыл дверцу машины, где на переднем сиденье важно расположилась молодая лю-бовница Полина – ее загорелые коленки выставлялись из-под короткой юбочки и почти упирались в пластмас-совую панель салона.
Он повез Диму с Настей по городу, показывая гостье современные, из стекла и бетона, кинотеатры огромные супермаркеты, широкие проспекты с небольшими акку-ратными деревцами, с яблонями и рябинами по обочи-нам, рассказывая, что и когда построено. Город был молодой, чистый, с состоятельным, красиво одетым населением – здесь располагался крупный нефтехими-ческий комбинат, где платили хорошие зарплаты.
«Да, большой город и красивый, – восторгалась гос-тья. – Я бы хотела здесь жить и работать». Друг тороп-ливо сказал Сергею: «Я тебе уже звонил и объяснил, что Настя выучилась на продавца, работала в магазине в районном захудалом городке, но ей там было скучно. И я ей сказал, что ты можешь устроить ее продавцом здесь, дать жилье! Родители ее отпустили». – «Это без проблем… – заявил решительно Сергей, будучи биз-несменом и имея в городе пару свободных квартир, ко-торые купил, чтоб вложить деньги в недвижимость, и в одной из которых мог поселить девушку. – Ну а пока мы едем на мою родину отдохнуть на пару дней, в баньке помыться…» – и выехал на шоссе по направле-нию к родному селу, что находилось в сорока километ-рах от города.
В селе на полгектаре земли, у березового лесочка, на пригорке, с которого открывался живописный вид на широкую реку, у Сергея имелся кирпичный дом со все-ми удобствами. По приезду они сразу же затопили баньку и сели поужинать на кухне у камина. Любовница Полина, с которой Сергей общался уже полгода и по-стоянно привозил сюда, чтоб жена не мешала прово-дить с девушкой в любовных утехах время, сноровисто хозяйничала, накрывала на стол, зная, где в холодиль-никах и шкафах лежат нужные продукты. Настя попы-талась ей помочь, чтоб не сидеть без дела, но Полина сухо глянула на нее, словно отталкивая взглядом и по-казывая, кто здесь хозяйка, а потом снизошла и хмык-нула: «Вон картошку почисти…»
Вообще, Сергей еще когда Настя садилась в маши-ну, заметил, что Полина настороженно приняла гостью: смотрела искоса, напряженно, с прищуром, пытаясь по-нять, как любовник к Насте относится – с большой сим-патией или не очень, и не к нему ли лично она приеха-ла. Прислушивалась внимательно к его словам к Насте, пытаясь понять по интонациям голоса, что от Сергея ждать в отношении приезжей девушки. Да, было от чего волноваться и ревновать! Настя была на восемь лет младше Полины и, хотя не имела рост фотомодели в метр восемьдесят, как Полина, и не обладала такими пышными формами, однако личиком была гораздо сим-патичней и милей. Увы, в лице Полины, несмотря на правильные черты, просматривалась плохо скрываемая расчетливость, что придавало выражению сухость и хо-лодность.
После ужина выйдя с другом во двор дотапливать баню, добавить в потрескивающую веселым огоньком печурку дровишек, Сергей его спросил: «Ты, похоже, виды на Настю имеешь?». Дима расплылся в широкой улыбке, мечтательно вздохнул: «Да, она, как ты понял, давно мне нравится. С удовольствием бы на ней женил-ся». – «А не сильно губу раскатал? – спросил откровен-но Сергей и добавил, чтоб тот не слишком обиделся. – Нам с тобой уже по сорок, мы почти в два раза ее стар-ше». – «У тебя же Полина тоже молодая – тридцатник ей всего!» – «Ну, у Полины к ее возрасту уже десяток мужиков было, а Настя-то чистая душа, ей ровню пода-вай», – сказал Сергей, подумав о том, что у него все-таки, как у директора фирмы, есть деньги, на которые может содержать молодую, яркую и длинноногую лю-бовницу, а у Димы этих денег нет. «Зато я, в отличие от тебя, разведенный! – сказал горделиво друг. – И честен с Настей! Если уж женюсь, то навсегда. Буду с нее пы-линки сдувать, жизнь ей посвящу!» – «Попробуй…» – Сергей вдруг почувствовал, что ревнует друга к Насте. Ведь и он бы не отказался жениться на такой девушке, а не просто погулять для развлечения – не отказался бы поменять свою, уже поднадоевшую и потускневшую жену, но главное непослушную и скандальную, с кото-рой живет уже двадцать лет, на молоденькую и сла-денькую!
По тому, как Настя держалась с Димой, как смуща-лась, когда пытался приобнять и говорил какой-нибудь комплимент, когда смотрел на нее с откровенным вос-торгом, Сергей понял, что тот ей неинтересен как по-тенциальный жених. Хотя и осознавал, что, может быть, в знак благодарности за его пылкое чувство, за то, что пристроит ее в городе, найдет ей хорошую работу, она может и ответить Диме взаимностью…
После бани, где рьяно попарились свежими березо-выми веничками, они посидели пару часиков за пирше-ственным столом на кухне, поболтали, выпили пару бу-тылок шампанского и пошли спать. Сергей с Полиной лег в спальне, на широкой самодельной кровати, а Насте постелили в зале на диване, хотя Дима и много-значительно поглядывал на нее и, как бы между прочим, говорил: «У меня тоже большая спальня – тоже есть диван». Так он говорил про комнату, которую Сергей ему выделил, когда он, разведясь с женой, и будучи по-чти вышвырнутым ею на улицу, приехал с одним чемо-данчиком. Настя категорично заявила: «Мне тут нра-виться…», показывая на диван в зале.
Почувствовав чутким в отношении мужчин нутром, что Настя Сергею понравилась, Полина, как только ока-зались в кровати, стала жадно любовника целовать, рас-стегнула пуговки на брюках и рубашке, помогла их снять. И пока он не взял ее два раза, неустанно, оседлав Сергея как норовистая лошадка, вся в поту крутилась на нем. После такого секса Сергей перестал думать с во-жделением о Насте, а лежал, раскинув сильные руки, в блаженстве.
Утром Полина еще попросила взять ее два раза, чтобы закрепить успех, чтоб Сергей и мысли не допус-кал заменить ее на молоденькую Настю. После такого секса он снова любил Полину так, как будто со времени знакомства не прошло уже полгода, и они не могут насытиться друг другом, налюбиться.
Всей компанией они провели два выходных дня в удовольствиях – съездили на песчаный Камский пляж купаться, покатались по реке на быстрой моторной лод-ке Сергея, которой он лихо управлял, сварили уху из только что пойманной бреднем рыбы и сделали шаш-лыки на природе, из купленного здесь в селе настояще-го (а не магазинного) мяса. Сергей чувствовал себя очень бодро, словно помолодел на двадцать лет и стал сверстником Насти. Он заплывал далеко от берега, бе-гал, словно пацан, по безлюдному пляжу на той стороне реки, кувыркался, с азартом рубил дрова для костра.
В понедельник Сергей с другом и Полиной поехали в город – Полине надо было к девяти утра в косметиче-ский салон, где она работала администратором, а Сер-гею в офис. В офисе, что располагался в трехкомнатной квартире в административном здании, ждала жена Соня, которая работала в его фирме замом по кадрам. «Ну, как отдохнули?» – спросила она суховато, догадываясь, что Сергей ездил в село с любовницей. Полгода назад она, узнав, что у него появилась подруга, вела себя по иному – орала, кидалась посудой, царапала ему физио-номию, щипалась, пугала, что вместе с дочкой прокля-нут его, а потом несколько успокоилась, понимая, что упертого мужа не переломить. Иногда она еще начина-ла заводить разговоры на эту тему и твердила: «Гад! Предатель!! Чем это я тебя не устраиваю?» Сергей спо-койно пытался объяснить – говорил про скуку семейной жизни, отсутствие общих интересов, несоответствие темпераментов, исчезнувшую любовь и добавлял, что если он, такой гулящий, ей не нужен, то пусть разво-дится. Но разводиться (по каким-то причинам?) Соня не хотела и поэтому, как Сергею казалось, смирилась с об-стоятельствами. Да и поняла, что скандалы мешают плодотворной работе фирмы, выбивают мужа из дело-вого настроя, от чего сразу падают прибыли!
Дима, которого Сергей взял на работу грузчиком и кладовщиком, похвалился его жене: «Я соседку из род-ного села привез. Ей очень наш город понравился, она хотела бы работать в вашей фирме! Она девушка стара-тельная!» Он ждал реакции Сони, которая при приеме новых работников имела веское слово. Соня недовольно поморщилась и спросила: «И где она сейчас?» – «Оста-вили в селе, чтоб прибралась немножко, ужин сварила», – сказал Дима. «Пусть освоится немножко, попривык-нет», – добавил Сергей и пошел в кабинет принимать заказы от клиентов.
Через полчаса, он велел клиентам подъехать к скла-ду, что находился в промышленной зоне города, и по-ехал с другом туда отпускать товар.
Когда вечером Сергей с Димой опять приехал в се-ло, Настя встретила их печальная. Сергей подумал, что это от усталости, ибо она помыла полы во всех пяти комнатах и вытерла стены большого дома, где ленивая по части хозяйства Полина прибиралась лишь раз в ме-сяц, отчего по углам накопилось много пыли и паутины, свисавшей длинными темными нитями. Сейчас в доме стало действительно чисто, был приготовлен вкусный ужин – плов, уха, два салата. Оглядывая дом, Сергей сказал Насте: «Спасибо, что постаралась! Наверное, целый день потратила, некогда было погулять по селу? Устала?» – «Не переживайте, я не перетрудилась, – от-ветила она затаенно. – Просто мама звонила и сказала, что заболела сильно. Так что мне придется завтра уехать, а то там за хозяйством некому смотреть». Ду-мая, что Настя обиделась, что ей пришлось бесплатно поработать, Сергей решительно сказал: «Пусть я тебе пока еще не нашел работу, но платить начну с сего-дняшнего дня». – «Что вы? – смутилась она. – Мне, в самом деле, надо уехать…»
Весь вечер Сергей думал, как сказать Насте наедине, что она очень понравилась, что будет по ней сильно скучать. Это не удавалось, так как друг постоянно был рядом с ней, и с кислой физиономией бубнил: «Может, я позвоню твоей маме, чтоб нашла какую-нибудь тетку в помощники?» Видя, как Дима действительно страдает, как поник, Сергею стало стыдно отбивать девушку – ведь даже попытка поухаживать воспримется другом как большое оскорбление. Ведь он ее привез и связывал с нею единственную надежду на любовь, а у Сергея все-таки есть и жена и Полина!
На следующее утро они повезли Настю в город. Так как необходимо было срочно отгрузить товар приехав-шим издалека клиентам, то Дима остался на складе, а Сергей повез Настю на автовокзал ко времени отъезда автобуса. Он купил ей в кассе билет, а в привокзальном ларьке пирожков и фруктов в дорогу, так как путь пред-стоял долгий – в полутысячу километров. До отхода автобуса оставалось минут двадцать, они сидели в ма-шине и кушали мороженое. Вдруг Настя как-то по осо-бенному откровенно глянула Сергею в глаза – и он до-гадался, что она не хочет уезжать… «Милая, – сказал он глуховато. – Ты своим приездом внесла благодать в мою душу: не могу представить, что тебя рядом не бу-дет. Не будет твоей тихой улыбки… Может, причина отъезда в чем-то другом?» И приобнял как бы по-дружески. Она не отшатнулась, тихо сказала: «Вчера днем звонила ваша жена. Вкрадчиво спросила, что де-лаю. Я по своей наивности сказала, что мою пол в ва-шей с Полиной спальне. О, как она раскричалась! Кри-чала, что это ее дом, что нечего всяким сопливым хо-зяйничать, что у сучки Полины нет тут никакой спаль-ни!.. А потом вдруг успокоилась и предложила: «Не могла бы ты соблазнить моего мужа, влюбить в себя, чтоб он бросил свою стерву, чтоб та возревновала и за-катила ему скандал…». «И что ты ответила?» – спросил Сергей, очередной раз с горечью убедившись, как ко-варна жена. «Я сказала, что меня пригласил сюда Дима. И он обидится, если так поступлю. Сказала и то, что обманывать вас, Сергей, не могу». – «Спасибо за откро-венность!» – сказал он.
Настя еще раз посмотрела ему в глаза глубоко и нежно: «Обманывать не могу, потому как действитель-ны мне понравились – вы энергичный, смелый, хозяй-ственный, с щедрой русской душой!». Сергей резко ударил по своей коленке ладошкой и воскликнул: «Все – ты никуда не уезжаешь! Мы близки по складу харак-тера. Выросли в селе, умеем работать, а не то что го-родские фифочки (он имел ввиду Полину и жену Соню). Я хочу, чтоб ты была матерью моих детей». – «Сразу даже так?» – улыбнулась она, не испугавшись такой от-кровенности, словно ждала этого. «Именно! Ты не представляешь, как я тебя буду любить!» – «Господи, у тебя жена, любовница… Да они со свету меня сживут! Отравят!». Сергей прищурился угрожающе: «Пусть только попробуют тебя обидеть!» Он обнял Настю и поцеловал в сладкие от мороженого и слегка запекшие-ся губы – она слабо ответила, а потом отстранилась и сказала: «Нет, уж вы разберитесь сначала с этими жен-щинами, а потом дайте мне знать – и я приеду уже насовсем!»
В этот момент началась посадка на автобус, Настя порывисто обняла Сергея на прощание, прижалась ще-кой к его груди, потом тряхнула головой, словно пыта-ясь себя трезвить от нахлынувшего пьянящего чувства, и пошагала к автобусу…
***
Представляя, какие скандалы надо будет вынести от своих женщин, сколько «крови» у него выпьют, как по-царапают ему душу, а может и физиономию, Сергей не смог порвать с ними. Да и с влюбленным в Настю дру-гом тогда пришлось бы наверное расстаться. Сергей звонил несколько раз Насте и говорил: «Вот скоро…», а сам ничего не предпринимал, все чего-то боялся и со-мневался  – и она не приехала.
    
ПОРЯДОЧНАЯ
Александру позвонила женщина: «Меня Мила зовут. Мы учились вместе в одном институте – только я на два курса младше. Как-то познакомились в одной компа-нии…» Он сразу вспомнил ее, что бывало редко – обычно лет через десять в памяти лица знакомых пре-вращались в блеклое невнятное пятно. Получалось, чем-то девушка поразила, застолбила местечко в его сознании, если вспомнил ее через многие годы. Навер-ное, своей душевной и человеческой чистотой – она, удивительно скромная, доброжелательная, почти по-стоянно улыбалась, боясь обидеть собеседника нетак-тичным словом или взглядом. Александр даже помнил, что она являлась дочкой директора сельской школы и учительницы литературы – так она о себе рассказывала. «Я узнала, что живем в одном городе, и подумала, что могли бы пообщаться, вспомнить молодость», – сказала она не столько даже смущенно, а как бы стыдясь по-добного предложения. «С удовольствием, – он назвал адрес, по которому сможет его найти, а потом, поду-мав, что это сложно сделать, предложил: «Может, за тобой подъехать?» – «Спасибо. У меня машина», – ска-зала она.
Через час Мила подъехала к загородному дому Александра на синей «Окушке», словно небольшой ма-шиной подчеркивая свою малость и скромность. Он встретил ее на крыльце, обнял, повел к столу и угостил кофе. Она, к его радости, мало изменилась за двадцать пять лет – конечно, появились морщинки под глазами, глаза темно-синие стали чуть выцветшими, но поведе-нием осталась прежней – все с той же чистой душою: так же смущалась от его взгляда, так же мило улыба-лась. Он выяснил, что у нее двое детей уже студентов, что недавно развелась с мужем, который был не в меру жаден и нашел женщину на стороне. Говорила она об этом, словно бы стыдясь, что в ее жизни не все гладко. «А чем ты сейчас занимаешься?» – спросил Александр. «Пытаюсь заниматься бизнесом – продаю медицинскую продукцию для исправления всяческих остеохондрозов – ортопедические матрацы, различные спортивные ап-параты…» – ответила скромно она. «Ну и как успехи?» – «Зарабатываю побольше, чем в школе учителем, где проработала пятнадцать лет». – «Значит, пошла по сто-пам родителей?» – констатировал он. «Пошла… но времена такие, что на зарплату учителя не прокор-мишься, – сказала она: – А я слышала, ты тоже бизне-сом занимаешься? И успешно?» – она обвела взглядом обстановку в комнатах. «Потихоньку…» – ответил он скромно. «А у тебя нет в хороших знакомых среди начальства?» – «Зачем тебе?» – «Да чтоб помогли при-строить продукцию в поликлиники, больницы, профи-лактории. Сейчас ведь без протеже никак». – «В моем бизнесе таких знакомых не надо… – Александр радо-вался, что не приходиться унижаться перед чиновника-ми и давать им взятки. – Я дилер одной московской фирмы, товар которой расходится быстро!» – «А мне, вот видишь, нужны бюджетные деньги», – грустно ска-зала Мила. И вдруг оживилась: «Впрочем, недавно предложили выгодный проект, куда можно вложить-ся…» – «Что за проект?» - поинтересовался он, так как имелись свободные деньги, которые необходимо во что-то вложить, чтоб не обесценились из-за инфляции. «Делать специальный ортопедический стул для школь-ников. Ведь ныне огромное количество школьников по-лучает сколиоз, сидя за партой на уроках по шесть и более часов в день». – «Да, это проблема», – Александр помнил, как тяжко было в школе сидеть часами в душ-ном классе, без возможности размяться, да и избежал он сколиоза потому, что в те годы так не загружали урока-ми как нынешних детей, да и будучи коренастым и спортивным пареньком, имел крепкие мышцы на спине. «Наши дети ныне похожи на шланги, которые даже под своим весом гнутся…» – он печально вздохнул. «Вот, вот…А этот стул сконструирован так, что ребенок не будет сгибать спину за партой». – «Интересно, инте-ресно… – Александр оживился. – И сколько же надо вложиться в это дело?» – «Разработчик стула просит всего полмиллиона за патент! А ты представляешь, сколько можно выручить! Ведь у нас только в одном городе десятки тысяч школьников – если с каждого сту-ла иметь хотя бы по двести рублей прибыли, то можно озолотиться». Александр подсчитал быстренько в уме сумму прибыли, но заметил: «Но ведь их еще надо про-дать школам!» – «Это не проблема – я возьмусь за это». Он кивнул: «Похвально…А можно на этот стул взгля-нуть?» Мила развела руками: «Разработчик боится, что конструкцию у него украдут». Александр хмыкнул: «Тогда как можно покупать кота в мешке?» Мила со-гласно кивнула: «Хорошо, я с ним переговорю…Он обещал мне продать опытный образец».
Через неделю Мила привезла Александру на «Окуш-ке» этот чудо-стул и поставила в прихожей. Он посмот-рел на конструкцию из тонких гнутых трубок, между которыми была толстая фанера для спинки и сиденья, и поморщился. Уже сам вид этого грубого и неказистого стула не понравился. «И где же тут ноу-хау?» – спросил он. «Ну как же! – воскликнула с пафосом Мила. – Спин-ка стула сделана так, что упирается в позвоночник и не дает ученику сгибаться». – «А, по моему мнению, ребе-нок все равно будет сгибаться, но только натрет этим острым углом спину до мозолей или до крови», – Алек-сандр сел на стул, чтоб доказать, что именно так и бу-дет. И действительно, спинка уперлась больно в позво-нок. Александр приподнялся, чтоб сесть поудобней, и в этот момент сиденье опустилось, чуть не прищемив ему палец о железную трубку. Он успел вовремя отдернуть руку, а то бы палец точно размозжил…
Александр торопливо отошел от стула: «Прости, но этим стулом из школьников инвалидов лишь делать». – «Учеников просто надо предупредить, чтоб пальцы не совали…» – напористо и оптимистично сказала Мила. Александр с любопытством посмотрел в ее честные глаза и сказал с неким удивлением: «Ты ведь сама в школе долго работала, родители у тебя учителя, а хо-чешь протолкнуть для учеников откровенную глупость с этим стулом!? Тебе что, конструктор большие про-центы от выручки обещал?» Мила вдруг покраснела, глаза ее забегали, но она, тем не менее, бодренько по-вторила: «Хороший стул!» – и незаметно завела правую руку за спину. Александр успел увидеть, что указатель-ный палец у нее замотан лейкопластырем…Он догадал-ся, откуда рана, но, пожалев, не уличил Милу, у кото-рой ушел муж и которой надо кормить двух детей. Вот только образ ее, ранее на удивление порядочной, не-сколько потускнел. Впрочем, в последнее время Алек-сандр немало встречал женщин, которые в смутные го-ды выживали, как могли, теряя совесть, и не осуждал. Подумав немного, он сказал: «Хорошо, возьму тебя под свое крыло – будешь у меня менеджером: втюхивать ничего низкопробного не придется…»   

ПРИКОЛЬНО
В книжном магазине города Полина увидела яркую, большого формата, книгу известного ныне детского по-эта. Взрослые люди ее прямо-таки расхватывали с по-лок для своих детей. Подумав, что сын ничем не хуже тех счастливчиков, которым сегодня родители принесут в подарок книжку, она ее купила – и довольная, отпра-вилась домой.
Двенадцатилетний шустрый Сашка как раз пришел из школы и учил за столом уроки. Полина дала ему книжку: «Ты такую еще не читал?» Сын вяло посмотрел на книгу, так как не любил читать – мальчишке подвиж-ному, любознательному, желающему все попробовать и испытать на собственной шкуре, больше нравилось иг-рать с мальчишками в футбол, кататься на коньках, чем сидеть дома и перелистывать страницы, читая про вы-думанных героев. Но сейчас, прочитав пару страниц, он вдруг заулыбался, а потом расхохотался. Радостная, что угодила ему, Полина заулыбалась в ответ и сказала: «Ну-ка прочитай, что там такого веселого написано?». 
Сын начал читать:
Если вы еще не твердо
В жизни выбрали дорогу
И не знаете, с чего бы
Трудовой свой путь начать,
Бейте лампочки в подъездах ;
Люди скажут вам «спасибо».
Вы поможете народу
Электричество сберечь.

Смотревший на диване после работы по телевизору новости, муж Степан, отставной офицер, а ныне пред-приниматель, прислушался к строчкам, а когда сын громко захохотал, то с недоумением сказал: «Белибер-да какая-то! Ни смысла, ни рифмы». – «Зато приколь-но!» – воскликнул Сашка, а Полина добавила, чтоб до-казать мужу, что не зря купила книжку: «Рифма это не главное! Зато писатель сейчас очень моден – его часто по телевизору показывают». – «Ныне каких только иди-отов не показывают! Главное, чтоб похохотать было над чем. Один сплошной хохот, будто все проблемы в стране уже решены», – нахмурился Степан. «Ну чего ты к сыну привязался? – заявила Полина. – В детстве и должно быть весело. А проблемы пусть взрослые ре-шают». – «А у меня такое впечатление, что и наше пра-вительство книжек этого модного автора начиталось! И думает, что все в жизни хаханьки да хихоньки, – Степан махнул рукой в сторону телевизора, где показывали моложавого и бодренького президента страны. – Ты по-смотри на его довольную физиономию с наивными, вы-пученными от восторга глазками – такое впечатление, что не страной пришел править, а анекдоты в Кремле рассказывать».
В это время сын ушел на улицу, якобы играть с мальчишками, а Степан взял книжку и брезгливо прочи-тал вслух стишок:
Если видишь в зоопарке
Волка, тигра или льва,
Не запихивай им в клетку
Руку, ногу или нос.
От ноги твоей у зверя
Может сделаться понос.
Посетители животных
Не должны кормить собой… 
   
Заявил строго: «Ты видишь, к чему автор призывает – к хулиганству!» – «Наоборот, он показывает, что так поступать нельзя. Только в иносказательной форме, чтоб было весело и доступно!» – возразила Полина. «Это мы, взрослые, его иносказательность и иронию понимаем, а ребенок, увы…» – «Ты нашего сына и со-временных детей за дураков не принимай – они, может быть, больше нас знают из Интернета». – «Знать-то, может, и знают, да только добро от зла отличать еще не могут, – сурово нахмурился Степан. – Нельзя научить через хиханьки чему-либо полезному!» – «Современ-ные дети занудных нравоучений не признают!» – «В этом и беда нынешнего либерального общества. Нака-зания и строгости нет!». Полина фыркнула недовольно: «Тебя только тюремщиком поставить – ты уж бы поря-док навел: всех бы в карцер посадил». – «И президента страны первого!» – Степан согласно кивнул. «Вот толь-ко руки кротки», – съязвила жена. Степан часто и гнев-но задышал через нос и выдавил глухо: «Ну что ж… Не я, так жизнь накажет! Сильно! Войны и начинаются, ко-гда люди хотят беззаботно и весело жить». – «Типун тебе на язык!» – отмахнулась Полина и ушла на кухню готовить ужин.
Через пять минут в коридоре на лестничной пло-щадке раздался громкий рев сына Сашки…Полина, по-бледнев, кинулась к двери – и быстро вдернула сына в квартиру. У того из головы, из под чубчика на лбу, тек-ла кровь по лицу, на одежду. «Что с тобой?» – Полина судорожно стала ощупывать его, проверяя целы ли руки и ноги, кинулась к тумбочке с аптечкой, достала бинт и начала перебинтовывать рану. «Что, что случилось?» – с ужасом шептала она. «Лампочку в коридоре хотел выкрутить…и упал. Меня электричеством драбалызну-ло», – ныл сын. «Зачем тебе лампочка?» – воскликнула Полина. Сашка не ответил, а заплакал еще громче. Ви-дя, что с сыном ничего уж очень страшного не случи-лось, Степан ехидно сказал: «Ну, прикольненько же электричество для народа беречь, как пишет об этом поэт». – «Тут не до шуточек…» – жена обиженно зырк-нула на Степана. «Так вот я и предупреждал, что сме-яться-то не над чем, – ответил он. И добавил: - Хорошо, хоть в подъезде клетки с медведем не было – а то поэт намекает, что «кормить зверей руками и ногами нехо-рошо – у них несварение желудка будет. А ведь это так прикольно попробовать: будет ли?!»
 

КРАСАВИЦА
Николай, придя из армии, увидел на улице села мо-лодую фельдшерицу и сразу влюбился – она, невероят-ной красоты, очень походила на актрису Эллину Быст-рицкую, которая сыграла в любимом всеми деревенски-ми фильме «Тихий Дон» страстную казачку Аксинью: была такая же сдобная, круглолицая, темноволосая и черноглазая, со смелым обжигающим взглядом. Мать Николаю давно присмотрела в невесты соседку Маню, колхозного счетовода, да и он писал Мане нежные и многообещающие письма из армии, передавая приветы с Дальнего Востока, где служил на советско-китайской границе, но, увидев Зину, тут же понял, что на Мане жениться не будет – девушка была хоть и шустрая, куд-рявая, и песни хорошо пела и лихо выплясывала под гармонь в колхозном клубе, поднимая с половиц пыль модными туфельками, но ни в какое сравнение не шла с Зиной.
Когда Николай проводил однажды вечером Зину из больницы домой – в небольшой дом, который они ку-пили, приехав в село вместе с матерью, то Маня, кото-рой люди сообщили, что он гуляет с другой, побежала к матери Николая и разревелась, так что веснушчатый нос сморщился, словно запеченное яблочко. Заявила: «Колька-то с Зинкой приезжей связался – с фельдшери-цей нашей! Я ей волосы то на башке повыдергиваю». – «Я поговорю с ним! – строго сказала мать и, когда поздно ночью Николай вернулся радостный домой, ис-коса посмотрела на сына и фыркнула: «Ты почему Маньку бросил?» – «Не люблю я ее!» – ответил он. «А фельдшерицу, значит, любишь?» – «А ее люблю». – «Может, и жениться решил на ней!» – «С удовольстви-ем». – «А ты чего, не знаешь, что у твоей Зины уже дочка пятилетняя есть? Зачем тебе чужое дите? Ты че-го, своих не можешь родить?» – «И своих родим!» – весело ответил сын. «Да и старше она тебя на два года, как Манька мне сказала! Разведенка. Зачем тебе стару-ха?» – «Да она моложе Маньки выглядит…» – «Ты ведь парень молодой, холостой – за тебя любая пойдет, если даже Манька не нравится». Николай строго глянул на мать и резко заявил: «Не хочу другую…»
Мать запричитала, заохала, однако через месяц успокоилась и сосватала сына за Зину. Ну а Манька ис-пугалась Зину обижать: во-первых, Николай бы не поз-волил – мог поколотить, а во-вторых, фельдшерица – важный человек в селе – не дай бог заболеешь, и тогда ведь к ней придется обратиться!
Жить они стали в доме Зины, дом был просторный, но уже староватый, с крышей сгнившей. Николай взялся его обустраивать с энергией и энтузиазмом: пристрой срубил новый из толстых сосновых бревен для кухни и спальни, крышу шифером покрыл, сараи построил для скотины – вообще, рядом с Зиной у него вдруг появи-лось столько сил, столько желания жить и что-то де-лать, чтоб жить хорошо и жене угодить, что и минутки без дела не сидел. Ходил на охоту и никогда не возвра-щался без нескольких убитых уток, ездил на рыбалку – и всегда в доме полно было свежей рыбы. А как Зина умела любить, какой страстной ласковой и нежной была в постели! До встречи с ней Николай был обыкновен-ным деревенским «валенком», у него и одежды-то при-личной не имелось – ходил в основном в армейской форме, а теперь Зина его принарядила: повезла в район-ный центр, в магазин одежды, выбрала ему три пары туфлей, два костюма - нарядный и повседневный, не-сколько рубашек, модную фуражку из серого драпа. Одевала мужа и радовалась, как он хорошо выглядит, хвалила. Ну а сама она с каким вкусом одевалась, какая модница была! Только в актрисы идти!
Когда шли по улице в клуб на кинофильм, Зина все-гда брала Николая под ручку – и ему верилось, что счастливее его никого нет, что лучше его жены – самой нарядной, самой красивой, самой умной – вообще жен-щин не бывает! Все парни завидовали ему, а он, гордый, ни на одну из местных красавиц не смотрел. Сначала Манька попыталась поссорить молодых, кокетничала с Николаем на работе в колхозе, где он шоферил, а она в конторе работала, но отныне для него все женщины словно перестали существовать – да хоть Маня и остальные девки села разделись бы перед ним догола, легли на травку и ножки раздвинули, он бы только по-хохотал и мимо прошел. Ведь Зина не только красавица была, но и работящая – и шила (ему теплый полушубок сделала из овчины зимой в дальнюю дорогу ездить, бо-гатую шапку из лисы), и вязала свитера, все скатерти дома, полотенца и занавески были расшиты ее узорча-той вышивкой с птицами и орнаментом! Ну а в свобод-ное время она с Николаем даже на рыбалку ездила но-чами – плавать по Каме сетями! Для нее, выросшей да-леко от реки, рыбалка была в новинку, но темными осенними ночами, пока Николай опускал в Каму сеть, она усердно гребла веслами тугую воду! Ну а уж ко-сить-то она умела с детства и почти не отставала от не-го, когда вдвоем шли по лугу и срезали литовками рос-ную траву для коровы.
***
Прекрасная была у Николая с Зиной жизнь до самых семидесяти лет – жили они лучше всех, богаче: первые в селе купили лодочный мотор, первые приобрели мо-тоцикл, а потом первые телевизор и автомобиль, дом большой и красивый построили. Но главное, троих де-тей вырастили, воспитали порядочными и умными людьми и дали всем высшее образование. И вдруг Зина заболела – голова затряслась, руки, да и спина переста-ла держать, будто надломилось в ней что. Определили, что это заболевание сосудов головного мозга. Сам-то Николай еще крепкий мужик был – ничего у него не бо-лело, дрова резво по-молодецки колол, автомобиль во-дил, частенько на Каму рыбачить на моторной лодке выезжал. А, глядя на Зину, сильно горевал, вспоминал, какая раньше была! И на глаза слезы наворачива-лись…Часто разглядывал фотографии в альбоме: смот-рел, как они праздники весело отмечали (пели, танцева-ли), и печально вздыхал, покусывая с досадой губы. Смотрел, какая у Зины осанка была гордая – спинку всегда ровно держала, плечи откинуты назад, голова поднята! Теперь уж Зина не споет и не станцует! Да и не то что свитер ему какой-нибудь шикарный, но и обыч-ные носки дрожащими ослабевшими руками уже не свяжет.
Болезнь у Зины прогрессировала – жена с трудом ходила из спальни до кухни, держась за стенки, потом Николай ей палочку купил. Вскоре стал помогать пере-двигаться, держа крепко за подмышку. Раньше у них в доме всегда было много гостей – Зина умела их при-нять: пироги пекла с рыбой чудные, бялиш ароматный делала, а уж солений, варений был полон погреб, так что на стол обильно накрывала, а теперь кто будет накрывать? Так что и с народом перестали общаться…
***
Однажды подъезжает ко двору большая черная ма-шина, что джипом называется, номер на ней не местный и голубого цвета (милицейский), и оттуда выходит мо-лодой подтянутый мужчина с короткой стрижкой. Ни-колай как раз во дворе был, посмотрел на вошедшего в калитку вопросительно. «Вы Николай Крылов будете?» – «Да, – отвечает. – Чем обязан?» – «А вы знаете Сергея Ивановича Удальцова?» На память Николай никогда не жаловался и поэтому сразу вспомнил молодого бравого участкового, который работал у них селе и с которым он подружился – тот частенько ночевал у них в доме, так как в распутицу или в снежную бурю не всегда мог добраться до родного села. «Помню, конечно!» – сказал Николай. «Так вот он приехал на свою родину из Моск-вы и приглашает давних друзей отметить это событие, вспомнить молодые годы. И вот велел привезти вас с женой». – «Спасибо…– Николай кивнул и полюбопыт-ствовал. – А что он в Москве делает?» – «А вы разве не знаете?» – «Помню только, что он одно время соседним районом руководил». – «Ну а теперь он большой чело-век – генерал-лейтенант милиции, заместитель мини-стра МВД!» – солидно ответил молодой мужчина. «Да, большая величина!» – согласился Николай. «Так вот он приказал, чтоб я без вас не возвращался!» – добавил мужчина. «Это приятно слышать…Сейчас пойду – с женой посоветуюсь, – сказал Николай. – А вы можете пройти в дом, чайку попить». – «Нет, спасибо, я уж лучше по улице пройдусь, с бугра на Каму посмотрю – красивые у вас здесь места», – ответил мужчина.
Николай торопливо вошел в дом, гордый – приятно, когда солидные люди помнят старую дружбу, не скур-вились, как многие нынешние чинуши, добившиеся вла-сти! Воскликнул бодренько из коридора: «Зина, нас Се-рега Удальцов, бывший наш участковый, приглашает на банкет по случаю своего приезда – он теперь замести-тель министра! То-то однажды, когда по телевизору за-седание правительства показывали, лицо одного знако-мым показалось».
Николай уже представил, во что оденется, чтоб нарядно выглядеть – он любил хорошие компании ин-тересных людей, где можно о важном и полезном для государства поговорить! Но, взглянув на Зину, что сто-яла, согнувшись и облокотившись на стул, с отвислой челюстью, сразу с досадой поморщился: «Ну, куда я с ней?». «Так, говоришь, Сергей приглашает…» – глухо-вато сказала она. «Да, вон и шофера с машиной к дому прислал». – «Сходи, тебе будет о чем с ним побеседо-вать – ты же политикой интересуешься. Посоветуешь, как ему с преступностью бороться». Николай постоял около жены в раздумье и решительно заявил: «Один не пойду! Как я тебя тут оставлю? – вдруг чего тебе пона-добится. Вдруг пойдешь в туалет – и свалишься». – «Ну, посижу на кровати, дождусь, когда вернешься». – «Нет! Я о тебе все время буду думать…» – отмахнулся Николай, вышел на улицу и сказал шоферу: «Передай Сергею Ивановичу огромный привет. Скажи: прихвор-нули мы что-то с женой…»
Шофер недоуменно пожал плечами, сел в машину и уехал… Николай посмотрел вслед машине и горько по-думал: «Эх, почему жизнь такая короткая?!»    
 
ПЛЕМЯ НЕЗНАКОМОЕ
Валентин, считая себя мудрым воспитателем, стал показывать дочке третьекласснице, как распознавать время на часах со стрелками. Он в воскресный день с утра, как только проснулась, поднес к ее глазам цифер-блат на наручных часах и сказал ласково и добродуш-но: «Вот смотри – толстая, но короткая стрелка обозна-чает, сколько сейчас часов, а длинная и тонкая обозна-чает минуты. Если стрелка большая стоит на цифре 10, то это значит, что сейчас десять часов утра, а если стрелка длинная стоит на цифре 3, то это значит пятна-дцать минут, ибо между каждой цифрой находится пять минут. Так вот если три помножить на пять, то полу-чится пятнадцать. И в результате будет 10 часов и 15 минут, или же пятнадцать минут одиннадцатого. Поня-ла?» Дочка кивнула, но без энтузиазма – перед ней уже стоял открытый компьютер, где собиралась играть в интересную игру.
Через пять минут Валентин подошел к ней, поднес снова часы и спросила?: «Ну, скажи, сколько сейчас времени?» Дочка долго, отсутствующим взглядом смотрела на циферблат, вздыхала и молчала… «Ви-дишь, длинная стрелка подошла к цифре четыре, а если между цифрами пять минут, то сколько значит сейчас времени?» – намекнул Валентин и открыл рот, чтоб поддакнуть…Но дочка молчала. «Ты что, не понима-ешь?» – удивился он. «А зачем?» – вдруг сказала дочка. «В каком смысле?!» – удивился Валентин. «Ну есть же часы нормальные», – и она показала сотовый телефон, где время было написано точными цифрами: «10 часов 20 минут».
Валентин хотел сказать, что часы бывают разные – в том числе со стрелками, какие в основном висят у них в доме во всех комнатах, но вдруг подумал, что теперь, пожалуй, сотовых телефонов в семье больше, чем ча-сов, и смолчал. Вспомнилось только, каким гордым был он, когда в первом классе самостоятельно научился определять время и не просто на часах с арабскими цифрами (тогда таких не было), а с цифрами римскими! А это гораздо сложнее! Он ходил тогда по дому, брал то отцовские часы, то материнские и важно, вслух, громко говорил, сколько сейчас часов и минут. Родите-ли и бабушка смотрели удивленно и поощрительно ки-вали головами…
Следующую попытку научить дочь определять вре-мя на циферблате Валентин сделал, когда она училась в седьмом классе. Он удивленно заморгал, когда на его вопрос опять не смогла определить время: «Ты же вро-де не дебилка?! В твоем возрасте даже дети в интернате для слабоумных могут это делать!»  – «А зачем?» – от-ветила она обезоруживающе. «Зачем… Да чтоб выгля-деть умным человеком хотя бы!» – процедил сердито он. Дочка насупилась и перестала общаться и даже смотреть на циферблат, который он подносил к ее гла-зам и в который нервно стучал указательным пальцем. «Что за упрямый народец растет? – воскликнул Вален-тин громко и возмущенно, чтоб слышала жена, и доба-вил: – Может, ты хоть дочь научишь?» Он стал ходить по комнате, ругаться и размахивать руками. «Да от-стань ты от дочки!» – заявила жена. «У, либералка!» – заявил с досадой он и махнул на жену рукой.
Когда дочка училась на первом курсе педагогиче-ского института, Валентин опять вспомнил про часы с обычным циферблатом и спросил вкрадчиво, уж будучи уверенным, что сейчас-то она ответит. Но она сказала уверенная в своей правоте: «Папа, ну чего ты ко мне привязался?! Не знаю я и знать не хочу!» Валентину за-хотелось заплакать – получалось, что он абсолютный бездарь в воспитании ребенка, если даже в восемна-дцать лет она не знает циферблат. Ранее-то он мог на дочку хотя бы накричать, а теперь как на взрослую го-лос повысишь? Ведь обидится! Еще из дому уйдет! «И не стыдно тебе?» – лишь печально вздохнул он. «А чего стыдиться–то? Я спрашивала в своей студенческой группе – там половина не может определять», – ответи-ла спокойно дочь. «Ты же будешь в школе преподавать – вдруг дотошный ученик спросит, сколько времени, а ты не сможешь ответить – вот стыдоба-то будет?!» Ва-лентин обескуражено обхватил голову руками, начал качаться на стуле и стонать: «Когда-то Пушкин писал: «Ну, здравствуй племя молодое, незнакомое!» Он имел ввиду грамотное поколение, а теперь впору недоуменно и горько воскликнуть: «Здравствуй время нынешнее не-знакомое, где выросла такая молодежь…»      

ПРАВИЛЬНОЕ КИНО
«Ну-ка включи телевизор! – приказал Шандыбин, в прошлом крупный криминальный «авторитет», а теперь солидный предприниматель, своему мускулистому тол-стошеему охраннику. – Там новый телесериал про доб-лестных ментов начинается, как они бандитов ловко ло-вят!» Охранник включил висевший на стене сауны большой, метра в полтора размером, плазменный теле-визор, и на экране появились титры «Охота на волков». «У, какое замечательное название! – воскликнул зло-радно Шандыбин и обратился к сидящему рядом за уставленным богато закуской и спиртным столиком майору полиции Хухрякову. – Не ты придумал?» – «Там режиссер есть», – ухмыльнулся майор, откинув-шись на плетеном кресле. «А ты, значит, только кон-сультантом был?» – «Вроде того!» – «Значит, опытом делился, как бандитов ловить?» – «Попросили, ну я и проконсультировал, чтоб правдоподобно было». Шан-дыбин скривил физиономию: «Вот сейчас и посмотрим, правдоподобно ли получилось?»
В телевизоре стали показывать, как смелый, сильный и неподкупный, майор Волков борется с наркомафией! Ловит главаря, заламывает ему руки, заставляет при-знаться в преступлениях, в незаконных доходах. «Ух, как он его! Ух, как!» – восклицал Шандыбин фальшиво-пафосно, когда майор бегал с пистолетом и стрелял всех охранников босса. Хухряков морщился, демон-стративно позевывал и отворачивался. «А не про меня ли этот фильм-то? – процедил вдруг Шандыбин. – Чего-то главный бандит меня сильно напоминает? Прическа такая же «ежиком», золотой перстень–печатка с чере-пом. А, майор? Не ты ли подсказывал сценаристу, каков он настоящий бандит?» – «Да брось ты смотреть эту глупость. Это же фильм для быдла, чтоб оно властям верило, что они с коррупцией и преступностью борют-ся, – отмахнулся Хухряков. – Давай лучше выпьем с девушками…»
Майор окликнул двух голых девиц, что плавали, очень красиво и сексуально раздвигая по лягушачьи ножки, в прозрачной голубоватой воде бассейна. Они вышли оттуда, стройные, аппетитные, и прошагали к столику, подрагивая студенистыми грудками и упруги-ми попками. Это были девушки из ночного клуба Шан-дыбина, которых он частенько вызывал для обслужива-ния важных и нужных ему гостей, в частности, для про-куроров, следователей, полковников полиции, а сегодня вот решил ублажить майора, который исправно сооб-щал ему, на кого из друзей Шандыбина есть доносы, на кого завели дела… За эту информацию Шандыбин со-лидно майору приплачивал, а сегодня решил и облаго-детельствовать общением у себя в клубе. Да и заодно хотел вместе посмотреть фильм, который майор кон-сультировал.
Когда Хухряков по-хозяйски шлепнул по голой попе девушку, налил собственноручно мартини в хрусталь-ные фужеры и предложил девушкам закусить черной икоркой, Шандыбина это обескуражило – ведь здесь он хозяин! Только он может разливать спиртное и коман-довать! Шандыбин нахмурился и язвительно сказал: «А этот Волков что-то слишком на тебя, майор, похож? Такой же тщедушный, но нахальный и гоношистый… Наверное, очень ты выглядел положительным, раз с те-бя решил образ режиссер слепить? Наверное, ты им рассказывал о своих великих подвигах в поимке банди-тов?» Хухряков вальяжно откинулся в кресле, закинул ногу на ногу, словно действительно  сыграл в фильме главного героя – явно выпендривался перед девушками. Заявил хвастливо, уже изрядно выпивший: «Ну, я не возражал, когда режиссер решил создать некое сход-ство…»
В этот момент на экране киношный майор Волков начал топить в бассейне похожего на Шандыбина глав-ного мафиози и требовать, чтоб тот сознался в нарко-торговле. Тут Шандыбин вообще разозлился. «Обидно, понимаешь… – процедил он, подозвал пальчиком двух дюжих охранников и приказал: «Киньте-ка майора в бассейн». Хухряков усмехнулся, думая, что Шандыбин пошутил, но охранники, которые уже не раз делали по-добное с некоторыми гостями босса, быстренько под-хватили Хохрякова за руки и как щенка скинули прямо в одежде (в белых нарядных брюках и шелковой рубахе и  в туфлях) в воду…
Вскоре на поверхности показалась обескураженная недовольная физиономия. Хухряков подплыл к бортику бассейна, чтоб подняться и выразить возмущение. «Притопите-ка его!» – приказал Шандыбин охранникам. Тут же один охранник схватил майора за руку, а другой вдавил голову майора в воду. Майор задергался, пыта-ясь вырваться, но… «Отпустите его, – весело приказал Шандыбин охранникам, – а потом повторите раза три…»
Через полминуты на поверхности показалось разъ-яренное лицо Хохрякова, он крикнул: «Ты чего дела-ешь?» Но охранники, дав сделать лишь один вздох, снова затолкнули его в воду – и так три раза. Напосле-док майор уже не сердился и не возмущался, а лишь с ужасом смотрел на Шандыбина обезумевшими и выпу-ченными глазами. Лицо было бледным.
Наконец охранники вытащили его и, шатающегося, что-то хрипящего, отплевывающегося от воды, почти волоком дотащили до кресла за столиком. Девицы то-ненько хихикали, поглядывая на Хухрякова, похожего на мокрого цыпленка.
Майор отдышался, разом выпил бокал мартини и глухо и капризно спросил: «Зачем ты это сделал?» Шандыбин дружески похлопал его по плечу и с ехидцей сказал: «Сцена в бассейне в фильме какой-то неправдо-подобной показалась. Плохо ты консультировал. А все потому, что надо было это на себе испытать. Так ска-зать, погрузиться в реальную жизнь!»         

ЗОЛОТОЙ БЛЕСК
Вечером Григорию на квартиру позвонила Света. Это его удивило – в последние годы, после того как по-няла, что не готов ее содержать, дарить золотые укра-шения, так как не влюблен в нее, она звонила редко. Значит, сейчас был весомый повод! Голосок ее лился из микрофона сотового телефона в ухо Григорию ласко-вый и таинственный. «Как живешь?» – спросила вкрад-чиво она. «Хорошо живу», – ответил он. «Как бизнес?» – «Да идет помаленьку». – «А я вот тоже нашла, чем деньги заработать на квартиру», – сказала она гордели-во. «Поздравляю». – «Могу и тебе предложить зарабо-тать». – «Интересно». – «У тебя есть свободные два-дцать пять тысяч?» – «Ну, допустим…» – последнее время Григорий на вопрос о деньгах всем женщинам отвечал уклончиво, опасаясь, что последует предложе-ние дать взаймы на неопределенный срок, причем обычно без возврата, а делать это, как делал ранее, не хотелось – все-таки он человек уже семейный. «Есть возможность вложить их в золото и получить большую прибыль». – «Насчет прибыли сомневаюсь, – ответил он. – Впрочем, такая возможность есть в любом банке – покупаешь золото или другой драгоценный металл и хранишь». – «Это все ерунда! Наши банки обманывают, а вот банк в Германии дает огромные проценты!» – «Верится с трудом». – «Я тебя могу сводить в офис представительства банка – и сам все увидишь. Я ведь уже на этом немало заработала».
Григорию стало любопытно, так как об этом фонде он в последнее время много слышал от знакомых, кото-рые агитировать вложиться в золото приезжали к нему на дом. Тем более хотелось увидеться со Светой, де-вушкой весьма привлекательной, которую можно было иной раз по старой памяти свозить к себе в сауну, по-общаться с ней за бутылочкой винца и узнать что-нибудь новое и интересное о женской загадочной душе.
На следующий день Григорий подъехал к подъезду ее дома панельного на автомобиле, позвонил на сото-вый – и вскоре Света выпорхнула из двери с горящими распахнутыми глазами, как будто только что выиграла огромную сумму в казино. Села в машину и затарато-рила примерно то же, что говорила по телефону, но только добавила: «Ты не подумай, что я тебя туда тащу насильно. Это я чисто по-дружески. Этот фонд вообще-то закрытый – только для хороших людей. Он себя не афиширует – иначе все сбегутся и начнут богатеть…» – «Ну, ну, – сказал Григорий, стараясь быть серьезным. – Спасибо, что считаешь меня хорошим человеком и сво-им другом».
Вскоре подъехали к большому офисному зданию, где сдавались в аренду всяческим фирмам помещения, и вошли в приемную, где стояли несколько кресел для посетителей и клиентов – на креслах уже сидело пять человек. На столике перед креслами лежали красочные рекламные журналы, где рассказывалось, какой замеча-тельный и надежный банк в Германии, который позво-ляет каждому хорошему человеку много зарабатывать; показывались на фото слитки золота, которые каждый может купить – можешь слиток в десять граммов, в двадцать и так далее вплоть до килограмма. Слитки бы-ли очень умело сфотографированы – так что даже пла-стинка в десять граммов выглядела внушительной и объемной: они притягательно поблескивали, отражая солнечный свет. Казалось, протяни руку, возьми их и сунь в карман.
К Григорию в приемную вышла милая молодая женщина в элегантном деловом костюме, поздоровалась и доброжелательно сказала: «Вы пришли сделать взнос и купить золото? Вас интересуют условия?» – «Да, – кивнул он. – Хотелось бы знать, откуда в банке Герма-нии столько золота?» – «А вы разве не знаете, что золо-то свободно продается на валютных рынках? Банк его покупает по мере необходимости для вас, а потом хра-нит его. Вы можете всегда взять слиток золота или деньги за него». – «Интересно, каким образом я буду получать почти пятьдесят процентов дохода в год?» – «Так ведь цена золота постоянно растет…» – «Ну не настолько же. А бывает, и падает».
Женщину вопросы досадовали, но она отвечала Гри-горию спокойно. Из кабинета выглянул молодой муж-чина и громко спросил: «Кто здесь пришел получить дивиденды?» Двое поднялись с кресел – это были пожи-лые мужчина и женщина. Они уже успели познакомить-ся с Григорием и наперебой ему рассказывали, что круглый год имеют большую добавку к пенсии. Мужчи-на вышел к ним с пачкой пятитысячных купюр и начал отсчитывать для каждого, говоря вслух: «Вам, Сергей Иванович, причитается пятьдесят тысяч прибыли, ну а вам, Зоя Федоровна, чуть поменьше – всего сорок». – «Сорок! – воскликнула благодарно женщина и всплес-нула руками. – Так это же в пять раз больше моей пен-сии. Куплю теперь новый холодильник, за учебу внука в институте заплачу». А ее спутник заявил важно: «А я заграницу поеду – в Париж, давно хотел там побывать».
Пожилые пенсионеры вышли из приемной с деньга-ми на улицу, а сотрудница весело сказала оставшимся: «Ну, кто готов купить золото? Проходите в кабинет». Парень и девушка, что сидели недалеко от Григория, решительно встали и направились в дверь. Женщина недоуменно и даже слегка обиженно посмотрела на Григория: «А вы?» – «Иди, иди… – подталкивала его Света. Он снисходительно улыбнулся и заявил: «А можно я до завтра подумаю?» – «Можно, – ответила суховато женщина. – Но только золото может кончить-ся».
На обратном пути Света смотрела на Григория оби-жено, надувала губки и бубнила: «Зря ты отказался. Я тебя к ним привела как друга». – «Сомнения у меня по-явились, – сказал он весело, хотя сразу был уверен в обмане, а теперь в этом убедился. – Это подстава: два пенсионера тех… Им специально деньги прилюдно да-ли, чтоб остальные позавидовали, а потом они деньги обратно вернут. Впрочем, и парочка молодых тоже по-хожи на тайных сотрудников этой конторы – кинулись сразу деньги отдавать ретиво, наперегонки». Одного Григорий Свете не сказал: что фонд – обычная финан-совая пирамида, где (пусть это и не афишируется) твоя прибыль образуется из денег приведенных тобой клиен-тов. «Да ну тебя…» – отмахнулась Света и отвернулась. «Может, в выходные съездим ко мне? – спросил он. «Нет желания», – фыркнула она.
Григорий высадил ее около дома, сказал напоследок радушно: «Желаю разбогатеть». И уехал, отставив обескураженную. Посмотрел на нее, грустную, в зерка-ло заднего вида и вдруг пожалел. Ну никак у нее разбо-гатеть не получается вот уже десять лет, как он ее зна-ет. Сначала она, уверенная в своей женской неотрази-мости, пыталась выйти замуж за очень богатого, чуть ли не олигарха, и Григорию весело и азартно говорила: «Вот женюсь на нефтяной вышке!» – и была уверена, что это вот-вот случится, но олигарха не досталось, по-том она стала искать жениха с коттеджем (тут Григорий подходил), наконец пыталась устроиться на высоко-оплачиваемую работу, гордо желая сама купить кварти-ру и съехать от родителей, но, увы, до сих пор получает максимум пятнадцать тысяч и в свои тридцать пять еще не замужем. Вначале она имела виды на Григория, да и он был к ней расположен, но ее расчетливость и ка-призность его оттолкнули и он женился на другой – бо-лее надежной, заботливой и бескорыстной…          
 ***
Света не звонила Григорию полгода. Да и он не зво-нил, а однажды все-таки набрал ее номер и спросил: «Ну, на квартиру уже заработала на золоте?» Она по-молчала и хмыкнула: «Ты прав оказался – жулики они! Разбежались недавно – и деньги мои пропали». – «Так, может, встретимся у меня в баньке, развеем грусть и обсудим эту ситуацию за бутылочкой винца?» – пред-ложил он. «Не могу…Я уже замуж вышла», – ответила она почему-то без особой радости. «За нефтяную выш-ку?» – спросил он. «Да за обычного мужичка-строителя. Живем в его малосемейке. На ипотеку встали». – «Ну что ж, поздравляю!» – Григорий искренне за нее пора-довался.   

ХОРОШАЯ ПЕСЕНКА
Подруга Коли Зина, с которой познакомился месяц назад в ночном клубе и привел к себе на квартиру жить, проснулась только в обед. К тому времени он успел пробежаться в спортивном костюме и кедах по бли-жайшему лесопарку, приготовить себе яичницу, позав-тракать и настучать на компьютер две большие статьи в газету, где работал корреспондентом.
Коля надеялся, что Зина приготовит обед (все равно пока нигде не работает) и попытался ее разбудить. По-дошел к кровати и позвал нежно и ласково: «Зина! Пе-тушок пропел давно, светит солнышко в окно!» – таки-ми стихами будила в детстве Колю бабушка в селе, ко-гда ему следовало рано вставать в школу или ехать с отцом на луга косить траву для коровы. «Отойди, – ка-призно отмахнулась Зина, не открывая глаз. – Я с утра плохо выгляжу не накрашенная».
Только во втором часу дня, повалявшись с боку на бок по кровати, Зина встала. С полуоткрытыми глазами, разлохмаченная, мелкими медленными шажочками, будто сомнамбула, с бесстрастным, как маска, лицом, сходила в ванную умыться. Уселась за столик с зерка-лом и стала красить серебристым лаком ногти – нето-ропливо, тщательно. Потом клеила ресницы и мурлы-кала песенку смазливой современной певицы: «Море-море, солнце-солнце, пальмы-пальмы…» – и так раз двадцать одно и то же. Хотя Коля сидел в другой ком-нате за письменным столом, ее однообразное нудение и глупые слова песенки не давали ему сосредоточиться на написании материала на тему сирот. Расхолаживали, необходимую боль и страстность публицистическую уменьшали, без которых эту тему полно не раскрыть. Он подруге с улыбкой сказал: «А ты другую песенку не знаешь?» – «А чем тебе эта не нравится?» – Зина ка-призно надула прелестные пухленькие губки. «Однооб-разная какая-то. И вообще, песенка бездельников…» – Коля не сказал «бездельниц», чтоб не обидеть Зину – у них после знакомства было время взаимной притирки, когда любое грубое и сказанное невпопад слово может разрушить союз. Поэтому старался быть тактичным. «Научи хорошей», – сказала Зина. «Ну, вот напри-мер…– Коля вспомнил песню, которую на застольях в селе частенько пели родители, и красиво и раздольно пропел: «Скромная, тихая, милая, как мне тебя вели-чать?.. Я назову тебя зоренькой – только ты раньше вставай. Я назову тебя солнышком – только во всем успевай…» Ему песня казалась очень нежной, вспомни-лось, как отец во время исполнения песни хрипловатым голосом, взяв мать за руку, с любовью смотрел на нее, и она отвечала таким же взглядом.
Зина глянула на Колю недоуменно и фыркнула: «Ка-кая дурацкая песня!» – «Чем же дурацкая? Видишь, как парень любимую ласково и красиво называет!» – «Хит-рый он и наглый!» – заявила Зина. «Кто?» – Коля не по-нял. «Парень этот: дескать, я тебя буду называть ласко-выми словами, а ты вскакивай ни свет ни заря и работай не покладая рук». Коля несколько опешил: «Ну так ведь и парень в это время на диване не лежит, а с утра рабо-тает. Дрова, допустим, колет, траву косит – а ее надо срезать, пока на ней роса не высохла. Или он в поле на комбайне – между прочим, комбайнеры сутками тру-дятся, даже ночью, когда страда, когда пшеница созре-ла, чтоб ни одно зернышко не потерять. Промедлишь день-два – и урожайность уменьшится». Зина отмахну-лась: «Не знаю, я в селе не росла. Я городская!» И тут Коля позволил критику: «А что, городские женщины не должны рано вставать и всегда успевать? У них что, дел никаких нет?» – «А зачем вставать? Воду что ли с ко-лодца таскать или скотину кормить? Это у деревенской грубой бабы семеро по лавкам, нарожала как кошка и теперь вынуждена стирать им и готовить. Некогда даже в ночной клуб сходить», – хмыкнула Зина. «Тогда ноч-ных клубов не было ни в селе ни в городе…» – сухо от-ветил Коля и изучающе посмотрел на подругу. Да, его мать тоже родила пятерых детей и, конечно же, обсти-рывала их и кормила, и работать фельдшером успевала, но вот выглядела в тридцать лет, в возрасте Зины, го-раздо ее бодрее – глаза темные огоньками поблескива-ли, румянец на щечках играл, и походка была такая шустрая, как у пятнадцатилетней девчонки. «А что с тобой будет, если ты хотя бы трех родишь?» – вслух подумал он. «А я и не собираюсь столько рожать – од-ного за глаза хватит», – усмехнулась Зина. И быстро добавила, сделав глазки масляными: «Свари мне, пожа-луйста, кофе!» Ранее Коля шел и делал (почему девуш-ке не угодить?), а сейчас вдруг спросил: «А сама не мо-жешь?» – «Ну, я же еще не накрасилась… – обиженно заявила она. – И вообще, у меня он всегда с плиты убе-гает!» – «Следить надо…» – заметил строго Коля. «Ну, сделай, – ласково-капризно протянула она. – А потом любовью займемся».
Грустно вздохнув, Коля двинулся на кухню, думая: «Сварю ей последний раз, а потом вещички за порог выставлю! Зачем такая лентяйка в доме? Да и рожать не собирается, а я хочу, чтоб в семье было не менее трех детей…»   

ЗА ЗАСЛУГИ
По закону шикарный особняк (президентскую рези-денцию) среди подмосковного хвойного леса, с дорогой красивой мебелью из красного дерева и карельской бе-резы, Наина Иосифовна должна была освободить через полгода после смерти мужа. А освобождать ну очень не хотелось – здесь было удобно, комфортно, тихо и спо-койно, с вооруженной охраной и многочисленной по-слушной прислугой, за которую даже платить не надо, ибо это делает государство! За несколько лет жизни в резиденции с мужем Наина так привыкла к этой обста-новке, что считала особняк собственным. И когда вдруг позвонили из Управления делами президента и учтиво сказали, что срок ее проживания здесь как вдовы прези-дента истек и что ей дают неделю, чтобы забрать лич-ные вещи, она расстроилась – показалось, отнимают нажитое тяжким трудом, почти нахально выкидывают ее на улицу. Конечно, у Наины была личная дача, кото-рую муж купил на гонорары от надиктованной им книги о том, как пробирался во власть, как его обидел Горба-чев, и вообще, какой он честный демократ и страдалец за простой народ, но одноэтажная дача не шла ни в ка-кое сравнение с роскошной государственной резиден-цией, казалась сараем по сравнению с дворцом! Была у Наины и огромная, в триста квадратных метров, вось-микомнатная квартира в Москве в элитном доме, ого-роженном крепкой чугунной оградой и охраняемом, но там она не чувствовала себя комфортно и в безопасно-сти (кругом же соседи), негде было погулять на приро-де. Здесь же все напоминало о ее важном статусе вдовы первого президента России…
После звонка из Управления делами у Наины Иоси-фовны заболела голова, началось сердцебиение, она расплакалась. Она срочно позвонила младшей дочери Татьяне, которая была гораздо смелее в сложных жиз-ненных ситуациях, чем старшая, и которую недаром отец назначил руководителем предвыборного штаба, когда избирался уже больной и дряхлый на второй срок, и спросила, что делать.
Дочка приехала незамедлительно, так как тоже счи-тала резиденцию своей собственностью и часто жила тут со своей семьей. Она вошла в комнату, где Наина Иосифовна лежала на диване, обмотав голову полотен-цем, стремительная, с волевым лицом и громко матери сказала: «Какое они имеют право так себя вести!? Кто бы они были (имелся в виду Путин и его многочислен-ные питерские друзья, которые ныне правили Россией и владели ее богатствами), если б не твой муж и мой па-па?!» Наина Иосифовна кивнула, соглашаясь, что если бы не муж, который назначил приемником Путина по-мимо реальных выборов, как это делается в цивилизо-ванных странах, не быть бы ему президентом, а его дружкам миллиардерами, но вслух этого не сказала – побоялась, что в доме стоят «прослушки», а значит, об этом донесут Путину, а тот, не дай бог, обидится. А ведь действительно, быть бы иначе Путину максимум на побегушках у Березовского… «Как у тебя самочув-ствие? Врача вызывала?» – спросила дочь. «Да, врач был. Измерил давление, дал успокоительное, велел ле-жать», – сказала слабым голосом Наина Иосифовна. «Это будет на их совести, если с тобой что-нибудь слу-чится!» – воскликнула громко дочь, словно специально для прослушивающих аппаратов. Говорить искренне и откровенно мать с дочерью решались только в спаль-не…  «Ты обязательно должна позвонить Владимиру Владимировичу лично…» Дочь подала Наине Иоси-фовне трубку телефона, по которому можно было в лю-бую секунду связаться с секретариатом президента. Наина Иосифовна сделала жалостливое лицо, словно ее сейчас будет видно президенту, и сказала в трубку: «Это жена Ельцина. Мне бы хотелось переговорить с Президентом». – «Когда?» – спросил мужской прият-ный голос. «Если можно, то прямо сейчас», – ответила она. «По какому вопросу?» – спросил голос доброжела-тельно. Наина Иосифовна недоуменно посмотрела на дочь, ибо рассказывать какому-то секретарю о выселе-нии с резиденции, было несолидно. «По личному», – шепнула дочь, слушавшая разговор. «По личному…» – повторила Наина Иосифовна. «Хорошо. Он с вами свя-жется», – ответили ей.
Наина Иосифовна, закусив в досаде губу, положила трубку, и буквально через две минуты раздался звонок. «Уважаемая…–  Путин назвал ее по отчеству ласковым, вкрадчиво-озабоченным голоском. – У вас какие-то проблемы? Как здоровье? Может быть чего-то надо?» Он всегда начинал разговор с вдовой Ельцина именно с этих любезных фраз… «Владимир Владимирович. Ока-зывается, по правилам я должна покинуть дом, где мы провели лучшие годы жизни с моим драгоценным су-пругом Борисом Николаевичем. Это для меня огромный удар. Я не переживу этого». Путин удивленно восклик-нул: «Не может быть! Живите, сколько вам надо». – «Хотя бы годика два…Больше я не протяну, здоровье–то пошаливает. Уйду к своему Бореньке», – заявила Наина Иосифовна и расплакалась.
Путин ее утешал, желал долгих лет жизни, вспомнил добрыми словами ее мужа и под конец твердо заявил: «Никто вас больше не потревожит!» Дочь положила трубку на аппарат и тихо и горделиво сказала: «Вот ви-дишь. Так что не переживай». Наина Иосифовна вздох-нула облегченно и очень тихо шепнула: «Ты думаешь, Путин не знал, что меня наметили выселить?» Дочь развела руками: «Наверняка знал – такие вопросы без его ведома не решаются. К нему пришли и спросили». – «А почему же он им сразу не сказал меня не трогать?» Дочь хмыкнула: «Специально, чтоб ты позвонила с просьбой…И у него был повод очередной раз доказать нашей семье, что одряхлевший папа не зря выбрал его в преемники и что он свои обязательства перед папой вы-полняет». – «Дай бог ему еще долго быть президен-том… – сказала многозначительно Наина Иосифовна. – И тогда в нашей стране никто не посмеет опошлить па-мять о нашем незабвенном Борисе Николаевиче».
***
Наина сидела на кожаном диване в кабинете Ельци-на, который умер уже восемь лет назад. Она частенько приходила в этот кабинет в особняке из двадцати ком-нат (на день по несколько раз), чтоб мысленно побесе-довать с покойным мужем, посмотреть на вещи, кото-рых касалась его рука, потрогать их – стол из мореного дуба, резные стулья, из зеленого малахита письменный прибор на столе. Иногда ей казалось, что слышит зыч-ный и немного капризный голос Бориса Николаевича. Она вздрагивала, готовая бежать исполнять его желания – желания не только президента большой страны, но для семьи почти падишаха. Мужа охранники часто при-возили сильно выпившим, притаскивали почти волоком – и она, усадив его на диванчик, начинала раздевать, снимала ботинки, расстегивала пуговки на рубашке, сдергивала часто обоссанные штаны, а он сидел непо-движно и строго смотрел на нее мутным взглядом, важ-но насупив брови и оттопырив нижнюю губу.
  Раздался звонок на сотовый. Грустный, но и одно-временно пафосно-героический голос сказал: «Наина Иосифовна, это вас беспокоит губернатор Свердловской области. Мы приносим свои глубочайшие извинения за то, что случилось с памятником вашему мужу. Мы обя-зательно найдем вандалов! Мы их накажем по всей строгости закона!» – «А что случилось-то?» – спросила она с заколотившимся сердцем, вспомнив огромный красивый памятник мужу из белого мрамора, который возвышался на двенадцать метров на главной площади Екатеринбурга. На этот памятник скинулись несколько известных в стране миллиардеров, которые при Ельцине неимоверно обогатились за счет обобранного наро-да…У нее возникла жуткая мысль, что памятник взо-рвали какие-то народные мстители – и она разом опу-стилась на стул на ослабевших ногах… «А вы разве еще не знаете? – несколько растерялся губернатор. И вино-вато добавил: – Ну извините, все равно это скрыть не удастся… Какие–то сволочи ночью облили памятник краской, ядовитой. Но мы памятник в ближайшее время обязательно восстановим». Губернатор еще долго клял-ся к любви к ее мужу и каялся, что не досмотрел…
После его звонка Наина Иосифовна позвонила доче-ри Тане и печально спросила: «Что там с памятником папе произошло?» – «А ты разве знаешь? – Татьяна растерялась, подумав, что мать заглянула в Интернет, где вовсю обсуждали эту новость с ехидными коммен-тариями и желали, чтоб в следующий раз памятник об-лили бы дерьмом. – Я запретила это кому-либо тебе го-ворить. Но ты не расстраивайся – все восстановят!» Наина Иосифовна вдруг встрепенулась и гордо замети-ла: «Вот именно! Мой муж столько доброго для России сделал! Неблагодарные люди…»   
            
ПЛОВ ИЗ БАРАНИНЫ
Приехав в Москву с Кавказа на заработки, Рамазан устроился на рынок к дошлому родственнику, который держал несколько ларьков по торговле мясом, в основ-ном бараниной – и стал зарабатывать неплохие деньги. В несколько раз больше, чем имел в родном поселке. Однако, Рамазану хотелось большего – тоже открыть свое дело, купить в Москве квартиру, дорогую машину и приезжать в гости в свою республику успешным чело-веком с подарками родителям и родне и видеть, как родственники и друзья завидуют, как заискивают, желая пристроить к нему на работу деток, чтоб и они стали такими же успешными.
Парень он был симпатичный, с аккуратненькими усиками, с густыми темными волосами, с волевым под-бородком, с крупными белыми зубами, умел радушно улыбался и расположить незнакомого человека, вызвать доверие. Покупателям он делал комплименты, расска-зывал попутно веселую историю, анекдот, не забывал поблагодарить за покупку – и вскоре появились посто-янные клиенты, который ходили только к нему. Про-давцы в соседних ларьках часто сидели без дела, зли-лись, что у парня всегда толпится народ и идет торг. Каждому, кто покупал баранину, Рамазан в подробно-стях рассказывал, как приготовить замечательный плов, в каком казане, какие добавлять восточные специи, и всегда радушно добавлял: «Самый лучший плов из све-жей баранины! Когда приедете ко мне в гости, я лично зарежу для вас самого жирного барана».
Как-то в соседнем ряду на рынке Рамазан приглядел милую русоволосую девушку Настю, которая торговала из ларька чаем, кофе, конфетами. Купив у нее упаковку чая, он сказал: «Вы сама как красивая шоколадка!» – «Снаружи?» – спросила девушка кокетливо. «Изнутри пока не знаю», – ответил он. Чтоб завязать знакомство, он купил у девушки большую шоколадку, которую раз-ломил – одну половину отдал продавщице, а вторую откусил сам и, облизываясь, воскликнул: «Бесподобно! Да еще и с орехами и изюмом! В вас тоже изюминка есть?» – «А как же? – улыбнулась она. – В каждой жен-щине есть изюминка!» – «Вот бы попробовать! – он причмокнул язычком. – Может быть, сходим сегодня в кафе?» – «В Кафе?.. – она задумалась. – Можно».
Рамазану было жалко денег на кафе, но он решил пожертвовать тысчонкой рублей, надеясь в будущем возвратить гораздо больше: он давно понял, что главное пустить русской девушке «пыль в глаза», наобещать всякого, а потом можно и не исполнять.
В кафе Рамазан узнал, что Настя приехала в город на заработки из небольшого северного села и, как и он, снимает квартиру с подругами на окраине города неда-леко от рынка…На следующий день он проводил де-вушку после работы до дома. Двух ее подружек в одно-комнатной квартире не было. Чтоб соблазнить Настю, он уверенно и напористо сказал: «Ты мне давно нра-вишься. Давай жить вместе!» – «Без замужества я не могу…– ответила она. «Поживем немножко, а потом поженимся. Пока квартиру снимем на двоих, а потом и свою купим». – «Я почему-то боюсь с вами, кавказцами, связываться… – сказала откровенно Настя. – Лапшу русским девушкам на уши навешаете, а потом сбежи-те!» – «Кавказцы тоже разные есть, – Рамазан сделал вид, что обиделся. – А мало что ли русских парней лапшу вам на уши вешают, а потом бросают? Или пить начинают и вас бить? А я не пью – мне вера не позволя-ет, и деньги все в дом несу».
То, что кавказцев умные русские девушки игнори-руют, он уже убедился – он с первых дней приезда ис-кал богатую столичную девушку, у которой была бы квартира, куда бы прописался, женившись; он пытался их всячески обольстить, но такие девушки смотрели на него подозрительно, в разговор не вступали, да и найти их было трудно – они все в собственных машинах разъ-езжали, а он передвигался на метро! Настя оказалась попроще – и они, распив бутылочку винца, улеглись в кровать.
Уже два месяца с тех пор, как уехал из своего аула, оставив жену с малолетней дочкой, Рамазан не имел женщину – тратить деньги на проституток было жалко: местные ****и, которыми пользовались торгаши с рын-ка, чтоб удовлетворять похоть, были старыми, некраси-выми, потасканными, да и заразить могли какой-нибудь венерической болезнью. А у двадцатилетней Насти бы-ло молодое и сильное тело, и он понял, что на ближай-шие годы, пока не пристроится окончательно в Москве и не осуществит свою мечту, лучше девушки не найти.
Когда в свободное время Рамазан в очередной раз стоял около Насти, приехала хозяйка ларька Светлана Ивановна – моложавая женщина лет сорока на своем автомобиле с прицепом – привезла товар. Он тут же вы-звался помочь: схватил коробки с продуктами и начал заносить в ларек. Делал это быстро, сноровисто. «Ты кто такой?» – спросила женщина. «Друг вашей Насти, – ответил он. – А вообще-то мясом из ларька торгую». – «И как платят?» – «Да на жизнь хватает. Хотя, конечно, хочется больше». – «А что ты еще умеешь, кроме как продавать?» – «Я многое умею – ремонт в квартирах делать, автомобиль водить». – «Ремонт делать? – Свет-лана Ивановна заинтересовалась. – Давно в ванной хочу новый кафель приклеить». – «Сделаю!» – воскликнул он. «Как звать-то тебя?» – «Рамазан». – «Ну что ж, бу-дем знакомы…Как надумаю – приглашу».
Когда Светлана Ивановна повезла товар на другой рынок, где у нее еще был ларек, Рамазан восхищенно сказал, надеясь, что Настя обязательно передаст ей его слова: «Красивая хозяйка-то у тебя…», хотя, в общем-то, ничего красивого в ней не было –  большеносая, с круглым как сковородка лицом и полная. «Главное, добрая», – кивнула Настя. «А что ей муж не помогает в бизнесе?» – «У нее мужа нет – ребенок только: мальчик шести лет».
Отныне Рамазан решил подластиться к Светлане Ивановне и сделаться ее главным помощникам и лю-бовником – поверил, она будет платить ему гораздо больше, чем прижимистый родственник, да и работой загружать не особо будет…Каждый раз встречаясь с Настей, он расспрашивал про ее хозяйку и просил напомнить, что может ей сделать ремонт. Через неделю Настя сказала, что Светлана Иванова готова пригласить его.
С утра Светлана Ивановна заехала за Рамазаном на рынок – и они, закупив несколько пачек кафельной плитки, клея, поехали к ней на квартиру. Квартира ока-залась в хорошем чистом районе города, на пятом эта-же кирпичного дома – трехкомнатная, новая. Когда Ра-мазан вошел в нее, то сразу завистливо подумал: «Вот бы мне такую!» После двухкомнатной замызганной, пропахшей мужским потом старой квартиры, в которой продавцы мяса, жили вшестером, располагаясь на рас-кладушках, это были настоящие хоромы, почти дворец. Из спальни навстречу матери выскочил босоногий мальчишка с кудрявыми светлыми волосиками на голо-ве. «Как барашек», – подумал Рамазан – именно такими они рожались в отаре его отца (глупенькими, симпатич-ными, с волосиками, завитыми в колечки) «Меня Рама-зан зовут, а тебя как?» – улыбнулся он. «Сережа…» – ответил мальчик, не выговаривая буквы «р», тоненьким голоском – словно бы проблеял.
Поработав в свой первый приезд в Россию год назад в бригаде шабашников, Рамазан научился от старших товарищей многим ремонтным работам – и активно взялся оклеивать кафелем ванную. К вечеру работа бы-ла окончена, Светлана Ивановна осталась довольна. Она накормила Рамазана ужином, достала деньги, чтоб расплатиться, но он отказался. «Тебе что, деньги не нужны?» – удивилась она. «Да я как-то не привык с одиноких женщин брать деньги…» – ответил он, считая, что иной раз лучше не взять тысячу, чтоб потом выга-дать гораздо больше – в данный момент это был именно тот случай.
***
Рамазан все больше входил в доверие Светлане Ива-новне, оказывая ей услуги. Иногда она даже оставляла его ночевать, но к себе не подпускала, а сам он таких попыток не предпринимал – боялся, что она рассердит-ся и общаться с ним перестанет. Тем более она знала, что он является другом ее работницы Насти, что обе-щал на той женится. Так что если бы он как-либо намекнул, что готов переключиться на хозяйку, то Светлана Ивановна прогнала бы его, так как женщина была порядочная и частенько говорила: «Я хочу, чтоб у вас с Настей все было хорошо! Я не против межнацио-нальных браков. У меня любимый фильм это «Свинарка и пастух». При слове «свинарка» Рамазан морщился, так как мясо свиньи, запрещенное Кораном, категориче-ски не ел.
Светлана Ивановна относилась к Рамазану как к рав-ному, не опасалась его. Однажды она даже пригласила его с Настей к себе в гости, чтоб в семейной обстановке отметить день рождения его подруги – целый вечер она пела им песни, подыгрывая на гитаре. Песни были доб-рые, красивые, да и голос у Светланы Ивановны был проникновенный и нежный. И если ее сынок походил на барашка, то она на овечку – тоже была кудрявая и до-верчивая.
Вскоре Светлана Ивановна купила новую мебель – Рамазан помог ей ее собрать, расставить в квартире. Старую она решила отвезти на дачу, что находилась за сто километров от Москвы в небольшой глухой дере-веньке. «Поможешь мне?» – спросила она. «Обижае-те…», – ответил Рамазан. На следующий день он с дру-гом загрузил старую мебель в прицеп – и поехал со Светланой Ивановной. С собой она взяла сына. Рамазан вел ее машину, так как она вписала его в свое страховое свидетельство, чтоб «гаишники» не придирались.
Сидя за рулем новой автомашины, ценой около миллиона рублей, Рамазан ощущал себя ее хозяином – очень уж она нравилась: удобная, красивая иномарка, не сравнить со старыми, ржавыми и мятыми «Жигулями», которые имелись у его отца еще с советских времен. Рамазан представлял, с каким восторгом на него будут смотреть родственники в Дагестане, когда он приедет туда на такой машине!
Деревянный небольшой дом Светланы Ивановны стоял на околице села. Они въехали в ворота прямо к крыльцу и, позвав пожилого соседа, быстренько занесли мебель (мягкий уголок и два разобранных шкафа) в дом. Поужинали рыбными консервами, супчиком из пакети-ка. Сережка, устав с дороги, заснул на диванчике, а Ра-мазан со Светланой Ивановной вышли на деревянное крыльцо, которое поскрипывало под ногами. Машина поблескивала под лунным светом как-то очень притяга-тельно… «Возьмите меня к себе шофером и грузчи-ком», – предложил Рамазан Светлане Ивановне. «К со-жалению, у меня не такие большие доходы, чтоб тебя нанять! – ответила она. – Может быть, раскручусь через годик и тогда…». Рамазан набрался смелости, положил ей руку на плечо: «Вы мне так нравитесь. Возьмите к себе жить – я и бесплатно буду работать!» – Он, как всегда с женщинами, старался выглядеть бескорыстным и щедрым. «Во-первых, ты гораздо моложе меня. А во-вторых, как же Настя? Ведь она уже беременна от вас…» – Она решительно убрала его руку с плеча. «Разве?» – воскликнул Рамазан, хотя, конечно же, об этом знал. «Так что тебе надо сейчас зарабатывать мно-го денег, чтоб прокормить ее с ребенком», – сказала Светлана Ивановна.
«Действительно, где денег возьму, чтоб прокормить семью на родине, куда регулярно делаю переводы, да еще и Настю?» – подумал с досадой Рамазан. И с при-щуром посмотрел на Светлану Ивановну, которая стоя-ла к нему спиной и восторженно глядела с крыльца на полную луну. Вдруг он схватил кирпич, что лежал на крыльце, и ударил Светлану Ивановну по затылку. Она полуобернулась к нему с удивленным тускнеющим взглядом и рухнула на пол. Рамазан взял ее под руки, поволок спиной во двор. Нашел в сарайчике лопату и в темноте стал копать посреди дворовой клумбы с цвета-ми яму. Вырыв примерно метр глубиной, он положил туда тело Светланы Ивановны и быстро засыпал глини-стой землей. Покурив, Рамазан вошел в дом и остано-вился около диванчика, на котором спал Сережка. Его головка кудрявая торчала из-под одеяла – Рамазану лег-ко было сдавить ему шею и задушить или же накинуть сверху подушку и прижать ее на несколько минут…Но руки у него задрожали, и он отошел прочь.
Утром Сережа проснулся и радостно закричал как обычно: «Мама!», побежал на кухню, потом на крыль-цо, где сидел Рамазан. А тот невольно поглядывал на свежую землю посреди клумбы – все еще опасался, что она зашевелится, и оттуда поднимется Светлана Ива-новна или раздастся ее жалобный протяжный стон. На всякий случай  он уже с утра пораньше придавил хол-мик доской и попрыгал на нем, приминая. «Она в мага-зин ушла, – сказал Рамазан глуховато. – Велела тебя покормить». Он напоил мальчишку чаем с бутерброда-ми. Покушав, Сережа высочил во двор и стал присталь-но и с тревогой смотреть за забор и восклицать: «Чего-то долго не идет?» Несколько раз, проходя мимо клум-бы, под которой лежала мертвая мать, он останавливал-ся и очень грустно смотрел на землю. «А поедем-ка мы ее искать! – Рамазан, усадил мальчика в машину и вы-ехал из ворот. Как раз у него зазвонил телефон – род-ственник спрашивал, когда тот выйдет на работу. Пере-говорив с ним, Рамазан сказал мальчику: «Только что звонила твоя мама – ее срочно вызвали в город на рабо-ту и она уехала на такси. Поедем к ней!»
Зайдя в придорожную аптеку, Рамазан купил сно-творное, растворил его в бутылке сладкой газированной воды и выпоил мальчишке – тот быстро уснул и больше не тревожил своими расспросами. Подкатив к рынку, Рамазан вызвал своего родственника Махмута. Крупный сильный мужчина, отсидевший два раза по молодости в тюрьме за разбой, уверенный в себе, увидев Рамазана в дорогой машине, хмыкнул: «Откуда у тебя такая? Сво-ровал, что ли?» – «Да нет, у меня и документы на нее есть и доверенность. Хозяйка богатая подарила, – мно-гозначительно сказал Рамазан. – Вот думаю теперь, что с машиной делать? Ты давно здесь живешь – подскажи, как ее продать повыгоднее». – «А хозяйка не будет про-тив?» – родственник посмотрел подозрительно. «А она надолго замолчала… – ответил Рамазан важно, намекая, что он парень рисковый. – Не знаю только, что с ее па-цаном делать. Рука не поднимается!» Рамазан кивнул на заднее сиденье, на котором спал кудрявый мальчишка: «Может быть, и здесь поможешь?» Махмут ехидно усмехнулся: «Нет уж, я такой грех на душу не возьму! И вообще, я тебя не видел и ты мне ничего не говорил, мне еще здесь жить и работать надо. А насчет машины: езжай-ка ты на ней в республику – там ее продать легче и искать ее никто не станет».
Рамазан пошел к Насте, у которой был заметен округлившийся животик под фартуком. Еще день назад она ему предлагала снять отдельную квартиру, где мог-ли бы жить и куда она принесла бы из роддома ребенка, так как домой в село все равно не поедет – ее там стро-гая мать не пустит, а с квартиры с неугомонным дитем жилички попросят. Рамазан тогда лишь кивнул и не-определенно заявил: «Будем искать!» Теперь же он чув-ствовал себя разбогатевшим, владельцем дорогой огромной квартиры и машины. «Вот тебе ключи от жи-лья твоей хозяйки. Чувствуй себя как дома!» – он про-тянул ей ключи, которые вытащил из сумочки Светланы Ивановны. Простоватое лицо Насти вытянулось от удивления: «А Светлана Ивановна как на это посмот-рит?» – «Она тебе разрешила…» – сказал он. Но Настя недоумевала: «А сама она где?» – «Она жениха за гра-ницей нашла и уехала к нему… – сказал Рамазан и по-дивился своей находчивости и фантазии. – А ключи нам оставила!» – «А где же я работать буду, если она уеха-ла?» – не унималась Настя. Рамазан уверенно и по-хозяйски, словно строгий муж-мусульманин, жестко отрезал: «Я вот съезжу на родину на недельку, а потом разберемся…»
Вообще-то, ему уже не хотелось общаться с Настей – ведь теперь он был не бедный паренек из аула – он в сумочке Светланы Ивановны нашел несколько тысяч долларов, да и верил, что сумеет ее квартиру оформить на себя, а значит, сможет найти девушку себе гораздо более привлекательную! Настя нужна была сейчас лишь для того, чтобы не подняла панику о пропаже хозяйки и помогла разобраться с бизнесом хозяйки. Так что при-дется с ней первое время пожить, пока он не оформит на себя весь бизнес убитой.
Рамазан ехал почти сутки, выходя из машины только изредка, чтоб размяться и справить нужду, и отъехал от Москвы на полторы тысячи километров. Еще немного – и будет граница. Неожиданно в зеркале заднего вида возникло заспанное лицо мальчишки. Длинные волоси-ки на голове торчали во все стороны, словно в самом деле шерсть барашка. Он растерянно спросил: «А где же моя мама? Мы уже давно едем…» Сообразив, что на границе машину будут осматривать и найдут пацана, Рамазан тормознул около речки, открыл дверцу и выса-дил мальчишку. Сказал: «Ты подожди здесь на обочине, а я сюда маму привезу…» Он подумал, что малолетка, который не знает толком, кто он и откуда, затеряется навсегда на просторах России (умрет от голода или бо-лезни, собаками будет загрызен, или в детдом попадет), и дал по газам. Видел в зеркало заднего вида, как маль-чишка с надеждой и растерянностью смотрел вслед своими чистыми глазенками…
Рамазан в этот момент походил на голодного волка, спустившегося с гор на российскую долину, где пасутся глупые и наивные бараны! Хватай любого и перегрызай горло! Русские люди они ж такие доверчивые…               

