И он идёт из дымной дали;
И ангелы с мечами – с ним;
Такой, как в книгах мы читали,
Скучая и не веря в них.
А. Блок «Сон»
- А те из вас, кто останется в живых, позавидуют мертвым!
Роберт Льюис Стивенсон «Остров сокровищ»
1
Кто бы мог всего несколько месяцев тому назад представить себе то, что происходит теперь?
Ночью в городе всё спокойно. В сумасшедший дом наш Н-ск превращается исключительно днем, хотя, казалось бы, должно быть по-другому. Вампиры и оборотни, презрев все законы кинематографии, нападают на людей средь бела дня прямо на улицах и площадях, а иногда даже в их собственных квартирах и домах. И лучи палящего майского солнца всю эту нечисть нисколько не смущают и не пугают….
Пришёл Гоби. Принёс немного еды. Он весь в ссадинах и синяках.
- Что с тобой? – спрашиваю я.
- Да всё окей. Просто на складе уже совсем мало продуктов – снова урезали нормы. Бродяг становится всё больше и больше, а Джей-Кей и не помышляет над тем, как их приструнить.
- На тебя напали Бродяги?
- Несколько штук, - отмахнулся Гоби. – Не бери в голову. Давай жрать. Я чертовски проголодался.
С этими словами он вытащил из-за пазухи целлофановый пакет и извлёк из него пару пачек галет, с полдюжины сырых картофелин и фляжку с чем-то спиртным. Я подбросил дровишек в костер, и наша лачуга озарилась яркими сполохами. Высветились её убогие фанерные стены и наши грязные рожи.
Вот уже три месяца, как в городе случилась эта катавасия, и с тех пор мы ни разу не умывались, ну, разве что, постоишь под редким в эту пору дождиком да смоешь немного грязи с лица; впрочем, я как-то стесняюсь это и лицом-то называть. Прежде я был привлекательным и, не скрою, был охоч до слабого полу, да и он не обходил меня стороной при удобном случае.
Мы быстро испекли картошку и съели её, запивая пойлом из фляги, а Гоби, мощно жуя, рассказывал мне о нападении шайки Бродяг. Он их скоро уделал, ведь парень он нехилый, даже больше скажу – здоровенный бугай, а Бродяги худые, хлипкие, в общем – дохлые ребята. Правда, с чего бы им быть здоровыми? Жрать-то им нехрена?! Вы спросите: «Почему нехрена?». Я отвечу вам сразу: это долгая история, и я постараюсь поведать вам её как можно короче.
***
С того дня, как наш населённый пункт переквалифицировался в Содом, власти, чтобы в возникшем хаосе хоть как-то сохранить контроль над местной популяцией homo sapiens, срочно провели перепись. Таким образом, они надеялись обеспечить местным жителям минимум необходимого. Они – начальство – моментально сообразили (что им в актив), что Н-ск вляпался в это дерьмо надолго, если не навсегда.
Мы-то знали, что с нами беда, но в других городах не ведали об этом и ехали в гости, или по делам, или просто так – транзитом, а убраться уже не могли потому, что Н-ск наш стал мышеловкой: сюда – можно, назад – нельзя. Вроде как поле какое-то энергетическое над нами нависло, пропускающее живых существ только в одностороннем порядке. Гоби пытался мне объяснить возможную природу этого поля, но у него ничего не вышло.
Конечно, большинство этих горе путешественников сходу сделалось чьим-нибудь обедом, однако некоторым удалось спастись. Да только они не прописаны в нашем городе и паёк им не полагается, поэтому и бродят эти Бродяги, в банды собираются, ищут еду, курево.
Самое страшное – это то, что всё новые и новые прутся. Я уж думал, на Большой-то Земле догадаются, что не к добру всё это – люди ведь исчезают, - а им, видно, до фени. Может быть, и в других городах творится то же самое, но тогда откуда приезжие? Короче говоря, тихий ужас, а не жизнь!
С остальным миром у нас никакой связи. Все радиопередачи словно в стену упираются, так что некому нам помочь. Электричества йок – телевизоры нифига не показывают, сидим в темноте. В общем, хана – качай подошвы, да некуда – город заперт на огромный висячий замок, и всё наше дело попахивает отменным говницом. Так что дальше вы будете читать исключительно о том, как всем нам здесь скоро каюк.
***
Гоби доел своё и улёгся на кучу старого драного тряпья, подобранного на свалке, где мы, кстати, и живём, то есть, существуем. По опустевшим квартирам не то, что бы селиться, даже шарить не разрешает власть в лице Джей-Кей – баба, а все её боятся; поговаривают, что за нею мафия стоит. Я её ещё до этой чертовщины несколько раз по местному каналу видал: смазливая такая, вся при всём, только непонятно, за что её, шлюшку тридцатилетнюю, в мэры выбрали? Если, конечно, про мафию не врут, то тогда ничего удивительного.
Дик, падла, снова по крыше стучит! Ну, я ему сейчас!
Я выбежал, так сказать, на улицу и залез на крышу. Она подо мной зашаталась, будто резиновая.
Точно – Дик. Сидит наверху и клешнёй своей по фанере – бум! бум!
- Эй, Дик! Слазь, давай!.. Слышь? Сла-азь!
Дик взглянул на меня своими вечно тоскливыми глазами, так что мне даже взвыть захотелось от жалости, и я сказал уже более мягко:
- Спускайся. Пойдём, я тебя покормлю.
Дик не заставил себя долго упрашивать и резво скатился по всякому хламу, что накидан вокруг нашей халабуды аж до самого верха. Я последовал за ним.
Он подождал меня у двери, и мы вошли внутрь. Гоби уже крепко спал – так намаялся, что даже поднятый нами шум ему не помешал (славный парень, без него я бы издох давно).
- Садись, - предложил я Дику, и он, застенчиво улыбаясь, сел на перевёрнутый кверху дном ящик из-под яблок – прекрасная свалочная мебель! Дик всегда жутко стеснялся, когда хотел есть, а есть он хотел всегда.
Я отдал ему вчерашние объедки и кое-что из сегодняшнего ужина – то, что осталось от моей порции (после Гоби никогда ничего не оставалось), и он принялся за еду. Дик громко, смачно жевал, усердно пытаясь скрыть своё нетерпение проглотить всё одним махом, но тщетно.
Выглядел он ужасно. Хоть, в принципе, не так уж и ужасно, если привыкнуть. С виду – парень как парень: высокий, стройный, но вместо правой руки – тёмно-коричневая, костяная клешня. А умом он – сущий ребёнок, хотя было ему где-то около двадцати.
2
Почему-то вспомнился тот день, когда я и Гоби впервые встретились с Диком.
Это было в конце марта. Мы как-то случайно забрели в западную, самую старую часть свалки, занимаясь поисками чего-нибудь, что могло бы сгодиться в нашем нехитром и убогом хозяйстве. Была ночь, но относительно светлая (ночи стоят сейчас какие-то недоделанные), так что свободно читались надписи на этикетках с расстояния вытянутой руки. Гоби оставил меня на груде металлолома, искать детали от транзисторных приёмников, телевизоров и тому подобного. Он тогда ещё мечтал соорудить сверхмощный передатчик, чтобы пробиться сквозь накрывший нас «колпак» и спеть «спасите наши души!» (физик шизанутый!). Сам же двинулся на розыски одному ему известных вещей. Меня не очень заботило то, как он собирается провернуть свою идею без электроэнергии. Не заботило и всё. Просто надо же было хоть чем-то заниматься, поэтому я присел и принялся рыться в хламе.
Вдруг с вершины мусорной «горы», под которой я находился, скатилась какая-то дрянь, то ли фильтр противогаза, то ли консервная банка. Я в недоумении поднял глаза. Наверху стоял нагой юноша. В одной руке он держал длинную тонкую палку, на которую опирался, в другой (а она к моему великому ужасу оказалась клешнёй) извивалась схваченная за хвост огромная рыжая крыса; грызун был никак не меньше кокер-спаниеля.
Мне было известно, что в глухих районах городской свалки водятся люди-мутанты и крысы-великаны, но увидеть сразу по экземпляру свалочной фауны я и не надеялся, да и желанием особым не полыхал.
Мутант стал медленно спускаться ко мне. Потревоженная новым движением крыса внезапно заверещала. Я невольно вздрогнул. Урод ловко подбросил её в воздух и налету «перекусил» пополам своей клешнёй. Кровь фонтаном брызнула на его голое тело. Я, не отрываясь, смотрел на это чудовище, а оно радостно мне ухмылялось.
- Наадооеелаа – глуупааяя, - произнёс он, широко разевая рот, словно заика или рыба, выброшенная на берег. Гласные у него подолгу тянулись, а согласные звуки удавались не сразу. Вся фраза заняла у него примерно полминуты. – Каак тееб-бяя зоовуу-т?
По его физиономии я понял – он полный дебил, но хорошо сложённое тело убеждало – очень сильный, даже Гоби было бы трудно справиться с таким дебилом, не то, что мне, поэтому я, не раздумывая, ответил:
- Меня зовут Иван.
Я пытался говорить как можно спокойней и дружелюбней.
-Хоор-роош-шоо, - кивнул он и добавил, ткнув клешнёй себя в грудь: - Друг!
Я облегчённо вздохнул – мутант хотел стать моим другом, пусть это и не столь же приятно, как прыжки с парашютом, но зато намного безопасней, и я спросил уже смелее:
- А как зовут тебя?
- Диик, - протянул он.
Примчался Гоби.
- Чего ты? – поинтересовался я.
- Я услышал, - запыхавшись, ответил он. – Услышал… уф!.. крик. Кто-то истошно кричал!
- Это была крыса, - пояснил я.
- А-а. А я подумал, грешным делом, что с тобой какая-то беда.
- Да нет, как видишь, я жив и здоров и даже завёл выгодное знакомство. Знакомься теперь и ты. Тарзан местной свалки – Дик…. Дик, это Гоби – великий учёный в прошлом, а нынче – простой нищий….
И тут Гоби, наконец, заметил мутанта.
***
Поначалу, Дик лишь изредка заходил к нам. Я не знаю, каким макаром он нашёл нашу будку, а Дик как-то настойчиво и загадочно помалкивал об этом, да мы не очень-то и допытывались – каждый человек имеет право на свою маленькую тайну, будь он хоть трижды мутант. Затем стал забегать чаще. Иногда приносил тушки крыс и кроликов. Крыс мы выбрасывали и потихоньку отучили Дика таскать их нам, а кроликов Гоби великолепно готовил на вертеле из ржавой арматурины, но особенно вкусно запекал на угольях.
Как-то раз среди ночи, когда мы уже собрались ложиться спать, донёсся какой-то шум, будто тявкали и скулили где-то неподалёку собаки. Но мы с Гоби так вымотались за день, что решили не придавать этому особого значения. А под утро раздался чуть слышный стук в дверь, больше похожий на энергичное царапанье. Гоби, прижимая к груди свой длинный кавказский кинжал – подарок с симпозиума в Тбилиси, которым в нормальные времена он разрезал конверты и свежие газеты, отворил её. Перед порогом лежал окровавленный Дик. Он был весь искусан. От его шеста остался лишь небольшой огрызок. Дик был без сознания, но я быстро установил, что он ещё жив.
Когда-то в далёкой юности, по настоянию матери, мне пришлось окончить медицинское училище, и я получил диплом фельдшера-акушера. Кто ж мог подумать, что когда-нибудь мне понадобится то, что в течение четырёх, без малого, лет пытался вдолбить в меня весь его педагогический состав, ведь по специальности я никогда не работал, а посему взял, да и позабывал всё напрочь!
Мы аккуратно перенесли тело в хибарку и, как могли, точнее – чем могли, лечили беднягу несколько дней. Трое или четверо суток его лихорадило. Температура, вероятно, подлетала до предельных высот. Дик, то потел, то содрогался от озноба, но ни разу не пришёл в себя. Я поил его отварами трав, сорванных наугад, охапкой – авось, какая-то, да и сгодится!
Через неделю раны, наконец, перестали гноиться и начали заживать. Когда Дик совсем поправился, он, ничего не сказав, улучил момент и сбежал. Нас как раз не было дома: я ходил в город за водой, а Гоби целый день околачивался на свалке. Вечером у нас был королевский ужин из двух жирных фазанов – так он нас отблагодарил за спасение.
3
Как ни странно, Гоби ни одна нечисть не берёт. Упыри и вурдалаки, можно сказать, его почти не замечают. Не знаю, почему. По крайней мере, по какой-то непонятной, но, вероятно, значительной причине, они предпочитают обходить его стороной, так что Профессор имеет возможность без опаски шляться дни напролет, где ему вздумается. Я подозреваю, что здесь что-то нечисто, но не треплюсь об этом – мало ли что! Пусть себе шляется!
***
Прошу вас, если, конечно, вы есть, не обращайте особого внимания на стиль и прочее, мне просто некогда править ошибки в моём послании: пишу где, когда и как придётся – больно хочется, чтобы после нас, хоть что-нибудь осталось!
***
Вас, должно быть, интересует, как мы с Гоби оказались вместе? Поверьте, ничего сверх необычного в этом нет, просто однажды Гоби отбил меня у стаи вампиров. Это произошло ещё на первой неделе от начала конца.
В те дни все, не только я, ходили, словно пыльным мешком из-за угла оглоушенные – нихрена не было понятно. Мы уже чувствовали, что происходит нечто страшное и необратимое, но, чего именно бояться, толком ещё не знали. Нужно сознаться, и нечисть в те дни вела себя не так нагло.
Так вот, шёл я по Парламентскому переулку (я ещё пытался жить в своей законной однокомнатке). Вечерело. Авоська приятно оттягивала руку. Шёл домой, старательно обруливая мутные застоявшиеся лужи, угнездившиеся в выбоинах асфальта ещё с февраля, и насвистывал «тореадор, смелее в бой!». Мне бы, дураку, по сторонам смотреть да ходу прибавить, а я чесал, словно жених на свидание. Однако каким бы я ни был обалдуем, и, как бы ни было тогда относительно спокойно на улицах Н-ска, я, всё же, таскал с собой повсюду кастет, купленный по случаю на «чёрном» рынке. Мне оставалось пройти всего один подъезд, и я уже полез в карман плаща за ключом, когда за спиной раздался удивительно приятный, глубокий женский голос:
- Молодой человек, извините, пожалуйста!
Естественно, я с готовностью остановился и обернулся. Если бы я, хотя бы, ощутил что-нибудь вроде предчувствия. Но или я был глух, или мой внутренний сторож онемел – передо мной была очаровательная женщина в коричневом пальто.
Как ни вглядывался я в её восточное лицо, а не сумел определить возраст смуглой красавицы. Это, конечно, изъезженный приём, но в моём случае так оно и было – ей с одинаковой вероятностью могло быть и 20 и 40 лет.
- Да, - обворожительно улыбаясь, откликнулся я.
- Мне нужна ваша помощь, - произнесла она, сияя ещё более обворожительно, чем я.
«Ошизенная чувиха!» - подумал я, заглядывая в её тёмно-томно-карие раскосые маслины глаз.
- С радостью помогу, если это в моих силах!
До чего же ослепительно белы были её зубы! До чего же соблазнительны были её пухлые, алые губки, причём, без капли косметики! Так и тянуло их целовать, целовать…. Моё воображение занесло меня чёрти куда.
- Тут недалеко – за углом моя машина. Что-то там в ней, наверное, сломалось. Она заглохла и не едет и, как назло, уже битый час на улице никого. Слава богу, хоть вы!
