Глава 12. Цепи судьбы

          Предыдущая глава: http://proza.ru/2021/08/12/1593


          «Цепи - это цепи, независимо от того, являются ли они стальными наручниками,
           кожаными шнурами, обязательствами, альянсами или кровью»

          Автор

          Саундтрек: Max Richter, Elfa Run Kristinsdottir & Chui-Yee Trey Lee - Embers

         Локи поправил тёплый, подбитый мехом плащ, сколотый на левом плече круглой серебряной фибулой. Пальцы невольно задержались на шероховатой поверхности застёжки, ощупывая вырезанные на ней символы: непрерывная цепочка рун вилась по окружности, к центру сворачиваясь в спираль. Прижав подбородок к плечу, принц некоторое время изучал надпись, прищурив глаза и шевеля губами. Причудливые завитушки и непонятные значки были ему совершенно не знакомы. Досадливо поморщившись, Локи поднял вопросительный взгляд на отца.

         — Это древние письмена, — пояснил Лафей, наблюдавший за сыном, облачавшимся для предстоящего путешествия. Сам он холода не ощущал – это было естественным свойством организма ледяных великанов, но Локи родился полукровкой, следовательно, его морозоустойчивость была под вопросом. А рисковать здоровьем сына король не хотел. — Всего лишь заклинание, которое отпугнёт от тебя духов зимы. Мы отправимся на Священные равнины к Усыпальницам Отцов наших Отцов, где ты предстанешь пред древними ликами Титанов, чтобы получить их благословение. И тогда ни холод, ни метели с ураганами не смогут причинить тебе вреда. Ты сможешь управлять стихиями. Их духи будут приходить тебе на помощь даже против собственной воли.

         — Ну, по крайней мере, с двумя из них я до сих пор неплохо справлялся, — Локи слегка дёрнул щекой, сдерживая самодовольную улыбку. — Магия огня и воды всегда давалась мне легко.

         — Это удивительно, — покачал головой йотун. — Ведь обычно магу удаётся приручить лишь одну природную силу, но никак не две противоположные. Мы, ледяные великаны, властвуем над некогда породившей нас замерзшей водой. Только шаманы могут общаться с духами всех стихий, да и то не всегда. Но ты – другое дело. В твоих жилах течёт кровь двух великих рас, ведающих основами древнейшей потаённой магии, основанной на знаниях, которые ведут к истокам нашей природной силы. Всё вокруг нас — чистая энергия, и ею можно играть, как камешками... если знать, как. Если захочешь, ты сможешь подчинить силы, немыслимые для нас, ты сможешь изменять Вселенную по своему желанию.

         Принц, угрюмо усмехнулся, вспомнив сбивающие с ног волны головокружения, тошноты и неведомо откуда возникающего страха, накатывающие каждый раз, стоило ему попытаться призвать магию.

         — Очень сомневаюсь. Это место просто убивает мою магию.

         — Это не так, сын мой, — Лафей поджал губы и несколько секунд помолчал, словно обдумывая ответ. — Просто магия, какой её знают в иных мирах, в Утгарде не работает. Наш мир блокирует её. Не убивает, а просто поглощает вместе с жизненной силой её носителя, ослабляя и отравляя его. Никакой пришлый маг не сможет выжить здесь долго. Но ты можешь. Такие, как ты, могут.

         Слова отца вызвали у Локи неприятное чувство смутной тревоги, заставив обеспокоиться судьбой своей спутницы, о которой он, надо признаться, мало вспоминал в последнее время.

         — А Ангрбода? Что будет с ней?

         — С кем? — с притворным недоумением переспросил Лафей и наморщил лоб, словно пытаясь что-то вспомнить. — Ах, ты об этой колдунье из Железного леса! А что с ней может случиться? Она нашего рода, и Утгард не причинит ей вреда. Если только она сама этого не сделает.

         — Что ты имеешь в виду? — подозрительно осведомился принц.

         — Я имею в виду, что ей не стоит даже пробовать колдовать здесь. Любое самое сильное заклятие будет поглощено и нейтрализовано. Ангрбода — могущественная колдунья, первая среди лесных ворожей, свободолюбивая и непокорная, и я уверен, что она будет пытаться вновь и вновь плести свои чары, пока не выжжет себя дотла, превратив своё сердце в ссохшийся комок мёртвой плоти.

