Очкарик

Он стоял посередине небольшого круглого помещения и напоминал большого паука и циркуль одновременно. Как все очкарики, он был педантичен и романтичен. Очкариком он сам себя назвал. Слово это он услышал от светловолосого паренька в очках.
- Очкариком меня делают не линзы, а люди.
Планетарий чуть не подпрыгнул от радости. Вот оно! Как он сразу не распознал в себе очкарика?! Очевидно, что линз в его объективах предостаточно, сделали его люди, следовательно, ОН - Очкарик!!! И это прекрасно!!!
Деревянные стулья, окружавшие его, неодобрительно захлопали сиденьями, когда планетарий поделился своим открытием. У них было по этому поводу своё мнение. Но что можно взять с дерева, обтянутого дерматином и по умолчанию далёкого от головы? Мебель, она и есть мебель.  Одни эмоции и никакой событийной логики.
Сферический потолок добродушно внимал рассуждениям сентиментального прибора. И помалкивал. При всей своей уникальной форме, без планетария он ничего из себя не представлял. Купол. Просто купол.
С планетарием он превращался в звёздное небо и становился частью вселенной.  Бесконечной, загадочной и невероятно привлекательной. Потолок и сам был немножко романтиком, но тщательно это скрывал.
Зов звёзд, друзья мои, не шутка. Все, кто, хоть однажды, его услышал, меняются навсегда. Маленькие яркие точки, мерцающие из космических глубин. По ночам они светлым роем толпятся вокруг луны, кружатся в сложном менуэте. Притягивают взгляд, сулят раскрыть тайны мироздания, настойчиво подмигивают издалека. Кажется, протяни руку, и нежный бархат ночного неба мягко коснётся твоей ладошки. Звезды осядут перламутровой пылью на кончиках пальцев. Луна светлячком сядет на плечо. Млечный путь расстелется под ноги и поведёт мимо Туманности Андромеды, Кассиопеи и Персея к дальним Мирам. Где ждут Братья по разуму.
Планетарий со звёздами вырос. Небо было его жизнью, страстью, любовью, счастьем, радостью, наградой и наказанием.  Кроме звёзд, планет, галактик и вселенных он не знал ничего. Но о них он знал всё. И даже больше.
Планетарий… впрочем, давайте называть его так, как ему больше нравится - Очкариком. 
Каждый день он, затаив дыхание, ожидал прихода лектора и посетителей. Лекторы менялись, их было три: совсем юная девушка, юноша в очках и пожилой человек с тростью. Девушка рассказывала торопливой скороговоркой, как будто страшилась не уложиться во времени. Её звонкий голосок мелкой дробью отскакивал от стен, рождая эхо и напряжение. Очкарик нарочно не сразу переключался, чтоб немного успокоить её быструю речь.
Пожилой лектор, напротив, говорил размеренно, медленно, часто повторяя слова и увлекаясь объяснениями. Глухой голос звучал словно через минеральную вату, которой укутывают приборы при перевозке. Зрители утихали, убаюканные его негромким голосом, как от песни птицы Феникс. И тогда Очкарик поскорее менял проекцию, оживляя атмосферу.
Молодой человек был, во-первых, в ОЧКАХ!! Очках с толстыми стёклами, больше похожими на линзы. Очкарик с первого взгляда почувствовал в нём родственную душу. Первая же лекция показала, что он не ошибся. Голос юноши заполнил купол, прикасался к его поверхности и медленно стекал на зрителей. Без гулкого эха и глухой ваты. Рассказывал занятно, увлекательно, с подробностями интересными, но не исчерпывающими. Достаточными для того, чтобы вызвать у слушателей желание узнать побольше об астрономии. После лекции посетители оживлённой толпой окружали молодого человека, уточняя интересующие их детали, спрашивая какую книгу прочесть по теме лекции.
Были и такие, что хотели просто постоять рядом, продлить минуты пребывания в необычном месте. Они подходили к Очкарику, касались теплой ладонью его железной поверхности, рассматривали корпус, пытались заглянуть в объективы. В такие минуты счастливее Очкарика не было прибора на всей планете Земля. А может и во Вселенной.