- Я конечно, не механик, но, возможно, справлюсь с вашей бедой.
- Большое спасибо, - мурлыкнула она и, взяв меня под руку, повела к машине.
Её «Опель» действительно был за углом. Я кинул авоську на заднее сидение и деловито открыл капот. Только я углубился в глубокомысленное изучение автомобильного нутра, как меня схватили чьи-то многочисленные и сильные ручищи. Я стал отбрыкиваться, но куда мне там было справиться – их оказалось трое. Они крепко вцепились в меня и поволокли, чтобы, вероятно, упаковать в салон.
Красавица снова улыбнулась, но уже гораздо шире, и я увидел её грозные клыки. Тут я и вовсе офигел. Я понял, что мне амба, что никакой поездки в багажнике не будет и слухи об упырях, которым я не совсем доверял, только что подтвердились.
- Первый поцелуй – мой! – весело заявила она и наклонилась к моей, судорожно пульсирующей сонной артерии. Её приятели заботливо запрокинули назад мою голову, так что я испугался – а не порвёт ли кадык натянувшуюся кожу. Но в последний момент мне повезло.
Вдруг, откуда ни возьмись, налетел Гоби, которого я тогда ещё не знал, и в минуту расшвыряв кровососов, вырвал меня из их лап. Восточная красавица не стала дожидаться своей очереди и, прошипев на прощанье: «Ещё сочтёмся, Гоби!», - изящным жестом сбросила пальто, под которым обнаружились перепончатые, как у летучих мышей, крылья, плюс великолепные формы, начисто лишённые каких-либо признаков нижнего белья. Она взмахнула этими крыльями и, сверкнув в лучах заходящего солнца своими очаровательными ягодицами, скрылась за крышами.
Я ещё не пришёл в меня после созерцания этих божественных округлостей, а мой спаситель уже повёл нас прочь оттуда.
- Куда, мать твою, ты меня тащишь?! – недовольный его бесцеремонностью бурчал я.
И знаете, что я вам скажу: я, признаться, в тот миг даже жалел, что он не дал ей сделать со мной всё, чего ей хотелось. Мне было тоскливо и обидно.
- Подальше отсюда, пока те ребята не очнулись, - спокойно ответил Гоби.
Мы прошли пару кварталов, прежде чем я понял, что мы направляемся за город, а если точнее, то в сторону свалки. Это обстоятельство меня взбесило. Я заорал:
- Какого рожна?! Я хочу домой – в свою квартиру!
- Тише, ты! Успокойся, - сказал он. – Домой тебе больше нельзя. Там она возьмёт тебя тёпленьким, когда ей заблагорассудится. Ты сейчас под её чарами, или вроде того, и она может делать с тобой всё, что угодно. Кстати, именно поэтому-то ты и рвёшься в свою коморку.
- Да ну, брехня!.. И вообще, отпусти мою руку!
Гоби пожал плечами, но отпустил – наверное, убедился, изучив мою беспросветную харю, что я уже не сбегу.
- А чем это ты их, если не секрет? – спросил я.
- Куском трубы центрального отопления…. Нам повезло, что они меня не сразу заметили, иначе – сходу бы кранты! Втроём они бы меня мигом нейтрализовали, а тебя – схарчили.
- Почему ты так уверен, что тебя бы они не съели?
Гоби явно сделал вид, будто не расслышал и сказал:
- Поживёшь пока у меня, а захочешь, можешь и вовсе остаться. Вместе подыхать веселей.
Я возразил:
- Не думаю, что это будет долго продолжаться.
Он хмыкнул:
- Неужели ты до сих пор так ничего и не понял?
- А что я должен, по-твоему, понимать?! – встрепенулся я, почуяв, что наконец-то хоть кто-то хоть что-нибудь мне объяснит.
- Не будет никакого доброго барина, который приедет и всех рассудит. Нам и только нам самим нести этот крест.
Я удивился:
- Так ты из тех, кто считает весь этот бардак карой Господней?!
Гоби как-то подозрительно посмотрел на меня, словно хотел сказать: «Да ты, оказывается, полный идиот!», но смилостивился. Вслух произнёс лишь:
- Думаю, всё намного серьёзней.
Мы на минутку остановились, чтобы закурить. Напряжение спало. Мы ушли уже слишком далеко, и погони бояться не стоило. Я осторожно поинтересовался:
- Мне показалось, что ты знаком с этой Шамаханской царевной?
Гоби промолчал, и я подумал, что вновь не получу ответа, и, что подбирается определённая категория вопросов, которые он, попросту, игнорирует. Мы зашагали дальше.
- С чего ты взял? – неожиданно отозвался Гоби.
Я несколько опешил. Это прозвучало, словно выстрел.
- Н-ну, - пробормотал я. – Мне показалось, что она назвала тебя Гоби. Разве это не твоё имя?
Он улыбнулся:
- Скажем, псевдоним. Настоящее моё имя – Георгий. Георгий Обин.
Так мы и познакомились.
- И всё же, вы знаете друг друга?
- Когда-то в одном классе учились.
- Ты их не боишься?
- Я не настолько глуп, чтобы не бояться верной гибели.
Но я уже его раскусил, вернее, раскусил, что он очень загадочный человек.
И я поселился у него в хибарке, посреди городской свалки.
***
Помню в тот день ещё одну неприятность. Выяснилось, что я забыл в злополучном «Опеле» свою авоську с пайком. Вот это был удар! Но Гоби только посмеялся над моим горем и сказал, что это испытание – цветочки, а ягодки будут позже и обязательно.
4
Дик доел, и смачная отрыжка сразу же сотрясла тонкие стены нашего убежища. Я уже устал бороться за его манеры, которых у него отродясь не было и, вряд ли, появятся в таких условиях. Я лишь головой покачал, чтобы показать ему, как я недоволен его поведением за столом, и подвесил на крюк над огнём наш страшно закопчённый чайник. Добыл из очага головешку и подкурил.
Дик вольготно развалился на своём ящике (ну, насколько это было возможно), откинувшись затылком на дощато-фанерную стену так, что та аж заскрипела вся. Возникло желание выскочить оттуда поскорее, чтобы, если что, обломками башку не продырявило.
- Какие новости на свалке? Барбаросса как?
Дик нехотя отвлёкся от наблюдения колечек сизого махорочного дыма, которые вылетали из моего рта. Они его прямо-таки завораживали, он мог бы часами сидеть вот так, напротив меня или Гоби, и, не отрываясь, смотреть на них.
- Нуу, каак-кииее ноовоост-тии в т-таакоой д-дыырее? Всёо, каак вс-сеегдаа.
- А Барбаросса? – напирал я. Мне просто очень вломно было сидеть молча.
Дик подскочил на месте:
- Даа, я сооовс-сем зааб-быыл! Т-теебее оот н-неегоо пиисьмоо!
- Так что ж ты, растыка, давай сюда! – воскликнул я.
Он поспешно выдернул откуда-то грязный, замасленный клочок бумаги. Я схватил его и принялся жадно читать:
«Короче Вань. Сёдня бум расбираца. Этой ноччю у 1200. Так што не жуйте соплю айда до нас. Главный Начальник Барбароса».
Это означало, что долгожданная разборка между двумя самыми многочисленными бандами мутантов, наконец, состоится, и нам с Гоби предусмотрительно предлагалось покинуть наше жилище, ибо оно находилось в опасной зоне, и перебраться в стан Барбароссы, где мы оказались бы под надежной защитой.
Я не стал тут же будить Гоби (до полуночи времени валом), но самые ценные и необходимые манатки сложил в сумки, чтобы были наготове.
5
Главный Начальник Барбаросса – тип настолько колоритный, что любое, пусть и невольное, воспоминание о нём заставляет содрогнуться. Он был всем уродам урод. Описывать его сверхвыдающуюся внешность – всё равно, что аромат розы мимикой передавать.
Он был горбат, кособок и весь покрыт бурой шерстью, так что не носил одежды. У него было три ноги, но лишь одна из них, средняя, функционировала, две же другие просто болтались, как сосиски, потому что были без костей. Барбароссе приходилось передвигаться на костылях. Его грудь походила на киль корабля. Его руки были неестественно выгнуты локтями вперёд и имели всего по четыре толстых негнущихся пальца. И у него было два лица. Одно там, где обычно у людей лица и бывают, а второе – справа, поэтому Барбаросса был глуховат, ведь он был одноухим. Оба глаза его правого лица были слепы. Когда он говорил, то произносил слова двумя ртами – дуэтом, но унисона не получалось, так как одна пара голосовых связок издавала звуки нормальным баритоном, а вторая каким-то высоким компьютерным тембром. В итоге его речь до смешного напоминала голоса мультипликационных инопланетян. Сколько в нём было желудков, селезёнок, сердец, не знаю – до вскрытия наше знакомство как-то не дошло.
Однако признаюсь честно, более человечного и мудрого существа я никогда не встречал (кроме Гоби, разумеется!). Он был королём уродов, хотя по праву мог бы стать королём и среди людей.
С ним и его шайкой нас свела чистая случайность, закономерность которой теперь уже не оставляет никаких сомнений.
***
Сижу я «дома», готовлю «обед», вдруг влетает жутко возбуждённый Гоби: блондинистые давно не стриженые волосы его всклокочены, морда пунцовая, очи на челе.
- ****ец нам, наконец! – гаркнул он и схватился за свой кинжал.
Я вылупился на него:
- Чего это ты матом да ещё и в рифму?!
- Тут не то, что стихами говорить, тут даже ноги сделать некогда!
До меня дошло, что дело пахнет керосином. Я бросился за дверь. А там уже шум-гам и прочий тарарам. Гляжу: прёт Дик напролом через что попало, не разбирая дороги, а за ним валит толпа штук в десять. Машут секирами, гикают да подзадоривают друг дружку. Разглядел я их хорошенько – нет, не полиция и не вампиры…. Мутанты!!! Тут моё сердечко плюх в пяточки. Правда, до этого случая, дела я с мутантами не имел (Дик не в счёт), но по городу ходили такие зубодробительные истории, что встречаться с ними лицом к лицу мне не хотелось.
- Гоби, что делать?! – в панике заорал я, но было ясно – ничего теперь уже не успеть.
Возник Гоби и сразу загородил меня своей широкой спиной. Нас мигом окружили, но в нерешительности остановились. Пока они топтались на месте, Дик скользнул в хибару и заперся там.
- Э-э, так не годится, - обиженно протянул мутант весь покрытый зелёными пупырышками, словно жаба.
- Парень, нам нужен только вор, - обратился к Гоби человек с копытами вместо ног.
Гоби грозно произнёс:
- Он наш друг! Сначала вам придётся убить нас!
В толпе уродов поднялся недовольный ропот.
- Да чего там, сейчас порубаем этих, потом доберёмся до вора, - предложил парень с рукой, растущей из живота.
- Не-а, Хват, - воспротивился «жаба». – Бар будет браниться. Приказано изловить вора, но не говорено кого-то убивать!
- Да! Это точно, - подтвердило одной башкой двухголовое существо, вторая его голова в это время занималась ковырянием в носу и была мало обеспокоена нашими судьбами.
- Так, что будем делать? – спросил тот, что на копытах.
- Лошак, может отведём их всех к Бару? Он уж, наверняка, правильно рассудит – кого в расход, кого – нет? – предложил пупырчатый.
- Так и сделаем, Лягух. Вяжи их, ребята!
Гоби успел шепнуть:
- Не дёргайся. Двум смертям не бывать.
Нас быстро и крепко связали и повели в ставку. В берлоге раздались вопли – Дик так просто не давался. Поднялась возня, но вскоре и он присоединился к нам.
***
Барбаросса сидел в потрёпанном авиационном кресле посреди своих владений. Рядом с ним на колченогом журнальном столике была какая-то подозрительного вида еда.
Головастый карлик кормил Бара с ложечки. Сам он не мог ни есть, ни пить, ни писать, ни многое другое. За спиной вождя мутантов стояли два здоровенных жлоба с дубинами на плечах и отсутствующе были. Вокруг трона в три кольца расположилась деревня. Покореженные почтовые контейнеры, огромные топливные бочки, телефонные будки и ещё масса всякой беды, которая могла служить и служила жилищем в полный рост. Между «зданиями» то и дело шныряли озабоченные корявенькие фигурки
- Развяжите их! – приказал Бар, и это было последней каплей в чаше моего терпения – это чучело заговорило! Данный факт показался мне более отвратительным, чем сама внешность вождя. Голос у него, конечно, необычный, но приятный.
Не то, чтобы мы с Гоби не были подготовлены к тому, что увидели – Дик частенько рассказывал о деревне мутантов, особенно обильно и восхищённо распространяясь о Барбароссе, но кроме Дика, до сего момента, мы не встречались ни с одним уродом. Только-только к нему привыкли, и тут сразу столько, да ещё и Бар, который, честно сказать, был едва ли не самым омерзительным уродом на свете.
Повторяю, мне и без того было нехорошо, но когда Бар взял да заговорил, меня, несмотря на необычную приятность его голоса, просто стошнило. При этом я отчётливо врубался в то, что такие действия, мягко выражаясь, обидны и могут вызвать нежелательные последствия, однако мой организм блевать хотел на все приличия и последствия.
- Лошак, принеси ему воды…. И засыпьте чем-нибудь эту дрянь…. Ни стыда, ни совести нет. Он рыгать будет, а ты, как дурак, смотри, - брезгливо процедил вождь.
- Иван, не гони беса! – простонал Гоби.
Я судорожно отплёвывался:
- Ни…, тьфу…, хрена не смог…, кх-тьфу…, тьфу…, с собой поделать.
- Широту взглядов нужно в себе воспитывать, толерантность, - заявил он.
- Ну, знаешь, теперь-то уж поздно расширять взгляды!
Мне сунули под нос мятый алюминиевый ковшик с мутной водой. Пока я полоскал рот и блаженно омывал рожу, какой-то чебурашка приволок ведро песка и горстями забросал мой завтрак.
Бар укоризненно произнёс:
- Вашу мать, господа, вы же видели, что я трапезничаю! Нафига было портить мне аппетит?
Мне стало стыдно. Я покраснел и молчал. Ответил Гоби:
- Прости его, Барбаросса, он раб своего мировоззрения.
- Уже давно я разучился обижаться. Но всё дело-то не в обиде.
Гоби понимающе кивнул.
- Ты, Отступник, умный человек.
- Мы знакомы? – ничуть не удивившись, спросил Гоби.
Бар криво усмехнулся:
- Скажем – заочно. Кое-кто имел со мной беседу о тебе.
- Ну, и о чём договорились? – безразлично произнёс Гоби.
- Знаешь, Отступник, - медленно, словно раздумывая над чем-то, сказал Бар. – Ты поселился на моей территории с самого начала апокалипсиса. Я человек мирный и никого зазря не обижаю, но люблю знать, что вокруг творится, поэтому мои ребята тихонько следили за тобой. – Виновато пожав плечами, вождь продолжил: - Ты же понимаешь – у меня народ. Его необходимо защищать….
- Не юли, хозяин, и не тяни время. Я никуда не тороплюсь, но время дорого.