МУЖИК НЕ ПРОПАДЕТ
Сбежав в Москве от кредиторов, которые отняли в залог его паспорт, побили, Володя добрался на автобу-сах, (в аэропорту или в железнодорожном вокзале кре-диторы могли его отловить, да и без паспорта билет не купишь) до родного села. Был поздний вечер, когда он, слегка прихрамывая, сошел с попутки на околице. На душе сразу полегчало, когда увидел знакомые с детства деревянные дома, улицы, тополя вдоль высокого холма, поблескивающую матово в темноте гладь Камы.
Ноги сами понесли Володю к двоюродной сестре – единственной родственнице, что имелась в селе. Впро-чем, родни у него много никогда не было – мать воспи-тывала его одна, родив от какого-то смазливого прохо-димца, которого сын даже не знал. И теперь, когда тетка и мать умерли, осталась в селе только сестра Ольга. Подойдя к ее дому, Володя остановился в нескольких метрах от ворот в нерешительности. Вспомнилось, что пять лет назад обманул сестру и ее мужа…Тогда Воло-дя решил заняться бизнесом – поверилось, что это про-сто: надо купить товар и выгодно его продать, тогда все этим доходным и легким делом занимались – перепро-дажей. Но нужны были деньги и немалые – хотелось сразу купить много товару и хорошо заработать. Воло-дя пошел в банк, где сказали, что деньги дадут, если будут поручители. Он отправился с этой просьбой к сестре, но, зная, что она женщина осторожная, решил усыпить ее бдительность. Он оделся в добротный ко-стюмчик, в модные туфли, галстук напялил и прикатил к дому Ольги на дорогой иномарке, нанятой с водите-лем на один день. Вышел из машины вальяжный, с пе-чаткой золотой (на самом деле фальшивой турецкой) во двор. «Ты это откуда такой?» – удивилась сестра, зная Володю как шалопая и авантюриста, разглядывала то его, то красивый автомобиль. – Чья машина–то?» – «Моя. Я ведь бизнесом занялся! – ответил он небрежно. – Вот и подарок тебе привез!» – «Какой еще подарок? – у сестры округлились глаза, так как обычно он лишь «стрелял» у нее деньги на пиво. «Сейчас мой водитель занесет, – сказал Володя и крикнул шоферу – Заноси покупку!». И тот, мужик крупный и сильный, принес из багажника новую стиральную машинку престижной иностранной фирмы. «Это тебе…» – сказал Володя сестре. «Ой!» – она взмахнула руками и не прослези-лась от радости. Тут пришел ее муж – и они втроем за-несли машинку в дом, распечатали картонную коробку и поставили поблескивающую эмалью машинку посе-редь комнаты для обозрения. «Надо бы обмыть…» – предложил Володя бодренько. «Сергей, достань-ка са-могону…» – попросила Ольга мужа, и он кинулся к шкафу за бутылкой. Володя придержал его за рукав ру-башки и небрежно достал из своего дипломата две бу-тылки коньяка: «Обмоем благородным напитком». У мужа сестры аж чуть челюсть не отвисла, ибо обычно Володя сам постоянно клянчил у него в долг самогон. Он ранее смотрел на Володю недоверчиво и хмыкал недовольно: «Ну что, раздолбай, когда работать начнешь?». Сейчас же Сергей Петрович засуетился во-круг Володи, сбегал за солеными огурчиками и рыжи-ками. Сестра накрыла на стол – и тут Володя сказал, подняв рюмку: «Отныне жить будем богато!». Сестра с мужем выпили вслед за ним. «Откуда все это у тебя?» – спросила с восхищением сестра. «Бизнесом занялся…» – ответил чуть ли не с зевотой Володя и по хозяйски снова налил коньяк в рюмки. «И каким? – спросил с придыханием ее муж, которой давно пытался заняться прибыльным делом, и не нашел ничего лучше, чем на базаре продавать свой чеснок. «Держу два продуктовых магазина…» – ответил Володя. «И много зарабатыва-ешь?» – в словах Сергея Петровича прозвучала нескры-ваемая зависть. «Хватает! Думаю вот расширяться…» Сергей Иванович растеряно хмыкнул: «Никогда бы не поверил, что из тебя выйдет толк. Ведь образования лишь восемь классов, нигде не работал». Гордая за Во-лодю сестра осадила его смело и сердито: «А сейчас разве образование нужно? Вот у тебя почти два выс-ших, а какой прок?! Стоишь на базаре как обычный колхозник». – «Вот именно, – поддакнул Володя. – Сейчас рискованные люди самые богатые!» – «Да, вре-мена изменились…» – Сергей Петрович недовольно вздохнул, соглашаясь, что не в силах изменить неспра-ведливую, по его мнению, ситуацию в стране. Когда до-пили первую бутылку, Володя сказал важно: «Может, вас в долю взять?» – он обвел взглядом старую мебель в доме и добавил: «А то бедновато живете?» – «Это как в долю?» – воодушевился Сергей Петрович. «Допустим, вложите часть денег в мой бизнес – и будете получать прибыль», – сказал Володя уверенно, словно был опыт-ным бизнесменом. Сергей Петрович с Ольгой быстро переглянулись, и муж грустно ответил: «Так у нас и де-нег то нет». – «Ну, есть еще другой способ… – сказал Володя. – Взять деньги в банке и отдать мне». Сергей Петрович насторожился: «Как-то не хочется в долги влазить». Володя, словно делая большое одолжение, заявил: «Тогда выступите просто поручителями за ме-ня». И добавил, чтоб развеять у родственников сомне-ния: «Это вам ничем не грозит – просто поставите свои подписи на бумажке, удостоверяя мою личность. А прибыль получать будете». – «И сколько?» – спросила сестра. «Много…Вот ты за границей была – отдыхала в Турции и Египте?» – «Нет. А ты был, что ли?» – сестра, видевшая Володю год назад, не знала, как и где он те-перь живет – знала только, что, продав дом матери, уехал давненько в город. «Был. И ты теперь будешь по два раза в год ездить в жаркие страны на море отды-хать», – заявил он, не моргнув глазом. Сергей Петрович с женой еще раз переглянулись. Ольга посмотрела на подарок Володи, убеждаясь, что это не сон, и махнула рукой: «Ладно! Уговорил! Где подписаться?» – «А вот прямо сейчас мой шофер и добросит нас до банка… – сказал Володя, сделав вид, что несколько разочарован. – Теперь с вами придется прибылью делиться. Ну да ладно – все-таки родные люди!» А через десять минут водитель на иномарке уже вез его с нарядными поручи-телями (они словно ехали на праздник) в районный центр в банк, где Володя с легкостью оформил кредит в двести тысяч. Получив деньги на руки (четыре пачки «пятитысячных» красненьких купюр), сунул их за пазу-ху и в тот же день улетел в Москву играть в казино. Очень надеялся выиграть, но через две недели взятых в кредит денег уже не было.
Через пять минут стояния у ворот Володе стало хо-лодно – он был в одном летнем пиджачке, а на улице стоял октябрь, дул ветер и накрапывал мелкий дождик. «Ах, была не была…» – подумал Володя и легонько по-стучал из палисадника в светящееся окошко. Прошло полминуты… Володя постучал еще – на этот раз силь-нее. Наконец штора отодвинулась, и показалось лицо сестры, которая напряженно вглядывалась в темень улицы. «Это я – Володька…» – Он сделал голосок очень жалостливым и приблизился к подоконнику. На лице сестры появилась нечто вроде радости. Она отво-рила створки окна и воскликнула: «Откуда ты?» – «Из плена», – прошептал Володя. «Из какого еще плена?» – она испугалась. «Из Чеченского». – «Ты что, воевал? Так ведь война там давно кончились». – «А я был укра-ден чеченским бандитами ради выкупа». – «И как ты оттуда вырвался?» – «Пришлось продать весь бизнес». – «Господи!» – «Пусти переночевать – я оттуда две не-дели на попутках добирался», – Володя плаксиво шмыгнул носом и зябко поежился. «Сейчас…» – сестра закрыла окошко. На улицу из избы донесись крики ее мужа: «Это кто?! Володька твой? Деньги принес?». Сестра что-то стала ему объяснять – с улицы ее слов не было не слышно…Потом опять раздался голос мужа: «Это ты, дура, купилась на его болтовню!» Вскоре хлопнула дверь в сенцах, послышались по двору тороп-ливые шаги, и из ворот выскочил Сергей Петрович с поднятой лопатой. Он кинулся к Володе с криком: «Значит, из плена, говоришь, сбежал! Да я тебя сейчас самого в подвал на цепь посажу, чтоб как раб отрабаты-вал те деньги, что мы за тебя заплатили!» Если бы Сер-гей Петрович был не стариком-пенсионером и поздоро-вее, если была бы не ночь и он получше видел, то лопа-та бы опустилась Володе на голову, а так тот успел увернулся и кинулся в проулок. Сзади неслись хриплые ругательства.
Убежав на соседнюю улицу, Володя спрятался за угол низенького старого дома, в котором жила подруга его матери. Подождал несколько минут и, убедившись, что муж сестры не гонится, постучал в ворота. «Кто там?» – раздался испуганный голос старушки из-за се-нешной двери. «Это я Володя – сын Авдотьи…» – «Точно ты?» – спросила она. «Точно, точно…Пусти, баба Груня, переночевать». Вскоре раздались шаги по двору, отворилась калитка, и в проеме показалась ма-ленькая сухонькая старушка, которая с матерью Володи с детства дружила, а потом и вместе работала в колхо-зе. «Входи…» – старушка провела его в дом, поставила разогревать на газовую плиту кастрюлю с супом и чай-ник. «Откуда ты взялся? Ведь тебя пять лет в селе не было». – «В плену я был…» – и Володя с новыми по-дробностями рассказал старушке, как сидел в чечен-ском плену в глубокой сырой яме, как его заставляли бородатые бандиты только за еду по 12 часов работать на кирпичном заводе…» Старушка охала, вздыхала, ве-ря каждому слову, перекрестилась: «Горемычный ты наш… Слава богу, жив остался». – «Слава богу, – кив-нул Володя и стал уплетать куриный наваристый суп-чик. «А что же к сестре Ольге не пошел? – спросила старуха. – Она бы обрадовалась…» – «Ходил, да меня ее муж чуть лопатой не убил». Старуха понятливо заки-вала: «Да, да… Им же ведь пришлось кредит за тебя от-давать, когда ты пропал. Приезжали строгие люди из банка и грозились дом отобрать!». Володя пожал пле-чами: «Но ведь я не виноват, что так получилось. Я ведь хотел как лучше! И вообще, другие родственники спе-циально скидываются, чтоб пленных выкупить, а эти куркули…» – «Ну, Ольга-то женщина незлобивая. А вот муж ее денежку любит, скупой!» – старуха кивнула со-гласно. «Они даже выслушать меня не захотели. А мо-жет быть, я долг верну. Вот устроюсь на работу».   
Съев две тарелки супа, выпив чаю с вишневым варе-ньем, Володя поблагодарил старушку и лег спать на диванчик в горнице. На следующий день он взял у ста-рухи взаймы две тысячи рублей, надел приличную кур-точку ее живущего в городе сына и поехал в районный центр в паспортный стол. Там моложавая крупная жен-щина в синей милицейской форме с погонами майора выслушала его историю без сочувствия и жалости, хотя Володя красочно расписывал все перипетии своей го-ремычной судьбы. Он удивился, что не сумел ее разжа-лобить, как обычно многих женщин – не знал, что ей с подобными историями часто кто-нибудь да приходит, и веры этим историям уже давно нет, ибо все похожи од-на на другую…Она сухо сказала: «Надо подождать не-сколько месяцев, чтоб мы собрали нужные документы, убедились, что вы тот самый, за кого себя выдаете». – «Так все сельчане подтвердят, что я тот!» – заметил Володя слегка обиженно. «Ну, знаете ли… – начальница поморщилась. – Может, вы из тюрьмы сбежали? Может быть, в розыске? Мы все должны проверить!» – «А на что же я буду жить это время? Меня же без паспорта на работу нигде не возьмут», – сказал он, хотя в своей жизни никогда не работал – сначала его кормила мать на свою пенсию, а потом он продал ее дом в селе и жил на эти деньги, брал кредиты… «А у нас в городе есть приют для таких, как вы. Там люди живут, им дают ра-боту, кормят. Помогают восстановить документы!» – ответила начальник паспортного стола.
Володя вышел из кабинета на улицу и задумался, что делать. В богадельню к бомжам, алкоголикам, ту-беркулезникам и бывшим тюремщикам идти не хоте-лось – все-таки он не из их числа, поумнее будет, по-хитрее. Невдалеке на автобусной остановке стояли лю-ди, дожидаясь транспорта. Володя подошел и стал вни-мательно поглядывать на женщин. Среди них опытным взглядом он выделил одну, одетую неброско, но со вку-сом, с очень добрым взглядом, с колечком обручаль-ным на пальце, которое показывало, что она разведен-ная. Володя приблизился к ней, печально улыбнулся и сказал: «Я очень извиняюсь…Но не могли бы вы мне дать несколько рублей на хлеб. Я вам обязательно вер-ну». Она не отшатнулась, а посмотрела участливым оценивающим взглядом и сказала: «Конечно дам. Но только вы не похожи на человека, которому не хватает на бутылку пива, чтоб опохмелиться». Действительно, Володя выглядел респектабельно: на нем был дорогой и чистый костюм, добротные ботинки, а так как он успел побриться и постричься в парикмахерской, перед тем как идти в паспортный стол, то от него вкусно пахло одеколоном. «С вами что-то случилось плохое?» – спросила женщина, достала из сумочки сто рублей и протянула ему. «Мне так неудобно… Но, в самом деле, со мной произошло несчастье – я пять лет был в чечен-ском плену, вот только что выбрался – сбежал без до-кументов. Бизнес свой пришлось продать на выкуп. Же-на ушла к другому, квартиру продала. Я направился в родное село, а там мать моя умерла, дом сгорел, так что и жить даже негде...». В глазах женщины блеснули слезы: «Чем же мне вам помощь?.. Может быть, пока поживете у меня?» – «А это вас не стеснит? Как на это посмотрит ваш муж, дети?» – сказал Володя так арти-стично, что даже нижняя губа жалостливо дрогнула. «Я живу одна… – ответила женщина. – Как раз и борщом угощу, а то что, вы будете одним хлебом в сухомятку питаться». – «Не знаю, как вас и благодарить?!» – вос-кликнул Володя и весело подумал: «Настоящий мужик не пропадет, пока есть сердобольные русские женщи-ны!»
А таких он находил уже много и жил у одной год, у другой полгода, а у третьей так целых два года кормил-ся, пока она, как и все остальные, наконец, его не вы-швырнула за безделье и болтовню…    

ЗА КАКИЕ ГРЕХИ
Сергей привез жену в поликлинику на своем джипе – Наде предстояла очередная небольшая процедура, мас-саж плечевого сустава, который в последнее время по-баливал. Она посмотрела на красивые золотые часы (мужнин недавний подарок на двадцатилетие свадьбы) на запястье и сказала: «У нас с тобой осталось двадцать минут. Давай прогуляемся…» Жена взяла Сергея под руку – и супруги неторопливо пошли по просторному больничному двору, по аллейке.
Был замечательный майский день – теплый, тихий. Березки, что росли вдоль железной ограды, легонько шелестели ярко-зеленой листвой, в них весело пели птички. Надя умильно и немного грустно посмотрела на голубое небо, на деревья, на мужа и вымолвила: «Как хорошо жить на этом свете!» Сергей удовлетворенно хмыкнул, кивнул, но подумал несколько о другом…О том, что жизнь действительно получилась очень фарто-вой (иного слова не подберешь). Будучи в школе троеч-ником, он, благодаря пронырливости, окончил пре-стижный институт, и пусть не работал по специально-сти, но именно там, в институте, познакомился с очень красивой умной девушкой, что была младше его на пять лет, и которая в результате стала верной, мудрой же-ной. С тех пор прошло уже двадцать лет, лет замеча-тельных, у него выросли двое детей – сын и дочка, ко-торые сейчас учились в институтах, сам он работал за-местителем директора небольшой фирмы, жил в пяти-комнатной квартире в самом центре города…
В больничном дворе прогуливались люди, несколько удрученные и бледные (тут не лучшее место бодрить-ся), и Сергей замечал, что смотрели они на него с зави-стью. Действительно, супруги выглядели очень счаст-ливой парой. Это подтверждало гордое мнение Сергея о том, что нарядная стройная жена у него чуть ли не фо-томодель, а сам он мужик представительный. Наконец Надя как-то обреченно посмотрела на часы и сказала: «Ну, мне пора!» – «Через сколько тебя ждать?» – спро-сил Сергей. «Как получится…» – ответила она неопре-деленно.   
Надя вошла в подъезд, прощально махнула рукой из двери, а уже через пять минут Сергей сильно забеспо-коился. Заныло сердце, дышать стало тяжело. Не пони-мая, что с ним происходит, он вышел из машины и стал быстрыми кругами ходить вокруг нее. Скинул пиджак, расстегнул ворот рубашки. Растеряно смотрел на окна больницы. Наконец торопливо пошагал на второй этаж к процедурному кабинету, в который уже неделю ходи-ла жена. Из кабинета перед Сергеем выскочил взмылен-ный перепуганный врач и кинулся куда-то по коридору. Сергей заглянул в дверь и увидел в кабинете плачущую медсестру. Кушетка, где делался массаж, пустовала. «А где моя жена?» – растерянно спросил он. «Это кото-рая?» – медсестра со страхом округлила глаза. «Она должна сейчас у вас получать массаж». – «Это граж-данка Фи..лла..това?» – заикаясь, спросила медсестра. «Она самая!» – «А ее нет». – «А где же она?» – «А ее в реанимацию отвезли. Ей вдруг плохо стало…» – «Где реанимация?!» – заорал Сергей и кинулся туда...
Навстречу Сергею из реанимационной палаты вы-шел усталый врач, тихо и трагично сказал: «Она умер-ла. Мы ничего не могли сделать». – «Что случилось? Ведь она ничем не болела…» – Сергей схватил врача за грудки белого халата и тряхнул. «Будем разбираться… – ответил хрипло и обреченно врач. – Похоже, непере-носимость к обезболивающему. Случился аллергиче-ский шок». – «Я вас сейчас самих в шок введу!» – Сер-гей, оттолкнул врача в сторону и кинулся к столу, на котором лежало укрытое с головой простыней остыва-ющее тело жены.
***
После похорон Сергей не выходил из дома и пятый день пил водку. Не напивался до беспамятства, чтоб упасть на кровать и забыть о горе, а пил методично че-рез каждый час по рюмке (за сутки выходило более бу-тылки) и был в странном состоянии болезненного полу-забытья. В этом состоянии полусна полуяви он ходил по комнатам в надежде найти жену – казалось, смерть жены ему приснилась и сейчас он увидит Надю в су-пружеской спальне в сексапильном халатике или услы-шит с кухни позвякивание посуды, которую она моет.  По щекам текли слезы, обильные, нескончаемые, хотя ранее в жизни он никогда не плакал (даже в детстве) – жесткий характер не позволял. Страдания и муки дру-гих людей его никогда не трогали – наоборот, когда ви-дел плачущего, жалкого и обиженного человека, то с ухмылкой думал: «Значит, сам виноват! Что-то недопо-нял в жизни. Меня же вот никто не способен обидеть! Да я сам кого хочешь обижу!» А теперь растерянно ду-мал: «Почему это случилось со мной? Почему жизнь так жестоко наказала? Отняла любимую молодую жен-щину, которой бы жить и жить…» – и не мог понять.
Когда навестить его, морально поддержать, выра-зить соболезнования, приходили друзья, подруги и зна-комые жены, Сергей, разводя руками, недоуменно об-ращался к ним: «Как так?! Ведь ничего не предвещало – я человек всегда осторожный, все заранее просчитыва-ющий. И вдруг на ровном месте! От какого-то укола! Да лучше б я сам умер, чем так вот страдать». Он глядел на портрет жены в траурной рамке, что стоял на при-кроватной тумбочке, и опять заливался слезами. Надя смотрела на него с портрета своими лучистыми глаза-ми, с нежнейшей улыбкой удивительно добрым взгля-дом – она была именно такой: необыкновенно чистой, безгрешной, никому не сделавшей зла. Сергей всегда удивлялся ее характеру и не раз с восторгом говорил: «Ну ты прям ангел во плоти!» Друзья на его недоуме-ние растерянно вздыхали и лишь подруга Нина, женщи-на с очень пронзительными глазами и тихим проникно-венным голосом, с которой жена училась в институте, печально сказала: «Значит, богу было так угодно».  В другой раз Сергей бы ее обматерил, так как в бога нико-гда не верил и никакой сверх естественной силы над со-бой, таким хитрым и дошлым, не признавал, а теперь вдруг задумался: «Если жена была безгрешна, так мо-жет быть, я нагрешил?» Эта мысль испугала, он лихо-радочно стал перебирать в памяти поступки, которые можно было бы назвать греховными…
Он и ранее анализировал их, но только всегда легко находил им оправдания: любой человек, которого так или иначе обидел, казался ему заслужившим этого! Од-нако сейчас на многое Сергей смотрел другими глаза-ми. «Нина, – сказал он негромко. – А помнишь, парня из нашей студенческой группы, который получил травму позвоночника и был полностью парализован. Ты не зна-ешь, как он, что с ним? Жив ли? Столько лет прошло с тех пор, как его последний раз видел». Нина глубоко вздохнула: «Слава-то…Твой лучший друг, с которым были не разлей вода. Который тебя не раз спасал во время разных заварушек. Я не знаю про него, но если хочешь, могу узнать: с ним моя знакомая переписыва-лась». – «Узнай, пожалуйста! – чуть ли не с мольбой воскликнул Сергей. – И адрес его, если он действитель-но еще жив».
На следующий день Нина позвонила Сергею домой и с радостью сказала: «Славка-то живет в соседнем го-роде». – «Господи, как хорошо-то! – воскликнул он. – Надо бы съездить к нему!» – «Так съезди!» – «Конеч-но!» – хотел заявить Сергей, но вдруг понял, что не в состоянии посмотреть бывшему другу в глаза, что ему, всегда столь храброму, сейчас страшно и стыдно. «А давай съездим вместе… – прошептал он. – Я вот окле-маюсь через два дня – и поедем, а?»
Две оставшиеся бутылки водки Сергей вылил в ра-ковину, чтоб не сорваться и не напиться на этот раз от странного воодушевления, принял ванну, выпил два па-кета кефира и стал готовиться к поездке…Через два дня, как обещал, он уже ехал с Ниной в соседний город, где за двадцать лет после того, как потерял связь с лучшим другом (а точнее, попытался забыть про него, беспо-мощного) был не раз по командировочным делам. По-стоянно с испугом вопрошал Нину: «Как у него хоть состояние-то?» – «Вот телефон! Позвони!» – ответила наконец она сердито. «Да как-то неловко…» – он заер-зал на сиденье. Она с упреком заявила: «Тогда не бойся – приедем и увидим».
Когда въехали в город, Нина позвонила Славе и тот бодренько сказал, как до него добраться…
Спросив нужную улицу у пожилого прохожего муж-чины, Сергей въехал в поселок частных домов – боль-ших, красивых коттеджей. «Ну не в таком же Славка обитает», – подумал он, когда остановил машину у двухэтажного кирпичного дома с нужным номером. «Ну что, пошли?» – сказала Нина. Сергей вдруг почувство-вал слабость в ногах. Решив остаться за рулем, он сму-щенно произнес: «Сходи сначала ты. Узнай, как там… Может он видеть меня не захочет?» – «Не бойся – при-гласил ведь» – Нина заставила Сергей выйти из машины и позвонить в дверь…
***
Студенческие друзья сидели за столом, который щедро накрыла хозяйственная жена Славы, наготовив к приезду гостей пирогов. Вспоминали студенческую жизнь. Сергей с трудом поднимал отяжелевшую голову, чтоб взглянуть в глаза Славы, который был на инвалид-ной коляске. Ему казалось, что Слава сейчас пристыдит его жестко: «Что ж ты меня забыл на двадцать с лиш-ним лет?» Но он даже не намекнул на это и вообще это был сильный широкоплечий человек с волевым взгля-дом, мудрый, умно говоривший – он нисколько не напоминал того растерянного обездвиженного парня, который когда-то лежал на больничной койке с пролеж-нями на локтях. У этого человека был свой бизнес, за-конченная аспирантура, милая верная жена, сын.
После выпитой со Славой бутылки коньяка Сергей наконец набрался смелости и, покраснев, выдавил: «Из-вини, ради бога!» Он ожидал любой реакции, но только не этой…Слава с недоумением улыбнулся: «Да за что?» – «Извини…» – опять произнес Сергей, и у него защи-пало от слез глаза.
***
Переночевав у Славы, на следующий день Сергей с Ниной ехали обратно. Сергей был бодр, смотрел весело по сторонам, чувствуя, что на душе как-то резко полег-чало…Но вскоре снова нечто тяжкое навалилось на не-го, заныло в груди и он со стоном вздохнул. «Что-то опять не так?» – озадачилась Нина. «Есть еще грешок», – Сергей вспомнил милую и доверчивую девушку Катю, с которой дружил до знакомства с будущей женой – он тогда в грубой форме, обозвав ее дурой, которой надо учиться, а не рожать, чуть ли не силой заставил ее сде-лать аборт, который прошел с осложнениями…Сергей после слышал от общих знакомых, что Катя так и не вышла замуж и что не может иметь детей.
Вот бы набраться ему духу и к ней съездить, чтоб повиниться! На колени встать! Может быть, простит?!      

ОТДАТЬ ДОЛГИ
Николай разбирал шкафы в родительском доме, чтоб избавиться от ненужных вещей, которые храни-лись многие годы. В старой тумбочке обнаружил цел-лофановый пакет и хотел выбросить в кучу хлама, но заглянул туда и увидел присланные ему письма!
В двадцать лет, получив серьезную травму позво-ночника во время неудачного прыжка ночью в реку, он жил в доме родителей – лечился, тренировался, пытаясь научиться ходить, начал заниматься литературным творчеством. Он переживал, что пришлось оставить ин-ститут, где закончил третий курс. Тяжко это было – ле-жать на кровати беспомощным человеком, когда друзья женятся, строят карьеру. Переносить физические и мо-ральные страдания помогали родители, добрейшая мудрая бабушка и, конечно же, письма. Вскоре после травмы парни писать перестали, но Коля не был в обиде – и сам, будучи здоровым, не любитель был писать, считал, что не мужское это дело. А вот письма от ми-лых девушек приходили регулярно! Писали девушки из студенческой группы, писали те, с которыми общался в общежитии, с которыми дружил в стройотрядах! Они, видимо, понимали, как он ждал их поддержки! До трав-мы многие из этих девушек казались заносчивыми, хит-ренькими, а выяснилось, что это добрейшие и нежней-шие души с чистыми помыслами!
Усевшись на полу и вывалив письма рядом, Николай начал их перечитывать. Их было несколько сотен! Уже более тридцати лет, с тех пор как переехал в город, он не читал их. Да и вообще про них забыл – и если бы их не сберегли родители, выбросили или сожгли в печке для растопки, о них бы не вспомнил. Ведь жизнь после переезда в город, где Николай женился, закрутилась, словно в мощнейшем водовороте. Появились множе-ство новых друзей, подруг, интересов, он стал учиться в институте, начал издавать свои книги.
В общей массе писем Николай заметил перевязан-ную резинкой объемистую пачку. Посмотрел на первый конверт с фотографией дважды героя Советского Союза космонавта Гречко (в советское время на конвертах бы-ли изображены герои страны или известные памятники для просвещения и воспитания населения) и прочитал написанное большими буквами «От Гули Хабриевой». И сразу многое вспомнил… Тогда Коля возвращался с матерью со знаменитого крымского грязелечебного са-натория, что располагался у моря, в Казань – машина из санатория (Скорая помощь с красным крестом на кры-ше) привезла его к трапу самолета и двое крепеньких мужичков–санитаров внесли его (так обычно носят мальчики друг друга в детстве, замкнув руки под нога-ми того, кого несут) в салон самолета и посадили рядом с дверью, куда указала улыбчивая стюардесса в краси-вой форме голубоватого цвета. Очень подчеркивали ко-ротенькая юбочка и узкий жакет ее стройную фигурку. В то время Коля с огромнейшим интересом рассматри-вал миленьких девушек, так как скучал по женскому полу, видя красоток только по телевизору. Смотрел он и на стюардессу «раздевающим оценивающим взгля-дом».
Когда стюардесса пассажиров и рассадила по ме-стам, она принесла Коле несколько ярких журналов, чтоб не скучал в полете. А когда самолет взлетел, то села напротив и озабоченно спросила: «Ну, как само-чувствие? Голова не кружится?» – «Самочувствие от-личное!» – бодренько ответил Коля. «Отдыхали?» – спросила она и сделала это очень искренне, а не для проформы, как полагается делать с пассажирами по уставу. «Лечились. Целых полтора месяца на курорте!» – ответила моложавая Колина мать, которая улыбкой и умной речью умела расположить к себе незнакомого человека. «Ну и как успехи?» – «Потихоньку… – отве-тил Коля. – Научился стоять, принял десятки целебных грязей». – «Может быть, в следующий раз в полете я увижу вас уже на ногах?» – обрадовалась стюардесса. «Посмотрим…» – ответил он.
Все время, пока летели до Казани, стюардесса не оставляла Колю без внимания – подходила, улыбалась, а перед посадкой спросила: «Вы сами из Казани?» – «Я здесь учился в институте, а теперь пока живу с родите-лями в селе – очень замечательном», – ответил он. А когда приземлились, и самолет остановился на летном поле, недалеко от здания аэровокзала, стюардесса пода-ла Коле листочек и несколько смущенно сказала: «Вот мой адрес. Пишите».
В аэропорту Колю матерью ждал на автомобиле «Москвич» отец – предстояло ехать триста километров до дому по плохой дороге. Приехав в село и передох-нув денек, Коля написал стюардессе письмо, где побла-годарил за замечательный полет и приглашал (если вдруг будет в их местах) в гости, рассказал о жизнен-ных планах, послал свое стихотворение. Не особо наде-ялся, что ответит, но было приятно уже от того, что по-знакомился с замечательной девушкой, да еще и со стюардессой! Тогда это была очень романтическая профессия, куда брали только самых красивых: по сво-ей привлекательности и престижности она была на уровне киноактрис, а может и выше, ибо актрисы все-таки играют в кино чужие жизни, а стюардессы сами живут интересно! В кино тогда показывали героическую работу советских летчиков гражданской авиации и их смелых помощниц в этом деле. Были фильмы «Экипаж» с замечательным Леонидом Филатовым в главной роли, а также несравненный «Мимино», и вслед за веселым героем актера Кикабидзе, который звонил по телефону и по простоте душевной говорил «Ларису Ивановну хо-чу…», симпатичную стюардессу «хотела» вся мужская половина.
И вот Гуля ответила… 
Николай развернул тетрадный листочек в клеточку и прочитал:
«Здравствуй, Коля!
За письмо тебе благодарна. Я ждала его, не раз за-глядывала в потовый ящик. Спасибо за стихотворение – оно мне очень понравилось. К сожалению, я стихи не пишу, но мне нравятся стихи  Юлии Друниной, Расула Гамзатова и многих других.  Действительно, как ты пи-шешь, мы совсем не знаем друг друга. Давай, чтоб ты имел понятие обо мне, а я о тебе, вкраце расскажем о себе. Я закончила среднюю школу в селе под Казанью, год работала в ней делопроизводителем. Когда испол-нилось 19 лет, поступила в Аэрофлот бортпроводницей. И вот уже два с половиной года летаю. Еще осталось проработать 5 лет и в 45 можно будет выйти на пенсию. Для этого нужно отлетать семь с половиной лет и чтоб в каждом году было по 500 часов в воздухе – тогда год идет за «два», а это значит 14 лет работы в аэрофлоте. В выходные дни посещаю театры, хожу на концерты. Тоже люблю читать интересные книги. Так что нас с тобой многое связывает. Коля, я буду рада стать твоим другом, если ты пожелаешь. Пиши мне о себе подроб-нее, делись со мной своими мыслями. Я желаю тебе са-мого наилучшего в жизни, крепкого здоровья. Будь все-гда жизнерадостным! Привет огромный твоей маме. Ну вот пока, кажется, и все. И давай договоримся: ответные письма пиши в тот же день, когда получить от меня. Я не люблю долго ждать, люблю переписку частую. Теп-лую. Пиши обо всем, я буду очень ждать!
Посылаю мои любимые стихи…
«Не раскисай, не унывай,
Когда придется трудно.
Все что имеешь - раздавай,
А не храни подспудно…»
…
Николай дочитал письмо с длинным стихотворени-ем и на него повеяло каким-то теплом. Он попытался вспомнить, что ответил на это письмо, и не смог – слишком это было давно. Он открыл второй конверт и стал читать:
«Здравствуй, Коля!
Мне начинает казаться, что все написанные мною письма однообразны. Все от того, что еще мало друг друга знаем. И вообще, ты извини меня за ужасный по-черк. Надеюсь, простишь и что-нибудь поймешь из написанного. Я не люблю писать на машинке, да и тем более ее у меня нет – есть только на работе. Когда я пишу авторучкой, то пишу все наболевшее, пишу о чем думаю, даже потом не перечитываю, а то не понравит-ся…Как ты догадался, в последнем письме почерк не мой – я попросила написать сестру, так как сильно бо-лела. Извини, но о нашей с тобой переписке в семье все знают. И я в этом ничего плохого не нахожу, так как мои письма никто не читает. Ведь правда, я ничего дур-ного не сделала, что сказала о своем друге из села?
Читая твои письма, я всегда радуюсь твоим поискам смысла жизни, большим планам на будущее. Чего, к сожалению, не замечаю за собой – живу сегодняшним днем, радуюсь жизни такой, какая есть, огорчаюсь пло-хому, и ничего не могу изменить. Ты, наверное, пра-вильно сделал, что решил учиться на филолога – ведь главное получить знания, освоить любимую профессию и приносить пользу людям, чтоб им легче и лучше жи-лось, чтоб от твоего труда тебе было приятно.
Теперь коротко о себе. Я вышла в очередной отпуск. Хожу на дни рождения, была на свадьбе у одноклассни-ка, посещаю кинотеатры. Хотела слетать в Ташкент к родственникам, но не вышло. Никак не могла купить билета. Да, да! Ты подумаешь, наверное: работает в аэропорту, а не может достать билета… Понимаешь, просто рейс выполняет ташкентский экипаж.
Коля, ты извини, если письмо тебе покажется неин-тересным. Просто у меня пока грустное настроение, но оно пройдет. И знаешь, Коля, я помню о твоей просьбе по поводу твоих стихов и смогу ее выполнить – отнести их в издательство. Я очень надеюсь, что твои стихи напечатают и издадут, мне они очень нравятся. Пиши больше и стихи будут еще лучше. Знаешь, я могу прие-хать за ними – как скажешь, так и сделаю. Не хочу этим своим желанием быть тебе в тягость…Мне дали адрес одного человека, который поэзией заведует в издатель-стве, так что жду твоего решения.
Извини, если что-то не так. Буду ждать с нетерпени-ем ответа…» 
Николай вспомнил, что тогда послал Гуле свои лучшие стихи и несколько рассказов, чтобы она разнес-ла их по редакциям газет. Сейчас он открыл следующий конверт и прочитал:
«Получила твое письмо и сразу же села отвечать. Сегодня я отдыхаю. У меня все нормально было бы, ес-ли б не вчерашний случай. Я как всегда поехала с вече-ра в аэропорт в гостиницу, чтоб в 6 часов утра быть на борту. Меня ошибочно разбудили на полтора часа раньше, я не встала. А в нужное время забыли разбу-дить. Только когда напарница напомнила обо мне, они соизволили меня разбудить. Поэтому мы пришли не за час до вылета, а за полчаса. Нас хотели отстранить от полета. Но начальник нашей службы велел нам слетать и написать объяснительную, вот так я получила взыска-ние. Очень нехороший осадок у меня от этого рейса остался.
Коля, пиши о том, что тебе необходимо сделать, в чем помочь. Рассказы и стихи твои я отнесла, куда нуж-но, я им еще раз напомню насчет твоих произведений. Что такое? Почему они еще не прислали тебе ответа???
Пиши обо всем!»
Следующее письмо гласило:
«Здравствуй, Коля!
Спасибо за Новогодние поздравления! Праздник я встретила в воздухе, а у нас как раз была встреча одно-классников. Специально на этот день я попросила вы-ходной. Но пришлось лететь в Ленинград. Очень было досадно, что не получилось побывать на вечере. Оказы-вается, у нас уже многие вышли замуж, женились, у многих есть дети. У меня уже и на работе три подруги замужем. Хожу к ним в гости, радуюсь за них. И вооб-ще, я многим желаю только счастья. Приятно видеть счастливых людей. Ведь сейчас у всех достаток, лишь некоторые не умеют жить, а точнее не хотят жить кра-сиво.
Соскучилась почему-то по весне. Мне очень нравит-ся это время года. Нравятся милые молоденькие ли-сточки на деревьях, воздух очень чистый – нет той пы-ли, какая бывает летом.
Спасибо тебе за свою фотографию. Я скоро получу цветную фотографию и тебе перешлю…»
…
Николай читал письма, которые становились все длиннее и длиннее, чувствовал настроение Гули и зри-мо представлял, как она сидит за столом, наклонившись к листу, и с серьезным видом пишет. В ее иногда не очень грамотных письмах была удивительная искрен-ность, непосредственность и доверительность, которые он при всем своем литературном таланте не мог пере-дать ей в своих ответах. Может быть, он хотел выгля-деть мужественным и потому скуповатым на чувства и жалобы? А вот Гуля писала даже о своем аппендиците, который разболелся у нее в Ташкенте, куда прилетела наведать сестру…
«С утра я уже почувствовала себя плохо, ничего не хотелось есть, попила чаю. Вскоре меня стало мутить. Моя сестра работает медсестрой в больнице. Там после тщательного обследования мне поставили диагноз «острый аппендицит». Посоветовали сделать срочную операцию, я отказывалась. Врачи заявили, что скоро может быть поздно – аппендицит лопнет. Мне сделали обезболивающее – и через пять минут я уже ничего не слышала и не видела. Очнулась я уже в послеопераци-онной палате, услышав рядом стоны больных. Вот то-гда я почувствовала боль. Хирург, который делал опе-рацию, посоветовал на второй день уже встать и похо-дить. В общем, я делала все, как велели врачи, и на седьмой день мне сняли швы и меня отпустили домой. Теперь мне целый год нельзя носить ничего тяжелого».
В следующем письме она писала:
«Я отнесла твои новые рассказы в редакцию, а прежние в редакции тебе решили вернуть. Я не смогла сделать все быстро, как хотелось бы тебе. В редакции, говорят, что у них слишком много работы и нет воз-можности с тобой переписываться. Я очень разочарова-лась в этих людях, расстроилась. Знаешь, Коля, я уве-рена, что ты добьешься свого, ты умница, главное у те-бя огромная сила воли. И поэтому чтобы бы тебе ни по-требовалось, я исполню. Пиши, проси и я ни в чем не откажу. Я упорна и постараюсь дело с твоими расска-зами довести до конца.
На две недели мама ездила к сестре в Ташкент. Я оставалась с отцом, а у него одна болезнь – он любит выпить. Если запьет, то надолго. Вот и сейчас уже не-делю пьет без остановок. Мне очень хочется, что мой отец был как у всех. Иногда я завидую тем, у кого от-личные отцы. Правда, мама у меня – прелесть, я ей очень благодарна за мое воспитание. Ей еще никто не говорил и, надеюсь, не скажет, что дети у нее пло-хие…»   
***
Прошло немало времени, пока Николай прочитал несколько десятков писем Гули. На последнее письмо он тогда не ответил – как раз женился на девушке, с ко-торой учился в одном институте, но на разных факуль-тетах, и которая ему тоже писала. Вскоре у него нача-лась вступительные экзамены в литературный институт, а потом они с женой перебирались в город и обустраи-вались там. Тогда Коля перестал писать не только Гуле, но и всем девушкам – и они, пожелав ему счастья в се-мейной жизни, почувствовали, что отныне их моральная поддержка уже не требуется. И действительно, вырвав-шись в город, получив замечательную помощницу же-ну, силы Коли удесятерились. Через пару лет он выпу-стил первую книжку в издательстве, через два года еще одну, окончил институт, начал ходить с палочкой, стал работать в школе. А уж когда начались ельцинские ре-формы и появилась возможность проявить коммерче-ский талант, создал фирму и занялся бизнесом. Через три года у него уж имелась квартира, а еще через пять он построил в престижнейшем месте, где имели дома крупные чиновники и директора заводов, коттедж. 
  ***
 К Николаю, сидевшему в задумчивости на полу, подошла дочка-студентка, и, словно понимая, о чем он сейчас думает, с досадой сказала: «Тебе хорошо – есть что вспомнить! Вон сколько писем! Все можно заново перечитать, а от нашей жизни и чувств ничего не оста-нется. Ведь мы только СМСками переписываемся, да по скайпу болтаем». «Да, – Николай согласно кивнул. – Время нынче не то. Прагматичное и динамичное – вряд ли кто будет тратить час или два на написание длинных писем. Впрочем, даже не потому, что время жалко – просто щедрости душевной нет, да и люди боятся от-крыться перед другим человеком».
Николай вспомнил, что еще было письмо от Гули, которое получил лет пять назад – не зная, что он давно живет в городе, что женился, она прислала письмо на адрес его родителей в село. А когда Николай навестил их, они его ему вручили. Сейчас он смутно помнил его содержание: Гуля вроде сообщала, что умер муж, что живет с двумя дочерьми, что уже давно не летает, а ра-ботает в аэропорту в таможенном отделе. Но эта ин-формация была не главной – от письма осталось впе-чатление, что его писал испуганный и растерянный че-ловек, который боится узнать, как сложилась жизнь ад-ресата. Может быть, Коля уже умер от своих болячек? Может быть, спился от того, что жизнь не удалась? Может быть, доживает дни беспомощным бобылем без семьи и любви? Все эти вопросы читались между стро-чек…Наверняка, прежде чем письмо написать, Гуля долго сомневалась, возможно чувствовала какую-то ви-ну за то, что не смогла приехать тогда к Коле и сказать каких-то более важных слов.
Так вот он и на это письмо не ответил! Он как раз открывал новый офис, а потом собирался в поездку за-границу. Сунув письмо куда-то, он надеялся ответить, когда появится свободное время, и благополучно о письме забыл. Если бы оно лежало на видном месте, он бы, конечно, по приезду из Европы черканул Гуле пару строчек: дескать, все в моей жизни о, кей и всем бы жить так же благополучно и с пользой, как я!
Николай стал искать последнее письмо, переворо-шил всю пачку, а потом и тумбочку, но письма не нашел. Он жутко корил себя за то, что пять лет назад проявил чёрствость. Видимо, потому, что воспомина-ния о Гуле за тридцать лет почти стерлись? Он забыл, как когда-то ждал ее добрых и удивительно теплых пи-сем, как с надеждой спрашивал каждый день у бабушки, которая ходила в почтовый ящик, что висел на воротах дома, за корреспонденцией: «Мне есть что-нибудь?». И если бабушка подавала конверт от Гули, то нежное теп-ло растекалось у Коли по груди, хотелось петь, жить, творить! Он тогда сразу упорно занимался физическими упражнениями, в голове появлялись сюжеты новых рас-сказов, и он до полуночи сочинял, чтоб послать оче-редной рассказ Гуле и получить от нее похвалу, кото-рая придаст новые силы…
Николай начал искать в письмах адрес Гули – обыч-но она на конверте его не писала, а просто дописывала «адрес известен». Вскоре адрес он нашел, но это был адрес квартиры, которую она снимала по молодости в Казани с подружкой (она там, наверняка, уже давно не живет), ну а новый адрес потерялся вместе с новым письмом! Подосадовав, что не записал его в блокнот, Коля стал искать адрес ее родителей – ведь и она нашла его через двадцать пять лет через родителей. Этот ад-рес Николай нашел! Как он обрадовался, что есть воз-можность связаться с Гулей! Заулыбался!
Впрочем, при современных средствах связи была и другая возможность найти ее! Николай через ноутбук зашел в Интернет, надеясь, что Гуля зарегистрирована на сайте «Одноклассники» или на сайте «Мой мир», где он уже не раз находил бывших друзей, порой живущих заграницей. Но, к его досаде, женщины, чьи возраст и место жительства совпадали с давней знакомой, не нашлось…Это было неудивительно – ведь Гуля, выйдя замуж, сменила фамилию. 
***
Через день, приехав в город, Николай перерыл свой огромный архив писем и рукописей в коттедже, еще надеясь найти последнее письмо Гули, но тщетно. Он сел писать на адрес ее родителей, а потом вдруг поду-мал: «Обязательно надо поехать к ней! Лично встре-титься, поговорить. Нельзя, чтоб ее искренние чувства, ее тепло остались без благодарности». На следующий день рано утром он взял с собой денег на подарки, клю-чи от машины и сказал жене: «Я уезжаю в командировку в Казань». – «У тебя вроде были другие планы? – уди-вилась она. – Какая-то деловая встреча намечалась по бизнесу». Он отмахнулся. «Надолго едешь?» – спроси-ла жена подозрительно, словно догадываясь, куда едет. «Как получится – на денек или на два», – Николай не знал, как долго придется искать Гулю и где! «Может, и я поеду с тобой?» – жена заволновалась. Николай по-думал с полминуты, полагая, что она приревнует его к Гуле, если будет присутствовать при встрече, и заявил: «Не стоит». Жена решительно встала на пути: «Нет, ты скажи, куда едешь?!» – «Долги отдать… – сказал Нико-лай бодро и добавил: – Но ты не беспокойся, я обяза-тельно вернусь...»
      
ДОРОГОЙ ПАЦИЕНТ
Когда на прием пришел этот пятидесятилетний му-жик, врач частной клиники Шалаумов сразу понял, что тот состоятелен. Пациент был в дорогом фирменном костюме, явно заграничном, темном с серой «искрой» (такие Шалаумов видел в магазине за пять тысяч долла-ров), в модном оранжевом галстуке, в итальянских туф-лях, сделанных на заказ, пах вкусным парфюмом. Но главное, что говорило о солидности и состоятельности – это смелость во взгляде, уверенность в поведении. Он не стал топтаться около двери в ожидании, когда врач пригласит, а решительно прошел к столу, по-хозяйски уселся на стул, закинув ногу на ногу.
«Доктор, меня почему-то послали к тебе», – сухо сказал он, обращаясь к Шалаумову на «ты» как к свое-му подчиненному…  Вы анализы принесли?» – спросил Шалаумов строго, показывая, что он, как специалист-онколог, личность весьма важная… Пацциент протянул больничную карту с анализами… Шалаумов долго и внимательно на них смотрел и делал лицо все мрачнее и мрачнее, наконец тревожно сказал: «Да, есть подозре-ние на рак кишечника». – «Не может быть!» – восклик-нул недовольно пациент. «Ну, человек полагает, а бог располагает…» – сказал Шалаумов глубокомысленно. Пациент заволновался, побледнел, заерзал на стуле и стал превращаться из горделивого господина в обычно-го человека, который боится смерти и хочет получить от медицины квалифицированную помощь. Именно та-кие важные более других хотят жить, так как их суще-ствование весьма приятно – есть и деньги, и комфорт, и любовницы! – и не хочется это потерять, угодив в моги-лу в лучшие года. «Ну, мы, конечно еще раз проверим, чтоб окончательно убедиться, – сказал Шалаумов. – А если анализы подтвердятся, то придется делать опера-цию. Но это надо делать быстро – читали, наверное, что рак развивается порой весьма стремительно. Видели, что наши знаменитые артисты сгорали буквально за ме-сяцы, а ведь их лечили лучшие врачи». Шалаумов намекнул на красавицу-актрису Самохину и мужчину-красавца Абдуллова, которые умерли от рака в этом году. «Да ради такого дела я готов хоть завтра на опе-рационный стол!» – воскликнул пациент. «Операция – это дорогое удовольствие», – Шалаумов внимательно посмотрел на пациента, чтоб определить, настолько тот богат: если засуетится, смутится, то значит не очень… И тогда Шалаумову «аппетиты» придется поумерить. «Да хоть сколько! Денег у меня до хрена», – пациент досадливо отмахнулся. «Это хорошо… – вырвалось у Шалаумова, но он тотчас поправился: – Сначала попро-буем лекарственные препараты». Он выдвинул шкафчик в столе и достал упаковку иностранных таблеток. «Друг-врач недавно из Израиля всего лишь две упаков-ки привез – очень эффективное средство. У меня их просил один крупный чиновник из мэрии», – Шалаумов глубокомысленно замолчал. «Продайте их мне!» – тре-бовательно заявил пациент и привстал со стула, накло-няясь к врачу, готовый выхватить упаковку. «Даже не знаю…– Шалаумов сделал вид, что сомневается. – Я ведь уже обещал человеку». – «Чиновник и по своим каналам найдет», – с мольбой заявил пациент. «Ну хо-рошо, хорошо. Но это очень дорогое лекарство». – «Я же вам сказал, что деньги – не проблема». – «Нет все-таки… Может быть, у вас есть возможность купить его в Израиле? Я вам скажу название лекарства». – «А что, оно там в свободной продаже? Тогда я слетаю туда». – «Нет, конечно, это экспериментальный засекреченный еще препарат. Выпускается небольшими партиями». – «Тогда о чем говорить?! Скажите сумму». – «Ладно, хорошему человеку продам по номиналу. Три тысячи долларов!» – выговорил Шалаумов, назвав цену сто-кратно превышающую реальную. Ни тени сомнения не проскользнуло на лице пациента, от достал портмоне и отсчитал тридцать сотенных «зеленых». Шалаумов столкнул деньги в ящик и с деланным испугом произнес почти шепотом: «Только вы никому не говорите. А то вдруг чиновник узнает, что лекарство уплыло у него из-под носа – и тогда мне несдобровать». – «Да под пыт-кой не скажу!»
Шалаумов написал пациенту на листочке, как упо-треблять лекарство.
Через месяц он ему продал еще две упаковки, а по-том и еще.
***
Пациент лежал на операционном столе под нарко-зом – холеный, упитанный. Шалаумов разрезал ему скальпелем брюшную полость, постоял минут пять и велел хирургической медсестре зашивать рану. «Что у него?» – спросила она буднично. «Да проблемы с под-желудочной – любит хорошо покушать в ресторанах. От этого колики и несварение желудка. А он весь ис-трясся от страха!» – ответил тихо Шалаумов, словно пациент может его услышать. Медсестра ловко и быст-ро зашила рану, наложила на шов повязку и повезла па-циента в люксовую палату, одни сутки в которой обхо-дятся в три тысячи рублей.
Когда пациент очнулся от наркоза, Шалаумов при-шел к нему, положил руку на плечо и ободряюще ска-зал: «Жить будете еще сто лет! Опухоль была в зача-точном состоянии и не успела дать метастазы – это ей таблетки не дали! Но надо будет еще продолжить курс приема для профилактики». И подумал: «Я ведь на нем уже на машину-иномарку заработал. Побольше бы та-ких олухов!»
Шалаумов, оправдывая себя, давно считал, что как существует химический круговорот веществ в природе, так и должен существовать круговорот денег, когда те, кто их украл, приватизировал, получил в виде взяток, должны их передавать другим людям. Иначе нарушится некий общественный баланс справедливости!
 
ОКУНУЛСЯ В ЖИЗНЬ
Обычно вечерами чиновник мэрии Баринов на заго-родной даче встречался с нужными людьми, которые за содействие в получении выгодных заказов на бюджет-ные деньги, могли улучшить его итак солидное матери-альное положение на несколько очередных миллионов. Сегодня выдался свободный вечер, и он решил посмот-реть телевизор.
Ранее Баринов смотрел только новостные передачи, чтоб знать, что происходит в мире, какие законы прово-дит в жизнь руководство страны, чтоб вовремя сориен-тироваться на нужный внутриполитический курс, а сей-час взгляд зацепился на социальной телепередаче.
Рассказывалось о матери, у которой восемнадцати-летний сын-студент прыгнул в воду и повредил позво-ночник (сломал два шейных позвонка) – в результате он оказался в больнице прикованный к кровати, неспособ-ный пошевелить ни ногой ни рукой. Чтоб попытаться вылечить его, мать–почтальонка присвоила деньги пен-сионеров. Будучи в тюрьме, худощавая милая женщина в коридоре, где проводилась съемка, говорила на каме-ру корреспондентам: «Когда он лежал беззащитный, полностью обездвиженный и смотрел на меня умоляю-щим взглядом, я поклялась ему, что сделаю все, чтоб он начал ходить. Ведь он единственный у меня – моя надежда! У него появились огромные пролежни на спине и ягодицах – это такие глубокие язвы почти до костей. Страшно смотреть на них – кровоточащих, пол-ных гноя. Понимаете, мой сын заживо сгнивал! Мочу спускали катетером, а потом в животе прорезали дырку и в мочевой пузырь вставили трубочку. Сын хотел уме-реть и часто говорил: «Мам, задуши меня или дай яд…» Я умоляла врачей помочь сыну, но они говорили, что для этого нужно много денег. А своих денег у меня не было: трусливый муж ушел из семьи, как только сын получил травму, живу я в небольшом сельской доме со старенькой матерью. Вот и стала задерживать пенсию старикам на месяц, на два, чтоб оплатить дорогие мази, лекарства, массаж для сына. Я надеялась, все вернуть, когда сын поправится, но долг рос. И вот я здесь…» – мать вздохнула тяжело, вытерла с глаз слезы, продол-жила: «Я надеялась, что суд даст мне условный срок, и я приду домой, чтоб далее лечить сына, но мне дали полтора года…За сыном теперь ухаживает старенькая бабушка, которой уже за семьдесят, и ей тяжело».
Потом показали сына: бабушка толкала его на инва-лидной коляске по заснеженной улице поселка к домам обманутых пенсионеров – и он своей негнущейся рукой, еле держа двумя пальцами купюры, протягивал старуш-кам, которых обманула мать, деньги из своей пенсии – кому полторы тысячи, кому две. Твердил грустно: «Пусть немного, но возьмите. Извините, я не знал, от-куда мать берет деньги мне на лечение. Иначе я бы ей запретил». Из пяти старушек только одна, посомневав-шись, взяла деньги, а остальные отмахивались и гово-рили, что деньги не возьмут – пусть он оставит их себе на лекарства. Смотрели на него, убогого, жалкого, в темной скромной куртешке, с сочувствием, печально. Ведь они хоть и старенькие, но еще сами за собой спо-собны ухаживать, в отличие от него.
Глядя на экран метрового плазменного телевизора с кожаного дивана, Баринов несколько раз хотел пере-ключить канал на что-нибудь веселенькое, бодрое. От мысли нажать кнопочку пульта Баринова удерживало лишь желание узнать, сколько задолжала пенсионерам женщина, а про сумму все не говорили и не говорили… И только в конце передачи моложавый следователь в высокой фуражке заявил сухо: «Она задолжала пенсио-нерам целый миллион!» Баринова эта цифра чуть не рассмешила! Он презрительно хмыкнул и покачал голо-вой. За какой-то жалкий миллион давать срок, садить человека?!
«Господи, как еще бедно люди живут!» – подумал Баринов и у него вдруг возникло желание выслать мил-лион этой женщине, чтоб ее выпустили из тюрь-мы…Однако благой порыв быстро исчез. Оправдывая себя, Баринов сердито подумал: «В нашей жизни каж-дый должен думать только о себе – не дай бог, конечно, но вдруг со мной или с моим сыном подобное случится (допустим, автокатастрофа), ведь никто же не поможет! Так что надо копить и опить!» И с досадой, что телепе-редача заставила сомневаться в правильности его жизни и поступков, подумать о печальном, о том, что «нельзя зарекаться ни от сумы ни от тюрьмы», торопливо вы-ключил телевизор…
Его, хитрого, изворотливого, это явно никогда не коснется! 

ПОДСТАВА
На «классном часе» учительница литературы, мо-ложавая Софья Андреевна, раздала ученикам листочки с анкетой. Там были вопросы о том, что такое совесть, достоинство, о смысле жизни и в том числе вопрос, ка-кую жену хотят мальчики и какого мужа девочки. Это было необходимо знать и Софье Андреевне, и психоло-гу школы, чтобы отслеживать внутренний мир учени-ков, предугадывать их негативные поступки. На послед-ний вопрос имелись варианты ответов: «порядочного», «только по любви», «доброго», «красивого», «богато-го»... Большинство девочек без сомнений выбрали: «За богатого» и лишь Геля написала «За того, с кем мне бу-дет интересно!» И это было не желание выглядеть луч-ше всех, оригинальнее, а сущность Гели.
Когда огласили ответы, одноклассница Рита при-стально посмотрела на Гелю с завистью. Та сидела за партой опрятная, ласково и по-доброму глядела вокруг. Рита тоже была внешне ангелочек с невинными голу-быми глазками и светлыми вьющимися волосами, но очень расчетливая. Нет, она себя не осуждала – наобо-рот, считала, что в жестоком мире можно выжить, толь-ко будучи наглым, изворотливым. И ее досадовало, что рядом есть та, которая полагает, что можно оставаться порядочной и честной.
Рита подумала: «Конечно, живешь у богатых роди-телей единственной дочкой, как принцесса. Они тебя балуют и обеспечат до конца жизни всем необходимым. Ты имеешь возможность жениться по любви». И хотя у Риты родители тоже были обеспеченные, они, тем не менее, постоянно ругались из-за денег, заставляли ее зарабатывать – продавать в школе девочкам косметику. «Я тебя тоже замараю…» – решила Рита, а когда кон-чился урок и прозвенел звонок, подошла к Геле и азарт-но сказала: «А ты не пробовала тырить шоколадки из супермаркета?» – «Ты это о чем?» – Геля удивленно заморгала. «Ну, придти в супермаркет и забрать без оплаты…» – пояснила Рита. «Как?! Своровать?!» – Геля  испуганно округлила глаза и отшатнулась от Риты. «А что в этом плохого? У хозяина магазина от этого не убудет – он же миллионер!» – Рита усмехнулась. «А что, у тебя денег нет? – Геля полезла в карман за ко-шельком. – Так я тебе дам…» Рита хотела сердито фыркнуть «Лучше всех что ли? Добренькая», но сдер-жалась и заявила: «Я и сама могу купить. Речь о другом: надо испытать азарт. Представь: за тобой следят видео-камеры, наблюдают охранники, а ты всех обманываешь. Это непередаваемое ощущение!» – «А вдруг поймают – стыда не оберешься. Родителям сообщат, в школу!» – Геля опешила. «А надо уметь быть хитрой!» – «Нет уж – я таким делом заниматься не буду!» – «Трусливая, да?» – «Не трусливая, а просто не хочу!» – «Ну тогда посмотри, как я это делаю!» – «И смотреть не буду…» – Геля решительно отмахнулась.
Досадуя, Рита предложила ей прогуляться по горо-ду, поболтать, а сама по пути завела ее в магазин – большой, просторный, где ходило множество покупате-лей. В этом магазине она не раз с подружкой незаметно совала в карман курточки шоколадки с витрины. Вот и сейчас, отметив, что за ней никто из молодых охранни-ков, что стояли в проходах в темной форме и смотрели за порядком, не наблюдает, Рита сунула во внутренний карман две большие и дорогие шоколадки. «Что ты де-лаешь?» – испуганно прошептала Геля. «Не трусь. Иди впереди меня», – процедила Рита.
Геля, чтоб не выходить мимо кассы без покупки, взяла банку растворимого марочного кофе, который любит ее мама, и пошла к выходу. В этот момент иду-щая сзади Рита незаметно сунула ей в сумку с учебни-ками, что висела на спине, шоколадку.
Рита первой прошла с непроницаемым улыбчивым личиком мимо кассы к выходу, а подошедший вдруг к Геле строгий охранник сухо сказал: «Девочка, покажи свой портфель!» – «Там у меня ничего нет… – Геля растерялась. – Вот только банка кофе в руках. Я за нее заплачу!» – «А вот мы и посмотрим…» – охранник снял с Гели портфель, положил на стол у кассы и достал шо-коладку. Геля побледнела: «Это не моя. Я не знаю, как она тут оказалась!» – «Ты, значит, малолетняя воровка! А с виду и не подумаешь», – он ехидно ухмыльнулся. «Мне ее туда кто-то подсунул…» – пролепетала Геля и вспомнила, что именно такие шоколадки в яркой об-ложке взяла с витрины Рита, но сказать про однокласс-ницу не решилась: вряд ли поверят, да и ябедничать не хотелось! «Придется оформить протокол на штраф и сообщить родителям! Да и пусть на учет в детской ком-нате полиции поставят!» – заявил угрожающе охранник. «Я заплачу за шоколадку», – выдавила пересохшим горлом Геля. «Только штраф!» – охранник был непре-клонен… «Я позвоню сейчас маме – она приедет и за-платит», – Геля достала телефон и стала набирать но-мер. Подошла энергичная женщина-начальница и при-мирительно сказала: «Ладно, пусть заплатит за шоко-ладку. И больше пусть не ворует!»   
Дома Геля долго плакала, уткнувшись маме в грудь, и сквозь рыдания шептала: «Как можно так подло по-ступать? Как?..» Мама гладила ее по голове и вздыхала: «К сожалению, в нашей жизни много зависти. Бывает, что лучшая подружка сделает самую большую гадость. Бог плохих людей все равно когда-нибудь накажет, а ты просто не общайся с такими».
***
На следующий день, когда Геля вошла в класс, уче-ники затихли и уставились на нее с ехидными улыбоч-ками. А самый хулиганистый двоечник, злорадно вос-кликнул: «Говорят, ты в магазине шоколадки тыришь?! А перед нами невинной овечкой прикидываешься!» Не-сколько девочек презрительно фыркнули. Покраснев от стыда, Геля подошла к Рите, что сидела, невинно улы-баясь, за партой, несколько раз судорожно вздохнула, размышляя, что сказать – гадкие слова говорить не хо-телось, да она их и не знала. Наконец с болью произ-несла: «Нехорошая ты девочка!» Рита развязно ухмы-льнулась и фыркнула брезгливо: «Сама такая!»   

ЖЕНСКАЯ ЗАВИСТЬ
Математичка Мила пришла в гости к подруге Оле, учительнице литературы, попить кофе, посудачить. Сняв в прихожей плащ и сапоги, она вступила в зал. Там на диване сидел муж подруги Коля. Он, крупный, с гу-стыми вьющимися волосами, смотрел комедийный фильм на большом плазменном телевизоре. В доме ца-рило спокойствие, умиротворение. Двенадцатилетний сын играл в соседней комнате за компьютером, пахло вкусно пирожками с кухни, везде горел яркий свет, словно во время праздника, освещая стильную дорогую мебель. Хозяева были улыбчивы, приветливы и веселы. Мила невольно сравнила свою старую квартиру с про-сторным жильем подруги и почувствовала досаду. Но главное, у подруги имелся симпатичный муж, а у Милы даже приличного любовника не было (одни хитрые аль-фонсы, так что ребенка завести не от кого) – и промозг-лыми осенними ночами ей казалось, что жизнь прохо-дит впустую. Мила представила, как муж целует и нежит Олю в постели, как та ласково прижимается к му-скулистому плечу и спит безмятежным сном, находясь под защитой настоящего мужчины, а она вертится всю ночь в холодной кровати, прислушиваясь испуганно к каждому шороху, прячется в одеяло, чтоб согреться, и ей стало тоскливо. Ну а так как Коля был еще хозяй-ственным, зарабатывал большие деньги и всегда мудро советовал подруге, как поступить в сложной ситуации, а Миле даже поделиться малой проблемой не с кем, то ей захотелось заплакать.
Посмотрев на Колю темными большими глазами, Мила затаенно спросила: «Как здоровье?» Он с улыбкой ответил: «Все нормально!» – и в ту же секунду странная сила резко дернула его назад, и он, ударившись головой о бетонную стену, сморщился от боли и застонал. Жена испуганно подбежала к Коле: «Что случилось?» Он недоуменно пожал плечами: «Как будто разряд тока прошел по телу…» Он сходил в ванную, намочил поло-тенце и приложил к затылку, а потом долго и с недо-умением размышлял, как умудрился достать головой до стены – даже нарочно это сделать трудно!
Когда, попив кофе и пообщавшись, Мила ушла, Оля закрыла за ней дверь и зашептала мужу: «У меня подо-зрение, что неспроста ударился». – «Сам удивляюсь – сидел спокойно и вдруг будто дернул кто», – он хмык-нул, еще чувствуя боль в затылке. «Это Мила мне поза-видовала! – сказала подруга. – У нее глаз плохой!» – «Разве такое бывает? Она ведьма, что ли? – Коля расте-рялся. – Да и вроде ей на нас обижаться не за что?» – «Может, она женщина и неплохая, но это помимо ее во-ли получается… – произнесла жена и добавила: – Те-перь всегда буду при ней прибедняться. Дескать, и ру-гаемся мы с тобой, и изменяешь ты мне напропалую, и денег у нас нет, в кредитах повязли». – «А может, это только домыслы?» – Коля усмехнулся. «Тут не до шу-ток… – осадила жена и рассказала случай, который произошел недавно в их школьном коллективе… Речь шла о молодой симпатичной учительнице, что пришла в школу с очень оригинальным и ярким, из золота и с изумрудом, колечком и похвалилась, что муж-бизнесмен подарил на тридцатилетие. «Красивое колеч-ко… Настоящий изумруд-то? – Мила попросила приме-рить. Учительница дала, а после урока пришла расстро-енная. «Что случилось?» – спросили коллеги. «Да вот кольцо прямо с пальца исчезло. Ладно б только каме-шек отвалился, а то все соскользнуло. Странно, что я даже не заметила». Всем коллективом потом искали кольцо по школе, спрашивали учеников, не находили ли – оно как будто сквозь землю провалилось!
«Может, совпадение? – сказал Коля. – Ну не украла же Мила  кольцо?» – «Конечно, не украла – они с поте-рявшей нигде не пересекались, – сказала жена. – Но я точно знаю, что без зависти Милы не обошлось». – «Может, все-таки это поклеп?» – хмыкнул Коля. И тут Оля рассказала историю о дочке сотрудницы, девочке, которая заняла на первенстве города по бальным тан-цам первое место. Сотрудница похвалилась этим при Миле и показала фотографию с первенства, где статная счастливая дочка, настоящая фея танца, стояла в бле-стящей короне во время награждения на подиуме – и все: на следующий день дочка упала на улице и сломала лодыжку так, что долго не сможет танцевать, если во-обще сможет!
«Что вы тогда Милу из коллектива не выживете?» – спросил Коля. «А кто на это решится?.. Директорша школы ее боится, хотя женщина очень решительная и смелая. Да и вроде увольнять не за что: со своей рабо-той она справляется хорошо! Всегда исполнительна, ни с кем не конфликтует». – «Может, тебе с ней раздру-житься?» – сказал озабоченно Коля. «Боюсь, что, наоборот, в обиде нашлет порчу… – жена испуганно посмотрела на дверь, словно Мила стояла за ней и под-слушивала. – Так что при ней не хвались. И про свое здоровье тоже». Коля растерянно пробормотал: «А мо-жет, ты ей скажешь, что я импотент?!» – «Тьфу, тьфу, тьфу…Не болтай! А то еще сглазишь!» – жена замахала на него.
***
Мила в это время лежала в своей квартире на крова-ти, уткнув лицо в подушку, и с горечью рассуждала: «Скоро со мной здороваться перестанут, а не только в гости приглашать! А я ведь не виновата, что уродилась такой. Ведь зла никому не желаю». Вдруг по полу раз-дались легкие шаги, уходящие в прихожую, там скрип-нула дверца шкафа и кто-то завозился, словно удобнее устраиваясь на полке. «Опять привидение!» – подумала с досадой Мила о таинственной сущности, которая до-сталась ей с купленной десять лет назад квартирой и продолжает здесь жить – недавно Мила от соседей узнала, что в квартире муж зарубил топором жену: ви-димо, это душа ее!.. Мила к ее шагам, стукам, ночным стонам уже привыкла, а сейчас вскочила с кровати с ужасной догадкой: «Так, может, это она вселяется в ме-ня и завидует женщинам, которые живут с мужьями счастливой жизнью?! Да и мне жить счастливо не да-ет?» 

