Осень

Осень. Это такое время, что трудно сперва определить смысловую и эмоциональную окраску этого явления. Впрочем, как и с остальными тремя временами года это сделать нелегко, но осень, по-моему, особенно проблематична в этом вопросе. Для меня это время невидимка; весть сезон я прибываю в этаком ступоре. Просто отмалчиваюсь о слякоти и переменных дождях, о закрытом тучами небе, о возрастающем день ото дня холоде, и об этаком обострении людей. Хотя это лаконичнее будет назвать унынием, каким-то эмоциональным упадком. Да, уныние и легкая апатия захватывают людей каждый год. Кто-то ее вовсе не ловит, а кто-то полностью утопает в ней, по крайней мере до середины весны прибывают в этом чувстве. И диву даешься, как людям не надоедает хмурится и дуться все это время? 
Расстройство внутреннего порядка или упадок сил моральных. Это все синонимы одного чувства. Давящего, уминающего вашу душу в ком и со временем только ослабевает напор, и вы берете передышку. Наступает зима. Кто-то рад, кто-то в очередной раз не впечатлён, кто-то хандрит. Это чувство периода смены, чувство ухода тепла, чувство потери месяцев с детства так любимых. Ладно пережить, переждать уныние осени, но со временем становится настолько скучно, что начинаешь уж тосковать по сезонной хандре. Вскок настроения и непостоянность, собственно, обратное от монотонности. А в свою очередь монотонность есть самое нежеланное в чувствах человека. Мы в поисках встрясок, по жизни ищем их. Если даже говорим сами себе что это чушь и лишь пустяк, то просто внушаем эти несуразности в надежде поверить когда-нибудь. И это жажда пережить что-либо проявляется особенно в унынии. И так мы впутываем сами себя в истории под эффектом обострения…
Собственно, я некогда был свидетелем одной истории. Да, согласен, может я и небольшого ума, раз ссылаюсь на сезон года в качестве почвы для конфликта, но все равно я так считаю.
Произошло это не так давно, но и недавнем случаем это тоже трудно назвать. Для этого есть такой оборот как «в недалеком прошлом». Итак, в недалеком прошлом два мои друга завязали ссору. Спросите кто, собственно, это двое поссорившихся, не разделивших принципов и идей друг друга? Я довольно слабый характером. И потому называть настоящие имена участников для меня сложно и неприятно. Словно они сразу почуют свое присутствие здесь, в этом очерке, и черт знают, что подумают и предпримут. По этому я дам им мною выдуманные позывные. Первый пускай зовется Иеремия, а второй Артур.
Итак, кто ж эти двое? Да-с, с ними я долго веду знакомство. Я знаю их с одного времени, как и они друг друга. Помнится, это был новый коллектив; нам по семь лет, никто ничего не понимает. Бесстрашные и харизматичные давно перезнакомились. Даже с других классов узнали ребят, через прошлых знакомых. Только мы, так простонародно выразится «запечные тараканы» остались в единицах. Единица Иеремия, единица Артур, единица я. Вкупе трио. Дружина друзей тараканов. Сокращенно ДДТ. Подомными интересности мы забавлялись позже, а в то время мы сбились от нечего делать; мы опоздали, ведь все группы уже сообразились на наших глазах. Я однажды на неделе узнал настоящие имя Артура, а тот в свою очередь свел меня уже с Иеремией.
Иеремия. Густой черный волос предан в форму горшка, а сейчас имеет вид, позволю себе профессиональные названия, квифа. Зеленые зрачки и цвета соли белок давали ощущение будто комок флоры очутился посреди заснеженного холма. Гладкий маленький лоб, время от времени складывался в гармонь при незадаче или упущении ума. Натянутые щеки на скулы, кажется единственная черта, которая нравилась девочкам в нем. Притупленный подбородок, спокойно ждущий свой волосяной покров. Выпирающий горкой от глаз до верхней губы нос, если смотреть в профиль. Встречались также редкие рубцы, видимо после ветрянки. Худощав в меру, без замечаний дистрофии. Так же на отзыв о худобе отвечал: «Строен, точнее».  При таком сложении обычно люди ростом выдаются, но эта закономерность не сработала на него. Я был слегка повыше, а в свою очередь Артур был слега повыше уже меня, что делал меня серединой и в этом соревновании. О соперничестве будет после.