         Лафей замолчал, с растущим удивлением наблюдая, как после его слов замирает выражение лица сына, ожесточается маска и стекленеет взгляд.

         — Дело в том, что любое магическое действо в Утгарде происходит через связь с духами стихий. — Начал неторопливо пояснять Король. — Давным-давно, когда йотуны только начали осваивать эти земли, здесь господствовали стихии. Они были не слишком дружелюбны к нам, поскольку мы нарушили их покой. Духи стихий питались энергией этого мира, и с течением времени её становилось всё меньше, климат всё ухудшался, пока не превратился в вечную зиму. И тогда мы создали Ларец Вечных Зим – могучий артефакт, детище коллективных усилий целого клана шаманов, отдавших для его создания свои жизни и суть. Он олицетворял собой смерть, распад, возрождение и равновесие в мире стихий. С его помощью мы смогли подчинить своенравных элементалей, заставив служить себе, поскольку Ларец стал тем самым источником, из которого духи черпали свою силу и энергию. Они стали регулировать и смягчать холодный климат нашего мира, помогать в поиске металлов и руд, в охоте и ловле морской рыбы, обеспечивать защиту наших жилищ под землёй и на её поверхности. Например, если ты хочешь создать стену изо льда, ты должен призвать духа воды. Хочешь наслать на врага ураган – призываешь духа воздуха. В Утгарде существовал целый клан шаманов, Говорящих с Духами, которые умели не просто управлять стихиями, но и могли сливаться с ними, полностью подчиняя себе и заставляя выполнять любые свои приказы. И не было случая, чтобы кто-то из духов взбунтовался. Наше могущество росло день ото дня. Раз в тысячу лет мы спускались в Мидгард, где находился сильнейший источник энергии, питавшей Ларец.  Когда-то это был жалкий мирок, глухомань, волчий угол Иггдрасиля, из-за которого никому не было смысла воевать. Никто из богов не хотел назвать его своей вотчиной. Мы первые обнаружили, что Мидгард буквально нашпигован мощнейшими источниками природной энергии.

         Лафей на мгновение замолчал, с горечью вспоминая о маленькой планете, до боли яркой своей синевой, вращавшейся по чётко очерченной орбите, с которой йотунов связывали и самые радостные, и самые горькие воспоминания. Вздохнув, он продолжил свой рассказ:

         — Часть наших людей остались жить в Мидгарде, построив Высокий Храм, где и был вскоре создан Ларец. Этот же храм служил порталом, через который мы могли беспрепятственно перемещаться из Йотунхейма и обратно. И всё бы ничего, если бы не мелкие смертные людишки, населявшие этот мир. С момента нашего последнего визита они успели сильно измениться. Когда йотуны прибыли туда в первый раз, люди еще жили в земляных норах и воевали с помощью железных палок и стрел. Теперь же у них появилось более совершенное оружие, они стали умнее и хитрее, но остались всё такими же безрассудными и агрессивными дикарями, жадными до чужого добра. К тому же, оказалось, что не только нам пришёлся по вкусу этот юный мирок, сюда добрались и асы, которых местные обитатели стали почитать за своих богов.
Люди напали на служителей храма ночью, застав их врасплох. Шаманы – не воины, им было сложно противостоять толпе озверелых мародёров, у которых, к тому же, появилось оружие, изрыгающее огонь. Когда мы прибыли в Мидгард, храм был разрушен, уничтожен, разграблен, а все служители оказались мертвы. Моему гневу не было предела. Я призвал всю мощь Ларца, превратив в глыбы льда всё, что было живого в радиусе на много сотен элей. И вот тогда смертные призвали на помощь Всеотца, который обрушился на нас со всеми своими эйнхериями. Один всегда ненавидел ледяных великанов так, как может ненавидеть только близкий родственник. И теперь ему представился шанс изощрённо наказать нас. Якобы в отместку за смерть людей он нанёс удар в самое сердце нашего мира – перебив наше войско, он забрал Ларец Вечных зим и, вернувшись в Утгард, залил его кровью ни в чём не повинных местных жителей. Последствия оказались чудовищными. Лишенные источника своей силы, стихии обрушились на Йотунхейм со всей своей мощью, забирая энергию у самого мира и его обитателей. Вечная зима стала диктовать нам свои условия. На сегодня из клана Говорящих с Духами остался лишь один старый шаман Гридлл, которому удаётся хоть как-то справляться со всеми четырьмя стихиями, но он уже слишком стар и почти ослеп, элементали не хотят подчиняться даже ему. Что уж говорить о пришлых магах, даже таких сильных, как Ангрбода. Духи просто высосут всю её магическую энергию. Так что её жизнь — в её собственных руках.