Иногда обитатели неприметного здания в небольшом парке устраивали себе праздник. Рубильник тихо щёлкал тумблером, питающим планетарий. Очкарик самостоятельно выбирал проекцию, упирался металлическими ногами в пол, поворачивал к куполу округлое тело, усыпанное объективами, включал фонари и…простая белая сфера превращалась в звёздное небо.
Больше всего им нравилось рассматривать небо южного полушария. Тропические звёзды осторожно поднимались с восточного края, медленно ползли к западу. Световая указка важно отмечала созвездия. Стулья спорили, куда пропала Большая медведица, и громко вычисляли положение Южного полюса мира небесной сферы. Купол ловил отражение звезд на абажурах светильников. Деревянная дверь тесно прижималась к дверному косяку. Ей приятно было почувствовать себя слабой. Она немножко боялась, что треск стульев услышит снаружи старое Колесо обозрения. Колесо было самым большим механизмом в парке. Считало себя в ответе за порядок, и потому по каждому поводу разражалось громким скрипом. Скрипа им только тут не хватало.
Чем теснее прижималась к косяку дверь, тем сильнее он раздражался. Что опять нужно этой прилипале? Всю жизнь бок о бок с ней. Вцепилась двумя петлями, не оторвать. В прошлом году попытался от неё отделаться. Так нет, новыми шурупами намертво назад прикрутили.
В молчаливом раздражении дверной косяк резко оттолкнулся от двери, старенький дверной замок не выдержал. Дверь резко распахнулась настежь. И замерла от неожиданности и ужаса. Всё. Сейчас скрипу не оберёшься. Притихли и остальные. Две минуты прошли в тягостном ожидании. Колесо молчало. Весь день оно крутилось без остановки, катая детвору. Устало и теперь спало глубоким сном.
В открытую дверь планетария повеяло ночной прохладой. На пол легла узкая полоска серебристого света.
- Что это?
Шёпотом спросил Очкарик.
- Лунный свет.
Так же тихо ответила дверь.
- Но я всё выключил.
- Это другая луна. Настоящая.
Очкарик удивился. Не понял, но переспросить постеснялся. Покрутил туда-сюда не успевшим остыть корпусом. Подумал. И решился.
Потоптался на длинных ногах, неуклюже качнулся в сторону. Сделал первый шаг, и чуть не растянулся, потеряв равновесие.
Второй шаг он делал медленнее и осторожнее. Получилось лучше. Третий…четвёртый…Вот он приблизился к двери, выглянул наружу. И оторопел.
Огромная луна освещала холодным светом парк, детские аттракционы, маленькое здание, скамейки. Тысячи звёзд окружали её и подмигивали Очкарику с высоты.
Он растерянно крутил проекционными фонарями, безуспешно пытаясь скорректировать изображение над ним. Он привык управлять звёздами. Это без труда ему удавалось. Теперь всё шло наперекосяк. Тонкие лучи скользили по ветвям деревьев, поднимались в небо, беспорядочно дергались в разные стороны. Луна и звёзды оставались на своих местах. Стулья негромко хлопали сиденьями, спрашивали друг у друга:
- Ну, что там?
Один из лучей осветил Колесо обозрения. От яркого света оно проснулось. Резко дёрнулось в испуге, накренилось на бок. Очкарик испугался, как бы оно совсем не свалилось. Выключил фонари, и тихонько заполз внутрь планетария. Раскалённый корпус гудел, объективы кружились, он еле стоял на ногах. Всё, чем он так гордился, в одно мгновение превратилось в иллюзию.  Красивую и никчемную. Зачем создавать звёзды, если они уже есть? Очкарик старательно поставил ноги в отведённые им углубления. И затих. Утром он не включился.
Парк потихоньку приходил в упадок. Покосившееся колесо демонтировали вместе с другими каруселями. Здание планетария разрушили, Очкарик исчез бесследно.
Теперь уже никто не вспомнит, где стояло маленькое уютное здание, в котором днём можно было увидеть звёзды.