РОДОВОЕ ПОМЕСТЬЕ
Жена привела Валентина в общество – оно называ-лось именем легендарной целительницы и огородницы из Сибири, героини популярных книжек «Анастасия». Он не раз спрашивал жену, куда та шастает по вечерам – и вот она решила его сводить, чтоб убедился: встре-чается с друзьями по важному делу, а не с мужчиной на стороне…
Общество располагалось в двухкомнатной квартире в пятиэтажном панельном доме. Вдоль стен на стульях сидело два десятка женщин разных возрастов, комплек-ции и внешности, и среди них затесались двое мужчин. Увидев новенького, мужчины приободрились, доволь-ные, что их стало больше. Один, щуплый, невысокого росточка с карими быстрыми глазками, вел себя раско-ванно, улыбался, громко шутил. Он подошел к столу в центре комнаты и приятным баритоном заявил: «Доро-гие друзья! Сегодня мы собрались обсудить замеча-тельную идею. Создание родового поместья! Мы пока копаемся на своих дачах, на трех-четырех сотках, и пы-таемся там вырастить овощи, фрукты, но этого очень мало! Нам приходится ездить туда за много километров от города, тратить много времени, опасаться, что уро-жай украдут бомжи, а дачу сожгут. Все это нерента-бельно! А вот родовое поместье!..»
Радостно улыбаясь, словно присутствующие были милыми родственниками, паренек (ибо на мужчину он, не смотря на возраст под пятьдесят лет, мало походил), стал рассказывать, какие блага и удовольствия несет идея: «Родовое поместье – это минимум один гектар личной земли, а не крохотный дачный участок! На нем можно разбить сад, огород, соорудить спортивную площадку. Наконец, построить дом – просторный, в не-сколько комнат…»
Выступающий вдруг спросил с упреком женщин: «Вы почему мало рожаете? Одного, максимум двух?» Женщины смутились, переглянулись виновато, не зная, что ответить… «А все потому! – воскликнул он. – Что в наших малогабаритных квартирах реально не хватает места! Один ребенок там умещается, а три уже нет. Не хватает детсадов в городе, да и зарплаты ваши невысо-ки! Дети часто простужаются и болеют – организм в экологически агрессивной среде ослаблен. Кругом ин-фекции!» – «Да, да…» – женщины закивали озабоченно. «А в поместье, – продолжил он, – вы можете рожать хоть десять детей, как было раньше в селах на Руси! Места им хватит в просторном доме. И детсад не ну-жен, так как дети будут бегать на природе, закаленные и сильные! Сами знаете, как трудно в городе заставить ребенка что-либо сделать по хозяйству! Дети сутками сидят за компьютерами, сгорбленные, дохлые. В своем поместье они будут выращивать овощи, копать огород, помогать по строительству. Из ваших хилых пацанов вырастут настоящие мужчины!» Женщины опять ра-достно закивали…
Паренек включил ноутбук и через телевизор на тум-бочке стал показывать фильм, где говорилось, что граждане страны едят экологически вредные магазин-ные продукты, с красителями и добавками: в них масса канцерогенов – а отсюда страшный рак и другие болез-ни… Фильм был снят убедительно и произвел на пуб-лику большое впечатление. Народ озадачился, посе-рьезнел.
Подытоживая, паренек с пафосом воскликнул: «Все на природу, чтобы жить счастливой полноценной жизнь долго и радостно в окружении многих детей и внуков!» Самая пожилая женщина настороженно заметила: «Все это хорошо, но только кто нам даст просто так по гек-тару земли? Она же вся колхозная…А купить мы ее не в состоянии. Около города даже участок в десять соток почти миллион стоит». – «Ну уж земли-то в России полно! – паренек важно хмыкнул. – Рядом с городом, конечно, не дадут, но есть земля за сорок километров в соседнем районе. Я с главой района уже связался – и он обещал подумать. Завтра еду к нему на встречу». – «Сорок километров – это далековато от города», – ска-зала озабоченно женщина, а остальные несколько сник-ли. «А зачем вам город? На природе будете жить и ра-ботать», – заявил напористо паренек. «Где там денег-то взять? – спросила женщина. – В городе хоть работа есть!» – «Организуем кооператив! Швейную мастер-скую для женщин, а для мужчин столярную. Будем продукцию земледелия продавать и заживем богато!» – не замедлил ответить паренек.
Напоследок он спел под гитару приятным звучным голосом написанный самим гимн их общества, где были рефреном слова: «О, Анастасия – ты наша мессия! О, Анастасия – спаси всю Россию!» Женщины активно подпевали, а Валентин сидел ошарашенный увиденным и услышанным, словно загипнотизированный пафосом и уверенностью паренька…
Допев, паренек подошел к Валентину, поздоровался за руку, назвался Сергеем и показал на пухленькую, светловолосую, исконно русскую женщину: «Позна-комься. Это моя жена Настя! Специально выбрал с та-ким именем. Она за мной в огонь и в воду…» Валентин тоже представился и указал на свою жену. «О вас я уже наслышан, – сказал паренек. – Знаю, что у вас есть ав-томобиль хороший, и хочу попросить завтра съездить со мной к главе района». У Валентина был выходной, и он согласно кивнул.
***
Солидный крупный глава бедного сельскохозяй-ственного района Степан Петрович принял Сергея с Ва-лентином в своем кабинете, глянул в окошко на новую дорогую иномарку, на которой гости приехали, и взгляд его подобрел. Не дав главе и слова сказать, Сергей с пафосом и напором заговорил: «Представьте свою вы-году – ваш район будет одним из первых в стране, на земле которого создалась замечательная коммуна! Мы облагородим пустующую землю, построим поселок с экологически чистыми домами, начнем платить боль-шие налоги в районную казну. К вам в район за опытом будут приезжать губернаторы со всей страны, журнали-сты, важные гости из-за рубежа…Вы станете известны!»
Глава несколько досадливо остановил его рукой: «Я уже в прошлый раз все понял. Езжайте в колхоз, – он назвал село, где он находился. – Я переговорил с пред-седателем – он вам выделит пятьдесят гектаров. Только учтите, коммуникации мы проводить вам не будем – у нас нет на это денег». – «Да не нужны нам никакие ком-муникации! – воскликнул бодренько Сергей – Мы сами все сделаем!»
Вскоре они нашли нужное село – грязное, убогое, со старыми полуразвалившимся домами. Из одноэтажного правления колхоза вышел председатель – мужик лет шестидесяти, прихрамывающий на одну ногу, в потер-том, советского кроя костюме. Он сел в машину и повез показывать землю.
Остановились на обширном, заросшем сорняками поле, в полукилометре от лесочка. Недалеко, в низине, виднелось красивое круглое озеро. «Вот это поле я вам отдам… – сказал председатель, тяжко вздохнув, и грустно добавил: – В советское время здесь большой урожай пшеницы собирали. А теперь нет ни техники, ни людей. Все развалилось, все разбежались по городам, а старики померли». Председатель с досадой и обречен-ностью махнул рукой.
«Ну, в каком месте гектар возьмешь?» – по-хозяйски щедро спросил Сергей, когда уже ехали обратно в го-род. «Надо подумать…– ответил Валентин уклончиво. – Место здесь, конечно неплохое, но только удаленное. Электрические столбы за два километра. Чтоб подклю-чаться, много проводов потребуется, да и денег». – «А зачем нам государственное электричество?» – мгновен-но среагировал Сергей. «А что, с керосиновой лампой будем жить?» – Валентин растерялся. «Купим электро-станцию!» – «А дома чем топить? Газ сюда тянуть мил-лионы потребуются. Здесь у нас не теплая Африка». – «Электричеством будем отоплять, солнечные батареи поставим». – «Я подсчитал, что до асфальта здесь тоже два километра – ни зимой, ни весной сюда не добраться на автомобиле. Занесет снегом, а осенью грязь будет непролазная». Сергей весело откликнулся: «А мы трак-тор купим – бульдозер. Или эти… как его… снегохо-ды!»
Сергей вдруг вошел в раж, развеселился: «А может быть, даже и свой вертолет?! Сделаем взлетную пло-щадку и будем летать в город в кино». Валентин впер-вые внимательно посмотрел на Сергея трезвым взгля-дом: «А что, у вас так много денег?!» Сергей расхохо-тался: «Денег вообще нет. Но заработаем всей комму-ной!» Припомнив членов сообщества, Валентин не смог представить среди них ни одного, кто бы мог организо-вать прибыльный бизнес, и подумал со скепсисом: «Долго зарабатывать придется».
Когда дома жена стала уговаривать взять гектар земли, а лучше два, Валентин твердо сказал: «У меня здесь в городе хорошая работа, да и у тебя тоже. У нас дочка с сыном в институте учатся – им в городе надо жить!» – «Пусть это будет вроде дачи», – сказала весе-ло, почти как Сергей, городская жена. «Дача у нас с то-бой есть – это мой родительский дом. Что-то не помню, чтоб ты на огороде очень уж охотно работала. А там всего тридцать соток земли, ухоженной, удобренной навозом! Вода из шланга всегда течет – поливай толь-ко!»
***
Вскоре у Валентина умерла хворая старая мать, и отец остался один. Дом в селе оставить без присмотра или продавать восьмидесятилетний немощный старик не захотел, не согласился и перебраться жить к сыну, а решительно заявил: «Здесь жил – здесь и помру! А то еще похороните где-нибудь среди чужих людей, а не рядом с женой…» Впрочем, и Валентину не хотелось лишаться родового гнезда, куда частенько приезжал по-париться свежим веником в бане, зарядиться энергией и спокойствием от родных мест.
Валентину с женой пришлось по вечерам после ра-боты ездить в село почти через день, чтоб накормить отца, постирать ему, прибраться в доме. У жены уже не хватало сил и времени, чтобы два раза в неделю ходить в общество «Анастасии» – отцовское хозяйство надо было обихаживать. Они ухаживали в родительском до-ме за садом, за огородом: собирали большой урожай вишни, крыжовника, смородины, высаживали картошку, на грядках у них зрели огурцы и помидоры, лук и мор-ковь. Валентин латал забор, перестилал в бане сгнив-шие полы, возил для камина и бани из ближайшего леса дрова на маленьком тракторе, который уже давненько купил отцу, сильно уставал! Иногда жена созванивалась с бывшими подругами по обществу и сообщала Вален-тину, что многие взяли по гектару земли для родового поместья и что-то пытаются там построить… Рассказы-вала, что чего-то не поделили с руководителем обще-ства и главой коммуны Сергеем, ругаются с ним – яко-бы он деньги-взносы, собранные на общую ограду, при-своил и выпустил диск своих песен.
***
Как-то в субботнее летнее утро раздался звонок на мобильный – звонил Сергей, оптимистичный голос ко-торого Валентин сразу узнал. «У меня к тебе важное дело, – сказал он. – Надо встретиться». – «Хорошо, – ответил Валентин, желая узнать, на какой стадии у него создание коммуны. – Как раз еду в свое село – могу с собой взять: по дороге и поговорим».
На автобусной остановке он подсадил Сергея в ма-шину – тот был слегка побледневший, но по-прежнему глаза его сияли оптимизмом. «У тебя же трактор есть!» – воскликнул он. «Допустим…» – ответил Валентин, не понимая, к чему он клонит. «Не мог бы ты нам его от-дать?» Валентин хмыкнул: «Он мне самому нужен». – «Тогда вспаши нам землю – мы на ней картошку поса-дим».  – «А что, еще до сих пор ничего не посадили? Я думал, у вас уже сады вовсю цветут». – «Да нет ничего – стоит только три туалета в чистом поле да один са-рай, – ответил Сергей. – Народ ленивый оказался!» – «А что, в колхозе трактор нельзя нанять?» – «Так денег же нет!» Валентин сообразил, что Сергей надеется, что тот вспашет бесплатно – хотя, как Валентин мгновенно подсчитал, только дорога туда-сюда для трактора обойдется в несколько тысяч на солярку… «Хорошо. А картошка-то у вас есть на посадку?» – «Нету». – «Так, значит, ее надо купить, а у вас деньги-то есть?» – «Нету», – снова ответил Сергей. «А почему тогда спешка с картошкой?» Сергей с досадой поцокал язы-ком: «Глава района сказал, что если через три года ни-чего не построили и не посадили, то землю отберет. Три года на днях заканчиваются». Валентин помолчал, сосредоточившись на крутом повороте. Спросил: «Ты вообще-то городской парень или деревенский?» – «Я то…– Сергей шмыгнул носом. – Вообще, детдомов-ский». – «Тогда все понятно», – Валентин покачал голо-вой, осознав, что Сергей абсолютно не знает жизнь, ни-когда толком не работал, так как по странным законам в детдомах воспитанников нельзя заставлять что-либо делать, и поэтому печальный результат с коммуной за-кономерен… «Ну а жена-то поддерживает твое родовое поместье?» – спросил Валентин, вспомнив светловоло-сую Свету. Сергей отмахнулся: «А мы с ней разошлись – она в меня не поверила. Сказала, что лишь языком ма-стер молотить. Я ее бросил и ушел к другой».
Они подъехали к селу – оно раскинулось у реки на пологом склоне лесистого холма. Места были замеча-тельные, привольные, открывались удивительные по красоте виды на скалистые овраги, на заливные луга. Сергей вдруг азартно воскликнул, указывая пальцем в окошко: А давай здесь коммуну организуем! Вот это поле заберем! Тут коттеджи поставим, вертолетную площадку соорудим. Канатную дорогу проведем по склону к самой реке. Яхту построим, туристов из горо-да будем катать и деньги зарабатывать». Валентин в от-вет лишь улыбнулся.
Подъезжая к воротам родительского дома и вспоми-ная, сколько дел сейчас предстоит переделать даже в небольшом хозяйстве, он подумал: «Сейчас я проверю тебя хотя бы на двух грядках. Умеешь ли ты вообще лопату в руках держать, гвоздь в доску забить?»
А ведь идея-то была неплохая! 

СРЕАГИРОВАЛ
Напросившись на встречу, руководитель Следствен-ного комитета, высокий и подтянутый генерал Светлов, пришел к Медведкину с пухлой папкой, уселся напро-тив за длинный, из мореного дуба, стол. Взгляд Светло-ва был несколько настороженный – он пытался преду-гадать реакцию президента страны на то, что сейчас из-ложит, и понимал, что это будет Медведкину неприят-но. Все-таки речь, как он уже сообщил в докладной за-писке, шла о больших хищениях в ведомстве не какого-нибудь мелкого или даже среднего чиновника, а мини-стра Левина, давнего друга Медведкина, члена его ко-манды.
Светлов раскрыл папку, показал компрометирующие документы, рассказал, как идет следствие, назвал пред-варительную сумму похищенного – в пять миллиардов рублей. Медведкин выслушал все со строгим непрони-цаемым лицом, постукивая карандашом по столу, сухо сказал: «Оставьте документы. Я еще раз на них взгляну и приму решение».
 ***
Срочно вызванный, Левин сидел в кабинете Медвед-кина бледный, с опущенной головой, с одутловатым лицом – явно с затяжного похмелья. Смотрел на Мед-ведкина внимательно и подобострастно. Медведкин по-додвинул ему компрометирующие документы, назвал сумму похищенного. «И вы, Дмитрий Анатольевич, этому верите?» – воскликнул с обидой Левин. У него затряслась нижняя губа, словно готов заплакать. «Пока еще не знаю, что делать – жду от вас разъяснений. Главная обвиняемая – ваша любовница. У нее нашли десятки миллионов долларов, сотни дорогих украшений с бриллиантами». Левин, словно ярый пионер перед ди-ректором школы, пафосно воскликнул: «Я обязательно во всем разберусь, накажу виновных! Только не надо это афишировать на всю страну – сами знаете, сколько у нас врагов: только и ждут, что где-нибудь оплошаем. Начнут травлю в средствах массовой информации. Де-скать, разворовали государственные деньги». – «Ну, ты меня-то сюда не приписывай… – холодно сказал Мед-ведкин. – Это в твоем ведомстве воруют». – «Но ведь мы же одна команда. Двадцать лет знакомы, бок об бок работали», – то ли вопросительно, то ли утвердительно заявил Левин. «Иди и разберись с вороватыми подчи-ненными, – заявил Медведкин сухо. – А я пока поду-маю, что с тобой делать».
***
Вечером, лежа в семейной кровати, Медведкин в раздумье глядел в потолок, с досадой покусывал губу. «Чего не спишь?» –  жена Катя ласково положила теп-лую ладонь ему на грудь. «Да вот в ведомстве Левина Следственный комитет обнаружил миллиардные хище-нии. Не знаю, что делать? То ли дать делу ход, то ли разобраться самому без шума». – «Конечно, разобрать-ся без шума!» – сказала жена. «Это почему?» – удивил-ся Медведкин. «Ну как же! Ведь мы все праздники с их семьей отмечаем вместе – его супруга Лида постоянно звонит мне. Наш сын с их дочкой Леной в хороших от-ношениях». – «Значит, Левин вдвойне виноват – так ме-ня подставить! Я, понимаешь, о родине думаю, перед историей отвечаю, каким словом меня вспомнит (доб-рым или нет) через сто лет народ! А Левин о своем кармане печется! Любовниц вороватых на должности расставил», – Медведкин помрачнел. «Но ведь и он тебе поначалу помог власти добиться, когда в мэрии ты под его руководством работал – познакомил с нужными людьми», - сказала жена. Медведкин не любил, когда напоминали о его должках, и огрызнулся: «Я ему уже в сто раз больше отплатил! Министром назначил, пове-рил в него!» Жена вздохнула: «Ну, и отругай его, пожу-ри! Пусть пообещает, что больше так делать не будет». – «Ага, пожури…Мне же доносят о мнении народа по этому вопросу: спроси любого на улице и тот скажет, что Левина надо посадить пожизненно или расстрелять как врага народа!» – «Ну, знаешь ли…В жизни всякое может случиться – вот кончится твое президентство и станешь ты обычным человеком». – «И что?». «А не будет у тебя уже власти себя защитить, меня и детей. Вот тут-то все, кого обидел, мстить начнут! Могут по-кушение организовать. Меня, например, убить», – жена печально шмыгнула изящным носом. «У меня, как у бывшего президента, большая охрана будет», – важно буркнул Медведкин. «И охрану подкупят, если надо! При современных возможностях ракету какую-нибудь выпустят или самолет на наш дом направят». – «За что же мстить-то, когда сами виноваты?» – «Ты что, счита-ешь, что преступники раскаиваются? Наоборот, только злее становятся. И чем от лучшей жизни их оторвали – тем они мстительнее. Вот и семейка Левина живет в роскоши, с домработницами, ездит отдыхать на лучшие курорты мира. Да разве у них не будет обиды, если их лишишь этого? Отберешь наворованные миллиарды? Вот Иван Грозный обидел бояр и князей – так они по-том малолетнего царевича Дмитрия зарезали. И род Рюриковичей прекратился». Медведкин жестко вос-кликнул: «Не я лишаю, не я, а следственные органы и закон, который для всех одинаков!». Тут жена Катя хит-ро улыбнулась: «Только не в нашей стране. Здесь реша-ешь ты: дашь приказание – упрячут Левина в тюрьму, не дашь – не упрячут». Медведкин покрякал в раздумье, мысленно соглашаясь. Жена добавила: «Супруга Левина мне сегодня звонила, плачет, говорит муж повеситься хочет. Неужели ты желаешь его смерти?» – «Врет он, разжалобить меня хочет», - Медведкин брезгливо фыркнул. «Пусть даже и так, - сказала жена. – Но ведь в этом деле и твоя вина есть». – «Какая?» – Медведкин в возмущении приподнялся на локте и навис над женой. «Ты же знал, что он роскошь любит, что явно живет не по средствам, а все равно пригласил на должность, где деньги можно украсть». – «Ну мне же нужны были свои люди в правительстве. Я думал, что друг не подведет – ведь мы отвечаем перед народом за его достойную жизнь!» – «Это ты отвечаешь, это ты в историю вой-дешь, это у тебя слава всемирная на века, и ты этим по праву велик, а они просто подчиненные – им бы наха-пать себе, внукам и правнукам на безбедную жизнь», – сказала жена, глядя на Медведкина с гордостью и любо-вью. «Ладно, спи», – Медведкин, обнял жену, поцеловал в нежную щечку, натянул на голову шелковое легкое одеяло, закрыл глаза и провалился в тяжкий сон…
***
Он вдруг осознал, что находится в теле последнего российского императора - Николая 2. Рядом с ним око-ло каменной стены темной полуподвальной комнаты стояли четыре его красавицы дочери в нарядных плать-ях, бледная статная жена и худощавый сынок Алексей в шортиках и матроске…Сын жался к его ноге, ища защи-ту от вошедших в комнату суровых грубых мужиков в кожаных блестящих куртках. Те остановились в не-скольких метрах от Медведкина и смотрели пристально и угрожающе. Самый старший и угрюмый сделал шаг вперед и сказал: «За преступления против собственного народа ваша семья революционным трибуналам приго-ворена к расстрелу». – «Я народ любил», - глухо сказал царь. Но его никто уже не слушал. «А как там на это посмотрят?» – спросил настороженно у «старшего» моложавый помощник и кивнул верх, имея ввиду глав-ных большевиков в Кремле. Старший вытащил револь-вер из-за пояса и процедил: «Телеграмма от Ленина уже пришла… Его же отец, гад, брата у Ленина повесил! Смерть ему за это и всем его отпрыскам», – и выстре-лил в царя. За ним стали стрелять остальные. В тесной комнате каждый выстрел был словно гром, все заволок-ло едким дымом. Царица с лицом жены Кати посмотре-ла на Николая-Медведкина с ужасом и укоризной, об-хватила больного гемофилией царевича, пытаясь защи-тить, и со стоном упала на пол».
Медведкин почувствовал жуткую боль в груди под сердцем и проснулся в холодном поту. «Что это было? К чему?» – подумал испуганно, и долго пытался отды-шаться. Глядел напряженно по сторонам, чтоб опреде-лить, что находится все-таки в своей роскошной, охра-няемой круглосуточно резиденции, а не в тесном под-вале Ипатьевского дома Екатеринбурга… Наконец по-думал: «Господи, разве царь, действительно любивший свой народ и имевший безмерную власть мог предуга-дать, что все в стране так перевернется? Вот и мое по-ложение не так уж прочно! Придет новый президент и отменит мою пожизненную неприкосновенность. И тут-то враги мои слетятся!»
Медведкин до утра не мог уснуть, ворочался, взды-хал, злился на себя и думал: «Но ведь я же не трус!» У него начало давить виски. Проснулась жена, сладко по-тянулась в постели, залезла ему носом подмышку, лиз-нула его по коже горячим языком, а рукой потянулась к низу его живота. Спросила многозначительно и томно: «Как настроение? Успокоился?» – «Да пока еще в раз-думьях…Не спалось», – он с досадой хмыкнул. «И так будет всегда, – проворковала жена, – если ты его поса-дишь! Разве ты сможешь спокойно спать и нежиться со мной в мягкой постельке, если будешь знать, что быв-ший товарищ лежит один в холодной камере на жесткой койке?» – «А что, я ему должен орден дать и на курорт отправить?» – Медведкин скривился. «Но ведь он не у тебя лично украл, а у государства – миллиардом боль-ше, миллиардом меньше», – жена обезоруживающе улыбнулась.   
***
По звонку президента генерал Светлов незамедли-тельно пришел в кабинет. Медведкин приказал принести секретарше две чашки кофе с коньяком, прошелся за спиной Светлова, бросая на генерала изучающие взгля-ды и не решаясь заговорить. Радушно улыбнулся. Нако-нец сказал: «Я внимательно ознакомился с вашими ма-териалами. Вы хорошо поработали. Но…» Светлов насторожился. Медведкин продолжил: «Министр, Левин Степан Петрович, много сделал на своем посту. Навер-ное, в чем-то ошибался – за всеми не углядишь, каждо-му в душу не влезешь: ведь у него десятки тысяч под-чиненных! Я ему высказал свои претензии – и он согла-сился, покаялся. Сказал, что впредь будет более бдите-лен. Ну а насчет этого вашего расследования – мы пока его приостановим».
***
Жена встретила вкатившего во двор особняка на бронированном «Мерседесе» с «мигалкой» Левина на мраморном крыльце. Тот вальяжно вошел в двери и прошагал в свой кабинет. Уселся на кожаное кресло, закинув ногу на ногу, налил бокал коньяка из пузатой бутылки, закурил толстую длинную сигару, подражая любимому Черчиллю, и весело посмотрел на супругу. «Ну что? Что?» – в нетерпении воскликнула она. Муж лишь загадочно улыбался. Наконец выдавил довольный: «Угроза миновала. Президент сказал, чтоб я был в сле-дующий раз осмотрительней при выборе сотрудников». – «Ну и слава богу! Все-таки наш президент – добрый человек. Друзей не сдает!» – жена перекрестилась. «Да уж – не Сталин! Тот бы меня без промедления к стенке поставил! – Левин покрякал, морщась, и приказал: – Значит так, детей срочно отправим на учебу в Лондон, сама тоже переедешь туда. Все, что можно, я здесь рас-продам и переведу на счета заграницу. Мало ли чего…» – «Вот это правильно – там будет спокойнее, чем в этой непредсказуемой стране!» – Жена согласно кивнула.
***
В больничную палату медсестра привезла на каталке молодую женщину – она тяжко дышала, смотрела с надеждой выцветшими от боли глазами. Прошептала с мольбой: «Помогите, пожалуйста. У меня ребенок ма-лолетний сиротой останется». Моложавый и энергич-ный врач Холкин взглянул на листок с ее анализами и приказал: «Срочно везти на искусственную почку…» Медсестра замешкалась, глядя на врача растерянно, вымолвила: «Так у нас там важный пациент, чиновник. У него тоже тяжелое состояние. Не отключать же – вдруг умрет?» Холкин досадливо поморщился и тороп-ливо и решительно пошел в кабинет главврача. Тот встретил его настороженно, так как Холкин уже не раз требовал от него необходимых лекарств, современного диагностического оборудования. «Я сколько раз гово-рил Вам, что одного аппарата «искусственной почки» нам для больницы мало. Даже двух мало! У меня жен-щина через час умрет…из-за вас», – Холкин и стукнул ладонью по столу, за которым сидел главврач. Главврач процедил с болью: «А что, сам этого не понимаю?! По-стоянно даю заявки в министерство. Ответ один – нет денег!» – «Ну да. На роскошную жизнь у них деньги есть!» - Холкин схватился за голову, не зная, как сейчас будет смотреть в глаза умирающей женщине…    
***
Утром Сеня Петров, прежде чем идти на работу в свой офис, поднял крышку ноутбука и заглянул в Ин-тернет, желая узнать что-нибудь новое о хищениях в ведомстве министра здравоохранения Левина. Он читал статьи об этом деле, скрипя зубами, ибо настолько надоели воровство и коррупция. Он ждал, что вот-вот президент издаст приказ об увольнении проворовавше-гося министра. Ждал этого как очистительного ливня после изнывающей душной жары. Теплилась надежда, что наконец-то в жизни что-то изменится к лучшему. Но и сегодня нового о деле министра не было, как не было уже целую неделю. «Неужели опять наш добрень-кий либеральный президент решил простить очередного вороватого дружка? Или же сам в доле? Может, дей-ствительно, у Медведкина имеются огромные суммы, как пишут в Интернете, раз себя так трусливо ведет? А ведь я же этому раньше не верил, за него на выборах голосовал! – подумал горестно Сеня. – А если так, то в нашей стране никогда не будет порядка?» В возбужде-нии и досаде он ругнулся: «Ну ничего – рано или позд-но для всех наступит расплата! Все припомним ворю-гам!»
Он вычитал в Интернете, когда будет следующая акция оппозиционных сил на улицах Москвы и решил, что обязательно пойдет…       

НЕДАЛЕКО СКРЫЛСЯ
Принесли повестку с вызовом в суд!
Глеб Иванович очень расстроился – пока шло след-ствие о присвоении мошенническим путем миллиарда рублей из возглавляемой им крупнейшей в Москве транспортной организации, он верил, что «пронесет». Ведь он задействовал огромные «связи», вышел на главного прокурора столицы, чтоб тот дал отмашку прекратить раскручивать дело о хищениях, платил огромные деньги лучшим адвокатам страны, и те дове-рительно шептали, что в правоохранительных органах «все схвачено», а ему остается лишь доплатить. Они ежедневно докладывали, как активно работают по его реабилитации, как ходят по важным кабинетам в проку-ратуре и в самом Кремле, и разговаривают с «больши-ми людьми» – и Глеб Иванович успокаивался. Особенно успокаивал горбоносый Файнберг, что возглавлял гиль-дию адвокатов в столице, регулярно появлялся на теле-видении себя пиарить, важно говорил на разных теле-шоу, оттопырив толстую как пельмень нижнюю губу, о необходимости либерализации уголовного кодекса.
***
Глеб Иванович надеялся, что если его уволили с «хлебной» должности, видимо, нужной какому-то при-ближенному к Кремлевской власти человеку, который и начал раскапывать махинации, то прокуратура «замнет» дело. Но оказалось, Следственный комитет, подчиняю-щийся непосредственно Президенту страны, решил устроить публичную порку чиновника, чтоб показать недовольному коррупцией народу, что есть еще чест-ные и порядочные следователи!
Беспокоило Глеба Ивановича то, что перемывать косточки его персоне стали почти все СМИ. Адвокаты, родственники и знакомые ему говорили, что в очеред-ной всероссийской газете написали хлесткую статейку, где его обозвали жуликом и вором, что по телевидению прошла передача, где его поливали грязью. Ну а уж про Интернет и говорить нечего – Глеб Иванович для инте-реса заглянул туда и ужаснулся, сколько злобы и едкого злорадства выливалось на него из сотен сайтов: люди требовали посадить его пожизненно, повесить на Крас-ной площади и вообще чуть ли не «яйца» отрезать… Он понимал, что адвокаты рассказывали ему об этих ста-тейках, чтобы потребовать увеличить гонорар за защи-ту, ну а знакомые иные просто ехидничали: дескать, ну как справляешься со своей бедой?
Глеб Иванович решил покончить с собой – пове-ситься или застрелиться! Ходил по дому и искал место, где можно привязать веревку, доставал из сейфа писто-лет и крутил в руках, раздумывая, куда лучше пальнуть, чтоб не мучиться – в рот или в висок! Когда он в оче-редной раз приставил пистолет к виску, в кабинет во-шла жена Зинаида и повисла на руке с криком: «Что ты делаешь?» Глеб Иванович закусил в обиде губы и глухо выдавил: «Стыдно, что оказался в ряду главных воров страны. Я же верой и правдой двадцать лет служил гос-ударству!» – «Другие в сто раз больше наворовали – и живут припеваючи!» – хмыкнула Зинаида. Глеб Ивано-вич и сам поражался, насколько иные высокопоставлен-ные ворюги легко воспринимают обвинения в свой ад-рес – видимо, выросла генерация чиновников, которые не имеют чувства собственного достоинства, не слыха-ли о таком понятии как совесть и честь: будучи под следствием, они продолжают без стыда смотреть людям в глаза... Воспитанный в советское время, Глеб Ивано-вич, пока к власти не пришел Ельцин и не появилась возможность воровать, дневал и ночевал на работе, по-лучал за это ордена и считал, что любая газетная статья в крупной партийной газете с разоблачением, есть крест на карьере, а может быть, и на жизни, как это случилось во времена перестройки с всесильным директором га-стронома «Елисеевский», которого, несмотря на то, что снабжал деликатесами большую рать высокопоставлен-ных чиновников, расстреляли…
***
Глебу Ивановичу верилось, что с его груди, с пи-джака, вырывая «с мясом» ткань, прилюдно сорвут награды, а темной ночью приедет фургон, прозванный «воронок», и увезет в подвалы Лубянки – там его будут пытать и требовать отдать наворованное. Он уже неде-лю не спал, сидел одетый в костюм на кровати и со страхом прислушивался – не стучат ли в дверь, не раз-дались ли шаги сапог на лестничной площадке?! Дойдя до нервного срыва, он однажды в три часа ночи заорал: «Сегодня же пойду в прокуратуру и переведу в госу-дарство все деньги!»
Когда Глеб Иванович накинул пальтецо и решитель-но направился к двери, старший сын, сеть продоволь-ственных магазинов которого была построена на отцов-ские деньги, зло прошипел: «Ты что, сдурел? Хочешь, чтоб мы по миру пошли с нищенской сумой?!» Выско-чившая из спальни жена обняла Глеба Ивановича и по-садила в кресло, а потом выпоила ему рюмку коньяка и заявила: «Успокойся. Уже не советские времена – никто тебя пытать не будет! Никто на лесоповал не отправит. Пошумят и затихнут – ведь у них у всех рыло в пуху».
После этого срыва родственники не оставляли Глеба Ивановича одного, опасаясь, что подобное может по-вториться. На ночь в рюмку коньяка подсыпали сно-творное – и он спал безмятежно как ребенок. Подгово-рили его давнего верного охранника, чтоб доносил за определенную плату все, о чем говорит Глеб Иванович, какие у него возникают планы. По всему дому постави-ли видеокамеры.
***
И вот увидев бумагу с сообщением, что суд все-таки состоится, Глеб Иванович впал в панику. Заныло серд-це, сдавило голову. Он вызвал говорливого адвоката Файнберга, который незамедлительно приехал в заго-родный особняк, где Глеб Иванович жил, скрываясь от людей и гуляя за высоким кирпичным забором. Глеб Иванович потряс повестку перед физиономией адвоката и заорал: «За что я вам огромные деньги плачу?!» Файнберг оттопырил нижнюю губу, похожую на протя-нутую ладошку, и сказал: «К сожалению, вы попали под компанию – как раз выборы в Думу, а потом и в Прези-денты: власть показывает обозленному, не доверяюще-му ей электорату, что борется с воровством, что непод-купна. Опять же Следственный комитет поссорился с прокуратурой из-за крышевания прокурорами нелегаль-ных казино – и гнет свою линию. Неудачный момент, словом». – «Неужели ничего нельзя сделать?! – про-хрипел обреченно Глеб Иванович и стукнул кулаком по столу, где лежало извещение из суда. – Мне, что, теперь в тюрьму идти? В мои-то годы! Человеку уважаемому, который всегда был в почете!» Адвокат, наклонившись, шепотом вымолвил: «Ну, выход-то всегда есть». – «Ка-кой? Пустить пулю в лоб?» – воскликнул Глеб Ивано-вич и замахал рукой:  – Нет, я еще здоров, как бык, и жить хочу!» Ему вспомнились последние годы – жизни очень комфортной, приятной во всех отношениях, когда он с полными карманами денег путешествовал по миру с молодой любовницей, отдыхал в лучших отелях на райских экзотических островах, купался в лазурных теплых морях – от всего этого он отказываться не хо-тел!
Адвокат черкнул на листочке телефон и тихо сказал: «Позвоните, вам там подскажут…» – «Что это?» – Глеб Иванович недоверчиво хмыкнул. «Частная клиника в Швейцарии». – «Я не болен!» – отрезал Глеб Иванович. «А надо бы заболеть… Нет человека – нет проблемы, как говорил мудрый Сталин», – намекнул адвокат. И тут Глеб Иванович кое-что начал соображать…
На следующий день он позвонил по данному номе-ру, где на русском языке с небольшим акцентом муж-чина ответил, что знает о Глебе Ивановиче и  ждет в свою клинику. А так как Глеб Иванович не находился под домашним арестом, то на следующий же день, пройдя обследования у нужного врача в российской клинике и получив справку, что у него обнаружен рак в последней стадии, в сопровождении охранника вылетел в Брюссель.
***
Давид Соломонович, кучерявый поджарый мужчина под шестьдесят, с холодными умными глазами встретил Глеба Ивановича в аэропорту на автомобиле и повез к себе. Там пациент был помещен в трехкомнатную, по-хожую на люкс в пятизвездночной гостинице палату, где ему опять провели обследование.
Разглядывая на следующий день анализы, Давид Со-ломонович сказал громко, чтоб слышал охранник: «Ди-агноз, к сожалению, подтвердился!» – «И сколько я еще проживу?» – воскликнул Глеб Иванович очень тоскли-во, как умелый артист.  «Месяца два, – сказал директор клиники и добавил: – Но мы, конечно, постараемся вас вылечить, хотя шансов очень мало». Глеб Иванович сморщился плаксиво и даже выдавил слезу.
Когда Давид Соломонович ушел, Глеб Иванович выпил с охранником бутылку коньяку и заявил: «Спаси-бо, тебе, Игнат, что верой и правдой служил мне! По-хоже, я скоро умру». – «Что вы, что вы… – охранник расчувствовался. – Вы еще лет пятьдесят проживете! Уж я ваше здоровье знаю!» – «Нет, Игнат, медицина не врет, – Глеб Иванович его похлопал дружески по плечу. – Мое здоровье подкосил гнусный поклеп на меня, честного человека! Не поминай меня лихом». У сурово-го охранника повлажнели глаза. Глеб Иванович про-должал: «За твою преданность я отблагодарю тебя – помяну в своем завещании. А лучше сам положу тебе денег на счет!» – «Да живите, Глеб Иванович, долго и счастливо», – дюжий охранник аж всхлипнул.
***
Два месяца, заплатив пару миллионов долларов Да-виду Соломоновичу, Глеб Иванович пролежал в клини-ке, где молчаливая и замкнутая, словно робот медсест-ра, делала ему уколы с витаминами. Наконец, его по-везли на каталке в операционную…Через три часа туда вызвали охранника, которому издали показали труп и скорбно заявили: «Глеб Иванович, к сожалению, скон-чался». Игнат рвался к шефу, чтоб поблагодарить поце-луем в лоб за сумму, которую тот ему положил на бан-ковскую карту, но близко его не пустили и закрыли тело простыней… Игнату сказали, что в согласии с волей покойного, что указано в завещании, тело будет креми-ровано. То же сообщили и жене, сыну и дочери Глеба Ивановича, а когда они на следующий день прилетели с ним прощаться, им выдали урну с прахом и справку из частного крематория о том, когда было сожжено тело. Жена, желавшая похоронить Глеба Ивановича по хри-стианскому обычаю в земле, попробовала возмутиться, но Давид Соломонович показал заверенное нотариусом завещание, где рукой мужа было написано, что он дол-жен быть кремирован в день своей смерти.
Глеб Иванович наблюдал за этой печальной сценой по видеокамере на экране монитора – и чуть не распла-кался: настолько скорбными и искренне печальными выглядели его близкие в темных одеждах. Он понимал, что очень нескоро их увидит, если увидит вообще – та-ково было жесткое условие его исчезновения, чтоб близкие не проболтались, что он жив! Поглядывая на пластмассовую урну в виде прикрытой крышкой вазы, он с невольным любопытством вдруг подумал: «А кто там? Сожженные кости собаки или еще кого?» И решил, что пусть родственники лучше прах собаки похоронят, чем какого-нибудь бездомного бомжа, которого потом будут оплакивать…
***
Глебу Ивановичу сделали в клинике пластическую операцию на лице: изменили нос, убрав на нем горбинку и укоротив его, подрезали уши и изменили разрез глаз. Через неделю он превратился из брюнета в блондина и получил паспорт человека российского происхождения, но являющегося гражданином бедной африканской страны, где недавно произошел военный переворот и были сожжены все картотеки. Так что пусть попробует кто-нибудь найдет концы! Он попрощался с Давидом Соломоновичем, который строго заявил: «Отныне мы друг друга не знаем», и вышел с черного хода поликли-ники.
Теперь у него были другие имя и фамилия, но так как он предусмотрительно положил деньги в загранич-ные банки до востребования предъявителем кода, то остался богатым человеком.
***
В Латинской Америке, в небольшой бедной стране, Глеб Иванович поселился в провинциальной гостинице на берегу океана. Заглянув в свой ноутбук, он прочитал в Интернете, что многие российские СМИ с удивлением сообщили о его, человеке здоровом и моложавом, неожиданной смерти и что теперь уголовное дело на него прекращается. Подумал ехидно: «То-то, наверное, радуются родственнички, что я вовремя умер. Сейчас вступят в наследство – и заживут припеваючи. Пусть живут – я себе гораздо больше спрятал».
Через неделю, заскучав один лежать на пляже, он захотел вызвать из России молодую темпераментную любовницу, но сообразил, что подозрительные «следа-ки» могут проследить за ней. А вдруг и сама проболта-ется подружкам – у баб ведь за душой ничего не дер-жится…
Вскоре он нашел в подруги жгучую темперамент-ную мулатку бразильянку, с шикарными формами, бывшую когда-то мисс-Бразилия. Потягивая в шезлонге длинную сигару, он смотрел, как она изгибается брон-зовым телом на фоне океанской лунной дорожки в рит-мах самбо, развлекая его, и уже не скучал по холодной России. Считал, что лет через пять, когда о нем на ро-дине окончательно забудут, тайно встретится с род-ственниками, пригласив их к себе, на внуков посмотрит.
***
Как-то он сидел в кафе, потягивая через трубочку мартини из большого бокала – и вдруг увидел напротив за столиком худощавого неприятного брюнета. Тот пристально уставился на него. «Вам что-то надо, сень-ор?» – спросил он настороженно незнакомца. «Вас ведь Гарин Глеб Иванович зовут», – сказал мужчина, отки-нув на спину самбреро. У Глеба Ивановича пробежал по спине холодок. Неужели его нашли «следаки» или же хитроумный Давид Соломонович навел бандитов, чтоб шантажировали и выкачивали деньги? «Нет, вы ошиблись!» – жестко сказал он и отвернулся, размыш-ляя, что делать – бежать или попробовать откупиться. Бежать бы не получилось, ибо мужчина был молод, си-лен и, по всему видно, очень резв… «Сколько вам надо?» – приглушенно спросил Глеб Иванович. «Мне ничего не надо, – ответил весело мужчина. – Просто любопытно, почему вы не находитесь там, где положе-но?» – «Что, в России стала полиция такой неподкуп-ной, что даже денег не берет?» – съязвил Глеб Ивано-вич. «В России не знаю, а в Аду всегда была такой?» – «В каком еще Аду?! Вы что, убить меня собираетесь?» – у Глеба Ивановича задрожали руки и разом ослабли ноги, а по спине  пробежал холодок. «Просто неувязоч-ка получилась – я пришел забрать вас на адский суд к моему хозяину Сатане, а вас нет, хотя по картотеке числитесь!» – «В какой картотеке?» – глухо выдавил Глеб Иванович, ничего не понимая. «В картотеке мерт-вецов!» – ухмыльнулся незнакомец. Глеб Иванович по-крылся потом, показал трясущимся пальцем под ноги, на земляной пол, и прохрипел: «Вы оттуда, что ли? За-брать меня пришли?». Мужчина кивнул и с неудоволь-ствием проворчал: «Ну, забрать я вас права не имею. Просто отныне буду рядышком, чтоб не ускользну-ли…» Глеб Иванович выпил разом стакан крепкого мартини и, сообразив, что пока насильное перемещение в ад не грозит, расхрабрился: «Эй, официант! Выгоните прочь этого типа!»
Официант растерянно и удивленно уставился на стул, куда показывал щедрый посетитель, и даже про-вел над стулом рукой: «Сеньор, здесь никого нет!» – «Как нет?» – подумав, что перепил и теперь ему мере-щится невесть что, Глеб Иванович извинился перед официантом и пошел к себе в номер спать…
Незнакомец последовал за ним!               

ВОПЛОЩЕНИЕ
Выходя замуж за Васю, Нина знала, что у него хро-нически болели почки – частенько из уретры шла моча красная от крови, а иногда и белая от гноя. Нине эта бо-лезнь казалась не столь уж страшной – все-таки не не-излечимые рак, Спид или гепатит!
***   
…Нина впервые увидела Васю в поликлинике. Тот пришел на прием к врачу и сидел перед входом на сту-ле – тихий, спокойный, интеллигентный, с чистым свет-лым лицом, ждал своей очереди. Он ей сразу понравил-ся, она с нетерпением ждала, когда войдет в кабинет, где работала медсестрой. Он вошел высокий, скромный, стройный – и она сразу поняла, что бесповоротно влю-билась. Когда же он подал врачу «анализы» и стал рас-сказывать о болезни, о простуженных на Севере в армии почках, Нине так стало жалко его, что решила: обяза-тельно будет парня лечить и оберегать. После того как врач прописала ему необходимые процедуры и медика-менты, Нина добавила: «Я знаю, как делать замечатель-ный отвар из трав и можжевельника, чтоб вылечиться. Запишите мой телефон – я вам дам отвар». Вася достал блокнот из кармана пиджака, чтоб записать, но Нина решила действовать еще более напористо – ведь он те-лефон может взять, а не позвонить из-за своей скромно-сти и стеснительности или позвонить через большой срок, а ей хотелось немедленно приступить к его лече-нию! Превозмогая девичье смущение и розовея, Нина добавила: «Дайте свой, а то до меня дозвониться слож-но».  И быстренько записала номер телефона парня.
Когда Вася вышел, врач Елена Петровна грустно сказала: «Жалко парня! У него все очень серьезно». – «Я ему помогу», – решительно заявила Нина. Врач, до-гадываясь о чувствах подчиненной, с неодобрением по-качала головой: «Парень, конечно, симпатичный и доб-рый, но я бы не советовала за него замуж выходить – долго он не протянет!» Нина обиделась на черствость врача, у которой за долгие годы работы в этой профес-сии, видимо, притупилось отношение к чужой боли, и сухо заявила: «Посмотрим». Девушка крупная, громко-голосая и энергичная, про которых говорят «кровь с молоком», она была уверена, что помимо лекарств, своим оптимизмом, вылечит Васю и передаст ему свое физическое и душевное здоровье.
***
Через месяц сыграли свадьбу. Нина оберегала Васю от простуд и тяжелого физического труда – не застав-ляла работать на даче, где могло продуть потного вет-ром, где бы мог надсадиться при копке земли. Заставила пойти на пусть и невысокооплачиваемую работу в кон-тору, где он находился в теплом помещении, в кабине-те, а не на улице. Поила его регулярно отварами лечеб-ных трав, сама ездила их собирать в поле, чтоб были настоящими, собранными во время, когда наиболее по-лезны, а не поддельными, которые, возможно, продают-ся в аптеках.
Через два года она родила крепенькую дочку, пере-дав ей свою женскую силу и мощь – и уже подумала, что счастье навечно поселилось в семье. Но неожидан-но Васе сделалось хуже – снова появились гной и кровь в моче, а потом почки вообще перестали очищать кровь – от Васи стало пахнуть аммиаком, он сильно потел по ночам, так что простынь становилась мокрой. При-шлось положить его в больницу на аппарат «искус-ственная почка», который берет функцию по очищению крови…С каждым месяцем необходимость в этом аппа-рате увеличивалась – и наконец наступил момент, когда Вася без него уже не мог жить. А так как дорогостоя-щий аппарат имелся всего один на небольшой городок, то на него была большая очередь желающих и Васю ча-стенько отключали от аппарата.
Врачи заявили, что если не пересадить здоровую почку, то Вася через пару месяцев умрет. Нина без ко-лебаний предложила свою, твердо уверенная, что для здоровья хватит и одной, но оказалось, что у них раз-ные группы крови – и почка по многим причинам могла не прижиться.
Как-то после двух ночей дежурства в больнице око-ло кровати Васи, Нина ушла домой переодеться и не-много отдохнуть, а вскоре ей по телефону сообщили, что муж умер. Она рыдала, корила себя за то, что оста-вила Васю одного – возможно, если бы находилась ря-дом, то вселяла бы в него силы и жажду бороться за жизнь?!
***
Прошло двадцать лет – Нина больше не вышла за-муж, зато дочка «выскочила» в девятнадцать и родила ей двоих внуков. Дочка жила теперь с мужем в област-ном крупном городе, где была перспектива карьерного роста и более интересная жизнь, и приезжала к матери редко, так что Нина внуков видела редко. В двухком-натной квартире стало одиноко и тоскливо – она часто смотрела на большую фотографию своего Васи, что ви-села в красивой рамке над ее кроватью, разговаривала с ним, словно с живым, делилась новостями, а в конце тяжко и грустно вздыхала: «Эх, как мы бы с тобой хо-рошо жили?!» И чувствовала, что теряет свой неиссяка-емый оптимизм. Ей не хотелось готовить себе пищу – и она завтракала и ужинала только бутербродами, ей не хотелось прибираться в доме – и она лишь раз в две не-дели смахивала пыль с тумбочек и столов. Иногда по-являлась странная и обнадеживающая мысль: «Если умру, то встречусь ли на том свете со своим Васей?» И если бы она точно знала, что именно так произойдет, то не стала бы цепляться за жизнь…
***
Как-то она зашла в Детский дом к подруге медсест-ре и вдруг в длинном полутемном коридоре увидела мальчишку лет десяти – и ее словно пронзило: «А ведь это же мой Вася!» Она уставилась на него во все глаза. Действительно, мальчик очень походил мужа: с такими же светленькими кудрявыми волосами, худощавый и интеллигентный, с такими же голубыми глазами! Но и мальчик уставился на нее – в его лице было не столько удивление и растерянность (дескать, чего это чужая тетка так пристально смотрит на меня?) а догадка, ко-торую он пытался осознать.
Опасаясь, что мальчик убежит и исчезнет навсегда из ее судьбы, Нина торопливо спросила: «Как тебя зо-вут?» – «Вася», – ответил он. У Нины чуть не подкоси-лись ноги: мало того, что имена совпадали, так и голос был столь же глуховат и задушевен, как у мужа – она нисколько не сомневалась, что именно так бы ответил ее Вася в столь младые годы... «Откуда ты?» – спросила она дрогнувшим голосом. «Да уж три года здесь живу», – ответил мальчик так печально, словно укорил ее. «А в какой ты палате? – спросила она и, услышав ответ, за-явила: – Я скоро приду к тебе!».
Она почти влетела в кабинет подруги и с ходу выпа-лила: «Расскажи, кто такой Вася из 25 палаты!» Подруга недоуменно взглянула: «Нормальный мальчишка». – «Я хочу его взять!» – заявила Нина беспрекословно. По-друга пожала плечами: «Зачем тебе – у тебя же двое внуков!? Есть о ком заботиться». – «О внуках пусть дочка заботится с мужем!» – Нина понимала, что наверняка многие знакомые будут ее осуждать за эту добровольную «обузу», недоумевать, а избалованная дочка, возможно, станет ревновать, но знала, что никто не сможет ее переубедить отказаться от своего реше-ния.
Буквально за десять минут Нина выспросила о мальчишке все, что могли знать медсестра, нянечки, и все больше убеждалась, что без этого Васи ей уже не обойтись…Оказалось, что Вася отца своего не знал, а молодую мать лишили прав на ребенка за разгульный образ жизни – и было удивительно, что мальчик не озлобился, и в его облике сквозила какая-то природная порядочность.
 Они с подругой торопливо (Нина опасалась, что по-ка она тут выспрашивает о мальчике, его кто-нибудь уже заберет) направились к директору Детского дома, миловидной строгой женщине. И та заявила, что с удо-вольствием отдаст Васю Нине, если, конечно, тот захо-чет, ибо он своенравный и избирательный, уже отка-завший двум семьям. «Захочет, захочет…» – сказала Нина, уверенная, что ее с этим мальчишкой связывает какая-то великая тайна.
***
Она привезла мальчика в свою квартиру и радушно заявила: «Вот твой дом! Все здесь твое!» Вася нетороп-ливо и молча обошел комнаты, оглядывая все так вни-мательно, словно чего–то вспоминая, словно здесь уже не раз был. «А почему кровать тут стоит?» – сказал вдруг. «А где она должна стоять?» – Нина замерла, пе-рестав дышать и побледнев от волнения. «Вот здесь», – указал он на место в углу комнаты, где стояла кровать, когда еще был жив муж – он сам ее туда поставил. «Значит, поставим туда», – кивнула Нина, как когда-то кивала рассудительному мужу. «А какая у тебя фами-лия?» – спросил вдруг мальчик. Нина назвала… «Хо-рошая фамилия, но у меня тоже неплохая», – и он назвал свою. «А почему ты это спросил?» – Нина еще более растерялась. «Надеюсь, ты не будешь мою ме-нять на свою?» – сказал он. «Как захочешь… – прошеп-тала она и у нее невольно вырвалось. – Я ведь не же-ниться на себе тебя взяла». Он внимательно на нее по-смотрел и хмыкнул: «Когда женятся, то берут фамилию мужа». – «Все–то  ты  знаешь…» – прошептала  она многозначительно и представила почему–то, как моет его в ванной: то ли мужа, то ли сына. Не стесняясь… 

УКУС КОМАРА
Друг студенческих лет Слава приехал к Ивану, раз-ведясь с женой и оставив ей квартиру. Иван поразился его напористости, целеустремленности и работоспо-собности – даже в институте по молодости Слава не был таким шустрым. Казалось, что человек словно про-сидел в тюрьме пол жизни вроде графа Монтекристо, и теперь наверстывает бесцельно прожитые годы, когда был лишен возможности творить, жить на полную ка-тушку.
Несмотря на возраст (он приближался к полтинни-ку), Слава был жилист и худощав, словно парень. Иван, сам мужик работоспособный, тем не менее, не гнал, что называется, «лошадей», а, наметив жизненные цели, размерено и методично достигал их. Друг же «фантани-ровал» идеями...
В это время Иван в загородном доме в родном селе занимался живописью – писал картины и лишь изредка, раз в неделю, ездил на машине в город, где жила жена с сыном, чтоб повидаться с ними или привезти к себе в баньку. Слава за отсутствием своего жилья поселился у него и часто сопровождал его. Они проезжали почти сто километров, так как дорога от села тянулась долго вдоль берега реки – и только потом появлялась возмож-ность переехать по мосту на тот берег и оказаться в го-роде. Но был и другой путь, короткий  – напрямую че-рез реку, который составлял всего десять километров, так как город был виден прямо из села. Казалось, что его высокие белые дома совсем рядом, но, увы, до них была водная преграда. «А давай построим паром!» – заявил однажды друг. «Это как?» – растерялся Иван. «Заезжаешь машиной на паром – и с помощью неболь-шого мотора мы переплываем на тот берег, а там ты съезжаешь и едешь в город». – «Идея неплохая, – усмехнулся добродушно Иван. – Да только неосуще-ствимая. Во-первых, надо делать паром достаточно большой, во-вторых, нужны причалы, с которых маши-на будет съезжать. И в-третьих, по времени эта водная поездка окажется даже дольше, чем по суше. Да и за-трат сколько на паром! Опять же зимой река засты-нет…» Слава быстро согласился, что Ивану понрави-лось, но сразу предложил вторую идею: «А давай со-здадим в твоем большом особняке Дом творчества для художников и поэтов – здесь в шести комнатах запросто уместится человек двадцать!» – Глаза его голубые заго-релись восторженным светом, он с вдохновением по-смотрел куда-то вдаль, представляя, как здесь будет весело большой компанией общаться, творить, делиться идеями. Иван хмыкнул: «Все это хорошо. Вот только кто их кормить будет? Эту ораву! Они все люди бед-ные, опять же не любят прибираться. Курят, пьют – в результате дом загадят, а мы с тобой будем для них вроде нянек…» Слава опять быстро согласился.
«В общем, ты займись своим делом, а я своим», – сказал Иван и стал писать картину заката, что откры-вался во всей необыкновенной изменчивости цвета из окошка мастерской, ну а друг пошел сочинять песни на свои стихи. Ранее жена не давала это делать, уничижи-тельно твердя, что он бездарность (хотела, чтоб деньги зарабатывал для семьи, а не тратил время на бесполез-ное творчество), и ему приходилось работать на по-стройке коттеджей. А теперь его еще недавно заскоруз-лые, загрубевшие от бетона и кирпичей, пальцы приоб-ретали подвижность и чуткость, чтоб брать даже слож-ные аккорды.
***
Слава вскакивал не свет ни заря и начинал писать стихи, и только когда Иван посыпался часов в девять утра (на свежем деревенском воздухе, что врывался с полей в окошко, хорошо спалось), он начинал играть на гитаре. Играл и пел Слава почти целый день, отвлекаясь лишь на еду. Пока Иван работал над картиной, пение и игра друга не мешали, ну а когда в двенадцать ночи Иван ложился спать, то друг уходил с гитарой в стоя-щую во дворе просторную баню и, примостившись на полке, играл там, чтоб хозяину не мешать… Как-то Иван с удивлением спросил: «Ты хоть спишь иногда?!» – «Сплю часа три-четыре», – ответил Слава. «Завидую тебе! А я люблю понежиться в постельке», – сказал Иван. «Тороплюсь жить!» – друг бодренько улыбнулся.
Через неделю Иван заметил у Славы на столе с де-сяток больших папок полных листов форматом А 4, ис-писанных красивым почерком – крупными каллиграфи-ческими буквами. Выяснилось, это его песни, которые во время исполнения следует ставить на пюпитр, чтоб туда подглядывать. «А что, запомнить тексты тяжело?» – спросил Иван, который тоже любил попеть и знал наизусть сотни полторы песен. «Да, бог память мне по-чему-то не дал – когда начинаю играть на гитаре, со-средоточившись на музыке, сразу все слова забываю. Да и зачем время на запоминание тратить – его итак не-много…» – ответил Слава. Иван покачал головой, по-нимая, насколько это кропотливый труд – записывать сотни стихов крупными буквами на плотной красивой бумаге, а над строчками еще и обозначать аккорды, ко-торые следует брать на гитаре во время исполнения!
Когда же Слава начал сочинять песни и на стихи из-вестных поэтов, то этих листов у него накопился целый посылочный фанерный ящик. Иногда заглядывая к нему в комнату, Иван видел, что тот сидит за столом и пишет и пишет…
Через три месяца Слава важно и энергично заявил: «Пора нам с тобой выходить в люди! Становиться зна-менитыми». – «Это как?» – озадачился Иван. Слава азартно объяснил очередную великую идею – она со-стояла в том, чтобы на грузопассажирской «Газели», что осталась у Ивана с той поры, когда занимался биз-несом, и стояла в гараже, поехать в многомесячное пу-тешествие по России: они будут приезжать в очередной городок, останавливаться на центральной площади, вы-ставлять картины Ивана, а Слава в это время будет петь через присоединенный к аккумулятору машины усили-тель и привлекать зрителей и покупателей на картины.
Идея была интересная (по крайней мере, не сума-сбродная и вполне осуществимая) и Иван призадумался. Действительно, в конце девятнадцатого века на Руси имелись художники, которых называли «передвижники» за то, что ездили по дальним городам и показывали народу в провинции свои картины – несли, так сказать, культуру и идеи в массы, которые не смогут выбраться в столичные города и посетить музеи. «Надо бы снача-ла с властями городков договориться, а то приедем без спроса – и нас арестуют…» – озаботился Иван.
Друг слова воспринял как сигнал к действию и уже на следующий день на автобусе поехал по ближайшим городкам. Там он сразу шел в мэрию, в управление культуры, и говорил важно и решительно, что на сле-дующей неделе он (крупный поэт и бард) вместе с вы-дающимся художником современности приедут в их город с концертом и выставкой, и предлагал устроить достойный прием. «Вы понимаете, – говорил он строго, – что уровень культуры в современном обществе силь-но упал, что молодежь подвержена всяким соблазнам в виде наркотиков и казино и что ее надо обязательно просвещать». Чиновники быстро соглашались и давали телефоны, по которым должен будет позвонить и зара-нее предупредить о приезде…
Вечером, когда Слава рассказывал о встречах и раз-говорах с власть имущими, Иван удивленно качал голо-вой, поражаясь его настойчивости и энергичности. «Те-бе бы хорошего продюсера – и тебе бы цены не было», – заявил Иван. «Я и сам продюсер – хочешь, из тебя знаменитого художника сделаю, и мы с тобой в Париж и Лондон поедем с гастролями».
***
В тот день, когда Иван, заправив «Газель» бензином, уже отбирал для «передвижной» выставки лучшие кар-тины, их дописывал, вставлял в хорошие рамы, Славе вдруг позвонила с Украины дочка. Вся в слезах заявила, что муж изменяет и хочет развестись. «Мне надо к ней ехать, – заявил помрачневший и озабоченный Слава. – Подержать ее, с мужем поговорить по-мужски – ведь все-таки уже двоих детей имеют!» Он стал спешно со-бираться в поездку, кидая в маленький рюкзачок вещич-ки.
Вечером Ивану позвонила жена и сказала обиженно: «Я уже устала торчать в городе, мне дали отпуск на ра-боте – давай поедем в Крым на море, отдохнем!» Он с ней сразу же согласился, радостно полагая, что по пути завезет и друга к дочери, а на обратной дороге недели через две-три его заберет…Узнав про план Ивана, Сла-ва обрадовался, так как путь на машине до Украины со-ставлял одни сутки, а ему на поезде с пересадкой в Москве нужно добираться минимум трое суток, да еще и с билетами была «напряженка» – все-таки лето, и ты-сячи людей едут к морю отдыхать! Не надо было и тра-титься на дорогу! Впрочем, Иван был безоговорочно уверен, что напористый и жилистый Слава и пешком до Украины доберется…
Рано утром они выехали, а к вечеру уже были на границе с Украиной. Постояв три часа на таможенном пункте, они попали на землю, которая составляла не-давно одно государство с Россией и въехать в нее тогда можно было без проволочек и унизительных досмотров по любой дороге…Высадив друга в небольшом про-мышленном городке, где жила горемычная дочь, Иван его предупредил: «Готовься через две недели ехать об-ратно! – и добавил шутливо: – Нас ведь ждут великие дела!»
***
В Крыму, Иван с женой сняли на берегу моря, на песчаном пляже, двухместный щитовой домик и вдо-воль купались в чистой голубой водичке. Успевали осматривать и достопримечательности Крыма – и хан-ский дворец в Бахчисарае, и Севастополь, и Ялту… По-года была изумительная – в этом году выдалось необы-чайно жаркое лето, каких Иван на своем веку не пом-нил: два месяца не было дождя! Их в домике ночами спасал кондиционер, да и то они частенько бегали в мо-ре ополоснуться под луной, зато в поездках в машине-иномарке с «климат-контролем» было прохладно – главное, окна в салоне не открывать!
Наевшись вдоволь фруктов и шашлыков из барани-ны, отдохнув, загорев, в начале третьей недели отдыха Иван позвонил на сотовый другу: «Через сутки будем у тебя – готовься к отъезду». Слава помолчал и заявил грустно: «Я еще тут ситуацию не разрулил – дочка пла-чет, муж ей какие-то претензии ставит. Думаю, через месяц их примирю и сам приеду!» Иван подосадовал, так как был уже нацелен ехать по городам на «Газели», чтоб себя показать и людей посмотреть...
Через трое суток, проехав до России напрямик, вдоль побережья Азовского моря, через Ростов-на-Дону, Иван с женой были у себя дома. Иван помылся после долгой дороги в баньке, и принялся доделывать картины.
***
Однажды вечером раздался звонок на сотовый, зво-нили с номера друга, но не он сам, а женский приятный голос – как выяснилось, его дочь. Она тревожно сказа-ла: «Папа очень сильно заболел, и ему нужны деньги на лечение в больнице – ведь он чужестранец теперь!» – «А что он мне не позвонил сам?» – Иван растерялся. «А он в коме!» – ответила она трагично. Господи!» – вос-кликнул недоуменно Иван и записал адрес, на который следует выслать нужную сумму. На следующее утро он отправил перевод по экспресс-почте и стал ждать поло-жительных известий из Украины. Вечером дочка Славы сообщила, что деньги получила, но папа еще до сих пор в коме. «Что врачи-то говорят?» – поинтересовался Иван. «Полагают, что это лихорадка – якобы его комар нильский укусил!» – ответила дочь. Иван тут же прочи-тал в Интернете, что действительно в это очень жаркое лето даже в Россию прилетели с Нила малярийные ко-мары, чего ранее никогда не случалось.
***
В эту ночь Иван не спал – было тревожно, казалось, как только уснет, сразу же прилетит с улицы из мрач-ной темноты, прокусив защитную сетку на окне, огром-ный нильский комар и ткнет его в оголенную грудь по-хожим на длинное шило кровососным хоботком. Иван то и дело включал свет и осматривал подозрительно спальню – не прилетел ли комар уже? А утром раздался телефонный звонок, и дочка Славы вся в слезах сказала, что сегодня ночью папа умер.
Иван ходил по дому горестный и словно окамене-лый: не хватало шебутного друга, его восторженных глаз, его громадных планов и идей – чудилось, что сей-час раздаться из его комнаты звук гитары и глуховатое пение. «Глупец! – восклицал Иван с досадой, сжимая челюсти, чтоб не застонать. – Вот не отказался бы во-время вернуться, жил бы! Мы бы с тобой пол мира объ-ехали!»
На следующий день он все-таки осмелился открыть комнату, где лежали вещи Славы и исписанные краси-вым почерком листы – их было почти полный чемодан, на десяток концертов! «Какой мощный и яркий человек ушел из-за пустяка!» – подумал Иван со скорбью и сер-дито прохрипел, выражая претензию непонятно кому.
Наверное, столь странно-непредсказуемому миру?               

ШОФЕР-МСТИТЕЛЬ
О, как Глеб не любил гаишников! Когда гаишник выходит виляющей неторопливой походочкой из-за ку-стов, где прятался, ожидая очередную жертву, еле скрывая удовлетворенную ухмылку, к твоей машине с радаром, на котором стоит циферка твоей скорости, то хочется ему в отъевшуюся физиономию плюнуть. Но нельзя! У него ведь пистолет есть, на его стороне госу-дарственная власть, на его защите закон – он может те-бя за неповиновение и оскорбление в тюрьму упечь! И ему не докажешь, что дорога, по которой ехал, абсо-лютна пуста и просматривалась вперед на несколько километров, что нет ни гололеда, ни дождя, что могли бы увеличить тормозной путь, что за два десятка лет вождения автомобиля ты ни разу не попадал в аварию, что знак ограничение скорости стоит здесь как в анек-доте, где начальник молодому гаишнику говорит: «Вот тебе дорожный знак в «сорок километров» и за зарпла-той больше не приходи». Словом, будь добр отдай гаишнику приличную сумму и кати дальше…А ведь у него и мысли нет, что ты и другие водители трудятся на тяжелом производстве, платят в государство налоги и тем уже его семью содержат – зарплатой и жильем! Те-бе остается лишь сделать физиономию скорбной и (оправдания бесполезны) сказать: «Виноват! Больше не буду!» – тогда, может быть, уважив своим унижением полицейского, ты отделаешься от него меньшей сум-мой. А потом злой, (ведь не олигарх же, которому от-купиться легко, выкинув в окно сотенку долларов) вме-сто того чтобы ехать тише, наоборот, досадуя, что по-тратил время на общение с неприятным типом, разгоня-ешься, наверстывая упущенное, так, что снова и снова нарушаешь правила там, где ранее бы никогда не нару-шил! В таком нервическом состоянии и случается большинство аварий и автокатастроф – так что гаишни-ки своим поведением и присутствием на дорогах не до-стигают заявленной цели уменьшить аварийность, а наоборот, поощряют ее и потому-то она, несмотря на все возрастающие штрафы для водителей, растет и рас-тет!
Как и любой владелец машины, Глеб попадал в лапы гаишникам десятки раз – было время, когда в России их расплодилось словно тараканов, а вернее крыс, ибо сво-ей серой формой одежды и повадками на них очень по-хожи, и они стояли почти за каждым кустом на трассе. Но то ли потому что недовольный народ пачками слал в правительство жалобы на этих взяткодателей-вымогателей, то ли потому что государству стало непо-сильно содержать эту ораву дармоедов, причем мужи-ков молодых и в самой силе, которым реальное дело бы делать и пользу государству приносить, то ли еще по какой причине, но количество их стало сокращаться. Однако появились стационарные радары-фотокамеры.
Закупив сначала пяток штук для города, где Глеб жил, чиновники от полиции ошалели от радости – ока-зывается, такой радар окупает себя за месяц максимум, а потом приносит огромную выгоду. Он маленький, его можно спрятать за бетонный столбик, за холмик, за лю-бой ящик, так что не каждый водитель его вовремя за-метит и затормозит. Тем более, что ему на дорогу надо смотреть, на впереди идущие машины, а не по сторонам глазами шарить. В результате опять же аварийность увеличилась, так как водитель, неожиданно заметив та-кую камеру вблизи, резко тормозил и в него сзади въез-жали еще несколько машин… Впрочем, у Глеба никогда и не было сомнения, что чиновникам-гаишникам хочет-ся не аварийность снизить, а «бабок» побольше сру-бить.
Смекнув, какая выгода от фотокамер, гаишники «раскатали губу» и закупили их уже несколько десят-ков. Но на каждый яд есть противоядие – и когда за два месяца езды Глеб заплатил несколько тысяч рублей штрафов за квитанции с фотографиями его нарушений, то купил антирадар. Тот стал его предупреждать за полкилометра о тайной камере своим пиканьем и мига-нием огоньков. Но когда однажды он все-таки воткнулся передком своей машины в резко тормознувшую, води-телю которой привиделось в брошенном на обочине картонном ящике камера, и Глеба признали виноватым, он окончательно обозлился. Ладно, поврежденному ав-томобилю сумму выплатила страховая фирма, но ведь свой-то дорогой автомобиль Глебу пришлось чинить самому, платить большие деньги в автосервис!
Отныне все гаишники стали для него врагами. Нако-пилось столько злости, обид и ненависти за тридцать лет его водительского стажа, что при виде каждого начинало ныть сердце и хотелось застонать от соб-ственной беспомощности. Добавило злости и то, что кое-кто из правительства Татарстана (увидев, что дохо-ды от фотокамер резко упали) вышел с инициативой в Государственную Думу запретить автомобильные анти-радары – изымать их! «Жена, давай им будем мстить! А то этим дармоедам неймется!» – сказал Глеб, когда ему в очередной раз пришла по почте квитанция об оплате за превышение скорости. «Как? – растерялась жена. – Морды, что ли, в подъезде бить? Так они еще больше озвереют!» – «Камеры их ломать…» – сказал Глеб. «Да ты что!? Чтоб нас посадили или разорили? Ты знаешь, что одна камера полмиллиона стоит!» – воскликнула жена.
Чтоб не вовлекать жену в подсудное дело, Глеб больше этот разговор не начинал, а решил действовать сам. В свободный от работы день он выехал на трассу Челны – Казань, вдоль которой стояли десятки камер, остановился на обочине невдалеке от одной якобы справить малую нужду. Наконец, заметив, что трасса пуста и никто ему не помешает осуществить задуман-ное, спрятал под курточку молоток и пошел к камере, чтоб долбануть по стеклу, где спрятан объектив. Он уже думал, куда вдарить, чтоб навсегда вывести камеру из строя, как из кустов с большой скоростью на дорогу выехала машина «Жигули-девятка», из нее выскочил молодой здоровый мужик и кинулся к Глебу. «Кто та-кой? Чего тебе здесь надо?» – заорал он. Благожела-тельно улыбнувшись, Глеб сказал: «Решил вот посмот-реть, как камера действует?» – «А тебе что за дело?» – «Я фотограф сам и часто снимаю мчащихся лошадей, собак, кошек – думаю, а нельзя ли такой камерой ско-рость их определить?» Подозрительность и агрессия мужика сменились презрением и пренебрежением: «Все можно, но только осторожно…Так что вали отсюда, по-ка я тебя в милицию не сдал!» Сделав дебильную улыб-ку, Глеб раскланялся и бочком-бочком пошел к своей машине.
Потом, проехав по всей трассе, он увидел, что, ока-зывается, за каждой камерой следят – в метрах пятиде-сяти за кустами или за деревьями, на полевой дороге, обязательно стоит простенькая машина, а в ней сидит человечек-охранник. «Да, – хмыкнул Глеб с удивлени-ем. – Похоже, дорого обходятся гаишникам эти камеры – ведь надо за бензин и амортизацию машины охранни-ку платить, зарплату».
Досадуя, что разбить камеры молотком не удастся, он приуныл, а когда приехал домой и лежал на кровати без сна, вдруг возникла идея…Ведь он же меткий охот-ник, быстро летящую утку сбивает элементарно, рябчи-ков и вальдшнепов! Был у Глеба кроме ружья охотни-чьего и карабин «сайга» десятизарядный – небольшой, если приклад сложишь, очень удобный – из него он и решил с дальнего расстояния расстреливать видеокаме-ры. Представив, как из-за кусточка, метров с пятисот, найдя в оптический прицел камеру, он легонечко спус-кает курок указательным пальчиком – и камера разлета-ется вдребезги, Глеб невольно улыбнулся и моменталь-но, удовлетворенный и успокоенный, уснул. А на сле-дующий день засомневался – все-таки его может засечь охранник, да и пуля может срикошетить в чью-либо проезжающую машину и нанести людям травму, так же могут проверить всех автомобилистов, владельцев ка-рабинов, а потом сличить пули. Поэтому Глеб достал из тумбочки травматический пистолет, оглядел его и по-нял, что лучше оружия не найти – их сейчас в респуб-лике тысячи стволов, попробуй докажи, что из твоего стреляли?!
На следующий день он посадил за руль жену (уго-ворив ее помочь), сам спрятался на заднем сиденье за тонированными стеклами. Когда жена медленно (чтоб ее не сфотографировала камера) проезжала около оче-редной, Глеб, приоткрыв заднее окошко, лупил из пи-столета – и видел, как раскалывалось с дзиньканьем ее стекло. Когда разбил первую камеру, он еще чего-то опасался, рука несколько дрожала, да и холодок непри-ятный в груди чувствовал, а когда разбил вторую, то такой охотничий азарт испытал, который ранее не ис-пытывал даже при охоте на крупного зверя. И настолько навострился стрелять, что ни качка автомобиля и ничто другое не мешало попадать в цель! И ни один охранник не услышал ни выстрела, ни того, как камера разбивает-ся, ибо находился от нее далековато – теперь он будет сидеть до самого вечера (пока не настанет пора ее уби-рать на ночь), не догадываясь, что камера давно уже не функционирует!
Так за одну поездку Глеб разбил десять камер, но, осознав, какой нанес ущерб гаишникам, тем не менее, оправдывал себя: «Зато не будете платить охранникам – на этом сэкономите!» А так как по трассе даже за час проезжают тысячи автомобилей, понимал, что обнару-жить его будет невозможно. Даже если какая-то обыч-ная видеокамера засекла автомобиль, то женщина за рулем не вызовет никакого подозрения…
Выпив после удачно сделанного дела чашку крепко-го кофе, Глеб сказал вслух: «Вместо того чтоб строить нормальные широкие дороги и огораживать их от слу-чайных прохожих, а гаишников приструнить за то, что отпускают за взятки пьяных водителей, которые и губят людей тысячами, государство занимается ерундой! Так что приходится наставлять его на путь истинный!»            

РЕЛИГИОЗНАЯ МАШИНА
Мирсаид купил иномарку – красивую, просторную и главное недорогую, так как зарплата у преподавателя математики в институте была не ахти какая, пришлось даже кредит в банке брать. Приехал он на ней в инсти-тут, к самому крыльцу, а товарищ Ришид, преподава-тель физики, увидел ее и похвалил: «Хорошая машина!» Он залез в салон, с восхищением ощупал обивку, поси-дел на упругих сиденьях, подержался за удобный регу-лируемый по высоте руль и сказал: «Тоже такую хочу!» Мирсаид был доволен, что машина понравилась другу – теперь ее ценность для него увеличилась.
В ближайшие выходные он отправился с женой к родственникам в деревню – на свадьбу сына своего бра-та. Ехать пришлось двести километров иногда и по без-дорожью – хорошо машина себя в пути показала, не подвела, лужи и овражки легко преодолевала, а по ас-фальту на скорости «сто пятьдесят километров» мча-лась, даже не покачиваясь, сильный мотор урчал тихо и ровно.
Народ в деревне жил небогато – и когда Мирсаид подъехал к дому брата, прямо к палисаднику, на ма-шине, блестящей, серебристой, новой, то многочислен-ные родственники, мужчины, женщины и дети, вышли из ворот посмотреть на его джип. Мирсаид важно встал около машины и отвечал любопытным, сколько в ней лошадиных сил, какую скорость она развивает, расска-зывал, что она принадлежит к «С» классу – что значит – «бизнес-класс», весьма комфортабельный в модельном ряду.
Родственники и сельчане давно знали, что он канди-дат наук, преподает в политехническом институте, гор-дились, что выбился в важные люди, а сейчас смотрели на него еще более уважительно, почти с восхищением. И только брат старший Махмут относился к Мирсаиду с неким скептицизмом, завидовал, что тот вовремя в город перебрался, высшее образование получил, чи-стеньким всегда ходит, а он остался в колхозе и про-должает работать на тракторе и приходит с работы в мазуте, пропахший соляркой. Он обошел вокруг маши-ны, разглядывая ее искоса, и вдруг сердито заявил: «Ты что, в аллаха не веруешь?» – «Почему ты так решил?» – Мирсаид растерялся, так как в последнее время стал правоверным мусульманином – прочитал Коран, ходил в мечеть, с муллой общался, вообще даже возмечтал, после того как расплатится с долгами, отправиться в «хадж» в священную Медину. «А что же ты с крестами христианскими на машине ездишь?» – брат криво усмехнулся. Мирсаид думал, что, возможно, крест нарисовал на боках какой-нибудь хулиган мелом или краской и с испугом воскликнул: «Где?» – «А вон на капоте!» – «Да где же?» – Мирсаид внимательно раз-глядывал машину и уже полагал, что брат пошутил. «Гляди на эмблему!» – хмыкнул брат так презрительно и громко, что все окружающие сразу притихли. И дей-ствительно, на капоте была эмблема «шевроле» – пере-крестие двух ленточек со скошенными краями. В этой эмблеме христианский крест можно было «увидеть» только при больной фантазии, ибо настоящий крест со-стоял из тонких перекрестий и вертикальная палка была гораздо длиннее поперечной, а здесь наоборот. «Где ты тут крест увидел? – воскликнул Мирсаид обиженно. – Это же эмблема бабочки. Ну той, которые носит с фра-ком джентльмены!» – Подразумевалось, что Мирсаид и есть тот самый джентльмен! Но это толкование род-ственников и брата явно не убедило – они отошли от машины и смотрели на Мирсаида как на предателя, насторожено и с подозрением. Ранее прокатить проси-ли, а сейчас замолкли. «Да на этих американских маши-нах весь мир уже полвека ездит и мусульмане в том числе!» – воскликнул он. «А вот наш мулла говорит, что на таких ездить нельзя!» – заявил строго брат, ко-торый вскоре рассчитывал занять этот значимый и ав-торитетный в глухой деревне пост. «Глупости это все! – поддержала Мирсаида городская образованная жена. – Мы в современном мире живем, а не средневековье!» Брат посмотрел на нее как на нечто неразумное и мел-кое, с которой мужчина даже разговаривать не должен, и приказал Мирсаиду: «Или от машины избавься, или эмблему сними!»
Мирсаид рассчитывал быть на свадьбе самым ува-жаемым человеком, а теперь просидел в углу избы грустный и задумчивый. Он хоть и делал вид, что не расстроился, но слова брата засели в голове. На следу-ющий день он с утра уехал, сославшись на неотложные дела в городе. Видя его удрученность, жена пыталась его успокоить и бубнила в дороге: «Я всегда знала, что брат тебе завидует! Кто ты и кто он!? Он даже техникум не окончил. Темнота деревенская. У нас вон какая ма-шина, почти за миллион рублей, а он за всю жизнь только на мотоцикл с коляской накопил!» Мирсаид с ней соглашался, однако его грызли сомнения – ведь кроме брата эмблема на машине не понравилась всей родне, всем сельчанам! «Может, действительно продать машину?» – подумал вслух он. «Такую замечатель-ную!? Да ни за что! Ты в ней глядишься солидно – словно профессор какой, академик!» – сказала гордо жена. И действительно, машину было жалко – за эти деньги такую же «крутую» другой марки не купишь!
Высадив жену, вечером в гараже Мирсаид обошел вокруг машины, вспомнил ехидную ухмылку старшего брата, которого при мусульманских обычаях должен слушаться, взял монтажку и решительно отковырнул эмблемы «бабочки»! Внешний вид машины стал явно менее привлекательным, ибо ранее казалось, что бабоч-ка на капоте словно машет своими крылышками и летит и летит перед Мирсаидом, увлекая за собой на поля и луга полные цветов! А теперь он ее убил!
Когда утром Мирсаид смурной приехал на занятия в институт, то встретил перед входом Рашида, что шел с портфелем с остановки автобуса. «Что-то изменилось? Что-то тут не так?» – друг задержался около машины, внимательно разглядывая ее. «Что не так?» – хмуро спросил Мирсаид. «Да как будто чего-то не хватает? Ты в аварию не попадал? Машину не мял?» – «Никуда я не попадал…– отмахнулся Мирсаид. – Просто эмблемы убрал. Мне сказали, что они христианский крест напо-минают». Лицо у Рашида вытянулось в недоумении, и он задумчиво спросил: «А если тебе скажут, что в ма-тематике знак «плюс» крест напоминает, то ты и от ма-тематики откажешься?»               

