Четыре времени года полная версия

НУ, ЗДРАВСТВУЙ, ОСЕНЬ!

- На прошлой неделе мы написали сочинение «Как я провел лето». А что это значит?
- Это значит, что лето кануло в Лету, - глубокомысленно произнес сидящий за второй партой рыжий очкарик по кличке Нострадамус.
- Умница, - с трудно скрываемой неприязнью сказала Диана Михайловна, - Может быть, ты знаешь и то, что мы будем делать сегодня на уроке?
- Думаю, что знаю, - Нострадамус уверенно ткнул себя в переносицу, поправляя очки. – Мы будем писать сочинение на тему «Здравствуй, осень».
- Откуда ты знаешь, Балетов, - Диана Михайловна не могла скрыть удивления.
- Согласно логике вещей, Диана Михайловна. За летом неизбежно следует осень, - под ехидное хихиканье мальчиков умничал Балетов.
- Ну, что же. Я не могу допустить, чтобы ты, Нострадамус, ошибся. – Замечание учительницы было встречено дружным смехом девочек.

Диана Михайловна стояла у окна и слушала, как шуршат ручки по бумаге, шелестят переворачиваемые тетрадные листы, как перешептываются ученики.
«Сейчас они пишут о красоте листопада, о дожде, который барабанит по стеклам окон, и пытаются соврать, как им это все нравится. Такие маленькие, а уже такие лживые», - примерно так думала учительница, глядя на залитый солнцем школьный двор.

Сегодня был четверг, а значит, после уроков, Диана Михайловна зашла к Феофанычу. Феофаныч был отцом одного из учеников, но не жил с семьей. Последние два года он жил иногда с ней, а иногда еще с кем-то – так она чувствовала.
Феофаныч медленно раздевал Диану Михайловну. Последними с ее красивого тела исчезли кружевные чулочки – таков был заведенный ими ритуал, приводивший Феофаныча в состояние экстаза. Дальше тоже было согласно ритуалу: та же череда поз, те же слова, те же вздохи…

Уложив восьмилетних близняшек спать, Диана Михайловна сидела у зеркала и проводила со своим лицом привычные процедуры. Муж лежал в кровати и листал газету. Время от времени они обменивались репликами обо всем и ни о чем: школа, дети, что-то из телевизора…
Закончив косметические процедуры, женщина вздохнула и легла в постель на свое место между мужем и стенкой. Муж доведенным за годы супружества до автоматизма движением коснулся ее груди, сделал несколько пасов пальцами. После чего исполнил супружеский долг и, довольный своим обедом и женой, отвернулся от Дианы Михайловны. Уже через несколько мгновений он ушел в мир сновидений. Вскоре уснула и женщина.

Диана проснулась затемно от шума дождя, барабанящего в окно.
«И все-таки осень…». Она вытерла невесть откуда взявшуюся слезу. «Должно быть, в глаз что-то попало. Наверное, первая льдинка». И улыбнувшись себе, она сладко уснула.



ЗИМА

«Опять, опять внезапно» - подумала Диана Михайловна, глядя в окно. Там, вне зоны действия школьного начальства, сверху, из недосягаемого высока плавно спускались на грешную землю крупные снежинки. «Почему так всегда случается: знаешь, что зима неизбежна, но никогда не угадываешь, когда же она нагрянет. Ведь хотела же одеть сегодня шубу, так нет же, поверила Климу, что еще не пришла пора». Климом звали мужа Дианы Михайловны, отношения с которым у нее были, мягко говоря, странными. Странность эта заключалась в том, что если обычно от любви до ненависти – один шаг, то в их отношениях эти две, казалось бы, противоположные ипостаси сосуществовали мирно, сливаясь и переливаясь, превращая тем самым их жизнь в красочное полотно. Другими словами, скучным супружество Дианы и Клима не было.
Шорох за спиной отвлек ее от мыслей, она повернулась к классу. Все дети, склонившись над столами, были сосредоточены: кто-то писал в тетради, кто-то напряженно думал, красавица Марина прикусила губу, видимо, вспоминая, следует ли писать «ы» после шипящих. «Надо будет ей сказать, что красивая девушка не должна кусать губы», - подумала Диана Михайловна. В этот момент она осознала себя не столько учителем литературы, сколько педагогом, который обучает своему предмету, но в еще большей степени воспитывает, в частности, учит манерам. Ведь если она, педагог, не скажет Марине, как должна себя вести красивая девушка, то кто скажет? Осознав собственную значимость в деле воспитания, Диана Михайловна успокоилась и даже ощутила в себе некую благость. Это состояние души возникало у нее каждый раз, стоило только ей даже не произнести, а подумать – педагог! Почему-то ей представлялось, что в этом слове содержится что-то более высокое, чем в банальном «учитель», не обыденно постное, но таинственное и чистое, недоступное простому мещанину.
Но что же отвлекло ее от созерцания первого снега? «Ну да, конечно же, Балетов!» - раздражение вернулось к ней, тем более что источник шума и не думал скрываться. Балетов громким шепотом вещал что-то на ухо своему другу, Игнату Герундию. Тот сидел, царственно скрестив руки на груди, на его лицо была натянута маска светского презрения к жизни вообще, и особенно к жизни тех, кто, в отличие от него, не сподобился добиться значимых результатов на олимпиадах высокого уровня по математике и физике.
- Витя! Ты мешаешь всему классу, - сказала Диана Михайловна строго.
- Извините, - Балетов, как всегда, был абсолютно корректен, хотя Диана Михайловна прекрасно понимала, что за этой напускной вежливостью скрывается насмешка и над ней, и над большинством одноклассников.
- Извините, - повторил Витя, - можно спросить?
- Спрашивай, - Диана Михайловна внутренне напряглась, ожидая подвоха.
- Мы сегодня пишем сочинение на тему «Мораль и нравственность в творчестве Достоевского». А вы сами любите читать Достоевского или говорите о нем только на уроках, так сказать, по долгу службы?
Диана Михайловна гордо вскинула подбородок и холодно произнесла:
- Балетов, я действительно люблю читать Достоевского.
- То есть вы хотите сказать, что вам нравится этот чудовищный, ломаный язык, эти искусственные, изломанные характеры…
- Балетов, прекрати! Ты несешь ахинею! Ты просто не дорос до Достоевского, - голос учителя дрожал от праведного гнева и от осознания того, что Балетов прав, и она сама никогда не любила и не понимала Достоевского.
- Верно. Мы не доросли. Но зачем нас тогда мучить этой несуразностью? Может быть, лучше дать нам почитать что-нибудь попроще?
- А где гарантия, что «попроще» ты поймешь? Кстати, «попроще» слово-то простонародное, разговорное.
- Так ведь мы люди простые, потому и говорим так. Но вот я случайно подслушал телевизор – мама обожает, когда вяжет, слушать лекции Бы о Досте, так вот он сказал…
- Что за Бы, что за Дост? Где ты нахватался этой пошлости? – возмутилась учительница.
- У него, у Бы, и нахватался. Например, он всегда Маяковского называет Маяк, - Балетов с видом оскорбленной невинности пожал плечами.
- Знаешь дорогой, - почти прошипела Диана Михайловна, - что позволено Быку, то не позволено ослу.
Класс дружно зашелся смехом, и учительница с видом генералиссимуса, принимающего капитуляцию поверженного врага, провозгласила:
- Заканчивай работу, Балетов.
- А я уже закончил. Тетрадь на столе. Там все написано согласно директивам Минпроса, как положено. Можете не волноваться, - буркнул обиженно Балетов и сел на место.