- Ладно-ладно, Отступник, - улыбнулся Бар. – Вижу, что ты ничего не боишься. Мои наблюдатели это мигом заприметили. Чем дольше я следил за тобой, тем больше ты мне нравился. Я даже хотел как-то предложить тебе стать у меня советником, но поразмыслил и понял – такой, как ты, не будет никому служить. Такие, как ты, с готовностью служат только идее…. Они, ты знаешь, о ком я говорю, пришли ко мне и заказали твою смерть. За твою голову предложили мне именно то, против чего я бы не устоял, зайди речь о ком угодно другом. Умных, а главное, честных людей я не предаю даже за осуществление мечты всей жизни.
Бар взялся за костыли и подковылял к нам.
- Я много раз собирался придти к тебе и познакомиться лично, но всё как-то было недосуг – вечно полно неотложных дел.
- Так, чем же окончилась история со сделкой? – спросил Гоби, пожимая протянутую уродливую руку. Для этого ему самому пришлось извернуться.
- Да ничего особенного. Просто пустили в ход осиновые колышки. У нас их целый арсенал. Если имеешь дело с нечистью, необходимо оставаться начеку.
- Когда это случилось?
- О-о, почти в тот же день, как ты здесь появился. Это-то меня и насторожило. Я обещал подумать недельку-другую и, лишь когда узнал, кто и какой ты есть, принял решение. Когда они вернулись за результатом моих раздумий, мы убили посланников, а головы отрезали и отослали в качестве ответа.
- Значит, я тебе обязан?
- Господи, - застонал Бар. – Умный ведь человек, а такую чушь порешь, что только диву даёшься! Я разочаруюсь, Отступник!
Гоби усмехнулся:
- Тогда, какого чёрта твои башибузуки нас зацепили?
- Убить тебя они не смели, а без Дика возвращаться боялись.
- Не думаешь ли ты, что я не вступился бы за друга? – спросил Гоби, которого Барбаросса настойчиво называл Отступником.
- Дика я накажу при любом раскладе, - заявил вождь. – Он спёр нож Хлыста, и его запасли на горячем.
- Яя х-хоотеел сдеелаать п-поод-даароок тееб-е, Гоби, - замычал осмелевший Дик.
Бар почти с восхищением глянул на Гоби.
- Слушай, Отступник, как и чем ты заставляешь людей так любить тебя? Они готовы красть для тебя у своих же соплеменников!
- Я не заставлял его воровать!
- Да, но не будь ты с ним так добр, он бы и не подумал о том, чтобы отблагодарить тебя.
- Ты полагаешь, мне было бы приятно, узнай я, что подарок был украден?
- Ладно, закруглимся на этой теме, - сказал Барбаросса.
Гоби кивнул.
- Раз уж вы оказались у меня, скажем…, в гостях, - продолжал вождь. - Поговорим о важном.
- Бар, кряхтя, вернулся в своё кресло. – Стулья гостям!
Тут же в кодле уродов, разинув рты внимавшей этой беседе, произошло движение, и за нашими спинами возникли два стула, скрипучих и готовых вот-вот развалиться. Дика оттеснили от нас и затёрли где-то в толпе. Я осторожно сел и пожалел об этом. Мне пришлось балансировать на сиденье, чтобы не свалиться. Тело, вместо того чтобы расслабиться, напряглось так, что заныли мышцы ног и поясница. А вождь вещал:
- До недавно у нас всё было чики-пуки, тихочько-спокойночко. Но на прошлой неделе моя правая рука, мой самый главный советник Голован…. В общем, ему, понимаешь, власти, дураку, засвербело. И это в такие-то тяжкие для всех нас времена! Мало того, что увёл с собой дохрена бойцов, так он ещё и шлёт мне писульки, в которых требует, чтобы я сложил полномочия и уступил ему трон. Долго так продолжаться не может и, вероятно, вскоре будет стычка.
- Ты хочешь, чтобы мы с Иваном выступили на твоей стороне? – спокойно спросил Гоби.
Бар недовольно поморщился:
- У меня людей вдосталь. Вправлю ему мозги и без вашей помощи. Я хочу предупредить вас. Будьте осторожны! Как только дата разборки будет точно установлена, я отправлю вам кипиш.
6
После этой встречи наша относительно спокойная жизнь на свалке прекратилась. Что ни день, к нам наведывался кто-нибудь из свиты Главного Начальника разузнать, всё ли в порядке. Да и мы с Гоби частенько ходили к нему в гости – поболтать о том, о сём. Так я узнал, что цивилизация мутантов образовалась не год и не два назад, а все 70, а может и больше. Древняя АЭС, что зловещим призраком громоздилась на другом берегу нашего водохранилища, трижды реконструированная, уже давно остановленная, но до сих пор по-человечески не законсервированная, была их непрошеной матерью-прародительницей.
В иные годы на сто новорожденных городские акушеры принимали до двадцати тяжёлых отклонений. Вскоре на тридцатитысячный город было уже выстроено пять или даже шесть специнтернатов. А потом наступил Первый Великий Кризис. Страна оказалась разорена, но не успела опомниться, как грянул Второй Великий Кризис. Полмира пошло по миру, а вторая половина питалась земляными червями.
То были безумные и страшные времена. Ничья душа тогда не стоила и гроша. Из интернатов бежал персонал. Железные заборы и ворота своротили и сдали в металлолом. Разные подонки, то и дело, врывались в брошенные на произвол судьбы здания и глумились над несчастными искалеченными созданиями, как им вздумается.
Но нашёлся среди мутантов некто Исидор Безротый, вероятнее всего, обладавший телепатическим даром, сумевший внушить остальным, что нужно защищаться, что, вопреки всему, необходимо жить и сопротивляться! Под его предводительством они переселились в более спокойные места – на старую заброшенную часть свалки.
В те годы отчаявшиеся голодные матери уже выбрасывали в мусорные баки даже совершенно здоровых малышей, что уж тут о каких-то уродах горевать. Исидор приказал всем, кто в состоянии был справиться с таким заданием, соблюдая невероятную конспирацию, искать этих детей по окраинам города. Он здраво предположил, что всем будет лучше, если мутанты просто исчезнут. В годы Мирового Восстановления про них действительно забыли.
Представляете, столько десятилетий у нас под боком, нельзя сказать, что процветает, но существует целый народ со своими законами, со своей историей, а мы ничерта не знаем! Это как же нужно научиться скрываться?! Это насколько же надо быть слепыми и наивными, чтобы проморгать такое?! Так что, если бы ни очередная жопа, постигшая Н-ск, а, может быть, и снова всю планету, то мы никогда бы о них и не узнали, возможно!
У мутантов имелась одна, однако, существенная проблема – продолжительность жизни. В среднем она не превышала сорока лет. И ещё – они не могли самовоспроизводиться. Какое-то заболевание мешало зачатию, так что численность популяции из года в год поддерживалась примерно на одном уровне.
В общем, где-то примерно так.
7
Ночь разорвал пронзительный вопль. Кто-то кубарем скатился с насыпи и грохнулся прямо на мою несчастную, только что проснувшуюся голову.
- У-у, - взвыл свалившийся.
- Какого чёрта, милейший?! – проворчал я, зевая и почёсывая ударенную макушку. – Вы расстроены тем, что не удалось проломить мне череп?!
С этими словами я сбросил его с себя. Тело плюхнулось мешком, и мне это не понравилось. Я наклонился над ним. Это был Лягух. Он уже не дышал. Брюхо было вспорото до самого горла. В неясном свете воткнутого в насыпь факела мне почудилось, что его кишки медленно шевелятся.
- Что там такое, Иван? – сказал Гоби сонным голосом.
- Кажется, началось, - ответил я, судорожно сглотнув ком подступившей блевотины. Паника едва не завладела мной.
И тут всё взорвалось. Завязался бой. Да и не бой вовсе, а рубка настоящая. Бойня! В один миг вспыхнуло множество огней. Всё смешалось. Со всех сторон крики – то ли ругань, то ли команды. Мы с Гоби стояли, будто идиоты в зоопарке, и нифига не могли понять. Мы неожиданно оказались в гуще событий. Вокруг нас бушевала отчаянная сеча!
- Твою мать! Не врублюсь, где люди Бара, а где Головановцы? - с досадой прорычал Гоби, вырубая апперкотом случайно подвернувшегося под руку урода.
- Дэбилы! – раздался сзади яростный рёв Медведя, парня сплошь обросшего чёрным мехом. – Вы хотя бы изредка пригибайтесь. Камушек, пущенный из пращи, башку пробивает не хуже пули! – Он возник из ниоткуда.
- Что происходит, Медведь? – очумело спросил я.
- Ты шо – дэбильный?! Они напали на нас!
- Что нам делать? – деловито поинтересовался Гоби, споро уворачиваясь от типа с громадной, залитой кровью секирой.
- Хоп! – Медведь проломил нападавшему череп свистящим ударом своего кистеня. – Бар сказал отвести вас подальше отсюда. Всё повернулось раком!
- Где Бар? – спросил я.
- В надёжном месте, - отрезал мутант. – Короче, хорош болтать! Пошли!
Мы побежали через холмы мусора, время от времени натыкаясь на изуродованные трупы уродов (чёрт подери, вот это каламбурчик!). Спустя несколько минут беспрерывного бега и болезненных падений Медведь остановился и сказал:
- Ну, всё. Здесь будет поспокойней. Главное – не высовывайте ваши рожи из-за этой кучи. Когда всё кончится, я вас сам найду.
Я хотел, было, вякнуть, мол, «почему ты так уверен, что тебя не грохнут?», но одного взгляда на это нагромождение мышц хватило, чтобы стало ясно – этот парень выживет в любом случае.
Сказал и исчез, словно и не было никакого Медведя.
***
Гик, лязг, хруст, треск, ор разносились над свалкой, и сложно было разобрать, где именно они кончают друг друга – весь этот набор звуков раздавался отовсюду. Носились отблески факелов. Тускло горели и едко воняли, то тут, то там вспыхивавшие кучи отбросов. Метались фантасмагорические силуэты. Мне на мгновенье почудилось, что мы не на Земле, а на какой-то чужой планете или смотрим фильм о чужой планете, и всё это беспокоит нас постольку, поскольку мы расположились на лучших местах в кинозале, а посему – эффект сопереживания очень велик.
- Иван, тебе не хочется принять участие в представлении? – спросил Гоби, присаживаясь на покрышку для Т-150 и закуривая.
Я приземлился рядом и взял предложенную сигарету.
- Не пойму я. Вроде бы и тянет, - пожал я плечами.
- А я полагаю, что нам не стоит вмешиваться – это их личное дело.
- Ну, знаешь, - воскликнул я. – Барбаросса нам, всё-таки, друг!
Гоби с ироничной усмешкой взглянул на меня:
- Тебя радует перспектива подставить кадык под чей-то ржавый нож?
Я покачал головой и нашёл в себе силы признаться себе в собственной трусости.
- Если тебе станет легче, - как-то по-отечески мягко произнёс Гоби. – Я скажу тебе, что для того дела, ради которого судьба свела нас, ты должен сейчас уцелеть, во что б это ни стало.
- Дело?
- Всему своё время, - закруглился он и отошёл отлить.
В голове звенело, и мысли никак не желали склеиваться. Я чуял, как нечто, вроде понимания истины, вызревает во мне, но помочь этому ничем не мог.
Между облаками выглянула Луна. Полная и жёлтая. Стало светло почти как днём. Кто-то выскочил из-за груды автомобильных скатов, за которой мы укрывались, стрелой пролетел мимо нас, а следом ещё один, бешено размахивая большим обломком рессоры гигантского карьерного самосвала. Не успели мы опомниться, как преследователь настиг жертву. Догоняемый оглянулся, увидал, что ему уже всё, и заорал истошно, обречённо. Охотник замахнулся…. Знаете, что я вам скажу – парень умер ещё до того, как ему снесли крышу черепа, от ужаса.
Когда же наполовину обезглавленное тело, простояв секунд тридцать и покачиваясь, наконец, удосужилось упасть, чувак с рессорой сказал:
- Уф!
Краем глаза я заметил, что Гоби шмыгнул за пазуху и выволок кинжал. По мне мурашки побежали.
Чувак взвалил своё оружие на плечо и походкой идущего со смены шахтёра заковылял обратно, откуда прибежал. Тут только он прохавал, что не один – он увидел нас. Ох, и не понравился мне его взгляд – взгляд питекантропа. Я, конечно, не в курсе, как там смотрели питекантропы, но тогда казалось, что точно знаю – именно так они смотрели на добычу – с гастрономическим интересом. Может быть, убийца и не собирался нас сожрать, но уж грохнул бы своей железякой конкретно!
Вид у него был более чем внушительный. Под рваными лохмотьями блестели потные бугры мускулов. Росту в нём было метра два и явно с гаком – на голову выше Гоби (впрочем, у страха глаза велики). Из его лба торчали рога, похожие на коровьи. Монстр полуулыбнулся-полуоскалился и обнажил клыки, которым позавидовал бы даже царь зверей. Короче говоря, я замлел от всего этого шоу.
- Ха, да это же люди! – прорычал он. – Чичас позабавимся!
Урод стоял и поигрывал рессорой весом в двадцать кэгэ.
- Рвём когти, Гоби! – просипел я.
- Поздно, если не догонит, бросит эту штуку в спину и вряд ли промажет.
- Не понял?! – испугался я ещё сильней, хотя – куда уж было больше?
- Что тут непонятного? Драться будем!
- ****ый в рот!
На самом деле я не успел произнести эту фразу – монстр плюнул терять время и кинулся на меня.
- А-А-А!!! – завизжал то ли он, то ли я, то ли мы вместе завизжали, а Гоби, молча, встал между нами, спина его была спокойной, как утюг. Грозно сверкнуло тонкое лезвие именного клинка.
- У-у, какие мы смелые! – ухмыльнулся урод.
- Иван, не стой под стрелой, отойди подальше, но будь начеку, если что – подмогнёшь, - прошипел Гоби и двинулся на врага.
Я поспешил последовать его совету и, в позиции полусогнувшись, ретировался на десяток шагов влево. По дороге я надыбал мотоциклетную цепь и скоренько намотал её на руку. Это событие меня сразу несколько успокоило, и я приготовился ждать свой выход. И не напрасно, как выяснилось.
- Э-эх! – рубанул урод, да так шустро, что я подумал: «Прощай, Гоби! Прощай, Иван!». Но Гоби ловко увильнул от удара, и вся эта рогатая громадина на полной скорости нырнула в покрышки, зарывшись в них с головы до пояса.
- Твою суку-падлу-хреном-в-душу-в-бога мать! – выгребаясь оттуда, ругался монстр. Он дышал хрипло и натужно.
Гоби с милой улыбкой это наблюдал.
Наконец, рогоносец выкарабкался. Шнобель его истекал красной юшкой, на лбу вспухала шикарная гуля, но, невзирая на ранения, игрушку свою из рук он не выпускал. Он прорычал что-то невнятное и вдруг набросился на меня, возможно, потому что расстояние между нами было меньше расстояния, отделявшего его от Гоби в тот момент, или, может быть, он пришёл к мнению, что со мной справиться легче? Наивный! Я хоть и трус, однако, был когда-то в составе сборной страны по дзюдо и имел бронзовую медаль на чемпионате мира 19... года. Кстати, этого не знал и Гоби. В последнюю секунду я услышал его беспомощный вскрик: «Беги!».
Но Гоби зря волновался. Кто-то внутри меня все эти годы, что прошли с тех пор, как я из-за серьёзной травмы оставил спорт, чётко помнил каждый приём. Когда он подскочил ко мне, урод уже тоненько скулил у моих ног со сломанной голенью и вывихнутым плечом.