ПЕСЬЯ ЖИЗНЬ
Приехав в село к отцу, который после смерти мате-ри жил в доме один, Сергей увидел, что отцовский пес Мухтар постарел – некогда упитанный, с лоснящейся шерстью, похудел, шерсть свалялась и отпадала клочь-ями. Пес встретил Сергея в сенцах перед входом в дом, где обитал, странно: услышав окрик «Привет, Мух-тар!», поглядел в стороны, пытаясь понять, откуда про-звучал призыв, уставился на Сергея тусклыми белесыми глазами и начал подниматься с груды старых фуфаек и матрасов, где была его постель. Он неуклюже подтяги-вал лапы, приподнял туловище и с трудом оторвал от пола зад. Лапы поставил широко, опасаясь потерять равновесие и грохнуться. Почти на негнущихся лапах, переваливаясь немощным стариком с боку на бок, косо двинулся к Сергею. Он протянул навстречу псу руку, но тот не лизнул, как делал раньше, а промахнулся мимо мордой – пес руку не увидел! Сергей пса погладил по голове, но тот не сумел выказать радости: не закрутил приветливо хвостом, не улыбнулся собачьей улыбкой, не проскулил ласково, а стоял, пошатываясь, опустив обреченно голову.
Почувствовав застоявшийся запах собачьей мочи и кала, Сергей пригляделся в сумраке сенцев и заметил, что по углам лежат псиные какашки, что вся подстилка мокрая от мочи. Вспомнив, каким красивым и сильным пес был лет пять назад, как прыгал ему на грудь при встрече, как дружески лизал лицо горячим языком, как бегал за брошенной палкой, как плавал с ним в реке, веселый и счастливый, Сергей чуть не заплакал – глаза защипало, в горле появился ком. Дав псу в зубы конфе-ту, которую тот, слегка подержав в пасти желтыми стертыми зубами, выронил на пол и стал искать, пыта-ясь ее унюхать, Сергей обратился печально к отцу: «Пора от пса избавиться. Он ведь почти ничего не видит и не слышит. Да и ходит, что называется, под себя». Отец помрачнел и глухо сказал: «Пусть живет». – «Раз-ве это жизнь? – Сергей грустно вздохнул. – Одни муче-нья!» – «Пусть живет!» – сердито повторил отец. «К тебе же люди в гости ходят, а он все сенцы загадил. Придут, посмотрят, а ведь ты же не бомж. За умного и культурного человека в селе слыл. Стыдно как-то! – продолжил Сергей. – Да и лишняя работа – все это уби-рать, выметать». – «Тебе-то какое дело! Не ты ведь убираешь?» – огрызнулся отец. «Да и ты, смотрю, не убираешь – тут за три месяца собачьего кала накопи-лось», – заметил Сергей жестковато – он жил за тысячу километров от села, в Москве, и приехать к отцу по-мочь по хозяйству не мог, да и считал, что пес не настолько важная фигура, чтоб за ним ухаживать: пока здоров, силен, дом способен охранять, пусть живет, а как дошел до плачевного состояния, то пора умирать.
Он продолжил суховато: «У него же конура есть – пусть там живет!» – «Там ему холодно, а в сенцах теп-ло», – заявил отец. «Надо сделать ему эфтаназию». – «Что это такое?» – отец подумал, что это курс лечения или омоложения. «Дать яд…– сказал Сергей и пояснил, чтоб не вызвать гнев отца. – Во многих странах это де-лают – неизлечимо больной и беспомощный человек добровольно принимает яд и, не мучаясь, уходит в мир иной, на небеса». – «Но пес-то ведь не может это сде-лать добровольно. Да и на небесах есть ли для него ме-сто?» – хмыкнул отец. «Место есть, – ответил уверенно Сергей. – Недавно Папа Римский заявил, что собаки и кошки тоже попадают в рай». – «Я и сам-то вряд ли по-паду», – отец, не веривший в Бога, отмахнулся. «Хо-чешь, лично ему дам крысиный яд?» – предложил Сер-гей. Отец посмотрел на него сердито: «А может, ты и мне дашь? Я тоже старый». – «Чего ты болтаешь-то?» – Сергей насупился. «А ничего…– отец поморщился. – Вы у себя в Москве очерствели: все выгодой меряете, деньгами. Легкой жизни хотите».
От джипа, на котором они приехали из столицы, с сумками продуктов и подарков пришла жена Сергея – интеллигентная профессорская дочка, доцент в инсти-туте. Оказавшись в сенцах, нюхнула и невольно по-морщилась. «Вот пес заболел, – сказал Сергей, словно оправдываясь, и поскорее провел ее в дом.
Пока жена готовила обед, Сергей вместе с отцом вымел сенцы от испражнений, мокрые фуфайки и мат-рацы вытащил во двор на траву, вымыл водой из шланга и оставил на солнышке сушиться. Попутно расспраши-вал о жизни отца, которому было уже около восьмиде-сяти, но он еще был в здравом уме, волевым мужиком, с мускулистыми руками, с густой седой шевелюрой, еще ездил на автомобиле в лес за любимыми груздями, сам солил и мариновал домашние заготовки. «Лучше ба-бушку бы какую-нибудь бодрую привел в дом вместо пса, – пошутил Сергей. – Она бы тебе стирала, готовила еду, в доме прибиралась». – «Я мать любил… – отрезал жестко отец. – А к псу не приставай – пусть живет! Он верно служил».
Больше Сергей про пса не заикался, но вспомнил, как много лет назад, когда он был десятилетним паца-ном, отец держал замечательного охотничьего пса тоже по кличке «Мухтар» – с темной кучерявой шерстью, длинноухого доброго спаниеля. Уж как Сергей его лю-бил! Целыми днями они шлялись с ним по окрестным лесам и полям, кувыркались по траве, даже вместе иг-рали в футбол. Он считал, что лучше и надежней друга нет, чем пес. Но вот отец купил мотоцикл с коляской и стал ездить на нем на работу. Когда мотоцикл изрыгал громкие звуки из выхлопной трубы, с псом что-то про-исходило – он начинал метаться по двору, скоблил ла-пами в ворота, требуя, чтоб быстрее открыли двери, громко гавкал. А потом вместе с мотоциклом, иногда даже обгоняя его, мчался по дороге и кидался на всех, кто мешался на пути. Увидит стаю гусей – на гусей ки-нется, увидит куриц – и они спасаются они от него с ку-дахтаньем! Увидит козу или барана – и их шуганет! В него словно бес вселялся в этот момент. Вероятно, пес считал мотоцикл за вожака, которому надо помогать своим лаем и агрессией!? И вот однажды он перекусил горло барану! В тот же день к отцу в дом пришли хозя-ин барана с хозяйкой – люди скандальные, обидчивые, мелочные и пригрозили судом. Другие бы нашли общий язык, выпили бы бутылочку на мировую, потребовали расплатиться за погибшего барана, но эти требовали наказать пса смертью. Вместе с ними пришли несколько сельчан, у которых пес покусал коз и гусей. Рассержен-ный, отец посадил пса на цепь, но тот выросший на сво-боде так жалобно выл днями и ночами, что отец решил от него избавиться. Он попросил друга-охотника выве-сти пса в поле и пристрелить, а потом закопать, что тот и сделал. Когда друг с отцом пили на кухне за испол-ненное подлое дело бутылку водки и весело разговари-вали, рассказывали охотничьи истории, Сергей, узнав, что лучший друг мертв, хотел схватить отцовское ру-жье и пристрелить убийцу. Ладно, бабушка не дала – почувствовав его желание, закрыла ружье на замок в сарайчике. Конечно, если б Сергей знал, что псу грозит гибель, он бы сбежал из школы и не дал этого сделать, а так лишь горько тосковал.
Сейчас, сравнивая того жестокосердного отца, от-давшего добровольно молодого и красивого пса на смерть, и нынешнего, мягкого и сентиментального, упорно защищающегося пса-доходягу, Сергей с удив-лением подумал: «Странные метаморфозы происходят со старыми людьми!»      
***
Погостив у отца с неделю, подарив ему сотовый те-лефон и положив туда крупную сумму, чтоб отец в лю-бой момент мог с ним связаться и попросить если надо помощи, Сергей с женой уехали в Москву – ждали важ-ные дела…А вскоре отец позвонил ему трагическим го-лосом: «Я сегодня ветеринара из района вызывал – он псу сделал укол. Удивительно, но пес как будто уснул через три минуты. Нисколько не помучался».
Отец словно оправдывался за содеянное, которое оказалось вовсе «не болезненным», а потом из трубки раздались рыдания…


КАК ПОССОРИЛИСЬ…
Жизнь у Федора пошла наперекосяк. Жена Варя, выйдя в декрет, постоянно требовала, чтоб приносил домой больше денег – сама-то она теперь не работала, а денег необходимо было на троих, включая маленького ребенка. Да и условия жилищные были плохие – они имели в собственности малосемейку – одну комнату в трехкомнатной квартире, а значит укрыться Федору от ора жены и истошного крика дитяти-девчонки хотя бы в ванной или туалете не имелось возможности. Ранее он к соседу по квартире мог зайти и телевизор посмотреть, международные новости обсудить, а после рождения ребенка жена Федора с соседями поругалась – они хо-тели, чтоб ребенок по ночам не плакал, не мешал им высыпаться, так как рано уходили на работу, требовали не завешивать ванну пеленками. Однажды Варя грубо ответила жене соседа, чтоб та заткнулась. Та обозвала ее дурой и неряхой. Вскоре они схватили друг друга за волосы и начали в коридоре драться – валялись на полу, царапались, визжали, звали на помощь мужей. Федор остерегался ввязываться в женские разборки, но на по-мощь жене прибежал сосед и начал оттаскивать грубо жену Федора, и ему ничего не оставалось, как тоже вы-скочить в коридор и выяснять отношения уже с сосе-дом. Они с ним тоже разругались, ладно морды не ста-ли бить, а то, пожалуй, без милиции бы не обошлось. После этого Федор с соседом здороваться перестали, а не чтоб телевизор вместе смотреть, мирно попивая пив-ко!
Федор и ранее-то Варю не любил – пригласила она его, холостого работягу-строителя, к себе домой, напо-ила водочкой вдоволь, ужином накормила, легла под него и забеременела, ну а он, парень простой, женился. Все-таки у нее была своя жилплощадь, а он тесно жил в общаге с тремя мужиками в комнате и хотел уюта и за-боты о себе – чтоб ужин был, одежда постирана, ну а это Варя умела делать, зато внешнее была квашня квашней, толстая, с большой круглой физиономией, да и поговорить с ней, с маляршей, не о чем было. После того, когда осознал, как его «окрутила», ему все мень-ше и меньше хотелось идти домой – в ругань, в вечные проблемы быта.
Вечерами Федор часто заходил к товарищу по рабо-те Николаю – тот уже имел отдельную двухкомнатную квартиру, подростка сына и жил, в отличие от Федора, очень неплохо, да и жена у товарища была милая, спо-койная, культурная, фельдшер, пирожки постоянно с мясом пекла и Федора неприкаянного угощала. Вот вы-пьют они с товарищем вечерком бутылочку винца, а потом Федор уходит домой – плетется еле, аж ноги не идут и такая тоска, что под проезжающую машину ки-нуться хочется. Думает: «Ну почему у товарища все так хорошо в жизни, а у меня нет? Я что, дурнее его?»
Ну а когда товарищ решил перебраться с семьей из города в родное село, что находилось в километрах тридцати, то Федор вообще загрустил – подумал, что сопьется тут один, повесится или точно под машину кинется. Очень завидовал Николаю, что тот может вот так смело продать в городе квартиру и построить в селе большой дом. Да, зарплата здесь у товарища – сварщи-ка самого высокого разряда на стройке – была больше, чем можно заработать в селе, но зато в селе жили роди-тели его и жены, рядом протекала Кама, где он, заядлый рыбак, вдоволь ловил сетями рыбы, да и скотину в доме завел – корову, свиней, кур…
***
Через год, когда Николай окончательно обжился в селе в новом просторном доме, огород завел, сад поса-дил, машину купил на остатки денег от проданной квар-тиры, Федор вовсе приуныл. Он постоянно приезжал к нему по выходным и однажды горестно, чуть не плача, заявил: «Как бы мне тоже в твое село перебраться. Сдохну в городе. Я ведь сельский житель, к простору привык, а не к каменным джунглям!» – «Дом бы можно какой-нибудь старенький купить, но у тебя же денег нету – пропиваешь все, – сказал Николай важно. «Нету», – кивнул грустно Федор. «Да и баба твоя по-едет ли в село? Она же городская у тебя, с ленцой…» – хмыкнул товарищ. «Да разведусь я с ней к черту – надоела хуже горькой редьки!» – Федор отмахнулся с досадой. «У вас же ребенок…– вмешалась в разговор жена товарища Катя. «Ну так я ребенка не хотел – она так желала меня к себе привязать, – сказал с грустью Федор. – Теперь пусть одна с ним плюхается». – «Не-хорошо это – женщину бросать в таком положении», – сказала Катюша. «И что мне теперь делать? Петлю на шею одевать?» – Федор вдруг заплакал. «Ладно, лад-но…– пожалел его товарищ. – Что-нибудь придумаем! В самом деле, не спиваться же теперь с тоски – ты му-жик молодой, справный». Он похлопал Федора ладонью по мощному плечу.
Федор действительно мужик был крупный – аж под метр девяносто ростом, сильный, на нем можно «па-хать», вот только лицом не красавец – физиономия не-интеллигентная, с большим носом, круглая и слегка опухшая, но для мужика разве внешность главное?! «Пойдем-ка покурим…» – сказал товарищ, а когда вы-шли в сенцы, где разговор не слышала жена, добавил: «Есть у родственницы моей матери справная дочка, мо-лодая, симпатичная. В городе жила, но недавно верну-лась с ребенком – нагуляла от кого-то. Сейчас в школе работает поваром. Вообще, баба работящая, могу по-знакомить. Они сейчас вдвоем с матерью живут в боль-шом доме – помощь само–собой мужская требуется». – «Ради бога познакомь!» – воскликнул Федор и вытер рукавом рубахи слезы. «В следующий выходной схо-дим к ним забор подправить – а то разваливается без мужских-то рук. Там и познакомимся».
В очередной свой приезд Федор с товарищем, захва-тив топор пилу и гвозди, направились к возможной не-весте. Там их уже ждали, в просторном ухоженном дво-ре стояли молодая женщина Света и ее строгая шести-десятилетняя мать. Но если мать смотрела на Федора пристально и подозрительно, то Света с интересом и улыбкой. Она Федору сразу понравилась – в отличие от Вари, похожей на большой неотесанный баклан, была фигуристой, можно сказать даже изящной, с мощными бедрами и (что ему очень нравилось) крупными грудя-ми. «Это Федор, – представил его товарищ и добавил:  – А это тетя Груша и Светлана! Женщины во всех от-ношениях приятные!» Света заулыбалась еще более ра-душно и даже кокетливо. «Ну что, мы приступим», – сказал Николай и повел Федора к забору, который зава-ливался на бок на подгнивших столбах.
В течение дня они заменили столбы на железные трубы, убрали сгнившие доски – и забор стал прямо-хоньким. Тетя Груша и Света, наблюдавшие вниматель-но за работой мужиков из-за забора, позвали их во двор, где был накрыт стол – стояла бутылка водки, лежала колбаса, рыбный пирог. Когда налили водку, Федор сразу схватил стакан и хотел опрокинуть в рот, но то-варищ дернул его под столом за руку и шепнул: «Не гони лошадей!» Федор намек понял и лишь слегка от-хлебнул из стакана – это было положительно отмечено тетей Грушей. Она задала несколько вопросов про то, откуда он родом, из какой семьи, как в этих местах ока-зался, какие у него планы. Федор ответил искренно, утаив только, что женат (он к тому времени уже подал документы на развод), и в конце сказал: «Парень я сель-ский – всю работу по хозяйству умею делать. Хочу в вашу деревню жить перебраться». – «Похвально, по-хвально, – сказала тетя Груша, у которой, как Федор знал от товарища, старший сын помер от водки, а муж о рака легких, и поэтому мужик в доме, конечно, был ну-жен.
На следующий выходной Николай пригласил Свету отметить праздник, а на самом деле на смотрины. Фе-дор со Светой сели рядышком за столом и проговорили весь вечер. В конце вечера Николай, который в подпи-тии становился нахально-говорливым, громко заявил: «Ну вот, Света, бери мужика, пока другим не отдали! Видишь, какой орел! Другого такого не найти!» – «А жениться он на мне готов?» – спросила смущено Света, бывший жених которой, заделав ребенка, сбежал. «Ко-нечно!» – сказал Федор уверено. – Хоть завтра!». «Ну вот и по рукам! – воскликнул весело товарищ. – А те-перь поцелуйтесь». Света смутилась и пробормотала: «Сразу уж и целоваться?» – «Ну я же вас не в постель ложиться заставляю! – Николай расхохотался. – А це-ловаться перед свадьбой всем необходимо. А то вдруг потом не понравится, а гостей уже пригласили». – «Света мне сразу понравилась…» – сказал Федор тоже смущенно. Товарищ, подняв рюмку водки, вдруг закри-чал: «Горько!» И Федор, посмотрев на Свету и почув-ствовав, что она не отстранится, приобнял ее и поцело-вал в мягкие губы. Она вдруг задрожала, обмякла в его ручищах и даже на мгновение дышать перестала.
Товарищ продолжал роль свата: «Я так понимаю, тетя Груша будет не против?! Наверняка она уже с доч-кой это обсудила». – «Да, она не против…» – кивнула Света. «Вот и отлично. Подавайте заявление в загс – здесь в деревне вас за три дня распишут». – «А что так быстро-то? – растерялась Света. – Надо же подгото-виться. Гостей пригласить, продукты закупить». – «Ладно, даю неделю! А то погулять невтерпеж!» – за-явил товарищ.
Через две недели Федор расписались со Светой, а свидетелями на свадьбе были Николай и его жена. Гу-ляли два дня – сначала у Светы в доме, а потом у Нико-лая. Федор перевез котомку со своими вещами в Светин дом, а вскоре устроился работать шофером в местный совхоз. Начался медовый месяц – молодые отдыхать в теплые края не поехали, так как была уже осень, да и дел в хозяйстве было полно – крышу на доме подла-тать, крылечко укрепить, картошку в огороде выкопать – зато истосковавшаяся по мужской ласке Света была ненасытна в постели, как и Федор, тоже изголодавший-ся по добрым словам и по уюту.
Через полтора месяца Света заявила, что беременна. Федор очень обрадовался – значит, у них с ней все се-рьезно будет, надолго (ему хотелось, чтоб насовсем), так как баба не только работящая и темпераментная оказалась, но еще и мудрая и добрая, знающая, как надо правильно жить. Вскоре она ему заявила ласково, с улыбкой, спокойно: «Ты много куришь и выпить лю-бишь! А у меня брат молодым от водки умер, отец до шестидесяти не дожил из-за курева. Может, бросишь?» Федор оценил ее дипломатию – вот если бы она ранее поставила это условие, он бы еще подумал жениться, а теперь нашел в этом здравый смысл. Действительно, выпить он, как и все мужики-строители, любил – часто хитроватый мужик в бригаде приносил после работы литру самогона, и они ее выпивали в коптерке, а вече-ром еще добавляли у товарища на квартире. В выход-ные же – вообще грех было не выпить. А чем еще зани-маться – не книжки же читать и не в филармонию хо-дить?! В селе Федор тоже частенько выпивал с Никола-ем у того в гараже – и пусть жена Катя была против пьянок, и даже могла мужу метлой по спине «огреть», если был слишком пьян, но тот не особо-то ее боялся…
Света продолжила: «Я подсчитала, сколько денег ты на водку и на курево тратишь – немалая сумма. Лучше давай подкопим – и машину купим. Ты машину-то хо-чешь?» Про это можно было и не спрашивать – об ав-томобиле Федор давно мечтал, но как о несбыточном. Особенно машину захотелось, когда она у товарища появилась – новенькая, чистенькая, а он на ней как кум королю по деревне раскатывает… «Хочешь, как у Ни-колая купим - такую же?» – спросила Света, понимая, о чем муж сейчас думает. «Надо купить лучше и доро-же!» – вдруг заявил Федор, жестковато прищурившись. «Хорошо! – продолжила Света. – Ты возьмешь кредит и я возьму – и купим, чтоб не тянуть время. А сами со своего хозяйства прокормимся! Но ты мне обещай бро-сить пить!» Федор тяжко вздохнул и после некоторой паузы кивнул: «Хорошо, пить брошу, но с куревом так быстро не получится, буду потихоньку отвыкать, каж-дую неделю уменьшать количество сигарет!» – «Моло-дец», – похвалила Света и обняла его.
***
Через полгода у Федора имелась машина-иномарка, он уже не пил даже пиво, чтоб не сорваться, и даже не курил – поначалу было трудно сдерживаться, особенно когда мужики начнут выпивать при нем и курить пред-ложат, но в таких случаях он всегда торопливо шел до-мой, чтоб быстренько получить моральную поддержку у жены. Она хвалила его и в награду влекла на кровать.
Весной Федор со Светой купили пять ульев – благо дом стоял на околице села, около полей клевера и гре-чихи, недалеко от липовой рощи, так что медосбору было очень много. Когда Федор был подростком, его родители держали в Ставропольском крае пчел и сына к этому привлекали, просили подсобить – поэтому зани-маться этим «сладким делом» было не впервой, да и подучился еще немножко, книжки почитал специаль-ные.
Вот идет как-то Федор с работы по улице, а от свое-го двора его товарищ окликает: «Давай поболтаем!» Николай сидит на скамейке около завалинки дома с со-седом Степаном, а рядом стоят початая бутылка водки и наполовину осушенная пластмассовая двухлитровая с пивом. Они уже веселенькие, попивают и закусывают сушеной рыбой – жирными лещами. Федор подошел, поздоровался за руку с обоими и собрался далее топать. Но Николай хватает его за руку и наливает в пустой стакан пива: «Давай выпей с нами!» – «Ты же знаешь, я не пью», – отвечает Федор спокойно. «Да ладно, пиво то можно…» – говорит настойчиво товарищ. «Не буду, у меня дел полно»,  – отвечает Федор. Товарищ смот-рит на него с неудовольствием – за много лет дружбы он привык, что Федор ему всегда, как старшему и более опытному, подчиняется, признает его превосходство в уме и знании жизни. «Деловой, что ли, стал?!» – фырка-ет он. «Какой есть. Сегодня вроде не праздник, чтоб пить. Мне надо пчел посмотреть, а они запах алкоголя не переносят», – отвечает Федор.  «Деловой…– брезг-ливо говорит Николай. – Пчел завел, пить бросил, ку-рить». – «Да и вам советую бросить, – говорит Федор, имея в виду и Степана, мужика драчливого и заводного, когда выпьет. «Не учи нас жить!» – отвечает сосед. Ни-колай с кривой ухмылкой поддакивает ему: «Ну как же – он теперь умным стал – еще недавно под забором пьяный валялся, а теперь разом поумнел». – «А что, я всегда должен в дураках ходить? – рассердился Федор. – Учимся жизни, опыт приобретаем». – «Машину доро-гую купил…» – продолжал ехидничать товарищ. «А что, не имею права?» – напыжился Федор. «Ты скажи, кто тебя жизни-то научил. Я! – товарищ гордо стукнул себя кулаком в грудь. – Был оглобля оглоблей, сейчас бы уж спился давно, если б я тебе бабу не нашел умную и в деревню тебя не перетащил». – «И что теперь?» – с вызовом спросил Федор. «А ничего – теперь с нами вы-пить брезгуешь. Учишь жить…» – с сарказмом сказал товарищ. «Да, мотай отсюда!» – заявил грубо плюга-венький сосед Степан. «Где хочу, там и сижу!» – рас-сердился Федор. «Нет уж, валяй… – сказал товарищ. – Ты же деловой и чистенький, еще замараешься от нас». И тут Федора понесло: «А чего это ты важный такой? Если бы тебя баба периодически не лупила и работать не заставляла, не лучше меня бы был! Вместе в вытрез-вителях ночевали!» – «Я то хоть дом вот построил, а ты на все готовенькое к бабьему боку прижался». – «Все знать тебя больше не хочу!» – крикнул Федор в гневе, вскочил со скамейки и пошел домой. «Еще припол-зешь!» – крикнул товарищ вслед. «Не дождешься!» – ответил Федор, не оборачиваясь, и выматерился.
Домой Федор пришел сердитый, но гордый, торже-ствующий – было такое состояние, что с плеч скинул нечто тяжелое. Покопавшись в своих чувствах, он вдруг понял, что всю жизнь завидовал Николаю, соперника в нем видел, но только сказать об этом не мог, да и про-явить это как-либо – боялся дружбу потерять, ну а тому нравилось его снисходительно опекать! Теперь все, этому пришел конец! Пусть теперь Федору позавидует, пусть почувствует, что тот уже вырос из детских шта-нишек, пусть теперь у него жить поучится…
Увидев мужа возбужденным и что-то бубнящим важно под нос, Света удивленно воскликнула:
 - Чего это такой торжественный!?
- Да с Колькой только что поругался! – Федор мах-нул рукой, словно отрезая. – Навсегда!
- Как навсегда? – жена растерялась. – У него же день рождения через три дня.  Нас же позвали…
- А я не пойду. И тебе ходить не советую, – жестко сказал Федор. – Нечего общаться с этими алкоголика-ми.
- Ну, Николай-то не алкоголик – работает, будь здо-ров. Хозяйство больше нашего.
- Обойдемся без его наставлений!
Света тяжко и грустно вздохнула, но ослушаться любимого мужа не рискнула: не дай бог, он от нее сбе-жит, как первый, а она ведь в него немало сил вложила, да и уже не представляет, как будет без его ласк и по-мощи жить. Встретившись с Катей тайно вечерком, она сообщила, что Федор сильно поругались с ее мужем, и просила извинить за то, что не придут на День рожде-ния.
***
Прошло два года, Федор с Николаем до сих пор не здоровается даже, а не то чтобы в гости придти, а ведь ранее все праздники вместе отмечали. В небольшом се-ле они частенько встречаются на улице, но делают вид, что знать друг друга не знают, отворачиваются. Общие друзья пытаются их помирить и со смехом и удивлени-ем спрашивают то у одного, то у другого, не в силах понять причину (ведь даже не подрались, а так нагово-рили чего-то!) столь долгой ссоры: «Вы прям как из рассказа Гоголя, где поссорились Иван Иванович с Ива-ном Никифорычем из-за пустяка!». «Да я хоть завтра готов помириться! Скажите ему об этом», – говорит с досадой Николай. Ну а Федор, наморщившись, строго миротворцам отвечает: «Это не пустяк!»               

КУКИШ ВАМ
В областной город в командировку Глеб поехал на своем автомобиле по незнакомой дороге – она хоть и узкая, но, как сказали шофера, гораздо короче основной трассы. Путь пролегал через поселки и деревни, вдоль лесов и оврагов, по местности, которая словно закон-сервировалась с советских времен – и люди здесь попа-дались в еще старой одежде, и вывески колхозные были прежние вроде потертого дождями и ветрами плаката с упитанной краснощекой дояркой, у которой из белого халата налитые груди аж вываливались, а на них была надпись «Дадим родине молока».
В небольшом селе Глеб остановился около призе-мистого каменного магазина, чтоб купить продуктов на дальнейшую дорогу. Напротив, через плохо заасфаль-тированную площадь, располагалось одноэтажное зда-ние с государственным флагом–триколором на крыше – сельсовет. Но не сельсовет привлек внимание, а стоя-щий рядом памятник Ленину – памятник еще из совет-ских времен, когда в каждом более-менее крупном населенном пункте страны должен был возвышаться, пусть небольшой и неказистый, монумент вождю рево-люции. И хотя от тех времен общество уже удалилось на двадцать лет, а по сути на целую эпоху, ибо отказа-лось от строительства «светлого будущего», которое обещал Ленин и коммунисты, и стало строить капита-лизм на базе либерализма и демократии, однако памят-ники вождю революции во многих городах и поселках сохранились. Понятно, трудно народу разом отказаться от нравственных идеалов, к которым компартия вела семьдесят лет, да и за годы советской власти образ во-ждя настолько был внедрен в сознание людей, как обра-зец лучшего человека на земле, который боролся за счастье угнетенных и обиженных, то стал почти что святым – ну а святой это уже надолго!
Около памятника росли травка, цветочки. Метровой высоты массивный бетонный постамент был выкрашен свежей голубой краской, да и сам Ленин был покрашен в темно-свинцовый цвет недавно – не лежало еще тол-стого слоя пыли и птичьего помета на его голове и пле-чах. Похоже, что за памятником следили! Не бросили бесхозно. Выросший в советское время, Глеб повидал немало разных памятников вождю – и шестиметровых гранитных монстров в распахнутом пальто и знамени-той кепке надвинутой на глаза, и в человеческий рост из обычного белого гипса, но у всех было одно общее – это вытянутая вперед в энергичном жесте правая рука. Она указывала народу путь в светлое будущее – мол, пойдете, люди, туда и обязательно найдете счастье! Не на день, не на год, а «На века!» – как пелось в пафосной песне. Одно Глеба всегда удивляло, что в зависимости от месторасположения памятника, Ленин мог показы-вать на юг и на север, да и на все остальные стороны света, а то и на какой-нибудь полуразрушенный сарай или даже ресторан (это в лучшем случае), а иногда и на общественный туалет. Получалось, что коммунисты и сами не знали, где находится светлое будущее! Может, потому-то и блудили семьдесят лет советской власти, расстреливая тех, с кем не по пути, как когда-то блудил с еврейским народом пророк Моисей, водя их по голод-ным и безводным пустыням к «Земле обетованной» то-же немало – сорок лет…Вот если бы в Политбюро ком-партии определись, что руку надо протягивать на во-сток, как положено в мечетях главный вход обращать в сторону восхода солнца, то это бы, возможно, не вно-сило сумятицу в души народа – ясно, что «светлое бу-дущее» именно там, где яркий свет, где тепло!
Этот памятник высотой фигуры Ильича в полтора метра в пиджаке и с лысой головой был как все – с вы-тянутой рукой, вот только кисти у руки не имелось. Она была отломана: может, палкой или арматурой? Воз-можно, какой-то злодей, обиженный советской властью или прочитавший современную статью, где очернялся Ленин, подошел темной ночью и стукнул по руке; мо-жет и по голове стукнул, да только она крепкой оказа-лось, на железном каркасе…
В силу своего возраста, помня, что в советское вре-мя было много разумного и доброго, помня, что с большим удовольствием и даже гордостью носил с пер-вого класса до третьего красивую звездочку октябренка (красный значок с кудрявой золотистой головкой маль-чика Володи Ульянова), а потом в юности и комсомоль-ский значок в виде знамени опять же с Лениным, Глеб до сих пор к вождю относился с определенным уваже-нием. И подобный вандализм, конечно же, осуждал.
Глеб обошел памятник, заметил двух местных про-хожих – седого мужчину лет шестидесяти в ватнике и мальчугана-подростка в джинсах. «Нехорошо Ленину с обрубком руки стоять, – сказал Глеб. – Вы уж ему кисть-то приделайте!» – «Да, нехорошо, – согласился виновато мужчина, поглядывая на Ленина уважительно снизу вверх, и добавил: – Только сельсовет уже два раза эту кисть приделывал, а ее снова кто-то сшибает. Не поставишь же около памятника охранника – на это де-нег нет». Подросток (похоже, что внук мужчины) ехид-но заметил: «Ему надо руку с кукишем приделать! Все его учение – это и есть кукиш народу…Строили-строили, а ничего хорошего не построили». – «Да что ты понимаешь! – сердито сказал ему мужчина. – Его учение правильным было – только его извратили! Пройдет еще лет двадцать оголтелого разграбления народа – и вспомните Ленина добрым словом, покае-тесь». – «Обойдемся без него!» – хмыкнул подросток. Мужчина пристально глянул на внука: «Может, кисть ему твои дружки-пацаны отшибают? Ну-ка скажи, кто?» – «Не знаю…» – отмахнулся подросток, но по шкодли-вому его виду было понятно, что знает. «У, дундуки! – сказал мужчина и с досадой добавил: – Пусть, пусть с кукишем стоит: вот, мол, вам, дуракам, «дуля с мас-лом», а не хорошая справедливая жизнь, если вы от со-циализма отказались!»
Дед с внуком пошли по улице, негромко перерека-ясь. По обрывкам фраз Глеб предполагал, о чем они спорят – конечно же, о политике, о нынешней ворова-той власти, о прошлом и настоящем – о том, что волну-ет всех в стране, где опять народ простой оказался об-манутым…
Глеб сел в автомобиль и, трогаясь и в последний раз окидывая памятник вождю взглядом, подумал: «Может, в самом деле руку с кукишем приделать, чем стоять ему обиженным инвалидом с культей? Вот уж все при-езжие будут удивлены! Такого еще никогда и нигде не бывало». Ему представилось, как на гипсовых устах Ле-нина появится ехидная улыбка и с них сорвется глухое, как будто бы из подземелья: «Фиг вот вам!»

ЗАВОД ПРЕЗИДЕНТА
В начале Ельцинских реформ Игорь, мощный силь-ный мужчина тридцати пяти лет, закончив карьеру спортсмена по вольной борьбе, где был вице–чемпионом России, мастером спорта,  взял в банке кре-дит и купил небольшой заводик по выпуску картонно-бумажной тары. Тот дышал «на ладан» – станки там были сломаны, заказов на продукцию не имелось, рабо-чие по полгода не получали зарплату. Тогда большин-ство бизнесменов занималось перепродажей товаров, никто не хотел связываться с хлопотным производ-ством, а Игорь уже понимал, что в современном мире без хорошей яркой упаковки, которая будет привлекать покупателей, любой товар продать будет сложно.
Действительно, вскоре от заказчиков не стало от-бою, причем из разных регионов страны. Он вернул кредит, построил большой и современный цех, органи-зовал сбор использованной картонной тары по окрест-ным городам и селам, начал выпускать туалетную бу-магу – она вроде дешевая, но зато и требуется ее много. Вскоре завод в их небольшом городе стал третьим по сумме налога в городской бюджет, а рабочие самыми высокооплачиваемыми.
И вот в город был назначен новый мэр – человек «слегка за пятьдесят», со словно приклеенной затаенной улыбкой, лишнего движения не сделает, зато хитрые глазки туда-сюда бегают, мгновенно оценивая обста-новку. Ладно бы он выгадывал что-либо полезное для развития города, а, как быстро выяснилось, выгадывал он в основном для себя.
Мэр вызвал Игоря к себе в кабинет, похвалил, что предприятие дает ощутимый доход бюджету, и вдруг сказал: «Игорь Иванович, у меня брат хочет к вам на работу устроиться». – «Кем?» – спросил Игорь для проформы, так как текучки кадров у него не было – лю-ди даже больные, с температурой, выходили на работу, чтоб не дай бог не нашли им замену, ну а уж специали-сты подобрались самые грамотные, готовые прямо-таки жить на предприятии, чтоб все работало «без сучка и задоринки». «Главным инженером, например, или ва-шим заместителем…» – ласково сказал Рустем Гаязо-вич, внимательно изучая Игоря пристальным взглядом из–за солидного стола из дуба. «А какое у него образо-вание?» – спросил Игорь, сидя напротив в кресле. «А это разве важно? – сделал удивленное лицо мэр. – Про-сто высшее. Педагог он, учитель башкирского языка». Игорь с досадой вздохнул: «Жаль. В нашем деле обра-зование очень важно. У меня все руководители окончи-ли лесопромышленные институты и техникумы. Я спе-циально посылал толковых ребят учиться профессии бумажника». – «Похвально, похвально, – кивнул сухо-вато мэр. – А может быть, уволить кого-нибудь?» – «Это тоже проблематично, – заявил Игорь. – Наше предприятие работает по японским законам: там, как известно, нет текучки кадров потому, что любой со-трудник рассматривает рабочий коллектив как семью, а значит, не допускает брака, вкладывает в общее дело все силы. Ну и предприятие, соответственно, заботится о нем – лечит, помогает в сложных ситуациях. Поэтому каждый уходящий на пенсию предлагает на свое место сына или близкого родственника и ручается за него». У мэра в темных глазах мелькнули холодные искорки: «Любопытно, любопытно…» Чтоб снять возникшее напряжение, Игорь сказал: «Ну, если будет вакантное место, я тут же дам вам знать».
Выйдя из кабинета мэра, Игорь подумал, что, может быть, зря отказал – все-таки с властью надо быть в ла-дах, «подкупать» ее, если уж жизнь такая: каждый чи-новник хочет что-то «поиметь» от бизнеса помимо гос-ударственной зарплаты… Однако посчитал, что доста-точно неуязвим по причине того, что создает рабочие места в городе, платит налоги без утайки, является де-путатом госсовета и к тому же содержит волейбольную команду города – покупает ей форму, оплачивает по-ездки на соревнования, дает хорошую зарплату трене-ру, массажистам.
Через неделю к Игорю на предприятие пришли два пожарных инспектора, которые были, в отличие от прежних своих приходов, напряжены и дотошны, не смотрели ему в глаза, а словно ищейки выискивали огрехи. Они нашли нечто незначительное, которое Игорь заставил тут же работников исправить. Все это заняло полчаса, и инцидент был бы исчерпан. Но ин-спектора быстренько выписали Игорю штраф в пятьде-сят тысяч рублей…
Через три дня пришли двое мужичков из электросе-тей и стали проверять электропроводку – и обнаружили незначительные нарушения, хотя раньше на них даже не обращали внимания. Выписали штраф и кроме всего прочего вручили Игорю официальную бумагу о том, что в связи с изношенностью электросетей и их якобы плановым ремонтом, они вынуждены вскоре отключить заводу на месяц электричество.
Тут Игорь окончательно понял, откуда идут так называемые «наезды» и написал мэру жалобу на пожар-ных и энергосети, предупреждая, что в случае останов-ки завода он понесет большие убытки и не сможет пла-тить вовремя и в полном объеме налоги в городской бюджет, а так же зарплату двум сотням рабочих, кото-рые могут взбунтоваться, выйти на митинги… Согла-шаться, что готов принять на работу родственника мэра ему не хотелось, да и платить сотню тысяч зарплаты какому-то педагогу в виде скрытой взятки он по-прежнему не собирался. Верилось, что мэр поймет, что закрывать завод не в его интересах.
Через пару дней Игорю позвонили из приемной мэра и пригласили на встречу. Мэр встретил его в кабинете приторно-фальшивой улыбкой, велел моложавой секре-тарше с бюстом пятого размера принести кофе, изуча-юще разглядывал гостя, пытаясь уловить в глазах страх, растерянность, покаяние. Но Игорь был уверенно-строг, и это мэра озадачило. «Я вынужден вас предупредить, что вскоре мы должны перекопать дорогу, что ведет к вашему предприятию – будет прокладка газопровода», – заявил он, чтоб окончательно додавить предпринима-теля. «Значит, это опять остановка завода…» – конста-тировал Игорь, сдерживая гнев, ибо современная жизнь и предпринимательская деятельность научили его тер-пению и выдержке. «Увы, – мэр развел короткими руч-ками и вдруг сказал: – А продайте-ка вы свой завод. За-чем вам с ним столько проблем?» – «Вам?» – Игорь усмехнулся. Мэр в ответ тоже усмехнулся, прибедня-ясь: «Зачем – мне?.. У меня таких денег нет, я ведь про-стой бедный чиновник… Но есть люди, которые дадут за него хорошую цену!» Представив, что мэр его в по-кое вряд ли оставит, Игорь уже хотел спросить: «Сколько дадут?» или, чтоб оттянуть решение, заме-тить «Я подумаю», но было жалко расставаться с заво-дом, в который вложил столько сил, нервов, любви, что досада взяла. Понимая, что мэр будет так «выкручивать ему руки», что завод придется отдать за бесценок, Игорь заявил: «Я бы продал, да только завод не мне принадлежит». – «А кому?» – у мэра задергался правый глаз. Игорь быстро соображал, кого назвать компаньо-ном: какого-нибудь крупного чиновника республики из министерства или из МВД или даже ФСБ? Но понял, что мэр подобное легко перепроверит, а вот если взять кого повыше, до которого он не в силах дотянуться…
Игорь, подняв палец к потолку, доверительным ше-потом произнес: «Другу Президента Путина, но это формально, а на самом деле…» –  он прервался, пока-зывая, что итак якобы разболтал лишнего. Мэр слегка побледнел, посерьезнел, улыбнулся Игорю уже не фальшиво-приторно, однако с таинственным прищуром. «Вам сообщат…– Игорь опять поднял указательный палец. – Оттуда». – «Ну хорошо, – мэр крякнул с доса-дой. – Работайте. Мы постараемся утрясти вопросы с энергосетями и с дорожниками». – «Благодарю… Я знал, что мы ради процветания города найдем общий язык», – сказал благожелательно Игорь и вышел из ка-бинета. 
Понимая, что один блеф вряд ли подействует на мэ-ра, что тот через недельку-другую начнет снова на Иго-ря «наезжать» и уже более жестко в наказание за обман, Игорь полетел в город, где находился центр федераль-ного округа, в который входила республика Башкирия. Там работал в администрации начальником важного от-дела его друг. Игорь ему объяснил ситуацию, они вспомнили молодость, выпили пару бутылочек коньяка в гостинице. А на следующий день из администрации на имя президента Башкирии ушло письмо на солидном фирменном бланке, где выражалась озабоченность тем, что в городе Н. очень важному для Москвы (это было подчеркнуто особо) предприятию, что поставляет про-дукцию непосредственно в Кремль, не дают работать. Требовалось снять все недоразумения…
***
После неожиданного звонка из администрации пре-зидента республики, во время которого Рустам Гаязо-вич растерянно твердил в телефонную трубку, плотно прижимая ее у уху, «я понял, я все понял», мэр встре-тился с двумя местными банкирами – один был его двоюродный брат, а второй школьный товарищ. Они приехали к нему в коттедж на черном джипе с тониро-ванными стеклами и с охраной. «Ну что? – спросил ко-ренастый брат мэра, входя в дом и потирая радостно руки в предвкушении приятного известия. – Созрел наш картонно-бумажник?» – «А куда он денется! – крякнул важно школьный товарищ–ушлый еврей, опережая вы-сказывания мэра и тем словно подчеркивая, что у мэра слова не расходятся с делом. – На нашей башкирской земле все лучшее должно принадлежать вам – искон-ным хозяевам, башкирам». Мэр строго посмотрел на обоих: «Тут не так все просто». – «А что, согласился отстегивать тебе? – буркнул брат с неудовольствием. – Так мы бы все равно больше дали!» Мэр процедил: «За-вод принадлежит не ему, а самому Путину…» – и он развел с досадой руками. «Он сам, что ли, сказал?! – нахмурился школьный товарищ. – Так он соврать мо-жет». – «Я тоже так поначалу решил, – и тут мэр при-врал, чтоб показать собственную важность. – Но пере-проверил. Оказалось, правда. Сам президент нашей республики в разговоре со мной посоветовал его не трогать». – «Жаль, – проворчал его брат. – Завод-то уж очень прибыльный!»
***
Через месяц не только все чиновники в городе знали, что картонно-бумажный завод принадлежит лично Пу-тину через подставное лицо, но и многие обычные граждане. Игорь сразу заметил, что отношение к нему изменилось как у депутатов, так и во всех инспекциях – прежде чем придти с проверкой, ему звонили лично начальники и спрашивали, называя уважительно по имени отчеству: «Можно, мы придем? Мы понимаем, что у вас все в порядке, но такой закон. Это формаль-ность. Вы уж извините, что отрываем вас от работы». – И уточняли удобное для него время. Но были среди мелких чиновников и такие, кто в разговорах между со-бой недовольно и обиженно ворчали: «Вот Москва ску-пила у нас в республике все самое прибыльное. Все Пу-тину принадлежит!» Но это Игоря уже мало волновало. Руки у них коротки до президента страны дотянуться, ибо как говорится, «до бога высоко, а до царя далеко!». Пусть утрут свои обильные завистливые слюни его ка-чественной туалетной бумагой… Ну и хитрую задницу заодно!       

ЗАГРАНИЧНАЯ ШТУЧКА
Подружка Андрея Катя, рьяная фанатичка загранич-ной поп дивы Мадонны, и прическу делала под нее (красилась под блондинку, хотя была брюнеткой, воло-сы держала до плеч, завитыми), и одежду носила такую же – обтягивающую блузку и кожаные штаны, и фото-графиями ее стены в своей комнате обклеила, и клипы ее постоянно пересматривала. Она все уши Андрею прожужжала: «Ах, Мадонна, ах Мадонна!» И вообще считала, по укоренившееся среди части молодежи при-вычке, что в российской эстраде великих певиц нет – ну была одна Пугачева, да и то вся вышла: голос прокури-ла, да и душу испохабила скандалами. В отличие от нее, Андрей скептически относился ко многим звездам зарубежной эстрады – в частности, поп кумир Майк Джексон казался ему маленьким страшным чертиком из табакерки, что выскочил с дебильной улыбкой и качает-ся на пружинке и что-то там скрипит. Примерно такое было отношение и к «мадонне» – Андрею нравилась ее стройная энергичная фигурка, но отнюдь не голос, хотя ведь именно проникновенным голосом и должен «брать за душу» певец, а не танцами и фейерверками. Однако, чтоб не разругаться с милой подружкой, он не возражал ей, а то один раз покритиковал Мадонну и был на целую неделю отлучен от темпераментного тела девушки в наказание. А покритиковал-то за что? Да за то, что без-голосая и нагловатая итальянская певичка Чикконе взя-ла псевдоним «мадонна» – имя святой богородицы. За какие такие заслуги? Ну не за то же, что танцует полу-голой, чтоб возбудить в человеке низменные инстинк-ты…
 Когда «Мадонна» решила в очередной раз устроить по всему миру гастрольный «чес» – собрать с зомбиро-ванных поклонников в разных странах очередную пор-цию денег на роскошную жизнь, на свои дорогие дома и бриллианты, подружка Андрея потребовала, чтоб он не только купил ей билет на концерт, но и пошел сам. Опасаясь снова отлучения от соблазнительного тела подружки, он согласился.
***
На стадионе собралась многотысячная толпа гопни-ков, панков, представителей всевозможных молодежных течений с немыслимыми разноцветными прическами, с татуировками на плечах и на груди их кумира, певички Мадонны, длинноволосых и стриженных наголо, с дико горящими глазами, обкуренными и подвыпившими. Ан-дрей смотрел на них настороженно и растеряно. Было впечатление, что со всего мира, со всех мрачных под-воротен и гетто, из всех клубов геев и лесбиянок собра-лись сюда странные люди. Но более всего пугало, что это ведь российская молодежь, сыновья и дочери нор-мальных людей, и среди них мы живем и с ними долж-ны обустраивать Россию, делать ее образованной, циви-лизованной и великой… Было от чего запаниковать и расстроиться. Однако, имелись здесь и нормальные со-лидные люди – они стояли группами, невольно жались друг к другу, словно защищаясь от зомбированной мо-лодежи. Приткнулся к таким и Андрей с Катей, которая странным образом завелась от общей атмосферы, слов-но вдохнула наркотических миазмов, витавших в возду-хе, и была безудержно весела – прыгала, смеялась, ма-хала кому-то рукой…
Прошло полчаса такого стояния, а Мадонна на сцене не появилась. Среди гудящей толпы раздались недо-вольные крики: «Давай концерт!» Тут на высокую сцену вышел молодой кудрявый паренек и заявил в микрофон: «Мадонна с минуты на минуту подъедет. Сами знаете, какие в Москве пробки!» Андрея это несколько удивило, так как уж Мадонну-то могли бы сопроводить с маши-ной полиции, чтоб не опаздывала туда, где ее ждут тридцать тысяч человек. Сейчас каждый может заказать себе такую машину за энную сумму, ну а уж денег-то устроители концерта «срубили» немало, судя по цене билета и количеству пришедшего народа.
Через час снова раздались крики: «Где мадонна? Да-вай ее сюда?» Раздался свист. Снова вышел на сцену кудрявый паренек и, располагающей улыбкой пытаясь погасить недовольство толпы, сказал: «Уже на подхо-де!» - а, чтоб потянуть время, начал рассказывать анек-доты и сам же громче всех смеялся.
Через полтора часа из толпы визгливые раздались крики какого-то юмориста: «У нее что, понос?» Тут на сцену выпустили неизвестную никому группу парней-музыкантов, что начала петь блеклые песенки хриплы-ми голосами. Серьезные солидные люди в толпе стали поглядывать на часы и недовольно морщиться. «Она нас, по-моему, за идиотов считает…– сухо сказал Ан-дрей подружке. – Нам что, делать больше нечего, как тут торчать?» – «Мало ли что может у женщины слу-читься…– фыркнула обиженно Катя, намекая, что и са-ма имеет право опаздывать к нему на свидания по из-вестным только им, красивым женщинам, интимным причинам и капризам.
 ***    
В это время в огромном особняке известного в Рос-сии мультимиллионера Марка, в шикарном банкетном зале, где собралось около сотни близких друзей и в том числе пара министров российского правительства, дав-но выступала Мадонна. Она полуобнаженная прыгала на небольшой сверкающей огнями сцене, улыбалась фальшиво-приклеенной улыбкой во всю ширину своего большого рта и что-то повизгивала в микрофон, хотя всем было понятно, что поет она явно под фонограмму. Однако, солидным гостям, что прибыли на день рожде-ния Марка, это было неважно: главное, легендарную певичку живьем увидеть, рассмотреть вблизи ее натре-нированные фитнесом ягодицы и упругие ладненькие груди, чтоб потом, при случае, небрежно заявить в ком-пании: «Я ее пощупал – обычная баба!» Льстило и то, что одна из самых высокооплачиваемых исполнитель-ниц в мире прыгает перед тобой вся в поту, как дресси-рованная коза, когда ты неторопливо, комфортно устроившись на мягком стуле, потребляешь не спеша лангустов и попиваешь мадеру.
Во время очередного перерыва между песнями к восседавшему во главе огромного роскошного стола кучерявому Марку подошли двое молодых мужчин – импресарио певицы с бархатной синей бабочкой на шее, и переводчик. С улыбкой извинения импресарио стал негромко лопотать на английском, а переводчик, паре-нек в элегантном костюмчике, зашептал вальяжному Марку на ухо: «Мы очень извиняемся, но у Мадонны сейчас должен быть концерт в Москве. Организаторы концерта в недоумении, постоянно звонят. Там ее ждут десятки тысяч людей». – «Подождут, – сказал Марк громко, чтоб слышали сидящие за столом, и добавил: – Я что, ей мало денег дал?» Импресарио опять зашептал, и переводчик перевел: «О нет, мы вполне довольны суммой! Но по контракту мы должны еще одну песню – и уезжаем!» – «Одну? – недовольно хмыкнул Марк, ви-дя, что веселье на банкете в самом разгаре. – Пусть споет еще пять, а я за каждую плачу по полмиллиона долларов сверх контракта». Импресарио, услышав сумму, поклонился и ушел в уютное помещение, где на шелковом  диване полулежа отдыхала после каждой песни певица, переговорил с ней и вскоре вернулся и учтиво кивнул: мол, согласны… «Еще бы не согласи-лась старая п…, - проворчал негромко Марк. – Кто ей еще столько отвалит!»
***
Когда концерт на стадионе не начался и через два часа, Андрей сухо заявил: «Надо себя уважать. Давай уйдем отсюда!» Катя обиженно воскликнула: «Да ты что? Она итак только раз в год приезжает – и не по-смотреть на нее?!» – «Дома в клипах посмотришь». – «Нет, – Катя топнула капризно. – Я буду ее ждать». Внутри Андрея нервно завибрировало, опасаясь, что минут через десять он точно сорвется, обзовет Мадонну погаными словами и тем окончательно разругается с Катей, он решил уйти один. Тем более, на вечер он наметил прочитать книжку, что необходима для скорой защиты диссертации по воспитанию молодежи в духе патриотизма и уважения к своим святыням. Да и то, что он сегодня увидел на стадионе (это безумное до унизи-тельности поклонение и подражание всему западному), давало повод для написания важной статьи на эту тему. «Извини, но я пойду…» – сказал Андрей Кате, и, уже не вступая с подружкой в бесполезную дискуссию, напра-вился к выходу, расталкивая крупным телом зрителей. Она крикнула вслед: «Еще пожалеешь», но он сделал вид, что этого не расслышал. 
***
Поздно вечером на квартире Андрея раздался звонок в дверь. На пороге стояла Катя – она виновато смотрела на Андрея. Лицо ее было бледным, измученным, с гряз-ными подтеками слез на щеках, движения вялыми и за-торможенными; прихрамывая на высоких каблуках, намозолившая ноги, она прошагала в комнату и печаль-но сказала: «Ты прав – ничего нового она не спела, да и за опоздание на три часа не извинилась…Шлюха загра-ничная».

ГОЛУБИНАЯ ДУША
Пожилой профессор института культуры Валентин поехал с молодой любовницей аспиранткой в туристи-ческую поездку на теплоходе по Волге. Семье заявил, что срочно вызвали в командировку на научную конфе-ренцию, откуда по тайному сговору позвонил давний друг и сказал милой и скромной жене его, что Валентин будет жить у него под присмотром.
Отплыл он с любовницей для конспирации не из своего города (иначе вдруг кто увидит, как он с по-дружкой на теплоход садится, как с ней в каюте обу-страивается, и жене донесет?), а с соседнего…Стояла теплая июльская погода – и плыть на комфортабельном трехпалубном теплоходе, где вечерами развлекают пев-ческие и танцевальные коллективы, с дискотеками, с музыкой, устраивать посиделки в баре за рюмочкой ко-ньяка, было большое удовольствие. А какие были чуд-ные ночи, когда под тихий плеск речной волны о борт их слегка качало на широкой кровати! Это были ночи полные страсти!
 В городе Валентину с любовницей Катей удавалось увидеться редко – всего раз в неделю, да и то была опасность, что жена наняла честного детектива, кото-рый тайно фотографирует похождения Валентина, так что эти встречи были сумбурными, поспешными, нерв-ными. А здесь любовники при полной свободе, выяснив, что никто за ними не следит, с упоением занимались сексом.
Днями теплоход швартовался к речному вокзалу очередного города, откуда туристов на комфортабель-ных автобусах везли на экскурсии по музеям, к памят-никам русской старины. Валентин, весьма эрудирован-ный, много прочитавший, профессор института культу-ры, уже бывавший в туристических поездках по этим местам, рассказывал молодой Кате гораздо больше, чем экскурсовод. Катя восхищалась, признавая в нем не-оспоримого авторитета. За это он ее любил еще силь-нее.
В этот раз они пришвартовались в Костроме. На площади перед одним из золотоглавых белокаменных храмов Валентин встал сфотографироваться – один, ибо вместе с Катей фотографироваться опасался, чтоб снимки не увидела жена, которая сразу бы поняла по томным довольным физиономиям, что девушка здесь явно не случайно…В момент, когда Катя нашла в кадре Валентина, вдруг над его головой появился красивый голубь – было впечатление, что он материализовался из воздуха, белый и нежный. Удивительным образом, рас-крыв крылья и слегка махая ими, он замер в полуметре над Валентином и уставился круглыми любопытными глазами на делающую снимок Катю. Она торопливо нажала кнопочку, а потом стала показывать кадр Вален-тину, восклицая: «Ты представляешь, какой шикарный снимок получился. Его можно даже на конкурс отправ-лять!» Валентин долго присматривался к голубю, с опаской сказал: «А может, вырежем его?» – «Да ты что? Это же огромная удача – такой кадр!» – Катя растеря-лась. Валентин не настаивал, однако напряженно раз-мышлял, откуда вдруг взялся голубь и что бы это все значило. А так как жена у него была истово верующая, и перекрестила его, провожая якобы в командировку, то это могло означать, что ее душа прилетела сюда в свя-тое место и вселилась в голубя, чтоб его глазами по-смотреть на любовницу, и теперь знает об их греховной связи…
Тем временем Катя все еще восторгалась редким кадром: «Как все-таки здорово получилось! Какой за-мечательный голубок!» – «А может, это голубица?» – задумчиво произнес Валентин. Вдруг ему на лысоватую голову, прямо на гладкое, поблескивающее на солнце темечко, упала с неба похожая на мутную соплю боль-шая капля птичьего помета, а следом такая плюхнулась Кате на курносый нос и сползла по миленькому лицу на белый легкий сарафан, в котором она так нравилась Ва-лентину – облегающий сарафан подчеркивал ее строй-ность и открывал загорелые прелести. «Фу, какая га-дость!» – она брезгливо сморщилась, вытирая платком грязную вонючую каплю.
Сарафан пришлось снять в ближайшем туалете и заменить на скромную серую футболку и шорты. «Мо-жет, все-таки уберем голубя?» – настойчиво попросил Валентин, и теперь Катя согласилась.
***
Когда Валентин приехал домой и стал показывать как «алиби» фотографию с другом–ученым якобы на  научной конференции, его жена вдруг спросила: «А где же божья птичка?» – «Какая птичка?» – Валентин по-бледнел, опасаясь, что жена каким–то  образом узнала о его тайном путешествии на теплоходе, вплоть до мель-чайших подробностей. Но жена печально вздохнула: «Сон мне странный приснился с голубкой – будто  я в  нее превратилась  и полетела». В тот же день Валентин позвонил Кате и тревожно сказал: «Пока встречаться не будем?» – «Зачем?» – капризно спросила она. «Как-нибудь потом объясню…» – ответил испуганно Вален-тин.    

ЗОМБИРОВАННЫЙ
Карим считал, что советская власть нагло обманы-вает народ – скрывает, сколько в действительности надоено на фермах молока, собрано зерна на полях, вы-ращено овец. Об этом и других достижениях «развитого социализма» с пафосом говорилось с трибун партийных съездов, писалось в газетах, чтоб народ поверил, что социализм – самый передовой общественный строй в мире. А начинался подлог с самого нижнего звена – с колхоза, когда председатель, желая выслужиться перед начальством, получить орден, премию, посылал завы-шенные отчеты в район, а секретарь райкома, чтоб тоже получить орден, а потом и перевод на более высокую должность в обком партии, старался сделать так, чтоб показатели «по молоку и мясу» в его районе были вы-ше, чем у соседних, и так далее… Так что в Политбюро стекались статистические данные, завышенные мини-мум на треть!
Карим, паренек смышленый, сравнивал бравые от-четы партии с тем, как бедно живет его семья, соседи на улице, да и во всем поселке, видел, что хлеб в село при-возят только два раза в неделю, что в магазинах нет колбасы и мяса, и ехидно улыбался, когда его язвитель-ный отец, сын раскулаченного, говорил: «Да, мы ги-гантскими шагами идем к коммунизму, только почему жить становится все хуже? Может, в коммунизме свя-тым духом питаться будем?»
Вскоре Карим узнал, что не все люди безропотно принимают лживую политику партии, что в ростовской области взбунтовался целый город, требуя мяса и мас-ла, за что там были расстреляны десятки простых лю-дей – рабочих и служащих. Так ли было на самом деле, убили ли людей из пулеметов прямо с крыши высокого здания горкома – толком люди не ведали, но так как власть этот позорный факт замолчала, то народ имел право и преувеличить. Как говорится, нет дыма без ог-ня!
Поступив в университет на факультет журналистики в Казань, так как с детства хорошо писал сочинения и стихи, Карим посещал философский кружок и со вре-менем, войдя в доверие, познакомился там с людьми, у которых была запрещенная в стране литература – кни-жицы, отпечатанные на блеклой бумаге еле различимым шрифтом и сброшюрованные капроновыми нитками, или отпечатанные на пишущей машинке через копирку тексты книги Солженицына, журнала зарубежной эми-грации «Посев». Читая в комнате общежития в свете ночника страницы с чуть различимыми буквами, Карим узнавал о восстании рабочих в Новочеркаске, о сотнях тысяч раскулаченных, о голодоморе в тридцатых годах, когда умирающие люди поедали друг друга и детей, по-тому как весь урожай хлеба был отобран и увезен в го-рода, о безвинно расстрелянных в лагерях ГУЛАГа, за-мученных пытками в застенках НКВД за то, что хотели предложить иной путь развития социализма, чем тот, по которому повел страну Сталин!
Вскоре у Карима появились друзья, которые интер-претировали сталинские жестокости с националистиче-ских позиций – вот, мол, этот упырь задушил в зароды-ше национально-освободительное движение в Татар-стане, расстрелял и замучил сотни замечательных ру-ководителей республики, поддержавших Ленина в его национальной политике. Друзья говорили, что «Россия – это тюрьма народов» и считали, что все нации долж-ны проводить суверенную политику… Узнал Карим, что, оказывается, в Татарстане целых двенадцать лет был иной от России алфавит – латиница, но Сталин ее запретил, а ее радетелей посадил!
***
На пятом курсе Карима вызвали в неприметное, при-земистое, затерянное среди деревьев, здание городского КГБ, что находилось недалеко от университета. В скромном кабинете, с портретом худощавого Дзержин-ского на стене, сидевший за массивным дубовым сто-лом доброжелательный мужчина средних лет, с прони-цательными глазами, в сером костюме, представился Николаем Петровичем, сказал, что Карим не только чи-тает запрещенные в Советском Союзе книги, но и вы-сказывает недовольство политикой в стране. Он зачитал с листочка все смелые высказывания Карима слово в слово – будто кто-то записывал речи студентов на маг-нитофон. Карим побледнел и заплетающимся языком попробовал отпираться, заявляя, что это поклеп. Тогда мужчина назвал несколько фамилий и имен друзей, с которыми Карим постоянно общался и которые были наиболее ярыми пропагандистами и владельцами за-прещенных книг. Мужчина показал фотографии, где Ка-рим был запечатлен рядом с ними.
«Значит так, – сказал доброжелательно Николай Петрович. – У тебя хорошая семья – простая и работя-щая. Думаю, родители будут огорчены, если сына от-числят из университета. А ведь до диплома всего год остался – и самому досадно будет, что из-за ложных опрометчивых мыслей не получишь высшее образова-ние!» Карим побледнел еще больше, вспотел и чуть не свалился со стула от волнения – его аж в сторону пове-ло, зашатало.  «И вообще, нехорошо получается – гос-ударство тебя бесплатно учит в замечательном универ-ситете, а ты его обвиняешь в несуществующих грехах. Хочешь его свергнуть… Неблагодарность явная!» – Ни-колай Петрович печально вздохнул. «Я больше не бу-ду!» – дрожащим голосом произнес Карим, сообразив, что его судьба может в противном случае измениться в худшую сторону, что мечты сделать научную карьеру, желание богато жить, не осуществятся. Николай Петро-вич расплылся в улыбке: «Мы не сомневались, что ты парень умный и все поймешь с первого раза!» – «Спа-сибо», – Карим закивал. «Ну а если вдруг какие-нибудь нехорошие товарищи опять будут тебя вовлекать в про-тивоправные действия, ты сразу же звони. Вот наш те-лефон…» – и мужчина протянул листочек. Карим заки-вал еще более подобострастно.
С тех пор Карим не общался с подозрительными и слишком говорливыми товарищами, полагая не без ос-нования, что среди них (а может быть, они все?) есть провокаторы или тайные сотрудники КГБ – ведь донес же на него кто-то, может самый первейший друг, кото-рому он доверял сокровенное?! Теперь на каждого но-вого знакомого он смотрел с подозрительностью и ста-рался вообще о политике ни с кем не заговаривать.
Через несколько лет он окончил аспирантуру и стал преподавать в институте культуры – никто ему препят-ствий в этом не чинил (хотя он и опасался), и он, полу-чая большую зарплату ученого, обзаведясь семьей, за-был о опрометчивых ошибках молодости.
***
Когда в стране свершился ельцинский переворот, расформировали КГБ, то бывшие так называемые «уз-ники совести», высланные за границу диссиденты, отси-девшие в психушках за политическую деятельность, стали на равных встречаться с высшим руководством страны, выступать на телевидении, писать статьи в газе-тах, даже ордена получали как, например, Солженицын. Книги, которые Карим читал в «самиздате», тайно под одеялом, дрожа, стали доступны любому гражданину – они изданные на хорошей бумаге, красочные, лежали во всех книжных магазинах на видных местах. Карим брал их, читал, и ему было досадно и обидно. За то, что те-перь говорится всюду безбоязненно, он когда-то был так напуган и унижен, что чуть не сделался «стукачом» – по крайней мере, уже психологически готов был к этому.
А когда Ельцин заявил громогласно: «Берите суве-ренитета, сколько хотите», Кариму поверилось, что те-перь то, о чем мечтал, осуществится – возникнет неза-висимое государство Татарстан. Очень желал успеха в войне с Россией Чечне, полагая, что она, гордая и сво-бодолюбивая, будет мощным тараном, который разва-лит федеральную власть, оправдывал теракты, хотя и делал это тайно, ибо злорадствовать вслух интеллиген-ту-гуманисту, преподавателю мировой литературы, на тему безвинно пролитой крови сотен детей Беслана бы-ло неприлично. Его ведь за изверга многие люди начнут считать, коллеги здороваться не будут.
Он осознавал, что еще немного такого бардака, и Ельцинская власть окончательно развалит страну, а народ русский сопьется и деградирует. Ждал с нетерпе-нием этого. И вдруг к власти пришел Путин! Уже то, что президентом стал бывший кгбешник, Карима оскорбило, покоробили и хлесткие смелые слова, что президент будет «мочить террористов» даже в сортире, что Эстония вместо спорной земли получит «от мерт-вого осла уши». «Какой необразованный грубиян-солдафон!» – подумал зло Карим.
Он искал в худощавом лице Путина, в прищуре быстрых глаз некую скрытую подлость, душевный изъ-ян – и отмечал, что у него некрасивый короткий нос, голова маленькая и сам он какой-то вертлявый, словно скользкий холодный налим. Ну а уж когда Путин отме-нил прямые выборы губернаторов, Карим обнаружил в этом покушение на робкие попытки независимости национальных республик. Получалось, что не народ республик будет выбирать национально ориентирован-ных лидеров, которые будут проводить независимую политику, а лично Путин лояльных себе, неких госу-дарственников, что стоят за целостность и неделимость России! 
Карим попытался создать инициативную группу, чтоб пробраться в депутаты Госсовета республики и там проводить политику на отделение от России и уже был близок к осуществлению цели – включен в избира-тельный бюллетень, но его опередил хитрый и малооб-разованный бизнесмен татарин, который вложил в свою избирательную компанию много денег. О, как он нена-видел всех этих продажных депутатов и бизнесменов, которые, чтоб сохранить прихваченные заводы, готовы были задницу лизать Москве, Путину! «С такими, как вы, никогда не получим настоящей независимости!» – ворчал Карим, когда его никто не слышал.
Отдохновение он находил в Интернете, где полива-ли Путина грязью: и что дворцы-то у него роскошные, как у падишаха, по миллиарду долларов стоимостью, и спит-то он со всеми смазливыми женщинами страны, и что ребенок у него от известной красавицы гимнастки. Читая все это на сайтах, Карим верил безоговорочно и частенько делал язвительные комментарии к подобным статьям. Это было нестрашно: спрятаться под таин-ственным «ником» и написать несколько хлестких фраз, проникнутых ненавистью. Издавна он не любил евреев, которые умело пристраиваются на высокие должности в научной среде, легко становятся докторами наук (а он к своим шестидесяти годам был лишь кандидатом), видел в них дошлых конкурентов, а теперь стал чувствовать к ним симпатию. Либералы евреи, которые постоянно бу-зили против Путина, выискивая и публикуя на него ком-промат, стали для Карима духовно близкими людьми, соратниками по борьбе. «Молодцы, так его, ребята!» – восклицал он, когда читал вылитый на Путина очеред-ной ушат грязи в Интернете, и давал язвительные ком-ментарии. И видел, что таких обиженных комментато-ров немало. Верилось, что их миллионы, что вместе они огромная сила и когда-нибудь встретятся все на Красной площади, чтоб отпраздновать великую общую победу над диктатором салютом!
***
Как-то в гостях у близкого друга, преподавателя фи-лософии, публициста Сергея, Карим перепил коньяка и разоткровенничался. Как раз по телевизору рассказыва-ли, что в Чечне произошел очередной теракт, смертни-ца с поясом «шахида» убила уважаемого духовного ли-дера мусульман, старого, мудрого и доброго человека, ученого богослова, ректора института; показали и мрачного Путина осуждающего этот теракт. «Жалко хорошего человека», – Сергей вздохнул печально, ожи-дая от Карима, принявшего ислам, сострадания по уби-енному. Но Карим вдруг зло сказал: «Это Путин с под-ручными из ФСБ теракт подстроил!» Друг удивился – он никогда не видел Карима таким безапелляционным, полным ненависти: «Сказали же, что это ваххабиты убирают тех, что выступают за умеренный ислам. Они взяли ответственность за этот теракт». – «Это все бол-товня – вот кто настоящий убийца – Путин!» – Карим ткнул пальцем в экран. «Ты как Березовский заговорил – он тоже считает, что все взрывы в России ФСБ устраи-вает. Так его понять можно – из страны выгнали, немало денег отняли». – «Правильно! Этот фашистский режим на все способен!» – подытожил Карим. Сергей расте-рянно хмыкнул: «А почему фашистский-то?» – он тоже имел к нынешней власти немало претензий и упреков, в частности, за коррупцию и безответственность чинов-ников, за офшоры, через которые идет разграбление России, за недостаточную поддержку промышленности, за низкие зарплаты в науке, но фашистский – это было уж слишком, это перебор… «А потому, что давит все народы, как когда-то Гитлер! Хотя Гитлер-то был луч-ше и честнее – напрямую говорил, кто ему не нравится. Евреи там или цыгане». – «И какой же народ Путин за-давил?» – «Какой, какой… Например, татарский». – «Любопытно. И чем же он его задавил?» – «Президента татары своего выбрать не могут!» – «Как не могут? Его рекомендует утверждает Госсовет после консультаций с Путиным». – «Алфавит свой принять не могут». – «И какой же тебе надо алфавит? Арабский?» – «Можно и арабский, но лучше латиницу!» – «Хм… Наши кондо-вые славянофилы тоже говорят, что в древнеславянском языке было 56 букв, но мне почему-то кириллицы вполне хватает. Да и Пушкину с Достоевским хватало, чтоб написать гениальные произведения». – «Ну, это твои проблемы», –  Карим отмахнулся с досадой.
Чтоб разрядить обстановку, Сергей с улыбкой ска-зал: «По-моему, тебе никто не мешает писать свои сти-хи на татарском латинским алфавитом. Начинай!» Ка-рим не принял шутки и продолжил сухо: «Давит Москва татарский народ!» – «А почему ты считаешь, что тата-ры хотят латиницу? Тебе они каким-то образом дали поручение выступать от их имени? Да, есть полсотни недовольных крикунов, которые, отрабатывая зарубеж-ные гранты, выступают за это, но чтобы все татары – это большое заблуждение». – «Всем недовольным Пу-тин быстро затыкает рот! Ты не знаешь, насколько под-лые эти ФСБешники». – «Кровавая гебня» как говорит Новодворская…» – Сергей шутливо изобразил на лице страх. «Да, путинскому режиму лишь бы грабить стра-ну! Ты знаешь, что Путин самый богатый на Земле? У него 130 миллиардов долларов». – «Вроде еще недавно только сорок было…» – Сергей рассмеялся. «Это три года назад было. А теперь сто тридцать!» – «Что-то ни-кто из богатых оппозиционеров, у которых возможно-стей в этом гораздо больше, чем у тебя, не могут отко-пать хотя бы миллиард, а им, я думаю, в этом усердно Госдеп США помогает». – «Откопают еще!» – заявил уверенно Карим.
Сергей, который тоже частенько заглядывал в Ин-тернет и читал эти измышления, хмыкнул: «Такое впе-чатление, что ты как деревенская старая баба сплетни собираешь! Ведь ты же умный человек, неужели этому веришь?» Карим махнул рукой в экран телевизора, где показывали Путина: «Неужели не видишь, какая у него подлая рожа? Ворюга натуральная!» Сергей растерянно покачал головой: «Представь, если бы судьба дала тебе шанс стать президентом великой страны, ты бы стал воровать? Ведь все откроется. И ему, как отнюдь не ду-раку, небезразлично, каким останется в веках его имя. Честным или вороватым. Посмотри на это философски. У Сталина вон после смерти две пары сапог осталось да два кителя».
Осознав, что в порыве ненависти наговорил лишне-го, Карим напустил на себя кривоватую ухмылку и мно-гозначительно произнес: «Жизнь покажет».
***
Придя домой, Карим углубился в Интернет на наци-оналистический сайт. Написал, что хочет отделить рес-публику от пьяной и грязной России и жить в маленькой стране вроде Швейцарии – так же счастливо, богато и спокойно! В это время в США крупный отдел высоко-оплачиваемых сотрудников ЦРУ сочинял очередную сплетню про Путина. Писал, как духовно задавлен та-тарский народ и другие народы России, и входил в пе-реписку с Каримом, тоже прячась за «ники», которые поддерживали Карима во всем, хвалили за смелость суждений, возбуждали! А вдруг из этого чего «выгорит» – и великая сильная Россия действительно развалится?! Войдет в хаос и гражданскую войну. Вот радость-то бу-дет для всего «демократического» Запада! Можно ста-нет бомбить любую страну, разрушать исламский мир, как в Ираке и Ливии, и некому их будет защитить.

ЖУРНАЛЮГА
В редакцию телевидения позвонил мужчина и гнуса-вым измененным голосом, представившись сатанистом, сказал молодому журналисту Севе, что будет расстре-ливать попов в Киево-Печерской лавре, и просил прид-ти к 12 часам дня на площадь перед главным входом. Сева с воодушевлением задал мужчине вопросы: зачем это хочет сделать, из чего будет расстреливать (из ав-томата, пистолета или из экзотического арбалета?). Но мужчина отвечать не стал и положил трубку.
У Севы внутри завибрировало от предвкушения яр-кого зрелища. Любил он подглядывать с детства за за-претным и кровавым. С десяти лет, когда появился фо-тоаппарат, подаренный родителями на День рождения, он всюду выискивал интересные кадры – нравилось подбираться вечерком к городской общественной бане и заглядывать в окошко женского отделения, в просветы от соскобленной хулиганистыми пацанами со стекла краски, и фотографировать голые женские тела, окутан-ные паром. Это сейчас есть Интернет, где можно пона-блюдать за изощренным половым актом, а раньше тако-го не было! Впрочем, в Интернете это происходит где-то далеко, с чужими людьми, до которых Севе дела нет, гораздо интересней лично сфотографировать голую учителку из своей школы. Нравилось Севе снимать на простенькую видеокамеру и издевательства, что устра-ивали пацаны во дворе: они сбрасывали котенка с кры-ши девятиэтажки, а Сева стоял внизу и снимал, как ко-тенок падает, дергая ногами, на асфальт, как потом пол-зет с перебитым позвоночником, с затуманенными от боли глазами, пытаясь встать на сломанные лапы, жа-лобно мяукает, и за ним из рта тянется струйка крови. Сам он, конечно, такие эксперименты не устраивал, считая себя мальчиком добрым и интеллигентным, но понаблюдать всегда был готов.
После звонка мужчины Сева задумался. Может, это розыгрыш? Он приедет с видеокамерой, деньги на бен-зин для автомобиля потратит, время, а там ничего кро-вавого и интересного для зрителей не произойдет? И уедет он разочарованный. Сева хотел переговорить по поводу странного звонка с главным редактором, чтоб переложить расходы и возможные последствия от съем-ки на начальство, но подумал, что тогда славу за смот-рибельный сюжет, который поднимет рейтинг телекана-ла, даст Севе определенное имя в телевизионных кру-гах, присвоит редактор – тому директор канала премию большую выдаст, а Севе только крохи перепадут. За-явив редактору, что едет снимать сюжет с паломника-ми, что прибывают сюда со всех уголков страны, Сева поехал на встречу. С дороги он позвонил милой по-дружке, с которой сегодня должен был состояться серь-езный разговор о дальнейшей совместной жизни, и от-ложил встречу в ресторане на два часа.
Он приехал на место за пятнадцать минут до назна-ченного времени, чтоб выбрать выгодный ракурс для съемки – чтоб солнце не слепило в окуляр, чтоб про-сматривалось все пространство площади. Пытался до-гадаться, откуда будет стрелять позвонивший, и встать так, чтоб были видны искажающиеся в муках лица уби-енных, чтоб было понятно, отчего падают на землю: не оттого, что запнулись или у них вдруг животы прихва-тило, а именно от пуль.
Найдя хороший ракурс около кусточков, Сева рас-паковал камеру, чтоб поснимать безмятежную обста-новку на площади, как некую антитезу перед кровавым событием, как вдруг появились операторы с других те-леканалов. По настороженным озабоченным лицам бы-ло понятно, что приехали не спроста! Это означало, что мужчина позвонил на несколько телеканалов! Сева с досадой мысленно ругнул мужчину, что испортил экс-клюзив, – теперь придется делиться славою с другими. Хотя понимал, что мужчине, видимо, нужна большая аудитория, чтоб вызвать брожение в обществе, внима-ние к своей персоне.
Сева с удовольствием прогнал бы отсюда операто-ров, но, увы, площадь перед монастырем была не его огород на даче, откуда может вышвырнуть непрошен-ных гостей, чтоб не топтали картошку.
Операторы, смерив друг друга и Севу недовольными взглядами, расположились рядком с камерами на пле-чах. А один даже принес для камеры треногу, чтоб сде-лать наиболее качественную съемку. Все они присталь-но уставились на прохожих, пытаясь вычислить воз-можного убийцу – наверняка, это мужчина средних лет, одетый неброско, чтоб не привлекать заранее к себе внимание, в какой-нибудь длинной одежде, чтоб скрыть оружие. Они то и дело поглядывали на часы, чтоб не пропустить начало теракта.
Ровно в двенадцать операторы замерли и, казалось, даже дышать перестали. Прошло две минуты, три, а на площади ничего особенного не происходило: шагали спокойные люди, тихие смиренные женщины в белых платочках, проходили монахи и служители церкви в длинных черных рясах. «Неужели обманул, гад?!» – выругался Сева. В этот момент из-за кустов, что росли за спинами операторов, вышел худощавый мужчина в длинном плаще и в маскарадной маске клоуна с боль-шим красным носом. «Это он, он, он…» –  пронеслось радостно в головах операторов, и они нацелили на него камеры, ожидая кровавой драмы. «Привет, журналюги! – воскликнул вдруг весело мужчина. – Зная вашу сущ-ность, ни минуты не сомневался, что придете. Даже предполагал, что ни один не прозвонит в милицию, чтоб предотвратить убийство не повинных людей, хотя до последнего надеялся, что кто-нибудь вызовет хотя бы «Скорую помощь», чтоб помогла раненым. А убийство уже случилось – вы ради редкого кадра погубили соб-ственные души. И за это будете наказаны!»
Мужчина распахнул полу плаща, вытащил автомат странной формы и стал стрелять с легкими хлопками по операторам. На объективах камер, на одежде операто-ров, на лицах разрывались капсулы и брызгали чем-то вонючим. Не сразу операторы поняли, что это дерьмо, а автомат в руках мужчины это оружие для стрельбы-игры краской. Севу сразу вырвало, когда он смахнул с лица коричневую, похожую на понос, жижу.
Выстрелив всю обойму, мужчина быстро исчез в ку-стах.
Весь этот позор снимал со стороны еще один опера-тор. «Ты кто такой? Сообщник?» – Сева двинулся к нему, желая морду набить и тоже дерьмом обляпать. Еле сдерживая смех, сторонний парень ответил: «Да вот позвонил кто-то в редакцию и сказал, что будет рас-стреливать журналюг – я и приехал». – «Сука, где твоя корпоративная этика? – пролепетал Сева. – Срочно со-три все!» Оператор хитро усмехнулся, снял с плеча ка-меру и попятился. Остальные операторы угрожающе двинулись на чистенького, цедя: «Сотри гнида, а то ху-же будет». – «А вы бы стерли?» – едко воскликнул па-рень и так быстро кинулся прочь, что догнать его не представлялось возможности. Но «обосранные» и дого-нять не стали: куда они в таком непотребном виде!? Сейчас бы водицы где найти и отмыться, а потом – в баню и мочалиться там часа три, чтоб дерьмо оттереть.
Сева достал мобильник и, нажимая вонючими лип-кими пальцами на кнопки, набрал номер подружки: «Извини, ресторан откладывается. Тут сюжетец инте-ресный намазался!»