Уроки закончились в час, детей из садика забирать в пять. Четыре часа свободного времени. Она не любила быть дома. Ничего, кроме скучных домашних обязанностей, там ее не ждало. Но сегодня и обязанностей никаких: квартира убрана, обед приготовлен. Можно, конечно, почитать Достоевского или, как и положено жене, терпеливо ждать возвращения Клима с работы, а потом смотреть, как ходит у него кадык, когда он ест и слушать, как он глотает. Ну почему он издает все эти звуки? Вроде и ест с закрытым ртом… Потом он отвалится довольный от стола – ему всегда нравилось, как она готовит – и начнет бесконечный рассказ, кто чего кому сказал на службе. Не мужик, а баба какая-то! Но самое неприятное случится потом, ночью, когда они лягут спать…
Клим засыпал первым, почти сразу, а к ней сон не шел. Она с тревогой прислушивалась к звукам из детской, потому что как только становилось понятно, что дети заснули, Клим, почти не просыпаясь, поворачивался к ней для исполнения супружеского долга. Делал свое дело он исправно, монотонно и равномерно. Диане это всегда напоминало осенний дождь. А ей хотелось чего-то большего: игр, ласк, того, что она в самом начале совместной жизни принимала за любовь. Но постепенно запретные ранее радости превратились в рутину. Однажды она решила проявить инициативу. Купила в магазине эротическое белье и, когда дети остались на ночь у ее родителей, попробовала побаловать Клима стриптизом. Она специально готовилась к этому действу, несколько раз репетируя его, когда была одна, перед зеркалом. Ей казалось, что получается очень сексуально. И вот она наконец-то решилась устроить Климу представление. Сначала он смотрел на нее удивленно, потом глаза его и вовсе округлились. «Как приятно, что ему нравится», - подумала Диана. И в тот же миг Клим вскочил с постели и опрометью бросился из спальни. Набросив халат, она выбежала за ним.
Клим стоял у окна на кухне и нервно курил. Ей даже показалось, что на его глазах появились слезы.
- Что с тобой? – с тревогой спросила она и погладила его по голове.
- Отстань! – огрызнулся Клим и отдернул голову.
- Да что с тобой? – повторила Диана. И тогда он повернулся к ней:
- Значит, тебе меня не хватает, да? Решила меня простимулировать, да? Что, какой есть, я тебя не устраиваю? Ты мне еще виагру в борщ подсыпь!
После той ночи Диана поняла, что Клим безнадежно ограниченный человек, что все у него: и секс, и еда, и разговоры, и развлечения – все от и до, все в рамках, все в пределах приличий. Значит, если она ничего не предпримет, то и ее жизнь будет теперь тоже проходить в рамках.
Через месяц после этих событий в ее жизни появился Феофаныч.
Но Феофаныч – уже прошлое. С ним она рассталась. Произошло это совсем недавно, месяц тому. Диана не ждала от него любви, но все же хотелось тепла и хотя бы видимости нежности. Но с некоторого времени, Диана заметила, что Феофаныч относится к ней не по-доброму. Да, он берет ее умело, и уж никак не скажешь, что однообразно. Но… с презрением, что ли. Впрочем, так, наверное, было всегда, но вначале она принимала его повелительную грубость как игру, своеобразную забаву. Когда же она поняла, что это вовсе не игра, а жизненное кредо ее любовника, что он ко всем женщинам относится именно так - с презрением, что презрение его – физиологического свойства, что женщина для него нечистое животное по двум причинам: во-первых, у женщин случаются месячные, а во-вторых, они впускают в себя чужую плоть, да еще и принимают в себя чужие выделения, когда она это поняла, то он сам превратился в ее глазах в дикое и грязное животное. Сообщение о том, что они расстаются, Феофаныч воспринял спокойно: пожал плечами, ухмыльнулся и сказал: «Как тебе угодно». Даже не попытался не то что удержать, а даже поцеловать на прощание. «А может быть, его презрение к женщине происходит от того, что иначе он возбудится не способен?» - подумалось ей. Это соображение, неожиданно пришедшее на ум, даже развеселило ее. Она улыбнулась, и было совсем непонятно, чего в этой усмешке было больше – горечи или злорадства.