- Нихрена себе! – одобрил Гоби, косясь на поверженного врага, который, сидя на заднице, не мог разобрать, что произошло и за какую часть своего тела ему хвататься.
- На самом деле смертельно боюсь драк. - Я, стыдно признаться, смутился, словно меня перед всей школой на торжественной линейке выставили, как собравшего больше всех макулатуры. – Если меня зацепят, я не в состоянии остановиться. На татами – там иначе. Там открытый честный поединок по правилам. На татами не страшно. А в тёмном переулке, где никаких правил нет, калечу людей, как попало, потому что очень страшно.
- М-да, - почесал в затылке Гоби. – А ты сам себя не боишься?
Ответ сформулировать я не успел, сделать мне это не дал Медведь, снова без предупреждения взявшийся, словно ниоткуда:
- Ба! Да это же Бык! – он деловито обошёл ноющего рогатого, оценивая нанесённый ущерб. – Кто его так-то?
- Иван, - ответил Гоби, отчего-то пожимая плечами.
- Отлично сработано! – похвалил Медведь и, хекнув, размозжил Быку голову кистенём.
Нас забрызгало мозгами. Я не выдержал и проблевался, а Гоби, как ни в чём не бывало, поинтересовался:
- Разборка закончилась?
- Ага. Нам – крышка.
Меня мучили спазмы. Я не мог больше ни минуты стоять на ногах. Меня жутко качало, и я заковылял к давешней покрышке для Т-150.
- Слабый у тебя желудок, братишка, - констатировал Медведь тоном выносящего соболезнования родственника.
- Что ж теперь будет?
Медведь добродушно хмыкнул:
- А *** его знает.
- Да-а, круто сварили, - пробормотал Гоби.
- Да ты не очкуй! Голованова дружина восвояси подалась. Им тоже люто перепало!
Я малость оклемался и решил подать признаки жизни:
- С Баром что?
- Без понятия. Я к нему ещё не наведывался.
- Сколько ваших осталось? – спросил Гоби.
- Не считал. Многие пошли с Голованом, - ответил Медведь, ничуть не унывая. – Я-то уж точно жив, и Дика видал. Он там шляется. – Мутант неопределённо махнул лапой. – Парню клешню отсадили, так я ему культяпку прижёг, не то он вовсе кровью истечёт, и за вами побёг.
8
Дик жалобно попискивал и здоровой рукой бережено прижимал к груди обрубок клешни. Но пищал он совсем не от боли и, тем более, не от того, что догорает костёр, в котором целиком погибла замечательная библиотека Барбароссы, а от того, что сам вождь покоится рядышком. На нём, словно загораживая тело Главного Начальника, изрубленный в капусту лежал труп его безграмотного писаря. Вспомнилось, как этот придурковатый безносый экспонат кунсткамеры вечно переспрашивал Бара, когда тот диктовал ему что-то: «Чиво-чиво? В кратчайшие сроки?», а в результате записывал – «шоб скоро». Бар страшно психовал, грозился выгнать его, но заменить-то некем – все подданные были безграмотны в самом примитивном смысле этого слова. А главное – не хотели ничему учиться. Им это было незачем.
Гоби и Медведь осторожно, будто боясь разбудить, сняли писца и положили рядом. Я отвернулся. Сколько же можно блевать?!
Барбаросса лежал на спине, и, слава богу, что я не видел его лица. С вождя была содрана кожа. Я вдруг отчётливо представил себе, как одни держат вопящего верного Ланселота (Бар сам выбрал ему это имя и всегда мечтал переименовать в Тупицу), а другие склонились над вождём и….
- У-у-у! – взвыл Дик.
- Боже, что там ещё?! – взмолился я.
- Эти суки вырвали ему глаза! – прохрипел Медведь.
Я не успел толком представить и эту сцену, как упал в обморок….
***
- Ну вот, а ты говорил, что амба. Дескать, копыта откинул, - было первое, что я услышал.
Я очнулся. Надо мной склонились радостно-озабоченные рожи Дика и Гоби. Откуда-то со стороны донеслось ворчание Медведя:
- Нифига такого я не говорил, а если и говорил, то не так.
- Пить? – то ли спросил, то ли распорядился Гоби.
- Немного, - ответил я и не узнал собственный голос.
Дик кивнул и исчез из поля зрения, но вскоре вернулся, и в мои губы упёрлось горлышко алюминиевой фляжки. Я хлебнул, и глотку обожгло – это был коньяк. Отдышавшись, я поинтересовался:
- Где взяли?
- Там уже нет, - улыбнулся Гоби. – Ты пей да помалкивай. И то, и другое тебе сейчас полезно.
- Я хлебнул ещё и как-то сразу захмелел. Слегка, но приятно закружилась голова. Внутри стало тепло, здорово!
- Из Баровых запасов коньячишко, - сказал Медведь, теперь надо мной появилась и его рожа. – Ну как?
- Хорошо, - признался я.
- Ему пожрать бы не мешало, - обратился он к Гоби.
Возникла миска. От неё сытно несло чесноком и мясом. Меня дружно накормили похлёбкой. На последней ложке я понял, что засыпаю. Отключаясь, я услышал:
- Это ж надо – двое суток без гугу!
«Медведь», - подумал я почти с нежностью.
9
Сижу в нашей коморке один-одинёшенек. Они озаботились мною настолько, что вообще ничерта делать не позволяют. Теперь, когда я уже окончательно пришёл в форму, это обстоятельство кажется мне совершенно унизительным. «Блин, кукую здесь с самого утра! Обидно же, ёпэрэсэтэ!» Свалили потихоньку, чтобы меня не потревожить! Нет, определённо – три мамы хуже, чем одна. Но, чу – чьи-то наглые шаги. Не иначе, Медведь чешет. Что за детсадовская привычка везде расхаживать, словно у себя дома?
Он ввалился, осклабился мне, и сходу к котелку с кашей.
- Вы, что, из меня домработницу сделали? – с издёвкой справляюсь я.
Медведь что-то пукнул в ответ с набитым хавалом.
- Чего?
- Я гооорю…, ааха… эхё… уф…, горячая.
- Мне что, дуть на неё нужно было, чтобы остыла к твоему приходу?! – гаркнул я.
Медведь гоготнул. У него явно было хорошее настроение, и данный факт представлялся наиболее заслуживающим негодования.
- Ну, чё ты взбеленился? Как дитё малое прямо! Только-только на ладан перестал дышать, а туда же!
Я лишь рукой махнул:
- Обидно ведь, ей богу!
- Ничего, скоро всё переменится. Грядут, как любил говаривать Бар, царство ему небесное, дни великих свершений.
«Опа!» - подумал я.
- Ну?
- Не запряг, - отрезал Медведь и снова уткнулся в кашу. – Остальные подтянутся – просвещу…. Нет, ну не облом? Голодному уроду и пожрать – не пожрать. Когда ж она остынет, проклятая?!
- Ребята где? – сдался я.
Он прочавкал:
- В город за хавкой… двинули….. Сука! Точно язык облезет! Гадство!
***
Дожидаться пришлось недолго. Гоби ввалился злющий-презлющий. Сверкал зенками и чертыхался. Дик помыкивал что-то в том же духе. Медведь даже от еды оторвался:
- В чём дело?
- Совсем плохо в Н-ске. Улицы дохляками завалены – не пройти скоро будет. Боюсь, чумы или холеры, или и того и другого разом, нам не избежать. Их уже и сжигать перестали.
- А власти, что же? – глупо спросил я.
Гоби досадливо сплюнул:
- Какая, к ****ой матери, власть?! На складах закончились припасы. День, от силы два, и «спокойно, товарищи, все по местам – последний парад наступает»!
Медведь моментально оживился, заёрзал с котелком на коленях:
- То-то Голован в поход навострился. Разведка у него чёткая – Барова выучка!
Гоби насторожился:
- Говори!
- Я сегодня, как вы ушли, смотался в Голованову деревню, новостей подузнать. Так там все на взводе. Сами себя науськивают. Голован на бочке стоит и речи толкает – подбивает дэбилов идти на город. Надо, втирает, раз и навсегда установить порядок. В трудные времена, мол, более подготовленная раса обязана…. Не, больше не могу, - Медведь облизал ложку и отставил котелок. – Вот такой вот расклад.
Я ошизел.
- Этим должно было обернуться, - промолвил Гоби озадаченно.
- Да чего уж там, пусть себе позабавятся. Всё равно скоро все и так передохнем, - заметил Медведь и принялся сворачивать самокрутку из самосадной конопли. Выглядел он при этом забавно, умилительно даже, будто двухлетний ребёнок с пластмассовой пирамидкой с разноцветными колечками. Для его мохнатых лапищ эта процедура являлась великим испытанием. – Бушь? – обратился он ко мне, заметив, что я с интересом наблюдаю за его занятием. Я отрицательно замотал шевелюрой.
- Сколько у него людей?
- Голов…, - Медведь призадумался, растягивая и покручивая слишком плотно, от жадности, забитый косяк. – Короче, дохера.
- Гоби, может быть, и правда не стоит напрягаться, - сказал я. – У полиции пистолеты-автоматы. Мутантам не справиться с ними.
- Обижаешь, - с укором прокряхтел Медведь.
- Знаешь, переться под пули с секирами наголо…
- Зачем же переться, - улыбнулся он. – Можно и по-умному.
Гоби прервал наш пустой спор:
- Медведь, мне нужны подробности их плана.
- Знаю только то, что сказал.
- Необходимо срочно предупредить Джей-Кей, - заключил Гоби. – Мы не можем допустить, чтобы разразилась ещё одна резня. Идём немедленно!
Дик разочарованно промукал:
- Аа ооб-беед?
- Некогда! – отмахнулся Гоби. – Нам нельзя опоздать! Бери котелок – по дороге поешь!
- Не понял, - воскликнул я. – Ты думаешь попасть в здание горсовета?
Он, молча, кивнул.
- Не гони беса! Нас туда ни за что не пропустят! С Медведем и Диком – и подавно!
- Предоставь это мне, - успокоил Гоби.
- Идём, так идём, - проворчал Медведь, затаптывая жирный окурок. – И неча лясы точить! - Он потянулся за кистенём.
10
«****ец, ****ец, ****ец, - гулко отдавалось в моём мозгу при каждом шаге. – Что же с нами со всеми стало? Что с нами будет?».
Мы двигались по красной, выжженной солнцем брусчатке Центральной улицы, а ощущение было, словно мы пребываем в чьём-то больном воображении. Как-то выглядело всё так, будто оно снится кому-то из пациентов психушки. Такого в действительности быть не могло. Вот под стеной строения с покосившейся вывеской «Кафе «Золотой ключик»» разлагается труп женщины. Молодая она или пожилая уже не разобрать. У неё обглоданы ноги. Над трупом сидят пузатые, отъевшиеся дворняги. Они лениво, но, всё же, с достаточной долей настороженности провожают нас взглядами. Видно, что мы им, в принципе, до фени, тем паче, что нас четверо. Многолетний опыт общения с человеком подсказывает псам – от homo sapiens всегда ожидай подвоха, и лучше не теряй бдительности.
Впереди нечто вроде баррикады. На её склонах странное, подозрительное копошение. Мы приближаемся. Копошение мгновенно прекращается – нас замечают. Мы останавливаемся.
- Что-то там не так, - пробубнил Медведь, принюхиваясь. – Пахнет незнакомой гадостью…. Кислятиной какой-то.
- Продолжаем марш, но нежно, - прошептал Гоби.
За нами пристально наблюдали. Десятки глаз смотрели на нас с баррикады.
- Давайте развернёмся и пройдём по другой улице, - высказался я.
Ответом было гробовое молчание.
- Я так и подумал.
Ну, уж очень неуютно было под этими изучающими взглядами. Кто смотрит – не разобрать. Комоды, кровати с железными пружинами, пара перевёрнутых ржавым днищем вверх легковушек, масса скарба помельче, и ничего, как будто бы, опасного. Только ослепительно сверкало и искрилось нечто на полуденном солнце.
- Странно, - усмехнулся Медведь, но растерянности скрыть не сумел, и перехватил кистень поудобней. – Кажется, меня съесть хотят?!
- Стр-раашшно, - подтвердил Дик.
Внезапно Гоби остановился и рявкнул:
- Вы что, сговорились все?! Что с вами случилось?!
Медведь вкрадчиво объяснил:
- Ты-то, может, и не чуешь, однако, мы с Диком – дело иное. Поверь, там неладно. Там так неладно, что у меня аж поджилки трясутся. Даже признаваться не стыдно. Не наше там. Не отсюда. Нет слов, чтобы нарисовать. Это тебе ко мне в голову надо.
Гоби был в шоке.
- Вампиры? – спросил я, лишь бы что спросить, ведь мутанты вампиров не боятся.
- Чушь! – всем нам скопом ответствовал Гоби. – Хорошо, я пойду – разведаю.
- Не дури, парень! Другой дорогой обойти нужно!
Профессор слушать больше не стал, а размеренным шагом пустился вперёд.
- Господи, ну чё на рожон-то лезть? – тихо взмолился Медведь, и я испытал такой ужас, которого не испытывал даже в ночь битвы. Потому что той ночью он чхать хотел на всё, а сейчас поджал хвост и зовёт маму.
- Идём потихоньку, а то, не ровён час, не поспеем, - выдохнул Медведь, и мы зашаркали следом.
11
Метра за два до баррикады Гоби притормозил. Будто по команде, мы тоже замерли в ожидании худшего. Он обернулся и поманил нас пальцем, а в глазах такое! Но не испуг вовсе. «Нихуя себе!» в его глазах. И мы алчно подошли.
- Маа-маа! – всплакнул Дик.
Медведь сказал лучше, но загнул столько этажей, что я их и не упомню.
С этого наваленного кучей барахла на нас вылупилось не менее дюжины огромных, покрытых сопливой слизью тварей. Похожи они были на слизней. Каждый с полугодовалого телёнка. На длинных антеннах торчали зыркалки со зрачками, вроде кошачьих – узкие вертикальные чёрточки. Слизни были почти прозрачные, поэтому мы их не сразу и разглядели. Это они издалека искрили на солнце. Ещё на баррикаде красовалось несколько дочиста отполированных человеческих скелетов.
- Пора дёргать отсюдова! – сдавленно прошептал Медведь.
Гоби покачал головой:
- Это не слизни их убили. Они их только съели.
- Это слизни тебе рассказали? – ехидно заметил Медведь, тщетно скрывая под ехидностью панический ужас. Вся его шерсть стояла дыбом.
Я начал кое-что соображать:
- Не будь идиотом или «дэбилом», как тебе больше нравится, - съязвил я. – У слизней нет ног. За здоровым человеком им не угнаться.
- Так уж и не угнаться? – недоверчиво ухмыльнулся мутант.
Гоби потащил его за лапу:
- Идём!
- Куда это, - вякнул, было, Медведь, но поплёлся.
Они, ежесекундно поглядывая на слизней, подобрались к ближайшему скелету. Гоби быстро нагнулся над останками, что-то отыскал, подобрал, Медведь лишь ресницами хлопал да пыхтел. Вернулись они тем же макаром – ежесекундно поглядывая на слизней.
- Да-а, - первым делом протянул Медведь, поскребя затылок.
Гоби высыпал мне на ладонь горсть автоматных пуль.
- Здесь перестрелка была, - сказал он.
- Откуда же взялись все эти твари? – спросил я.