ВАЖНЫЙ ДЯДЯ
Сергей с девушками (невестой и ее подругой-студенткой) вышел со станции метро и в дверях встре-тил двух пижонистых парней-кавказцев, смотревших нагловато. «Дэвушки, – сказал один, перекатывая вяло-вато во рту жевательную резинку и причмокивая. – За-чем вам этот рохля? Пойдемте с нами. Тогда на метро больше ездить не придется – у нас джип крутой вас до-жидается. Любой ресторан, куда скажите, ваш!» Девуш-ки испуганно прижались к Сергею. «Ну давай, давай быстрей решай. А то силой забэрем», – нагловатый темноглазый паренек подбрасывал перед лицом невесты Сергея ключи от автомобиля с брелком в виде черепа и загораживал проход. «Слушай, иди отсюда…» – сказал Сергей, ибо возможности разойтись мирно не было. Не молчать же трусливо, когда оскорбляют тебя и люби-мую девушку! Что она подумает? Мол, если жених за-щитить ее не может, то зачем такой? «Ты че сказал, свинья? – паренек встал в бойцовскую стойку. – Даю десять секунд, чтоб тебя здесь не было». – «Ну и мразь же ты – сиди в своем ауле, если нормально жить в Москве не можешь!» – сказал Сергей. Парень размах-нулся и ударил Сергея в лицо, но удар пришелся вскользь, потому как Сергей занимался боксом и успел отклониться. В тот момент на него кинулся второй па-ренек, который ударил Сергея ногой в живот. От двух-то худощавый, но жилистый Сергей отбился бы, но на помощь паренькам прибежали еще двое, стоявших наготове в засаде. Они вчетвером повалили Сергея на асфальт и стали пинать: «Вот тебе, русская свинья! Вот тебе!» Никто из шедших мимо мужчин не вступился за Сергея, не сказал слова в защиту – наоборот, отворачи-вались и убыстряли шаг: понимали, что с обнаглевшими кавказцами, заполонившими Москву и чувствующими себя здесь хозяевами, лучше не конфликтовать. Подру-ги Сергея кричали: «Помогите, помогите!», пытались оттолкнуть кавказцев, но те словно злобные шакалы набросились на добычу. Самый нагловатый выхватил из-за пояса травматический пистолет и стрелял в Сер-гея, стараясь попасть в голову.
Вскоре появился патруль – трое милиционеров. Кав-казцы кинулись к своему мощному джипу, но Сергей успел схватить одного за ногу и не отпускал, пока его не скрутили милиционеры. Парень рвался и дико орал: «Отпустите, суки! Вы не знаете, с кем связались. Да се-годня же вас из милиции выгонят. Да мы вас всех заре-жем! И детей ваших и матерей!»         
***
Вечером на «сотовом» члена Верховной палаты России Рамзана Абдулаева раздался звонок. Звонил племянник Рагим голосом, в котором сквозила чванли-вость, и сказал, что находится в отделении милиции Москвы. «Дядя Рамзан, приезжай и вытащи меня отсю-да», – заявил он притворно-плаксиво. «А что случи-лось? За что тебя?» – озаботился Рамзан. «Да ни за что!» – воскликнул Рагим.
Рамзан приказал шоферу, что жил у него в загород-ной «Барвихе» во флигеле большого дома и тоже при-ходился родственником, быстро завести машину – по-могать родне, которой у него, старейшины крупного Чеченского клана, было много, Рамзан считал своим долгом. Вот и отца Рагима, младшего брата своей жены, вместе с семьей несколько лет назад привез в Москву из горного аула, помог здесь устроиться, бизнесом занять-ся. 
Сидя в движущемся джипе Рамзан, позвонил това-рищу – заместителю прокурора России, с которым ко-гда-то вместе работал в комитете Госдумы, и попросил связаться с начальником МВД данного округа, который бы разрешил забрать племянника из КПЗ. Вскоре Рам-зан уже был в отделении милиции и, показав на входе удостоверение конгрессмена, решительно прошел в по-мещение, где за железной решеткой сидел на деревян-ной скамейке Рагим.
Увидев дядю, тот радостно вскочил, затряс руками решетку, громко и нагло требуя у милиционера срочно выпустить его. «Откройте замок», – сказал Рамзан спо-койно и с достоинством. «Не могу, – ответил столь же спокойно моложавый лейтенант. «А что, разве вам не звонили? – повысил голос Рамзан. – Или вы меня не узнаете?» Действительно, его худощавое лицо с харак-терным горбатым носом каждый узнавал, ибо очень ча-сто Рамзана показывали по телевизору на важных засе-даниях и «круглых столах», где тот красиво говорил о толерантности, о дружбе наций. «Звонок был, но отпус-кать не велено!» – вежливо ответил милиционер. Рамзан вскинул густые брови: «Вам звонок был от начальника вашего округа?.. Свяжите меня с ним!»
Через пару минут, пообщавшись с начальством по телефону, милиционер подал Рамзану трубку. Предста-вившись и назвав собеседника уважительно по имени отчеству, начальник МВД сказал: «Извиняюсь, но отпу-стить нарушителя не могу?» – «Он что, убийца, насиль-ник?» – спросил сердито и угрожающе Рамзан. «Вполне возможно, пострадавший не выживет, он лежит в боль-нице – ваш племянник стрелял в него из травматическо-го пистолета». – «Ну не убил же…» – «А мог бы: он с тремя своими дружками напал на человека. И если бы не патруль, то все окончилось бы печально». – «Я вам даю слово, что завтра лично его привезу на допрос и всех остальных его товарищей тоже», – солидно и уве-ренно заявил Рамзан. Голос милицейского начальника стал смелее, суше и официальнее: «Извиняюсь…Но по-страдавший – наш сотрудник, он был в штатском. Что подумают про меня и руководство мои сотрудники, ес-ли я отпущу вашего племянника? Они итак взбешены».
Рамзан подошел к Рагиму, который сделал жалост-ливый вид, чтоб растрогать дядю, пристально на парня посмотрел и вдруг жестко сказал: «Что ж ты соврал, что тебя арестовали ни за что?! Ты еще и с пистолетом хо-дишь!» Рагим скуксился: «Ну, дядя, эти русские обижа-ют нас».  – «Тебя обидишь…» – хмыкнул Размзан и по-шел к выходу. «Дядя Рамзан, ты куда? А я?» – закричал Рагим удивленно. «Посиди тут и подумай…» – буркнул, не оборачиваясь, Рамзан. Тут Рагим стал орать руга-тельства и колотить ногами по решетке.   
В доме Рамзана ждали отец Рагима Махмут и заме-ститель чеченской общины города Рустем, торжествен-но-напряженные, словно сейчас будет большой празд-ник. Они привезли несколько бутылок дорого коньяка, чтоб отпраздновать освобождение Рагима. Не сообразив по непроницаемому и всегда спокойно-важному лицу Рамзана, чем закончилась поездка, они заглядывали за его спину, ожидая увидеть набедокурившего племянни-ка. «А где Рагим?» – растерянно спросил Махмут. Рам-зан, ни на кого ни глядя, прошел к столу, выпил стакан газировки и сухо сказал: «Этот молодой жеребец наки-нулся с тремя дружками на сотрудника милиции в штатском». – «И что?» – спросил недоуменно Махмут. «Пусть посидит, чтоб не бегал с пистолетом». И тут только до Махмута дошло: «Ты его оставил в тюрьме?»
Ничего не ответив, Рамзан включил телевизор и ве-лел скромно-учтивой жене нести на стол ужин. Заме-ститель главы общины задумчиво произнес: «Если ми-лиционера да еще из пистолета, значит придется много денег собирать для выкупа. Ничего – скинемся, у нас люди в общине богатые. И Размзан отдаст куда надо». – «Не советую…И вообще, за меня не решай!» – жестко сказал Рамзан. «Но ведь ты всегда помогал – такое с нашими ребятами не в первый раз происходит», - вос-кликнул Махмут с легким недовольством. «Больше не буду!» – сухо ответил Рамзан. По лицу Махмута про-бежала судорога, он удивленно спросил: «Кто же нам поможет, как не ты? Ведь ты самый уважаемый человек, добился высокого положения! На тебя вся Чечня молит-ся!»
Действительно, приезды Рамзана в Чечню отмеча-лись как величайшее событие – съезжались сотни род-ственников, почти весь его многочисленный тейп, реза-ли десятки баранов, в подарок Рамзану подносили то в серебряных ножнах с золотой рукояткой кинжал, то по-родистого ахалкетинского скакуна ценой в полмиллио-на долларов. Вокруг него располагались чиновники, начиная с мэров районов и вплоть до министров рес-публики, и все произносили тосты с восхвалениями, просили посодействовать в Москве, выбить для них субсидии в правительстве у Путина, пристроить их де-ток на учебу и на должности… А если он не будет им помогать, то станут ли его так торжественно встре-чать?!
«Хватит, – сказал вдруг Рамзан. – Пора жить по за-кону: совершил преступление – накажут. Мы приехали на чужую землю, живем богато за счет русского народа, так не надо его обижать. У него ведь терпение может лопнуть – и тогда мало не покажется». Махмут с уко-ром посмотрел на свою сестру, что принесла на стол плов в большом блюде, и горестно воскликнул: «Хати-ма, ты хоть за племянника заступись». Та сочувственно вздохнула и ничего не сказала.
Тут Рамзан стукнул резко ладонью по столу, так что зазвенели рюмки, и спросил: «Ты книжку «Тарас Буль-ба» читал?» Лицо Махмута вытянулось в недоумении – он слышал что-то про книжку, но это было давно, еще в школе, а так как учился плохо, то не помнил, что в ней написано. «Там отцом сыну сказано, – продолжил Рам-зан. – Я тебя породил – я тебя и убью!» Махмут напряг-ся, не сообразив, о чем речь: ну, не убивать же сына Рамзан требует?! Заместитель главы общины, человек более грамотный и цивилизованный, выросший в горо-де, а не в ауле, растолковал: «Этот он к тому, что вос-питывать детей правильно надо и не защищать, если закон нарушили».
И они надолго замолчали, но каждый думал о сво-ем…


ДЕЗЕРТИР ПОНЕВОЛЕ
Ночью приснилось - его убили! Неожиданно, словно страшное видение, появился среди деревьев из ближай-шего овражка немецкий тупомордый танк Тигр, навел пушку на его артиллеристский расчет. Вскоре из ствола метнулось короткое пламя и рассеялся легкий белый дымок. Рядом с Грохалевым взрылась вверх комкастая глинистая земля. Он посмотрел на живот – тот был рас-порот вместе с гимнастеркой поперек, из него вывали-вались кровавые, словно перерезанные огромным но-жом, кишки. Он зажал брюхо ладонью, но кишки лезли сквозь пальцы как толстые черви, скользкие и вонючие.
Ужасная картина тянулась будто в замедленной съемке – Грохалев разглядел все в деталях, увидел, как переворачивается от взрыва гаубица, как голова това-рища отделяется от туловища и, удивленно моргая, от-летает в сторону, оставляя в воздухе капли крови из шеи.
«Ну все, – подумал Грохалев обреченно. – Помуча-юсь и через час умру. И никакие хирурги не помогут!» Умирать не хотелось – ведь выдюжил два года войны, самых страшных, и теперь, когда наконец-то фашистов прогнали с русской земли, когда до окончания боев остается совсем немного, уже не увидит жену, сына, мать, не порадуется победе, не искупается в теплой морской водичке, не поглядит на ласковое солнышко! Это было обидно и досадно. Да, он много видел смер-тей на войне, часто хоронил товарищей, но думал, что сия участь его обязательно минует! Верилось, что ро-дился с важной миссией: рассказать через свои картины, которые начал писать в юности и многие сюжеты кото-рых только собирался воплотить, о том, как прекрасен мир, как надо его любить, и тем прекратить все войны раз и навсегда!
Да, бог его явно берег – не сразу Грохалев попал на фронт, сначала закончил артиллерийское училище и оказался не в пехоте, где смерть обычное явление и где подневольный горемыка солдат воевал до неминуемой гибели месяц-полтора… Ведь артиллеристы напрямую не вступают в бой, а бьют по позициям врага, находясь от линии фронта за километр, а то и более. 
***
Проснувшись с трясущимися руками, усталым, словно и не спал вовсе, Грохалев подумал, что, может быть, не надо паниковать. Все-таки это лишь сон, а в реальности смерть его минует! Но это не успокоило. Была убежденность, что сон сбудется – уж слишком он был леденяще страшным и подробным. Вообще, ему редко снились сны, а если уж снились, то вещие.
В детстве приснилось, как отец-шофер провалился на машине под лед – и не смог выбраться: Грохалев яс-но ощущал, как отец дергает заклинившую дверцу, как вода льется в кабину из щелей, как сдавливает его со всех сторон, холодная и темная, и наконец попадает в горло…А через месяц отец действительно утонул, пе-реезжая по подтаявшему весеннему льду через реку. Грохалев тогда винил себя – ведь мог отцу рассказать про сон, мог предупредить быть осторожнее. Хотя, ко-нечно, понимал, что двенадцатилетнему пацану вряд ли бы тот поверил – мол, детские фантазии. Теперь, когда приснилась собственная смерть, он понял, что это ве-щий знак. Неясно только, когда осуществится – через месяц или раньше. Может, уже завтра?
Грохалев лихорадочно соображал, как миновать смерти. Первое, что пришло на ум – сбежать из воин-ской части, дезертировать, спрятаться где-нибудь в ле-сах (благо, Россия огромная), отсидеться, прибиться к какой-нибудь вдовушке, чтоб представила его властям как мужа, и паспорт другой получить… Но план был опасный – могут поймать и расстрелять по законам во-енного времени! Другой вариант был простой и бесхит-ростный: отстрелить себе три пальца, или дружка по-просить это сделать…Пугало одно: таких «самостре-лов» быстро раскрывали и тоже расстреливали с позо-ром, да и как он, художник, если даже и убедит «смер-шевцев» в своей невиновности, потом будет писать кар-тины без пальцев-то?
Целый день Грохалев думал, что предпринять. Не раз хотел сбегать в кусты и там шарахнуть здоровенной оглоблей по руке и переломить или же залезть на дере-во и прыгнуть с высоты, чтоб ногу сломать. Надеялся прикинуться контуженным – разом ослепнуть или оглохнуть, но опять же понимал, что не сумеет так ис-кусно «сыграть», чтоб поверили: мол, был здоровым, а тут вдруг заболел. Мечталось даже, чтоб подстрелил его вражеский снайпер, но так, чтоб живым остаться! Но снайпер может прямо в лоб угодить или в сердце – он ведь стреляет наверняка, а не понарошку, без дого-воренности лишь ранить. И вообще было стыдно, что друзья-товарищи догадаются о его ухищрениях, о трус-ливых мыслях, и будут смотреть с презрением, как на предателя.
Вечером на совещании в блиндаже среди офицеров Грохалев заявил: «Может, нам не стоит фашиста даль-ше гнать?». «Это как?» – спросили его. «Ну, вышвыр-нули фашиста со своей земли, нанесли смертельные ра-ны – он теперь сам сдохнет». – «А если не сдохнет? Ес-ли снова с силами соберется и попрет?». – «Пусть те-перь с ним Англия с Америкой разбираются – мы пово-евали и будет. Они же долго «второй фронт» не откры-вали, теперь пусть одни повоюют». – «А если Гитлер с ними сепаратный мир заключит – Англия частенько нас предавала. Может и сейчас предать?» – «Гитлер им столько насолил, что они на это не пойдут…И вообще, зачем нам от фашистов Польшу освобождать – в Поль-ше никогда нас не любили, постоянно воевали с нами. Вот пускай сами и освобождаются». – «Это ты к чему разговор затеял?» – вдруг подозрительно спросил ко-мандир роты. «К чему?.. К чему… – хмыкнул Грохалев. – Солдатушек русских жалко – сколько их еще погиб-нет, пока Гитлера окончательно разобьем? Миллионы! Может, ты погибнешь, они… – Грохалев указал на при-тихших офицеров, чьи лица виднелись в отблесках огня керосиновой лампы, про себя благоразумно умолчав. – А так закончим завтра войну – и пойдем по домам, страну восстанавливать: хлеб сеять, заводы отстраи-вать. Ведь заждались нас матери и жены. Тяжело им без нас, а еще тяжелее будет, если погибнем на чужой зем-ле».
Наверняка, многие офицеры мысленно согласились с Грохалевым, но предусмотрительно промолчали об этом…
Утром Грохалева разбудили трое офицеров из «Смерша», рослые ребята с синими околышками на фу-ражках. Они вошли в блиндаж с пистолетами наизго-товку и один из них жестко ткнул кулаком Грохалева в бок. «В чем дело?» – испуганно воскликнул спросонья он, вскакивая с дощаной лежанки. «Там разберутся…» – ответил злобно главный, и, завернув Грохалеву руки за спину, вывел на улицу…
***
Вскоре Грохалева с десятками арестованных из дру-гих частей под конвоем автоматчиков везли на поезде в Москву. У него уже не имелось знаков отличия, были сорваны с груди ордена «Красной звезды» и «Отече-ственной войны второй степени». Грохалев смотрел из вагона в маленькое зарешеченное окно на просторы ро-дины – на осенние пейзажи, и думал, что наступит наверняка время, когда возьмется за кисть и краски и начнет писать эту русскую красоту с пышными стогами сена, с синими лохматыми туманами, с багряными мо-заичными лесами. Ближайшее будущее страшило, но он верил, что его не расстреляют (ведь не за что), а поса-дят года на три, четыре. Ну высказал крамолу, но ведь воевать не отказывался, не сбежал, не струсил – наобо-рот, о родине думал, о миллионах пока живых солдати-ков, которые устали воевать. Почему они должны за чужие страны кровь проливать? Вспомнит ли об этом в будущем Европа с благодарностью к России, которая огромную цену заплатила в борьбе с Гитлером?..
Грохалев верил, что все случившееся – это, конечно же, провидение божье, который нашел, может быть, единственный способ спасти его от верной смерти!    
   
О СМЕРТИ
Лев Толстой ехал на кауром коне по лугу вдоль лес-ной опушки. Был солнечный июльский день. Над лугом стояло сиреневое марево, в густой траве посвистывали весело и звонко птицы. Шмели, стрекозы, бабочки и кузнечики разлетались от копыт коня в стороны, бутоны цветов, головки ромашек, сбитые подковами, взлетали вверх, падая всаднику на длинную рубаху, подпоясан-ную кожаным пояском. Конь хоть и не скаковой, был вынослив и резв – его широкая мощная спина с лосня-щимися мышцами крепко держала седалище Толстого.
Несмотря на то, что исполнилось семьдесят лет не-давно, граф еще был могуч, цепко держал в руках уз-дечку. Зорким хозяйским взглядом поглядывал из-под кустистых бровей на темный еловый лес, поле с золоти-стой пшеницей, пестрые луговые покосы, и чувствовал себя двадцатилетним молодым человеком, у которого ничего не болит, который полон грандиозных планов, азартен.
Сегодня утром он страстно отлюбил молодую жену, окунулся в своем пруду и как обычно решил осмотреть свои угодья – не своровал ли хитрый крестьянин дере-вья из леса, вызрела ли трава для покоса. Теперь воз-вращался в усадьбу, чтоб уделить четыре часа на твор-чество – написать конец очередного романа. Пальцы уже жаждали взяться за ручку, обмакнуть перо в брон-зовую чернильницу и писать мелким почерком о люби-мом герое, который не погибает в конце повествования, а стоит перед новыми жизненными открытиями.
Толстой остановил коня около своего приземистого дома и ловко спрыгнул на землю подошвами мягких, сделанных самим, хромовых сапог. Навстречу ему с крыльца сбежали двое младших детей, которых он лас-ково погладил по кудрявым светлым головкам, и напра-вился к беседке под липами. К нему уже шла статная яркая жена с моложавым гостем в элегантном темном костюме. «Вот к тебе с утра журналист из известной петербургской газеты…» – сказала важно Софья Андре-евна, горячее сильное тело которой еще помнило объя-тия графа. Гость приподнял шляпу и слегка поклонился, представившись. Сказал: «Извините, что отрываю вас от дел, но нам очень важно получить небольшое интервью и задать несколько вопросов». – «Ну что ж, задавай-те…» – по–молодецки сказал Толстой, заправив руки за поясок на пояснице. Журналист достал из кармана блокнот, карандаш и спросил: «Итак, как вы относитесь к смертной казни за очень жестокие преступления?» Толстой, как гениальный писатель, мгновенно превра-тился в того, кто должен быть казним – уж такова осо-бенность творческих людей. И казнь сразу представи-лась не каким-то отвлеченным понятием к грешнику и подлецу, а к самому себе! А значит, уже не будет в жизни утренней скачки на коне, любовных объятий, ко-гда нежный розовый свет зари освещает спальню, не будет купания в прохладном чистом пруду, не будет новых романов и повестей, не будет огромного и пре-красного мира, не будет возможности давать интервью и видеть, как уважают его миллионы людей…Граф напыжился и строго и с болью воскликнул: «Я катего-рически против!!!»
В это время в Туле, что находилась в тридцати ки-лометрах от усадьбы Толстого, в темном сыром подва-ле проснулся Ванька Щербатый – пьяница, вор и мо-шенник. Голова болела с похмелья, тело ломило. Он с трудом открыл глаза, встал на четвереньки, что вызвало новый приступ боли. Захотелось повалиться на гнилую соломенную подстилку, ибо сознание подсказывало за-снуть вечным сном, но опыт говорил, что единственный способ избавиться от боли – выпить стакан водки. Вань-ка потер заскорузлыми грязными ладонями обросшее спутанной бородой лицо и мутные, похожие на плоские пуговки, глаза, выдал из слюнявого рта полного гнилых зубов не то вой, не то стон, не то рычание, чтоб взбод-риться, и, пошатываясь, встал. Опорожнившись в углу подвала, он выглянул из окошка на улицу – яркий свет солнечного дня ослепил его, и он долго жмурился. По мостовой проехал конный экипаж, да прошли два ма-стеровых мужика в кожаных фартуках…Но вот в конце улицы показалась молодая женщина с девочкой лет де-сяти. Они беззаботно болтали, смеялись. В руке жен-щина держала сумочку, которая привлекла взгляд Вань-ки – поверилось, что там лежат деньги, на которые он может купить в ближайшем кабаке водки. Ванька достал из голенища сапога финский нож и выполз из окошка перед женщиной, проворчал утробно: «Сумку давай!» Женщина испуганно отпрянула, посмотрела по сторо-нам, ища помощи. Однако поблизости никого не было. Она схватила девочку за руку и кинулась прочь, но длинные юбки и высокие каблуки туфель не давали быстро бежать. Ванька в три прыжка нагнал ее и схва-тил за шею. «Помогите! – закричала она. – Помогите!» Ванька полоснул ей ножом по горлу и выдернул из руки сумку. Женщина, хрипя, с пузырившееся на горле кро-вавой пеной повалилась на землю. В этот момент раз-дался свисток городового, стук его кованных сапог по мостовой и крик: «Стой! Стрелять буду!» Ванька побе-жал, но увидев идущих навстречу трех крупных рабо-чих с молотками, понял, что они его скрутят…
Городовой крикнул извозчика с пегой лошадью, за-пряженной в тарантас, куда положили женщину, поса-дили девочку, что плакала и восклицала: «Мама, ма-мочка. Не умирай…» Затем городовой, наставив в спи-ну револьвер, повел Ваньку со связанными за спиной руками, в околоточный участок. Ванька зло процедид: «Эх, выпить не дали!» – «О выпивке он думает, – сер-дито заявил городовой. – Тебе бы подумать, как живым остаться.  Это не старые времена, когда на каторгу ссы-лали. По нынешним законам тебя повесят». Ванька кри-во усмехнулся беззубым темным ртом: «Напугал…»               

КОНСПИРАТИВНАЯ КВАРТИРА
Фаниль часто не ночевал дома и, хотя служил в ми-лиции капитаном, где могли вызвать среди ночи со сменным бельем и трехдневным запасом пищи, он это делал регулярно. Придя с работы и поужинав, он смот-рел демонстративно на часы и говорил важно жене: «Мне пора. Сегодня засада – будем ждать на тайной квартире преступника». Гуля с гордостью представляла, как ее шустрый и мускулистый Фаниль ловит злобного рецидивиста, скручивает ему волосатые, в синих «наколках» руки, надевает наручники и волочет громи-лу в следственный изолятор – в многочисленных теле-сериалах видела, как происходит задержание. В этот момент бандит и ножом может пырнуть, и из автомата пальнуть! Она с тревогой предупреждала: «Будь осто-рожен! Если что, сразу стреляй!» – «Постараюсь…» – кивал он.
Утром Фаниль возвращался уставший, не выспав-шийся и ложился отдыхать. «Ну и как? – спрашивала Гуля, заботливо накрывая одеялом. – Поймали банди-та?» – «Сегодня он нас обманул… – отвечал, позевывая, муж, прикладывал к губам палец. – Но об этом никто не должен знать». – «Да, тяжелая у вас работа и опасная», – жалела Гуля. «Зато отпуск длинный, – говорил он. – Да и зарплата неплохая».
Действительно, жили они в материальном плане прилично – имели машину иномарку, хорошую кварти-ру, обставленную добротной мебелью, несмотря на то, что Гуля работала учительницей литературы, у кото-рых ныне зарплаты не ахти какие. Да, если бы муж был успешный бизнесмен или крупный начальник, она была бы более довольна, но не всем же становиться бизнес-менами или чиновниками. Она радовалась уже тому, что Фаниль не грубит ей, не пьянствует, детей любит и ее лаской и добрым словом не обделяет. Да и внешне крупный и симпатичный мужчина, так что многие по-други ей завидуют. Что еще надо женщине для счастья и спокойной жизни?!
Когда ночные отлучки Фаниля стали постоянными, Гуля заволновалась всерьез. «Почему на засады ты хо-дишь? – удивлялась она. – Неужели больше некому? Ведь ты семейный, с детьми, которые отца почти не ви-дят. Пусть молодые бандитов ловят». – «Сама же зна-ешь, какая сложная криминогенная обстановка в городе! – он с тревогой разводил руками. – А у молодых опыта нет. Вот и учу!» Она попыталась вызвать ревность: «Вот ты ночами кого-то ловишь, а кто меня будет охра-нять? Вдруг украдут?» – «Ну уж тебя-то я по следу, как пес, найду», – улыбался Фаниль. «Кто вас хоть кормит-то там ночами?» – спрашивала Гуля, когда отказывался от бутербродов с колбасой и сыром, которые давала ему на дежурство в пакетике. «Есть замечательная женщина, общественный помощник милиции, она неда-леко от нашего отделения живет – ну и приносит нам горяченького», – сказал как-то Фаниль, и тут только (уж очень интонация у мужа была нежная) Гуля с прозрени-ем подумала: «А не кормит ли она муженька еще чем-нибудь сладеньким? Так сказать, на десерт!». «А как ее звать? Молодая хоть, симпатичная?» – поинтересова-лась она с прищуром. «Любаша… Да, она помоложе тебя будет», – ответил он без утайки с особой теплотой в голосе.
Во время очередной «засады» мужа Гуля вечером взяла кофе в термосе, бутерброды и направилась в от-деление милиции, чтоб выведать про «общественную помощницу». Ее встретили два моложавых бодреньких милиционера и, узнав, чья супруга, растерялись; один, сравнивая ее с кем-то, удивился: «А вы красивая…» – «А где же мой муж? – спросила она. – Уже на ответ-ственном задании?» Они настороженно переглянулись и закивали, а тот, что старше по званию и возрасту, ска-зал торопливо: «Я его сейчас вызову, он быстро при-дет». – «А разве он где-то недалеко?» – поинтересова-лась Гуля, но милиционер лишь неопределенно махнул рукой...
Дожидаясь Фаниля, Гуля спросила его коллег: «Муж говорит, что есть добрая общественница, которая вас кормит. Хотелось бы на нее посмотреть. Вы не знаете, где живет?» – «Нет, не знаем!» – торопливо и враз вос-кликнули милиционеры. «А муж говорит, что где-то ря-дом с вашим отделением!» – Гуля хмыкнула и пожала плечами.
Буквально минут через пять в отделение вбежал вспотевший от спешки муж, в расстегнутом кителе, и испуганно воскликнул: «Что случилось? Почему ты здесь?» Гуля приветливо улыбнулась: «Пришла прове-дать…У начальства спросить, почему тебя часто в за-саду отправляют. Ну и кофе горячий принесла, чтоб в сон не морило». Фаниль досадливо поморщился, про-ворчал: «Сегодня засада отменяется», и понуро пошел с Гулей домой. 
***
Как-то старший сын, двенадцатилетний Марат, при-дя с тренировки по футболу, сказал: «Мама, я сегодня нашу машину у одного дома видел». – «Ну и что? – от-кликнулась она. – Наверное, папа к кому-то в гости за-ехал». – «Может быть… – кивнул сын. – Я помню, ме-сяц назад мы туда уже приезжали. Папа мне сказал: «Подожди пару минут», а сам долго не возвращался. Вернулся красный, потный, довольный», – и Марат назвал улицу и номер дома, где видел машину. Гуля задумалась – в том доме из друзей никто не жил, они с мужем вместе там никогда не бывали. И тут-то у нее окончательно связалась «общественная помощница Люба» с этим домом – ведь тот недалеко от милицей-ского отделения, в котором служит Фаниль, через двор только перейти, удобно на свидания бегать!
Несколько дней Гуля пыталась поговорить с мужем начистоту. Спросить, неужели он ей изменяет – и не решалась. Было страшно и стыдно – это же значило признать, что он ее разлюбил, что она оказалась хуже некой Любы. «Как могло такое случиться? – озадачи-лась Гуля. – Ведь мы же много лет жили душа в душу. Не ругались, не ссорились».
Наконец, однажды вечером, когда муж, поужинав, вновь заявил, что идет в «засаду», и стал торопливо надевать курточку, она набралась смелости и словно выдохнула: «Ты у Любы, что ли, засаду делаешь?» Фа-ниль промямлил: «Не понял…» – «Ты из меня дурочку-то не делай. Я же знаю, где она живет – наша машина там, около подъезда, частенько стоит». Этот факт убе-дил мужа, что Гуля догадалась про его отношения с любовницей, и он, помолчав, не без гордости за свои мужские достоинства, вдруг заявил: «Она хочет от меня ребенка!» – «Ну ты же не холостой мужик, чтоб каждой желающей делать ребенка!» – растерянно и обиженно выдавила Гуля. «Она - не каждая…» – похвалил ее  Фа-ниль. «Ну, да – общественница милицейская, – грустно усмехнулась Гуля. – Подкармливает вас на работе. Ты и решил ее отблагодарить ребенком». Он отвернулся и долго молчал. «Ребенок – это ведь не котенок, – про-должила она. – Его надо кормить, одевать, а у тебя са-мого двое детей!» – «Моих денег всем хватит – я зара-ботаю», – вдруг сказал жестко и уверенно муж. «И что, будешь на две семьи жить? – спросила Гуля и катего-рично добавила: – Меня такой вариант не устраивает. Мне стыдно перед коллегами будет, да и ты, как мили-ционер, должен жить по закону!» – «По какому зако-ну?» – Фаниль поднял на нее холодные глаза. «По нрав-ственному!» – ответила убежденно она.
Муж снял курточку, ушел в комнату, повалился на диван лицом к стене и лежал долго. Гуля зашла к нему, пригласила пить чай, но он не ответил, хотя чувствова-лось по его напряженной спине и по недовольству, ко-торое густой невидимой волной распространялось от него, что он не спит. В спальню общую он тоже не пришел, а пролежал на диване до утра, не раздеваясь. Спозаранку, не позавтракав, Фаниль ушел на работу…
Три дня он вовремя приходил вечером домой, пе-чальный, угрюмый, ужинал, смотрел с застывшим, словно у робота, лицом, телевизор, отвечая на вопросы Гули односложно «Да», «Нет» и на диванчике у телеви-зора засыпал. Внешне Гуля оставалась спокойной, но в душе клокотало: «Он меня уже не хочет! Я его теряю!» Она позвонила своей старшей сестре, которая жила в другом городе, трижды была замужем, имея большой опыт соблазненения мужчин, и, всхлипывая, пожалова-лась на мужа. Та внимательно выслушала и буднично сказала: «Вот сволочь!», а потом строго наказала: «Сейчас конкуренция между бабами за хороших мужи-ков, так что старайся быть лучше соперницы – корми сытно, всегда выгляди привлекательно, улыбайся!» Гу-ля последовала ее советам: готовила первое, второе, третье, разнообразила ароматными приправами, серви-ровала красиво стол, встречала мужа, как бы ни устава-ла на работе, ласковой улыбкой, подкрашивала ярко глазки, губки, одевала на ночь полупрозрачный секса-пильный халатик…Но это не помогло – Фаниль ее словно не видел: домой будто приходило только его тело, внешняя оболочка, а душа оставалась с желанной Любой…Обычно шутливый, веселый, он угрюмо мол-чал, глядя мимо Гули – чаще всего в окно, словно за-пертый зверь, глядящий затравленно на свободу через узкую щель. Несколько раз Гуля предлагала сходить к друзьям в гости, где муж всегда был душой компании, и развеяться, но Фаниль сухо отвечал: «Не хочу».
Через месяц, когда муж в очередной раз лег спать без нее, Гуля печально сказала: «Хватит мучить себя и меня. Уходи, если без нее не можешь жить!» Фаниль встрепенулся, быстро встал с дивана, лицо его разгла-дилось, глаза засветились радостью, и он, еще не смея верить ее словам, спросил: «Ты меня, правда, отпуска-ешь?» Зажимая в горле рыдания, Гуля произнесла как можно спокойней: «А что делать? Сердцу не прика-жешь. Иначе оба сдохнем здесь!» Муж мгновенно одел-ся и, словно опасаясь, что Гуля его схватит, начнет стыдить и отговаривать, скажет, что пошутила, чтоб узнать его подлую натуру, кинулся, как влюбленный юноша, отпущенный строгой мамочкой на свидание, вниз по лестнице… Гуля ушла в комнату и разрыдалась – всю ночь она не спала, размышляла о своей горемыч-ной жизни, а утром с отечным лицом и темными круга-ми под глазами пошла в школу на уроки.
***
Фаниль не приходил домой целую неделю, словно отдавая некий накопившийся долг в виде ласки и любви своей подружке. Лежа одна в холодной постели, ночами Гуля зримо представляла, как он целует соперницу, нежно гладит по волосам, какие говорит ей милые сло-ва, и задыхалась от боли, тоски, ревности. Думалось с досадой: «У нее что, манда медом намазана, что ли?» Всю неделю Гуля не ела и быстро похудела – платья и кофточки болтались на ней, еще недавно женственно кругленькой и аппетитной, как на вешалке. Упругие стоячие груди разом опали и повисли сморщенными тряпочками, словно у старухи. Еще недавно румяные пухлые щечки с привлекательными ямочками ввалились и побледнели, уголки рта опустились, словно на траги-ческой маске. На одном из уроков Гулю закачало и она упала в обморок лицом на учительский стол – очну-лась, когда ей уже стучала по щекам ладошкой подруга-завуч Елена Ивановна. Завуч выпоила ей стакан с водой, а испуганные ученики с вытянувшимися лицами замер-ли за партами. В учительской завуч Гулю озабоченно спросила: «Что с тобой происходит? Болеешь?» – «От меня муж ушел… – сказала Гуля еле слышно и распла-калась, впервые признавшись постороннему человеку, словно в каком-то страшном грехе. «Так, – заявила ре-шительно Елена Ивановна, – от уроков освобождаю. Побудешь недельку на больничном». И стала убеждать, что ситуация не столь трагична и безнадежна, как ка-жется, ибо и у нее год назад ушел гулена муж к очеред-ной б.., а она вскоре нашла себе другого – молодого, симпатичного, да и любовника замечательного! Так что, может, все к лучшему! Надо только отрубить прошлое, не изводить себя…Но Гулю это не успокоило, она была отнюдь не столь оптимистичная, боевая и смелая, как энергичная и бедовая Елена Ивановна.
Будучи на больничном, Гуля, обессиленная и по-тухшая,  лежала на диване и размышляла о том, как жить дальше. Психологически готовилась к оконча-тельному разрыву с мужем и никак не могла прими-риться с этой мыслью – да, Фаниль, как человек поря-дочный, конечно же, будет помогать детям, так что до требования алиментов через суд не дойдет. Но сколько он даст? В любом случае меньше, чем давал – раньше-то она всю его получку забирала, а теперь ту потребует новая жена. А какая она, эта Любаша? Может, скряга и последняя сволочь? Да и разве в деньгах дело?! Муж-ские мастеровитые руки в доме, может быть, гораздо более важны: сантехнику починить, на даче поработать, что-то прибить, привинтить, просверлить. Да и просто переговорить в тяжелый момент с близким человеком, поделиться проблемой, что-то важное обсудить – это же необходимо, особенно для женщины! Ну а кто при-голубит? Гуля ведь молодая и сексуальная! Искать оди-нокого мужичка на стороне? Ну а кто гарантирует, что он надежнее и лучше Фаниля? Может, у него пять жен-щин и он ходит от одной к другой и заразу какую-нибудь таскает? Да и нормальные-то мужики разве бы-вают свободны – они давно прибраны женщинами, а болтаются без семьи только уголовники, пьяницы и ло-дыри. А такие ей и даром не нужны!
В конце концов, Гуля так запуталась в своих мыс-лях, желаниях, чувствах, страхах, сомнениях, что ока-залась в морально-психологическом тупике, в полней-шем ступоре. Ей ничего не хотелось делать: ни приби-раться в квартире, ни готовить еду, ни одеваться, ни расчесываться. Если бы не дети, она бы, наверное, во-обще не вставала с дивана, а лежала, вытянув безвольно руки и глядя отсутствующе в потолок. Но детей надо было кормить, обстирывать, разговаривать с ними. Чув-ствуя ее состояние, скучая по отцу, они, обычно шум-ные и бойкие, приходили из школы по-сиротски пону-рые, разогревали себе еду на газовой плите и, стараясь не шуметь, шли учить уроки.
Однажды вечером за ужином на кухне старший мальчишка, Марат, посмотрел на место, где раньше си-дел отец, и печально вздохнув, сказал: «Мы что, теперь без папы будем жить?!» – «А что, соскучился?» – стро-го и недовольно спросила Гуля. Он благоразумно про-молчал и, шмыгнув носом, наклонил голову к тарелке. Гуля сердито допытывалась: «Ну, скажи, зачем тебе па-па? Мы без него не сможем, да?» – «Он нас на машине катал, – вступился вдруг за старшего брата черноголо-вый Марсель. – На дачу ездили, рыбачили там». Чтоб не расплакаться при детях, Гуля ушла в свою комнату и легла, еле сдерживая рыдания. Тут-то окончательно по-няла, что если она, может быть, и обошлась бы без мужчины, то пацаны без отца не могут! Гуля с ними просто не справится! Нужен мужской пример, строгое слово!
Смахнув решительно слезы, она встала с дивана и начала одеваться. Вид был боевой и строгий, словно собиралась на тяжкую и священную войну. «Ты это ку-да?» – беспокойно спросил Марат. «Скоро приду!» – ответила Гуля и вышла.
Был октябрь, на улице темно и безлюдно, ветер го-нял опавшие листья по широкому проспекту. Накло-нившись слегка вперед, словно преодолевая большое сопротивление, Гуля пошла к дому, где жила Люба, и остановилась между двумя подъездами, где на асфаль-товой площадке у газона стояла голубая, с затененными стеклами, машина мужа. Гуля притворно-приветливо спросила у пожилой дворничихи, что большой метлой сметала во дворе облетевшие с тополей и кленов листья в кучу: «Давно не была, запамятовала, в каком подъезде подруга обитает! Люба ее звать». – «Вот в третьем на втором этаже. Она как раз старшая по подъезду. Вот и машина ее мужа стоит», – кивнула дворничиха. «А она разве замуж вышла?» – деланно удивилась Гуля. «Уж как неделю он к ней переехал, а так только похаживал по ночам». Гуля поблагодарила дворничиху, которая словно догадавшись, кто перед ней, настороженно и по-дозрительно посмотрела ей вслед; поднялась на второй этаж. Нажала наугад кнопку звонка железной, с краси-выми узорами, двери и тревожно подумала: «А что бу-ду говорить?» – но решила, что нужные слова найдутся.
Дверь открыл мальчик возрастом как ее Марат, только светловолосый и худощавый. «Тетя Люба здесь живет?» – спросила Гуля. «Здесь», – ответил он. Чтоб удостовериться, что это та самая Люба, она поинтере-совалась: «А дядя Фаниль дома?» – «Он на работе», – сказал мальчик. В этот момент из кухни с любопыт-ством выглянул еще один мальчик, возрастом помоло-же и темными живыми глазками похожий на Гулиного младшенького. «Можно мне с мамой поговорить?» – ласково спросила она. «Она в той комнате!» – старший указал на дверь в спальню. Гуля постучала и вошла. На кровати лежала миловидная, с привлекательными те-лесными формами и светлыми волосами женщина. «Да, красивая, – невольно подумала Гуля. – Но я бы еще по-няла Фаниля, если бы у нее детей не было: мол, моло-дая, свободная, в отличие от жены, у которой вечные проблемы». «Вы знаете, кто я такая?» – спросила спо-койно она. «Догадываюсь…» – ответила настороженно и напряженно Люба. «Мне с вами поговорить надо». – «Говорите». – «Я смотрю, у вас дети». – «Да, двое мальчиков». – «А вы знаете, что и у меня их двое, и по-нимаете, какого им без отца?» Люба часто заморгала зелеными большими глазами и промолчала. «Вы их лишаете родного отца. Да и сами ничего не приобрете-те, так как любить ваших, как родных, Фаниль все равно не сможет». Люба села на кровати и вдруг с вызовом сказала: «У нас с Фанилем общий ребенок будет». – «Ах, вот как…» – Гуля цепко схватила Любу пятерней за волосы и начала трясти. Та, осознавая свою вину, не сопротивлялась, не кричала. Другая бы на ее месте под-няла такой визг, что сбежались все соседи!
Отпустив женщину, Гуля зашла в зал с возгласом: «Вот, значит, где у милиции конспиративная квартира! Вот, значит, где по ночам они засаду на бандитов устраивают!» Увидев в шкафу большую красную хру-стальную вазу, такую же, какую ей подарил на восьмое марта Фаниль, Гуля ударила ею по стеклянным полкам в шкафу, разбивая рюмки и посуду. Ища, что еще раз-бить, заметила красивую люстру с висюльками – она тоже была одинакова с висевшей у нее дома! Запустив вазой в люстру, Гуля подошла к телевизору, чтоб ски-нуть его с тумбочки, но уткнувшись в полные ужаса глаза детишек, подавила в себе гнев. Представила вдруг, а что если и к ней (не дай бог, конечно!) придет когда-нибудь такая же разъяренная баба?..
Развернувшись, Гуля вышла на лестничную площад-ку и, набирая окровавленными пальцами (поранилась о стекла) кнопочки, позвонила по «сотовому» Фанилю и сказала жестко: «Я на твоей конспиративной квартире погром устроила!» – «Какой погром?» – испуганно вос-кликнул он. «Придешь – увидишь…» – «Вот это ты зря – мне придется все восстановить!» – сказал обиженно он.      
***
После погрома у Гули наступило облегчение, хотя и с осадком некой вины. Она вышла на работу, начала есть – и вдруг заметила, что прекратились месячные. Сначала она решила, что это случилось на нервной почве, а потом пошла в женскую консультацию, где определили беременность. Третий ребенок одной, без мужа, был совсем некстати – двоих бы пацанов, про-жорливых как птенцы, на которых одежда мгновенно снашивается, на ноги поставить!
Ночью ей приснился сон, что у нее будет девочка: та смотрела на нее укоряюще и просила дать ей жизнь. Утром Гуля набрала номер телефона Фаниля и сказала с печальным укором: «Оказывается, я беременная. Наверное, буду делать аборт. Но мне приснилось, что будет дочка». – «Дочка?..» – с трепетом и испугом вос-кликнул Фаниль, который давно хотел, чтоб родилась девочка, и заискивающе спросил: «Можно, я сейчас приду?» – «Приходи, я тебя еще из квартиры не выпи-сала…» – ответила Гуля суховато и показно безразлич-но.
Вскоре Фаниль уже звонил в дверь, а когда Гуля от-крыла, то сначала увидела букет красных роз, из-за ко-торых выглядывало виноватое лицо мужа. «Это мне, что ли?» – строго, словно нашкодившего ученика, ко-торый замаливает двойку, спросила она. «А кому еще!» – кивнул он. В этот момент, услышав голос отца, из спальни, заспанные, в одних трусах, босоногие, выско-чили мальчишки и остановились, не зная, что делать: кинуться к отцу обниматься или же сдержанно поздоро-ваться. «Ну как дела? – спросил Фаниль весело. – Хоти-те сегодня со мной на рыбалку поехать?» – «Хотим!!!» – закричали они восторженно. «Значит, одевайтесь и в машину!» – сказал великодушно он.
За завтраком, похудевший и слегка помятый, в не глаженной рубашке с грязным засаленным воротником, Фаниль пристально разглядывал Гулю и вдруг нежно сказал: «Ты все-таки лучше всех!» – «А что, в конспи-ративной квартире уже неуютно стало?» – спросила яз-вительно она. «Ну, знаешь…– он замялся. – Ты сама виновата: все работа да работа – уроки, планы, кружки. Дома до полночи тетради проверяешь. На меня совсем перестала внимание обращать». Гуля понимающе кив-нула и подумала обреченно: «Это да! Учителям нынче на личную жизнь времени нет».

КОНУРА
Виктора, который давненько переехал в город и стал успешным предпринимателем, постоянно тянуло в род-ное село. Он  построил здесь кирпичный дом – самый большой в селе: пять просторных комнат, туалет, ван-ная, кухня-столовая в тридцать квадратных метров, а главное – есть камин, облицованный красной плиткой «под мрамор». Настоящие купеческие хоромы. Когда он строил, пригласив бригаду опытных строителей из города, отец с опаской оглядывал внушительные разме-ры стройки и, качая с неудовольствием седой головой, твердил: «Отберут его у тебя под детский сад!» – «А что, в  селе детского сада нет?» – усмехался Виктор, зная, что детский сад в селе, где количество ребятишек (рожать перестают, да и девки самого детородного воз-раста в город уезжают) сокращается год от года, вполне приличный и занят лишь наполовину. «Это я к слову…– хмурился отец. – Найдут под что отнять». – «А я не от-дам», – весело подзуживал Виктор. «Куда денешься, когда придут в кожанках с наганом…» – отец хорошо, хоть и был тогда мальцом, помнил непростые времена, когда в селе раскулачивали богатых мужиков – и у хо-зяйственных работящих братьев его матери, имевших водяную мельницу, баржу для перевозки зерна, отобра-ли два огромных по тем меркам двухэтажных дома, где первый этаж был каменный, с амбарами и мастерскими, и отдали под школу, детский сад и магазин, а хозяев с семьями сослали на «стройки социализма» в далекую Сибирь, откуда они не вернулись. В той просторной школе учился и Виктор, бегал по длинным коридорам и не знал, что это теплое, с красивыми резными налични-ками, здание когда-то принадлежало его родственникам. «Сейчас капитализм надолго наступил… – возразил Виктор. – Людям надоела уравниловка и полунищая жизнь». – «При царе тоже буржуи считали, что богатая жизнь надолго, а вон как все быстро перевернулось», – хмыкнул философски отец.
И вот дом построен. «Это моя конура!» – говорил хвастливо приезжающим погостить друзьям Виктор, показывая, что здесь ему уютно, комфортно и тепло. Ну а так как, имеющий в городе большую четырехкомнат-ную квартиру и важные дела по бизнесу, он приезжал в село лишь на выходные – в баньке помыться, шашлы-чок сделать в саду, порыбачить на Каме спиннингом, то дом большей частью пустовал. И хотя на окнах были решетки и двери входные железные, тем не менее, дош-лые воришки бы нашлись – в нынешнее время немало развелось алкоголиков и тунеядцев. А украсть было что – и телевизоры почти во всех комнатах, и музыкальный центр, и компьютер, и посуда хорошая. Чтоб этого не случилось, перевез Виктор престарелых родителей в свой дом вместе с их скарбом и псом, а старый дом они женившемуся сыну дочери отдали.
Все это осенью случилось, холода уже начались, дожди – и пожилой, полуслепой и глуховатый пес стал ночами жалобно завывать под окнами: дескать, холодно мне, пустите погреться. В старом доме пес в теплой ко-тельной жил – и привык к комфорту. Пустил его отец в дом, а он все полы грязными лапами замарал, на огром-ном ковре в зале следы оставил, шерсть, да и псиной все провоняло. Приехал на выходные Виктор с женой, та хоть и отмыла грязь и подчистила за псом, но мужу наедине высказала претензии, а тот отцу заявил: «Все-таки дом не для животных сделан…»
Когда сын уехал, стал отец псу конуру мастерить прямо около стены гаража: большую сделал, простор-ную – высотой метра полтора, в ширину столько же, железом кровельным ее оббил, чтоб ветра не продува-ли. Пол досками строганными застелил, бросил туда толстое ватное одеяло, а на дырку в конуру (чтоб за-крывалась) плотный брезент повесил. Конура прямо-таки загляденье получилась. Живи и радуйся… На но-воселье пса положил отец туда большой кусок мяса, поставил супа кастрюлю, а тот ночью опять жалобно завыл. «Ну что тебе еще надо?» – рассердился отец, вышел во двор и криками погнал пса в конуру. А пес идет неохотно. Скулит. Загнал все-таки его отец в кону-ру, а потом пожалел и в сенцы дома пустил.
Приехал опять на выходные Виктор, отец ему кону-рой хвалится: «Видишь, какой я псу дом отгрохал! Ни щелочки нет…» – «А что же тогда полные сенцы его шерсти?» – спросил сын. Отец поморщился виновато и растерянно заявил: «Чего-то не идет пока туда. Не при-вык, видимо, к новому месту жительства». – «И не пой-дет…» – усмехнулся Виктор, заглядывая в конуру. «Это почему?» – удивился отец. «Ты же конуру размером для мощного африканского льва сделал – псу ее не обо-греть своим телом и дыханием». – «Ага! – вдруг с вызо-вом и обидой воскликнул отец. – Ты, значит, вон в ка-ком огромном доме должен обитать, а пес в тесноте ютиться?!» – «А может, ему газовое отопление туда провести?» – пошутил Виктор.
Отец задумался…       

ЖИВИ И РАДУЙСЯ
Так получилось, что в старости Клавдия осталась одна, ибо семью не сумела завести. Началась Отече-ственная война, парней забрали в армию, а она, моло-денькой девчонкой окончив трехмесячные курсы медсе-стер, ушла на фронт. Как кратковременное счастье там вспыхнула любовь к удалому капитану артиллеристов, белокурому и ласковому Игнату, и они, гуляя в обним-ку короткими часами между боями у каменного колхоз-ного склада, где размещался лазарет, мечтали поже-ниться, но судьба распорядилась по-своему: убило снайперской пулей Игната, потом, когда вытаскивала с поля боя солдат, ее ранило в живот осколком от мины, повредив женские органы, и она уже не сумела забере-менеть, как ни пыталась после демобилизации. Она приехала в родное село и поселилась у матери в не-большом домике, устроилась медсестрой в медпункт, сходилась пару раз с мужиками, которые после войны были нарасхват, но они или пили беспробудно, или, важные, таскались по горемычным вдовушкам.
Работы у Клавдии было много – принимала роды, когда до районного городка в осеннюю распутицу по раскисшей дороге или в метель невозможно роженице добраться, мелкие операции делала, зашивая раны –_мужики в селе часто калечились то топором, то пилой, то какой-нибудь колхозной техникой. Рабочий день был ненормированным: жители приходили за помощью в любое время – стучали по ночам в окошко, и она безро-потно торопилась к больному ребенку или к умираю-щему старику. А теперь сама стала немощной стару-хой!
*** 
Поздно вечером в ее убогую избушку на краю села настойчиво постучали: сначала в пыльное окно на кухне, потом в ветхую дверь. Клавдия, не раздумывая, отодвинула дверную щеколду. На пороге возникли двое подростков лет пятнадцати, которые смотрели внима-тельно и с прищуром. «Чего, мальчики, надо?» – спро-сила озабоченно Клавдия. «Бабушка, денег взаймы дай», – сказал голубоглазый и кудрявый. «А кто вы бу-дете?» – поинтересовалась она. В разросшемся селе она теперь многих не знала – молодежь росла, ее поколение старилось и умирало. «Мы-то?.. – замялся кудрявый, а короткостриженый и пухлогубый, ответил: «Я Сидоров, а это Петров…» – Люди с этими фамилиями в селе име-лись. «А у вас что, родителей нет? Пусть они дадут», – сказала смущенно она. «Есть…но у них сейчас пробле-мы – без работы сидят», – ответил кудрявый. «А зачем вам деньги?» – спросила Клавдия. Пареньки слегка за-мялись, но вскоре пухлогубый уверенно сказал: «Учеб-ники купить!» – «Учебники?..» – для Клавдии это была уважительная причина, ибо сама в школе и в училище медицинском хорошо училась и влечение к знаниям и книгам приветствовала. «И сколько вам надо, мальчи-ки?» – «Тысячу, – заявил скромно кудрявый, а пухлогу-бый резко перебил: «Полторы». – «Да, дорогие ныне учебники…– вздохнула Клавдия, зная из телевизора, что цены на товары быстро растут, да и сама ощущала, когда приходила в магазин за продуктами, – её, при-выкшую к стабильным советским ценам, уверенную, что на рубль можно купить несколько буханок хлеба, несколько килограммов сахарного песку, современные цены ошарашивали.
 Она открыла старый потертый комод, вытащила из глубокой стеклянной сахарницы полторы тысячи но-венькими пятисотками, которые недавно получила от почтальонки, разносившей пенсию, и протянула ребя-там, что, переминаясь, стояли на пороге и пристально следили за ней. «Только не забудьте отдать», – сказала ласково напоследок. Пареньки азартно закивали: «Ко-нечно, бабушка…» – и быстро выскользнули из избы. Закрыв за ними дверь, Клавдия посмотрела в окно, как счастливые рослые ребята вышагивали торопливо по улице, и с горечью подумала, что если бы не война и ранение, ее жизнь состоялась бы более удачно, имелись бы такие милые и крепенькие даже не внуки, а правнуки, а она бы им делала подарки, воспитывала в доброте и порядочности, собирала за своим столом на угощение.
Выйдя из двора, пареньки быстро пошагали в сель-ский магазин, где имелся большой выбор спиртного с яркими завлекающими этикетками, огромное количе-ство разнообразных сигарет, шоколада, жевательных резинок, пакеты с чипсами, бутылки Кока-колы, – так что глаза разбегались. Если ранее пареньки на это «ве-ликолепие» лишь вожделенно поглядывали, то сейчас купили две красивых бутылки с водкой, консервов в банках, две коробки конфет, самых дорогих сигарет с изображением верблюда на пачке, пива в пластмассо-вых баллонах, палку колбасы. Сложив все в объемный целлофановый пакет, пареньки направились к одноклас-сницам, которые относились пока к ним снисходитель-но, как к чему-то временному, заглядываясь на парней старше и богаче, кои могли покатать на автомобиле, свозить в кафе. Теперь пухлогубый Сеня и кудрявый Дима не чувствовали себя недостойными их «внима-ния», желая сразить девушек своей щедростью. Сеня весело воскликнул: «Надо было больше у старухи по-просить!» – «Я не ожидал, что и столько даст…» – хмыкнул кудрявый Дима. «Ты вообще только скромно тыщу попросил. Ладно я добавил до полутора, – гордо заявил Сеня, и глаза его загорелись жадными огоньками: – Видел, у нее денег-то полно!» – «Откуда только? Вроде давно не работает». – «Как откуда? Она же на фронте медсестрой была! Фронтовикам сейчас ох…енные пенсии дают! Тысяч десять! Живи и радуй-ся!» – «Откуда ты знаешь?» – «А мне мамка сказывала, а ей подружка с почты. У нас, говорит, зарплата в два раза меньше, чем у этой старой карги пенсия».
В этот вечер они в доме Сени весело провели время с девушками, которые льнули к ним, целовали, обнима-ли и обещали завтра в благодарность за ужин, наконец-то, пойти с ними на сеновал. Пареньки, хмельные, гор-дые и важные, заявляли, что отныне будут дарить им подарки, повезут в город по магазинам, и не проболта-лись, откуда у них деньги, интригуя подружек – впро-чем, девицам это было неважно, главное, что скромные бедные одноклассники вдруг стали «крутыми ухажера-ми». Когда усталая после работы на ферме мать Сени, замахнув пару рюмок водки и закусив шоколадом, рав-нодушно спросила, откуда на столе изобилие, он небрежно ответил: «Заработал, чай!» Мать, удовлетво-рившись этим, не поинтересовавшись с сомнением, где так щедро платят, ушла спать.
Наутро, когда пареньки встретились на улице, у них болела головы, хотелось опохмелиться холодным пив-ком, но деньги уже кончились. Они, смачно поплевывая под ноги и докуривая последние сигареты, тоскливо и недовольно поглядывали в сторону магазина. «Давай еще к старухе сходим», – вдруг процедил Сеня. «И что мы ей скажем?» – растерялся Дима. «Соврем, что денег не хватило». – «А она, думаешь, поверит?» – «Неваж-но…Главное, чтоб дала». – «А если не даст?» – «Не бу-дем гадать – надо попросить, а там посмотрим по об-стоятельствам». – «Стыдно чего-то», – Дима поежился и почесал лохматую голову. «А чего стыдиться-то? И вообще, зачем ей столько денег одной? Водку она не пьет, не курит, в казино не играет! Пусть поделится, а сама пшенную  кашку ест – она старикам полезна», – ухмыльнулся Сеня.
Они, бледные и помятые после вечеринки и бессон-ной ночи, втянув головы в худые плечи, направились вновь к старухе… Клавдия стояла у сарая во дворе и пыталась большим тупым топором разрубить корягу, чтоб истопить печь и согреть избу в холодный осенний день. Морщинистые руки в узловатых венах мелко дро-жали. «Что, уже принесли?» – обрадовалась она. «Нет, бабушка... – сказал Сеня, и большая нижняя губа его обиженно отвисла. – Мы эти деньги потеряли. Нам бы еще столько же». – «Как же умудрились?» – растеря-лась она и испуганно покачала седой головой. «Шли через речку и свалились в темноте с моста… – очень правдоподобно врал Сеня. – Водой их из кармана и вы-мыло». – «Да, это печально… – сказала сочувственно Клавдия. – Ладно, дам вам еще». Она, сходив в избу, вынесла полторы тысячи. Дима, чувствуя саднящую ви-ну, с готовностью и азартом заявил: «Бабушка, а мы вам за это дров наколем!» – «Вот это спасибо, ребятки. У меня уж сил-то нет на это. Да и забор вот падает, крыша протекает», – она обвела рукой убогое поместье. «И в этом поможем», – охотно откликнулся Дима и молод-цевато взялся за топор, чтоб одним махом разрубить корягу. Но Сеня сердито дернул его за рукав: «Бабушка, мы попозже придем помочь. Сейчас нам надо в город ехать за учебниками, – а когда отошли подальше от до-ма, холодно заявил дружку: - Пусть деревенских мужи-ков нанимает – деньги у нее на это есть! А я не собира-юсь на нее горбатиться». – «Так в благодарность же», – пожал плечами Дима. «Обойдется», – жестко буркнул Сеня.
Купив пива, пареньки вызвали свистом из дома де-вушек, которые давно с нетерпением ждали, кто их при-гласит повеселиться, мечтая укатить из села, где вечно сердитые родители заставляют работать по хозяйству, за скотиной ухаживать, в огороде помогать, в крупный город и болтаться там по тусовкам и ночным клубам. Всей компанией направились на автобусе в районный городок. Там посидели в кафе, покушали мороженого, попили сока, а потом пошли в кинотеатр на новый аме-риканский фильм, в котором голливудские супергерои, этакие боевые красивые парни, защитники демократии, побеждали уродливых, подлых и грубых русских мафи-озников, связанных с советским КГБ, хохотали над ни-ми. На вечер, когда хвастливо пообещали угостить де-вушек винцом, шоколадом и завалиться с ними на сено-вал, деньжат у пареньков уже не осталось…
«Давай снова к старухе сходим», – процедил Сеня, когда они, поужинав, стояли у магазина, с досадой вы-гребая из карманов мелочь. «Это вообще наглость…– отмахнулся Дима. – Она, конечно, не даст!» – «А мы и спрашивать не будем. Знаем же, где деньги хранит – в большой тумбочке на второй полке». – «Отберем, что ли?» – испугался Дима. «А чего? Пусть делится с моло-дежью!» – «Так ведь она в милицию заявит». – «А мы припугнем, чтоб молчала. Дескать, дом подожжем». И глаза у Сени ехидно блеснули. «Нет, я на такое не со-гласен…» –Дима отвернулся, словно собираясь уйти. «А девок тебе хочется трахать?» – укорил Сеня. Дима лишь тяжко вздохнул: «Надо только, чтоб нас не заме-тила».
Они со стороны огорода, пригнувшись, в вечерней темноте подошли к дому старухи, окошки в котором уже не светились. «Дрыхнет, наверное, – усмехнулся криво Сеня. – Пусть – мы не разбудим». И осторожно подковырнул арматуриной оконную створку рамы. Она легко подалась: шпингалет был плохо закреплен или же выдернулся из полусгнившего дерева. Сеня залез в гор-ницу и втянул туда через подоконник Диму. Осмотрев-шись, пареньки направились к комоду, выдвинули со скрипом ящик, осветили его огоньком зажигалки и наткнулись на деньги, которые были замотаны в ситце-вый платок. В это мгновение в избе под потолком вспыхнула лампочка – и, старуха, стоя в белой и длин-ной ночной рубахе у выключателя, с печальным укором посмотрела на пареньков. Те на мгновение растерялись, Дима побледнел, у него затряслись губы… «Что же вы, ребятки, у меня делаете? – спросила горестно Клавдия. «Деньги, бабушка, опять позарез нужны… – сказал с наглой ухмылкой Сеня. «Так заработайте. Разве можно воровать-то? Не стыдно разве старуху обижать? Я же все-таки воевала, чтоб вам счастливо и свободно жи-лось не под игом фашистов». Знавший про Великую Отечественную очень мало, так как и учился плохо, книги не читал и телевизор почти не смотрел, кроме боевиков, где горы трупов и реки крови, Сеня ехидно заявил услышанное как-то от давно бросившего семью отца: «Зато сейчас бы пиво Баварское досыта пили!» - «А что надо любить свою родину, вы не знаете? О пат-риотизме не слышали?» – опешила Клавдия. Сеня угрюмо расхохотался: «Если б была возможность, дав-но из этой поганой страны свалил в Италию – лежал бы там сутками на пляже, в море бы теплом купался». Клавдия горько вздохнула: «Ну если так, то деньги мо-жешь забирать – хотя, думаю, до Италии на них не до-едешь! Да, кстати, оставь мне на хлеб, а то пока еще пенсию получу». Сеня развязал платок, где лежала пач-ка тысячных, приготовленная старухой на похороны, и вдруг рядом увидел военные медали: «А это что-за по-брякушки? Не золото? В ломбард не возьмут?» – «Увы, олово и алюминий», – сморщилась старуха, готовая за-плакать. Взяв одну купюру и медали, Сеня направился к старухе, а, подойдя ближе, вдруг ударил Клавдию ар-матурой по голове. Ойкнув, старуха повалилась на бок и замерла с полуоткрытыми глазами и с кровью на вис-ке… «Ты что сделал?» – с ужасом и нервной дрожью прошептал Дима. «А вдруг на нас бы донесла? – спо-койно ответил Сеня, достал зажигалку и запалил про-стынь на кровати. – Надо замести следы».
Через минуту они огородами бежали к заждавшимся их с угощением смазливым девицам, а в доме Клавдии полыхало…               
               
ПОИСК БОГА
С четырнадцати лет любознательный Ринат заду-мался, есть ли бог, что делает для людей и чем они ему обязаны. В советской школе, где учился, о боге ничего не объясняли ни учителя, ни учебники, заявляя, что это выдумки церковников, мракобесие, желание священни-ков унизить гордого человека, который развивает циви-лизацию и, благодаря разуму, превратился из обезьяны в Гомо Сапиенс и из холодной мрачной пещеры камен-ного века сумел подняться в космос. Ринат не спорил с учителями по поводу происхождения вселенной, и даже поощрительно улыбался, когда худощавая учительница астрономии, показывая на карту звездного неба, ехидно говорила: «Наивные церковники твердили, что Земля – центр вселенной, а солнце и луна крутятся вокруг, как две огромные золотые сковородки, ну а звезды лишь светящиеся гвозди, прибитые к твердому небу, на кото-ром якобы живет бог со своими ангелами и откуда сбросил повздорившего с ним слугу Люцифера вниз – и тот, пробив головой толщу земли, обитает теперь в аду…»
Ринат посещал планетарий, который был размещен в бывшем православном храме, чтоб унизить религию, чувства верующих и показать всем, насколько вера примитивна и наивна. Он смотрел, как по темному небосводу, символизирующему вселенную, светлыми точками медленно плыли звезды, планеты, и думал: «Ну да, конечно, и небо нетвердо, и вселенная бесконечна и не мог ее бог, настолько огромную, с триллионами звезд, создать за несколько дней, как об этом написано в Библии…»
                * * *
Наверное, Ринат вырос бы атеистом, если б не ходил в художественную школу и его не поражали архитек-турным совершенством, величием и размерами право-славные храмы, оставшиеся в городе с дореволюцион-ных времен – именно их хотелось рисовать, писать на холсте их округлые купола и плавные арки, а не прямо-угольные и однотипные коробки пятиэтажных домов, не дымные и грязные трубы химических заводов, как это с упоением делали урбанизированные художники соцреа-лизма. Рука с кисточкой, очерчивая гармоничную тра-екторию, привносила удивительное спокойствие и уми-ротворение в душу. Именно к храмам он часто прихо-дил и, задрав голову, с восторгом разглядывал изящные своды, колоннады, лепнину, совершенство куполов, пусть уже проржавевших, и думал восхищенно, какие талантливые архитекторы и художники построили все это!.. Однажды набравшись смелости, он вошел во вре-мя богослужения в единственный оставшийся в городе храм и, увидев красочные фрески на сводах высокого потолка, красоту и богатство иконостаса на стенах, был заворожен удивительной картиной и, постояв у входа с раскрытым ртом, выскочил наружу, чтоб не задохнуть-ся от восторга! Тогда-то он подумал: «Не зря люди вкладывали огромные деньги в строительство храмов, в росписи и в сотворение икон! Они были уверены в су-ществовании Бога, восторгались божественным миром, благодарили этого всевластного и великого за то, что дал право жить!»
                * * *
 Разглядывая в художественной школе репродукции великих мастеров эпохи Возрождения, Рафаэля, Мике-ланджело и других, которые приносил на занятия мо-ложавый преподаватель, связывающий свои длинные каштановые волосы в косичку, художник Петров, желая приобщить учеников к настоящему искусству, Ринат с удивлением отмечал, что на большинстве картин изоб-ражены библейские сюжеты: или распятие христа, с окровавленными худыми руками и ногами, с благород-ным лицом, искаженным в тихой муке, или очарова-тельная, пышущая здоровым румянцем и бесконечно добрая Мадонна с младенцем - пухленьким Иисусом. Ринат, поражаясь мастерству художников, чувствовал в этих картинах мудрость и трагизм, что даже дух захва-тывало, а все изображения голубых озер, серебристых от луны речек и склонившихся над ними тенистых ив казались никчемной мазней. Картины мастеров Возрож-дения звали азартно жить, чувствовать, страдать и ве-рить в счастье в том далеком от современности, удиви-тельно таинственном мире! Подобное он ранее испыты-вал, только когда глядел августовскими темными ноча-ми, пронзаемыми светлыми штрихами метеоритов, на небо, тщетно пытаясь представить огромность вселен-ной, и осознавал: как мелок по сравнению с мироздани-ем! И от этой печальной мысли наворачивались светлые слезы восторженно-непонятной тоски…
* * *
Когда Ринат читал поэму Лермонтова «Демон» про мятущегося по холодным небесам духа зла, лишенного любви богом, что даже, прикасаясь к желанной жен-щине, он невольно ее убивает; когда, читая Достоевско-го и Толстого, встречал упоминание о боге, которые свято верили, что спасет их души и все человечество от греха, как это осознавал Алексей Карамазов в отличие от грешивших братьев, то не раз восклицал: «Неужели гениальнейшие писатели были обмануты церковниками, словно дети?!» И конечно, понимал, что мудрейших людей, которые проникали в таинственные уголки чело-веческой души, обмануть невозможно, а значит, обма-нываются его учителя по биологии и химии, которые рьяно заявляли, что бог - наивный бред! И пусть они вооружены ныне телескопами и микроскопами, но куда им, косноязычным, недалеким и самоуверенным, до ве-ликих умов!?
                * * *
Будучи татарином и зная, что татары давно приняли мусульманство, отличавшееся обрядами, проповедями, храмами, личностью пророка от христианства, Ринат осознавал, что, наверное, надо читать Коран, беседо-вать с муллой, ходить в мечеть, но тем не менее, тянул-ся к христианству – именно в нем разрешалось худож-нику изображать людей, в отличие от мусульманства, где это считалось грехом. Но чтоб не отдаляться от своей нации, принявшей ислам, (хотя, конечно, уже знал, что переход к монотеизму от язычества, которого придерживался ранее булгарский народ, составивший ядро татарского народа, проходил не всегда доброволь-но, а с помощью подкупа высших чиновников, Ринат тогда впервые подумал: «А почему не объединить эти религии?» Идея напрягла глобальностью задачи, ибо пропасть между религиями казалась непреодоли-мой…Тогда он еще не знал содержание Священных книг и не мог заметить, что Коран, написанный проро-ком Мухаммедом примерно на пятьсот лет позже Еван-гелия, и гораздо позже текстов Ветхого завета, вобрал в себя из Библии и легенды, и притчи, и имена пророков, произнося их несколько в иной транскрипции, и сам Всевышний один, а значит, нет непреодолимых проти-воречий между ними, кроме придуманных борющимися за паству священниками или желающими делить народы и властвовать политиками… Впрочем, в то время моло-дому Ринату для жизни Бог еще не был нужен. Как мил-лионы советских юношей, он был комсомольцем, влюб-лялся в девушек и общался с друзьями, не интересуясь, верят ли они в бога и в какого, пытался творить, дости-гать мастерства в живописи.
* * *
В армии он отслужил два года, отлынивая от марш-бросков в зимнюю стужу по заснеженным полям, от мытья и чистки картошки на всю роту и от уборки тер-ритории подразделения, так как выпускал стенгазету, делая в ней шаржи на нерадивых солдат, и рисовал на больших фанерных щитах плакаты – создавал «нагляд-ную агитацию», изображая мужественные лица совет-ских воинов с автоматами наперевес, за спинами кото-рых спокойно трудятся на плодородных нивах и метал-лургических заводах простые люди, играют красноще-кие дети…А однажды ему даже доверили нарисовать на фанере, размером два на два метра, Генерального сек-ретаря компартии, «дорогого Леонида Ильича Брежне-ва» с огромными кустистыми бровями, которого он очень похоже изобразил с Золотыми Звездами на широ-кой груди, за что командир части коренастый генерал-майор Воробьев объявил Ринату благодарность и опра-вил в двухнедельный отпуск домой…Когда же пришел срок «дембеля», начальник части предложил Ринату, как человеку полезному для армии, остаться в должно-сти прапорщика, на что он вежливо отказался.
Ринат о боге ни с кем из солдат не дискутировал, так как упертые политработники заученно бубнили про ин-тернационализм, про «светлое будущее», которое вой-ска должны охранять от происков коварных и наглых капиталистов-милитаристов, хотя, общаясь в казарме с таджиками, калмыками и редкими на службе евреями, иногда думал: «Допустим, сейчас они все единая ко-манда, нет среди них особых трений, а если б каждый верил в своего бога и считал свою религию единственно верной, то не возникли ли бы разногласия в этой армей-ской сплоченности, что повлияло бы на боеспособ-ность?!»
* * *
Когда Ринат поступил в Москве в знаменитое худо-жественное училище имени Сурикова, началась иная жизнь – это был остров духовной свободы среди совет-ского казарменного однообразия: студентам преподава-ли мастерство крупные художники современности, лю-ди свободолюбивые, не удовлетворенные марксистко–ленинским толкованием строения мира, сохранявшие традиции дореволюционной христианской Руси. Одна-ко, никто студентам не старался навязать свои взгляды, выдать за единственно правильные: одни из них увлека-лись импрессионизмом, другие были приверженцами эпохи итальянского или испанского Возрождения, тре-тьи обожали голландскую школу с ее игрушечным праздником жизни и персонажами-марионетками. Но как правило, все с пиететом относились к древнерус-скому искусству и пробудили в Ринате интерес к твор-честву Рублева и к знаменитой «Троице»! Ринат давно знал ее на репродукциях, а, увидев в Третьяковской га-лерее, сначала разочаровался, ибо не производила впе-чатление чего-то необыкновенного, тем более прошед-шие века нанесли ей разрушения – краски пожухли, об-лупились, да и сам сюжет картины был аскетично ску-поват: простенький стол, на котором стоит не то ваза под фрукты, не то тарелка для каши…И только постояв в отдалении от картины, прищурившись, чтобы затуше-вать зрительно немногие детали интерьера, Ринат вдруг обнаружил мощнейший символ: протянутую из-за гра-ниц рамы, из глубины окружающего пространства руку, где стол изображал ладонь, а фигуры трех святых, си-дящих вокруг стола в согнутых мягко-гибких позах, по-ходили на перст, которым осеняют себя верующие, ибо так могли изгибаться только пальцы, а не угловатые че-ловеческие тела! Картина явилась Ринату ладонью Все-вышнего в триединстве с Богом-отцом, Христом и Свя-тым духом, который протянул в ней людям священный Грааль, наполненный эликсиром вечной жизни… По-добные откровения отныне Ринат стал искать всюду. Когда изучали советский реализм и одного из его мощ-нейших представителей Петрова–Водкина, то Ринат восторгаться его яркими красочными работами, порой тоже глубокими, как, например, огромный красный конь, символизирующий и Красное знамя и Ленинское учение, а на нем голенького мальчугана, в котором лег-ко представить юную и наивную в своих кровавых иска-ньях и надеждах на лучшее будущее Россию… Но тем не менее, чего-то Ринату в советском реализме не хва-тало! Да, картины выполнены мастерски, объемно, ре-льефно, выпукло, с перспективой, но ему инстинктивно хотелось заглянуть за холст, надеясь и там что-то уви-деть. Вот на картинах великих мастеров Возрождения заглядывать за полотно не было необходимости, и од-нажды Ринат понял почему: там имелось три пласта жизни: средний – реальный, земной и зримый, высший – божественный, и низший - греховный и адский…- и они сосуществовали одновременно в мощнейших противо-речиях, что придавало изображенному особую таин-ственность и драматизм. Герой любой такой картины словно бы стоял на перепутье трех дорог и своим по-ступком в драматичных обстоятельствах выбирал одну из них…и не всегда та была однозначно хороша, а дру-гая нет.   
* * *
Многие друзья Рината в поисках художественной манеры, своего стиля, порой из кожи лезли, чтоб быть оригинальными, считая, что задача художника доказать с помощью эпатажа критикам и ценителям, что его творчество ново и свежо. Им хотелось благодаря этому получать заказы музеев, галерей, богатых граждан, быть приглашенным на Запад, получить там рекламу и вы-ставки. Иные из знакомых делали изыскания в области модернизма, сюрреализма и других «измов» бездумно, а Ринат пришел к мысли, что для настоящей индивиду-альности и «своего лица» следует иметь оригинальное мировоззрение, прикоснуться к тайне, которую до тебя никто не понимал, не чувствовал – эту тайну он стал искать! Он запоем читал философские, религиозные и мистические книги, пытаясь найти сакральный смысл – да, множество художников черпали там сюжеты и вдох-новение, но он хотел найти между строками нечто не-обыкновенное.
Художественный процесс ему напоминал гонку, на которую вышли тысячи участников и ринулись, порой сами не зная куда, ибо единой беговой дорожки не су-ществовало, как не существовало финишной ленточки, которую следовало пересечь первым. Побежал и Ринат, но, увидев, что есть ребята гораздо резвее, понял, что одним упорством и апломбом мало добьешься, если не знаешь толком, для чего искусство необходимо людям, самому творцу?! Три месяца он не мог заставить себя подойти к холсту, взять кисть и написать что-нибудь – творить примитивные вещи не хотелось, а на большее не было ни вдохновения, ни сил. А если иногда и брал кисть, надеясь переломить внутреннее сопротивление, убеждая себя, «что аппетит приходит во время еды», что настоящее творчество это «девяносто девять про-центов труда и лишь один таланта и вдохновения», то руку словно парализовало, связки и мышцы деревенели! Ринат начал пить, чтоб заглушить неудовлетворенность собой и творческими потугами. Перестал ходить на за-нятия. Одно только спасало от полнейшего запоя – кни-ги о великих художниках Ван Гоге, Поль Гогене и дру-гих... Через них Ринат осознавал, что не только он, мел-кий и никому неизвестный творец, мучается, сомневает-ся и страдает в попытках ответить на главный вопрос: «В чем смысл творчества?»…Его бы выгнали из любого другого училища за неуспеваемость, за аморальное по-ведение, но педагоги понимали, что здесь учатся осо-бые люди – стихийные, порой конфликтные, вечно не-удовлетворенные и, может быть, они и есть самые та-лантливые, будущая гордость русской художественной школы.
* * *
Однажды ночью Ринат в полубессознательном со-стоянии, опухший после недельного запоя, вышел из общежития, сел на электричку и поехал, желая исчез-нуть из этого мира. Сошел на пустынном полустанке и неверными шагами двинулся в луга, мимо темных иво-вых кустов, поблескивающих матовым серебром не-больших озер, сквозь пласты плотного тумана, ложив-шегося на росную траву. Показалось, что находится внутри картины полной волшебства и мистики автора Куинджи, что бесподобно переносил на полотно всю красоту теплой июльской ночи. Он лег на копну, пах-нущего сладковатыми и терпкими ароматами сена и, заглядевшись, одурманенный в звездное бездонное небо, вдруг увидел, что на него смотрит огромное су-щество, связанное контуром звезд в размером в полнеба лик (сразу без сомнений поверилось, что это всевыш-ний, создатель вселенной и всего сущего). И он вещал лично для Рината: «Искусство – это разговор со мной!!! А я един для всех!»
Проснувшись утром и не понимая, сон это был или явь, Ринат с удивительным просветлением осознал, что определился, что такое бог, как к нему обращаться, и, вернувшись в город, с утроенной энергией кинулся в написание картин…
* * *
До сих пор толкование бога ни одной религией Ри-ната не удовлетворяло: ни бородатый боженька Иегова, сидящий на облачке на золотом троне в окружении ан-гелов, ни языческий деревянный или глиняный божок, сделанный аляповато человеческой рукой. Ближе всего воспринимался буддизм (религиозная философия Ин-дии) – может потому, что он говорил о совершенство-вании своей души, предлагал самостоятельность выбо-ра человеком, и как вознаграждение за непростой, твор-ческий путь человека ждала нирвана-благодать! Ринату понравилось, что главным постулатом индийской рели-гиозной философии был постулат об ограничении мир-ских желаний – об аскетизме. Он, выросший в небога-той семье в деревеньке под Казанью, без отца, что умер молодым, не имел дорогой и модной одежды, в которой форсили студенты из Москвы и других крупных горо-дов - обходился непритязательной пищей (кашами, кон-сервами) и простой одеждой (кедами, штормовкой, вя-заной шапочкой); а в то время элита в стране уже нача-ла богатеть, имея личные автомобили. Джин потреби-тельства был «выпушен из бутылки» и многие худож-ники с затаенной завистью восклицали о том, сколько имеет за свои картины Сальвадор Дали, Пикассо (мил-лионы и миллионы долларов!), закатывали глазки, когда узнавали, за какие суммы продают картины художников недалекого прошлого – французских импрессионистов, многих из которых, их манеру, их наложение красок, их цветоощущение они могли элементарно повторить! Они очень возмущались, что ценность творений художника возрастает со временем, как возрастает в сотни раз сто-имость вина столетней выдержки, хотя в принципе-то вино времен Наполеона Бонапарта, пролежав двести лет в подвале, не станет божественным эликсиром, леча-щим все болезни и, попав в желудок, тоже превратится в смесь обычных, неприятных по виду ингредиентов…
В отличие от иных «творцов», стремящихся продать свои творения за бешеные деньги, Ринат отказался от этих желаний. Он не понимал богатых покупателей, ко-торые гонялись за картинами художников прошлого. Прекрасная копия, репродукция, которые на современ-ной полиграфической технике можно сделать любого размера и с качественной цветопередачей, для него по воздействию на мысли и души мало чем уступали ори-гиналу, как не уступает записанная и размноженная на тысячах пластинок хорошая песня. Конечно, если кар-тину рассматривать как способ вложения денег, как вы-годный товар, то тогда коллекционеров можно понять, но какое это отношение имеет к искусству?! Да, будет приятно, если «Сикстинская мадонна» висит в твоей комнате в оригинале, но она так же бесподобна в копиях и в репродукциях…
Отныне, подходя к холсту и думая над сюжетом, Ринат спрашивал того, чье незримое присутствие те-перь ощущал: «Боже, а нужна ли тебе моя мазня?» - и только убедившись наитием, что нужна, приступал к работе.            
* * *
После смерти матери получив в наследство старень-кий деревянный домик на окраине Казани, Ринат, побы-вавший уже в Италии, во Франции, в Палестине, в Ин-дии, переехал из московской квартиры на родину. Счи-тал, что впитал достаточно мировой культуры, а зна-чит, должен и может воплотить то, о чем давно думал – заняться объединением религий в мировоззренческую систему, понятную для всех и удовлетворяющую пред-ставителей всех конфессий, если они не фанатики, ко-торые питают ядом нетерпимости террористические организации. Это уже коснулось Рината, у которого при взрыве обвешанной взрывчаткой «смертницы» в мос-ковском метро погиб лучший друг – талантливый ху-дожник (он три дня пролежал с оторванной рукой и но-гой в больнице, где его успел навесить Ринат), а у доче-ри Рината погибла во взорванном религиозными фана-тиками над США самолете подруга… Ринат, который ранее с большими претензиями относился к марксизму-ленинизму, как атеистической, стригущей всех под одну гребенку, идеологии, начал понимать, что у Маркса бы-ла фатальная необходимость сблизить вечно конфлик-тующие на национальной и религиозной почве народы. Однако Ринат уже знал, что идти надо иным путем...
                * * *
Его картины пользовались спросом в мире, прино-сили приличный доход, который Ринат и решил вклады-вать в свою идею. Мысли по объединению религий он художественно оформил в своих картинах, озвучил в статьях и интервью, и они на многих духовно воздей-ствовали. Ему писали представители религий, с ним дискутировали теологи разных стран, его уважали уче-ные-атеисты, понимая, какой вклад делает в снятие про-тиворечий между религией и наукой, и заявляющие, что в единого и умного бога они с удовольствием поверят, но Ринату хотелось большего числа приверженцев, а их можно привлечь только чем-то очень наглядным, ка-ким-то особым храмом!
Взяв за основу собор Василия Блаженного с его странными для классического православного храма расписными куполами, присоединив к его остову стро-гий минарет, Ринат нарисовал на огромном листе ват-мана совершенно новый храм с девятью башнями – именно столько существовало в настоящее время миро-вых религий, начиная от христианства и мусульманства и включая иудаизм, буддизм, индуизм, учение Зарату-стры, и совсем уж новую – Бахаизм. Именно Бахаизм одним из первых попытался объединить религии, взяв из них передовое, прогрессивное, созидательное и не противоречащее современной цивилизации и начав строить храмы с девятью входами, куда мог войти представитель каждой религии и помолиться – такой храм Ринат видел в Индии. В архитектурном плане тот храм был похож на круглый цирк и не годился для хо-лодной российской зимы, где девять широких дверей с разных сторон выстудят храм, выдуют сквозняками всех прихожан…
Чтоб не обижать ни одну религию, Ринат на общем фундаменте создал девять совершенно разных по объе-му, форме и высоте башен, каждую из которых увенчи-вал свой символ – одну христианский православный крест, другую католический, третью мусульманский полумесяц (хотя он и достался мусульманству от ви-зантийского христианства), а на остальных стояли по-чти незнакомые не специалистам фигуры, которые вен-чают буддийские, иудейские и другие храмы мировых религий. В этой огромной работе ему помогала, под-держивала морально и организационно худощавая и энергичная, с живыми темными глазами, жена Сабина, француженка алжирского происхождения – искусство-вед по образованию, безоговорочно принимающая сме-лые идеи мужа. О такой жене-соратнице можно было только мечтать любому творческому человеку!
* * *
Все деньги от продажи картин Ринат вкладывал в строительство, частенько получая обидные замечания от братьев по крови татар, которые с распадом Совет-ского Союза и избавлением народа от воинствующего атеизма начали строить всюду мечети. «Что это за Ва-вилонская башня?!» - слышал Ринат не раз брезгливое от соседей, родственников. Мусульмане вполне лояльно принимали строительство привычного православного храма, но не этого странного сооружения, чувствуя в нем скрытую угрозу их обособленности и идентично-сти, мировоззрению их прихожан – и поэтому однажды осенней ночью недостроенное здание сгорело. Милиция выдвинула две версии: или замыкание электропроводки, или искра от сварочных работ, но Ринат имел подозре-ние на определенных людей, хотя не заявил на них в органы, не озвучил это во всеуслышание, чтоб не обострять конфликт.
И вот удивительный и прекрасный храм, где Ринат организовал бесплатную школу-студию юных художни-ков, кукольный театр, и где всегда многолюдно от гос-тей со всех уголков мира, стоит под многонациональ-ной вывеской «Международный культурный центр» – чтоб никого из ортодоксальных священников разных конфессий не раздражать. И стоит он у железной доро-ги, одной из главных в стране, по которой идут поезда с Запада на Восток и в с Востока на Запад, и сотни тысяч пассажиров с восхищением смотрят из окошек на это чудо, делятся впечатлениями и, узнав от проводников о творце этого дивного сооружения, говорят про Рината: «Молодец! Великое дело творит!»    