Диана Михайловна вышла из школы и неспешно пошла по аллее, которая вела к центру города. Было безветренно. Снежинки, кружась, плавно опускались с небес на землю, где превращались в комья грязи. Сегодня почему-то было особенно тоскливо. Может быть, из-за первого снега, может быть, из-за Балетова, которого она терпеть не могла. «А если плюнуть на гордость и зайти к Феофанычу?» - мелькнула шальная мысль. «В конце концов, в мужской грубости тоже есть своя сладость».
Пытаясь отогнать желание, Диана Михайловна вспомнила, как на прошлой неделе в школу приезжал какой-то чин с завода, который по районной разнарядке курировал их школу. Чин был не то чтобы симпатичный, но обращающий на себя внимание: подтянутый, со вкусом и богато, хотя и без вычурности, одетый, с улыбкой хищника. Он представился Олегом Степановичем и вручил ей, как, впрочем, и остальным присутствующим визитку.
- Если что, обращайтесь, - сказал он тоже всем, но смотрел при этом на нее. Не могла она и не заметить, что, когда прозвенел звонок, и она выходила из кабинета, взгляд Олега Степановича просканировал ее фигуру.
Она зашла в кафе, заказала чай. Достала из сумочки мобильник, потом визитку и задумчиво посмотрела на причудливые завитки и богатое теснение, которые украшали маленькую картонную карточку. Она открыла телефон и задумчиво посмотрела на клавиатуру. Странное чувство овладело ею: она точно знала, что сейчас позвонит, позвонит Феофанычу или Олегу Степановичу, наплюет на гордость и позвонит… Но кому из них, она не знала. Ей вдруг стало ужасно жаль себя, даже слеза выкатилась из глаза. Но именно в этот момент телефон, не дожидаясь ее решения, зазвонил, громко и требовательно. От неожиданности Диана вздрогнула и со страхом и удивлением посмотрела на трубку. Когда прозвучал третий звонок, Диана – «Будь, что будет!» - решительно нажала на кнопку ответа.
- Да, - сказала она в трубку
Трубка хохотнула мягким баритоном:
- Да – это хорошее начало разговора. Олег Степанович беспокоит. Диана Михайловна, извините, что отвлекаю, вы уже продумали, что вам нужно для кабинета? Может быть, встретимся, чтобы обсудить все подробно?
- Да, конечно, - ответила Диана. Во рту все пересохло, потому собственный голос показался ей неестественным.
- Вы сейчас свободны?
- Да, свободна, - ответ прозвучал несколько двусмысленно. Чтобы смягчить неловкость, Диана поспешила уточнить:
- Но только до пяти, - и тут же поняла, что фраза прозвучала уж и вовсе неприлично.
- Тогда через полчаса в кафе «У фонтана». Жду.
На этот раз баритон звучал строго и не предполагал возможность возражений. В трубке, в такт ее сердцебиению, звучали короткие гудки.
Она рассчиталась за так и недопитый чай и вышла на улицу. Тротуар запорошило. Она оглянулась. На свежевыпавшем снегу отчетливо были видны следы каблучков. «Мои следы», - подумалось ей, и почему-то показалась она себе оленем, оставившем следы по первой пороше в большом, дремучем городе-лесе.
Тротуары были белы. А вот на дороге, по которой сновали машины, снег тут же превращался в грязь.