- Риторический вопрос, - заметил Гоби. – Теперь у нас может взяться всё, чего ни пожелаешь, но наиболее вероятно появление того, чего не пожелаешь даже врагу.
Медведь пробурчал:
- Вы, конечно, умные, а как будет, если слизни на вас сейчас набросятся? Может им для этого ноги и не нужны?
Мы не сдержались и расхохотались – нервы за последние дни расшатались ни к чёрту. Не смеялись только Медведь и Дик. Медведь состроил хмурую морду, отвернулся и многозначительно предупредил:
- Весёлые вы хлопцы.
- Ладно, - сказал Гоби. – Пора!
Мы взобрались на вершину завала, старательно обруливая злобно шипящих слизней. Вблизи они выглядели совершенно отвратными: слизь на них всё время перетекала с места на места какими-то отдельно существующими амёбами, и внутри тоже что-то непрерывно перемещалось – какая-то матовая неясность. Медведь не удержался и подфутболил одного.
- Нехер шипеть на меня, падла склизкая!
Слизень, описав сверкающую дугу, с противным звуком шлёпнулся на брусчатку. Причём шлёпнулся на спину, так что пришлось бедняге порядком поизвиваться, прежде чем удалось установить статус-кво. Медведю заметно полегчало – он в реалиях убедился, что чудища неопасны. Гоби посмотрел на всё это, и вполне серьёзно заметил:
- Главное, чтобы их сопли не были ядовитыми.
У Медведя сделались круглые глаза, и он стремглав метнулся вниз, отодрал обивку с какого-то дивана, а после долго плевал на неё, матюгался и оттирал запачканную лапу.
- Не мог, что ли, раньше сказать, - едва не плача, жаловался он на Профессора участливо мычащему Дику.
- Днём раньше, днём позже – не всё ли равно, - в патетическом тоне заключил Гоби, и я догадался, что он просто подколол Медведя.
Я спросил:
- Откуда ты знаешь, что ничего с ним не будет?
Гоби удивлённо взглянул на меня:
- А я и не знаю. Я же не биолог. Я – физик. Да тут и биолог без лабораторных анализов, наверняка, ничего не скажет.
И я, с холодными от прошибшего меня пота подмышками, понял, что тогда, когда я понял, что я о чём-то догадался, на самом деле я догадался не о том, а вернее догадался неправильно.
- Будем надеяться на лучшее! – заверил меня Гоби и похлопал по плечу.
Дальше по улице тоже было порядочно мертвецов, но слизни больше не попадались. Видно, им, и вправду, нужно было прилично времени, чтобы переселиться на новые пастбища. Здесь гнили преимущественно только люди в униформе. Толпа полицейских авто загораживала проезд почти полностью. На некоторых машинах ещё продолжали работать мигалки. Под ногами, то и дело, позвякивали стреляные гильзы.
- Нехуйственно они тут повеселились, - озвучил Медведь общие мысли.
- Что они могли не поделить? – задал я ещё один глупый вопрос (есть у меня такая бесящая окружающих особенность!).
- Интервью взять не у кого, - раздражённо ответил Гоби, и я подумал, что, наверное, крепко его достал, и решил начать исправляться. Было же очевидно, что изголодавшиеся Бродяги и взбешённые горожане пытались силой взять своё у городских властей, а те дали им достойный отпор.
12
Вокруг был целый арсенал стрелкового оружия, но Гоби запретил подбирать: «Ни к чему нам это». Так что намылившийся было Медведь только слюнки глотал да укорял за непредусмотрительность.
Миновали последний затор, и вышли на Площадь Свободы, в конце которой возвышалась мэрия. Неестественно – одновременно убого и величественно – выглядело это белокаменное здание с его широкой мраморной лестницей в центре нашего Города, обречённого на фантасмагорический катаклизм. Пошлые голубые ёлочки в аккуратных квадратиках между большими тротуарными плитами перед горсоветом. Развевающийся на ветру флаг. Уродливый памятник великому вождю на высоком постаменте, который так и не удосужились снести, когда на подобные мероприятия была мода.
Пятеро ментов с АКМками на шеях чрезмерно безразлично покуривали да поплёвывали у массивных стеклянных дверей. От них несло «травкой» и застарелым перегаром. Один поворотил в нашу сторону усатую харю и уныло спросил:
- Куда?
- К мэру, - резко бросил Гоби.
Мент томно покачал башкой:
- Велено никого не пускать.
Гоби откашлялся и сказал:
- Очень важное, неотложное дело.
Мент вдруг загорячился:
- Ты, ****ь, тупой что ли?! Сказано: катись отсюда вместе со своими ублюдками, покуда мы вас не покончали!
Остальные блюстители порядка тоже встрепенулись и побросали бычки. Теперь на их лицах прочитывалась искренняя заинтересованность.
Гоби, словно внезапно обрушившийся ураган, сграбастал усатого за грудки и дёрнул на себя. У меня ёкнуло сердце. Хана!!! Я слышал зловеще звонкие щелчки затворов.
- Я к мэру, сука, или ты сам тупой?! – гаркнул профессор, да так, что я аж присел. Он быстро засучил правый рукав своего грязного плаща, сунул локтевой сгиб под нос незадачливому менту и тот, не успев толком ничего увидеть, охренел. Гоби оттолкнул его с выражением неподдельного омерзения и, так же быстро, отсучил рукав обратно.
- Так точно, господин Советник, - лепечет усатый, а у самого чуть по ножкам не течёт. Его коллеги сникли и, пряча зенки, ринулись отворять перед нами дверь.
Гоби уверенно шагнул через порог. Я следом.
- Но…, - раздалось за спиной.
Я обернулся. Менты придерживали Медведя и Дика. Я глянул на Гоби. Ни на миг не замедлив движения, он распорядился:
- Все со мной. Пропустить!
А мне подумалось: «Не слишком ли много званий для одного бомжа? Он и Отступник, он и Профессор, теперь ещё и Советник, оказывается». И ещё мне подумалось, что не менее странные, чем сейчас, творились делишки в нашем городе и прежде. Уж больно смахивало всё на какую-то подпольщину, якудзу – татуировки советникам просто так не делают!
***
Внушительный вестибюль поганила отвратительная мазня на военную тематику во всю стену, несомненно, принадлежавшая местному маляру (художники так не рисуют, они вообще не рисуют – они пишут). Какие-то мерзкие, непохожие на настоящие фашистские танки пересекали чёрную пылающую равнину, а герой в новенькой, яркой, застёгнутой на все пуговицы гимнастёрке и с полной грудью орденов и медалей, невзирая на застывшие повсеместно оранжевые взрывы, смело замахивался на них гранатой. По углам вестибюля и просто, где попало, торчали гигантские кадки с фикусами, лимонами и прочими представителями тропической флоры, каждое дерево метра по два-три высотой. Поражала ярко-зелёная листва. Сочные увесистые плоды тяготили толстые ветви и отражали свет дневных ламп. Создавалось впечатление, словно ты и не в горсовет попал вовсе, а в оранжерею или лимонарий какой-то.
По мягкой бордовой ковровой дорожке мы взлетели на второй этаж. Гоби шёл так, что не оставалось никаких сомнений – в этом доме он частый гость, если не хозяин. По длинному коридору направо…. Стоп…. Массивная дверь красного дерева с табличкой (белые буквы на синем фоне) «Мэр, Каменева Джамиля Констативновна».
Хмурый опухший человечек с порожним графином в руках выскочил из кабинета, и едва не напоролся на Гоби, собиравшегося взяться за ручку двери. Человечек поднял свои поросячьи глазки, и сразу же от него запахло потом.
- Добренький денёчек, господин Советник, - сходу залебезил «потный» женоподобным фальцетиком.
- У себя? – спросил Гоби, будто не замечая человечка.
- Для вас – всегда, - пропел тот.
- Свободны, - отрезал Советник, и человечек мгновенно ретировался; вскоре его серенький, пожмаканый, словно из жопы, лоснящийся костюмчик скрылся за углом.
Гоби распахнул дверь, и мы вошли.
***
Она была безупречна.
Ослепительно-белая блузка, строгая чёрная юбка, подчёркивающая удивительное изящество фигуры. Стройные, свежевыбритые ноги, обутые в светло-бежевые, под цвет висящему на спинке рабочего кресла элегантному пиджаку, туфли. Пышные, тёмно-каштановые волосы небрежно прихвачены на затылке длинными шпильками. Тонкое, чуть бледноватое лицо подкрашено ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы подчеркнуть естественную свежесть. Она была красива, но сквозь красоту просвечивала явная и неукротимая стерва.
Мэр элегантно курила, прислонившись задницей к подоконнику, и когтистыми пальчиками стряхивала пепел прямо на дорогой персидский ковёр, хотя в поле досягаемости имелась и мраморная пепельница и горшок с розовой геранью. Мэру было скучно.
- А-а, Советник! – воскликнула она таким тоном, словно, наконец, появился долгожданный шут. – Безмерно рада! Ты, всё же, нашёл время либо повод зайти! – Мне показалось, что ей очень хотелось сказать: «Ну-ка, позвени бубенчиками!».
Мэр плавно подплыла к Гоби и чмокнула его щёчку:
- Присаживайся! – Наше присутствие она по какой-то причине игнорировала.
Советник уселся на замечательный кожаный импортный с виду диван и закурил предложенную сигарету.
- Неплохо живёшь, госпожа мэр, - похвалил Гоби, затягиваясь «Мальборо».
Она с улыбкой пожала плечами, как бы говоря: «А ты как думал, малыш?».
Тут что-то утробно заурчало в углу. Я поглядел туда и рот разинул. Это был холодильник «Норд», и он работал! «Не глюк ли? - заподозрил я. - Нет, не глюк, вон как Гоби на него тоже вытаращился». Мэр звонко рассмеялась, заметив это:
- Армейская дизель-электростанция!
- Ах да! Я и забыл о ней! Отвык в нашей глухомани от благ цивилизации.
- Выпьешь чего-нибудь?
- Водки. – Нас продолжали игнорировать, будто мы были пустым сложносоставным местом, и я сделал зарубку – потом выкажу Гоби своё неудовольствие. Медведь и Дик сосредоточенно сопели рядом со мной в сторонке, напряжённо вслушиваясь в зыбучий песок диалога, каким-то чудом осознав, что нам тут, по большому счёту, делать нечего, а повезло нам, что мы тут, или нет – это большой вопросительный знак.
- Стакан?
- Ты же помнишь.
Она добыла из холодильника бутылку «Смирновъ», а затем наполнила и подала ему высокий тонкостенный стакан (из таких, обычно, пьют воду в кабинетах различных руководителей, наливая её из стеклянных графинов с длинным узким горлышком), а сама приняла фривольную позу, присев на краешек рабочего стола. Властная эффектная женщина оперлась правой рукой о безупречно выглядящую столешницу, закинула ногу на ногу и откровенно разглядывала Профессора. Выглядел он, конечно, живописно и неуместно во всём этом номенклатурном бюрократическом убранстве: длиннополый плащ из рыжей кожи, повсеместно заляпанный разноцветными пятнами, штаны из камуфляжной ткани с множеством карманов на заклёпках, внушительные, порядком сношенные светло-коричневые берцы.
Гоби выпил, не закусывая, хотя мэр и поставила перед ним тарелочку бутербродов с чёрной икрой и кружочками лимона, и водрузил пустой стакан на иссиня-черный подлокотник дивана. Он расслабленно откинулся на спинку.
Под умиротворяющее урчание холодильника они докурили свои сигареты. Мэр раздавила окурок в пепельнице, а Советник бросил «бычок» в стакан, где тот пшикнул в остатках алкоголя и мгновенно затух. «Норд» в последний раз вздрогнул и заглох.
- Итак, в чём дело? – спросила она уже другим – деловым тоном.
Гоби подобрался:
- Я получил информацию о намерениях мутантов напасть на город и захватить в нём власть.
Мэр выпрямилась и налила немного водки и себе. Опрокинула одним глотком. Взяла кружочек лимона, благо данного добра, как мы успели уже убедиться, в горсовете навалом, и, элегантно отведя мизинчик, отправила в рот.
- Хорошо! – произнесла она. Возникла короткая пауза, пока женщина наслаждалась ощущениями. – Надо отметить, момент подобран превосходно! Барбаросса – умница!
- Барбаросса здесь ни при чём. Он свержен и убит.
- О-о! – изумилась она. – У мутантов намечаются тенденции приобщения к прогрессу! Борьба за власть – один из главных двигателей общества…. Голован, угадала?
Гоби кивнул.
- Он всегда мне казался способным малым. Жаль, что придётся прервать его стремительную карьеру, - неподдельно огорчившись, вздохнула мэр.
- Я могу просить тебя не совершать опрометчивых, непоправимых поступков? – нахмурился Профессор.
- Что за глупости, Советник? – жёстко усмехнулась она.
Гоби резко покраснел, вскочил и нервно зашагал по кабинету, втаптывая дорогой ковёр в недешёвый паркет. Он говорил, будто чеканил, будто швырял слова в эту красивую суку, и каждое брошенное им слово, словно огниво, вышибало искры лютой ненависти из её карих глаз:
- Ты всегда была холодной жабой, и эти тяжёлые месяцы ни капли тебя не изменили! Ты могла бы договориться с ним, но готова уничтожить всего лишь потому, что это станет, едва ли, ни последним развлечением в твоей паскудной жизни! И ты знаешь это! Ты прекрасно знаешь, что очень скоро тебе конец! Твоим шавкам страшно, твои церберы забыли дисциплину и отбились от рук, кобели твои тебя уже боятся! Помочь некому, да и будет ли кто-нибудь тебе сейчас помогать?! Править ты не умеешь, а руководить больше некем! Мерзкая гадина, потерявшая последнюю надежду спасти свою никчёмную шкуру, твой спецрейс отменён навсегда! Ты надеялась, что раздавила меня! Десять лет ты отравляла моё существование, но тебе и этого оказалось мало! Весельчак мне всё выложил!
Мэр испуганно вздрогнула и, вцепившись скрюченными бледными пальцами в столешницу, соскочила на пол.
– Да! – удовлетворённо продолжал Гоби. – Он плакал, как мальчуган, когда я его вычислил! Он молил о пощаде и жрал говно Умника, наделавшего в штаны со страху! Оба лежат сейчас на дне водохранилища! Остались лишь мы с тобой!
Неожиданно с каким-то настораживающим облегчением Гоби обратился к потолку:
- Господи, как же долго эта сука была моей женой!
Он резко остановился напротив неё, так что теперь мы могли видеть только его мощную спину. Мэр заверещала и загородилась от Советника ладонями. Прозвучал громкий хлопок. Я не сразу допёр, что это был выстрел. Во лбу женщины образовалось маленькое красное пятнышко, а из затылка вылетел алый фонтанчик с кусочками мозга, испачкавший тяжёлые серые шторы и бумаги на столе. Она мгновенно смолкла, словно поймала ртом теннисный мячик, красивые ноги разъехались, подкосились, хрустнули в коленях, и мэр упала лицом вниз.
Гоби опустил руку и из неё вывалился револьвер. Советник присел над своей мёртвой бывшей женой, перевернул обмякшее точёное тело и медленно прикрыл ей веки:
- Прости…. Я ушёл от тебя, но если бы остался, то не смог бы остановить тебя сейчас.