ДОЖИЛИ
Шалавин, проезжая на служебном Мерседесе в свой загородный дом, частенько через тонированные стекла обращал внимание на красивое старинное здание – один из самых видных в столице двухэтажный особняк, и ду-мал: «Вот бы его продать какому-нибудь олигарху или крупной иностранной компании и за это получить в ка-честве мзды солидные деньги». Действительно, огоро-женное кованой оградой, с площадкой для парковки машин, здание располагалось рядом с Садовым коль-цом, почти в центре Москвы, вблизи обширного парка, в экологической зоне у реки, так что цена ему была огромная. Здание это у Шалавина, занимавшего круп-ный пост в правительстве, уже давно просили богатые друзья, обхаживали его, приглашали на юбилеи, в гости, поохотиться на кабанов и лосей и думали, что угостив его изрядно коньяком, уговорят продать особняк…
Он бы уже давно продал, да только здание с совет-ских времен принадлежало Союзу писателей России, где творческие работники проводили презентации книг, устраивали встречи с различными делегациями, в том числе из-за рубежа, и где располагалось руководство Союза. И хотя нынешние писатели не были вхожи в «высокий кабинет» Шалавина, ибо не привечал, считая их, в общем-то, в деловое и прагматичное время абсо-лютно бесполезными, да и книг их не читал, но некое чувство уважения к ним осталось еще с поры, когда в школе приходилось изучать творчество классиков рус-ской литературы и слышать от учительницы с придыха-нием: «Ах, писатель! Ах, творец! Он учит нас доброму и вечному…» Чему и как учили нынешние писатели – Шалавин не знал, да и знать не хотел, уважая и ценя лишь экономистов, которые хоть умеют деньги считать, а так же юристов, потому как те помогают эти деньги «господам» с помощью хитро написанных законов со-хранить. Из деятелей искусства он покровительствовал только кинематографистам, ибо смотрел иногда телеви-зор и кино, но главное, те могли добавить престижа России, завоевав очередной приз на международном фестивале, о чем тут же раструбили бы на весь мир, хо-тя и обходились, конечно, фильмы скудной государ-ственной казне в большие миллионы долларов… Ему нравилось общаться на светских мероприятиях с моло-денькими симпатичными актрисами, кокетничать, уго-щать их шампанским и чувствовать себя неким «мачо» – по крайней мере, это гораздо приятней, чем общаться с нервными, желчными и вечно недовольными «писака-ми» пенсионного возраста, которые задают каверзные вопросы об упущениях власти в воспитании подраста-ющего поколения, об упадке культуры и нравственно-сти, считая себя самыми умными в стране и озабочен-ными пробуксовкой демократических и экономических реформ.
Одному из друзей олигархов, который особо настойчиво желал писательский особнячок и предлагал за него очень хорошую цену, Шалавин как-то откровен-но сказал: «Если сумеешь найти зацепку, как выкурить писателей из здания, как тараканов, то я отдам его те-бе…» Вскоре ободренный и радостный Эдуард Моисее-вич принес Шалавину папку с документами, где сооб-щалось, что писатели часть здания сдают в аренду ино-странным фирмам и деньги прибирают на личные нуж-ды. В тот же день возмущенный Шалавин решительно направил на них налоговою инспекцию, которая, при-хватив для поддержки дюжих «омоновцев» в масках, ворвалась в здание и сделала выемку финансовых доку-ментов. Впрочем, растерянные седовласые писатели и так бы отдали все документы, ибо оказались граждана-ми законопослушными.
В результате выяснилось, что руководство Союза писателей ежегодно получало около миллиона долла-ров за аренду, а куда тратило – не совсем понятно: то ли на командировки по стране, то ли на поэтические фе-стивали, семинары молодых авторов и издание книг, то ли на матпомощь своим пенсионерам, на операции им и лекарства… Шалаев тут же дал распоряжение, чтоб пи-сателей начали выдавливать, если они не хотят уголов-ного преследования и нудного разбирательства, которое изрядно потреплет им нервы. Но они вместо того, что-бы тихонечко собрать свои книги, рукописи и архивы и разъехаться мирно по квартирам и Переделкинским да-чам, написали письмо Президенту и пожаловались, что законно купленное ими здание отбирают, что Союз пи-сателей объединяет в своих рядах десять тысяч человек по всей России и имеет право на культурный центр в столице. Письмо подписали известные классики совет-ской литературы, Герои Соцтруда и Советского Союза, фронтовики… Послали письмо и Патриарху, с которым тесно и плодотворно общались, поддерживая правосла-вие, чтоб тот заступился своим авторитетом перед ру-ководством страны. Президент, понимая, что бездей-ствие в этом вопросе может нанести удар по его ими-джу, назначил Шалавину встречу, к которой тот осно-вательно подготовился…
Перво-наперво его ретивые помощники дотошно изучили публикуемые в газете Союза писателей статьи и сделали выписки, где с гневом и горечью говорилось, что современная продажная власть, начиная с предателя народа алкоголика Ельцина, забыла о патриотическом воспитании граждан, что она раздала богатства народа кучке олигархов, что разрушила экономику, что рано или поздно русский православный люд поднимется на праведную борьбу, и так далее и в том же духе… Вот такая «нахальная» и удивительная крамола! Читая эти выписки, Шалавин потирал радостно холеные ручонки и ухмылялся: «Вот вы как себя проявили! Не нравится вам наша власть якобы еврейско-массонская! Так и вы нам не нравитесь!» С этим «убийственным компрома-том» он направился к президенту, которому все это за-читал, уверенный, что тот тотчас даст «добро» на вы-селение писак, как лидеров экстремизма, призывающих к бунту и неповиновению власти. Заявил в конце своего бурного выступления сердито: «А что? Если бы они так при Брежневе критиковали советскую власть, их бы жи-во в психушку посадили или за границу выслали, а при Сталине на лесоповал. А мы их терпим!» Президент вы-слушал как обычно с тихой улыбочкой, благодаря ко-торой абсолютно невозможно понять, о чем он думает, и сказал не без поощрения: «Да, смелые ребята… Но их надо понять: люди жили в социализме, были ценимы и уважаемы родиной, воспевали трудовые и ратные по-двиги советского человека, а некоторые даже воевали в разведке против фашистов. Вы думаете, им легко сме-нить убеждения? Наоборот, если бы поменяли, как не-которые из нынешних холуев от интеллигенции, я бы их лично перестал уважать. Да и у нас, честно говоря, хва-тает в государстве недочетов, которые они, как люди совестливые, видят…» Шалавин растерянно кивнул, за-метив однако: «Они итак большие гонорары имеют! Могут и на свои денежки по командировкам кататься за впечатлениями. Я слышал, одна наша детективщица за-рабатывает в год почти полтора миллиона! Больше чем я в двадцать раз». О своем «теневом» огромном доходе помимо зарплаты он, конечно, умолчал. Президент улыбнулся: «А вы читали ее? Я пробовал… Это не пи-сатель! А настоящие писатели, как я специально справ-лялся, живут почти впроголодь. И все где-нибудь под-рабатывают: кто учителем, кто в газете, а кто дворни-ком или сторожем. Они литературу рассматривают как служение! И по праву обижены, что государство, выде-ляя десятки миллионов долларов на откровенно слабые и порой даже вредные для нравственности народа фильмы, писателей ничем не поддерживает».
Возражать президенту было чревато, и пунцовый Шалавин лишь пожал плечами. Напоследок, достав из папочки бумаги и показывая, что тоже приготовился к встрече, президент добавил: «Они еще и много хороше-го делают: поддержали наши действия по защите Абха-зии и Южной Осетии от агрессии Грузии. Ездили туда, подарили подарки детям-сиротам, свои книги для раз-громленных снарядами библиотек… Переводят литера-туру народов России и тем крепят ее единство. Так что оставьте их в покое». Тут Шалавин с пионерским пафо-сом поддакнул: «Согласен! Будет исполнено», а сам, приехав домой, где его ждал с дипломатом долларов в качестве аванса за здание счастливый олигарх, с доса-дой и гневом фыркнул: «Отвертелись! Надо какую-нибудь гадость им в отместку сделать». – «За нами не заржавеет!» – выдавил после долгой паузы рассержен-ный Эдуард Моисеевич, взял со стола пухлый дипломат и вышел, заявив с ехидно-приторной улыбочкой в две-рях: «Если что – звони!»
* * *
Вскоре дождливым темным вечером, когда в Доме писателей собрались известные, любимые народом ав-торы на торжественное награждение премией имени патриота русского народа, полководца «Александра Невского», группа каких-то молодчиков в масках с ис-тошными криками «Русские фашисты, выметайтесь от-сюда!», разбила камнями с улицы окна и забросала ак-товый зал дымовыми шашками…      

УВАЖАЕМЫЙ АВТОРИТЕТ
Поздно вечером бригадир литейщиков Сергей воз-вращался с завода и сокращал путь с автобусной оста-новки до дома по пустырю, чтоб успеть поцеловать дочку, пока не уснула, сказку ей на сон грядущий рас-сказать. Вдруг со стороны по¬росшей редкими кустика-ми полянки услышал сдавленный женский крик, возню, стоны и, недолго думая, кинулся туда — вызывать ми-лицию не стал: пока она приедет, да и появится ли во-обще, ибо место отдаленное, глу¬хое, добраться с трас-сы на автомобиле сюда по буеракам не просто. За это время женщину мо¬гут изнасиловать и убить, да и насильники успеют скрыться. Молодой спортивный мужчина, уверенный в своих силах, он решил разо-браться в ситуации сам и строго крикнул в темноту, где маячили фигуры людей: «Что происходит?! Ну-ка пре-кратите!» Возня и стон затихли, зато отчетливо раздал-ся умоляюще-тоскливый женский крик: «Спасите, ради бога!» А потом послышался глухой удар (явно кулаком по телу) и злобный мужской окрик: «Заткнись, сука!» Сергей подобрал с земли увесистый камень и пошел в кусты, откуда навстречу вышел пьяненький, сухощавый и короткостриженый парень в кожаной черной курточке и зло процедил: «Шел бы ты, му¬жик, своей дорогой». – «Я пойду, если девушку отпустите», – ответил Сергей. «Какое твое собачье дело? Это наша девушка – она нам задолжала... И вообще, проститутка».
Другой бы отступился, так как девушки ныне тоже разные – иная, в самом деле, крупно виновата, но Сер-гей не захотел верить парню, чтоб иметь мо¬ральное право уйти от разборок. «Если виновна, разбирайтесь по зако¬ну. А то сейчас вызову милицию». – «Ты че при-стал? Урод!» – парень кинулся на Сергея, замахнув-шись увесистой битой. Сергей выхватил ее и ударом в челюсть сбил парня на землю... Парень истошно и с ма-тюгами за¬вопил – в этот момент раздались два выстре-ла, и Сергей почувствовал, как пули вошли в спи¬ну: тя-желые, горячие... В пылу борьбы Сергей кинул в стре-лявшего камень и угодил в плечо – тот выронил писто-лет в лужу и застонал. В этот момент неда¬леко от пу-стыря остановилась легковая машина, и девушка, одер-гивая гря¬зную, порванную джинсовую юбку, закричала: «Люди, помогите, убивают!» – и кинулась к дороге. Злобно ругаясь, парни побежали через пустырь прочь... Только тогда Сергей почувст¬вовал, что кончаются си-лы: сознание туманится, жжет грудь, дышать тяжело, а ноги наливаются неимоверной тяжестью. Он сел на зем-лю и, стиснув зубы, простонал: «Девушка, вызовите, пожалуйста, «Скорую». И позвоните моей жене...» Он протянул телефон, ибо позвонить сам уже не мог – в глазах меркло, думалось странно спокойно: «Как глупо все получилось». – «Сейчас, сейчас… – шептала де-вушка, глядя благодарно и испуганно заплаканными, с размазанной по векам тушью глазами, и дрожащими худенькими пальчиками нажимала кнопочки на теле-фоне, а когда дозвонилась, то сказала Сергею: «Спасибо вам огромное. Они бы меня убили...Но только прошу вас не обижаться: я не буду писать заявление в милицию – не хочу, чтоб все знали (подруги, парень... ну сами понимаете), что со мной такое случилось... Стыд, по-зор. А перед этими ублюдками ни в чем не винова¬та: по наивности тормознула около института машину, чтоб довезли до дому, а они завезли на пустырь».   
Очнулся Сергей в реанимационной палате, где над ним склонились врачи – двое озабоченных мо¬лодых мужчин в синих ситцевых костюмах; скосив глаза, он заметил рядом жену Риту – заплаканную, бледную, шептавшую поджатыми, тонкими губами словно молит-ву: «Я здесь, с тобой!» Успел услышать глухо, словно издалека, слова врача: «Надо срочно готовить к опера-ции», а потом, успокоенный, что в надежных руках и с ним ничего плохого уже не случится, потерял созна-ние...
По приказанию медсестры Рита торопливо раздела мужа, лежащего беспомощно на каталке, и с ужасом смотрела, как бинты на его спине багровеют от кро¬ви, набухают ею, и думала, что медленно шевелятся врачи и медсестры – словно сонные мухи! Ей хотелось с недовольством кричать: «Делайте все быстрее! Видите, ему очень плохо!» Хотя медперсонал и работал в обычном ритме... Со слов врача «Скорой» она знала, что муж спас на пу¬стыре девушку, и хотя понимала, что могла оказаться на ее месте в ужасной ситуации в это прагматичное время, когда редко кто придет на помощь в опасный момент, тем не ме¬нее шептала над его за-стывшим бледным лицом: «Ну зачем? Зачем влез в это? Сейчас бы сидели дома, пили чай с абрикосовым варе-ньем, намечали планы на ближайший выходной, на от-пуск, чтоб отдохнуть в Турции – как раз денег скопи-ли!»
Вдруг во дворе больницы раздались автомобильные сирены, и, выглянув в окно, Рита увидела, как к подъез-ду подлетают машина «Скорой помощи», два черных больших джипа, а за ними три милицейских, с включен-ными мигалками, автомобиля, из которых удивительно проворно, что на них не похоже, выпрыгивают милици-онеры. Было впечатление, что смотрит американский боевик, где происходит сложнейшая операция по спасе-нию десятков заложников, захваченных бандой терро-ристов, и сейчас будет стрельба и множество жертв... Через несколько секунд в коридорах больницы разда-лись крики, на¬чалась беготня, в реанимационную загля-дывали врачи с испуганными лицами и шептали заго-ворчески: «Срочно всем в операционную. Там привезли сложного пациента». – «А как же мой муж? Ведь его должны везти сейчас в операционную?» – спрашивала растерянно Рита, но ее никто не слушал. Врачи и мед-сестры смотрели сквозь, словно она нечто мелкое. Рита выглянула из реанимационной и увидела, что коридор забит народом: несколькими милиционерами во главе с солидным и холеным полковни¬ком в неестественно вы-сокой фуражке, и группой бритоголовых и насторожен-ных спортивных мужчин в одинаковых чер¬ных костю-мах. А во входную дверь уже рвутся несколько взмы-ленных, похожих на гончих псов, что мчатся, выпучив глаза и высунув языки за зайцем по полю, репортеров с фотоаппаратами, с видеокамерами и окружают полков-ника, задавая наперебой вопросы: «Что случилось? Как? Где? В каком положении раненый? Будет жить?» – «Си-туация под контролем... – отвечает важно пол¬ковник, нахмурив брови от ответственности момента. – Мы не допустим никаких волнений!»
Рите подумалось, что, случилось нечто экстраорди-нарное: возможно поку¬шение на важное государствен-ное лицо – на министра российского правительства или губернатора и тот сейчас при смерти... И тогда сразу ее боль и волнения за мужа инстинктивно уменьшились, как случается почти со всеми, воспитанными при соци-ализме простыми людьми: дескать, мы букашки, и мо-жем подождать, а вот чиновник ждать не должен, если он умрет, то мы все осиротеем... «Кого ранили, кто по-страдал?» – спрашивала она пробегающих мимо вра-чей, но они лишь строго буб¬нили: «Очень большой че-ловек, очень». – «И как долго будут делать операцию?» – интересовалась испуганно она. «Несколько часов», – отвечали ей. «А как же мой муж? – наконец решилась она задать вопрос. – Ведь ему очень тяжело». – «Ну а если умрет этот... (и солидный главврач понизил голос до испу¬ганного шепота) То нам всем будет очень пло-хо. Всему медперсоналу... Прибьют!»
Подумав растерянно, что странным образом оказа-лась в сталинском времени, когда вероятно с каждым хирургом, делающим операцию крупному партийцу, стоял кгбэшник с наганом, Рита пошла в реанимаци-онную, где на кушетке лежал муж, взяла его нежно за хладеющую руку и, считая, что, возможно, он слы¬шит, виновато сказала: «Потерпи немножко, потерпи». И ви-дела с горечью, что ему становится все хуже: пульс все слабее и слабее, дыхание уже еле заметное, лицо блед-ное, губы посерели...
На «сотовый» Рите позвонила оставшаяся одна дома десятилетняя дочка и встревожено спросила: «Как там папа? Скоро вы приедете?» Сдерживая рыдания, Рита ответила: «Скоро, скоро…Ты не переживай и ничего не бойся. Ложись спать, а проснешься – я уже буду ря-дом». – «А папа? Я по нему соскучилась». – «А папа, может, ненадолго здесь останется…» – ответила Рита и свернула разговор, ибо душили слезы. Вскоре позвони-ла мать Сергея, которая жила в другом городе, и испу-ганно поинтересовалась: «Что у вас там произошло? Мне ваша Ксюша сказала, что отец попал в больницу. Может, приехать и помочь?» Рита не хотела тревожить свекровь, у которой больное сердце, и поэтому не со-общила о случившемся, но если уж та узнала, то при-шлось отвечать: «В него стреляли бандиты». – «И как он?» – «Готовим к операции». – «Держи меня в курсе». – «Хорошо!» – Рита закончила разговор, ибо все равно пенсионерка свекровь ничем не могла помочь: она ведь не важный чиновник, который может напугать врачей какими-то карами!   
Наконец, Рита не выдержала, выскочила в коридор и решительно кинулась в операционную, но путь прегра-дили два дюжих милиционера, и один жестко и подо-зрительно спросил: «Кто такая, что тут делаешь?», а второй добавил: «Надо выгнать отсюда всех посторон-них», – и крепко схватил ее за локоть, намереваясь вы-толкать на улицу. «Моему мужу должны делать опера-цию, он умира¬ет... Неужели больше нет хирургов? Его ранили бандиты, ему надо вытащить пули», – восклик-нула со страхом она, понимая, что если ее выгонят, то муж останется совсем без помощи и внимания. «Наше¬го пациента тоже ранили. Подождите, гражданочка», – сказал примирительно первый. «Кого ранили? Вы хоть объясните». – «Не ваше дело... Идите к своему мужу, пока мы вас не вывели». Рыдая, Рита направилась об-ратно и, встретив в коридоре пожилую седовласую ня-нечку с добрым лицом, спросила: «Вы случайно не зна-ете, кого привезли на операцию?» – «Кого? Кого? – фыркнула брезгливо та. – Чай, главного бандита в горо-де, а может, и в стране. Авторите¬та из грузин. Вора в законе! Видишь, сколько его дружков тут ошивается... – и она кивнула на бритоголовых. – Кто-то его прямо в ресторане подстрелил... Жаль, не до конца». Рита округлила глаза на десяток околачивающихся здесь ми-лиционеров: «А милиция что тут делает?» – «Тоже его охраняет». – «От кого?» – «От тех, кто стрелял – вдруг нагрянут добить». Рита, работающая экономистом на заводе и привыкшая многое оценивать с финансовой точки зрения, невольно подсчитала, сколько средств сейчас государство тратит на бандита: его лечат луч-шие врачи, переливают сданную донорами для поря-дочных людей кровь, задействовано дорогое оборудо-вание, милиционеры, которые торчат здесь скопом, по-лучают неплохую зарплату... – это бешеные деньги! И все вместо того, чтобы повязать разом его подельников, а главного бандита и жулика отвезти в тюремный лаза-рет!
* * *
Только через два часа, когда прооперированного «вора в законе» отвезли в лучшую люксовую палату, и все охранники (милиционеры и его дружки бандиты, озабоченные, напряженные, подозрительно оглядываю-щиеся, готовые отстреливаться непонятно от кого), двинулись за ним, в операцион¬ную повезли Сергея. А через полчаса вышел растерянный хирург и, не глядя Рите в глаза, виновато выдавил: «К сожалению, ваш муж умер». «Сволочи! – закричала Рита, и этот тоскливый вопль потерявшей любимого мужа женщины, с которым мечтала прожить долгую и счастливую жизнь, отца ее ребенка, заставил всех услышавших вздрогнуть. – Сво-лочи!» Она имела в виду не столько подневольных вра-чей, которым, может быть, солидно приплатили банди-ты за спасение мафиози, а государство, для коего бан-дит, ко¬торый ошивался по тюрьмам, ни одного дня не работал, рубля пользы стране не принес, а только пако-стил и вредил добрым людям, оказывается, гораздо важнее простого честного человека... Где живем?!
       
РАСПРАВА
О, как этот англосакс ненавидел Россию! Не Совет-ский Союз, а именно Россию, хорошо понимая, что Со-юз - это возрожденная Российская империя, которая уже на протяжении двух веков мешает англосаксонской расе сначала в Закавказье, где поэт и дипломат Грибоедов начал активно выстраивать отношения с Персией, за что не без участия британцев был убит, потом в Крыму, где во второй крымской войне были окончательно разбиты союзные Англии турецкие войска, а теперь, того и гля-ди, начнет проводить свою политику в Индии – в ан-глийской на протяжении веков колонии, самой богатой и очень важной стране Азии. Как он радовался, когда в России свершилась так называемая Октябрьская рево-люция – он только для вида возмущенно восклицал в газетных интервью и в парламенте, где частенько вы-ступал как потомственный лорд, что надо раздавить большевиков, которые идут в мировой войне на сепа-ратный мир с Германией, вернуть страну в лоно буржу-азной революции или даже восстановить монархию, иначе российские солдаты перестанут «таскать кашта-ны из огня» во благо англичан, а сам удовлетворенно осознавал, что, заплатив почти двумя миллионами жиз-ней на фронтах с немцами за будущее процветание Британии, и по большому счету уже надломив хребет Германии, Россия в результате ничего не получит – а именно, те вожделенные проливы Босфор и Дарданел-лы, на которые рассчитывала в случае победы, а значит, Средиземное море останется вотчиной англичан и рос-сийский флот будет заперт в Черном море... С какой радостью он читал в газетах, что в России после граж-данской войны настала разруха, голод, что новоявлен-ные национальные республики отделяются от Моско-вии, а значит, с политической и военной арены вслед за раздавленной и униженной Германией исчезает и дру-гой конкурент Англии, и она теперь уже безраздельно будет с родственницей Америкой править в мире... И вот вдруг после всех катастрофических передряг, что случились в России, он с удивлением и растерянностью узнает, что та птицей Феникс восстает из пепла, подни-мается с колен, что по темпам экономического развития она (вот что страшно и обидно!) за несколько лет обо-гнала далеко Англию, что по количеству выпускаемой стали и чугуна вышла на второе место в мире после благополучных, скрывшихся за океаном от всех напа-стей США, что ее сельское хозяйство после двух про-вальных лет, когда крестьян насильно сгоняли в колхо-зы, возродилось, что ее мощные ледоколы бороздят океаны, а замечательные самолеты способны под управлением таких смелых пилотов, как Чкалов, пере-летать через континенты... А, значит, Россия не только вновь становится опаснейшим противником, но и очень привлекательной страной для миллионов рабочих всего мира, вызывая симпатии идеями всеобщего равенства: ведь недаром этот плюгавенький черномазый лягушо-нок Махатма Ганди воспрянул духом и, чувствуя мо-ральную поддержу со стороны России, начинает с утро-енной энергией бороться за освобождение Индии от ко-лониальной зависимости.
С жестким холодным прищуром глядя на огромный глобус, что стоял у него в просторном кабинете, он иг-рал желваками, оглядывая могучего русского «медве-дя», который нагло и вольготно разлегся на шестой ча-сти суши, и чувствовал нутром от него огромную опас-ность. Думал, как вновь ослабить Россию, и потому, что это была его работа как руководителя британской внешней разведки, и как богатый аристократ, готовый делать все, чтоб разрушительные для капитализма идеи марксизма не распространились на его страну. Замеча-тельная мысль пришла к нему, когда узнал, что Сталин очень подозрителен и недоверчив и жестоко расправля-ется с действительными и мнимыми врагами – это свой-ство его характера, весьма полезное, когда окружен враждебными странами и ждешь от них подвоха, решил использовать Англии во благо.
Поручив большому коллективу разведчиков обозна-чить самых талантливых, умных, деловых людей в Со-юзе (ученых, крупных организаторов промышленности, военачальников — всех, кто крепил мощь России, ее оборону), он заставил их писать подметные письма в НКВД: якобы эти люди – английские шпионы. Да, он видел, какая параноидальная в России шпиономания, но не ожидал столь блестящего результата: десятки и сот-ни тысяч людей в России стали хватать, пытать, ссылать в лагеря и даже расстреливать. Когда ему доносили, что арестован очередной талантливый человек, он потирал холеные ручонки, мысленно хвалил себя за эффектив-ную работу, которая удивительно легка и безопасна (не надо создавать агентуру, бояться, что ее раскроют) и экономически абсолютно незатратна.
***
О, как он ненавидел русский православный народ, который, как ему втемяшилось, унижал евреев, еще начиная с Ивана Грозного, если не принимали право-славие, отрицали Христа; русские мешали им торговать на Руси, хотя во всей Европе евреи прибрали к рукам большую часть торговли и ростовщичества и ссужали расточительных западных королей деньгами, чтоб иметь льготы. Это в России им ввели зону оседлости, не пуская жить в крупные города и столицы, а уж выбиться в большие чиновники еврею в России было очень труд-но – и вот теперь, благодаря идеям Маркса и во главе с Лениным, в крови которого текла четвертая часть ев-рейской крови по матери, из-за простодушия наивного русского народа и благородности интеллигентного ца-ря, который не раздавил крикунов-большевиков, а мин-дальничал с ними, им удалось захватить власть в огромнейшей и богатейшей стране мира. Вот великая радость! Еще недавно у них не имелось в мире ни клоч-ка своей земли, они были всюду гонимы, без утрачен-ной давно родины – полупустынной и безводной «земли обетованной», а ныне обладают несметным богатством, завоеванной и освоенной русским народом земли – ты-сячи верст с вековыми лесами, плодородными полями и полноводными реками!!! И даже есть возможность за-хватить самые крупные должности в стране, а право-славный народ России превратить в рабов, как когда-то их самих превратили в рабов египетские фараоны, ото-мстить ему за все унижения... Вот и он, благодаря свое-му рвению и протекции захвативших верховную власть соплеменников, сидит на крупной должности в комите-те госбезопасности и имеет право хватать важных лю-дей по доносам, среди ночи вытаскивать их из постели, уводить из семьи, запирать в карцер и издеваться над ними. А доносов поступает очень много и все сплошь на немецких и английских шпионов! Верит ли он им? Нет, конечно... но обязан реагировать, а то могут само-го привлечь за потерю бдительности. Особенно он тор-жествует, когда к нему волокут на допрос прислужники измученного, с выбитыми зубами, со сломанными паль-цами, униженного морально крупного русского ученого вроде ракетостроителя Королева, а он с ехидцей смот-рит в его испуганные глаза и мысленно вопрошает: «Ты думаешь, что умнее нас, евреев? Умнее Эйнштейна? В университете выучился? Теперь мы там будем учиться, понял?» И ставя на папку с «делом» очередного «шпи-она» свою резолюцию о виновности и, по сути, приго-варивая его к расстрелу, считает: единородцы его от-благодарят, что «освободил» еще одно профессорское место для соплеменников... Бывает, к нему попадают и дела евреев, но это в основном деятели культуры – вся-кие никчемные поэтишки типа Мандельштама, которые не понимают, как им несказанно повезло жить в стране советов, и осмеливаются критиковать власть...               
***
О, как этот русский лодырь ненавидел умных и ра-ботящих людей, которые еще недавно и за человека-то его не считали, брезгливо посмеивались над его пьян-ством, ленью и необразованностью, обзывали горлопа-ном и пустозвоном, который не умеет и не любит рабо-тать. Действительно, при ненавистном царизме он ни хрена не имел (ни дома, ни хозяйства с полем и лоша-денкой), а шлялся по тюрьмам да кабакам, порядочные девки с ним общаться не хотели, полагая, что из него не получится ни хороший муж, ни работящий хозяин, а ныне он очень нужен новой власти, которая считает его жертвой царизма, беднотой, коей не давали распря-миться несправедливые царские законы и гнет, главной и самой сознательной опорой социализма, у которой нет собственнических инстинктов... Да, он и сейчас не пойдет крестьянствовать и пот на жаре лить или рабо-тать к станку на завод, не по душе ему вообще тяжелый и скучный физический труд, да и силенок нет (пропил давно) и ростом не вышел – метр с кепкой, вроде своего шефа Ежова! Зато он хорошо умеет делать, не имея со-вести, то, на что другие не способны – пытать людей, издеваться над ними и особенно над теми, кто лучше его, трудолюбивее, сильнее! Он чувствует за версту это племя, как видит мелкий злобный шакал крупного мо-гучего зверя, который, благодаря своей силе, получает все лучшее. Да, это племя его не уважало, но только ранее это делало в открытую, а теперь лишь плюется тайно вслед, - боится, ибо он имеет наган, служит в ор-ганах ГКБ, и может любого запереть в карцер, что и де-лает постоянно с особым удовольствием. Ему надо, во что бы то ни стало, уничтожить работящих людей, чтоб убрать из жизни более сильных конкурентов, расчи-стить себе жизненное пространство. И теперь их дома, их амбары принадлежат ему, а красавицы жены и доче-ри этих людей ползают у него в ногах и готовы выйти замуж за него, плюгавенького…   
                * * *
Спустя много лет после того страшного времени я сижу за письменным столом с ноющим сердцем и горь-ко думаю: «Как мы выжили тогда и продолжаем выжи-вать сейчас, хотя те, кто подло расправлялся с русским народом, лишь переродились и начали еще изощреннее владеть его богатством, а народ уничтожать его же соб-ственными руками с помощью фальшивой демократии и ублюдочного либерализма: мол, пей водку и колись наркотиками, свободный русский человек… Доколе ж будем баранами, которых ведут на заклание?!»   
               
ПРАВИЛА ИГРЫ
Балерина Катя Пронина родила, растолстела, поте-ряла прыгучесть и необходимую грацию, чтоб танце-вать сложные партии в Большом театре, где повезло недолго прослужить. Некоторое время она проработала в периферийном областном городе, но и там не сумела себя показать в прежнем блеске, и задумалась, что де-лать. Другая б в тридцать пять ушла на пенсию и при богатом-то муже бизнесмене, который хоть и развелся с ней, однако, платил большие алименты на сына, жила всласть, путешествовала по миру, воспитывала ребенка, но честолюбивые планы не давали покоя. Хотелось, чтоб про нее восторженно говорили в прессе и на теле-видении, мечталось жить богемной жизнью. И вообще, стремилась завистницам, которых у нее, очень милень-кой, с аппетитными формами и внешностью актрисы, имелось немало среди худосочных танцовщиц, пока-зать, что одарена разными талантами!
Видя, что на сцену полезли безголосые бывшие фо-томодели, закончившие карьеру телеведущие, светские львицы, которым деньги «папочек» позволяют снимать дорогущие клипы, и имеют успех при правильном пиа-ре, она на банкете познакомилась в компании солидных людей с Аллой Пугачевой и скромно предложила сов-местное выступление на сцене пока в роли танцовщицы – чтоб те мини спектакли, которые дает звезда эстрады каждой песней, смотрелись красочней, ярче, интерес-ней. Алла любила одна блистать, давно разорвав связь с трио «Экспрессия», не подпускала близко стройных и сексапильных красоток-танцовщиц, рядом с которыми выглядела коротконогой "колодой", и отказалась бы от предложения, но любовник Кати Давид – важный чело-век на телевидении, курирующий рекламу, мягко намекнул, что уже старовата держать современную публику во внимании, что, увы, не американская звезда «Мадонна», которая поет и танцует великолепно, и предложил помочь Кате, как помог «золотой голос» Басков любовнице и бывшей «Мисс Вселенная» Оксане Федоровой запеть.
На нескольких концертах Катя, изредка выхватыва-емая софитами, была на подтанцовке у Аллы и всячески показывала, насколько восхищена той, а потом стала мурлыкать ее песенки. Русская прима, поддерживая мо-лодых, которые исполняют ее старые хиты, чтоб зрите-ли могли сравнить, насколько она пела лучше, а ны-нешняя гламурная молодежь, у которой другие кумиры, не подзабыла, какая она великая, хмыкнула: «Может, тебе действительно спеть?!» Катя с детства обладала большим мастерством по умению покраснеть от сму-щения, ангельски потупить очаровательные голубые глазки, склонить покорно изящную белокурую головку, что действовало неотразимо на богатых мужиков-самцов, которым надоели нагловатые, требовательные и меркантильные девицы, и Алла почувствовала себя за-ботливой тетушкой, которая осчастливит девочку-скромницу. Она, выступив продюсером Кати, велела своему техническому помощнику записать Катино «мурлыканье» на качественной аппаратуре, сама при-сутствовала на записи, подсказывая, как надо «тянуть» те или иные ноты, где делать акценты в словах текста, где понизить голос, а где возвысить, а потом дала песню в эфир на своем радио «АЛЛА». Голосок у Кати был слабенький, сдавленный, не яркий, тем не менее, на со-временной аппаратуре специалисты из него сделали не-что приятное, наложили несколько раз друг на дружку, слегка понижая и повышая тональность, чтоб звучало гуще, колоритней, мощнее – и Катя стала начинающей певицей. На сборном концерте Алла прилюдно похло-пала ее снисходительно по плечу крупной ладошкой и грубовато, прокуренным голосом заявила: «Теперь, ма-лышка, ты вошла в нашу компанию! Не подведи!» – «Что вы, Алла Борисовна!» – воскликнула Катя сму-щенно и, будь мужчиной, потянулась бы подобостраст-но поцеловать благодетельнице морщинистую ручку. «Теперь надо о себе постоянно напоминать публике, чтоб раскрутиться!» – проворчала Алла, которая нема-ло затуркала восходящих звезд, возомнивших по глупо-сти и апломбу, что поют лучше ее, но и вытащила из небытия немало, и велела знакомому пиарщику создать для «новой певички» привлекательный сценический об-раз… Вскоре пиарщик надиктовал Кате список правил, как себя вести на публике и в жизни, чтоб не забывали ни «Желтая пресса», ни телевидение. «Старый образ скромного умирающего лебедя или, как там, толстой лебедихи, уже не подойдет… – сказал он жестковато и откровенно. – Надо быть более агрессивной!» – «Я это-го не умею», – обезоруживающе улыбнулась Катя. «Научим! – уверенно хмыкнул он. – Для начала покажи публике обнаженное тело, как делают западные певички – например, Мадонна, которую христиане во многих странах за это осуждали и проклинали, что вызвало скандал и в результате опять же пошло ей на пользу». – «Попробую, – проворковала Катя голубкой. – Я на днях уезжаю в Тайланд на отдых и там сфотографируюсь: золотой пляж, пальмы, океан, парусные яхты – это бу-дет смотреться органично!»
С любовником Давидом, за которого Алла с пошло-ватой ухмылкой похвалила Катю, что та нашла «выгод-ного человека» из телевизионной среды, что и будет «локомотивом» в карьере, она поехала в живописную страну и сделала фотосессию: обнимала в томной позе сильными бедрами, словно стриптизерша, шершавый ствол пальмы, лежала на спине, на чистом белом песоч-ке, наложив на пышные груди (такие были редки у плоскогрудых балерин), и выбритую промежность раз-ноцветные морские ракушки и камушки, выползала на берег, словно обнаженная богиня Афродита из голубой и пенной морской волны.
Вернувшись в Россию, Катя выложила фотографии в Интернет, чтоб на шикарное тело взглянули миллионы пользователей, возжелали ее, истекли слюной, разрази-лись комплиментами, а потом пошли на ее выступления – поглядеть наяву и восхититься! Действительно, весь Интернет «взорвался» откликами, восторженными ре-пликами, критическими статьями, несмотря на то, что там были фото полуобнаженных, самых прекрасных женщин мира: актрис Анжелины Джоли, Джулии Ро-бертс и других именитых див Голливуда… Это для Ка-ти оказалось гораздо дешевле и действеннее, чем пуб-ликовать «свои прелести» в гламурном глянцевом жур-нале, который полистает, может, несколько тысяч чело-век…Да и покупают таковые в основном светские льви-цы, которые озадачены лишь сплетнями о себе, а так как у них нет ни прекрасного тела, ни ангельского личи-ка, ни грации, кроме как умения удовлетворять сексу-альные фантазии мужиков в постели, они бы от зависти и злости только плюнули на фотографии Кати и растер-ли!
Когда корреспонденты всевозможных изданий брали у Кати интервью, с любопытством спрашивая, зачем сделала шокирующий дерзкий поступок, она с вызовом отвечала: «А зачем скрывать бесподобное тело?! Я не хуже тех, кто делает это регулярно?! Гораздо лучше мосластых фотомоделей!» Не могла же откровенно признаться, что сделала это специально для пиара, чтоб раскрутиться, как певица.
Она уже входила во вкус образа «интеллигентной грубиянки», которая не лезет в карман за словом, все больше смелея и приятно удивляясь, что, оказывается, в мире шоу все дозволено, но вдруг ей позвонила строгая «депутатша», которая сидела в Государственной Думе на руководящем кресле Комитета по защите семьи, ма-теринства и детства, и сухо укорила: «Катерина, как ты осмелилась выставить себя голую в Интернет? Ты же не девица легкого поведения!» – «А что в этом плохого?! – растерялась Катя и пролепетала, что известные актрисы американского кино не стесняются это делать, сказала, что недавно в крупном европейском театре балерина выбежала на сцену при интеллигентной публике голая, а я, дескать, снялась на пляже в скромных позах, и это все-таки эротика, а не порнография. «Меня остальные не волнуют! – жестко отрезала женщина. – Вы член нашей партии «Единая Россия» и не должны ее позо-рить перед избирателями страны, тем более накануне выборов в  Госдуму! Люди подумают: мы здесь не зако-ны нужные принимаем, а занимаемся стриптизом или чем похуже!» – «Извините, – попыталась оправдаться Катя. – Меня попросили это сделать, чтоб стать извест-ной». – «Стыдно выставлять себя на посмешище, ведь уже не безмозглая девочка – тебе за тридцать! Пора угомониться! Какой пример подаешь молодым мама-шам всей страны? Чтоб тоже раздевались и прыгали в постель первому встречному ради пиара, а не детей воспитывали в скромности?! Потому страна и вымира-ет, что все хотят лишь блистать, а не рожать!» – закон-чила «депутатша» сурово и положила трубку. У Кати выступили слезы, она беззвучно открыла рот, будто же-лая повиниться, и долго не могла сообразить, что де-лать, как каяться – казалось, она танцует, и вдруг сцена закачалась под ногами, с грохотом треснула, и она про-валивается под свист и улюлюканье зрительного зала в тартарары, ломая об острые доски стройные ноги и гра-циозные руки.
Она в панике и в слезах позвонила Давиду, который, начиная когда-то карьеру простым фотографом и опе-ратором, не потеряв мастерства, снимал ее в Тайланде, и, словно второклассница заботливому чиновному папе, тоненьким плаксивым голоском пожаловалась на бяку-депутатшу, как на злую учительницу, которая издева-тельски задает каверзные вопросы, обещает пожало-ваться родителям и ни за что ставит двойки… Он быст-ро приехал на шикарную квартиру в новом престижном районе Москвы, оставленную Кате мужем, сосредото-чено походил по комнате, прищурившись и о чем-то важном думая, уверенно заявил: «Я уже успел кое с кем посоветоваться, да и сам поразмышлял… В общем, вы-ходи из партии!» – «Как? – испугалась Катя, округлив глаза. – Это же правящая партия!  Я туда вступила, чтоб помогли сделать карьеру». – «Да, это Путинская и Кремлевская партия. И нам, как выяснилось, с ней не по пути, она под нас не прогибается. Надо проталкивать в Думу свою, где Немцов, Чубайс, Каспаров», – процедил Давид агрессивно. Катя не поинтересовалась, кому это «нам», ибо ничего в политике не смыслила, и, когда предложили некие солидные люди, привлекающие в партию для повышения ее авторитета «знаменитостей», да и чтоб хоть немного «разбавить» засевших в ней миллионы чиновников, не раздумывая, вступила в «Единую Россию», как сотни других известных, кото-рые от этого что-то поимели… «Суть даже не в партии, а в Путине, которого надо убрать из власти – и, уйдя с треском и скандалом из партии, ты нанесешь ему, как человек публичный, небольшой, но урон». – «А чем вам Путин-то не угодил?» – Катя опустилась испуганно на пуфик, сделав, однако, это грациозно. «Перестал слу-шаться нас! А если снова станет президентом, то… Уж лучше пусть Медведев! Он более податливый». Спохва-тившись, Давид замкнулся о политике, напустил фаль-шивую улыбку на хитроватое лицо и едко заявил, успо-каивая Катю, что старая квашня депутатша просто не имеет такой замечательной фигуры и позавидовала мо-лодой и сногсшибательной! Он обнимал Катю, целовал, раздел и окончательно успокоил уже в постели…
На следующий день Катя отослала в Думу в конвер-те заявление о выходе из партии и сообщила об этом на своем сайте – и опять Интернет взорвался: кто-то ее ис-кренне хвалил за смелость и решительность, кляня пар-тию, которая прогнулась под власть, коррумпирована, мухлюет на выборах, а кто-то ругал: мол, приспособ-ленка, иные предложили сейчас больше благ, вот и сбе-жала. А Катя радовалась, что ей опять бесплатно пиар на всю страну, одна часть которой ее любит, а другая хоть и недолюбливает, но, тем не менее, все равно су-дачит о ней!
Чтоб еще громче заявила о себе, Давид организовал Кате на телевидении в подарок за послушание две крупные телепередачи: одна у милого душки Андрея Малахова в программе «Пусть говорят», а другая на НТВ, где Катя откровенно разговаривала со зрителями-поклонниками в зале о жизни, любви, искусстве – сей-час в стране каждая смазливая финтифлюшка имела право вещать российскому народу «истины», о которых не имеет ни малейшего представления! Тем более и по-вод подоспел: тридцатипятилетие, которое она хотела отметить с помпой на всю страну! Давид пригласил на телепередачи известных людей, в том числе из балета, которые с похвалой высказывались о Кате, хотя и счи-тали ее бездарной балериной и певичкой, но не отказа-лись засветиться на экране, ибо слаб человек, хочет чтоб  о нем говорили, чтоб его помнили – особенно падки на это мелкие деятели искусства! Перед съемкой телепередач, в своем просторном кабинете Давид Кате вдруг мрачновато заявил: «Недавно повторно, с нару-шением законов и здравого смысла, засудили хорошего доброго человека Михаила Ходорковского! А он итак ни за что просидел за решеткой немало! Кое-кто из мо-их друзей вспомнил, что ты подписывала письмо с осуждением его и с просьбой наказать по закону». – «Ну… – Катя закусила нижнюю пухленькую губку, ста-раясь вспомнить, что за письмо, и было ли вообще, а потом с досадой воскликнула: – Так это семь лет назад случилось! Письмо пятьдесят человек подписали: уче-ные, деятели культуры, художники, певцы, космонавты – большие люди по сравнению со мной… И что те-перь?» – «Они хотят, чтоб отозвала свою подпись и за-явила: мол, обманули, текст прочитать не дали, нагово-рили гадостей про Ходорковского». – «А чем это ему поможет?» – у Кати в горле пересохло от ужаса, кото-рый внушал любовник, говоривший жестко, холодно и требовательно… «Это еще один гвоздь в гроб Путину, с подачи которого осужден Ходорковский! – заявил Да-вид и добавил грозно: – Иначе съемки программ не со-стоятся, и вообще можешь забыть о телевидении, о ка-рьере и гастролях. У нас есть правила, которые нельзя нарушать! Вот, кстати, известный (и он назвал фамилию знаменитого певца с мужественной внешностью, каза-лось, такого несгибаемого в своих принципах) от своей подписи уже отказался. А что поделаешь – раньше во всех передачах на экране торчал, а сейчас даже на «Но-вогодний Огонек» не пригласили! И на корпоративы те-перь богатые люди не зовут, а это главный доход в сот-ню тысяч долларов за час работы. Отказалась и извест-ная фигуристка, которой намекнули, что на Олимпиаду не возьмут». И опять Катя ничего не поняла: какие лю-ди? почему им Путин, мужчина весьма импозантный, энергичный, спортивный, желающий стране блага, и большинством народа любимый, не нравится?.. «Так вот, – продолжил Давид. – Вскоре тебе позвонят с из-вестной радиостанции, и ты скажешь, что отказываешь-ся от подписи». – «А по какой причине?» – Катя похло-пала длинными накладными ресницами, как бабочка крыльями. «Заявишь: принудили, обманули, а Ходор-ковский, как оказалось, милый человек, детям сиротам помогает, создал для них на честно заработанное ин-тернат». – «Хорошо!» – выдавила Катя и, когда через несколько минут какой-то мужчина едким голосом по-звонил ей на «сотовый» с радиостанции, сказала то, что велел любовник… В результате через пару часов день состоялись ее съемки на телевидении.
* * *
Узнав от помощников, из Интернета, который регу-лярно просматривал, что на подписавших письмо про-тив олигарха Ходорковского, фотографии которого за железной решеткой и с невинными глазками беззащит-ного божьего агнеца выложены на сайтах специально такие жалостливые, что аж слезу вышибает у любого человека, но приватизировавшего за гроши, с помощью махинаций, подкупа, огромное богатство – треть рос-сийской нефти, оказывается мощное давление, и неко-торые, чтоб не загубить карьеру, не остаться без куска хлеба, отказываются от подписи, Глеб, как один из ру-ководителей президентской администрации, отвечав-ший за связи с общественностью, понял, откуда «ветер дует». На деньги, а это сотни миллионов долларов, ко-торые успел спрятать за рубежом, на тайных счетах швейцарских банков Ходорковский и его подельники, подкупают журналистов и особенно тех, кто его нацио-нальности, и те сильно вопят на весь мир, что дело оли-гарха сфабриковано с самого начала… Но если б только они: похоже, с Ходорковским скооперировались и бег-лый Березовский, давно злой на Путина за то, что тот вынудил его скрыться в Лондоне, и другие богатеи, ко-торые мимикрировали под лояльных Кремлевской вла-сти, «попу ей лизали», чтоб не отняла наворованное у российского народа, а на самом деле давно хотят Пути-на свалить, который засадил их дружка Ходорковского, метившего в премьеры, а то и в Президенты России, чтоб окончательно наложить лапу на ее богатства… Пока Путин был президентом, они и пикнуть не смели и даже чуть не умоляли, чтоб не уходил с  важного поста, оставляя их сиротинушками, а теперь, когда появился Медведев, во всех смыслах более либеральный, можно попытаться их поссорить. Так что в защиту Ходорков-ского вложены огромные деньги, если уж говорливые депутаты Европарламента и даже Президенты некото-рых крупных стран пытаются надавить на российское правосудие, нагло уверенные, что это их вотчина, что могут приказывать великой державе, будто она их вас-сал.
Глеб, может, и не обратил бы на это давление вни-мание, как сделал хладнокровный Путин, уверенно за-явив на всю страну во время прямого общения с наро-дом по телевидению, что «вор должен сидеть в тюрь-ме», что за подобные махинации в Америке дают срок в 150 лет, если б не был автором письма, под которым подписались известные люди страны. Это был его про-ект, и получалось, что Глеб обманул общественность, знаменитых людей, которые были в здравом уме, когда подписывали письмо, а значит, обманул и самого Пути-на! Да, большинство подписантов, таких как академики-ученые, прославленные космонавты достойно ответили провокаторам, что Ходорковский жулик, но у кое-кого затряслись коленки… Порадовал Глеба знаменитый ху-дожник, которому богатеи с Рублевки заказали портре-ты, а потом платить за них отказались, пока не отзовет подпись! Зато очень обидела балерина, которая заявила во всеуслышание, что ее обманули с письмом. Стерпеть эту оплеуху и тем подставить уважаемого им Путина – для Глеба было смерти подобно!
Выяснив, что вечером должны выйти в эфир телепе-редачи с участием глуповатой и трусоватой балерины, некий бенефис новоявленной попзвезды, Глеб позвонил на телевидение, которое на 51 процент принадлежало государству, и вежливо генеральному директору сказал: «Уважаемый Э… Надо снять с эфира передачу с этой К…» – «А в чем дело?» – спросил тот басовито, как по-добает крупному солидному мужчине да к тому же на таком важном посту. «А вы разве не в курсе?» – хмык-нул Глеб. «Нет, а что?» – гендиректор, будучи в неофи-циальном подчинении у Глеба, чуть смутился. «Она от-казалась от членства в партии, оскорбив в своем блоге уважаемую женщину – депутата Госдумы. Отказалась от подписи, которую лично ставила при осуждении опального олигарха. Не стоит лживому человеку предо-ставлять эфир». – «Но мы уже засняли передачи, поиз-держались…» – сказал директор, у которого один из заместителей, пронырливый и отвечавший за самую до-ходную часть – рекламу, Давид, выпросил эфир для Ка-ти. «Иначе поиздержаться придется гораздо в более крупных размерах. Мне и вам! Вы поняли?» – процедил Глеб. «Абсолютно…» – согласился гендиректор и, по-ложив трубку, многозначительно и важно надул губы, будучи отнюдь не глупцом и отлично понимая, какие мощные схлестнулись силы.               
* * *
В это время Катя была в крупном областном городе на гастролях, которые организовал ей любовник через фирму, давно взявшую под контроль все гастрольные туры артистов по стране и допускавшую к этой кор-мушке только лояльных. Свои оригинальные танцы с задиранием ног она перемежала блеклыми песнями, но многочисленная малокультурная публика из нынешних бизнесменов и чиновников, которые одни теперь могли покупать дорогие билеты, дарила Кате шикарные буке-ты и громкие аплодисменты. Она ласково улыбалась, кланялась зрителям в пояс, грациозно сгибая колено и отставляя одну ножку назад, и была на верху блажен-ства. После очередного ее номера организаторы вечера должны были дать на экран на сцене начало телевизи-онной трансляции. Катя обратилась хвастливо к публи-ке: «Дорогие зрители! Сейчас в программе «Пусть го-ворят» покажут мой юбилейный вечер! Давайте по-смотрим вместе на мою дорогую мамочку, любимого сыночка». Она обернулась к белому большому экрану, на который  был направлен луч проектора, ожидая уви-деть там ослепительно прекрасную себя и еще раз по-радоваться, что так успешно складывается ее карьера – подобные передачи обычно дают только знаменитым людям страны, в годах, а она еще такая молодая! Но на экране появился совсем другой сюжет с Малаховым – о сиротских домах, о брошенных детях. У Кати отвисла нижняя губка, а потом и вся челюсть, чуть не подкоси-лись колени, а стыд был такой, словно у нее при не-скольких сотнях зрителей лопнули и свалились на пол трусы. Она кинулась за кулисы к телефону, чтоб позво-нить любовнику. «Что случилось? Почему меня не по-казывают?» – закричала в мобильник с безудержными рыданиями. «Приказали снять», – с досадой ответил Давид. «Кто приказал? Ведь ты сказал: если стану иг-рать по вашим правилам, не будет никаких проблем!» – она затряслась в истерике, так что мобильник выпал из изящной ручки на мраморный скользкий пол и покатил-ся вертушкой под кресло у стены. «К сожалению, есть еще более жесткие правила, – проворчал затаенно Да-вид, думая, что она его слышит. – Еще не вся власть в стране принадлежит нам. Надеюсь, пока…»      
               
 ПОГОРЕЛЕЦ
После долгого отсутствия дождя и двухмесячной испепеляющей жары, которая высушила на лугах траву, болотца, озерца, поблизости с селом вдруг загорелся лес. Пламя с жутким гулом, треском и мощью по вер-хушкам сосен, берез и елок огромными языками метну-лось к деревянным домам. Покидав в чемодан докумен-ты, деньги и лучшую одежду, шустрый и жилистый, шестидесятилетний сельчанин Иван отдал это жене, что выгоняла хворостиной на улицу из двора гусей, куриц, свинью. Сам он включил насос, которым обычно поли-вал огород из выкопанного самим колодца, залез на ко-нек крыши и обрызгивал струей стены дома, на которые падали искры и горящие сучья, а заодно обливал себя, чтоб не вспыхнула рубаха, чтоб не обгорело тело. Мно-го труда он вложил в подворье - всю жизнь что-либо пристраивал, строгал, пилил, делал резные наличники, дом вагонкой обшивал: не хотелось этого лишиться на старости лет, когда уже нет сил все заново отстроить… Сосед Петр с женой тем временем давненько вытаски-вали за ворота мебель, одежду, не собираясь спасать от огня дом. «Бери насос и делай как я!» – громко и рьяно кричал с крыши Иван, окутанный клубами едкого дыма, но Петр с досадой отмахивался – и вскоре дом его заго-релся: задымилась крыша, а за ней стены, наличники на окнах, сарай…
Только через час в село приехала по разухабистой дороге из районного центра, что находился в сорока километрах, одна пожарная машина: старинный ЗИЛ, пусть и покрытый новой краской, но которому, навер-ное, было лет пятьдесят. К тому времени уже сгорела вся улица, дымились и иногда вспыхивали синеватым огнем зловещие головешки – а это полтора десятка до-мов; лишь дом Ивана не сгорел, а только слегка обуг-лился со стороны, ближайшей к лесу. На просторной поляне около речки выли бабы, сидя на узлах с тряпьем, а им вторили собаки, рядом носились с кудахтаньем курицы, повизгивали свиньи, блеяли овцы – картина бы-ла ужасная и тяжелая, словно в войну после бомбежки. «Ну чего, раздолбаи, дома свои не спасли?» – гаркнул сердито закопченный, с обгорелым рукавом рубахи, с расцарапанной грудью, но выглядевший победителем, Иван мужикам, что, понурые, сгрудились растерянной кучкой и нервно курили. «Ага, жизнь дороже… – вос-кликнул с ухмылкой Петр и добавил громко, словно об-ращаясь напрямую к Президенту страны: – Ничего, гос-ударство богатое! В беде народ не оставит». – «Все-то вы на государство надеетесь, а не на себя», – хмыкнул недовольно Иван. «Не мы же первые сгорели этим ле-том, – уверенно заявил Петр. – А Путин по телевизору обещал всем сгоревшим построить новое жилье или де-нег дать». – «Обещать-то обещал, а даст ли… Вот и останемся зимовать на улице! Землянки придется рыть!» – завопили бабы и стали ругать нерасторопных мужей и хвалить смелого Ивана, завидуя его жене, ко-торая спать, в отличие от них, сегодня будет не на ули-це, не на жесткой землице, а на своей мягкой кровати.
К вечеру в село приехала на двух оранжевых «Газе-лях» делегация чиновников из района с главой админи-страции – белобрысым и коренастым Сергеем Иванови-чем, который посочувствовал пострадавшим сельчанам и твердо заявил: «Я уже разговаривал с губернатором по поводу пожара. Государство всем поможет! Это бы-ла природная стихия». – «Когда? Когда поможет?!» – закричали обнадеженные бабы. «В ближайшее время. В любом случае зимовать на снегу не будете», – и он предложил, у кого нет родственников, которые могут погорельцев на время приютить, переехать в город в студенческое общежитие… Кое-кто согласился, но большинство, не желая оставлять без присмотра скоти-ну, спасенное имущество, которое могли разграбить местные выпивохи, осталось в селе. У Ивана в доме но-чевали две семьи, и в том числе сосед Петр с женой. Вечером Петр предложил выпить после всех передряг водочки, но Иван отказался и до утра постоянно выхо-дил на улицу, чтоб проверить, не вспыхнуло ли где за-ново.
* * *
Через три недели тем, кто захотел уехать из села, выделили деньги, чтоб купили в городе квартиру, а остальным начали строить новые дома: головешки бульдозером сгребли в овраг, а на расчищенном месте залили из бетона крепкие фундаменты. Бригады опыт-ных строителей, привезенных из города, не испытывая недостатка в строительных материалах, активно рабо-тали по двенадцать часов в смену и возводили типовые дома из больших керамзитобетонных блоков, чтоб уж никакой пожар их не тронул…Петр, довольный, каждый день ходил на строительство своего дома и, словно знающий дело прораб или мастер-инженер, важно ука-зывал строителям, что надо делать и как… «С чего ты вдруг такой деловой стал? – любопытствовал шутливо Иван, зная Петра как весьма нерадивого хозяина. – Лучше помог бы чем! Крылечко построил или палисад-ник огородил. Ведь тебе же делают». – «А на хрена? – фыркал Петр, сплевывая. – Им же за это деньги платят!»
Через два месяца, как и обещал Путин, новые дома, стоявшие аккуратным рядком, были готовы к заселению – с пластиковыми теплыми окошками, с крепкими сте-нами, с крашенными деревянными полами, с подведен-ным к ним газом, и даже обои были поклеены… Иван смотрел на дома, и ему становилось все тоскливее, ибо постройки рядом с его добротным по сельским меркам жильем, еще недавно одним из самых просторных в се-ле, сделанным своими руками, выглядели гораздо бога-че и привлекательнее.
Перед заселением соседей Иван выпил стакан водки и пришел к Петру в новый дом, молча там все осмот-рел, потрогал и, убедившись, что сделано качественно и с умом, заявил, скрывая обиду: «Повезло тебе!» – «Да уж, – хвастливо ответил Петр, словно сам дом постро-ил. – Первоклассное жилье! – и включил телевизор, ко-торый показывал пятьдесят каналов, так как партия «Единая Россия» в рекламных целях подарила пого-рельцам спутниковые «тарелки». «Еще раз убеждаюсь, что в нашем государстве лодырем быть выгодно…– вздохнул тяжко Иван. – Не было бы счастья, да несча-стье помогло! Так бы и жил в своей халупе, если б не пожар». Петр обиженно напыжился: «А тебя, дурака, кто заставлял дом свой спасать? Жизнью рисковать! Сейчас бы такой же имел!» – «Зато у меня совесть есть! – скривился Иван, словно от зубной боли. – По боль-шому счету, это мне должно государство премию вы-дать, а вас за паникерство вздрючить! Мой-то дом бли-же к огню стоял – и он должен был первым сгореть. А если б и ты свой спас, то на другие дома пламя не пере-кинулось». – «Что, завидно стало?» – Петр едко ухмы-льнулся. «Ну да, – продолжал рассуждать Иван, – че тебе хилый домишко было жалеть, тем более не ты его строил, а так – пришел приживалой в родительский дом жены и палки здесь своей не прибил!»
Вдруг Ивану вспомнилось, что за пару часов перед пожаром Петр откуда-то запыхавшийся, трусцой, тайно по задам огородов, торопился домой, и он пристально посмотрел на соседа: «А может, ты сам и поджег лес-то, когда ветер в нашу сторону подул?» Петр побагро-вел, схватил нервно и угрожающе стул и процедил: «Пошел на х... отсюда! А то шандарахну по башке. И больше ко мне не приходи!»
Иван вышел на улицу, с запоздалым прозрением вспоминая, что ведь именно Петр с женой первыми начали, когда еще огонь полыхал в километре, спасать имущество и успели вытащить все – вплоть до обшар-панной сковородки и кастрюли, в отличие от остальных погорельцев… Только разве сейчас докажешь злой умысел?! Ведь не пойман – не вор!            
Иван печально глянул на желтую трубу газопровода, которая окончилась на улице в тридцати метрах от его дома, и подумал: «Ну да, конечно, до меня не дотянули – я ведь не погорелец, а значит, должен по старинке дровами топиться, как до сих пор пол России! А то еще в сытую Европу газа не хватит или вечно сердитым и недовольным горцам в самых дальних аулах!»   
               
РУССКИЙ ГРЕШОК
Сразу после Второй Мировой правительство Англии озаботилось мощью Советского Союза, захватившего половину Европы, где тоже начали активно строить со-циализм. Армады русских танков с опытнейшими вои-нами, победившими в войне, стояли на границах, гото-вые двинуться на Запад – на покорение Италии, Фран-ции, Испании, где большинство простого народа их яв-но встретит цветами, как было в майской красавице Вене и других столицах, а там и до оплота капитализма, Англии, недалеко… Казалось, одно сдерживает аппети-ты честолюбивого волевого Сталина – американская атомная бомба, о которой сразу после разгрома немцев хвастливо заявил новый президент США Трумен, а по-том показал ее жуткие возможности по разрушению не столько для Японии, сколько для Советов в Хиросиме и Нагасаки, уничтожив почти триста тысяч мирных япон-цев огнем и радиацией. А так как по данным английской разведки Советский Союз в ускоренном темпе бросил все силы и научный потенциал на создание подобного оружия, то в правительстве Англии, которая в результа-те начавшегося в мире после войны освободительного движения лишилась почти всех богатых колоний, кото-рые ранее позволяли выкачивать из них ресурсы, мно-гие озадачились. Понимая, что только силой и угрозами с Советским Союзом не справиться, правительство при-казало тайным органам всячески расшатывать социали-стический строй изнутри. Многочисленный отдел про-паганды долго думал, на чем сосредоточиться, и нако-нец придумал…
Руководитель отдела, поджарый и жилистый, с хо-лодными стальными глазами, послужив в молодости в Индии и скопив там состояние, Билл собрал в простор-ном кабинете головастых сотрудников и озабоченно заявил: «Когда-то хорошо воспользовались, отправляя подметные письма якобы на иностранных шпионов, ма-ниакальной подозрительностью Сталина и уничтожили его руками лучших российских полководцев, ученых, но теперь он постарел, утихомирился, в тайне, навер-ное, о боге думает, о загробном наказании за грехи. Да и Берия уже не тот – ударился в сладострастие, моло-деньких девочек любит… и боится, что когда Сталин уйдет в мир иной, ему, приспешнику, припомнят злоде-яния. Так что мы решили действовать напрямую на рус-ский народ, на его пороки». – «А что, у него пороки есть? – спросил моложавый Эдгар, отличавшийся бой-ким литературным даром, написавший немало перед войной анонимок на крупных деятелей партии и науки России из-за границы: мол, как вы там, наши тайные агенты, поживаете? (письма, естественно, были прочи-таны НКВД, а адресаты пытаемы и расстреляны), и до-бавил: – Народ российский показал себя во время войны бесстрашным и выносливым!» – «У каждого народа есть пороки и слабые места! – заявил категорично Билл. – Русский народ, как давно подмечено, похвастать лю-бит и выпить. А также анекдоты рассказать с политиче-ским уклоном и похохотать. Вот в эту точку мы и уда-рим!» – «Ну не водку же отравленную будем в Россию поставлять?» – усмехнулся честолюбивый Эдгар, меч-тающий в будущем занять место Билла и не упускаю-щий возможность его поддеть. «Немцы так и делали, оставляя на железнодорожных путях цистерны с мети-ловым спиртом – и многие русские солдатики умерли или ослепли, – ухмыльнулся Билл и добавил строго, призывая в столь серьезном деле не шутить: – Мы сде-лаем проще – мы по России анекдотами ударим! Это посильнее любой бомбы будет! Вот, например: «Собра-лись русский, француз и англичанин отметить победу над Гитлером, взяли ведро спирта. И поспорили, кто больше выпьет – тот и Гитлера победил». – «А почему и англичанин там?.. – хмыкнул Эдгар. «А потому, что мы Гитлера тоже победили», – процедил недовольно Билл. «Может, лучше черножопым америкашкой заме-нить?» – Эдгар не скрывал расистских взглядов и не уважал негров, которые в основном и воевали в армии США. «А это, чтоб от нас подозрение отвести!» – фыркнул Билл. «Они сейчас америкашек считают большими соперниками, чем нас!» – вступил в полеми-ку Эдгар. «Ладно, пусть будет американец. Не в этом же суть! – заметил примирительно дипломатичный Билл. – А в том, что француз выпил два стакана и упал, амери-канец выпил три – и тоже упал, а русский обрадовался, что теперь конкурентов нет – и все ведро один хвастли-во выпил. Вот, мол, какой я герой! А пьяный, какой он потом вояка!? Да и на производстве что-нибудь напор-тачит, прогуляет». – «Не особо смешно…» – хмыкнул Эдгар. «А вот ты и проявишь литературный талант, чтоб было смешно», – язвительно прищурился Билл. «Хорошо, постараемся», – с ухмылкой ответил Эдгар. «Еще русских надо с америкашками поссорить оконча-тельно, с их еврейским лобби, – добавил Билл, угрожа-юще поглядывая на Эдгара. – Вот, например, анекдот о том, как еврей в коммунистическую партию вступил и дома похвалился жене, а та хмуро заявила: «Вечно ку-да-нибудь вступаешь – сегодня в партию, вчера в гов-но». Анекдотов в мире много создано, вставляйте туда русские имена. Поняли?» Сотрудники сосредоточились и послушно закивали. 
* * *
Когда в Советском Союзе создали первую ракету, которая могла летать на дальние расстояния, и привезли на стартовую площадку, где стали заправлять в топлив-ные баки чистейший спирт, как делалось в аналогичной немецкой ФАУ-2, которая долетала до Лондона, то об-служивающий стартовую площадку персонал вожде-ленно принюхивался, надеясь, что в объемистой желез-нодорожной цистерне останется на донышке пару ве-дер… «И далеко ракета полетит?» – спросил прошед-ший войну в подразделении реактивных «Катюш» начальник караула, рослый и бравый майор Васин, у генерального конструктора Королева. «Пока километ-ров на четыреста», – ответил Королев глуховато, ибо у него, побывавшего в НКВД, была там сломана челюсть. «Всего-то?! – удивленно воскликнул Васин. – Да Вы дайте лучше эту цистерну спирта моим солдатам – они десять таких ракет в логово врага за тысячу километров на руках унесут!» – «А, например, в Англию через про-лив Ламанш?» – без поощрения, криво усмехнулся Ко-ролев и повернулся низко сидящую на плечах массив-ную голову. «На плоту переправят!» – не растерялся Васин. «Ну, ну…» – только и вздохнул Королев, поду-мав печально о том, как далеко бы продвинулась Россия в ракетной технике, если б не его нелепый арест и не-дальновидность некоторых маршалов, которые в граж-данскую войну, выпив стакан водки, привыкли скакать на врага на конях и махать хвастливо шашками. 
               
НЕЛЕПОСТЬ
Придя в салон графини Холмской, что рас¬полагался в большом двухэтажном доме в центре Пяти¬горска, Лермонтов увидел Мартынова, кото¬рый стоял около двух сухопа¬рых дочерей Холм¬ской, девиц на выданье, и что-то возбужденно рассказывал. По тому, как они бро-сали та¬инственные насме¬шливые взгляды, Лермонтов по¬нял, что рассказывал Мартынов о нем: гово¬рил ка-кую-нибудь гадость. До Лермонтова доно¬сились слухи, что товарищ давно рас¬пространяет истории об общих днях учебы в училище юнкеров в Москве, чтоб выста-вить Михаила в непригляд¬ном виде: дескать, эгоист Лермонтов и на¬глец, бабушкин сы¬ночек, что еще хуже чем "маменькин". Действи¬тельно, лишившись рано ма-тери, что про¬жила после родов несколько месяцев, Ми-хаил воспиты¬вался богатой бабушкой и был ею избало-ван как единственный внук и сиро¬та, но это совсем не значило, что он сволочь... Стерпеть подобное Лермон-тов не мог и гром¬ко заявил "У меня такое впечатление, что Мартынов, нацепив огромный кинжал, хочет сра-зить барышень показ¬ной смелостью!" Да, на Мартыно-ве, как обыч¬но, был на¬дет черный черкесский костюм с золотыми галуна¬ми, а на поясе висел большой с рас-писными серебрян¬ыми ножнами кинжал, и Лермонтов понимал, что товарищ, будучи человеком бедным, не имея влиятельных покровителей, яв¬лялся для бо¬гатых барышень и их мамаш же¬нихом незавидным и поэтому делал все, чтоб выделиться из большой толпы молодых воен¬ных – хотя бы грозным видом и расска¬зами о храб-ро¬сти на поле боя. Лермонтов давно чувствовал, что товарищ ему завидует, осо¬бенно после того, как его имя зазвучало в Рос¬сии как будущего великого поэта и писа-теля, который встанет на уровень с гениаль¬ным Пушки-ным. Лермонтов не скрывал, что такое сравнение для него лестно и был уверен, что так и будет, ибо чувство-вал огромные творческие силы и божий дар, и поэтому его действительно задевало, если кто-то пытался прини-зить его личность... Особенно досадовало, что это дела-ет давний товарищ, с которым вместе воевали, немало выпили вина. "Девушки, – продолжил Лермонтов с кри-воватой ухмылкой, – храбрый Мартынов один в по-следнем бою разогнал три сотни черкесов. Разве вы не знали? Воздайте ему должное своей любовью... Хотя бы за этот кинжал. Он так в ней нуждается." Девушки хи-хикнули. Побагровев, Мартынов подошел к Лермонтову и процедил: "Если будешь надо мной издеваться, я вы-зову тебя на дуэль!" – "Но ты же про меня болтаешь всякое"–"Если я про тебя что-то и говорю, то только правду..." – "Правду надо говорить в глаза, а не сплет-ничать. И вообще, если ты так на меня обижен, то я го-тов с тобой драться" – "Хорошо. Я подумаю", – проце-дил Мартынов и отошел в сторонку.
Побыв минут десять в салоне и перекинув¬шись па-рой фраз с графиней Холмской, кото¬рая в показной учтивости выглядела сла¬щавой и ли¬цемерной, Лермон-тов, не почув¬ствовав к себе должного внимания от по-сети¬телей салона, обвел всех высокомерным взгля¬дом и с гордо поднятой головой покинул по¬мещение, решив посвятить ве¬чер написанию новой поэмы.
* * *
Проводив Лермонтова прищуренным вз¬глядом, гра-финя Холмская подошла к Марты¬нову и ехидно сказала: "Этот мальчишка возо¬мнил себя гением, новым Байро-ном, а может, и самим Наполео¬ном..." – "Да, в послед-нее время он совсем обнаглел... – ответил зло Марты-нов. – Вообще, он и раньше-то окружающих людей в грош не ставил – о чем говорит такой вроде незначи-тельный факт, как он вел себя во время трапезы в учи-лище. Налетал ви¬хрем на общий стол и быстро поедал на нем все вкусненькое, все разворошив, словно он здесь один. Привык к капризам в бабушкином поместье любимый внучек..." Холмской понравилась обида Мар-тынова и даже злость, что скво¬зила в словах, так как у нее имелись к Лермонто¬ву большие претензии: тот одно время оказы¬вал знаки внимания ее младшей дочери, го-ворил комплименты, обещал любовь, а потом резко по-рвал с девушкой отношения без извинений и ка¬ких-либо оправданий, а так в при¬личном обществе не делается. Дочка была в недоумении, плакала несколько ночей подряд. Но главное то, что вскоре после публикации пасквиль¬ного романа "Герой нашего времени", многие свет¬ские дамы стали узнавать в одной из его героинь – княжне Мери – дочь Холмской, а так опозорить де-вушку, над любовью которой и чистой доверчивой ду-шой поиздевался Печорин, на всю Рос¬сию мог только негодяй... "Эх, нашелся бы благо¬родный человек, кото-рый смог наказать наглеца", – с показной грустью вздохнула графиня, обращаясь словно в никуда. "Да я дав¬но его хочу наказать. Я сегодня его даже вызвал на дуэль..." – похвалился Мартынов, который имел виды на одну из дочек Холмской, кареглазую Анну и желал вы-глядеть перед графиней защитни¬ком ее чести и семьи. "И что?" – словно бы несколь¬ко равнодушно спросила Холмская. "Лермонтов от¬ветил, что не возражает". –"Да... – в глазах Холм¬ской блеснул ядовитый огонек. – Это хороший по¬вод." И она добавила: "Вот он пишет про Печори¬на, что тот хладнокровен, а сам сумел бы так сохранить спокойствие под дулом пистолета. И во-обще, зачем было убивать бедного хорошего Груш-ницкого? А вот самого Лермонтова почему-то было бы не жалко... Все в нашем обществе бу¬дут только рады". Выпив залпом два больших бо¬кала шампанского, что принес на серебряном под¬носе лакей, Мартынов смело воскликнул: "Я с ним разберусь..." В этот момент, слов-но в благодарность Мартынову, графиня позвала расфуфыренных, в пышных криолинах, дочек и прика-зала: "Я вам настоя¬тельно рекомендую дружить с этим благородным человеком. Можете с ним даже ездить на прогул¬ки в горы – я уверена в его порядочности". И осчастливленный Мартынов решил, что сегодня же назначит Лермонтову место и время дуэли...               