         — Я должен предупредить её, — хрипло пробормотал принц, взволнованный рассказом отца.

         Теперь ему стало понятно, откуда бралась «отдача» в виде рвущей на части боли и тошноты при попытке прикоснуться к тонким структурам пространства. Представив себе посиневшее, с заострившимися чертами и бескровными, потрескавшимися губами лицо Ангрбоды, истощившей себя почти до смерти, Локи обратился к отцу, тщательно скрывая своё волнение:

         — Я хочу немедленно поговорить с ней.

         — Не понимаю, что за дело тебе до йотунской колдуньи? — Лафей удивлённо поднял брови. — Ну, разве что, если она – твоя возлюбленная, — полуутвердительно, полувопросительно произнёс Лафей. Взгляд его при этом был более чем красноречив, выражая отношение Короля к подобного рода предположению. — Безусловно, в этом случае женщина, принадлежащая моему сыну, представляет для меня особую ценность.

         Локи вздрогнул, услышав последние слова. Лишь на краткий миг тщательно скрываемым чувствам было позволено выплеснуться из бесконечной глубины подсознания, но этого хватило, чтобы сердце отозвалось стремительным ускорением ритма. Лёгкий лиловый румянец разлился по лицу, едва услужливая память напомнила ему о том, о чём он и сам был бы рад забыть: о тонкой фигуре на фоне плясавшего в камине огня, о локонах цвета запёкшейся крови, словно живых, рассыпавшихся по белым плечам, о нежности бархатной кожи под своими губами, о кровавых царапинах, остающихся на его плечах после страстных объятий, о переменчивых и неизменных глазах, в которых страсть застыла разбитым стеклом. Недавние слова всплыли в памяти болезненным воспоминанием:

         «Я принадлежу только тебе. И больше никому».

         Пришлось даже глубоко вдохнуть, чтобы подавить вихрь эмоций, поднявшийся в душе. Но легче не стало.

         — Она не принадлежит никому, — произнёс принц сухим и безжизненным голосом, из которого словно выкачали все оттенки чувств. — Полагаю, я должен прояснить некоторые моменты.

         — Ну, так расскажи, — Лафей присел в кресло и, откинувшись на спинку, затаил дыхание, боясь пошевелиться и сбить эмоциональную волну. — Я слушаю тебя.

         Локи медленно опустился на кровать, глядя в пустоту перед собой, ощущая, как в груди разрастается тяжелый комок воспоминаний и горьких сожалений. Эмоции, наконец, прорвались на лицо, исказив его черты.

         — У меня много талантов, и не последний из них — влипать в собственноручно созданные неприятности, — невесело усмехнувшись, заговорил он. — Покидая Асгард, я ещё не знал, что убегая от своих проблем, наживу себе массу других. Я запутался. Не только в том, чего я хотел, а в своей жизни в целом. Я ненавидел всех — свою семью, тебя, а более всего — самого себя: потерянного, озлобленного, заблудшего монстра, не созданного ни для счастья, ни для чувств и вообще не имеющего права на существование. Гордость, эгоизм, жестокость — вот те три демона, что я принёс с собой из прежней жизни, которую собирался забыть навсегда. Ангрбода была первой, кого я встретил в Йотунхейме. Она стала для меня тем самым якорем, что не дал мне полностью рухнуть в пучину боли, отчаяния и ярости. Она бесцеремонно вторглась в мою жизнь, выдернув из пропасти, куда падала моя душа, вырвав наружу моих демонов, показав их ничтожность и ничего не стоящее, выдуманное величие. Ангрбода вернула мне вкус к жизни, подарила долгожданный свет и тепло, узнав которое, уже не хотелось больше идти ко дну и сдаваться на полпути к чему-то важному. Однажды она даже спасла мне жизнь и чуть не погибла сама, использовав всю свою магию... Я очень многим обязан ей и не хочу, чтобы с ней, оказавшейся здесь по моей вине, вновь произошло что-то нехорошее и непоправимое.