Характером был более мягким и менее резким в поминании мира, чем Артур. Добр со своими, по злому шутлив, в некотором роде нахальный и едкий, таков был Иеремия.  Он смело мог бы войти в круг вертихвосток и школьных баламутов. Не попал туда только из-за своей особенности: он очень долго раскрывался и признавал людей. Год прошел с того момента как он начал нам доверять. Однако и доверие было в мелочах. Принести ложку, как мы в шутку говорили «весло», к столу, немного занять ассигнаций в столовую бес процентов осмеливался и т.п. пустяки жития. Иных проверок наших уз не происходило. Зато это компенсировалось словоохотливостью и некоторым озорством. Любитель колкостей и острых словечек про себя. Сатирически спародировать глупость, пантомима с подтекстом и безжалостность в уничтожении оппонента-  это бес сомнений удачно ему давалось. Бывали ситуации, когда он не мог отмалчивается и тогда уж он выговаривал все что думает, и в чистом большинстве своем его речь меняла положение вещей. Может такими шагами он и приближал тот день…
Артур. Черноволосый беспорядок напоминал чье-то гнездо. Стеклянные белки и коричневая смесь с потухшей кровью вокруг помещались в проемы потрескавшихся глазниц. Тонкие прямые брови всегда оставались параллельны линии губ, которые лишь изредка расслаивались и выдавали сухие, емкие мысли. Имел недурной стан: прямой позвоночник и вытянутый торс.
Редко вскрывал что чувствовал в лице, по этому такой скупой портрет. Никогда не носил ничего открытого, будь то футболка или шорты-ни за что. Видели в этом комплекс, но особо не заостряли на нем внимание. Вообще считал себя чуждым. Изгоем, который имеет счастье только в обществе таких же отвергнутых, коих он в нас видел. Носил мысли в голове. И потому часто их как бы «переваривал», передерживал. И часто из дельной его идеи выходило из-за привычки нечто что более похожее на галиматью.    
Вспомним о соревнованиях. Собственно, мальчишки в годы перехода от детства к началу созревания любят померятся в различных дисциплинах. Им это необходимо. Так и меж нам были этакие забавы. Местами шутливые и потешные, временами по-детски жестокие и опасные. В скором времени мы выяснили кто на что имеет задатки и распределили места в компании. Иеремия был циником-сатириком с радостью высмеивающий ту или иную глупость. Артур был резким в высказываниях и сохраняющий холод и дюжие спокойствие, витал в облаках и часто не понимал почему его мысли не принимаются всем коллективом класса. Я же был посередине. Особо о себе не скажу. Даже не знаю кем они меня считали. Третьим колесом или буферной зоной, честно, ума не приложу.
Так спустя семь лет совместного обучения Артур и Иеремия значительно изменились. Нечему удивляться, в таком возрасте рассмотрение себя как ячейки общества и вопрос «Кто я» является неким атрибутом этого периода в взрослении.  Так повели себя и мои товарищи. Что ж до меня, вы спросите? Я отвечу: рассказ не про это.
Иеремия рассудил, что собой недурен в плане умственном. Он хотел перестать быть тем человеком в коллективе, который вроде есть, но о его потери люди не позаботятся. Он хотел веса, признания, раскрыться перед другим. То есть счел потребность в признании главной в данный момент жизни. Но он не хотел переиначивать свое существование с нуля. Он и дальше признавал в Артуре и мне друзей. Более того он считал нас самым близкими людьми.
Артур же не изменил привычке и передержал свою мысль. Счел человека омерзительным в обществе. Выставляющем только свои пороки на обозрение. Чьи аморальнее и бесчеловечнее, тот в вершине иерархии. Компании есть гнездо ос, готовых в любой момент ужалить, нажужжать в ухо и испугать размерами. Лишь в пути отшельничества и одиночества видел истинного человека. Самокопание и глубокое непрерывное пребывание разума в самом себе-путь становление истинной, непорочной, человеческой личности. А те, ненастоящие, лишь продукт времени и неправильного воспитания. А прерви его вовремя получилось бы хорошая идея: человек сам себя определяет и ничто не может повлиять на его; он то чем себя видит…
Конфликт зародился, но не вспыхнул, когда Иеремия начал вступать в контакты и, по-старомодному говоря, в «сношения» с коллективами разных кругозоров. Иеремия по-прежнему держался с Артуром и мной, но и стал уделять внимание и посторонним, людям вне нас бывших. Артур заметил такую тенденцию Иеремии, но в то время он еще вынашивал свою теорию. В скором времени идея «личности» все же сгорела, подпалив фитиль стычки.