Он встал и обернулся к нам. В глазах его блестели слёзы. Моя голова шла кругом во всю ивановскую. И в эту секунду в кабинет вбежал «потный»:
- В резервуарах кровь! Воды нет! – пропищал он срывающимся и полным ужаса голосом, а потом увидел труп. Человечек попятился было к выходу, однако Медведь соображал чётко: мелькнул кистень, и «потный» распластался на полу вместе с графином, наполненным какой-то красно-чёрной субстанцией. На персидском ковре вспухли две новые лужи.
- Делаем ноги! – процедил Медведь и по очереди выпихал нас в коридор.
13
- Ну, и что мы будем делать? – осведомился я, как только наша компания оказалась, на мой взгляд, достаточно далеко от горсовета, чтобы чувствовать себя в относительной безопасности.
Гоби остановился посреди улицы и полез во внутренний карман с такой решимостью, что по моей спине поползли противные ледяные ручейки. Медведь, испугавшись за меня, охнул. Вот, думаю, и всё – сорвало-таки профессору крышу, сейчас всех порешит! Чёрт его знает, сколько он под подмышками «пушек» напихал? Однако Гоби просто достал сигареты и задымил. Мне сделалось хорошо и стыдно. Медведь звонко сплюнул и выматерился, досадуя на себя за то, видимо, что за последние часы уже не первый раз теряет своеобычное самообладание. Профессор, кажется, ничего не заметил – дымил себе с задумчивым видом, да и только.
- Дай, что ли, и мне сигаретку, - пробормотал я, отирая пот со лба.
- Нужно теперь попытаться уговорить не соваться в город Голована, - проговорил он, протягивая пачку.
Медведь ехидненько-ехидненько так осклабился:
- Таким же способом уговаривать станешь?
Я не успел одёрнуть осмелевшего недоумка. Гоби выбросил окурок и, яростно сверкнув глазами, засветил ему такой хук справа, что мутант минут десять провёл в ауте. Мы с Диком, по возможности без слов, возились около Медведя, возвращая его «Я» к действительности. Придя в себя, нокаутированный начал кряхтеть:
- Ёж твою мать, Гоби! Ты ж так и убить меня мог!
- Невелика потеря, - спокойно ответил профессор.
- Для кого как.
Подав руку, Гоби сказал:
- Предлагаю считать инцидент исчерпанным.
- Чего? – не понял Медведь.
- Извини, говорю, я погорячился.
- Да ладно, чё уж там, - засмущался мутант. – С кем не бывает?
- Я что-то нынче сам не свой – нервы.
- А кто щас свой? – глубокомысленно изрёк Медведь, потирая прямо на глазах вздувающуюся скулу.
И тут Гоби произнёс такое, от чего захотелось схватить его за горло и не отпускать до тех пор, пока он не удосужится выложить всё, что ему известно вкупе с тем, о чём он только догадывается. Произнёс будто бы вскользь, словно вслух подумал:
- Боюсь, мы все уже не совсем на том свете, на который рассчитываем.
- О чём это ты?! – встрепенулся я.
- Да так. В общем, ни о чём, - отмахнулся Гоби и заспешил по дороге.
Я поспешно догнал его и дёрнул за рукав. Он обернулся, не сбавляя ходу.
- Гоби…, - принялся я брать за горло.
- Скоро, Иван, - улыбнулся он. – Скоро ты сам всё поймёшь. – И добавил, когда я решил, что разговор окончен, но добавил уже без тени улыбки: - Главное, чтобы не было поздно.
- Что поздно?
- Выбирать себе сторону. – Произнёс, как отрубил, чтобы я даже не сомневался – на эту тему сегодня с ним лучше больше не заговаривать. Я вздохнул, но, однако, отстал.
Шедших сзади Дика и Медведя занимали несколько иные проблемы. Дик жаловался на боль в несуществующей клешне:
- Нееп-пооняятноо – поочеемуу б-боолиит? В-веедь неетуу!
Медведь трепал его по загривку, успокаивал, как мог, но тоже не в силах был объяснить подобное несоответствие. Дик предположил:
- М-можеет наадоо б-быылоо еёоо п-поохоорониить?
- Ага! – возразил Медведь. – Поди – найди теперь! Собаки уже, небось, утащили, хрен знает куда!
- Ууу! Ааа! – подвывал Дик.
Ни на какие увещевания и ни из чьих уст он не поддавался и с каждой минутой стенал всё громче. Я на ходу осмотрел культю и остался недоволен её состоянием. Она была слишком горячей на ощупь, пульсировала и вообще – выглядела крепко нехорошо. Я снова поравнялся с Гоби.
- С Диком совсем плохо. Нужно как-то помочь.
- Я знаю, - сухо молвил профессор.
- Кажется, у него гангрена. Мы можем где-нибудь медикаменты раздобыть?
Гоби хранил молчание.
- Он же умрёт!
Мой друг остановился и, пристально глядя в меня, впечатал слова в моё сознание:
- Прошу тебя, Иван, прекрати вводить самого себя в заблуждение на мой счёт! Я не бог! Я не царь! Не волшебник! Не режиссёр! Похоже, что и не актёр больше! Я такой же рядовой зритель, как ты, как Медведь, как Дик, как все остальные!
- Но, наверное, в мэрии…, - робко настаивал я.
Гоби тускло вздохнул:
- Только что я собственноручно застрелил любимую женщину…. Никто не сможет заставить меня вернуться туда так скоро.
И я заткнулся, потому что побоялся напомнить ему о том, что если он не вернётся, то убьёт ещё одно живое существо, не важно – любимое оно или нет. Оставалась, правда, крохотная надежда на Голована, его лекаря и его аптеку. Лишь бы Дик дотянул.
14
Мы быстро продвигались пустынными улицами. Город пока не умер, но агония его была настолько отчётливой, что я уже не питал иллюзий на иной исход, нежели гибель. Редкие перепуганные прохожие, издали завидев нас, боязливо стремились укрыться в подъездах одичалых домов. Было жутковато чувствовать на себе их настороженные изголодавшие взгляды. Нагло шуршали в переполненных мусорных баках крысы, скорее из чистого любопытства, нежели в надежде найти что-либо съестное – из них уже давно всё, что можно было употребить в пищу, извлекли люди.
Мы выбрались на окраину. Здесь следов запустения почти не было заметно. Казалось, что среди этих одно и двухэтажных особнячков схоронилась прежняя – нормальная жизнь: доцветающие сады; ещё блистают яркой свежестью краски на выкрашенных под зиму заборах, фронтонах, ставнях; в колдобины на глинистой дороге засыпана зола - «жужалка» из печей - «груб» и битый кирпич. Всё выглядело, как в обычные времена.
Было душно. В воздухе пахло неминуемой грозой. Словно читая мои мысли, Медведь свернул на обочину и подошёл к водяной колонке. Странно, что никто его не остановил, не крикнул: «Ты что, забыл, где мы живём? Там же пусто!». Он схватился за рычаг. Я, будто загипнотизированный, попёрся за ним, подставил ладони, да ещё и скомандовал:
- Давай!
Медведь тяжко навалился на тугой рычаг и….
С минуту я продолжал держать сложенные лодочкой пятерни под струёй и совершенно обалдело пялился на это тягучее, вязкое, липкое, остро пахнущее железом, парящее, алое. Медведь, тоже от обалдения, наверное, продолжал жать, жать, жать на проклятый рычаг, и кровь всё лилась и лилась толстым нескончаемым потоком.
- Хватит! – прошептал я, едва слыша свой голос.
- Хватит!! – повторил я, чтобы расслышать.
- Хватит!!! – завизжал я, наконец, и погрузился в темноту….
***
- Ну, как он? – прозвучал чей-то вопрос.
- Ох, - вздохнул кто-то. – Уж больно он хлипкий. В наше время так нельзя!
- Что случилось? – с трудом разлепив веки, промямлил я.
Они могли бы уже и не отвечать – память вернулась ко мне сама, однако Гоби всё равно рассказал, когда я уже вернул себе способность самостоятельно сидеть, прислонившись к заборчику какого-то палисадника.
- Неужели вся вода способна превратиться в кровь?.. Это навсегда? – спросил я у Вселенной.
- Держись, Иван, это ещё не конец, - пообещал Гоби почему-то, как мне показалось, зловеще подмигнув.
Я зажмурился и произнёс:
- Не хочу больше жить! – Мне и в правду захотелось потерять сознание навечно. На минуту воцарилась тишина, только где-то рядышком бедный Дик поскуливал над своим «обмылком».
- Нет, - заговорил Гоби. – Мы с тобой должны увидеть, как опустится занавес.
Я взглянул на Профессора и вдруг увидел, что у него-то самого сил осталось с гулькин нос, и от этого стало как-то легче.
- Ну, хорош валяться! – гаркнул грубый Медведь и, подхватив меня подмышки, рывком поставил во вторую позицию.
Я немного постоял, привыкая к вертикальному положению и стоически переживая помутнение в голове. Что-то неприятно стягивало кожу на руках. Я догадался, что это, и не стал смотреть – просто засыхала кровь.
- Всё-таки, куда мы пилим? – не выдержал Медведь.
Гоби внезапно изменился в лице и остолбенел. Мы тоже. Впереди, перекрывая улицу, материализовалась шеренга вампиров голов с восемь. Я невольно оглянулся – сзади их было столько же. Полностью обнаженные они выстроились так, словно век тут росли – не пошелохнувшись. На мордах ни капли кровожадности или враждебности, а не так, как это показывают в голливудских фильмах; обыкновенно стояли – росли, und alles, чего не скажешь о нас. Дик, вроде бы, остервенело, но как-то затравленно озирался и злобно скалил зубы. Медведь, сквернословя, прихорашивал в лапище кистень. Гоби хмурился и посасывал потухшую сигаретку.
- Чего им надо? – Я не ожидал определённого ответа, да и неопределённого тоже не ожидал, только хотел продемонстрировать, что, якобы, мне не страшно. Гоби, однако, смерил меня взглядом, будто отец пятилетнего отпрыска, и объявил:
- Нас приглашают в гости!
- А это, вероятно, почётный эскорт? - попытался я сыронизировать.
- Ты угадал, как ни странно, - всё тем же тоном ответил он.
- Если б знал, в какие гости ты нас ведёшь, сломал бы себе ноги! – гневно выплюнул Медведь.
Гоби лишь уголками губ улыбнулся на этот выпад, чем обезоружил его, и спокойно двинулся навстречу новым неприятностям, всем своим видом настаивая на том, чтобы мы не следовали за ним. Ну, мы и не последовали.
Из передней шеренги упырей тоже был выслан парламентёр, по-моему, самый увесистый. Он, впрочем, не стал изнурять себя старинным способом перемещения в пространстве – левой-правой, а просто взял да и взлетел, взмахнув кожаными крылами. Хотя по-настоящему полётом это не назовёшь, так – перепорхнул метров на десять, и вот уже Гоби может совершенно свободно поздороваться с ним за руку. Я, естественно, ничуть не поразился бы, если бы он так и поступил, но Профессор воздержался, и на том спасибо.
Парламентёры о чём-то перекалякали в полсвиста, так что ни словечка нельзя было разобрать, а потом Гоби поманил нас.
15
Давненько мне не было так хорошо и уютно, как здесь – на городском кладбище! Дубы кругом, сосны и осины, и тишь такая… первозданная, что ли? Только птички болтают, белки носятся, как угорелые с ветки на ветку, колонны мясистых муравьёв, отожравшихся на тухлятине, тащат всяческую дребедень по песчаным тропинкам. Могилки, хоть и выглядят запущенными, но хранят ещё былую элегантность. Более подходящей штаб-квартиры для этих тварей (я вампиров имею в виду) и не придумаешь.
Мы сидим на скамеечке подле чьего-то последнего пристанища и дожидаемся. Дик даже уже и не скулит: положил голову ко мне на плечо, а жаром от него так и пышет, пот градом, сам – белый-белый, словно подоконник в больнице, и дышит, как сенбернар в Акапулько. Медведь шарит зенками по сторонам – пытается уследить за всеми демонами разом, снующими то тут, то там. Он сильно недоволен. А хули понту от его недовольства, если мы сами добровольно отдались на милость вурдалаков? Гоби, кажется, вообще ничерта не замечает – закрылся в себе и размышляет о чём-то своём.
Вдруг вижу – ОНА – та самая, которая меня когда-то в марте не доела, - будто по воздуху плывёт, бёдрами шикарными виляет и ухмыляется.
Гоби очнулся и говорит почти ласково так:
- Здравствуй, Настя!
- Здравствуй, Гоша! – мило и вполне дружелюбно светится Хозяйка.
Скажем прямо – она была неодета. Редчайшей красоты девушка! При виде неё и у мертвеца потекли бы слюнки. Даже Медведь, существо сугубо равнодушное к вещам подобного рода, и тот раскис и заёрзал. Хозяйка величаво опустилась в поднесённое расторопной свитой кресло, чудесным мановением руки завела за ушко прядь волос, мешавшую ей на нас любоваться и, закинув одну идеальную ножку на другую, вымолвила:
- Сто лет, кажется, не виделись.
И вновь, как и тогда – в мэрии, мы очутились вне игры, были лишь Гоби, принцесса-вамп и местами совершенно непонятный разговор.
- Ничего удивительного, - пожал он плечами. – Мы ведь идём разными путями.
- Так уж и разными? – с едва скрываемой издёвкой полюбопытствовала хозяйка.
Гоби только кивнул, сохраняя ледяное спокойствие.
- А мне, всё же, сдаётся, что нет никакой разницы в том, чью кровь ты ешь! – воскликнула она, презрительно искря очами.
- Настя! – предостерегающе воскликнул вдруг разволновавшийся Профессор.
- Как?! - казалось, Хозяйка была поражена. – Так они не знают?! (Несложно было догадаться, кто подразумевался под словом «они»).
- Прошу тебя, Настенька! – Профессор чуть-чуть не плакал. Я впервые видел его таким растерянным, беспомощным. ««Железный» Гоби сделался Снегурочкой, как только пришлось прыгнуть через огонь? Тихо, шифером шурша, крыша едет не спеша! – подумалось мне. – Ну, до чего же всё интересно складывается!».
- И как долго ещё ты собирался водить их за нос? – смакуя его замешательство, поинтересовалась принцесса. – Особенно вот этого красавчика! – Её тонкий пальчик с длинным кривым когтем указал в мою сторону. Я весь озяб.
- Чего ты добиваешься?! – взорвался тут Гоби, подавшись вперёд. – Ну?! Чего?!
- Я добиваюсь лишь того, чтобы ты перестал врать! Для начала, хотя бы, самому себе и своим друзьям! – отчеканила она. – Ты тот, кем являешься, и никто иной!
Несколько томительных секунд Гоби сверлил девушку ненавидящим взглядом, а затем, решившись, энергично поднялся и сорвал с себя плащ, который при мне никогда не снимал и даже не расстёгивал. При нашем образе жизни это не выглядело подозрительным, я тоже все месяцы катастрофы практически не снимал своих лохмотьев – незачем было. Как я уже говорил, умывались мы достаточно редко – от случая к случаю, обычно под дождём, ведь воду приходилось жёстко экономить, и лишь иногда по очереди ходили к водохранилищу, чтобы, как следует, искупаться в непрогретой ещё воде.
Казалось, я был готов к любому развитию событий, но то, что в итоге открылось, ни в какие ворота не лезло! Прямо у меня перед рожей торчало два обыкновенных вампирских крылышка, туго привязанных к торсу Профессора.