ВЕСНА

На первый взгляд между нравами и обычаями Венеции и Губернска, аула и кибуца, села и Парижа, Нью-Йорка и стойбища на севере нет ничего общего. История и обычаи – все разное, там – ох!, а тут – ах! Ну что сказать? Не верьте первому взгляду. При всем старании идеологов самых разных, часто прямо противоположных направлений, человек всюду одинаков. Или почти одинаков. А потому в каждом городе, в любой стране, при любом режиме наступает день – странный день, который никто и нигде не отмечает, как официальный праздник, что служит доказательством присутствия справедливости в мире, день, когда воздух наполняется странными запахами, когда вдруг исчезает холод из квартир и сердец, день, когда женщины, как по команде, одеваются по-весеннему. Дата этого события в разных местностях может разниться на неделю, месяц, даже на несколько месяцев, но День придет. И девушки оденут новые платьица, новые никабы, новые набедренные повязки – смотря, что носят в их селении. А даже, если и нет ничего нового, все равно произойдет с женщинами что-то такое, неуловимое, что все поймут: Весна пришла! Еще позавчера в городе можно было найти снег. Грязный, надоевший, слежавшийся, но – снег. Вчера солнце всерьез взялось за работу и стало по-настоящему тепло. Сегодня было жарко. Во всяком случае, так казалось после долгой, затянувшейся зимы. К тому же наступили весенние каникулы, и стайки праздно шатающей молодежи сновали по улицам и площадям подобно стайкам тропических рыбок в аквариуме.
- Хорошо! – промурлыкала Диана Михайловна и сладко потянулась в кресле. Лайкра на ее длинных, стройных ногах заискрилась под солнечными лучами.
- Что хорошо? – с легким налетом недоумения переспросила Людмила Евгеньевна.
Людмила Евгеньевна была единственной не то чтобы подругой, нет, скорее компаньонкой Дианы. Они работали вместе, в одной школе, но Людмила преподавала не литературу, а химию. То, что они не были конкурентами, облегчало взаимопонимание. Впрочем, понимать приходилось только Диану, поскольку в жизни Людмилы почти ничего не происходило из того, что стоило бы обсуждать.
Учительницы сидели в самом известном кафе города «У фараона». Столики располагались на крыше девятиэтажного офисного здания в центре города вокруг стеклянной пирамиды, которая, видимо, должна была сблизить Губернск с Парижем, а заодно и с Каиром. Кафе было открытым, а потому работало только в летний сезон. Сегодня как раз был первый день, когда можно было спокойно посидеть здесь, нежась в лучах весеннего солнца.
- Ой, ну почему весной, как только выйдет солнышко, так и хочется мурлыкать? – поделилась Людмила своими ощущениями.
- Как? Тебе тоже? – Диана рассмеялась.
- А ты думаешь, что только на тебя весна действует, - в голосе Людмилы зазвучали нотки обиды.
- Вечно ты со своими придирками. Лучше оглянись вокруг. Видишь, какая красота. Кстати, а почему ты решила, что весна на меня как-то по-особенному действует?
Люда пожала плечами:
- Как тебе сказать… Ты, конечно, всегда такая сексапильная, но весной – вообще что-то с чем-то.
Диана, закрыв глаза, повернулась лицом к солнцу. На ее губах играла едва заметная улыбка.
- Ты сейчас на подсолнух похожа, - засмеялась Людмила.
Замечание было столь неожиданным, что Диана повернулась к Людмиле и широко распахнула глаза. Глаза недоуменно захлопали густыми ресницами.
- Почему на подсолнух?
- Да потому, что шея у тебя как у жирафа…
- В пятнах, что ли, - с тревогой спросила Диана.
- Да нет, она у тебя длиннущая-предлиннущая. И губы пухлые и вытянутые. Вот прямо сейчас начнешь листья с деревьев жевать, - рассмеялась Люда.
- Тебя, подруга, не понять: то я жирафа, то – подсолнух.
- Подсолнух – потому что все время к солнцу поворачиваешься, но вот губами – чистая жирафа.
- Хотя бы чистая, да и то ладно! – теперь они смеялись вдвоем.
Смех их был достаточно громок и на них стали оглядываться – некоторые с осуждением, но большинство все же с интересом и даже завистью.
Наконец, женщины успокоились, и, поскольку их столик стоял у стеклянного барьера, огораживающего крышу, стали с интересом смотреть на улицу.
С высоты крыши все казалось другим, не настоящим, будто они смотрели кино. Или даже не так: будто они сами, с одной стороны, снимали кино, а с другой, были частью этого фильма.
Сегодня улица напоминала карнавал. Не тот, постановочный, к которому готовятся задолго и тщательно, а естественный, который случается вдруг, ни с того, ни с сего, просто так. Точнее, потому что еще вчера была зима, пусть уже на излете, но все же зима, а вот сегодня – весна. Метаморфоза наступила столь внезапно, что не все успели ее осознать в полной мере, хотя были и такие, которые поспешили переоценить мощь весеннего солнца. Поэтому в шумной толпе, снующей внизу, можно было различить и людей в пальто и шубах, и тех, кто сгоряча облачился в футболки с шортами.
Но главными на этом празднике жизни, конечно же, были девушки. Подобно тому, как Снегурочка – лицо Зимы, так и девушки в легких платьицах – знак Весны необоримой. Они шли, гордо подняв головы, сознавая в полной мере свою красоту и свежесть, и толпа восхищенно расступалась перед ними.
- Да, - задумчиво протянула Диана Михайловна, - да, мне уже никогда не быть такой. Обидно.
- Ой, перестань, - подруга пыталась ее успокоить, - тебе ли жаловаться на жизнь. Вот мне точно никогда, ни вчера, ни сегодня, ни завтра не быть такой, чтобы мужчины смотрели на меня так.
- Как так?
- Как, как… Как на очень-очень вкусную еду.
- Как на сдобную булочку? – съехидничала Диана.
- Тебе лишь бы обидеть. А я вот возьму и не буду обижаться!
- Ну как хочешь. Тогда я обижусь.
Подруги снова захихикали.
- Понимаешь, хотелось бы, чтобы мужчины смотрели на меня, как на очень вкусную еду, но такую дорогую, что ни у одного из них нет денег на такую вкуснотищу.
- Не-е-ет, я не согласна. Мне хотелось бы, чтобы все же нашелся кто-нибудь, кто меня скушает. И с хорошим аппетитом.
- Видишь, в этом и разница между нами.
Неожиданно у них над головами раздался мужской баритон:
- Приятного аппетита, девушки.
Обе женщины резко повернулись, ожидая увидеть принца на белом скакуне. Но нет, принц оказался официантом, а белого было в нем только пиджак и рубашка. Все остальное в нем, даже бабочка, было черным.
Диана и Люда переглянулись и дружно прыснули.
- Хотите еще что-нибудь заказать? - голос официанта выражал полное недоумение, но он старался не показывать свое раздражение.
- Да, - Диана Михайловна первой взяла себя в руки и сказала по-учительски строго – она не признавала панибратства с низшими чинами, - мне, будьте любезны, кофе на песочке и тирамису.
- Дина! – воскликнула шепотом Людмила Евгеньевна, - а диета?!
- Тогда еще эклер, причем выберите самый большой и жирный, - с вызовом продолжила Диана.
Официант, с понимающей улыбкой, записал заказ.
- А вам? – обратился он к Людмиле Евгеньевне.
- Эх, - Люда тяжело вздохнула, - И мне то же самое.
Официант ушел.
- Вот зачем ты заказала еще и эклер? – с укоризной сказала Люда, – теперь придется не только не ужинать, но и не обедать два дня.