Все началось с невинного, бессмысленного промаха Иеремии. Он, точно не зная Артура, прошел мимо него однажды по причине увлечения беседой со спутниками. Артур запомнил это. Второй промах заключался в отсутствии Иеремии на ежемесячном нашем собрании, когда мы обычно выходили из домов что б, просто освежится и поболтать. Для нас, людей редко высовывающие нос за порог, если, конечно, это не первая необходимость или позыв к природе, это очень важно. Артур запомнил это. Последней оплошностью Иеремии стала его позиция. Обычно при спорах в коллективе, где Артур вставлял свое слово редко, при теме, кажущейся ему достойной чтоб на нее подискутировать, он отстаивал свое мнение до конца и всегда проигрывал, но рядом с ним всегда аргументировался и Иеремия, не всегда соглашающийся, но и видящий в идеях определенный смысл, который отрицался абсолютным большинством. В этот раз такого не было. Иеремия высмеял и спародировал крайне неприятно образы, представляемые Артуром. Это был удар под дых. Вечером Артур попросил меня задержатся с ним. Приказал быть свидетелем и советовал не вмешиваться.
Мы подождали Иеремию после уроков. Он был в компании маргиналов и смутьянов известных во всей школе. Артур, не обращая внимания на них, обратился к Иеремии. Почуяв серьезность и задаток к спору, компания заинтересовались, но Иеремия их прогнал. Они остались один на один, как раньше. Артур вопрошал почему старый друг так жестко и безжалостно убил идею, почему перестал быть одной третью единицы, почему циник превратился в придатка-шутника. Иеремия настаивал, что Артур все близко принимает к сердцу, ранимо чуток на изменения, что людям свойственно меняться и преобразовывается. Артур отвергал глупости Иеремии ссылаясь на слишком явное подхалимство и волокитство. Иеремия раззадорился и сгрубил сказав, что Артур ошибается и дурачит голову мне, своими пугающими наблюдениями. Я подумал, что Иеремия давно уже не приверженец своих первоначальных мыслей. Он влился в этот круговорот знакомств, кутежа, пожиманий доступности дурманов. Думая, что коллектив не утащит его за собой он переоценил себя и свою волю к личному мнению. В свою очередь Артур бился не за сохранения дружбы, а за подчинение, усмирение человека бывшего ему близким. Он не мерился после распрей и не принимал друзей и их отхождения от похожего на его собственное мышление. Артур давил и говорил, что Иеремия утонет в этом кошмаре, что это судьба кого-либо другого, но не его. Иеремия смеялся, и грубил Артуру колкостями что тот слишком печется о нем, может любовь или помешательство? Артур твердил что таков путь есть ничто иное как одна большая ошибка. Иеремия отсмеивался говоря, что ошибкой было задержатся после биологии. Ситуация накалилась докрасна, оба не хотели слушать друг друга. Артур замолчал. Минута тишины. В ней слились взгляды их очей и мое сердце залилось илом в следующий момент. Это был момент рукопожатия. Артур спокойно протянул руку Иеремии и расправив лоб с улыбкой выронил: «Давай разойдемся и больше не будем общается». На том и порешили. 
Возвращаясь домой я замети что день был солнечным, но прохладным. Утром иней окутал уже увядающую зелень, а сейчас исчез чтоб вернуться завтра. Листья перегонялись массивами проливного дождя от одного закоулка к другому. Вместе с ними кружились пыль и песок, которые слепили прохожих, несшихся кто куда.
Сейчас я думаю, что это было тяжелое и восхищающее расставание. Так разойтись не каждый сможет, по-моему, только они так сумели. Холодно, разочаровавшись в друг друге, без послесловий и дальнейших пересечений. Но также я считаю, что зимой они сильно распереживались из-за этого. Хотели вернуть все на свои места, но поздно. Что-то ушло, как осень, а что-то предстоит, как зима.