Мы с Диком пережили это открытие ещё туда-сюда: я окаменел с отвалившейся челюстью, а у Дика была горячка, и он откровенно бредил, но вот Медведь…. Медведь взял, да и свихнулся. Он зычно взревел, сорвался со скамейки и ломанулся, сигая через кресты и плиты, куда попало. Гоби только уныло посмотрел ему вслед.
Несколько вурдалаков осмелились остановить мутанта, но кто ж ловит комету Галлея сочком для охоты на бабочек? Медведь без труда расшвырял их по кустам. Одному сильно не повезло – он споткнулся дурню под лапы: затрещали рёбра, раздался писк. Всё это длилось считанные мгновения, и громила исчез за двухметровой каменной кладбищенской стеной, вспорхнув над ней, словно стена была и не стена, а коровья лепёшка. Некоторое время до нас ещё доносился быстро удаляющийся рёв, но вскоре и его не стало слышно.
Гоби нагнулся, подобрал с земли свою одежду, неловко напялил её на прежнее место и устало плюхнулся на скамью.
- Ты удовлетворена? – хрипло спросил он, принимаясь закуривать.
Хозяйка, как ни странно, тоже не буйно кайфовала от последнего представления. С болью в голосе, немало меня поразившей, она произнесла:
- Старые добрые времена уже не воротишь, Гоша, как не жаль! – И добавила тоном ушата холодной воды: - От того, что ты до конца своих дней будешь постоянно прятать крылья и страдать от голода, вылавливая кошек и собак, ничего не изменится. Крылья для того, чтобы летать, а еда, чтобы насыщаться!
Гоби вяло потирал виски:
- Ты, разумеется, права, но я не желаю быть правым, я, всего лишь, хочу остаться человеком.
Девушка звонко рассмеялась, и её прекрасная упругая грудь второго размера испуганно затрепыхалась:
- Боже ты мой! Порой ты меня просто поражаешь своей упёртостью…. Или глупостью? А?!
Профессор безмолвствовал, уставившись куда-то вниз.
- Ты уже давно не человек. Боюсь, что никто на этой вонючей планете больше не человек. – Она яростно тряхнула чёрной гривой. – Очнись! Оставь свои детские сопли!
Я только одурело моргал на всё, но где-то глубоко внутри меня что-то начинало кое-что понимать в этой истории. Дик еле-еле бормотал неразборчивое и почти не шевелился, так что у меня затекли задница и плечо, на котором он примостил свою пылающую думалку, а сменить посадку я не решался – не хотелось его тревожить лишний раз.
В споре возникла пауза, и сквозь неё просочился первый раскат грома. Кладбище залило водой.
16
Лежу, закутавшись в серое верблюжье одеяло из детского садика. Оно колючее, вернее, это мне известно, что оно должно быть колючим, но сквозь одежду одеяло не докусывает. Помню, давным-давно, в мире, где у меня было детство, существовало такое же. Правда, оно было не серое, а красное с двумя белыми полосками по краям…. Меня отправили в санаторий, чтобы долечить мой непонятно откуда взявшийся туберкулёз. Там всем полагались эти «верблюжьи колючки». А мой «Camel» был злее других и бессовестно жрал меня, невзирая на проштампованный казённый пододеяльник.
За сырыми стенами полуразвалившейся часовенки шурует ливень. Под порывами взбесившегося ветра трещат и ломаются ветки древнего клёна, выпершегося на свет божий у самого её порога. Хлопают и скрежещут жестяные лохмотья прохудившейся кровли, так что вода без проблем находит возможность пробиться внутрь нашего худосочного укрытия.
Лежу и прислушиваюсь….
Рядом глубоко и спокойно сопит во сне плотно спелёнатый Дик. Его накачали антибиотиками, напичкали обезболивающими – боль отступила, жар спал, и он отключился….
Думаю о Гоби. О том, что я был несправедлив к нему. О том, как он вёл нас сюда потому, что больше некому было помочь Дику, потому, что разумел ситуацию совершенно точно и в разы ясней, чем кто-либо из нас. А ведь намекни он только, что у него на уме, и мы бы разбежались с перепуга, как давеча Медведь. И ещё я думаю о том, что рассуждаю о Гоби так же, как и до разоблачения. Или, может быть, до меня пока ещё не дошло до конца, кто он в действительности? Или, может быть, всё это – клыки, крылья – лишь мишура, неспособная скрыть от меня истинную его – человеческую личину?..
Ещё я наслаждаюсь потрескивающим в двух шагах от меня костром. Подле костра болтают вполголоса Настя и Гоби. Именно – болтают, словно два хороших давнишних друга, коими, по сути, и являются.
- Иногда мне кажется, что мы играем в какую-то немыслимую, завёрнутую игру, - говорит она.
- Да уж, - говорит он, и я чувствую, как скользит по его губам грустная улыбка. – Скорей бы мамы позвали нас ужинать, что ли, не то все проиграем….
- Скажи, ведь ты всегда был самым умным в классе, неужели нельзя было обойтись без этого кошмара?
Я знаю: она спрашивает Гоби потому, что, по сути, остаётся женщиной, а он – мужчиной, потому что мужчина должен быть умнее и сильнее женщины. Я представляю, как Отступник, едва заметно, кивает в ответ, стараясь не увидеть её глаз, чтобы она не угадала, что он, так же, как и она, как все мы здесь – в этом проклятом Богом месте, слаб.
- Так нужно? – спрашивает Настя настойчиво, а мне явственно слышится в её отчаянном вопросе: «Мне бы только услышать «да» или «нет», и я смирюсь, приму всё, как жена декабриста! Я готова идти до конца, если требуется!».
- Если так есть, значит, так надо, - шевелит он губами, впрочем, ей и этого достаточно, чтобы жить….
Над костром закипел чайник. Доносится шорох вскрываемой пачки. Распространяется еле уловимый, терпкий аромат. Я тоже желаю! Невольно принимаюсь ворочаться.
- Вань, - тихонько зовёт Гоби. – Кончай притворяться! Иди, чайку хлебнём!
Настя, по-девичьи, прыснула в ладошку. Я прикидываюсь только что проснувшимся и лезу из-под одеяла. Добросовестно протираю зенки и старательно рву себе пасть – зеваю. Она продолжает хихикать надо мной. Игнорирую. Мощусь поближе к огню, скрючиваю свои ходули в позу лотоса и скромно заявляю:
- Мне покрепче!
Хозяйка суёт мне чистую, сухую, прогретую пиалу, расписанную весёлыми ромашками, роняет туда добрую щепотку цейлонских листочков, а Гоби проворно плещет в красивую фаянсовую ёмкость кипятку. Валит пар. Я прикрываю пиалу ладонью, и она мгновенно потеет. «Источал аромат зелёный «Ахмат»!». (Блин, да я поэт!).
- Да-а…. Давненько я не пивал чего-то подобного! – признаюсь я, отпив, и, рискуя обжечься, перекатываю от щеки к щеке хороший глоток слишком горького с непривычки, вяжущего напитка.
И без того крупные чаинки, распарившись, разбухли и превратились в большие сочные лопухи. Приятно пожёвывать, высасывать из них последние, самые центровые капли. Я стараюсь быть вежливым, но любопытство укладывает меня на лопатки и я, всё-таки, спрашиваю:
- Каково оно – быть вампиром?
Гоби захлёбывается, остервенело кашляет. Согласен – я только что взобрался на лезвие бритвы (а что мне теперь терять-то?!). Табу, наложенное на нас с Диком, может оказаться под угрозой (и наплевать!). Мой друг, наверное, готовится дать мне в челюсть, но Настя, спасибо ей, пресекает назревающую оплеуху:
- Гоша, разве он здесь не для того, чтобы во всём разобраться?
Отступник добавляет себе кипятку (вторая заварка зелёного чая лучше раскрывает его вкус) и молчит, предоставляя ей самостоятельность.
- Ты хочешь узнать, каково быть вампиром?
Я смело киваю, хотя, если честно, уже почти передумал.
- Хорошо, - говорит Настя, но потом заминается, подбирая подходящие слова. – Это хуже, чем просто умереть. Это, словно ты умер, тебя уже похоронили, но тут вдруг ты очнулся и видишь, что похоронен заживо, и всё, что у тебя теперь есть – бесконечно короткая агония в неописуемо тесном гробу….
- Жутко, проснувшись в одно прекрасное утро, обнаружить за спиной эти гадкие отростки, которые сразу отделяют тебя от людей, от всего, что прежде было до боли дорого, и причисляют к отрепью, к нелюдям. Ужасно осознать, что ты неизлечимо болен, и эта болезнь и есть твоя новая жизнь, а свежая тёплая кровь нужна только для того, чтобы просто жить! – заканчивает Гоби, подхватывая сорвавшийся голос Принцессы. Потом он опрокидывает остатки чая в костёр и выходит наружу. Другие вампиры, словно повинуясь безмолвному приказу, тянутся следом. Последней покидает часовню Настя.
- Время охоты, - поясняет она.
Буря стихает. Тучи разбегаются, и небо высвечивается сероватой голубизной. Всплывает солнце….
***
Дик умер рано утром. Отдал Богу душу во сне. Над ещё лоснящимся жирным чернозёмом могильного холмика Гоби произнёс:
- Ему повезло больше, чем другим.
Отец рассказывал мне, что дед умер так же. Среди ночи старик поднялся, сходил на двор, справил малую нужду, а после вернулся, лёг в постель и…. Подозреваю, что мой дед был святым – так отлетают только святые. Дик тоже им был.
17
Днём мы отправились домой – в свою хибару.
Нас засекли на границе свалки. Однако Гоби подозревал об этом и предупредил меня, чтобы я ни в коем случае не рыпался, не делал резких движений, и вообще, вёл себя, как можно хладнокровней. Я, естественно, обещал, но когда в любую секунду ты можешь очутиться в полнейшей нирване с проломленным куском ржавого железа черепом, не слишком-то надеешься, что стальные нервы – это именно то, что выручит.
Нескольких дней, проведённых вдали от нашего с ним свалочного жилища, оказалось вполне достаточно, чтобы напрочь позабыть его навязчивую вонь, которую до сих пор, кажется, и не замечал вовсе. Мимо, задрав огромные гладкие хвосты, пронеслось небольшое стадо крыс. Не успел я вздрогнуть от их внезапного появления, как тут же меня заставили задрожать уже по-настоящему.
- А ну стоять, козлы! – грохнуло сзади.
Мы замерли, косясь друг на друга исподтишка: Гоби ободряюще, я – совершенно беспомощно, да и как, по-вашему, можно ещё коситься, если сердце в жопе?! Угрожающий ор продолжался:
- Грабли за спину!
Мы повиновались. С всё нарастающим ужасом прислушивался я к наглому топоту полутора десятка ног – они приближались. Гоби напомнил: «Не дёргайся!», и я не дёргался. Мне заламывали руки, да так, что я телепался, будто марионетка под управлением бригады обезьян, но я не дёргался. Мои локти стянули верёвкой так, что склеились лопатки. Я всё ещё не дёргался, а только охал, кряхтел и тужился не пустить слезу от адской боли. Вслед за моим «ледяным» Гоби меня пихнули пинком, чтобы топал быстрей, а я так ни разу и не дёрнулся, лишь проехался рожей по консервным жестянкам и пропорол щеку от виска до подбородка (свою любимую – правую щеку!). Не дёргался, когда после второго пендаля не сдержался и заплакал, потому что мужчина из меня теперь, как из дерьма пуля. Пару раз я терял сознание, а приходя в себя, радовался, что хотя бы этого счастья им у меня не отнять. Обмороки, конечно, не спасали от тумаков, зато на время укрывали от боли. Гоби, кстати, тоже здорово не дёргался. По-моему, даже лучше, чем я. Стократ лучше. Кровушки, потерянной нами, хватило бы тысяче Мальчикам-с-пальчикам пометить дорогу домой, благо, путь выдался недолгим.
Добуцали нас скоро, и вот уже мы предстали пред ясные Головановы очи. Кинули нас на четвереньки и, сцапав за чубы, заставили смотреть ему прямо в глаза.
Если бы у меня было такое лицо, то оно называлось бы задницей, впрочем, на тот момент головановские вышибалы путём нехитрых манипуляций уже уровняли наши с ним физиономии в статусе. Вдохновляло лишь одно – мои трансформации носили неврожденный характер.
- Рад вас видеть! – оскалился он беззубой пастью, и стало понятно, что нынешняя встреча радует его постольку, поскольку скорое наше отбытие в страну духов, запланированное им же, принесёт ему ещё большую радость.
- А мы-то! – прохрипел Гоби и закашлялся. Я же сподобился лишь на сплёвывание смеси из крови, соплей, песка и зубов, но неудачно – всё это, скопившееся в том, что прежде называлось моим ртом, не желало никуда нормально сплёвываться и свешивалось с подбородка бахромой.
- Да ты герой! – отметил Голован ехидным тоном фазендейро, поймавшего беглого раба. Слова его были достойно восприняты полными рвения недоносками, и они ринулись усмирять Отступника. Гоби схлопотал увесистый тычок в бок, хекнул и застонал.
Господи, подумал я, сдохнуть бы побыстрячку! Страшно было вспоминать, что они сделали с Барбароссой! И вдруг я снова услышал тихий голос Профессора:
- Чего ты от нас добиваешься?
Голован подскочил к нему, рухнул на свои шарообразные коленки и, в бешенстве брызжа слюной, заверещал:
- Ты что, самый правильный?! Или, может быть, ты – Бог?! Так Бога нет! Если бы он был, то всех бы сотворил одинаковыми!
Он подпрыгивал, словно мелкая трусливая шавка, способная только укусить за штанину, а потом, помирая со страху и поджав хвост, умчаться в подворотню, чтобы оттуда залиться истерическим тявканьем. Он весь отчаянно трясся, так что его громадная, утолщённая кверху грушевидная башка болталась из стороны в сторону; под кожей на черепе вздулись, пульсировали и грозились вот-вот лопнуть частые толстые вены.
- Но тогда никто бы не смог видеть, какое ты дерьмо! – безразлично глядя на Голована, произнёс Гоби.
- А-а-а!!! – заорал тот, будто сумасшедший. Он кувыркался и корчился в пыли, а оторопелые телохранители не знали, что и предпринять. Потом он неожиданно метнулся к одному из них, выхватил из висящих на поясе ножен длинный свинорез и, так же молниеносно кинувшись обратно, отсёк Гоби правое ухо. Отступник зажмурился, но быстро открыл глаза. Красная ветвистая татуировка растекалась по его шее.
- Это я оставлю на память, - прошипел Голован, тыча отрезанным ухом ему в самую душу. – В яму их!
18
На следующее утро, не успел я осознать своё избитое тело на дне глубокого сырого колодца, как к нам в темницу прогрохотала корявая лестница, а за ней и предложение пошевеливаться. Мы полезли наверх, где снова были повязаны, но конвоировали нас уже без особого пристрастия, оттянувшись вволю, видимо, вчера. Гоби плелся, молча, и на мои попытки завести беседу отвечал лишь вымученной улыбкой. Было боязно идти, однако, ничего общего с давешним поросячьим ужасом я не ощущал.
Нас привели на главную площадь головановского поселения, туда же, куда и в первый раз, и приказали сидеть. Хорошо ещё, что руки связали только на запястьях и спереди, а не сзади и в локтях, как вчера, а то пришлось бы повыпендриваться и поизвиваться, чтобы подчиниться. В центре площади возвышался столб – бревно метра четыре высотой. Я точно помнил, что раньше его не было и это обстоятельство навевало тревожные мысли. Гоби, по-моему, всего этого не замечал: сидел, задрав голову, и мечтательно наблюдал проплывающие облака.