- Это тебе за то, что ты меня назвала Диной. Ты же знаешь, я ненавижу, когда меня так называют.
- Прости, я нечаянно.
- Нечаянно? Теперь два дня без обеда.
- Правильно. Так мне и надо.
Принесли заказ, и молодые женщины, неспешно смакуя десерт, наслаждались шумом улицы, который доносился снизу, легким и теплым ветерком, теребившим их длинные волосы, запахом кофе и вкусом пирожных.
- Ой, Дианка, можно я тебе дурацкий вопрос задам? – подруга непременно хотела поделиться шальной мыслью, которую весенний Зефир забросил в ее голову.
- Как будто у тебя есть не дурацкие вопросы, - пробурчала Диана Михайловна, отправляя очередной кусочек тирамису в рот.
- Знаешь, если бы я была такая же красивая и раскованная как ты, то обязательно завела бы себе четырех любовников.
- Четырех? Не трех и не пятерых? Ты уверена? Это что-то вроде ислама для женщин?
- Ой, ты все-таки глупая, как все красавицы. Ислам тут не при чем. Просто я подумала, что для каждого времени года нужен другой любовник.
- Ух ты, мне нравится! Светлая все-таки у тебя голова, Людмила Евгеньевна!
- Голова-то светлая, да вот тело подкачало.
- Не прибедняйся, подруга. С телом у тебя тоже полный порядок.
- Да? А почему же меня мужчины стороной обходят?
- Потому что ты привередливая зануда. Чем тебе Костя, скажем, не угодил? И порядочный, и при деньгах.
- Ага, а ты знаешь, как он пахнет? Тухлой рыбой так и несет.
- Вот видишь какая ты привереда. Кстати, рыбный запах легко перебить бокалом хорошего пива.
- От пива полнеют, - буркнула Людмила.
- Ладно. Предположим. А Борис чем плох?
- Чем плох, чем плох… Тем что лох! Пригласил в кино. Согласись, если парень приглашает девушку в кино, она имеет право рассчитывать хотя бы на поцелуй?
- Если порядочная, то обязательно должна рассчитывать!
- Вот именно! А он уже на титрах заснул. Ладно бы тихо, так ведь заливисто так, с храпом отдыхал. Прямо соловьем заливался. Фильм я, естественно, не посмотрела – пришлось эвакуироваться. Слава тебе господи, хоть до поцелуев не дошло. А то ведь, не ровен час, мог и во время сокровенного задремать. Нет, видимо, любовь – не для меня, - подытожила список своих бед Людмила.
- А как же ты представляешь этих четырех любовников?
- Не знаю, настроиться надо на нужную волну.
- Так настраивайся!
- Сейчас, только не мешай, - приняла игру Людмила Евгеньевна. Она закрыла глаза, откинула голову, и, следуя своим представлениям о сомнамбулах, заговорила зловещим шепотом:
- Вижу осень. Холодный ветер. Листва шуршит под ногами. Он. Да-да, вижу его. Он худой…, даже не худой..., жилистый. Вот он в спальне…, полумрак…, он с тобой…
- Нет, нет. Я тут не при чем! – Диана Михайловна замахала рукой, будто отгоняя видение, - Это твои видения.
- С тобой, с тобой. Я же вижу, - продолжала тем же голосом Людмила Евгеньевна, - секс с ним долгий, холодный и нудный, как дождь за окном. От такого секса хочется плакать.
«Феофаныч!» - поняла Диана, «Но откуда она знает? Я же ей ничего не говорила!»
- А теперь вижу снег. Зима. Другой мужчина, а женщина…, да, это снова ты.
На этот раз Диана промолчала.
- Камин…, дорогая мебель…, гобелены…, шпаги и алебарды на коврах. От мужчины исходит тепло, он будто гипнотизирует…, ему ты позволяешь все, даже то, что осенью и помыслить не могла. Но когда все кончилось, он стал холоден…, превратился в лед…, дела…, деньги… он сразу же стал другим…
Диана прикусила губу. «Неужели она об Олеге Степановиче тоже знает?» - с ужасом подумала она. Связь с ним продолжалась, но он оказался настолько суров и властен, что Диана даже сейчас, только думая о нем, не смела называть его просто по имени.
Людмила Евгеньевна открыла глаза и, прищурившись, смотрела на подругу. Диана постаралась изобразить веселое безразличие, но не была уверена, что справилась.
- Ну что, молодая-красивая, продлевать будем? Позолоти ручку, всю правду расскажу, ничего не утаю, – с цыганским напевом заворковала Людмила.
- Отстань, - попыталась подыграть ей Диана, - впрочем, вот, отведай, - она пододвинула тарелочку с непочатым эклером подруге. Та, досадливо махнула рукой, и взяла эклер.
- Эх, была – не была, где два дня без обеда, там и три.
- Так что там весной? – нетерпение рвалось наружу.
- А по весне никто ничего толком не знает. Знаю только, что случай - это так, мимолетное увлечение, минутная блажь. Весна – она переменчивая: сегодня тепло, завтра – снег, послезавтра – ливень, а к концу недели – и вовсе жара. Вижу только, что все кончится так же быстро, как и начнется.
- А как же я пойму, что вот оно, то самое?
- Кто же знает? Дай руку, может там что написано…
Диана с опаской, но все же протянула руку Людмиле.
- Ой, вижу плохо… Стара стала, - Людмила Евгеньевна как-то не так, как обычно рассмеялась. – Ладно, так быть скажу – не совру, а совру, так правда еще слаще будет. Ой, запамятовала! Ты же на диете, сладкого нельзя. Ладно, не ведаю, но вижу…Бойся, девка, не старого, да и не мальца, а доброго молодца. Будет он что жеребец, пылкий, наглый и горячий.
- А лето что же? – Диана облизнула пересохшие губы.
- Лето будет летом. Это точно.
- Ладно тебе дурачиться.
- Ух, какая нетерпеливая. Еще молодец не остыл, а ей свежатину подавай. Так вот, летом не будет у тебя никаких романов, ни курортных, ни пляжных. А будет у тебя счастье и любовь неожиданная, но самая большая, что тебе назначена.
- Ох, и ведьма же ты! – рассмеялась Диана Михайловна, стараясь спрятать за весельем смущение, которое неожиданно накрыло ее.
- А как же! У меня же бабка цыганкой была, - сказала задумчиво Людмила Евгеньевна.
Женщины замолчали. Людмила вспоминала бабку цыганку, Диана думала о том, что еще три месяца и наступят летние каникулы.
Людмила посмотрела на стол, но натолкнувшись взглядом на эклер, поспешила отвести глаза.
- Ой, смотри, смотри! – вдруг вскрикнула она.
Диана Михайловна резко повернулась к стеклянному ограждению и посмотрела вниз. По улице шла веселая компания. Центром в ней был молодой человек, в котором учительницы признали Витю Балетова. Он рассказывал что-то с видом артистической знаменитости, а окружавшие его девушки покатывались со смеху. Юноши, среди которых мощной фигурой выделялся Герундий, явно завидовали Вите, но всячески делали вид, что им тоже весело.
- Слушай, - зашептала, наклонившись к Диане Людмила, - а может это оно и есть, твое весеннее приключение?
Диана отшатнулась от подруги.
- Дура ты, все-таки! Мне уже тридцать, я ему почти в матери гожусь. Нет, ты точно ненормальная!
Людмила в ответ, только скорчила гримасу, давая понять, что шутка это, просто шутка.
- Хотя…, - задумчиво сказала Диана Михайловна, - он хорош. Жаль, что мы с ним разминулись во времени.
- Это легко уладить с помощью теории относительности.
- А что по этому поводу говорит теория относительности?
- Там время – понятие резиновое. То растягивается, то сжимается.
- Да ну тебя с твоей относительностью, - ответила Диана, и подруги снова рассмеялись, Людмила – задиристо, Диана – немного смущенно.