РЫЖИЕ УСЫ
Познакомившись с ми¬ленькой худенькой продавщи-цей продукто¬вого магазина Надей, что сидела вечером грустная и уставшая за кассой, считала деньги и проби-вала чеки, Максим прямо с работы пригласил ее в трех-комнатную квартиру, в которой обитал после развода с женой. Два месяца они занимались любовью по три раза в сутки, а в перерывах между этим приятным занятием много говорили. Балоболистая Надя рассказывала от-кровенно о своих неудачных любовях, о том, что мужи-ки пошли мелочные, подлые, ненадежные, а он согла-шался с тем, что женщины, конечно же, лучше, ибо ко всем, с кем были романы, относится с уважением, с трепетными воспоминаниями о прекрасных мгновениях. И пусть уже не любит их, однако искренне желает сча-стья.
Как-то они размышляли о знаках зодиака, о совме-стимости любовных пар по именам и дням рождения, чтоб обнаружить, а не звезды ли их связали, и Надя ве-село сообщила, что у нее уже был любовник, которого звали Максимом – он даже родился лишь на два дня раньше в месяце августе! Максим решил узнать, чем он с ним похож... Может, такого же роста и комплекции? Может, носит усы? Может, тоже занимается бизнесом?.. Оказалось, тот Максим пониже ростом, рыжеват, но бизнесом не занимается, а работает в частной поликли-нике врачом. Одно совпало - носит усы! На этом разго-вор о бывшем ухажёре прекратился, ибо, как сказала Надя, нынешний Максим - лучший любовник, да еще добрый и жалостливый, так как приютил ее, когда ее бросил парень, а ей было очень плохо.
Через три месяца выяснилось, что Надя грубовата в манерах, может ругнуться, в вы¬ходной день до самого обеда ходит по квар¬тире неряшливо одетая, разлохма-ченная, абсо¬лютно не читает книжек, газет, а по телеви-зо¬ру смотрит только "мыльные сериалы", любит после работы замахнуть пару рюмок водки – словом, Макси-му, как человеку с двумя выс¬шими образованиями, бывшему филологу, ко¬торый писал стихи, и погово-рить-то с ней не о чем. И несмотря на отличный секс, ему стало скучно, он все реже приглашал Надю в гости, а потом и вовсе расстался с ней.
* * *
По делам бизнеса Максим как-то зашел в солидную фирму и в коридоре заметил невы¬сокого росточка, жи-вую и кругленькую, с аппетитной попкой и пышными грудями, модно одетую и ярко накрашенную девушку. Он спросил, как пройти к начальству, чтоб был повод заговорить, а потом подал девушке визитку и сказал много¬значительно: "Может, как-нибудь встре¬тимся? В ресторан сходим..." – "Возможно, – сказала девушка, откровенно осмотрев его дорогие бо¬тинки и элегантный костюм. – Позвоню". Ждать звонка долго не пришлось, ибо уже на второй день знакомства они отправились в дорогой ресторан, где весело провели время. После ре-сторана Максим на такси привез девушку в свою хоро-шо обставлен¬ную квартиру. Зиля осмотрела квартиру при¬дирчиво и с прищуром, словно примеряясь к чему-то и высчитывая, и вскоре они оказались с ней в посте-ли... Как выясни¬лось, она живет с мамой в старой тес-ной квар¬тире и давно хочет куда-нибудь съе¬хать, чтоб быть свободной и независимой. По¬сле бурной ночи Максим предложил переехать к нему – и она, недолго думая, со¬гласилась...
Как-то они лежали утомленные после секса, и она, глядя пристально ему в глаза, сказала: "Мне нравится имя Максим. Как только увидела его в визитке, то сразу захотела с тобой общаться. Кстати, у меня уже был один Максим, но только не бизнесмен, а врач..." – "Ры-жий, что ли? С усами?" – процедил он автоматом и напрягся. "Да! – удивилась она. – А откуда  знаешь? Ты что, наводил про меня справки?" – "Да так – случайная встреча", – отмахнулся Максим, помрачнев. "А может, он тебе про меня что-то рассказывал?" – Зиля стала сверлить его темными хитрыми глазками. "А что он должен рассказать?" – насторожился Максим. "Ну мало ли что... – она несколько засуетилась. – Но он мне во-обще-то не нравился, просто судьба свела ненадолго..." – "Ну было и было – нам ведь уже не по пятнадцать лет..." – заявил Максим философски, однако почувство-вал нечто неприятное и долго не мог заснуть, ворочал-ся, размышляя о теории вероятности, которая странным образом отыгралась на нем.
Через три месяца совместной жизни Мак¬сим стал замечать, что, несмотря на прилич¬ную зарплату, очень быстро исчезают деньги. Зиля устраивала с ним еже-дневные походы в са¬мые шикарные рестораны, а дома ничего не готовила, хотя он любил именно до¬машнюю пищу, здоровую, сытную и полез¬ную. Да и сидеть рас-слабленно за своим сто¬лом, когда никто не заглядывает в рот, гораздо приятней. И вообще, Зиля оказалась пло-хой хозяйкой, не умела и не лю¬била прибираться в квартире, считая, что это должна делать домработница, затаскивала его постоянно в ювелирные магазины и требовала дорогие подарки, капризничая, если не полу-чала. А когда в очередной раз якобы оби¬делась и ушла ночевать к маме, надеясь, что приедет за ней на своем большом черном джипе и будет упра¬шивать вернуться, он, взвесив все "за и про¬тив", уже нервный и уставший от ее выходок, не приехал и даже не позвонил...
* * *
Вскоре Максим познакомился на концерте в филар-монии с высокой красивой девушкой Элиной - препода-вателем танцев в детской театральной школе. Их кресла оказались ря¬дом. Они разговорились, обмениваясь впе-чатлениями об игре оркестра и голосах ис¬полнителей итальянских арий. После кон¬церта Максим пригласил девушку продол¬жить общение за чашечкой кофе в его квартире, которая, кстати, находилась не далеко от фи-лармонии и, так как была слякотная, дождли¬вая и вет-реная погода, предложил остаться переночевать. Элина согласилась. Он по¬стелил ей в другой комнате, чтоб не разрушать ско¬рой постелью столь романтическое нача-ло отношений. Потом, не желая расставаться, полночи читал ей стихи любимых авторов о любви нежной, пре-красной, романтической и так выразитель¬но при этом смотрел, пытаясь предать взгля¬дом, что обещает де-вушке такую же страст¬ную любовь, что почувствовал большую от¬ветную симпатию...
Она оказалась замечательной любовницей: азартная, сильная, неутомимая, с ее природ¬ной гибкостью и по-стоянными упражнениями на растяжку, любая поза из "камасутры" в сек¬се была достижима. Увидев, у Макси-ма "пив¬ной животик", она и его заставила заниматься физическими упражнениям. Часто по утрам они ложи-лись на пол на коврики – и Элина за¬нималась с Макси-мом как инструктор по фит¬несу. А вечерами включали музыку – и она учила его танцевать вальс, танго и даже танец со странным названием "пасадобль". При том она успевала все: и еду приготовить, и при¬браться в доме – именно о такой активной, трудолюбивой и культурной девушке Максим мечтал.
Однажды ночью в кровати после страстных поцелу-ев она засмеялась. "Что-то не так?" – растерялся он. "Усы твои щекочут... Дай постригу!" – "А ты умеешь? – к усам он относился трепетно: они как появились в юношеские годы, так и не сбривались ни разу, придавая, как Максиму казалось, мужественный вид его интелли-гентной физиономии; он их держал на среднем уровне длины и густоты, чтоб не превратились в хох¬ляцкие ви-сячие и не топорщились щеточкой, как у Гит¬лера. – Можно их тебе доверить?" – "Одно¬му Максиму я уже стригла – доверял!" Его словно током прошибло: "Кто такой?" – "Да друг мой бывший - медик..." Максим тут же ушел на балкон курить, хотя с начала зна¬комства с Элиной бросил, так как ей не нрави¬лись курящие... Вскоре за ним вышла в накинутом на голое тело одеяле Элина и ска¬зала добродушно: "Не знала, что ты такой ревнивый. Ведь это же было три месяца на¬зад..." Мак-сим ревности за собой никогда не замечал, считая, что мужчины и женщины  - люди свободные, и вправе лю-бить кого хотят, а тут вдруг представил, как чудные сладкие, губы его Элины целовали того рыжего Макси-ма, ее ласковые руки обнимали его конопатую впалую грудь, как она доверчиво раздвига¬ла перед ним точеные ножки – и разры¬дался..."Ты чего? – она прижала его го-лову к своей груди. – Я тебя одного люблю!" А он ры-дал и думал: "Что за кара и несчастье?! Третья женщи-на, все та¬кие разные – и все прошли через какого-то раздолбая. Это можно понять и объяснить, если бы жи-ли в небольшом поселке, где рыжий хмырь "первый и единственный па¬рень на селе", а ведь обитаем в полу-миллион¬ном огромном городе!" Конечно, Максима бы не обидело, если бы вездесущий "таракан" дружил с этими девушками после него, но он ведь, сволочь, спал с ними раньше! Получалось, что Максим подбирает объедки!? Ладно, Настя и Зиля – они были пустышками и не запали ему в душу, а ведь на умнице и красавице Элине он уже хотел жениться. И как теперь это сдела-ет?! «И как? Как  ты с ним познакомилась?» – процедил он. «С урологией были проблемы ну и…» – пробормо-тала  она. «Значит, и у тех был те же проблемы…» – буркнул Максим в сторону  и оставил Элину в большом  недоумении.   
* * *
Еще от Нади Максим знал, где работает рыжий врач, и немедля наследующее утро направил¬ся в частную по-ликлинику, что располагалась в центре города в одно-этажном здании. Он нашел в коридоре табличку с нуж-ной фамилией и именем на каби¬нете уролога и вошел. Он ожидал увидеть если не мужественного Ален Дело-на, то хотя бы симпатягу Бред Пита, которому все женщины сами вешаются на шею, не в силах устоять перед его обаянием, но за столом в белом халатике си-дел рыжеватый кучерявый мужчина с узкими плечами, в очках, который слащавым обволакивающим баритончи-ком велел присаживаться. А уж его стриженые редень-кие усики вообще не могли составить конкуренцию гу-стым гусарским усам Максима! Максим коршуном навис над врачом, который удивленно поднял голову и несколько испуганно и озадаченно спросил: "Вы, вооб-ще-то, по какому поводу?" А так как Максим молчал, пристально и скептически разглядывая врача, тот вско-чил со стула и суетливо задергал руками: "Вы чем-то больны?" Он был на пол головы ниже и явно слабее, по-этому Максим не притронулся к нему, хотя очень хоте-лось схватить за шиворот и встряхнуть так, чтоб навсе-гда запомнилось, а лишь процедил с ненавистью: "Я здоров, а вот ты можешь надолго заболеть, если не от-станешь от моих баб..." – "Каких баб?! – забормотал врач, побледнев и отступая к стене. – Вы вообще-то кто? Муж?.. Так я с замужними не общаюсь... У вас не-верная информация, вы меня с кем-то перепутали". – "Усы твои тараканьи пинцетом выщиплю, если еще пе-рейдешь мне дорожку!" – прошипел Максим и нетороп-ливо вышел, оставив доктора в полнейшем недоумении. А в чем он его мог конкретно обвинить? Ни в чем...      
               
СТЫД РОССИИ   
Мелкий кинорежиссер документальных фильмов Жерар, узнал из бульварной парижской газеты, что лучшие актрисы в современной России, где захватил власть Ельцин, получа¬ют за съемочный день в переводе на доллары, который в могучем и самодостаточном быв¬шем Советском Союзе стал пользоваться огромным спросом, крохи – всего-то пять "зе¬леных". Он прибежал к другу-опера¬тору и с порога воскликнул: "Поехали срочно в Россию!" Глаза его горели бесовским огнем вожделения, он то¬ропливо продолжал: "Ты не представ-ляешь - у нас за такие деньги даже бедная старуш¬ка с улицы не пойдет сниматься в массовке, а у них извест-ная актриса Бельская готова «па¬хать» на съемочной площадке целый день! А я ее видел несколько лет назад в Каннах на ки¬нофестивале - красавица, как все русские жен¬щины, куда до них даже голливудским дивам, а уж нашим сухопарым француженкам и подав¬но". Француа смотрел на друга растеряно и недоуменно: "Ну...А мы здесь при чем?" - "А при том, то мы приедем в Россию их снимать". - "Откуда у нас огромные деньги на фильм?! Какой продюсер нам, двум мелким кинемато-графистам-неудачникам, их даст?" - "А нам и своих де-нег хватит!" Француа расхохотался: "Нашей зарплаты, что ли?" - "Именно! Ты получаешь в переводе на дол-лары две тысячи, я столько же, а это уже четыре тыся-чи! Если их разделить на пять долларов, то мы можем оплачивать русской красавице целый год съемок!" - "Ты че? - Француа покрутил пальцем у виска. - Надо ведь еще на что-то жить, приобрести реквизит, арендовать съемочный павильон, купить пленку и так далее..." - "Ты никак не можешь врубиться!" - расхохотался Жерар и объяснил другу свою хитрую идею...
* * *
Через месяц они прилетели в Москву и сразу напра-вились на такси на знаменитую киностудию "Мос-фильм", где представились известными кинематографи-стами, показали свои удостоверения и сняли за гро¬ши удобный просторный павильон, которые теперь, почти при полном прекращении съе¬мок фильмов в России, простаивали. Потом прошлись по убогой и грязной, за-мусоренной целлофановыми пакетами, рваными газета-ми, картонными коробками, превратившейся из столицы великой страны во всеобщий базар с уставленными по улицам скособоченны¬ми ларьками, с лежащими в са-мом цен¬тре у Красной площади, на тротуарах в лужах мочи, пьяными бомжами, и весело похохатыва¬ли, пока-зывая на эти безобразия пальцем. По пути заходили в шикарные рестораны, где опять же за гроши ели самую вкусную еду, морские деликатесы из крабов – у офици-ан¬тов, когда посетители вытаскивали из кармана долла-ры и франки расплачиваться, сразу жадно заго¬рались глаза, и они лакейски сгибались и расплывались в по-чтительных улыбках. "Мо¬жет, переберемся сюда жить совсем?!" - восклицал ошарашенный Жерар, а Француа соглашался радостно: "Это во Франции мы бедня¬ки, а здесь настоящие миллионеры..."
Вскоре прямо на студии "Мосфильм" опять же по дешевке  они наняли переводчицу – ми¬лую светловоло-сую девушку Оксану, недавно окончившую институт иностранных языков, которая сопровождала их, показы-вала достопримечательности и рассказывала о бед-ственном положении в стране, мечтая поско¬рее уехать отсюда в Париж, который боготворила. Да еще не ста-рых, пусть и длинноно¬сых и не слишком симпатичных француза, ей ка¬зались счастливым мостиком, благода¬ря которому мечта может осуществиться, и она делала все, чтоб им угодить и понравить¬ся...
Уже на следующий день Жерар и Француа начали проводить кастинг молодых актрис, до тридцати пяти лет максимум, для своего филь¬ма. Весть, что в Москву приехали якобы известные французские кинема-тографисты снимать кино, мгновенно разлете¬лась по всем киностудиям столицы, по актерским училищам, по театрам – и с утра в павильоне выстроилась очередь из удивительно красивых русских девушек, же¬лающих прославиться на весь мир и, может, когда-нибудь снять-ся в самом Голливуде... Когда Жерар и Француа, изряд-но помятые, с мутноватыми глазами, с бледностью в лице и слегка пьяные после вчерашних загулов по ре-сторанам, пришли из «мосфильмовской» го¬стиницы в павильон, то опешили: они ожидали увидеть в лучшем случае чело¬век пять не первой свежести актрис, но ни-как не полсотни красоток. От заискивающих яр¬ких улы-бок очаровательных девушек, блондинок и брюнеток, рыженьких и конопа¬тых у иностранцев сразу посветле-ло на душе... "Может быть, мы с тобой спим и нам сниться, что мы в своем гареме, что стали падишаха-ми?" – восторженно прошептал другу Же¬рар.
Они напустили на себя строгий вид, на¬морщили лбы и велели переводчице соста¬вить список, давая каждой актрисе по полчаса. Очередь рассерженно и недоумен-но загудела, выясняя, кто из девушек пришла первая, кто наиболее талантливая и поэтому достойна стать главной героиней, а кому здесь вообще «ловить» нече-го. Некоторые девушки уже снимались в филь¬мах, как правило в телевизионных сериалах, и считали себя бо-лее достойными. Они уни¬чижительно поглядывали на остальных сверху вниз и ехидно улыбались. "Девушки, мы каж¬дой уделим время, каждая пройдет ка¬стинг..." – поспешил заверить Жерар и тем снял напряжение в оче-реди. "А что вы снимае¬те? – стали спрашивать наиболее любо¬пытные. – Мы бы хотели прочитать сценарий!" О сценарии французы за¬ранее не позаботились, и Жерару пришлось соврать: "Он сейчас дорабатывается и пере-во¬дится на русский язык. "Ну хотя бы вкраце расскажи-те историю..." – раздались возгласы. "Вы смотрели фильм "Эммануэль" – это будет нечто подобное!" – за-явил Француа, упомянув самый знаменитый и скандаль-ный француз¬ский фильм. Некоторые скромные девушки заметно скисли, а другие, наобо¬рот, оживились. "Так что на кастинге необхо¬димо показать каждой из вас наиболее труд¬ную сцену соблазнения главного героя в по¬стели..." – сказал Жерар. "А кто будет играть главно-го героя?" – спросили девушки. "Ведут¬ся переговоры с самим Аленом Делоном, а мо¬жет быть, это будет и американец Том Круз, – важно заявил Француа под об-щие аплодисменты и возгласы восхищения девушек. - А пока мы с оператором будем по очереди статистами..."
Чтоб не было давки, а возможно и драки между пре-тендентками, Жерар лично выбрал на первую половину дня с десяток самых симпа¬тичных девушек, а остальные за¬писались кто на после обеда, а кто на завтра, после-завтра и так на неделю вперед... 
Они расположили кинокамеру перед большой кро-ватью – и первая девушка, высо¬кая брюнетка с роскош-ным бюстом, при¬близилась к Француа, который стоял в ожида¬нии соблазнения... Камера заработала – и Же¬рар, завистливо поглядывая на товарища, че¬рез переводчицу заставил девушку целовать Француа, обнимать, гово-рить ему ласковые слова, раздеть его, потом самой раз-деться до трусиков и, наконец, снять их. О, какое изуми-тельное тело было у брюнетки, какие гу¬стые волосы, какие упругие ягодицы! Француа побледнел, а потом и сму¬щенно покраснел – никогда в жизни его, му¬жичка неказистого, мосластого, в толстых очках, еще не об-нимала и не целовала столь прекрасная девушка. Он в самых смелых эротических меч¬тах не мог себе этого представить, а сейчас наяву целовал удивительно мяг-кие сладкие губы, упругие груди, скользил потной шерша¬вой ладошкой по ягодицам, дышал кружив¬шим голову ароматом юного тела. Чтобы та¬кое могло слу-читься во Франции, где таких очаровательных девушек, может быть, десяток на всю страну, он должен быть или мультимиллионером, или действительно известнейшим актером-красав¬цем. А здесь это оказалось запросто, причем за сущие пустяки – всего-то 10 долларов, кото-рые выдавались тут же на руки девушке!
Следующая девушка уже соблазняла Жера¬ра, ибо смотреть на такое со стороны ему ста¬ло невмоготу... Некоторые девушки смуща¬лись, старались спрятать от камеры интимные места, зажимали их руками, у неко-торых на милых личиках появлялась гримаса страдания, и тогда Жерар обиженно и строго говорил: "Актриса не должна стесняться, если хочет стать великой! И вооб-ще, сами же видите, какая среди вас конкуренция". А когда девуш¬ки после съемок с любопытством спраши-вали: "Ну как – понравилась я вам?», то Жерар суховато говорил: "Ве¬чером мы отсмотрим материал и выберем луч¬шую, звоните и узнавайте..." –  и давал девуш¬кам номер телефона в гостинице.
К обеду у обоих в плавках уже было мокро, а к ве-черу, засняв в результате за рабо¬чий день в павильоне полтора десятка необычайно сексуальных девушек, они были уставшие, словно целый день разгружа¬ли вагоны: глаза лихорадочно блестели, ды¬шали как загнанные псы..."Мы импотен¬тами не станем? – спросил озабочен-но Фран¬цуа. – Смотреть на все это со стороны вредно!" – "А мы и не будем только смотреть! – усмех¬нулся Же-рар. – Вечером многие девушки сами придут к нам в гостиницу, чтоб продолжить сцену соблазнения уже в реальности: видел же, какие многообещающие томные взгляды бросали некоторые".
В самом деле, вечером телефон почти не умолкал... Назначив свидание двум прелестни¬цам, Жерар и Фран-цуа сводили их в бли¬жайшее кафе, а потом провели с ними незабы¬ваемую ночь... На следующий день в их солид¬ном двухкомнатном номере ночевали уже другие – и так в течение двух месяцев! Фран¬цузы и дальше жи-ли бы в Москве, но одна¬жды вечером, в темном переул-ке их встрети¬ли двое коренастых бритоголовых парней и вдруг стали умело, жестко и профессионально изби-вать – руками, нога¬ми. Когда сбитый с ног Жерар попы-тался кри¬чать и звать на помощь, один из бритоголо¬вых наклонился и процедил: "Только пикни – вообще, убь-ем!"  И хотя французы еще не по¬нимали толком русско-го языка, однако сообразили, о чем идет речь. Напосле-док помочившись на них, лежащих на асфальте и боя-щихся пошевелится, второй парень заявил: "Уе…те от-сюда, а то своего Пари¬жа больше никогда не увидите!"
В кровоподтеках и си¬няках французы еле добрались до своего но¬мера в гостинице. "Что это было? За что?"– процедил, постанывая, Француа. "Наверное, трахнули девушку какого-нибудь криминаль¬ного босса - он и приревновал... – промычал распухшими как красные помидоры губами Жерар. – А может быть, какая-то обиделась, что отказали, и дружкам пожаловалась».
Не став заявлять в милицию об избиении, понимая, что иначе вообще могут убить в стране, где каждый день рассказывают по телевизору  о заказных и нерас-крытых убийствах даже очень крупных политиков и биз¬несменов, они на следующий же день вылете¬ли во Францию...
* * *
С тех пор прошло два десятка лет, а Жерар и Фран-цуа, так и не выбившись в зна¬менитости, доживая жизнь на пенсию, уже лысые и больные частенько вече¬рами за бутылочкой винца, уединившись от своих старых брюзжащих жен, просматривают пленки, где чудные русские девушки раздевались перед ними за жалкие де-сять долларов, наивно веря, что культурные и порядоч-ные французы действительно хотят снять художествен-ный фильм. Они с грустью понимают, что такое больше в их жизни не повторится – Рос¬сия уже не та! Иногда они смотрят современные российские фильмы и пыта-ются в милых героинях найти какую-нибудь свою «пре-тендентку на роль» – приятно же будет узнать, что та выбилась в большие и се¬рьезные актрисы или вышла замуж за олигарха! Может быть, тогда можно попро-сить у нее немного денег, пошантажировать, если не хочет, чтобы пленку с ее обнаженным те¬лом выложили в интернет или передали ревнивому мужу...   
               
ЧИНОВНИК
Когда после разгона «путча ГКЧП», Ельцин под ра-достное одобрение новоявленных демократов и либера-лов, объявил о прекращении деятельности Коммуни-стической партии и лишении ее огромного имущества, накопленного за многие годы советской власти, зданий и кабинетов, заведующий промышленным отделом в горкоме партии Ворватов Сергей Петрович приехал до-мой мрачнее тучи. С опущенной головой он подошел к холодильнику, достал бутылку коньяка и начал пить. Жена проворно накладывала на стол закуски, стараясь угодить ему, каким-то образом растормошить, обняла сзади за плечи, поцеловала в лысеющее темечко, но он никак не реагировал, а только пил рюмку за рюмкой – и ни сколько не пьянел. Он всегда отличался крепким здоровьем и без последствий мог выпить литр водки на банкете, что очень ценилось партийным начальством – откуда-то повелось, что это, значит, настоящий зака-ленный партиец! Наконец растерянная жена села перед ним на табурет и, заглядывая в холодные колючие гла-за, спросила: "Ну, кто тебя обидел?" – "Ельцин преда-тель, сука! – процедил Ворватов и громко матюгнулся. – Ты что, не слышала по телевизору, что выкормыш коммунистический нашу партию запретил?" – "Не мо-жет быть!" – жена удивленно округлила глаза, хотя Во-рватов подозревал, что она о горестном событии знает, так как постоянно держит телевизор дома включенным, да и по телефону с подружками – женами партийных начальников часами общается. Она же понимала, что если бы кивнула и сказала "знаю", то гнев обрушился бы и на нее, словно к этому указу причастна... "Вот та-кой иуда оказался! А ведь секретарем горкома был, до члена Политбюро  вырос. Да я бы всем богам молился, душу бы черту продал, если бы годам к шестидесяти до секретаря обкома поднялся...Чего ему не хватало? Де-нег, славы? Сидел бы спокойно на сытном месте до по-четной пенсии! Нет, вожжа под хвост попала – на Гор-бачева обиделся. А тот, наивный дурачок, не мог его сослать куда-нибудь..." – и Ворватов с сарказмом пред-ставил, куда бы законопатил выскочку и наглеца Ельци-на, будучи на месте всесильного Горбачева: предпола-гались самые отдаленные и глухие места – вроде дирек-тора общественной гнилой бани на Чукотке, где он под завывание вьюги и рев белых медведей будет лично то-пить ее сырым угольком... По лицу Ворватова пробежа-ла злая ухмылка, и жена с любопытством спросила: "На лесоповал?" – "Ну... – он солидно хмыкнул и, выставляя себя не жестоким сталинистом, а радушным либералом, заявил: – Хотя бы начальником дурдома!" – "А что, Ельцин по профессии врач?" – растерялась жена. "Да какая разница, – отмахнулся Ворватов. – Партия прика-жет – и будет работать... Там-то среди психов и сам скоро психом стал бы или спился с горя через месяц на дармовом спирте!" И он представил с ехидством, как впавшего в "белую горячку", любящего поддавать дико-го уральского мужлана Ельцина связывают крепкой смирительной рубашкой три дюжих санитара (чтоб не вырвался) и волокут в палату с зарешеченными окнами, откуда он уже никогда не выйдет..."А ты что делать сейчас будешь?" – этим вопросом жена вывела Ворва-това из благостного состояния и снова погрузила в от-чаяние, отчего он зло буркнул: "Все! Конец! Столько лет коту под хвост!" Он с горечью и досадой вспомнил, как долго, начиная еще с комсомольского секретаря в институте, лез по карьерной лестнице, как частенько по своей инициативе водил в баню вышестоящих товари-щей – уже инструкторов горкома и яростно мочалил им спинки, задыхаясь от жары и пара, хлестал их веником по жирным задницам, чтоб за холуйство и старание должностенку предложили повыше, дали возможность на очередной областной конференции с ярким докладом вступить по улучшению жизни и патриотического вос-питания молодежи, себя показать. И вот за десять лет после окончания института уже стал начальником само-го крупного  и уважаемого отдела в горкоме, а потом, глядишь, и в третьи или вторые секретари бы прыгнул, но увы..."Все мечты и надежды рухнули", – продолжил он, и голос плаксиво дрогнул. "Пойдешь на завод рабо-тать", – попыталась успокоить жена. Ворватов выпил очередную рюмку и прорычал сквозь зубы: "Кем? Обычным инженером?" – "Ну, у тебя же друзья среди директоров – подыщут должность посолиднее..." Дей-ствительно, среди директоров заводов, которые он ку-рировал, были знакомые, но вот только захотят ли его теперь взять на работу, помня, как он, по сути сопливый мальчишка рядом с ними, ни дня не проработавший на производстве, их жестко и свысока распекал за упуще-ния, за невыполнение плана, часто грозя увольнени-ем..."Ты что, не знаешь, как у нас любят пинать упавше-го?! – воскликнул он. – Наоборот, перед нынешней вла-стью будут выпендриваться, что бывших партийцев да-вят!"
* * *
С тех пор прошло пятнадцать лет, за которые Вор-ватов, благодаря уму, хитрости, изворотливости и хо-луйству, которое, как оказалось, любит любая власть – коммунистическая она или капиталистическая, стал мэ-ром города. Да, работать пришлось в эти годы много, торча на стройках и заводах сутками, пытаясь изыскать хоть какие-либо средства в бюджете, чтоб залатать улицы в городе, завершить оставшиеся от социализма стройки, ну да трудолюбия и энергии у него всегда хва-тало. Да, ездил он теперь на большом черном служеб-ном "Мерседесе", а не как секретарь горкома на обыч-ной "Волге", построил коттедж в экологически чистой зоне на берегу реки, путешествовал за границу и имел возможность послать отдохнуть два раза в год в турне по Европе жену и двоих детей – это сейчас всем позво-лялось, в том числе и чиновникам, ибо чем они хуже бизнесменов, которые могут это позволить... Помог и своим родственникам, перекачивая в их фирмы бюд-жетные деньги города на закупку нужных товаров для школ, детсадов или на ремонт домов – и они не только уважали его, как отца родного и кормильца, но и дели-лись доходом. Жизнь и дальше шла бы размеренно, но приблизились очередные выборы в Государственную думу – и по всем прогнозам "партия власти", в которой он не просто состоял, а в одно время возглавлял ее го-родское отделение, благодаря чему и был назначен мэ-ром после ухода бывшего мэра на повышение в об-ласть, теряла поддержку в обществе.
Вернувшись из области, где всех руководителей го-родов и районов собрал рассерженный губернатор и дал соответствующие указания, Ворватов пригласил в свой большой кабинет, в котором висел на видном месте красивый портрет моложавого президента России, как в былые времена портрет генсека, своих заместителей, префектов, местное руководство партии и жестко гля-нул на всех, чтоб понимали ответственность момента. От пронзительного взгляда присутствующие сразу со-средоточились и пригнули головы. "Итак, то... – у Вор-ватова чуть не вырвалось по коммунистической при-вычке слово "товарищи", от которого не мог оконча-тельно избавиться и которое в самый ответственный момент могло сорваться с языка, но и "господа" не же-лал говорить тем, кто ниже его по званию, положению и должности, и поэтому начал без предисловия: "Значит, так. Мы должны провести выборы в Государственную думу на высшем уровне, опередить остальные города и районы области по процентам проголосовавших". Народ в кабинете, наморщив лбы, закивал, а Ворватов продолжил: "Сами понимаете, что иначе губернатор будет недоволен! Сократят финансирование городских программ из области и федерального центра. Ну а за низкий показатель кое-кто из вас поплатится своей должностью..." – он обвел всех пристальным холодным взором исподлобья, отчего некоторые поежились и при-гнули спину, чтоб не торчать выше других и тем не привлекать внимание. "К сожалению, рейтинг нашей партии слегка понизился в сравнении с прошлыми вы-борами", – продолжил он. "Я смотрела в Интернете, что он составляет чуть более пятидесяти процентов", – за-явила молодая и симпатичная перфект крупного город-ского округа, недавно назначенная Ворватовым на эту должность за рвение, привлекательность и преданность. Но для него даже эта озвученная "официальная цифра" была крамольной и он жестко ответил "слишком гра-мотной" женщине: "Это в целом по России, а у нас этот процент гораздо выше", – хотя уже знал от разъяренно-го губернатора, получившего секретные сведения из Москвы, что действительный процент менее тридцати, но только этого подчиненные знать были не должны, чтоб в ответственный момент на избирательных участ-ках при подсчете голосов не замандражировали колен-ки..."Так какой должен быть процент? – чуть ли не умо-ляюще спросила перфект, словно готовая кинуться на амбразуру под пулеметный огонь. – Мы постараемся..." – "Вот это правильный разговор... - кивнул Ворватов. – Все мы должны постараться каждый на своем месте, поговорить с народом, объяснить политику нашей пар-тии, рассказать о ее добрых делах, настроить членов избирательных комиссий... Я думаю, после этого про-цент должен быть чуть ниже, чем на прошлых выборах – где-то в районе семидесяти пяти..." В зале все закива-ли и одобрительно забормотали: "Поняли! Сделаем...". "А куда денетесь, – подумал сердито он. – Ведь иначе придется на следующий день писать заявление об ухо-де..." Растерявшись и побледнев, не зная, как шеф вос-примет ее слова, перфект прошептала с нескрываемой досадой: "Я последнее время много общаюсь с людьми, со студентами, с ветеранами - и большинство хотят го-лосовать за компартию. Им не нравится, что растут це-ны на бензин, электричество, газ, услуги ЖКХ, что есть коррупция. Как их переубедить?" Осознавая, что под-чиненные уже итак поняли задачу, Ворватов снисходи-тельно сказал: "К сожалению, народ еще не понимает своей выгоды от победы нашей партии..." И с обидой вспомнив, что целых три года после расформирования компартии пришлось работать директором городской бани, пока не завел нужных знакомств, пока не вспом-нили о нем снова выбившиеся в большие чиновники друзья, он сердито буркнул: "Коммунисты сами винова-ты, что не смогли удержать власть..." И подумал, что если бы не наивность и мягкотелось Горбачева, то про-должал бы работать в структуре компартии. Ну а те-перь уж он свой шанс не упустит! Костьми ляжет, чтоб навечно у власти остаться!
В этот момент Ворватов выглянул в окно на пло-щадь перед мэрией, где собирались отправиться в про-пагандистский поход за «Единую Россию» по городам области владельцы ретро-автомобилей. Их снимало те-левидение…Вдруг лицо мэра перекосило, и он восклик-нул: «Галина Петровна, это что такое?!» Организатор-ша и вдохновительница этого мероприятия подскочила к окну и растерянно уставилась вниз, еще ничего не в силах понять от страха. «Что случилось?» - прошептала она. «А вы разве не видите рядом с флагами нашей пар-тии красные флаги? У нас здесь что, советская перво-майская демонстрация во главе с компартией или…то, за что мы им заплатили деньги?!» – «Они сказали, что на старые автомобили возьмут и флаги, с которыми мы победили фашистов: мол, флаги нашей великой побе-ды…- прошептала Галина Петровна, оправдываясь, и кинулась из кабинета. Ворватов видел, как вскоре она уже яростно сдирала, ломая древки и отрывая материю, красные флаги с советских машин. Шофера пытались ее остановить, что-то ей доказывали, но она никого не слушала… «С такими людьми мы действительно власть никому не отдадим», - подумал удовлетворенно Ворва-тов.
               
СОВРЕМЕННЫЙ РАЗВОД
Войдя в квартиру, Игорь сразу почувствовал оттор-жение – последнее время оно часто распространялось от гражданской жены, но сегодня особенно было силь-ным: воздух был словно наэлектролизован, а некая не-видимая сила выталкивала Игоря обратно на улицу. Сожительница вышла к нему из спальни, напряженная, со сжатыми губами, и некоторое время изучающе смот-рела, а потом задала извечный вопрос: "Ну, принес де-нег?" Игорь виновато шмыгнул носом и попытался оправдаться: "Знаешь..." Она перебила, выдавив холод-но: "Я давно знаю, что ты лодырь, а сегодня поняла окончательно! Нам за квартиру нечем заплатить, нас завтра выгонят на улицу, а ты так и не устроился на ра-боту. Мне надоело тебя кормить и платить самой за жи-лье". Действительно, последние три месяца, после того как Игорь уволился с рынка, где работал грузчиком, сожительница содержала его и платила большие деньги за снимаемую в Москве квартиру, которую он гордо обещал оплачивать при знакомстве с ней один... "Ладно, солнышко, не обижайся, – сказал Игорь, желая ласко-выми словами замять скандал, но сожительница была непреклонна - ни улыбки примирения не появилось на лице, ни теплоты в глазах. "Так что разворачивайся и иди, - сказала она. - Кормить я тебя сегодня не буду..." - "Куда же я пойду на ночь глядя в чужом городе?" - рас-терялся Игорь, ибо несмотря на то, что уже год жил в Москве, приехав из Тулы, столица оставалась для него чужой, жестокой и холодной. "А куда хочешь!" - вос-кликнула она. "Ах вот ты как! - процедил он, уязвлен-ный и считающий, что в общем-то, как молодой и сим-патичный мужик, легко найдет себе другую бабу. - Ты думаешь, я унижаться перед тобой буду?! Надоело слышать твое вечное нытье! Еще сама ко мне припол-зешь..." -  и вышел из квартиры, хлопнув сильно дверью.
Голодный и без денег Игорь пошагал на автовокзал, надеясь уехать в Тулу к матери - до нее было не так да-леко, верилось, что как-нибудь и без денег доберется... Когда он понурый и злой проходил мимо увеселитель-ного заведения, что миганием зелено-красных огоньков над входом привлекало взгляд, его вдруг окликнул вы-шедший из «такси» пожилой мужчина: "Не составите мне компанию поужинать?" Поесть Игорю, конечно же, хотелось, от голода посасывало в желудке, да и голова тупо гудела, но было удивительно, с чего это незнако-мый мужчина  приглашает его в очень дорогое заведе-ние... Игорь осмотрел его и по подкрашенным глазам, по яркой губной помаде, по туго обтягивающим попу коротким штанишкам понял, что это гей! Ранее он по-слал бы его на три буквы, а пожив в Москве, где они по-падаются часто на глаза, к ним уже привык: ну живут себе и живут... А после того как узнал, что знаменитый английский певец Элтон Джон тоже гей, стал относить-ся к ним более снисходительно. "Перекушу, пообща-юсь..." - мелькнула мысль, и Игорь буркнул: "А почему бы нет?!" Обрадованный мужчина, сильно пахнущий приятным парфюмом, решительно взял его под руку и повел к входу, как оказалось, гей куба, где их встретил охранник, который почтительно с ними поздоровался...
У мужчины, который представился Игорю Джоржи-ей, был заказан столик, где они удобно расположились на креслах. Подошел вежливый официант с меню, взглянув в которое, Игорь почувствовал, как потекли слюнки от обилия вкусных блюд, а в глазах запестрело от умопомрачительных цен. Он закрыл меню и напряг-ся. "Не стесняйся - заказывай, что нравится..." - томным голосом сказал мужчина, а так как Игорь подавленно молчал, то заказал еду сам. "Спасибо, Джоржия...» - еле выговорил Игорь... "Ну если тебе трудно пока, - улыб-нулся радушно мужчина, - то называй меня Жора, а дальше посмотрим".
Игорь напряженно, растерянно и испуганно огляды-вался по сторонам, где в полусумраке обнимались, лас-кались за столиками мужчины разных возрастов, танце-вали, а потом пообвык, и ему даже стало интересно: "Удивительно, как люди  живут..." Жора к нему не лез с поцелуями, с обниманиями, а только с восхищением и любовью разглядывал мускулистый торс Игоря, его сильные крепкие ладони и изредка восклицал с приды-ханием: "А ты хороший мужик!" Игорь стеснялся есть столь дорогие блюда, словно действительно его баба угощает (а это стыдно), но голод не тетка - и вскоре азартно набросился на еду. "Ешь, ешь...- поощрял его Жора и просил только одно: чтоб гость подливал ему шампанское, зато в ответ угощал коньяком...
Ближе к полуночи он вызвал такси и повез Игоря к себе на квартиру, которая была богато и со вкусом об-ставлена, и где Игорь, помывшись в ванной-джакузи, уставший и разомлевший, сразу был уложен на огром-ную кровать, на шелковые простыни с голубенькими цветочками. Потом к нему лег Жора, и Игорь делал все, что он просил и чему учил, чтоб не обидеть приютив-шего кормильца спасителя, а тот в ответ ласкал быст-рым язычком грудь Игоря, ягодицы, да так изощренно и умело, как не ласкала до него ни одна женщина, и гово-рил с придыханием: "Я хочу, чтоб ты остался со мной жить..." - "Почему бы нет?" - отвечал Игорь, понимая, что идти-то ему больше некуда.
* * *
Когда Ира выгнала любимого некогда человека из квартиры в ночь без денег, то остро почувствовала оди-ночество и холод в груди - все-таки прожила с парнем целый год, строила планы о совместной жизни, а теперь сама все порушила. Ире уже хотелось побежать за ним и вернуть, хотя она и понимала, что начнется опять как обычно - ругань, ее нетерпение и занудство, его лень и безинициативность. Она выпила две рюмки водки, чтоб подавить тоску, а так как это не удалось, позвонила ближайшей подруге, с которой работала вместе в па-рикмахерской (только та в женском зале, а она в муж-ском), и печально сказала: "Александра, я с парнем раз-ругалась вдрызг, что делать? Мне плохо..." – "Сейчас приду, – заявила подруга и через полчаса была уже у Иры с литровой бутылкой водки и закуской. Ира к тому времени еще успевшая выпить пару рюмок, была пья-ненькая и кинулась к подруге обниматься. Александра погладила Иру по голове своей сильной рукой, села за стол, замахнула разом стакан водки, запрокинув  голо-ву, и басовито сказала: "Не расстраивайся, Ирка! Пошли они все на х...эти мужики!"  – "Ну а как без них-то?" – Ира вдруг разрыдалась. "Нормально... А сейчас разве есть настоящие мужики?! Одни рохли и трутни!" – "Да, да, трутни, – согласилась Ира сквозь всхлипы. "К тому же и грубияны... – продолжала подруга. – Слова ласко-вого не скажут". Ира вспомнила, что Игорь действи-тельно был суховатым суровым молчуном, любящим уткнуться в телевизор и не желающим обсуждать с ней житейские проблемы и ее душевное состояние, и опять согласно кивнула: "Грубияны непонятливые!" – "У меня был по молодости такой же козел, да еще пил и дрался. Правда, однажды я ему сама так залепила, что аж нос сломала и ребро, а потом из квартиры выгнала..." – по-друга еще выпила стакан и удовлетворенно крякнула, закусив соленым груздем.
Представив, как мощная Александра, что была выше на полголовы и шире в плечах, звезданула своему пьян-чуге-драчуну, захмелевшая Ира расхохоталась. "А что? Мы за себя постоять можем, зарабатываем часто боль-ше мужиков, культурнее их гораздо! Ведь с ними порой и поговорить не о чем кроме как о футболе, хоккее и марке пива..." – продолжила уверенно подруга. Но Ира вдруг печально вздохнула: "Жаль, что без них рожать не можем". – "Ну, уж рожать-то это не проблема – му-жичка для этого дела найти просто. Да и сейчас искус-ственное оплодотворение есть – купил сперму от како-го-нибудь производителя... Впрочем, от детей тоже од-на морока", – отмахнулась подруга, которая к сорока годам не сумела родить. И так Ире вдруг стало хорошо, так спокойно рядом с уверенной, знающей на все ответ Александрой, что она невольно прислонилась головой к ее плечу, произнеся: "Все-таки мы, женщины, лучше понимаем друг друга и все свои проблемы". Александра посмотрела на Иру как-то по особенному пронзительно, одной рукой погладила ее по голове, а второй засколь-зила по бедру от колена и дальше под юбку. "Ты чего?" – растерялась Ира. "А ничего - у нас губы, что ли, хуже чем у мужика, чтоб целоваться, или рук ласковых нет?!" –  заметила она и решительно поцеловала Иру... Быва-ло, что в порыве радости во время встречи Ира целова-лась с подругами, но это не считалось зазорным, а сей-час поцелуй был совсем другого качества – смачный, нежный, глубокий, долгий и кружащий голову..."Ну что, пойдем на кровать?!" – не столько спросила, сколько велела Александра, и Ира ей повиновалась...
Ире трудно было произносить женское имя и, когда подруга, раздев ее и нависнув над ней, скользила ласко-вым быстрым язычком по ее грудям, спускаясь по жи-воту к лобку, она той говорила словно мужчине: "Саша, Саша, как хорошо мне с тобой и легко..." А подруга уверенно заявила: "Я ведь одна живу, так что переезжай ко мне - все не надо будет за квартиру платить..."
* * *
На следующий день Жора с утра приготовил сму-щенному и ошалелому от случившегося сегодня ночью Игорю шикарный завтрак - котлеты из морской рыбы с гарниром из ароматной зелени и сделал это весьма вкусно (не хуже хорошей жены-хозяйки) – впрочем, из тех дорогих и качественных разнообразных продуктов, что имелись в большом холодильнике, можно было накормить вдоволь человек десять... "Я с тобой был очень счастлив, – сказал Жора искренне и загадочно за завтраком. – И поэтому хочу сделать тебе сюрприз!" Вскоре он на своей большой иномарке темно-голубого цвета привез Игоря в дорогой бутик, где завел в приме-рочную и попросил молодого галантного продавца по-добрать "любимому другу" подходящий костюм и мод-ную одежду... Тот принес один костюм, другой, а Жора стоял рядом и критические поглядывал, наконец выбрал то, что ему понравилось и одновременно нравилось Игорю – темно-синюю рубашку с красным галстуком и серый костюм в полоску, а также коричневые туфли из крокодиловой кожи. "У меня нет денег покупать такие дорогие вещи, – пробубнил Игорь, все еще чувствуя стеснение. "За все заплачено! Я хочу гордиться своим мужчиной!" – сказал Жора.
Игорь уже давно хотел спросить, откуда у того, если судить по тратам, по дорогой обстановке в квартире, такие деньги (не переодетый же он мультимиллионер Элтон Джон?), но пока стеснялся, а теперь не выдержал. "Я работаю в шоу-бизнесе – у меня свой продюсерский центр..." – ответил Жора. "Но чем я-то тебе понравил-ся?" – Игорь недоуменно пожал плечами. "Мужики, ко-нечно, есть и другие, но они испорченные, как и ны-нешнее бабы. Понимаешь, о чем я говорю? Завидущие и загребущие... – улыбнулся Жора. – А ты парень моло-дой, стеснительный, порядочный, в тебе много истинно мужского!" – "Неужели у тебя женщин никогда не бы-ло?" – удивился Игорь, отмечая, что Жора в общем-то мужчина интересный даже сейчас, когда ему за пятьде-сят, а так как еще умный и щедрый, с квартирой в цен-тре Москвы, то женщину нашел бы уж себе симпатич-ную и молодую. "Ну почему же?.. Я к тридцати годам женился на приехавшей в Москву провинциалке, но эта дрянь наставляла мне рога, а когда я захотел разве-стись, то пыталась разделить мою квартиру, в которой жила еще моя старенькая профессорша мама. Затаскала меня по судам, мама от переживаний умерла... И с тех пор я решил держаться от баб подальше..." – грустно заявил Жора, а потом вдруг повеселел: "С мужчинами легче и лучше..." И тогда Игорь почувствовал к Жоре впервые истинную нежность, захотелось его защищать, а так как он понимал, что по уму и характеру тот намного его превосходит, то мог предложить в защиту только свои кулаки и смелость.
От магазина Жора привез Игоря на квартиру к сожи-тельнице, чтоб тот забрал свои пожитки и документы... Когда та увидела Игоря на пороге в элегантном дорогом костюме, в модных ботинках, а не в обычных потертых джинсах и растянутом свитере, то растерянно попяти-лась, проворчав: "А говорил, зараза, что денег нет?! Наверное, давно бросить меня хотел - вот и прятал зар-плату." – "В казино выиграл..." – буркнул сухо Игорь, стыдясь признаваться, что пошел в содержание богато-му гею. "Поделись тогда..." – язвительно хмыкнула она. В этот момент для моральной поддержки (а вдруг Игорь помирится с сожительницей и останется здесь) появился расфуфыренный Жора и критически, как обычно делают уверенные в себе женщины с соперницами, насмешли-во-презрительным взглядом оценил сожительницу Иго-ря...
Ни слова больше не говоря, Игорь прошел в комна-ту, чтоб достать свои вещи из шифоньера, и вдруг уви-дел на кровати, где еще вчера ночевал с сожительницей, полуобнаженную спящую женщину. Он бы ничего не подумал крамольного (мол, приехала подруга в гости, осталась ночевать), если бы у той не были оголены гру-ди, а на шее не виднелись красные пятна засосов, (впро-чем, и спать она могла бы на отдельной тахте) – и все сразу понял... "Веселитесь..." – сказал он ехидно, на что получил не менее ехидное от сожительницы: "Как и вы..."
Напоследок они печально посмотрели друг на друга и оба подумали о том, что теперь у них уже никогда не сбудется: "А ведь мечтали нормальную семью создать, детей завести..."
      
КОМПРОМИСС
Эле уже шел тридцать первый год и пора было со-здавать семью – подруги по школе и по медицинскому училищу, порой гораздо менее симпатичные и яркие, давно уже вышли замуж и родили по двое детей. Она невольно им завидовала, а они как нарочно при встрече заинтересованно спрашивали: «Кто муж? Сколько детей родила?», словно Элино замужество само собой подра-зумевалось. И ей надо было что-то отвечать, мямлить, что не нашелся еще суженный. Да, пусть жили подруги в семейной жизни по-разному – кто-то уже успел разве-стись с пьяницей и лодырем,  но дети –то у них уже имелись, а значит, они уже были счастливы, по мнению Эли…Ну, а ее мать, вышедшая замуж в девятнадцать, и родившая Элю в двадцать один, когда дочь приезжала в родное село, всегда заводила беседу: «Парень–то у тебя хоть есть?» – «Парней-то немало… – отвечала уклон-чиво Эля. – Да все какие-то неподходящие. Или я их не люблю, или они меня не любят!» – «Да как тебя не лю-бить-то? – восклицала мать. – Ты ведь симпатичная, умная, хозяйственная, рукодельница». – «Вот потому, наверное, и себе такого же ищу…» – с грустной улыб-кой отвечала Эля. «Неужто, таких нет?» – «Да есть, наверное…»
Наконец, у Эли появился Фарид, который устроился работать шофером в больницу, где она работала мед-сестрой по распределению после училища, и сразу об-ратил на нее внимание: увидев у девушки в руке тяже-лую сумку предлагал донести, довозил ее на своем «Жигуленке» до дому, который выделил Эле на двоих с молодой аптекаршей сельсовет. А так как при доме имелась лишь полуразрушенная сгнившая баня и мыть-ся в ней было невозможно, то, взяв в помощники друга, Фарид восстановил печку, заменил трухлявые доски пола…Эля стала с ним дружить, ходить на танцы в клуб (не сидеть же одной дома), но о большем не мечтала и даже не задумывалась, так как Фарид был татарин, из мусульманской семьи, а она православная марийка, ре-гулярно посещавшая сельский храм и даже поющая там в хоре из прихожанок. Если в советское время, когда почти все люди были атеистами, подобной проблемы бы не возникло, то сейчас…
Однажды Эля набралась смелости и завела с Фари-дом щекотливый разговор: «А твои родители знают, что дружишь с православной?» – «Знают, конечно, – отве-тил он. –  Я им сразу сказал». – «И как они к этому от-неслись?» – «Нормально…Ты им нравишься». – «Х… Они же меня совсем не знают». – «В больницу-то при-ходили, уколы ты им ставила. А отец даже лежал недельку после травмы ноги, успел к тебе присмотреть-ся. Говорит: опрятная, заботливая, добрая. Ну, и краси-вая, разумеется…» Эле было приятно это слышать, и она подосадовала: «А почему мне об этом раньше не сказал?» Он хмыкнул: «Главное, что ты мне нравишь-ся».
На следующий день Эля испекла ароматные и пыш-ные пирожки с мясом и с капустой и отослала с Фари-дом его родителям, а вернувшись, он сказал: «Велели передать большой «рахмат» и…» –  «Что - и?» – напряглась Эля. «Сказали, что жениться пора…» – лас-ково улыбнулся он. «И никаких препятствий чинить не будут?» – удивилась она. «Сказали, что раз бог не дал в невестки татарку, то сердцу не прикажешь…»
В тот же день Эля стала печь балиш, чтоб показать родителям Фарида, что невесткой будет хорошей и ра-ботящей – не хуже татарочки знает татарскую кухню и лапшу мелкую может приготовить, и ишьпишмак, не говоря уж об облитом медом «чак-чак»… Фарид стоял рядом, острым ножом резал говяжье мясо мелкими ку-биками, крошил лук. Иногда обнимал девушку, целовал в затылок, в щечку. Когда балиш уже стоял в глубокой сковороде в духовке и испускал чудный аромат по всей комнате, Эля внимательно посмотрела на Фарида и ска-зала смущенно: «Нам надо серьезно поговорить, прежде чем решиться на свадьбу – я не хочу, чтоб у нас вскоре возникли непреодолимые противоречия и мы бы разбе-жались. Я хочу выйти замуж раз и навсегда». – «Я хочу так же…» – кивнул Фарид, посерьезнев. «Я не имею права менять веру…» – выдохнула Эля. «Я и не застав-ляю», – ответил Фарид так, что не возникло ни малей-шего сомнения, что говорит неискренне, что это ему неприятно. «Более того, если у нас родится дочка, то я ее буду крестить», – выговорила четко Эля и стала то-ропливо убеждать Фарида в необходимости подобного: – Мне будет одиноко в семье, если не будет поддержки от кого-нибудь из близких в вере. Я хочу, чтоб с доче-рью было полное взаимопонимание, духовное род-ство…» Фарид затаился, помолчал, а потом с некой не-досказанностью произнес: «А если родится сын?» – «А сын пусть будет в твоей вере, – торопливо и радостно заявила Эля. – Обрежете, что там у вас полагается…» – «Согласен!» – воскликнул жених и, подхватив девушку на руки, закружил по комнате…
Вскоре, обернув балиш в плотное большое полотен-це, чтоб не остыл по дороге, они воодушевленные шли к родителям Фарида обговаривать дату свадьбы.    
               

КОНЕЦ СВЕТА ОТМЕНЯЕТСЯ
(повесть)
      