Поначалу мы были одни, не считая охраны из двух уродов. Потом подтянулись первые зрители и заняли места. Вскоре мы с Профессором очутились посреди кольца, образовавшегося из галдящей вонючей стаи. В толпе я приметил несколько знакомых рыл бывших барбароссовцев; с некоторыми я сталкивался взглядами, и тогда они, словно стыдясь чего-то – нашего ли знакомства или нашего теперешнего неравного положения врагов – поспешно отводили глаза либо принимались нарочно оживлённо обсуждать что-то с соседями. Захотелось бежать оттуда, но не из-за близости собственной гибели – хотелось избежать их стыда и их равнодушной ненависти. Эти существа ненавидели нас по привычке, так, как будто ненависть к нам являлась врождённым инстинктом, поэтому мне было противно, словно съел во сне случайно заползшего в рот таракана, а проснулся лишь тогда, когда проглотил разжёванную кашицу из его тельца. И ничего не изменишь, хоть блюй, хоть не блюй, факт остаётся фактом – ты съел таракана!
Появился Голован. Ниоткуда. Возник перед Гоби. Наверное, я на мгновение отвлёкся в свои размышления и не увидел, как он подошёл. За спиной у него, привалившись к столбу, кровожадно скалился Медведь. Вот он-то уж точно ненавидел по-настоящему, от всей души, и я был искренне благодарен ему за это – никто не способен возненавидеть тебя так сильно, как может возненавидеть друг! Под лапами у него валялся почти пустой и грязный холщёвый мешок, но что-то с ним – с мешком – было не то. Голован заговорил, и сразу же воцарилась тишина: толпа торопливо поглотала недозрелые фразы, готовые сорваться с губ, и напряглась, прислушиваясь:
- Я счастлив поздравить вас, друзья, с очередной великой победой! – Он не старался кричать, а говорил спокойно и внятно. Я смотрел на него. Гоби смотрел на него. Голован же смотрел поверх нашего бытия, а на его тоненькой шейке прямо под огромным острым кадыком трепыхалось на буром шнурочке ухо моего Советника – оно тоже слушало речь.
- Сегодня мы, наконец, разделались с этими нелюдями! Только что вернулся отряд наших бойцов! Враг повержен! Разбит! Уничтожен!
Раздались нестройные возгласы «ура», а потом, убедившись, что вождь не протестует против проявления эмоций, мутанты подняли восторженный гвалт. Голован в лучших традициях ораторского искусства дал народу выразить своё ликование и продолжил:
- Но здесь – передо мной – главный виновник всех наших бед! – Он даже руки не удосужился поднять, прося тишины: лишь только раскрылся его рот, как гвалт захлопнулся, так бывает, когда кто-то в сердцах ахает об пол надоевший транзисторный радиоприёмник.
- Тот, на чьей совести лежат сотни, тысячи загубленных, ни в чём не повинных жизней! Тот, кто своим невероятным коварством проник в наши ряды и обратил славного Барбароссу в низкого предателя! Тот, кто старательно укрывал свою подлую античеловеческую сущность под маской ложной добродетели и вёл нас на прокорм нечести! – Голован отступил на шаг и, проткнув тоненьким, смуглым, извилистым пальчиком метр воздуха, указал на Гоби:
- Вот он! – Пауза. И далее, с гневом повысив децибелы:
- Должны ли мы, следуя принципам милосердия, присущим нашей великой расе, простить ему все бесчисленные кровавые злодеяния? Должны ли мы забыть о душах, загубленных этим зверем?.. – Неодобрительный гул толпы. – Или, может быть, мы должны дать волю нашему справедливому гневу и покарать его?! – И он повесил ещё одну мастерскую паузу, за которую даже самый отсталый из отсталых смог доторопать, что к чему.
- Взываю не к духу, но к разуму вашему! Вы вольны принять любое решение! Взвесьте всё!.. Подумайте!.. Правосудие в ваших руках! – закончил Голован.
Но, как он не старался, уроды недоумённо переглядывались и лупали зенками, тщась сообразить – чего, в сущности, от них хотят? Голован и бровью не повёл. Он торжественно ожидал, скрестив на груди ручонки. Я с удивлением для себя отметил своё восхищение им. Мастер. Профессиональный лидер. Такому революцию состряпать, что два пальца обоссать. И тут откуда-то из массы родился возглас:
- Казнить!
Мутанты вмиг, словно с ума посходили – загорланили, как полоумные:
- Убить гада!
- Да мы его на куски порвём!
- Чего долго тянуть?!
Меня, будто к земле придавило – я растерялся. Конечно же, я предвидел именно такую развязку, но мной снова, как в ту ночь фантасмагорической резни, овладело ощущение нереальности происходящего: чудилось, что меня нет, что я нахожусь за много километров отсюда, а здесь – в этом дурдоме – просто протекает мой кошмарный сон.
Гоби подхватили и поволокли, но он успел сказать мне: «Прощай!». Где-то далеко я смотрел это на экране тошнотворного кошмара: с него содрали плащ, сорвали верёвки, стягивающие крылья, и принялись приматывать к столбу. Было мгновение, когда Отступник имел шанс вспорхнуть в небо и спастись, но почему-то не стал этого делать. Меня пожалел, подумал я и, охваченный стыдом, покраснел – он не имел права меня жалеть! Впрочем, наверное, мне это только показалось. У измождённого Гоби, возможно, просто не осталось на это сил. Или не было шанса. Я мог ошибаться, ведь я только смотрел трансляцию.
Толпа буянила вовсю, будто на стадионе. Когда-то давным-давно в Римской империи так встречали идущих на смерть гладиаторов. Гоби выглядел отрешённым, вполне возможно, он тоже видел себя во сне или на экране.
- У меня есть для тебя подарок, - сообщил Голован с издёвочкой. – Твоя подружка кое-что передала.
Гоби продолжал отмалчиваться. Голован расстроился, но не очень – было видно, что в окончательной победе он уверен: поставлена цель – сломить дух, растоптать волю, а уж за способами добиться своего он не постоит.
- Миша, ты посылочку не потерял?
- Нифига подобного, - заявил Медведь. – Я не из тех, которые чужие вещички теряет!
Он поклонился мешку, некоторое время покопался в нем, но несложно было догадаться, что делается это специально, чтобы поиграть на расшатанных нервах. Наконец, Медведь выпрямился: высоко поднятой лапой за длинные и до нежности знакомые чёрные волосы он держал голову Насти. Её лицо настолько было искажено предсмертным страданием, что казалось просто омерзительным; ужас заморозил её прекрасные глаза.
Голован скорее вырвал, нежели выхватил у Медведя трофей, и стремительно протянул Гоби. Тот даже не сморгнул.
- Вот чего ты добился, идиот! – прокукарекал раздосадованный садист. – Вот!!! Вот!!! Вот!!! – И он ударил профессора несколько раз отрубленной головой. А Гоби, словно язык проглотил; он даже кровь, сочащуюся из свежих ран, не слизывал, хотя, чертовски трудно удержаться и не смахнуть языком приторные и тёплые капельки, повисшие на расквашенной губе.
Голован безумствовал: отшвырнув в сторону оказавшийся бесполезным фетиш, он понёсся кругами вдоль кольца своих улюлюкающих ублюдков, вопя:
- Он насмехается над нами! Он насмехается! Он думает, что его крылья – это крылья ангела! Ха-ха! Сейчас мы сделаем из ангела червяка!
Гоби равнодушно взирал на них, не к месту горделиво расправив крылья, и я, уловив в этом гротеск, расхохотался. Ко всем моим обморокам и рвотам, теперь прибавилась ещё и истерика, близкого к помешательству человека.
Откуда-то взялась двуручная пила, и уроды оживились пуще прежнего – они догадались, к чему клонит их атаман. Моего друга стали пилить. Но пилить было неудобно, не помогло даже то, что крыло растянули и выпрямили. Пила гуляла, извивалась с характерным подвыванием и постоянно соскальзывала с кости, вреда ей практически, не причиняя, зато с лёгкостью вспарывая близлежащие ткани.
Ангел терпел, не шелохнувшись, то, что вытерпеть, в принципе, невозможно. Наверное, он свихнулся, или знал какой-то секрет йогов, или ещё что-то в этом роде, однако, в любом случае, мой друг превзошёл одну всем нам хорошо известную личность – ни стона, ни подобия стона не донеслось до меня сквозь хруст и скрежет. Даже мутанты, поражённые этим, затихли и не сводили глаз.
Голован оказался полностью опустошён и унижен. Он стоял и лишь бормотал что-то не разбери-поймёшь и ошеломлённо покачивал своей перевёрнутой грушей – головой.
Спустя полчаса от начала невообразимой пытки, левое крыло всё же оторвалось, и палачи, забрызганные кровью, приступили к правому. Они уже изрядно запыхались, но никто из толпы не вызвался помочь или их сменить. Уроды наполнились уважением к этому человеку-вампиру… ангелу, граничащим с первобытным, суеверным страхом перед непостижимым.
Ещё через полчаса, когда пильщики совершенно вымотались, но, обливаясь потом, всё-таки продолжали елозить пилой, Голован не выдержал. Он подскочил к ним, отбросил их от Гоби, ухватился за крыло и стал остервенело выламывать его и выкручивать, словно ножку курицы. Он пыхтел, сопел, останавливался и матерился, потом снова брался за кость, а потом вновь заходился от яростного бессилия нечленораздельными звуками, но не оставил своего занятия до тех пор, пока не удалось выдрать крыло с корнем – с мясом. На месте сустава зияла теперь чудовищная рана.
- Да! – воскликнул Голован, задыхаясь, и продемонстрировал дело рук своих. – Сейчас он уже никто!
Впрочем, к его великому удивлению, мутанты хранили мрачное безмолвие. Голован, краснея всё больше от охватившего гнева, обвёл народ невидящим взглядом разъярённого быка, уронил оторванное крыло и скомандовал:
- Медведь, добей зверя!
Медведь осклабился и вразвалочку прошествовал к умирающему, покачивая в лапе толстым, остро отточенным колом. Он замахнулся. Гоби держал лицо прямо. Несмотря на огромное количество потерянной крови, взор моего друга не потух; я же всё надеялся, что мой мозг одумается и выключит изображение, что он подарит мне желанный более всего на свете мрак, но этот, изъеденный извилинами, будто коростой, инопланетянин и не думал сегодня меня щадить. Я видел, как кол вонзился в грудь. Гоби сделал последний вдох и умер. Какое тихое, спокойное слово – умер, правда?
И тут началось такое!..
Словно осколки взорвавшейся гранаты, они налетели на Голована, Медведя и на всех, кто издевался над Гоби. Меня опрокинули, множество тяжёлых ног прошлось по мне – все эти существа соединились в едином порыве убить. Вполне вероятно, что после такого шикарного зрелища, которое для них сегодня устроили, ими просто руководила элементарная жажда крови…. А, может быть, они неожиданно осознали, что, только что, убили… Бога??? Не ведаю….
Я скрючился, втоптанный в грязь, и мне было тоскливо жаль, что как-нибудь в прозрачный сентябрьский денёк мне не с кем будет полетать. Широко размахивать звонкими, тугими на ветру крылами и жадно вдыхать ароматы первых опавших листьев. Этой ночью, в затхлой промежности ямы на одного вампира или ангела стало больше.
19
Вот и пора закруглять мой рассказ. Огрызка карандаша осталось как раз только на это, да и в тетради, что я так старательно оберегал, не расставаясь с ней ни на минуту, остался лишь последний лист. В конце концов, писать-то больше и не о чем, кроме того, что со мной произошли глобальные перемены.
Когда я заводил тетрадь, мне представлялось это важным, но с течением описанных в ней событий весь пафос смыло, словно мелкий сор с городской дороги после того, как по ней прокатит поливальная машина. И для того, кем я теперь являюсь, всё запечатлённое в этих записках больше не имеет значения. Но ради того, которым я некогда был, я, всё-таки, должен закончить.
***
Проснулся, потому что летал – парил во сне высоко-высоко: над жёлто-коричневой равниной, над голубым извилистым шрамом широкой, вялой реки; мощный ветер стряхивал с меня солнечные лучи. Там – внизу – не было ни души. И в небе не было ни души. Я был один и поэтому проснулся – невыносимо захотелось, чтобы рядом оказался кто-то ещё. Друг.
Открыл глаза – яма. Гоби не спал. Он сидел, прислонившись затылком к холодной скользкой стене. Я чувствовал себя крайне неуютно – сыро, одежда влажная, как поролоновая мочалка, никогда не бывающая совершенно сухой, если только не сразу из магазина. Время от времени меня передёргивало от жабообразных прикосновений ткани к голому телу. Сквозь звёзды на нас протекала луна, так что на дне можно было иголки собирать.
Но кроме сырости, было ещё что-то, вызывающее дискомфорт. Я долго не мог сообразить, что конкретно – какое-то странное незнакомое ощущение в области лопаток, словно, неизвестно откуда взявшийся горб мешает расслабить затёкшие плечи.
Я поймал на себе взгляд Гоби и понял, что со мной происходит, потому что он уже знал. Профессор улыбнулся разбитыми губами и сказал:
- Ну, здравствуй, вампир!
В его словах не прозвучало насмешки. В его словах звучало удовлетворение.
- Как оно?
- Н-не знаю, - промямлил я. Я был подавлен. Не то, что бы мне стало обидно, только уж как-то всё слишком неожиданно и не вовремя. – И что дальше?
- Теперь ты сможешь летать, - ответил Гоби. Он подобрал под себя ноги и медленно, превозмогая боль, поднялся, прошёлся на месте, разминая суставы и мышцы, и продолжил:
- Эволюция, Иван, как способ развития, ещё себя не исчерпала. Кощунством для миллиардов людей прозвучат слова о том, что человеческий вид – не предельная вершина видового отбора. Природа постоянно ищет, экспериментирует. – Он остановился, как бы приглашая меня вступить в полемику, но разве с этим поспоришь, когда сам я, по сути, теперь – продукт земной лаборатории. Я произнёс только:
- Значит, всё, что случилось здесь с нами в Н-ске, случится со всеми?
- Если уже не случилось, - кивал Гоби. – Тебе бы этого не хотелось?
У меня внезапно возникло подозрение, но я не признался в нём даже самому себе. Невероятно, подумал я. Бред! Но поздно спохватился, и уже почти верил, что самостоятельно сделал выбор, о котором он когда-то меня предупреждал.
- Вырождение? – спросил я.
- Не исключено, что ты прав, однако я склонен предположить, что это поиск новой формы. Ренессанс человеческого вида.
- Нет – закат цивилизации, - продолжал настаивать я.
- Но за каждым закатом всегда следует восход! – парировал Отступник.
Я смотрел на него. Моё подозрение полностью испарилось, и его сменила очищающая вера.
- А что будет утром? – спросил я, надеясь, что, может быть, в этот раз мне повезёт, и мне откроют величайшую истину.
Георгий Обин – физик, человек, мутант, вампир и ангел – опять, как множество раз тому назад, мягко улыбнулся и сказал:
- Утром будет утро, а утро вечера мудренее!
Сначала я испытал досаду. Затем пришло понимание, а с ним и надежда.
2001
Утром будет утро
© Copyright: Франк Сент-Отто, 2021
Свидетельство о публикации №221100901241
Свидетельство о публикации №221100901241
Рецензии