Через два дня каникулы закончились. По расписанию у Дианы Михайловны первого урока не было, но она пришла в школу, как всегда, за полчаса до уроков. Возле учительской ее встретила завуч Светлана Николаевна.
- Диана Михайловна, пойдемте со мной. Должна вас обрадовать: нам прислали практикантов, так что будет кому проверять тетради, ну и к зарплате пара-тройка рублей добавится.
Светлана Николаевна хохотнула собственной практичности и, взяв Диану Михайловну под локоток, повела ее к своему кабинету. Когда они вошли, навстречу им поднялся молодой человек, одетый в вельветовые брюки и тонкий свитер, который не мог скрыть хорошо прокачанную мускулатуру. Ростом он был похож на Маяковского, а лицом - на Есенина.
- Позвольте представить вашего практиканта. Вадим Павлович.
- Можно просто Вадим, - сказал практикант и широко улыбнулся.
- Диана, - женщина почувствовала, что во рту все пересохло, но все же нашла в себе силы добавить, - Михайловна.
Диана Михайловна обожала русскую литературу.




ЛЕТО
В школах конец августа – особая пора. Уроков еще нет, но работа уже началась: надо навести порядок в кабинетах, поговорить с коллегами – оказывается, соскучились!, обсудить новости – вроде и прошло-то всего пару месяцев, а накопились. Но главное – совещания. У этих совещаний есть даже особое название: августовские педсоветы. Именно так, с чиновничьей лихостью да удалью, залихватски, по-особому, с ударением на «о». Эти педсоветы во многом определяют ход всего учебного года: какая нагрузка?, какие классы?, сколько подготовок?, расписание, пусть пока и предварительное? Здесь учитель узнает весь ритм учебного сезона: будет ли в моде ритмичный и мелодичный вальс или в этом году его ожидает глубоко синкопированный джаз – три урока, два «окна».
Учителя – что дети. Те, кто хотел сделать карьеру, хотя какая карьера в школе, так – получить чуть больше часов, или обзавестись собственным кабинетом, чтобы не бегать на переменах из одной классной комнаты в другую, или – но это верх мечтаний, стать завучем, - так вот, «отличницы» старались занять места в первых рядах. Остальные старались держаться от начальства на расстоянии. Диана Михайловна и Людмила Евгеньевна к продвижению по служебной лестнице особенно не стремились, а потому заняли места, будто закоренелые двоечницы, на предпоследней парте. И как подобает «двоечницам» слушали только то, что относилось именно к ним, остальное же время шушукались, переписывались, рисовали друг дружке смешные рожицы. Пару раз смешливая Людмила Евгеньевна, не сдержавшись, хихикнула, за что была удостоена сначала строгого взгляда директрисы сквозь очки, ну а второй раз – строгого взгляда поверх очков.
В общем, Диана Михайловна и Людмила Евгеньевна чувствовали настоятельную потребность поговорить наконец-то по душам, а потому, как только это стало возможным, они почти бегом покинули школу и направились в свое любимое кафе «У фараона».
Как только учительницы расположились за своим любимым столиком возле стеклянного барьера и сделали заказ, их будто прорвало:
- Рассказывай!
- Нет, ты первая?
- Да что я? Мне и вспомнить-то нечего?
- А кто тебе сказал, что мне есть что?
- Нет, ну, расскажи, где была, что видела? – не унималась Людмила Евгеньевна.
- Что видела, что видела…, - передразнила подругу Диана, но все же смилостивилась:- Месяц дома сидела с детишками. Знаешь, они такие …, - Диана Михайловна даже зажмурилась, чтобы подобрать нужное слово, - такие славные. Я и не подозревала, что эти комочки, которые два года из меня соки пили, станут такими смышлёными и забавными. Катюша всего на год старше Алеши, но ведет себя почти как взрослая, эдакая мамочка. Представляешь, она так любит отчитывать Алешку за малейший промах! Просто умора.
- А что Алеша?
- Алеша – настоящий мужик. Он совсем не обижается на Катьку. Он просто игнорирует ее занудство. Но хитрец! Однажды…
Диана Михайловна, пользуясь тем, что официант принес заказ, сделала многозначительную паузу. Пододвинув чашку кофе, она, не торопясь, помешивала его чайной ложечкой, несмотря на то, что кофе был без сахара.
- Ну? – не выдержала химичка.
- Ах, да… так вот. Однажды он ел кашу – а он так смешно это делает: съест сначала то, что выступает над ложкой, а потом языком вылизывает остальное, так вот, однажды он ел кашу, а Катька строго говорит ему: «Ешь аккуратно». Лешка ничего ей не ответил. Только глянул на меня и… Ты не поверишь!
- Ну? – наседала нетерпеливая Людмила Евгеньевна.
- Он ест эту самую кашу, слушает жужжание сестры, и вдруг, улыбнулся и, даже показалось, подмигнул мне. И снова весь серьезный с каменным лицом наворачивает свою кашу.
- Да ты что? – всплеснула руками Людмила Евгеньевна и залилась неожиданно гортанным смехом. Диана вторила ей мягким сопрано.
Насмеявшись вдоволь, женщины замолчали на некоторое время, занявшись своими пирожными и кофе. Но вот «обеденный перерыв» подошел к концу и, Людмила Евгеньевна, внимательно осмотрев тарелочку и еще раз убедившись, что от пирожного ничего не осталось, тяжело вздохнула и продолжила разговор.
- А дальше что было?
- Когда «дальше»? – не сразу поняла Диана.
- Не была же ты все время дома! Ездила на море?
- Ездила.
Глаза Людмилы загорелись адским пламенем.
- И куда ездила?
- На Адриатику.
- В Венецию?
- Да нет! Что ты? Венеция – это дорого. В Черногорию.
- Сама? – глаза Людмилы стали такими же большими как у волка из «Красной Шапочки», когда он, полакомившись Бабушкой, разыгрывал бедную девочку.