     Раздался звонок, и в класс вошла молодая учитель-ница литературы Нина Петровна с симпатичной девоч-кой, которая с настороженным любопытством остано-вилась недалеко от двери. В классе было шумно и хао-тично: ученики ходили туда-сюда, громко разговарива-ли, двигали стулья и парты, смеялись, болтали по теле-фонам, кто-то, сунув в уши наушники плеера, дергался в такт музыке, кто-то швырялся в портфелях, три де-вочки с крашенными в черный свет волосами, с подве-денными синими тенями глазами и темной одежде (по всему виду - приверженцы молодежного неформального движения ЭМО) мрачно разглядывали толстую книжку с магическими знаками и человеческим черепом на глян-цевой обложке. Никто не спешил усесться за парты и приготовиться к уроку. Нина Петровна похлопала ла-дошкой по столешнице:
     – Успокойтесь! Тихо!.. 
     Когда ученики расселись и нацелили еще отсутству-ющие туманные взгляды на учительницу, Нина Петров-на, улыбнувшись, сказала:
     – Ребята, в нашем классе будет учиться новенькая, – она взяла девочку за плечо и поставила впереди себя. – Ее звать Даша. Надеюсь, примите в свой дружный кол-лектив, поможете освоиться. Ну, кто хочет сидеть с ней рядом?
     В классе воцарилось молчание, некоторые девочки разглядывали Дашу с брезгливыми ухмылками, в отли-чие от мальчиков, которые глядели благожелательно, оценивали откровенно фигурку новенькой. Посмотреть было на что: девочка имела идеальную фигуру и при-влекательную внешность – большие зеленоватые глаза, пышные, вьющиеся каштановые волосы. 
     - Ну, кто? Может быть, Карина? – спросила учитель-ница полненькую рыжеватую девочку, что сидела на пятой парте во втором ряду одна. Та (может, почув-ствовала, что будет проигрывать обликом рядом с при-шедшей милашкой, а может, опасаясь неодобрения насторожившихся подружек) недовольно заявила:
     - А что, я хуже всех, что ли?   
     - Может, Илья? – учительница, считая, что в педаго-гических целях, для воспитания джентельментского по-ведения, мальчики должны сидеть с девочками, посмот-рела на светловолосого коренастого мальчика, сидев-шего в третьем ряду.
     - Я же с Дамиром сижу…- откликнулся грубовато он и глянул преданно на товарища, с которым были «не разлей вода», жили в одном подъезде, вместе занима-лись в спортивной секции борьбой карате, дружили с детского садика.
     - А с симпатичной девочкой сидеть разве хуже? - улыбнулась располагающе Нина Петровна, зная Илью как доброго порядочного мальчика, который успешно учится и всегда помогает ей в школьных мероприятиях, где надо что-то передвинуть тяжелое, перенести.
     - А она хоть хорошо учится? – усмехнулся он, уже почти соглашаясь и спрашивая взглядом разрешения у несколько смущенного Дамира. – А то еще списывать будет…
     -  Судя по ее оценкам, это ты будешь списывать!
     Дамир благожелательно стукнул Илью по плечу:
     - Садись! Такой шанс упускать нельзя! А я тоже с какой-нибудь девчонкой сяду… - и посмотрел вокруг. Почти все девочки в классе кокетливо и томно начали ему улыбаться, захлопали ресничками, напряглись в ожидании, что укажет именно на нее. Паренек он дей-ствительно был завидный, не сказать что красивый и элегантный, но широкоплечий, с сильными руками и мужественным широкоскулым лицом; многие ребята в школе его уважали, так как он был известным спортс-меном – побеждал на городских соревнованиях по борьбе и даже ездил выступать за честь города в об-ластной центр… Так что многие девушки ходили за не-го «болеть» в спортзал и желали стать ему подругами.
     Толстенькая Карина набралась смелости, радуясь, что появился шанс если не влюбить, то хоть понравить-ся Дамиру, чаще общаться с ним, и торопливо прока-нючила:
     – Нина Петровна, я давно хочу с мальчиком сидеть.
     – Согласен, Дамир? – спросила учительница.
     – Почему бы нет?! – ответил он как обычно немно-гословно и сдержанно.
     - Вот и договорились… - Нина Петровна поверила, что вхождение милой и, судя по всему, (а она уже успе-ла изучить ее характеристику, пообщаться с ней наедине), девочки скромной и послушной в непростой коллектив класса, будет безболезненным, и начала урок.
     Даша спиной чувствовала, как ее изучают ученики – несколько раз украдкой и несмело посмотрел Дамир, но более всего ее сверлила пристальным взглядом девочка с дорогими золотыми сережками, в которых ярко по-блескивали камушки, и несколькими кольцами на паль-цах. Она была миловидна, с маленьким пухлым роти-ком и выразительными карими глазками, но очень надменна и не по годам выглядела взрослой. Даша де-лала вид, что не замечает этих взглядов, и внимательно слушала учительницу – хотелось с первого дня хорошо учиться в школе, которая в городе считалась элитной, в которой, как ей сказала при расставании прежняя класс-ный руководитель, учатся немало не только талантли-вых детей города, но и дети богатых родителей.
      Даша сидела за партой с прямой спиной, как поло-жено начинающей «фотомодели», чтоб не скривить фи-гуру и на подиуме выглядеть эффектно. Смущавшийся ее Илья отодвинулся на край стола, чтоб случайно не задеть девочку локтем. 
     Когда прозвенел урок на перемену, к Даше нетороп-ливо, с вздернутой головой, подошла в окружении по-друг, словно телохранителей, надменная девочка и спросила небрежно:
     -  Ты из какой школы-то хоть?
     - Из пятой… - благожелательно ответила Даша.
     - Школа идиотов,  - ухмыльнулась презрительно Ди-на, а ее подруги активно закивали и захихикали.
     - Почему? – растерялась Даша.
     - Там же дети низших слоев учатся. Дети работяг.
     - Разные есть.
     - Что ты мне рассказываешь? – Дина говорила не столько Даше, сколько всему классу, чтоб слышали, как она сейчас покажет этой «симпатюле» ее истинное ме-сто, самое последнее. - Я же знаю статистику, сколько учеников из какой школы поступает в высшие заведе-ния. Из нашей больше всех!
     - Может, на коммерческой основе? – Даша не желала соглашаться, понимая, чего хочет «зазнайка».
     - А хотя бы и так! Значит, у наших родителей деньги есть!
     - Так ведь это у родителей! Вы-то еще сами ничего не заработали. Чем хвалиться-то?
     Дина хмыкнула с удивлением:
     - Ух, какая зубастая! А с виду вроде овечка!
     Получив негласное одобрение к нападению, пони-мая, что неизбежен конфликт, а значит, надо помогать «предводительнице», в разговор с хрипловатым проку-ренным голосом вступила подруга Дины, коренастая грубоватая Алина, похожая на злобную собачку при «хозяйке», которую при необходимости спускают с по-водка:
     - Надо зубы-то ей обломать! – и она выдвинулась вперед, словно готовая напасть.
     - Еще успеем… - Дина отстранила ее рукой и вновь обратилась к Даше. - Значит, я так понимаю, у твоих родителей денег нет?
     Не желая говорить о действительно небогатых роди-телях, вспоминать о гибели отца, который недавно раз-бился на трассе, будучи водителем автобуса, Даша су-хо, но уверенно заявила:
     - Я сама заработаю.
     - И чем же заработаешь?  - Алина гортанно расхохо-талась. – На панель пойдешь?.. Когда пойдешь, скажи – у меня там дружок таких содержит. Будешь ему поло-вину отстегивать.
     - Головой надо зарабатывать.
     Дина издевательски округлила глазки:
     - А у тебя, что, голова светлая? Это в пятой-то шко-ле?
     - На ней надо вывеску повесить: «Коррекционная!» - съязвила Алина.
     Дина полюбопытствовала:
     - А как это ты у нас оказалась? Училась бы себе там - среди дебилов и дегенератов.
     - А мы с мамой после гибели папы в этот район пе-реехали. Поменяли свою квартиру на жилье с меньшей площадью и доплатой.
     - Так у тебя даже папы нет? – с показной жалостью воскликнула Дина.
     - Да, теперь нет… - лицо у Даши стало скорбным. - Он работал на автобусе и в него въехал КАМАЗ с пья-ным водителем.
     - Как же тебя в нашу школу без отца взяли? По како-му такому блату? - словно посочувствовала Дина.
     Даше был неприятен этот своеобразный допрос, но она считала, что должна его выдержать достойно, чтоб показать новым одноклассницам, что имеет свое мне-ние, что ее нельзя подмять, унизить.
     - А что, в вашей школе или в вашем классе у всех папы есть?
     - Да! У меня, например, полковник милиции… - Дина уперла руку в бок и вскинула горделиво голову. - А у Алины в мэрии начальником работает.
     - Счастливые… - искренне сказала Даша.
     - Да уж! – фыркнула Алина.
     Девчонки и дальше хотели допытывать новенькую, пытаясь найти в ней слабину, но между ними и Дашей решительно встал жилистый Дамир. Отстраняя окру-живших Дашу девочек, твердо и весомо заявил:
     - Что к ней пристали?.. Правильно она говорит: нече-го родителями прикрываться – своей головой надо ду-мать! – хмыкнул. - Папы, видите ли, у них у всех есть… У Карины вон тоже нет!
     Лицо Карины покрылось красными пятнами смуще-ния, и она хвастливо заявила:
     - Зато у мамы богатый бизнесмен-любовник! Он нам квартиру подарил, а мне каждые полгода новый мо-бильник дарит! – чтоб быстренько перевести разговор от себя, она спросила Дашу: - А у тебя мама кто?
     Вспомнив о маме, которая сегодня, отправляя дочку словно на праздник и считая, что «встречают», к сожа-лению, «по одежке», сделала ей замечательную причес-ку, Даша восторженно заявила:
     - Она у меня классный парикмахер!
     Все девочки захохотали. А Дина уничижительно подытожила:
     - Парикмахер она у нее… И ей дорога туда же!
     Даша растерялась:
     - А почему все обязательно должны быть с высшим образованием, начальниками и бизнесменами? Кто-то должен и хлеб выращивать, и одежду шить.
     Алина продолжала похихикивать:
     - А сейчас все из-за границы ввозится: и одежда, и масло, и колбаса! Киви и ананасы!
     - Что, одними ананасами питаться будешь? - усмех-нулась Даша. 
     - Да! Мучное вообще есть вредно! Фигуру полнит! Это ты, наверное, одни макароны дома жрешь, а про ананасы и не слышала? И вкус, наверное, их не знаешь, бедняжка?
     - А на что ананасы за границей покупать будешь?
     Алина гордо и уверенно заявила:
     - На доллары, милочка! Ты о такой валюте что-нибудь слышала? «Зелень» называется. Впрочем, у нас в городе валютных девочек нет, так что тебе доллары не светят…
     - А ты где доллары возьмешь? – Даша разволнова-лась, раскраснелась.
     Алина расхохоталась:
     - У тумбочке…
     - А кто их туда тебе положит?
     - Все-то тебе расскажи… Не надейся, тебе не поло-жат!
     Дамир, примиряя, заявил:
     - Девчонки! Даша права! Доллары нам добрые дяди из-за границы не дарят: они берутся от того, что страна продает лес, нефть, уголь, газ! А кто все это добывает? Конечно, рабочие, простые люди.
     - А что это ты ее защищаешь? – с недоумением спросила Алина.
     - А если бы и так?.. – Дамир улыбнулся. - Я за спра-ведливость!
     В этот момент прозвенел звонок и прервал неприят-ный для Даши разговор. Однако она была довольна, что достойно себя вела, не прогнулась. Девчонки отошли от нее несколько растерянные и озадаченные.
* * *
     Когда закончился последний урок и Даша торопливо направилась к двери, чтобы быстрее оказаться дома, прибраться в квартире, привести братишку из детсада, а потом успеть на занятия в модельное агентство, на пути встала одна из мрачно одетых и ярко накрашенных темной тушью девочек, похожая на нахохленную воро-ну, и спросила глуховатым, словно загробным голосом:
     - Ты у нас кто?
     - Не поняла…- Даша опешила, увидев перед собой неподвижное, словно у мертвеца, лицо.
     - Какого молодежного течения придерживаешься? Готы? Толкинисты?
     - Да я как-то сама по себе…
     - Тогда идем к нам в ЭМО!
     - А что там делать надо?
     - Будем слушать тревожную музыку, краситься бу-дешь в черный цвет, как мы. Одежду такую же носить! На кладбище ночью будем ходить! На могилках холод-ных сидеть, постукивать кулаком по надгробному кам-ню, представляя, как мертвец там внизу шевелится, по-тревоженный, и начинает скрестись, чтобы выбраться наружу, обнять тебя костлявыми руками. 
     - А зачем все это? Какая от этого польза? – Даша растерянно и зябко пожала плечами.
     - А от жизни вообще какая польза? Нет никакой!
     Даша улыбнулась:
     - А мне вот нравится жить! Я все время спешу. В жизни столько надо успеть сделать, столько увидеть и понять!
     - Спеши, не спеши – все там будем.
     - Где?
     - На кладбище! – от девочки словно повеяло влаж-ным могильным холодком.
     - Всему свое время.
     - Никто не знает, когда оно придет!
     - Теперь что, специально туда стремиться?
     - Я слышала, скоро на землю огромный метеорит упадет – и всех нас, как тараканов, придавит! Всмятку! И вообще, везде же пишут и говорят, что скоро насту-пит конец света по календарю майя! Все погибнем… - глаза девочки ЭМО засветились торжествующим огнем, показалось, что у нее сейчас во рту появятся острые длинные клыки вампира, которыми она вопьется в тон-кую оголенную шею Даши.
     Даша слегка отстранилась:
     - А я читала, что в ближайшие сто лет никакой кос-мической катастрофы не будет. А к тому времени люди научатся отклонять огромные опасные метеориты в сторону от Земли. Пусть себе летят мимо…
     - Это ученые так людей успокаивают!
     - Тогда тем более надо успеть жизни порадоваться: солнышку, деревьям, небу…- Даша звонко рассмеялась, освободившись от того гипноза, который сделали непо-движные и темные глаза девочки.
     - Ты нас обидеть хочешь?
     - Извините, пожалуйста, я действительно спешу: мне за братишкой надо в детский сад, а потом в модельное агентство на кружок… - и она, махнув девочке ЭМО на прощание, побежала по коридору, легко и ловко сбежа-ла по лестнице на первый этаж – воздушная, светящая-ся, приветливая. Девочка ЭМО проводила ее недоволь-ным растерянным взглядом, и в глазах у нее появилось сомнение.
     Из класса вышла Дина с подружками и, тоже прово-див несколько завистливым взглядом Дашу, спросила у девочки ЭМО:
     - Куда это наша фифочка умчалась?
     - Говорит, на кружок в модельное агентство, – отве-тила та.
     - Она что, еще и фотомодель у нас? – зло спросила Алина, и во взгляде появилось нечто недоброе.
     Карина хмыкнула удивленно:
     - А ведь похожа: вон какой у нее рост и фигура стройная!
     - Каланча пожарная! – процедила Алина, гневно раз-дувая ноздри.
     - Вообще-то не дура! – Карина старалась быть объ-ективной, ибо Даша ей однозначно нравилась, хотя в этом сознаться перед подругами было нельзя, иначе и себе критики от них достанется. - Вон как на уроке ан-глийского отвечала. Получше нас.
     Алина холодно фыркнула:
     - С чего ты взяла?! Ум, – она сильно постучала себя кулаком по голове, представляя, что стучит по прелест-ной голове Даши, – не в знании предметов проявляется, а в умении жить!
     Дина подняла указательный палец с длинным, кра-шенным в перламутр ногтем:
     - Вот это правильная мысль! Надо только добавить: жить хорошо. Мои родители, насколько знаю, в отлич-никах в школе не ходили, а всего в жизни добились. А твои, Алина!?
     - А у меня папаня вообще троечником был. И теперь не раз повторяет: что все бывшие отличники у него «в заднице!» И вообще, одно место ему лижут…– она не стала уточнять, какое, ибо итак всем было  понятно.
     - Вот туда мы и Дашу засунем…– вдруг таинственно и приглушенно, чтоб никто не слышал из посторонних, сказала Дина под громкий и одобрительный смех по-друг и двинулась в школьный двор.
     Дамир, выходя с Ильей из класса, спросил товарища с показным безразличием, за которым скрывалась большая заинтересованность и даже зависть, что не он сидит рядом с новенькой:
     - Ну и как тебе Даша?
     - Хорошая девчонка! – восторженно закивал Илья. – Не дура и не выпендряла! Тихонько и незаметно под-сказала мне на уроке истории…И вообще, от нее какой-то аромат идет – духами, что ли, какими привлекатель-ными мажется?
     - И мне она понравилась… – вздохнул глубоко Да-мир и добавил несколько романтично и мечтательно словами, которые были редки в его лексиконе спортс-мена, но сейчас откуда-то возникли на языке. – Есть в ней какое-то достоинство и тайна!
     Илья с пониманием посмотрел на друга:
     - А что тогда сам с ней не сел?
     - Постеснялся…
     - Так завтра давай поменяемся? – предложил велико-душно Илья.
     - Будет подозрительно… – с досадой развел руками Дамир. – А она тебе чего-нибудь рассказывала?
     - Говорила, что моделью хочет стать: уже на конкур-се каком-то в области победила. Какие-то зарубежные представители знаменитого модельера ее заметили. Мо-гут даже за границу позвать! – сказал Илья то немногое, что рассказала ему Даша сама, так как расспрашивать ее он пока постеснялся – ведь итак уже ее Дина «доста-ла» своими расспросами!
     Дамир не столько для друга, сколько размышляя вслух, сказал:
     - Я сразу заметил: в ней что-то благородное есть… Надо с ней поближе познакомиться! – он уже давно ис-кал подругу, а точнее, «даму сердца», какую нашел ко-гда-то его любимый книжный персонаж Дон Кихот, но, не смотря на то, что девушки откровенно с ним кокет-ничали, а иные записки с признаниями в любви писали, достойной этого почетного звания пока не видел – мо-жет, потому, что они были ему известны со всеми «плюсами и минусами», со всеми капризами и болтов-ней, а Даша была некой влекущей загадкой, как недо-ступная богиня идеализируемая юношей.
     Когда мальчишки, рассуждая о Даше, проходили мимо чугунного резного забора, окружавшего школь-ный двор, из густых кустов клена их окликнула ласково Дина, которая курила там вместе с Алиной длинные дамские сигареты:
     - Дамир, ты сейчас не занят?
     - А что? – сухо  откликнулся паренек, который бу-дучи спортсменом и ведя здоровый образ жизни, не благоволил к курящим девочкам.
     - В развлекательный центр хочу тебя пригласить! В боулинг поиграть, в кафе посидеть, новый фильм по-смотреть…– Дина завлекающее улыбнулась.
     -  В честь какого праздника? У тебя, что, день рож-дения? – Дамиру стало приятно, что одна из самых ум-ных и привлекательных девочек школы, с которой даже учителя разговаривают заискивающе, боясь с ней ссо-риться, давно обращает на него внимание и делает это при всех, тем поднимая его престиж среди учеников школы.
     - А я без праздника! Папа денег дал. 
     - И много? –  спросил он, чтоб  поддержать разговор.
     - Нам с тобой хватит весело провести время.
     Алина, почувствовав себя здесь словно бы лишней и ущемленной, заметила:
     - Я тоже пойду, у меня всегда деньги есть!
     - Спасибо за приглашение, но сегодня вечером тре-нировка по карате, – дипломатично отказался Дамир.
     - Мог бы и пропустить, раз дама приглашает, – Дина сделала вид, что обиделась и затянулась коричневого цвета сигаретой, выпустив голубоватый дымок.
     - Команду подводить не хочется, у нас скоро сорев-нования – надо готовиться!
     - А ты, Илья, пойдешь? – спросила Алина, понимая, что тягаться и соперничать с яркой и умной Диной за внимание Дамира не в состоянии и потому переключа-ясь на тоже рослого и крепенького товарища, хотя и считала себя подружкой главного хулигана школы и встречалась с ним на квартире, пила с ним мартини и занималась тем, чем в ее возрасте воспитанные девочки не занимаются...
     - А я с Дамиром, – ответил он.
     Товарищи пошли торопливо к дому, чтобы переку-сить, сделать уроки, так как вечером допоздна предсто-ит изнурительная, но доставляющая огромное удоволь-ствие тренировка.
     Девчонки с интересом и задумчивостью смотрели мальчикам вслед, размышляя, что бы еще предпринять, чтобы понравиться им, а так как талантов не имелось, чтоб привлечь их или певческим голосом, или участием в главной роли в спектакле театрального кружка, то оставалось привлекать только вызывающим поведени-ем, модной одеждой и похвальбой о поездках с родите-лями по Европе…
     - По-моему, они оба в новенькую втрескались, – озвучила грустно молчавшая до сих пор Карина то, в чем все уже не сомневались.
     Алина обиженно и зло фыркнула:
     - Пришла тут стерва и сразу самых красивых паца-нов стала отбивать!
     Карина кивнула с досадой:
     - Мы их обхаживаем, пылинки с них сдуваем, а они – раз и переметнулись. Предатели!
     - Особенно Дамир! – съязвила Алина, чтоб возбудить ненависть в Дине, которая до сегодняшнего дня была уверена, что самый интересный мальчик класса, а мо-жет, и всей школы, будет за ней ухаживать. – Слышали, как он на перемене нежно про новенькую говорил? А ты ему такой шикарный подарок на 23 февраля подарила! Дорогое кимоно для борьбы. Специально в японском магазине выбрала.
     Дина сухо и негромко проворчала:
     - Это ей дорого обойдется!
     - Ну что, бить ее пойдем? – Алина жестко растопта-ла окурок узким носком высокого красного сапога и сплюнула, готовая идти к дому Даши, выманить ее по телефону и припугнуть, чтоб не связывалась с Дами-ром, а для полной внятности дать по смазливой физио-номии.
     - Зачем руки самим марать?.. – ехидно усмехнулась Дина. – У меня есть другой план.
     Она достала из кармашка курточки поблескивающий золотом и стразами телефон престижной марки, нажала кнопочку и, резко поменявшись в лице,  изменив его выражение с недовольного на полное радушия, (Алина всегда удивлялась тому, как подруга умеет так мгно-венно меняться, так талантливо играть нужную «роль» словно большая актриса) воскликнула:
     - Сергей! Ты где сейчас? Надо срочно встретиться… Хорошо, за углом школы, где постоянно курим, через десять минут!
...
     Вскоре вразвалочку, поглядывая настороженно по сторонам, словно опасаясь нападения или слежки, к девчонкам подошел крупный высокий паренек с бегаю-щими острыми глазками. Он учился в выпускном классе и считался «авторитетом» школы.
     - Привет, Серый! – сказала ласково Дина, а Алина обняла его и чмокнула в губы, что он принял спокойно, как само собой разумеющееся.
     - Привет. Чего звала? – сухо и холодновато спросил он Дину.
     - Соскучилась…
     - Приятно слышать, – хмыкнул он, однако не веря ей, ибо хорошо знал ее лживый язычок.
     - Ну и как у тебя дела?
     - Нормалек! Хотела мне тут физичка двойку за год выставить, так я ее в тихом месте на три буквы послал и пообещал в темном подъезде по голове шандарахнуть. Так что аттестат, считай, в кармане. А то все директор-ша выгнать собиралась: дескать, хулиган, двоечник! Ну папаня ей сказал пару ласковых… – похвалился он.
     - А что после школы будешь делать? В армию пой-дешь?
     Сергей захохотал:
     - Я че, дебил! Папа у военкома отмажет за взятку! А меня пристроит в какой-нибудь институт. Я юристом хочу стать!
     Много Дина знала про Сергея, про его темные де-лишки с продажей наркотиков малолеткам, с вымога-тельством денег у младшеклассников и сотовых теле-фонов, и потому не ожидала услышать подобное.
     - А почему именно юристом?
     - А чтоб законы умело обходить! Знаешь, сколько сейчас адвокаты зарабатывают?! Они в лучших людях у «братков» ходят, от тюрьмы их за большие деньги спа-сают. Да я за год миллионером стану! Все судьи у меня, знаешь где, будут? – вот! – и он сжал крупный, багрово-го цвета кулак.
     - Похвально! – кивнула Алина, которая уважала злую силу и нахальство.
     Сергей добавил:
     - И вообще, если меня «легавые» самого в «ментов-ку» поволокут, я им под нос законы: дескать, не имеете права! Я свободный гражданин, у меня презумция неви-новности.
     Алина растерянно спросила:
     - А что это такое - презумция?
     - А я и сам толком не знаю, – признался Сергей. – Но слово хорошее! Вот выучусь – буду знать.
     Дина снисходительно усмехнулась, мало веря, что Сергей с его убогим интеллектом и с таким шлейфом криминальных дел, попадет в юридический, хотя, ко-нечно, сейчас, когда все продается и покупается, все возможно.
     - Я надеюсь, адвоката в ментовку таскать не будут.
     Сергей ухмыльнулся:
     - Это я так, к слову…
     Дина перешла на шепот:
     - Значит, так, Серый, у нас новенькая появилась. Дашкой звать. Большая выпендряла. Нет чтоб тише во-ды и ниже травы себя вести, так она со мной спорить начала.
     - И что? – Сергей вожделенно облизал пухлые крас-ные губы, предчувствуя интересное предложение.
     - Надо бы ее на наркотики посадить и трахнуть!
     Алина зло добавила, считая наказание недостаточ-ным:
     - И вообще, сутенеру Грише передать! А то она в модели собралась по заграницам ездить…
     У Сергея азартно загорелись глазки:
     - Что, в сам деле, красивая бабенка?
     Дина небрежно отмахнулась изящной ручкой:
     - Корчит из себя больше.
     - Но наших пацанов отбивает! – фыркнула Алина.
     - Разберемся… – процедил задумчиво Сергей, уже разрабатывая план действий. – А что я буду за это иметь?
     Дина многозначительно хмыкнула:
     - С тобой вон Алина расплатится.
     Алина согласно и весело кивнула:
     - Расплачусь… Впервой, что ли. Назначай место!
     Сергей оценивающе осмотрел Алину с ног до голо-вы, словно видел впервые, и остался недоволен:
     - Мне другая плата нужна.
     Дина брезгливо поморщилась, так как показалось, что в качестве платы хочет переспать с ней. Да, она общалась с ним, преследуя свою выгоду, но спать с пу-стоголовым нахалом и подлецом, не намеревалась:
     - Какая еще?
     - Дружок мой старший в ментовку попал. Ему дело шьют за наркотики.
     - И что?
     - Ты бы сказала своему полковнику отцу, чтоб за-молвил за него словечко.
     Дина побагровела, считая подобную просьбу в выс-шей степени нахальством:
     - Еще чего?! Наркотики – это не шуточки. Он из-за вас, дундуков, карьеру должен ломать? Подставляться? Самим надо осторожней быть…
     - Но ведь помог же, когда меня хотели за грабеж со-товых осудить, – Сергей погладил потной ладошкой свою выбритую наголо, отчего были видны полученные в драках шрамы, голову.
     Дина пригасила пыл, понимая, что может обидеть Сергея, и он откажется помогать:
     - Ну так ты же все-таки мой друг. И попался впервые, малолеткой был, да и грабеж сотовых – это семечки по сравнению с наркотиками!
     Сергей захохотал:
     - Ой, ли! Слышал, да и знаю, что сами мельтоны наркоточки крышуют… Иногда сдают мелкого торговца правосудию, чтоб показать активность, премию полу-чить и повышение в звании, а товар потом другим от-дают. Все жить в шоколаде хотят…Тоже люди!
     Алина решила поддержать подругу, чтоб Сергей по-умерил свой аппетит:
     - А я видела по телевизору, как все отобранные наркотики сжигают в большом костре!
     Сергей захохотал еще громче:
     - А может, там мука насыпана для видимости? – и тут же добавил серьезно и азартно, подсчитывая, сколь-ко можно денег на этом заработать: – Была бы моя воля, я б точно туда несколько мешков муки насыпал. Это же глупость: миллионы долларов на дым переводить! Вот ты бы стала камин долларами топить?
     Дина, конечно, иногда слышала тайные разговоры отца, из которых было ясно, что он «закрывает глаза» по просьбе больших начальников на некоторые делиш-ки их родственников и нужных им людей, да и понима-ла, что жить так вольготно, как они живут семьей, на одну, не слишком уж солидную зарплату отца, невоз-можно, но однако жестко оборвала Сергея:
     - Ты всех милиционеров по себе не ровняй!
     Сергей, понимая, что сболтнул лишнего, примири-тельно сказал:
     - Ладно, закроем вопрос. Так поможешь? Мы еще и деньги заплатим хорошие. Хочешь, себе их оставить, а можешь папе передать!
     - Попробую… - выдавила Дина, понимая, что лиш-ними деньги не будут, ну а папе она надавит на жалость – скажет, что попавшийся за наркотики – это сирота го-лодная или еще что-нибудь в этом роде. – Только ты мне все про дружка напиши: кто, за что, когда и сколь-ко?.. Но сначала должен выполнить мою просьбу! По-нял?
* * *
     Сергей сидел в джипе, что стоял на бетонной пло-щадке недалеко от школы, с товарищем и наставником Гришей и сквозь тонированные стекла высматривал идущих по дорожке от школьных ворот девочек. Суте-неру Грише нужны были новые, еще неиспорченные девушки, что особо ценились богатыми клиентами, и он, увидев в окошко фигуристую и симпатичную, во-жделенно облизываясь, подсасывая в щелку между зу-бов воздух, говорил: «А нельзя ли эту кралю уговорить? Попка-то у нее уже ничего…» Сергей, который специ-ально присматривался ко всем симпатичным девчонкам школы, выспрашивал у знакомых, что те собой пред-ставляют, кто у них родители, нужны ли им деньги, го-ворил или с досадой и настороженностью: «У нее па-паша крутой бизнесмен, так что с ней лучше не связы-ваться. Может и подстрелить за дочку», «А у этой брат старший мельтон…Тоже лучше не связываться», или же кивал и торжествующе хмыкал: «Эту, пожалуй, можно уговорить – она денежки любит, а родители у нее бед-ные», «А эту просто припугну…» Так он привел к Гри-ше несколько милых девушек, за что получил по десять тысяч за каждую.
     - Ну а как по поводу нашего друга наркокурьера? – спросил Гриша, которому Сергей пообещал помочь че-рез Дину, будучи заинтересован в этом, ибо наркотики для распространения получал от него.
     - Я переговорил с нужным человеком… – сказал важно  Сергей. – Но это дорого будет стоить.
     Гриша сноровисто вытащил из автомобильного бар-дачка пачку денег и передал Сергею:
     - Вот возьми аванс.
     Сергею, который частенько проигрывал в казино, да и любящему вечерком посидеть в развлекательном клу-бе, деньги были нужны, и он сноровисто спрятал их глубоко в карман джинсов.
     На брусчатой дорожке появилась Алина, которая шла невдалеке от высокой симпатичной девушки и ука-зывала на ту пальцем – была договоренность, что она покажет Сергею «жертву». Гриша, увидев девушку, сра-зу оживился и торопливо зашептал:
     - Ты видишь эту кралю! Кто она? Откуда? Почему раньше ее не видел?
     - Она новенькая, – Сергей тоже с интересом пригля-дывался к ней.
     - Мне она очень нужна…За нее тебе отвалю в два раза больше! – сказал требовательно Гриша, вспомнив про толстого лысого банкира, который очень любит де-вочек с внешностью фотомодели и целомудренных.
     - Хорошо. Попробую, – сказал Сергей, радуясь, что желания Гриши и Дины по поводу девушки совпали, а значит, можно будет получить мзду с обоих...
* * *
     Встретив отца после работы у входной двери, Дина помогла ему снять кожаную милицейскую курточку с тремя большими звездочками на погонах, аккуратно повесила ее в шкаф на плечики, словно дорогой наряд, и заботливо спросила:
     - Ну как, сильно устал?
     - Как обычно… - он удивился, так как подобную за-боту о нем дочка проявляла нечасто.
     - Много бандитов поймал? – снова спросила дочка,  зная, что отцу приятно, когда близкие интересуются его сложной работой и делают это с пиететом.
     - Ты же знаешь, я бандитов лично не ловлю – я руко-вожу их поимкой, – ответил отец, подчеркивая, что к своим годам уже занимает большую должность заме-стителя начальника УВД города и имеет высокое зва-ние, благодаря уму и хитрости.
     Дина, которой было все равно, сколько бандитов отец поймал и поймал ли, заботливо позвала его на кухню:
     - Папуля, я тебе сегодня любимые голубцы на ужин сделала.
     - Спасибо, дочура, – еще больше удивился он и по-шел в ванную мыть руки.
     Когда он с аппетитом доедал голубцы, и его широ-кое крупное лицо с отвислыми щеками лоснилось от удовольствия, Дина  решила, что теперь можно обра-титься с деликатной просьбой:
     - Папуля, одному товарищу надо помочь – дело за-крыть.
     - Что-за дело? – спросил отец, слегка напрягшись.
     - Ему наркотики подкинули.
     - Бизнесмен, что ли? – отец знал, что некоторым не-угодным бизнесменам, чтоб отнять их бизнес или иму-щество, подлые жены или хитрые компаньоны подбра-сывают наркотики, а потом наводят на них милицию.
     - Да нет…Обычный парень. У него их в машине нашли.
     - Наркокурьер?
     - Просто доверчивый парень, вырос без родителей. Денег нет, попросили довести.
     Отец вдруг побагровел и с силой, что аж подпрыгну-ли тарелки, хлопнул ладонью по столу:
     - Ты что, подставить меня хочешь?! Чтоб я свою ка-рьеру загубил из-за всякой шпаны!? – он вскочил. – Ты вообще с кем дружишь, зараза?
     Дина не ожидала подобной реакции после того, что сегодня, превозмогая лень, заставила себя сделать для отца.
     - Да не мой это товарищ, а одного знакомого, – по-спешила она сказать.
     - Какая разница…
     - Но ты же помогал и помогаешь кое-кому… - заяви-ла сердито Дина, таинственно прищурившись.
     - А ты откуда знаешь?
     - Слышу иногда твои разговоры с друзьями! Какие-то делишки обделываете.
     - Ты сама у меня обделаешься, если еще будешь подслушивать, а тем более болтать об этом! – с ненави-стью процедил отец, вспомнив, что действительно был недавно не осторожен, разговаривая с судьей о том, что одному «важному человеку» надо сделать послабление – не посадить в колонию на реальный срок, а дать «условное»: но ведь за то дело он получил большие деньги, да и знает, что все это останется между ними.
     Дина, обидевшись, резко повернулась и ушла в свою комнату, и хотя своим разговором результата не до-стигла, тем не менее,  решила пока не говорить об этом Сергею, а продолжать обнадеживать. 
     Вскоре к ней в дверь постучал отец и несколько ви-новато заявил:
     - Мы же тебе с мамой всегда говорим: дружи с теми, с кем выгодно – с людьми успешными, состоятельными. А ты общаешься со всякой шушерой.
     - У Сергея Дятлова папа бизнесмен, а сам он адвока-том хочет стать…
     - Сейчас в бизнесмены полезли всякие жулики и бан-диты, – отмахнулся недовольно отец. – Вот с этим…как его?.. Дамиром можно дружить!! – вспомнил отец одно-классника Дины, которого видел однажды на соревно-ваниях по борьбе и который ему понравился своей надежностью и смелостью.
     -  А вот у него родители не богатые, – ухмыльнулась Дина.
     - Зато спортсмен и вообще серьезный парень – я бы  ему дал рекомендацию в школу милиции, помог карье-ру сделать! – он помолчал и, вдруг помрачнев, добавил: – Времена сейчас другие начинаются – меняют мили-цию на полицию, идет сокращение штатов, так что всех, кто в чем-либо замаран,  выгонят! – и он с досадой по-думал о том, что ни должность, ни звания не спасут, если начнут под него «копать», как не спасли важных прокуроров, которые крышевали в Подмосковье неле-гальный игровой  бизнес…
                * * *
     Выяснив, в какое модельное агентство ходит Даша и когда возвращается, Дина передала Сергею информа-цию, и тот, расположившись на скамеечке под разбитым фонарем, в темном скверике, через который должна пройти девушка, ждал ее, предвкушая, как над ней по-издевается.
     И вот на тропинке появилась стройная подвижная фигура. Чтоб девушка не испугалась и не повернула назад, Сергей выжидал, скрываясь за толстым стволом липы, и выскочил неожиданно. Загородив путь, он с фальшивой ласковостью произнес:
     - Здравствуй, красавица!
     - Простите, но я вас не знаю… – Даша хотела его обойти.
     - Зато я знаю! Тебя, кажется, Даша звать?!
     - Допустим… А вас как?
     - А я хочу остаться таинственным незнакомцем, - ухмыльнулся Сергей, удивляясь, с каким достоинством девушка держится перед ним, одного грозного вида ко-торого девчонки бояться, смотрит ему прямо в глаза.
     - Простите, но я тороплюсь.
     - Ну что ты все на «вы» да на «вы»? Интеллигентка, что ли? 
     - Мне надо идти! – Даша снова попыталась его обой-ти.
     - А может, посидим здесь на лавочке, погутарим?
     - С какой стати?
     - Ты мне давно нравишься?! Я может, влюблен в тебя сильно, ночами не сплю, страдаю, – сказал Сергей, иг-рая роль воздыхателя, и вдруг осознал, что действи-тельно девушка ему нравится, что в ней есть нечто чи-стое и доброе, которого даже ему, цинику и прохиндею, не хочется касаться – совестно как-то.
     - Плохо верится.
     - Обижаешь! – Сергей искренне обиделся, нахально считая, что тот росточек чего-то порядочного и нежно-го, что появился сейчас в его душе, необходимо девуш-ке полюбить.
     - Вы, в самом деле, не понимаете, что я тороплюсь? У меня братик маленький дома один.
     Сергей помрачнел:
     - Значит, не хочешь по-хорошему?
     - Хватают в темном месте – это по-хорошему?
     - А ты хотела, чтоб с цветами подошел, робко взды-хал и нежные стихи о любви читал?
     - Ничего я не хочу.
     Не привыкший к тому, чтоб девушки ему отказыва-ли, Сергей нетерпеливо схватил Дашу за руку и поволок к скамейке.
     - А придется подчиниться!
     Даша поняла, что перед ней хулиган, на которого ей не воздействовать добрыми словами, но, тем не менее, осознавала, что не должна проявить страх, иначе будет хуже – это раззадорит напавшего. И все таки она не те-ряла надежды образумить пацана – ведь не дебил же окончательный…
      - Я сейчас закричу!
     Сергей подставил к ее лицу большой нож:
     - Попробуй, пикни – и в миг на симпатичном личике будет ужасный шрам. Тогда я посмотрю, какая из тебя фотомодель получится?! На обочину дороги пойдешь деньги зарабатывать, а не на подиум!
     Даша догадалась, что парень про нее многое знает и что встретил ее здесь не случайно:
     - Вы что, бандит?
     Сергей рассмеялся:
     - Нет, милашка! Я будущий юрист!
     - Чем я вам не угодила?
     - Отказываешься дружить со мной!
     - А если вы мне не нравитесь?
     Сергей хмыкнул самоуверенно:
     - Многим девчонкам я не нравился, а они согласи-лись… и теперь не жалеют. Я их защищаю от всякой приставучей шелупони! Как только девушка скажет лю-бому пацану, что под моей «крышей», так все ее начи-нают уважать и бояться.
     - Странное у вас отношение к любви!
     Сергей согласно кивнул:
     - А сейчас жизнь такая! Каждый другому готов под-ножку поставить, унизить, раздавить! Это называется: выживает сильнейший!
     Чувствуя, что напавший готов пофилософствовать, что ему нравится оправдывать свое поведение, Даша решила говорить, чтобы потянуть время и дождаться какой-либо помощи:
     - На каждого сильного найдется кто-то и посильнее.
     - Ну так пусть еще найдется…– Сергей ухмыльнул-ся. – Или у вас на подиуме нет конкуренции? Или твоим успехам не завидуют?
     Подумав, что это, наверное, так, Даша сказала:
     - Но надо честно соревноваться. Если есть кто-то лучше, значит принять это, а не подличать.
     - А если природа красоты не дала, если умишко под-качал? Тогда что? А ведь жить-то всем хорошо хочет-ся…
     Даша, вспомнив разговор с Диной и ее подругами, грустно кивнула:
     - Тогда начинают родительскими деньгами и связями с  большим начальством хвалиться.
     - Можно и так! – согласился Сергей, так как тоже любил похвалиться папашей-бизнесменом, пока не по-явились свои «заслуги».
     - Ну так родители не вечны! Постареют.
     - Зато успеют свое чадо на тепленькое местечко при-строить, бизнес свой передадут.
     - Человек должен доказать своим талантом волей и умом, на что лично способен в жизни.
     Сергей внимательно посмотрел на Дашу и снова по-чувствовал к ней расположенность за здравые убежде-ния и смелую прямоту:
     - Умная ты и красивая… Не зря на тебя кое-кто ополчился. Есть чему завидовать!
     - Так меня тебе заказали? – воскликнула Даша с про-зрением.
     - Соображаешь!
     - И кто?
     - Не имею права сказать.
     Даша грустно покачала головой.
     - Я и сама догадываюсь.
     - Мне поручили сделать тебе очень больно, но ты мне понравилась.
     - И что?
     Сергей располагающе и примирительно, считая, что предлагает девушке замечательный выход из ситуации, улыбнулся. Он искреннее верил, что достаточно при-влекательный парень и вполне достоин Даши.
     - Просто полюбишь… меня – а я им скажу, что силь-но над тобой издевался.
     - А если я не хочу? – растерялась Даша.
     - Опять ты за свое! – Сергей помрачнел.
     - А если я берегу себя для любимого человека!
     - И долго беречь будешь?
     - Пока его не встречу!
     - Сейчас многие моложе тебя и то не берегут, а тебе уже пятнадцать! – убеждал Сергей так спокойно, словно Даша должна лишь откусить мороженого.
     - Я на других не ровняюсь.
     Сергей искренне удивился:
     - Да что с тобой случиться-то после этого?.. Ничего не убудет, ничего не отвалится…Я чистенький. Спидом и гепатитом не болею – недавно проверялся!
     - В душе случится! – печально сказала Даша.
     - Да кто в твою душу заглядывать будет? Кому она нужна?!
     - Я сама туда постоянно заглядываю!
     Сергей ехидно спросил:
     - И что видишь?
     - Если там грязно, мне становится неприятно и тош-но.
     Сергей развел руками:
     - С такой философией ты в жизни далеко не уй-дешь… И душу твою, если она таковая у людей вообще есть – в чем я сомневаюсь – быстренько растопчут.
     - Вот я и сопротивляюсь!
     - Похвально! Но мне лучше не сопротивляться, я этого не люблю. Я звереть начинаю! Так пойдешь сей-час со мной? Тут у меня недалеко есть свободная квар-тирка и даже бутылочка шампанского найдется… – Сергей осознал, что девчонка заболтает его, оконча-тельно расположит к себе, а значит, разговор надо пре-кращать. Тем более, он обещал Дине исполнить ее просьбу, а подводить выгодную подружку не хотелось.
     - Нет! – решительно ответила Даша
     - Может, боишься чего? Давай-ка вот, – Сергей до-стал из кармана джинсов маленький целлофановый па-кетик с белым порошком, - нюхни этого – и рассла-бишься. И на все сразу будет наплевать.
     Даша испуганно отстранилась:
     - Что это?
     - Герычь… - обыденно, словно предлагает «жвачку», заявил Сергей. –  Героин, значит.
     - Я не буду! – Даша решительно выставила руку впе-ред как преграду.
     - С одного раза ничего не случиться… – как можно ласковее заявил Сергей.
     - Я не собираюсь даже пробовать нечто подобное.
     Сергей озадачился, но вспомнив, что есть шприц, которым сегодня вколол «дозу» знакомому пацану, до-стал его, чтоб напугать Дашу:
     - А шприц с СПИДОМ хочешь? Сейчас воткну… – он  нацелился его ей в живот словно пику.
     Даша ловко ударила его по руке и выбила шприц на землю:
     - Отстань от меня!
     Сергей усмехнулся:
     - Тебя на испуг не возьмешь! Шприц-то без иголки – муляж.
     - А ты не пугай.
     Сергей пожал плечами:
     - А как еще с тобой поступать - с такой несговорчи-вой? Ты, в самом деле, все больше мне нравишься. Да-вай просто дружить!
     - А ты мне нет! – отрезала Даша, посмотрев на часы и отметив, что итак уже опоздала домой, а значит, бу-дет расстраиваться и беспокоиться братик, да и мама скоро придет со второй смены.
     Сергей обиделся:
     - Дура ты! Я с тобой хотел по-хорошему! А ты! – он заломил ей за спину руку, зажал ладонью рот и пота-щил в кусты.
     - Помогите! – сдавленно закричала Даша.
     В этот момент раздался топот в конце аллеи и к Сер-гею с Дашей быстро стали приближаться двое – это ока-зались Дамир с Ильей, которые возвращались домой с тренировки и, услышав крик девушки, кинулись на по-мощь, еще не догадываясь, что кричит одноклассница. Недаром у Дамира по особенному тревожно сегодня билось сердце и хотелось поскорее закончить трени-ровку.
     - Отпусти ее! – смело крикнул он, узнав в девушке Дашу, и почувствовал такую силу, какой не было даже на самых ответственных спортивных соревнованиях. Конечно же, он хорошо знал Сергея как «авторитета» школы, у которого немало «крутых» дружков, и ранее опасался с ним связываться (впрочем, и повода не воз-никало), да и старше тот был на целых три года, а сей-час готов был драться.
     Сергей прижался спиной к толстому стволу дерева, крепко держа перед собой девушку, чтоб не вырвалась, и прорычал:
     - Чтоб я вас здесь больше не видел, салажня! 
     - Отпусти ее! – решительно повторил Дамир.
     Сергей процедил:
     - Вы че, не поняли?! Жить расхотелось?
     - Отпусти! – Илья встал рядом с другом в боевую стойку.
     Сергей, понимая, что теперь, когда его узнали и мо-гут сообщить куда следует, он уже не сможет осуще-ствить задуманное, отпустил Дашу и решительно направился к ребятам, держа правую руку за спиной:
     - Да меня весь район боится! Сейчас на коленях прощение будете просить! А я еще на каждого дань назначу по пять тысяч рублей!
     - Ребята, у него нож… – крикнула Даша, отбежав от Сергея на безопасное место.
     Дамир резким ударом ноги, как учил тренер, выбил у Сергея нож, который улетел в кусты, и с бравадой вос-кликнул:
     - А мы ножа не боимся!
     Будучи крупнее ребят, выше на голову, сильнее, Сергей полагал, что легко справиться с ними, даже если они серьезно занимаются спортом – он ведь тоже пару лет ходил в секцию бокса, не курит, не пьет, лупит  по висящей у него в квартире «груше», чтоб быть в форме. Первым ударом он отбросил Илью, но тут Дамир боле-вым приемом в колено, заставил Сергея застонать от боли и отступить… В этот момент на аллее появился тренер Владимир Иванович – мастер спорта по едино-борствам, молодой мужчина в синем спортивном ко-стюме.
     - Это еще что такое? – воскликнул он, узнав своих воспитанников. – Ну-ка перестаньте!
     Сергей зло промычал:
     - Пошел отсюда!
     Владимир Иванович, который два года преподавал в классе  Сергея физкультуру, удивленно воскликнул:
     - Это ты так на учителя?
     - Да плевал я: учитель ты или кто! – фыркнул Сергей и сплюнул под ноги кровавую слюну.
     Оглядывая взволнованную, трясущуюся, с подтеками слез на лице, с замаранным рукавом кофточки Дашу, Владимир Иванович спросил:
     - Он тебе что-нибудь сделал?
     - Не успел еще… Ребята помогли.
     Тренер жестко посмотрел на Сергея:
     - Твое счастье! А то бы я тебя сейчас в милицию сдал!
     Сергей, набычившись и отступая в кусты, процедил:
     - А меня все равно тут же бы выпустили! Папаша бы Динин, полковник, постарался. Ведь это она заказала. Я бы молчать не стал!
     Владимир Иванович сделал резкий выпад всем телом в сторону Сергея, словно собираясь его догнать:
     - Иди отсюда! Но если еще подобное вытворишь, я тебя засажу! И ничей папаша не поможет! Вон у меня сколько свидетелей!
     Сергей, отбегая в темень сквера и уже чувствуя себя в безопасности, крикнул:
     - А они откажутся! Жить-то ведь всем хочется…А дорожка здесь узкая – можем и не разойтись. И вообще, за мной большая сила стоит, так что и ты, физкультур-ничек, не возникай, а то плакать будешь и прощения просить!
     - Вот сволочь…– негромко сказал тренер: он хоть и не опасался Сергея, тем не менее, стало неприятно, что его пытаются оскорбить при учениках. Он спросил: - Может вас проводить до дому?
     - Не надо…– солидно и уверенно ответил  Дамир.
     - Они бы сами с этим бандитом справились! – похва-лила ребят Даша, вознаграждая их улыбкой.
     - Молодцы! – сказал тренер сдержанно, считая, что не стоит ребят захваливать, чтоб не загордились и не потеряли бдительность, ибо, как говорится, «против лома нет приема», а занимались спортом еще активней. – Не даром, значит, я их карате учу! На следующих за-нятиях будем изучать новые болевые приемы! Чтоб могли бандита одним ударом обезвредить. А что, жизнь сложная пошла, надо уметь за себя постоять!
     -  Это хорошо! – кивнул обрадовано Илья.
     Вспомнив, что в пору, когда начал заниматься борь-бой, приемы, которые могли нанести серьезный вред здоровью соперника, были запрещены и обучать им обычных, не военных и не милиционеров, людей не ре-комендовали, тренер сказал:
     - Но, повторяю, применять только против всяких бандюков.
     Дамир серьезно ответил:
     - Мы понимаем. Добро должно быть с кулаками!
     - Молодцы, что понимаете… Ну ладно, я пошел! – и он двинулся легкой походкой в проулок, где находился его дом.
     Вскоре и Даша остановилась у панельного девяти-этажного дома и благодарно, но с виной за то, что под-вергла ребят опасности, сказала:
     - Спасибо, ребята, за помощь!
     - Всегда готовы! – ответил Илья.
     - Да…– спросила Даша с удивлением. – А как это вы оказались в сквере в самую нужную минуту?
     Дамир скромно опустил глаза:
     - У нас как раз занятия в спортзале кончились.
     Однако Илья, не желающий скрывать свои храбрые поступки, заявил:
     - Мы бы пошли другой дорогой, да Дамир что-то по-чувствовал нехорошее!
     - Спасибо! – Даша с особым интересом посмотрела на Дамира. Она еще во время знакомства с новым клас-сом заметила, что он глядит на нее восхищенно, и была благодарна за то, что в разговоре с нагловатой Диной встал на защиту, но сегодня он сделал уже поступок, который сможет совершить только настоящий верный друг.
     - Но теперь этот злобный парень будет вам мстить, – озадачилась она.
     - А мы всегда вместе ходим, – ответил Илья. – И жи-вем на одной лестничной площадке. Так что в обиду себя не дадим.
     Даша грустно вздохнула:
     - Вам хорошо. Вы сильные, спортивные. А я все од-на…
     Дамир строго, словно беря на себя обязательство, как некую клятву произнес:
     - Теперь всегда будем провожать до дому!
     - А сейчас разве еще есть верные рыцари?
     Илья опять с хитрецой и торопливостью, что похо-дило на некое бахвальство, хмыкнул:
     - Смотря для кого! Для хорошего человека – всегда найдутся.
     - До свидания… – Даша махнула ребятам и зашла в подъезд, но они шагнули за ней (а то вдруг Сергей опе-редил их и ждет девочку в лифте?) и поднялись на пя-тый этаж, где она жила, осмотрелись настороженно по сторонам и только когда на звонок Даши открылась входная дверь, успокоенные, поехали вниз. Дамир ска-зал: «Надо над ней шефство установить…»   
* * *
     В коридоре Дашу встретили встревоженные мать и маленький братишка, который выглядывал из-за мате-ринской юбки. Мать сразу почувствовала, что с дочкой что-то случилось: у той был бледный вид, разлохма-ченные волосы, на лице не было радостной светлой улыбки, с какой всегда возвращалась домой. Но если Даша, встретив ребят, почувствовала поддержку и ста-ралась выглядеть привлекательно, как учили в модель-ном агентстве, чтоб понравиться жюри, зрителям и во-обще выглядеть «королевой», то при маме, которой привыкла рассказывать обо всех проблемах как по-дружке, вдруг расслабилась и на глаза накатились сле-зы.
     - Что с тобой? – спросила взволнованно мать.
     Даша уткнулась в ее мягкое и теплое плечо и сквозь рыдания произнесла:
     - Меня попытался изнасиловать один подлец.   
     - Ты знаешь его? – лицо у матери словно окаменело.
     - В первый раз видела. Но он, как выяснилось, из нашей школы.
     - Тогда надо написать заявление в милицию! Я сей-час же пойду в отделение! – мать была настроена очень решительно. Потеряв заботливого и сильного мужа, за которым была как за каменной стеной, она, понимая, что теперь все проблемы придется решать самой, стала жестковатой, строгой и училась не давать в обиду ни себя, ни детей.
     - Не надо… – сказала Даша, опасаясь, что тогда Сер-гей начнет ей мстить, и, заплакав еще безудержнее, произнесла: - Мама, давай я вернусь в свою шко-лу…Здесь все такие злые и нехорошие!   
     Мать погладила ее мягкой ладонью по голове:
     - Так ведь туда добираться надо более часа в один конец с пересадками. У тебя времени не хватит ни на учебу, ни на занятия в театре моды, – помолчав, мать добавила: – Ну а люди везде одинаковые. Наверное, и здесь есть хорошие…
     Вспомнив про смелых мальчиков-одноклассников, про чуткую руководительницу класса Нину Петровну, Даша кивнула:
     - Есть. Меня сегодня защитили Дамир с Ильей.
     - Ну вот… – мать обнадеживающе улыбнулась. – Подружишься и с девочками. Надо только найти с ними общий язык, доказать, что можешь научить чему-то ин-тересному, новому…
     Пятилетний белобрысый братишка-детсадовец с вьющимся чубчиком, что с жалостливой физиономией смотрел на сестру, вдруг сказал:
     - Я ее  буду защищать!
     Сказал так весомо, с такой уверенностью в своих си-лах, с таким желанием помочь сестре, что мать с Дашей удивленно посмотрели на него.
     - Конечно! – серьезно сказала мать. – На то ты и мужчина в доме! 
     - Да уж, – кивнул братишка и важно надул итак пух-лые щеки.
      - А что? Что я им могу предложить? – спросила Да-ша, имея ввиду одноклассниц.
     - А что сама умеешь, то и предложи! – сказала мать. – Учись жить в коллективе: в жизни тебе, такой симпа-тичной, всегда будут палки в колеса вставлять, завидо-вать и мешать. 
     - Хорошо… - кивнула Даша и решительно вытерла со щек слезы.
* * *
     Подрабатывающий учителем физкультуры в школе, тренер  Владимир Иванович ждал около учительской Нину Петровну – ему она, худенькая, миловидная, от-ветственная, очень нравилась...Он хотел сообщить о том, что случилось вчера в темном сквере, чтоб знала, что происходит в ее классе, а то произойдет что-нибудь действительно очень серьезное, и ее затаскают по стро-гим комиссиям: дескать, недоглядела, не пресекла, как положено классной руководительнице.
     На высоких каблуках, что придавало девичью строй-ность, с журналом оценок под мышкой появилась это милое создание, рядом с которым Владимиру Иванови-чу сразу захотелось читать стихи, говорить комплимен-ты:
     - Как всегда прекрасно выглядишь! – он осторожно взял ее за острый локоток.
     - Обманываешь, наверное? – зарделась учительница и бросила быстрый взгляд по сторонам: не видит ли их кто из учителей? И хотя никому из педагогов не было секретом, что они дружат, тем не менее, в школе Нина Петровна делала вид, что с тренером лишь приятель-ствуют. –  Разве современная учительница с ее-то ми-зерной зарплатой может хорошо выглядеть? А сколько проблем, нервотрепки!
     - Да, проблем хватает…Кстати, вчера на дорожке через сквер на твою Дашу напал Сергей Дятлов и пота-щил в кусты.
     Нина Петровна побледнела, глаза ее округлились:
     - Вот гаденыш! Нет на него никакой управы! Ждем с нетерпением, когда школу закончит! Я слышала, он уже нескольким девочкам судьбу поломал: одна из окошка выбросилась, позвоночник сломала – теперь инвалид, а другую на наркотики подсадил.
     - А что его не засудите? – спросил тренер.
     - Папаня у него, как сейчас говорят, предпринима-тель. Чтоб директорша молчала, не ставила вопрос об исключении его сына, быстренько спонсорскую помощь школе оказывает.
     - Раньше таких раздолбаев после девятого класса в профтехучилище отправляли, чтоб остальным учени-кам спокойней жилось.
     Нина Петровна обреченно махнула рукой:
     - Что ты! Сейчас нельзя! Наша директорша на город-ском совещании подняла этот вопрос, так ее заклевали: мол, каждый ребенок имеет право на высшее образова-ние.
     - А что, после профтехучилища нельзя в институт поступать, если мозги и знания позволят? Было бы, как говорится, желание.
     - Можно, конечно… - учительница тяжко вздохнула. - Не хочу я в эти проблемы вникать: у нас министры есть, зарплату большую получают, что-то якобы дума-ют, новшества вводят, чтоб оправдать свое существова-ние. Зато простым учителям прибавляют и прибавляют бумажной волокиты и обязанностей – продыху нет. Ну да ладно. Ты расскажи, что дальше с Дашей было.
     - Ребята к ней вовремя подоспели. Дамир с  Ильей.
     Нина Петровна озадачилась:
     - А мне они ничего про конфликт не сказали?
     - Поскромничали… Кстати, они моя надежда в спор-те!.. Так вот Дятлов заявил, что на Дашу его твоя Дина натравила!
     - Вот как?! То-то я заметила между ними напряже-ние.
     - Напряжение – это мягко сказано! Там, похоже, жут-кий конфликт. Надо его решать, а то всякое может слу-читься.
     - Спасибо, предупредил! Даша у нас новенькая, де-вочка симпатичная – вот Дина и взъелась. Привыкла ли-дерствовать. Я с ней поговорю!
     Тренер, жалея возлюбленную, которая все очень близко принимает к сердцу, сказал:
     - Только надо как-то осторожно,  спокойно.
     - Он еще меня учить будет!.. – сказала Нина Петров-на, считавшая себя хорошим педагогом и психологом, закончившая ВУЗ с отличием, а совсем недавно полу-чившая первую учительскую категорию, что для ее два-дцати пяти лет было большим достижением. – Куда уж осторожней!? Скоро нас, учителей, вообще за людей считать перестанут. Ученикам слова не скажи: тут же важный родитель в школу прибежит, на директора начнет кричать, на учителей. Дескать, обидели его от-прыска! И все у него кругом виноваты, только не его родное чадо!
     Она подосадовала:
     - Я уж своим ученикам постоянно говорю: не расска-зывайте вы родителям, что с кем-то поссорились, что вас кто-то обозвал! Ведь сегодня рассорились, завтра помиритесь – возраст у вас такой. А если родители вмешаются, начнут хватать обидчиков и стучать им по голове, то другой родитель разве стерпит?!
     Она оглядела критически школу и поморщилась:
     - Когда я училась, было по-другому: учителей цени-ли, к мнению их прислушивались. Знали, что если и по-ругает, так за дело, для его же пользы. А сейчас… Я не только Дятлову боюсь что-либо строго сказать, но и Дине, у которой папа в больших чинах, и подружке ее Алине! – она обреченно махнула рукой. – Учим, что ли, их плохо?
     - Школа – отражение общества! – ввернул цитату из газетной статьи тренер. – Раньше старались учиться, чтобы в жизни состояться. А теперь зачем учиться? Главное денег иметь побольше: своровать, обмануть.
     - Наверное, не на тех примерах учим? – задумалась Нина Петровна. – Мы их пытаемся на примерах Андрея Балконского или Наташи Ростовой учить, на тургенев-ских барышнях... А жизнь вокруг иная! Жестокая!
     Тренер, успокаивая ее, погладил по плечу:
     - Давай сегодня вечерком на концерт бардовской песни сходим. Наши городские талантливые ребята вы-ступают. Расслабишься.
     - Хорошо… – ответила Нина Петровна, но в мыслях была далеко от концерта: думала, как погасить кон-фликт…
* * *
     Чтоб не вовлекать в разбирательство весь класс, чтоб это не вышло на уровень всей школы, а может, и дальше, Нина Петровна решила поговорить с каждой из сторон ссоры отдельно и найти точки примирения. Увидев в коридоре вальяжную Дину, учительница окликнула ее:
     - Можно тебя на минутку?
     – Слушаю, – Дина остановилась с показным внима-нием.
     - Я с тобой пообщаться хотела…– учительница не-сколько растерялась, чувствуя, что Дина лишь внешне выглядит вежливой и послушной.
     - Говорите.
     - Как у вас отношения с Дашей складываются?
     Дина ответила бесстрастным голосом:
     - Нормально.
     У учительницы возникло сомнение в том, что вооб-ще что-то случилось в сквере, и она замялась, опасаясь безосновательно обвинить «такую хорошую и уважи-тельную» девочку:
     - А почему тогда Сергей Дятлов из одиннадцатого класса сказал, что ты попросила ее обидеть?
     Дина искусно округлила глаза:
     - Да вы что, Нина Петровна?! Разве я на такое спо-собна?
     - Но ведь он сам сказал!
     - Мало ли чего сболтнет? Разве можно такому чело-веку верить?!
     - Но ведь я сама видела, как ты с ним общалась.., – учительница была обескуражена.
     - А со мной все парни школы общаются, все уважа-ют.
     - Но ведь он хотел ее из…– учительница не смогла выговорить слово, ибо пока оно выглядело поклепом, – утащить в кусты!
     - Это их проблемы! Может, у них любовь?
     Нина Петровна, понимая, что ее пытаются водить за нос, возмутилась:
     - Какая любовь, если насильничают?
     - А может, в цене не сошлись?
     Учительница аж отпрянула:
     - На что намекаешь? Что Даша спит с мальчиками за деньги?
     - Вполне возможно, – Дина брезгливо пожала плеча-ми. – Чужая душа – потемки. Жить на что-то надо, а маманя мало зарабатывает, она же парикмахер!
     Тут к разговаривающим подошла стоявшая поодаль и дожидавшаяся подругу Алина и грубо ответила:
     - Даша выперндяла – вот и нарвалась. Зачем парню перечить?
     - И в чем же она выпендряла, как ты выразилась? – спросила недовольно учительница.
     - Красивее всех себя считает!
     - Она что, так вам и сказала: мол, я самая красивая!?
     - Еще бы сказала… – ухмыльнулась едко Алина. – Но это же по всему видно.
     Учительница отмахнулась раздраженно:
     - Удивляюсь я вам, фантазеркам. Вместо того чтобы помочь новому человеку освоиться в классе, вы ее тре-тируете.
     - Не все!  - Алина сердито поморщилась. - Наши мальчики ее очень любят. Предатели! Особенно Дамир! Нас на нее променял!
     Учительница, понимая, что разговор вряд ли чему научил девочек, печально сказала:
     - Ладно, идите.  И вообще, добрее надо быть, доб-рее!
     Заметив пробегающего мимо Илью и думая, что, может быть, действительно она не разобралась в новой ученице, что «в тихом омуте черти водятся», учитель-ница схватила его за рукав пиджака:
     - Ну как тебе Даша? Ты ведь с ней си-дишь…Хорошая  она девочка? Порядочная?
     Запыхавшийся мальчишка поднял большой палец и весело воскликнул:
     - Классная девчонка!
     - И как вы вчера рядом с ней оказались в сквере?
     Илья откровенно выпалил, как делал всегда:
     - Проходили мимо, крик о помощи услышали…
     - Молодцы! – похвалила учительница, радуясь, что есть в ее классе бесхитростные ученики, от которых многое можно узнать. – Позови-ка тогда ее ко мне.
     - Счас… – мальчик убежал, а вскоре к учительнице подошла серьезная Даша и обратилась как положено обращаться к учителю:
     - Здравствуйте, Нина Петровна. Вы меня звали?
     - Здравствуй… Мне сказали, вчера на тебя напали?
     - Было такое.
     - И как ты? Не пострадала?
     - Наши мальчики помогли.
     - И что теперь намерена делать?
     - Не знаю… - Даша растерянно пожала плечами. - Он мне ножом угрожал, предлагал наркотик.
     Учительница ласково взяла девочку под локоть:
     - Я бы не советовала… поднимать шум. Этот Дятлов - большая сволочь, но у него крутой папа. Потерпи, он скоро уйдет из школы – и нам всем будет спокойнее.
     - Хорошо… - Даша кивнула. - Я тоже так решила.
     - Ну иди в класс. И постарайся найти с девочками общий язык, а то они тебя заклюют. Ведь ты одна пока, а их много. Другую школу надо будет искать, а школы сейчас все одинаковые. Всюду конфликты.
     - Я уже подумала над этим и с мамой посоветова-лась…
* * *
     Вечером Нина Петровна сидела в уютном зале мо-лодежного центра рядом с возлюбленным, который был в джинсах и свитере, как и положено приходить на кон-церт бардов, где собирается своеобразная публика лю-дей, любящих попеть под гитару, посидеть у костра. На невысокую сцену один за другим выходили молодые и не очень люди с гитарами, порой обшарпанными, и пе-ли свои песни и знаменитых бардов, уже ушедших в мир иной. Одно этих разных по мастерству и таланту исполнителей связывало – это светящийся взгляд и пес-ни добрые, романтичные.
     Под конец бородатый мужчина в полинялой штор-мовке спел нежную песню незабываемого, с бархатным голосом, Визбора:
     Милая моя,  солнышко лесное,
     Где, в каким краях встретимся с тобою?..
     Весь зал в едином вдохновенном порыве стал подпе-вать и в том числе Нина Петровна, подумавшая с удив-лением и досадой: «Ну почему раньше люди были доб-рее, чище?» Вспомнив о конфликтах в школе, она поде-лилась с другом грустными размышлениями:
     - Судя по песням, люди жили иными ценностями, чем сейчас: воспевали любовь, дружбу, романтику по-двига, бескорыстие…
     Он легонько и нежно приобнял ее за талию:
     - Но ведь и современные молодые барды об этом же поют. Значит, не все потеряно. Их ведь кто-то воспитал такими!
     - Именно, – обрадовалась она. – Значит, и я могу по-пробовать. Надо только найти достойные примеры для подражания…
     Она вышла с концерта восторженная, верящая в свои возможности и в то, что сможет воздействовать на ду-ши учеников и тем внести пусть и небольшой вклад в улучшение общества, которое в последние годы явно деградировало в нравственном плане…               
     Ночью Нина Петровна долго не спала, думала о со-временной, сложной во всех отношениях школе, о ам-бициозных и непослушных учениках, но главное о том, как их сделать порядочными людьми. Было обидно, что загруженные бумаготворчеством, отчетами, учителя нацелены лишь на то, чтобы вдолбить в ученика знания, подготовить его в ЕГЭ, а на воспитание уже не остается ни времени ни сил…Редко ведутся разговоры, что такое хорошо и что такое плохо, не ищутся примеры, на ко-торых можно высветить проблемы морали.
     С утра на урок литературы она пришла в класс во-одушевленная и затаенно сказала:
     - Ну, здравствуйте дорогие мои…
     Ученики расселись по партам. Последней пришла к столику Дина такой походкой, будто прогуливается по пляжу – с вызывающим пренебрежением.
     - Итак, начинаем урок литературы!.. – вдохновенно сказала учительница. – Но поговорим сначала о фильме «Чучело». Кто помнит такой фильм?
     Встала Даша:
     - Там еще юная Орбакайте играет.
     Алина с ухмылкой кивнула на Дашу:
     - Сама чучело – вот и помнит!
     Учительница, чтоб не отвлечься на реплики от ос-новной темы и не тратить попусту время, проигнориро-вала возглас:
     - Совершенно верно, Даша! Там играет дочка заме-чательной певицы Аллы Пугачевой, а ныне сама певица Кристина.
     Алина опять выдала злую реплику:
     - Длинноносая оглобля! Она нам не нравится.
     - А кто нравится?  – сухо спросила, не выдержав, учительница.
     - Дима Билан! – Алина вызывающе села на краешек стула, закинув ногу на ногу и покачивая подошвой.
     - Не важно, кто кому нравится! – учительница взяла себя в руки. – Речь сейчас о другом. Так вот о чем эта повесть и фильм Ролана Быкова?
     Алина хрипло хихикнула:
     - О чучеле!
     - Не о чучеле, а о сложных взаимоотношениях меж-ду учениками в классе, о человеческой жестокости, ко-торая может проявиться уже в раннем возрасте. Так вот там в класс пришла учиться новенькая: девочка неорди-нарная, умная, добрая, а некоторые ее обижают, оттор-гают, – заявила сочувственно учительница.
     - Есть, наверное, за что?! – хмыкнула Алина и снова выразительно посмотрела на Дашу.
     - Она индивидуальность, а таким всегда завидуют, – возразила учительница.
     Молчавшая до этого, Дина веско заявила:
     - А надо уметь вписываться в коллектив. Жить по его законам!
     - И какие же в нем законы?  - учительница напряг-лась. - Волчьи?
     - Нормальные. Каждый занимает определенную ни-шу – и нечего всякой прыгать выше головы, нарушать порядок!
     - Какой же это порядок?
     - Как в обществе: есть президент, есть губернатор, есть мэр, а есть еще и всякая челядь…Обслуга!
     - Так в государстве власть выбирают! – учительница в очередной раз поразилась, насколько цинична Дина, насколько самоуверенна. - А в классе кто вас выбирает на должности и по старшинству?
     - А кто умней, сильней – тот и наверх пробился! А внизу те, над кем смеются. Вот и вашу «чучело» кло-уном выбрали!
     - Шуты, как у царя? – вопросом учительница нароч-но спровоцировала девочку на еще большую откровен-ность.
     - Именно.
     - И над ними, значит, можно издеваться, плевать в них, ногами пинать!?
     - Ну если они будут знать свое место, то издеваться никто не будет!
     - А как же растоптанное человеческое достоинство?!
     - А его еще надо заслужить!
     - Как же его получить, если те, кто сильней и злее, не дают человеку подняться, раскрыться, показать себя во всей красе и таланте?
     Дина холодно усмехнулась:
     - А где вы видели, чтобы цари просто так власть от-давали? Зубами за нее держатся! – всем видом она по-казала, что если еще не царица в этой жизни, то, по крайней мере, принцесса.
     -  А вот Ельцин отдал власть Путину!
     Дина с ехидцей процедила:
     - Так, как мой папа говорит, в одном месте у него заиграло… Могли бы расстрелять за развал страны и экономики. Да и сил у него уже не было и ума.
     Учительница нашла пример из более близкого вре-мени:
     - Вот президент Путин Дмитрию Медведеву власть отдал! А ведь сам молодой, сильный, неглупый. Ему предлагали руководить и далее.
     Дина сверкнула умными глазками:
     - А кто его знает? Может, только на время в тень ушел? По истории нам говорили, что Иван Грозный то-же татарскому хану на время трон отдавал!
     Учительница, чувствуя, что разговор может затя-нуться, что ее ученицам, что называется, «палец в рот не клади» и что нынешние молодые не столь наивны и доверчивы, как когда-то были они, задумчиво сказала:
     - Разговор, конечно, интересный, но мы немного от-влеклись. Значит, так: на следующем классном часе по-смотрим вместе фильм «Чучело». Прочитайте эту по-весть, если кто не читал. Все обсудим и, возможно, бу-дем ставить спектакль, хотя бы отрывок… Кто у нас в классе занимается в театральном кружке? Кто в спек-таклях участвовал?
     Пара девочек и один мальчик подняли руки, а за ни-ми с некоторым опозданием подняла и Даша. Но если про увлечения своих учеников учительница знала, то увлечение Даши было неожиданным.
     - Я слышала, что ты занимаешься в модельном агентстве, а ты еще…
     - Точно называется «Театр Моды» – нас там учат правильной речи, сценическому мастерству. Да и карь-ера модели очень коротка, так что я хотела бы стать или телеведущей или актрисой.
     Даша тут же пожалела, что рассказала о планах, так как раздалось завистливое шипение от подруг Дины: «Актрисой она, видишь ли, хочет стать? Погорелого театра…»
     - Похвально, - перебивая это шипение, громко сказа-ла Нина Петровна и начала урок литературы…
* * *
     До конца урока Даша думала, как сделать, чтоб де-вочки класса перестали ей завидовать. Интересные мысли по этому поводу появились еще вчера, но сего-дня возникла некая обида: мол, почему должна тратить на них время и силы, почему должна униженно заиски-вать, если они ее так ненавидят…Однако переборов обиду, Даша на перемене громко сказала:
     -  Девочки, у меня идея возникла!
     - Какая еще идея? – фыркнула ехидно Алина. - У те-бя разве могут быть идеи?
     Даша решила не обращать внимание на колкости:
     - Я недавно читала, в одной московской школе объ-явили конкурс на самый стильный класс.
     - Что это такое? – вдруг заинтересовалась Карина.
     - Тот класс, где ребята и девочки хорошо выглядят внешне, ведут себя культурно, становится лидером и получает приз! Бесплатную экскурсию, например, в му-зей или театр, или поездку в другой город, – доброже-лательно  объяснила Даша.
     - Ну и что?
     - Давайте и мы в классе – хотя бы для начала девоч-ки – станем такими. Будем красиво выглядеть.
     - А кто нам в школе разрешит дом моделей устраи-вать!? У нас одинаковая форма! – растерянно сказала Карина, чья фигура была полновата, а походка несколь-ко расхлябанная.
     Даша оказалась настойчивой:
     - Ну а прически-то мы можем делать, какие хотим! И ходить можем научиться красиво.
     - Мы что, сами по себе научимся? Нужен руководи-тель! Я слышала, в некоторых школах города даже есть такой урок… -  заметила Карина.
     - Я уже давно занимаюсь в Театре моды и могу по-мочь. Да и каждая девочка имеет чувство прекрасного – будем друг другу подсказывать.
     - И как ты это все представляешь?
     - А вот какая-нибудь выйдет в центр, пройдется – а мы заметим ее недостатки.
     Карина сделала шаг назад:
     - Кто же захочет, чтоб ее прилюдно критиковали?
     - Так ведь мы от доброго сердца. И не критиковать – а подсказать! А заодно и отметить достоинства!
     - Я первая не пойду! – зарделась смущенно Карина. – Да и мальчишки в это время будут над нами хохотать?!
     - Ну почему, хохотать? – Даша кокетливо взглянула на прислушивающегося к разговору Дамира. – Мы ведь и для них стараемся! Ведь каждая девочка хочет понра-виться…
     Дамир радостный, что Даша обратила на него вни-мание,  как на некоего эксперта в женской красоте,  сдержанно усмехнулся:
     - Я буду председателем жюри!
     - А я его замом! – сразу встрял Илья.
     Все еще стесняясь, Карина с вызовом заявила:
     - А мы вас сначала заставим перед нами покрасо-ваться!
     Илья важно ответил:
     - Вы на соревнования к нам в спортшколу приходи-те! Там мы и покрасуемся! Тогда уж точно всех сопер-ников победим!
     Дина делала вид, что разговор этот ее абсолютно не касается. Она сидела за столиком с верной Алиной и рассматривала глянцевый красочный журнал мод, одна-ко краем глаза отмечала, что вокруг Даши все более кучкуются девочки, смотрят благожелательно и заинте-ресованно. Наконец это Дину взбесило и она с ехидцей заявила:
     - Что вы ее слушаете? Она же хочет показать, что лучше вас всех! Мол, сравните меня с собой «и почув-ствуете разницу».
     Даша, которая к себе всегда относилась очень требо-вательно, вполне искренне ответила:
     - Мне еще самой далеко до совершенства!
     Карина вдруг ее поддержала:
     - Она дело говорит. Я вот сама дома перед зеркалом кривляюсь: стараюсь, понять, как выгляжу. А спросить-то и не у кого!
     - Сама иди в модельное агентство! – фыркнула Али-на.
     - А если некогда?.. – возразила Карина. – Да и туда не каждую берут. А выглядеть хорошо хочется!
     Чувствуя поддержку и то, что одноклассницы заин-тересовались, Даша великодушно заявила:
     - Я могу для каждой подобрать индивидуальную прическу, даже подстричь. У меня по этому делу книж-ки есть. Научу, какие надо делать спортивные упражне-ния, чтоб была идеальная походка и фигура.
     - Я согласна! – решительно заявила Карина, а за ней еще несколько  девочек.
     - Сразу же и приступим…– предложила Даша.
     Алина сердито и даже угрожающе глянула на Кари-ну:
     - Да вы что, дуры? В зависимость к ней идете…
     Еле скрывая ярость и злобу, но умея держать себя в руках, Дина заявила:
     - Пошли, Алина, отсюда! Нам учиться нечему! Мы сами, кого хочешь, научим! – и  она, отведя назад пле-чики, поигрывая бедрами, вышла из класса, а за ней и ее подруга Алина.
     - И мы тоже уйдем, чтобы вам не мешать…– сказал Дамир, понимая, что девчонки, конечно же, не хотят, чтоб мальчики видели их недостатки в фигуре – каждой хочется выглядеть совершенством. – Пойдем Илья.
     Оставшись в классе с пятью девочками, готовыми ее внимательно слушать и лепить свою фигуру и привле-кательный образ, Даша сказала:
     - Время терять не будем… – и красиво пошла вдоль классной доски, где было просторно, объясняя попутно, что этот прием называется «фиксация на середине», а это «французский поворот». Потом взяла альбом и быстрыми движениями карандаша стала рисовать на каждую девочку, согласно ее фигуре и образу, наиболее подходящую одежду и прическу… Вскоре у них воз-никла бурная дискуссия о том, какие продукты надо есть, чтоб похудеть, какие делать физические упражне-ния, чтоб убрать лишние килограммы там, где они не нужны, и добавить мышечной массы, там где необхо-димо. Всех это очень волновало.   
* * *
     Когда Даша направилась домой, то недалеко от шко-лы заметила сидящего на скамеечке в тенистом сквери-ке Дамира, который при виде ее несколько смутился.
     - Ты не меня ждешь? – спросила Даша откровенно.
     - Рядом проходил. Присел отдохнуть…– ответил Дамир, стараясь не выдать своего желания вновь и вновь быть рядом с Дашей, видеть ее походку, слышать ее голос, оберегать. 
     - А сейчас куда?
     - Свободен… Могу проводить! – сказал он, хотя должен был идти с Ильей в спортивный магазин за ган-телями, но, надеясь встретить Дашу, оправил Илью до-мой, чтоб тот, если Даша будет благосклонна) не ме-шался ему, ибо недаром говорится, что в любви третий лишний, даже если это лучший друг.
     - Спасибо…
     Поощренный Дамир подбежал к Даше:
     - А ты молодец! За девчонок наших взялась. Хотят нам понравиться, а сами согнулись в три погибели… - он артистично показал, как некоторые из девчонок гор-батятся, как ходят мужиковато вразвалочку.
     - Так уроков много, да и на дом немало задают. Вот и сидишь за столом целый день, согнувшись, – защити-ла девочек Даша.
     - Но ты ведь не согнулась.
     - Слежу за собой постоянно. Чуть что – сразу физза-рядку. Включаю музыку – и танцую.
     - А я вот танцевать не умею, – сказал Дамир грустно.
     Даша удивилась:
     - Это как, вообще?
     - Подергаться-то на дискотеке всегда смогу. А вот вальс или какое-нибудь танго…
     - А что, есть желание научиться?
     Димир восторженно и мечтательно кивнул:
     - Красиво смотрится, когда по телевизору видишь. Он в  элегантном черном фраке, она в легком воздуш-ном платье…Так и представляю себя на его месте!
     - Танго, например, могу научить танцевать…– сказа-ла Даша, оглядывая Дамира и представляя, что он, вы-сокий и подвижный мальчишка, мог быть хорошим партнером, и добавила: - Я в детстве тоже мечтала пой-ти на бальные танцы.
     - И что помешало?
     - Костюмы дорогие, – сказала печально Даша. – Да и партнера не нашлось.
     - Жаль, я тогда с тобой не учился.
     - И что?
     - Попытался бы тебе соответствовать.
     Мысленно согласившись, что с Дамиром можно со-здать танцевальную пару, Даша вздохнула:
     - Все объять невозможно. Надо выбирать что-то од-но.
     - Но попробовать-то все хочется.
     Даша, почувствовав с мальчиком родство душ и устремлений, улыбнулась таинственно:
     - Попробуем еще – вся жизнь впереди. Надо только не лениться.
* * *
     Проводив Дашу до дома, Дамир быстрым шагом шел к своему дому, чтоб встретиться с Ильей. Он увидел Дину с Алиной, которые сидели во дворе около детской песочницы на карусели и с укоризной поглядывали на него.
     - Поговорить бы надо, – окликнула Дина.
     - Чего хочешь? – он подошел нехотя.
     - Говорят, ты за Дашей ухлестываешь?
     - Почему, ухлестываю… – это слово покоробило Дамира своей грубостью, так как не выражало того нежного глубокого чувства, которое он испытывал. – Нравится она мне!
     - А я, значит, не нравлюсь?
     Димир, не любя выяснить отношения с девчонками, которые, как считал, обуреваемые эмоциями, часто не способны логически мыслить, адекватно воспринимать ситуацию, сухо выдавил:
     - Нормальная девчонка.
     - Или я тебя обидела чем, слово грубое сказала? – казалось, Дина действительно очень страдает, ибо про-изнесла это с недоумением и болью.
     - Ничем ты меня не обидела…
     - А зачем же ты мне изменил?
     - Да я с тобой и не дружил сильно-то. Ну, прогуля-лись несколько раз в кафе, в кино.
     Дина печально вздохнула:
     - А зря отказываешься! Я девушка доступная, в от-личие от этой недотроги. Или она тебя тоже ублажает?
     Почему-то даже в мыслях не допуская, что может быть когда-то будет Дашу целовать, так как ничего еще в их отношениях не определено, а тем более требовать иной ласки, Дамир фыркнул:
     - Никто меня не ублажает.
     Дина вдруг подошла к нему и взяла изящной, словно восковой, ладонью за руку:
     - Подумай: ну зачем ты ей нужен? Только для охра-ны, а если моделью станет, актрисой…
     Не будучи столь искусной дипломаткой как подруга, Алина, которая не вмешивалась в разговор, вдруг зло проболталась:
     - Не станет! Мы ей ноги раньше переломаем!
     Дина холодным взглядом заставила ее замолчать и продолжила ласково:
     - Если моделью станет, то уедет в Москву – и ручкой помашет. А я всегда здесь! После одиннадцатого класса папа мне обещал подарить квартиру с обстановкой. Я тебя возьму к себе…А папа тебе карьеру поможет в ми-лиции сделать.
     - Я не чемодан, чтоб меня брать…– процедил Дамир и решительно, не оборачиваясь, пошел к Илье, который вышел к подъезду и ждал друга на крыльце.
     Проводив его ненавистным взглядом, ибо такого унижения она, привыкшая брать и побеждать, еще не испытывала ни от одного мальчика, Дина прошептала еле слышно:
     - Я этого Даше так не оставлю! Да и Дамира надо наказать!
      Алина, которая одно время тоже испытывала к Да-миру  симпатию, но отступилась от него, чтоб не оби-жать подругу, сейчас тоже была необычно зла:
     - Позови Дятлова. Че он медлит?!
     Дина набрала по мобильнику номер и слащаво про-изнесла:
     - Серж, я тебя жду на нашем месте!
…
     Подруги прошли в сквер, в дальний угол, где можно откровенно обсуждать тайные делишки и никто случай-ный их не услышит. Закурили, жадно затягиваясь, что показывало, насколько возбуждены и взволнованы. Вскоре к ним подошел настороженный Сергей:
     - Привет, девчонки! Чего звали?
     Дина с укоризной ругнулась:
     - Поздравить хочу с неудачей!
     - Не ехидничай! Она же заорала, стерва… – он с до-садой сплюнул на молодую редкую травку и пожухлую прошлогоднюю листву. – А тут как раз люди проходи-ли.
      Дина тоже презрительно сплюнула:
     - Какие люди?.. Это с каких пор стал наших пацанов бояться?
     - Да я им уже навтыкал, но тут тренер появился, ско-тина. Но я им это припомню! Они еще пожалеют! – Сер-гей резко и сильно ударил одним кулаком в другой.
     - Так нам на тебя еще надеяться?
     Сергей вдруг пригасил злобу и настороженно втянул голову в плечи:
     - Надо подождать, мне сейчас шум ни к чему… Не-много до конца школы осталось. Вот аттестат получу – и с ними расправлюсь!
     - Испугался, значит? – продолжала укорять Дина.
     Сергей с досадой процедил:
     - Просто папаша мой директрисе пообещал, что я не буду ее нервировать, а она мне за это поможет сделать хороший аттестат и даже ЭГЕ сдать...
     - Ну, тогда мы и наркоторговца твоего выручать по-годим, - Дина вызывающе поцокала язычком.
     Сергей отмахнулся:
     - Ну и хрен с ним! Он крепко увяз…А мне мое бу-дущее дороже.
     - Хитрый ты!
     Сергей довольно ухмыльнулся:
     - А ты думала…Все в школе считают, что я наркоти-ки употребляю, а я не дурак! Я только распространяю, вовлекаю лохов и деньги на этом делаю. 
     Алина гордясь, что ее парень, что называется, умеет жить, похвалила:
     - Далеко пойдешь!
     Сергей удовлетворенно потер ладошки друг об дружку:
     - И умело обхожу закон, который разрешает иметь одну дозу при себе для личного пользования. Поймают мельтоны меня – а я им: мол, для себя!
     Когда Сергей ушел, Дина, привыкшая вершить дела чужими руками, а теперь озадаченная, сказала подруж-ке:
     - Значит, самим придется действовать.
     - Самим надежнее! – согласилась Алина,  у которой уже давно чесались кулаки – да и вершить самой рас-праву,  видеть слезы и унижения жертвы, всегда инте-реснее и радостнее, чем наблюдать за ней со стороны.  – Давно пора! А то она бурную деятельность разверну-ла. Двчонок в классе учит по подиуму ходить, прически им делает бесплатно, а они и рассиропились, сучки! Перетянет всех на свою сторону!
     Дина закусила нижнюю пухлую губку, стягивая с нее острыми зубками яркую густую помаду:
     - Да и Дамир ее теперь каждый вечер до дому про-вожает. Идут, воркуют, как голубки…Любовь!
     Алина с досадой постучала кулаком по корявому стволу дерева:
     - Да, такого от Дамира я не ожидала. Мы тут все в него влюблены были, а он!
     Дина злорадно напряглась:
     - Как ты сказала: что нашу Дашу вызывают в Италию на просмотр в известный дом моды?
     Алина бросила на землю окурок и жестко его рас-топтала, представляя, словно растаптывает Дашу:
     - Мне девчонка из кружка, куда Даша ходит, это со-общила!
     - Так мы ей здесь просмотр устроим! – злорадная ухмылка промелькнула по гладенькому личику Дины. - Ты попроси ее себе прическу сделать! Мол, на мировую идешь! Ну а там  будем действовать по моему плану!
* * *
     Весь день Алина с Диной вели себя тихо, скромно, не доставали Дашу каверзными вопросами и разговора-ми, не кидали на нее завистливых злобных взглядов, а приветливо улыбались. Наконец, после последнего уро-ка Алина подошла к Даше и ласково, насколько смогла (специально тренировалась), попросила себя постричь. А так как жесткие, стриженные вкось и вкривь, под стать ее взъерошенному упрямому характеру, местами  ярко крашенные в красный цвет, местами мелирован-ные, волосы у Алины торчали во все стороны, то Даша охотно согласилась ей помочь.
     Когда одноклассники разошлись кто по домам, а кто по школе, Дина с Алиной и Кариной повели Дашу в свободный кабинет:
     - Вот в этой комнате нам мешать никто не будет! Здесь светло, окно большое… – сказала Алина и закры-ла дверь  шваброй.
     - Хорошее помещение. Можно даже парикмахерский салон открывать! – заметила Дина.
     Даша осмотрелась:
     - Зеркала только нет большого.
     - Зато есть раковина, где после дела можно руки по-мыть… – с тайным смыслом сказала Дина. – Кстати, знаешь, откуда пошло выражение: «руки умыть?»
     - Нет…- честно призналась Даша.
     - Это из Библии: когда римский начальник Пилат Христа на казнь отправил, то сразу умыл руки: мол, я ни при чем…
     Тем временем Алина села на стул и тряхнула голо-вой, отчего волосы встали на голове колом, и заявила Даше:
     - Давай, приступай!
     Даша потрогала ее волосы и благодушно улыбну-лась:
     - Тут у тебя заросший пустырь!
     - Я и сама такая! – кивнула Алина.
     - Тебе не надо часто краситься, иначе волосы со-жжешь краской!
     Алина, нервно ерзая на стуле, торопливо заявила:
     - Не учи ученого. Приступай! Смотри только: чучело из меня не сделай!
     Даша, взяв в руку ее волосы, попробовала сотворить красивую и стильную прическу: завела волосы за уши, приподнимала вверх и внимательно приглядывалась:
     - Я тебе пока окорочу с боков, а потом посмотрим!
     - Посмотрим, посмотрим… – процедила Алина мно-гозначительно, и Даша начала стричь.
     - Ну и как получается? – спросила Алина у девчонок.
     - Вроде ничего… – сказала Карина.
     В этот момент Алина вдруг издала жуткий визг, вскочила со стула и схватилась с гримасой боли за ухо:
     - Ты мне, дрянь, чуть ухо не отрезала!
     - Не могла я тебе его задеть, – растерялась Даша. – Я всегда очень осторожна!
     - Не могла?.. Да ты нарочно это сделала! – Алина незаметно ткнула в мочку уха острой пилочкой для ногтей, так что потекла кровь. - Ты меня инвалидкой сделала! Зараза!
     Даша участливо подбежала к ней:
     -  Дай посмотрю!
     - А что смотреть? Видишь, кровь! – она ткнула ей указательным, замаранным в крови, пальцем в лицо.
     - Не могла я этого сделать! – Даша была обескура-жена, не понимая, как такое могло случиться. – Сколько стригу – никому больно не сделала.
     - А мне сделала! – Алина выхватила у нее ножницы. – Дай посмотрю! У тебя, наверное, ножницы тупые! – она потрогала пальцем стригущую поверхность. - Дей-ствительно, острые…– и вдруг угрожающе пошла на Дашу. - Ты должна за мое ухо расплатиться!
     Даша растерянно отступила:
     - Ну, извини.
     - Мне твои извинения не нужны!
     - А что мне делать? – Даша примирительно улыбну-лась. – Не на колени же перед тобой вставать…Заживет сегодня же.
     В этот момент, как и было задумано, Дина реши-тельно растворила окно в пришкольный безлюдный са-дик:
     - В окошко прыгай!
     Даша ошарашено отступила:
     - Почему в окошко? И зачем прыгать?   
     Алина толкнула жестко ее в грудь кулаком и нацели-ла в лицо ножницы:
     - А иначе я тебе тоже кое-что порежу! Твое милень-кое ушко раз – и отстригу! Или носик покарябаю! Как раз только в телеведущие или в актрисы идти без носа-то!!!
     Даша отступила к окну, ибо остальные пути были отрезаны, и с ужасом воскликнула:
     - За что?
     Дина, выглянув в окно со второго этажа, с успокаи-вающей усмешкой заявила:
     - Да ты не бойся! Здесь всего-то метров пять. Надо только оттолкнуться посильнее, чтоб на бетонный фун-дамент не упасть.
     Карина бочком-бочком направилась к двери, не же-лая участвовать в преступлении:
     - Девочки, может не надо? Может, мирно разойдем-ся. И вообще, неплохая она девчонка…
      - Стоять! – крикнула Дина, походя в этот момент на злобного участкового, только в юбке. – Чистенькой хо-чешь остаться? Не выйдет!
     Широко открыв в ужасе глаза, побледневшая Даша с прозрением произнесла:
     - Так вы это все разыграли?
     Карина развела в недоумении руками:
     - Я ничего не знала.
     - Прыгай! – приказала Дина, словно гипнотизируя Дашу холодным неподвижным взглядом. – Там травка свежая, упадешь не больно… Представь, что с подиума упала, закрой глазки – и вперед!
     Алина почти ткнула Даше в лицо ножницами, целясь в глаза:
     - Прыгай, а то сейчас сами вытолкаем!
     Карина подбежала, чтобы защитить Дашу:
     - А вдруг она убьется?!
     - Да ты что?! – Дина словно пригвоздила ее своей волей к месту. - Мы же не убийцы! Всего-то ногу под-вернет или сломает… И прощай Италия! А то размеч-талась у Джоржи Габбано работать или еще у кого! У нас в школе всего у двух наряды от Кутюрье, а она туда же, со свиным рылом в калашный ряд!
     Алина ехидно вторила ей:
     - А когда в школе появилась, помню, говорила: де-скать, работяги тоже нужны! А сама на завод идти не хочет. Красоваться желает на обложках гламурных журналов, в телевизоре торчать. Нехорошо, когда слова с делами расходятся.
     - Вот мы ей и укажем дорогу на завод! – с каким-то даже умилением от собственного превосходства сказала Дина.
     Карина испуганно воскликнула:
     - Но она же на вас в суд подаст!
     - Так нас трое, а она одна! Кто ж ей поверит?.. – Ди-на широко улыбалась, осознавая власть над ситуацией. – Скажем, обидела Алину, испугалась, осознала свою вину – и выпрыгнула.
     Алина, привыкшая все делать решительно и быстро, да и опасаясь, что кто-нибудь посторонний неожиданно помешает осуществить задуманное, ткнула Даше в жи-вот ножницами.
     - Прыгай, тебе говорят!
     Карина, не в силах противостоять подругам и стра-шась их, жалостливо сказала:
     - Так нельзя…Я  пойду.
     Дина зло фыркнула:
     - Я тебе пойду! Хочешь, чтоб тебя Сереге Дятлову на растерзание отдала? Чтоб он тебя на иглу посадил?!
     В этот момент раздался звонок на мобильник у Дины и, как ни хотела она брать трубку и тем отодвигать казнь, но пришлось это сделать, ибо звонили с телефона Дятлова. Некоторое время,  побледневшая и растерян-ная, она ничего не могла ответить или спросить, а толь-ко мрачнела и, наконец, с ужасом спросила:
     - Когда?..  Жив?..
     - Что там случилось? – подосадовала Алина замин-кой.
     Дина, прищурившись, задумчиво выговорила:
     - Дружок Серегин звонил. Дятлова полумертвым нашли. Кто-то его порезал ножом в своем подъезде!
     - Не может быть. За что?! – Алина не могла предста-вить, что столь дошлый парень, умеющий выкрутиться из любой ситуации, может погибнуть. От жалости и не-понимания у нее выступили слезы, которые она жестко и с рычанием вытерла кулаком.
     Дина сухо вымолвила:
     - Будто не знаешь!? На нем, – она провела ребром ладонью по горлу, – вот сколько всего!
     У Даши растерянно вырвалось:
     - Я его предупреждала: на каждую силу найдется кто посильнее…
     Алина подозрительно набычилась, вдруг подумав, что Дятлов, как и Дамир, «втрескался» в новенькую «модель» и потому отказался им помогать в ее наказа-нии:
     -  Где это ты его предупреждала?!
     Дина растерянно и с некой опаской посмотрела на Дашу:
     - А может, это твои заступники сделали? Отомсти-ли…
     - Дамир с Ильей, что ли? – недоумевала Алина.
     - Ну почему они?.. – подруга решительно закрыла окно. – Может, у нее кто покруче есть? Может, она овечкой только прикидывается?..
     Алина опять навострила ножницы, уже готовая уда-рить:
     - Да я ее за Серегу с третьего этажа скину! Кишки ей выпущу!
     Дина перехватила ее руку:
     - Постой… Я думаю, нам всем надо мирно разой-тись.
     - Это почему? – озадачилась Алина, впервые не со-глашаясь с подругой.
     - Да мало ли чего. Зачем нарываться? Один уже нарвался… – Дина легонько попятилась. – Может, на нее какой криминальный авторитет или олигарх глаз положил? Они таких длинноногих любят.
     - Да не дружу я ни с каким авторитетом! – восклик-нула Даша, хотя другая могла бы принять эту выиг-рышную версию и тем действительно напугать своих обидчиц.
     - Ну, это твои проблемы… – сказала Дина и ушла, а за ней и Алина с Кариной.    
     Оставшись одна, Даша растерянно и с досадой вос-кликнула:
     - Они так ничего и не поняли! 
     В этот момент в комнату заглянула приверженица молодежного течения, которая в первый день знаком-ства агитировала Дашу вступить в их ряды. Из ее плее-ра слышится бодрая музыка. Девочку уже не узнать. Мрачную одежду и трагический наряд ЭМО она смени-ла на радостную, пеструю и яркую одежду и разноцвет-ную прическу панка.
     - Ты че тут одна? – обратилась она к Даше. – Че грустная? Веселиться надо!
     Даша удивленно вымолвила:
     - Так ты вроде еще недавно про смерть, про кладби-ще и конец света говорила, печальную музыку слушала, а теперь веселишься? И наряд у тебя другой. Какой-то птичий!
    _- Так весна же! - ответила девочка и, покачиваясь в такт музыке, спела рэп: «позитива в жизни больше, чем негатива!»
     В помещение вбежал разъяренный и взволнованный Дамир и кинулся к Даше, внимательно осматривая ее:
     - С тобой ничего не случилось?
     - Пока – нет! Но могло…– ответила Даша и удиви-лась тому, что это прозвучало с упреком, как из уст де-вушки, недовольной своим нерасторопным возлюблен-ным.
     - Мне поздно сообщили, что Дина тебя сюда отвела. Я сразу кинулся…– попытался оправдаться Дамир. – Прости. Отныне я всегда буду с тобой!
     Даше вдруг стало так хорошо, так легко от того, что рядом надежный парень, от того, что все так благопо-лучно завершилось, и еще отчего то…Она выглянула в открытое окно на цветущий бело-розовым цветом пришкольный сад и радостно и глубоко вдохнула теп-лый и дурманящий запахами весенний воздух!
     - Как пахнет-то сладко и ароматно! Наверное, ябло-невым цветом?
     Дамир кивнул:
     - Весна, вот и цветут…
     Даша закружилась по комнате в вальсе:
     - А ведь действительно весна! Самое мое любимое время года, а тут учишься, бегаешь по делам – и даже полюбоваться природой некогда! Да еще и хулиганье настроение портит... – вдруг она подхватила Дамира и быстро закружила по комнате: - Пойдем, ты же хотел научиться танцевать!
     В комнату вбежал опоздавший Илья и, увидев тан-цующих Дамира и Дашу, растерянно обратился к де-вочке-панку:
     - Чего-то каникул захотелось…Свободы!
     - А ты про пробное ЭГЭ не забыл? – усмехнулась девочка.
     Илья немного скис:
     - Совсем нас заморить хотят! Родители говорят, что раньше они веселее в школе жили! Свободнее, дружнее!
     - Переживем худшие времена! – вдруг весело вос-кликнула девочка-панк.  – Главное, как вчера сказали по телевизору, конец света отменяется!
    









СОДЕРЖАНИЕ

Жертва…3
Серая мышка…8
Что жизнь…12
Дурелом…17
Дипломатия…19
Креативный недоросль…21
Биться за жизнь…27
Растерявшийся…30
Жертвы не будет…33
Листок календаря…39
Козел…42
Джинсы…45
Легкий заработок…50
Купленное равнодушие…56
Доверчивый народ…61
Патриот…67
Красивая еврейка…74
Где годы молодые…78
Сподобилась…83
Вслед за собой…92
Вороватая…95
Прощеное воскресенье…98
Непутевая дочка…100
Жена по наследству…106
Охотники…108
Придушил…110
Осемененная…112
Русская в Америке…115
Тряхнем стариной…125
Сделка…129
Огневушка…133
Обиженная  женщина…138
Черный квадрат…145
Гори оно…149
Любовь зла…156
Паутина…164
Приезд бывшей…165
Предупреждение…172
Помогите на лечение…176
Разница…182
Писательница поневоле…183
Родина–мать…187
Пришлая нечисть…195
Жуткая возможность…205
Отрава…212
Дед и внук…223
В цивилизацию…231
В (на) Украину…245
Стимул…259
Все в прошлом…266
Не моя ты не моя…273
Неоконченный вальс…278
Пожелание добра…288
За океаном…291
Так победим…296
Брошенные…299
На готовенькое…303
Смысл жить…307
Строгость закона…310
Изменить судьбу…313
Красный иуда…316
Интеллигентный вандал…320
Онемевший…324
Знакомство…328
Собачья радость…330
Крыло ангела…332
Благоговение…337
Целесообразно…339
Карась…343
Кредит доверия…346
Портрет либерала…354
Побег от смерти…356
Претендентка…362
Человек в овраге…365
Гостья…369
Порядочная…375
Прикольно…378
Красавица…381
Племя незнакомое…385
Правильное  кино…386
Золотой блеск…389
Хорошая песенка…392
За заслуги…394
Плов из баранины…398
Мужик не пропадет…405
За какие  грехи…411
Отдать долги…415
Дорогой пациент…424
Окунулся в жизнь…426
Подстава…428
Женская зависть…431
Родовое поместье…433
Среагировал…439
Недалеко скрылся…445
Воплощение…451
Укус  комара…455
Шофер–мститель…461
Религиозная машина…465
Песья жизнь…467
Как поссорились…471
Кукиш вам…478
Завод президента…481
Заграничная штучка…485
Голубиная душа…489
Зомбированный…491
Журналюга…499
Важный дядя…501
Дезертир поневоле…505
О смерти…508
Конспиративная квартира…510
Конура…519
Живи и радуйся…521
Поиск  бога…526
Дожили…536
Уважаемый авторитет…540
Расправа…545
Правила игры…549
Погорелец…558
Русский грешок…561
Нелепость…564
Рыжие усы…566
Стыд России…571
Чиновник…576
Современный развод…580
Компромисс…586
Конец света отменяется (повесть)…588












Об авторе:
Член Союза писателей России, член–корреспондент Академии российской литературы, автор около полу-сотни книг прозы, поэзии, публицистики, философ-ских эссе, пьес. Пишет для детей и взрослых.
Живет и работает в Набережных Челнах.



   16+

Гоголев Михаил Николаевич
Сборник рассказов «Крыло ангела»
Литературно-художественное издание
Авторских печатных листов 35
Редактор Я. Самов
Набор М. Николаев
Корректура Г. Михайлов
Оформление автора
По всем вопросам звонить 8.902719.14.16

Формат 84 х 108 1/ 32 Печать офсетная. Бумага офсетная
Усл.-печ. л.   Тираж 1000 экз. Заказ №.
Отпечатано в полном соответствии с качеством
предоставленных диапозитивов в ОАО «Дом печати – ВЯТКА»
610033, г. Киров, ул. Московская, 122