- Нет, конечно, - Диана даже изобразила легкую обиду, мол: «что ты, не знаешь, что я замужем?» - С мужем. Но детей мы оставили на бабушек с дедушками.
Людмила Евгеньевна была явно разочарована.
- И что? - уже почти без всякой надежды услышать о каких-нибудь пикантных похождениях подруги спросила она.
- Да ничего, всё было просто класс!
- Вот так просто? – совершенно убитым голосом переспросила Людмила.
«Вот стерва, приключения ей альковные подавай. Сама, видите ли, то ли блюдет себя для принца на белой кобыле, то ли боится всего и сразу, а я должна поставлять ей острые переживания. Тоже мне, подруга!» -делая глоток кофе, чтобы не смотреть в глаза химичке, с обидой подумала Диана.
В это время прямо над ними громыхнуло раскатисто. Женщины, увлечённые разговором, не заметили как исподволь из-за высоток, выстроившихся в ряд на противоположной стороне улицы, подкралась темная-претемная туча. Они увидели, что как только грянул гром, к шпилю башни напротив прильнула молния. Она разряжалась долго и не спеша, наверное, секунд пять, не меньше. И тут же на город обрушился ливень. Он стремительно заполнил тротуары водой, которая, не теряя времени, организовалась в потоки, устремившиеся вниз по улице. Люди бежали под струями дождя, кто с зонтом, кто без. Даже сюда, на крышу долетали восторженные возгласы промокших, но не обидевшихся на небеса, людей.
Дождь закончился так же неожиданно, как и начался. Туча скрылась за линией домов, оставив после себя запах свежести и озона.
Женщины сидели под большим зонтом, раскрытым над их столиком, и молчали. Хотя отдельные капли дождя и долетали до них, они почти не намокли.
- Вот это да! – прервала молчание Диана. Они переглянулись и весело рассмеялись, пережитому только что первобытному ужасу перед мощью стихии, которая на этот раз обошла их стороной.
Людмила Евгеньевна заказала еще кофе, а Диане Михайловне захотелось согреться, и она попросила чай. В ожидании заказа она вытирала капли воды, попавшие на лицо. Занятие это требовало максимум внимания, потому что салфетка могла ненароком повредить косметику. Голос подруги совсем некстати отвлек ее.
- Ну, так все-таки было у тебя в отпуске что-нибудь необычное?
- Конечно, было, - почти сердито откликнулась Диана, - Черногория – дивно хороша. Горы, море, - Диана закончила процедуры с салфеткой и потому позволила себе для убедительности закатить глаза. – Адриатика – самое красивое море в мире. А устрицы, а лангусты! Нет, все было восхитительно.
- Здорово! – восхитилась Людмила, - А мужчины на тебя заглядывались?
- Обижаешь, подруга! Конечно! – Диана кокетливо подёрнула плечиком и повела глазами куда-то вбок.
- Расскажи, расскажи, - Людмила, зажмурившись и хлопая в ладоши, почти визжала от нетерпения.
- Ладушки, - медленно взмахнув длинными ресницами, проворковала Диана, а сама так и подумала: «Ладушки!», - Только ты – никому.
- Ты же меня знаешь! – широко распахнув глаза, ответствовала Людмила.
- Поклянись!
- Клянусь! Да чтоб у меня окон было больше, чем уроков, да чтоб…
- Достаточно. Верю. Так вот, однажды мы с Климом поссорились. Кажется, это было на третий или четвертый день. Не помню даже из-за чего. Кажется, мы разошлись в планах на вечер. Клим хотел, чтобы мы пошли в бар, а я хотела на дискотеку. Вечер был дивный: закат, легкий бриз, плеск волн. Хотелось двигаться и смеяться, а если и пить, то только между танцами. Но ты же знаешь, как Клим относится к танцам. Он считает, что пить – честно, а двигать задом – так он называет танцы – нет, сплошной разврат. В общем, мы с ним поругались и решили, что все уже взрослые, а потому каждый идет куда хочет. То есть, он в бар, а я – на дискотеку. Я была так сердита, что даже не сказала, в какую именно дискотеку. Мы уже ходили на танцы. Это было в первый же день, но мне там не понравилось. Слишком много света, слишком громко, слишком много людей, да и контингент – всё больше сорок плюс и все какие-то правильные, прилизанные. Решила пойти в другое место. Если честно, я его давно присмотрела по дороге на пляж. Немного, конечно, на отшибе, но зато когда проходили мимо, там звучала моя любимая мелодия.
И Диана, закрыв глаза, промурлыкала модную в ту пору мелодию. Мелодия закончилась, а Диана всё сидела с закрытыми глазам, и по лицу ее блуждала улыбка.
- Ну?! – не выдержала Людмила.
- Что «ну?»
- Дальше что было?
- А вот дальше не помню. Но когда очнулась, смотрю…, - Диана посмотрела по сторонам, не подслушивает ли кто?
- Смотрю, а надо мною колышется какой-то Чингачгук!
- Какой Чингачгук? – казалось еще немного и глаза Людмилы Евгеньевны навеки покинут предназначенные им орбиты.
- Какой, какой… Панк, с таким разноцветным ирокезом. Но это еще полбеды. За ним пристроились еще несколько смуглых ребят.
- Негров, что ли? – Всё, Людмила Евгеньевна пошла красными пятнами, слюна была готова капать изо рта.
- В общем, да. Но ты же знаешь, что так говорить некрасиво? – В Диане проснулся человек политкорректный, к тому же – учитель словесности. - Да-а, так вот тут мне действительно стало страшно.
Диана Михайловна сделала маленький глоток кофе. На лице ее застыла маска печали. Наконец, будто преодолевая себя, она вздохнула:
- И тут я проснулась.
- Как проснулась?
- Тяжело. Вся в поту. Оглядываюсь, рядом Клим посапывает. Даже на всякий случай провела по его волосам. Нет, вроде всё нормально, никакого ирокеза.
- Так это был только сон? – разочарованию Людмилы Евгеньевны не было предела.
- Конечно! А ты что думала? – Диана рассмеялась, - Конечно, дурацкий сон. Я вспомнила, как после нашей ссоры, села на скамейку. Было так обидно, я даже чуть не расплакалась. И тут подсаживается ко мне какой-то тип с ирокезом и  начинает что-то бормотать на непонятном языке. Я хотела встать и уйти, а он хвать меня за плечи. Я даже ойкнуть не успела, как вижу, парень куда-то улетает за скамейку. Оказывается, Климу стало стыдно, проснулась в нем совесть, и он пошел меня искать. Ещё хорошо, что вовремя нашёл.
- И что?
- А ничего. Клим говорит: «Сегодня, кажется, уже потанцевали, пошли пить». И пошли мы в бар, напились, как положено, и я поняла, что не нужно мне внимание никаких мужчин, что я - мужнина жена и теперь, как он скажет, так и будет. Пить – значит, пить.
И женщины рассмеялись. Диана – весело, а Людмила – тоже весело, но все же с некоторым недоверием.
К столику подошел официант.
- Прошу прощения, но вы не будете против, если мы подсадим за ваш столик еще двоих, - официант смущенно пожал плечами, - Дождь. А все столики заняты.
Женщины переглянулись, и Диана Михайловна – она чувствовала себя старшей, хотя и была на год моложе подруги, кивнула в знак согласия.
К столику подошли двое мужчин лет тридцати. Конечно, женщины сразу отсканировали их внешность. Один был улыбчив, прилично одет и относился к классу симпатичных, подклассу интеллигентов, роду – похоже, неженатый. Второй же был и вовсе: странен. Лицом уныл, явно неразговорчив, одет диковинно: джинсы явно коротки, будто носил он их с пятнадцатилетнего возраста, на ногах – не застёгнутые босоножки, хуже всего, что рот его был постоянно приоткрыт, а голова завершалось то ли глубокими залысинами, то ли высоким лбом, венчали композицию роговые очки, которые молодой человек то и дело поправлял, тыча в переносицу пальцем.
- Вы позволите? - деликатно осведомился веселый.
Диана Михайловна величаво повела рукой в сторону свободных кресел.
Молодые люди заказали бутылку шабли, сырную плату и кофе. Женщины молчали, хотя выбор вина их удивил. Шабли – не самое дешевое из вин, а ребята не производили впечатления крутых бизнесменов даже средней руки.
Принесли заказ. Веселый тут же предложил вино дамам. Заметив их смущение, он рассмеялся:
- Прошу вас, не беспокойтесь. Сегодня особый день. Гриша – этого лоботряса зовут Гриша, а я – Антон, но это не важно… Так вот, Гриша сегодня сотворил гениальную глупость.
- Неужели сделал предложение, - неожиданно для себя заговорила Людмила Евгеньевна.
- Нет! Ну что вы! Он, конечно, недоумок, но не до такой же степени. Да и где вы найдете женщину, которая покусится на это ходячее несчастье.
Все рассмеялись, только Гриша улыбался странной улыбкой.
- Давайте выпьем за него, а потом я расскажу, какую глупость он сотворил.
Пригубили.
- Да, так вот, этот оболтус, вчера защитил кандидатскую.
- Кандидатскую? – захлопала ресницами Людмила Евгеньевна.
- Ну да, кандидатскую диссертацию.
- Поздравляю! – подняла бокал Диана Михайловна.
Пригубили.
- И по какой дисциплине, - стараясь казаться, как можно более умной спросила учительница химии, - Кстати, меня зовут Люда.
- А вас? – Антон воспользовался случаем обратиться к женщине, которая показалась ему более красивой.
- Диана.
- Очень приятно. Я тоже люблю охоту, - Диана широко распахнула глаза и несколько смущенно улыбнулась, оценив ответ Антона. «Интересно, он понял, сколько разных смыслов в этой фразе», - подумалось ей.
- Так по какому предмету диссертация, - несколько раздражаясь тем, что внимание переключилось на Диану, спросила Людмила.
- По м-матем-матике, - впервые заговорил Гриша.
- Ах, по математике, - уточнила Люда. – И что вы там раскопали?
- Так вы интересуетесь математикой?- изумлению Григория не было предела.
- А что вам известно об субгармонических функциях, - вмешался Антон.
Людмила Евгеньевна густо покраснела:
- Ничего.
- Тогда вам будет о чем поговорить. Гриша может говорить об этой штуковине до утра. Да что там до утра – всю жизнь!
Лицо Людмилы стало и вовсе пунцовым. Она, видимо, живо представила эти беседы до первых петухов.
- Но почему же вы, Антон, считаете, что Гриша сделал… как вы сказали?... гениальную глупость? – пришла на помощь подруге Диана.
- А потому, что он решил задачу, которая стояла с тринадцатого года.
- До первой мировой? – Люда была поражена.
- Да, до первой мировой, но после похода Наполеона на Россию. Эта задача была сформулирована в 1813 году. Ну, не идиот ли? Это же тянет минимум на докторскую! А кандидатскую он мог бы защитить по-быстрому на чем-нибудь банальненьком.
Женщины были поражены, их самомнение скомкано, они почувствовали себя в Лувре перед Джокондой.
Вдруг раздались гортанные звуки. Это смеялся Гриша.
- И ч-что? Я другую з-задачу решил. Он-на еще красивей этой.
- Что ты мелешь? Как можно говорить о красоте, когда рядом Люда и Диана? Бесстыжий. Знаете, - теперь Антон обращался только к Диане, - когда я смотрю в ваши глаза, странные слова лезут в голову.
Диана постаралась за маской как бы удивления скрыть настоящее удивление.
- Сейчас, - Антон закрыл глаза, несколько раз щелкнул пальцами и немного нараспев прочитал:

Пустые ноты отцвели,
И желтые опали листья.
Бреду я, словно в забытьи
Сквозь хлад и огнь прошедшей жизни
Ах, этот нежный нотный стан,
Ах, эти муки вдохновенья!
Ветрами грёз я обуян,
И жду от муз благословенья.

И снова сверкнула молния, громыхнул гром.
«О, боже мой, снова осень», - подумала Диана Михайловна.