         Локи замолчал и отвернулся, словно не желая смотреть на отца и видеть его, не готовый признаться в своей беспомощности, но и не в силах избавиться от неё.

         Внимавший принцу Король был глубоко тронут его словами. Внезапная откровенность сына удивляла и сбивала с толку, но вместе с тем создавала между ними незримую, пока почти неосязаемую связь, которую Лафей боялся нарушить неосторожным словом или упрямым недоверием.

         — По правде сказать, я даже рад, что ты отдал своё сердце прекрасной деве из народа йотунов, — бодро произнёс Лафей, стараясь вплести в свой голос побольше оптимизма.

         — Ты ошибаешься, — царевич внезапно вновь стал холодным и отстранённым. — Моё сердце принадлежит мне, и мы с Ангрбодой вовсе не возлюбленные. Просто — два неудачника, волею судеб оказавшиеся в одной связке, вынужденные бороться с обстоятельствами и ради этого идущие на многочисленные компромиссы и сотрудничество.

         Слова, словно льдинки, упали и раскололись. Лафею словно снегом и холодом дунуло в лицо.

         — Вот как?.. — одними губами произнёс он и удивлённо поднял бровь.

         У Короля была одна особенность, благодаря которой он стал Первым Сыном Зимы и правил дольше всех своих предшественников — его чутьё. Он был невероятно проницательным и наблюдательным, чувствовал соплеменников, как никто другой, видел как их скрытый потенциал, так и недостатки, которых не замечали другие. Чутьё никогда не подводило Правителя Йотунхейма. Он выбирал лучших из лучших на посты капитанов своей гвардии, талантливых зодчих для постройки жилищ, находил лучшие способы прокладывания новых тоннелей в горах. Лафей превратил свой дворец в место, свободное ото лжи. Он мог угадать первые признаки заговора еще до того, как он был замыслен, распознать малейший клочок гнева, недовольства или коварства в любом из своих подданных, стоило лишь изменнику ступить на первую из ступеней, ведущих к трону Высокой Зимы.

         Вот и сейчас Король почувствовал, как Локи на мгновение приоткрыл ему плотную завесу своей души, а в следующий момент громко хлопнул дверями перед его носом. Ну что же, раз так, он не будет спешить и подождёт, пока сын вырвет шипы из своего сознания и залатает трещины в собственной душе. Дальнейшие расспросы могли лишь навредить, заставив Локи испить ещё больше собственной лжи.

         Некоторые истины лучше оставить в пыли неведения, решил Лафей. На худой конец, их лучше забыть.

         — Ну, что же, — произнёс он, поднимаясь и протягивая руку, — сейчас мы должны ехать. Нас ждут двадцать великих домов Утгарда. Ты должен познакомиться со своим народом. Увидеть своими глазами, как он живёт. Но я обещаю тебе, что когда вернёмся, ты встретишься с Ангрбодой и скажешь ей всё, что посчитаешь нужным. А до той поры я прикажу присматривать за ней, чтобы не наделала глупостей.

         Локи встал, осторожно принимая холодное рукопожатие.

         — Благодарю тебя, — произнёс он и, аккуратно забрав ладонь из отцовской руки, приложил к своей груди, слегка склонив голову.


                *    *    *



        Саундтрек: Edvin Marton - Art On Ice

        «Растянута цепочкой волчья стая.
        Законы жизни их инстинктом объяснимы,
        А волки долго шли, а волки так устали.
        Ты первый здесь чужак, желавший мира.
        Спроси у местных о богах и духах,
        Кого в селении к утру не досчитались.
        Наверно, это было очень трудно –
        Ты первый здесь, кого признала стая»

         Автор: Шерил Фэнн

         Двадцать потомков старейших и знатнейших семей Утгарда, лучшие и вернейшие лорды Лафея с раннего утра собрались за высокими, покрытыми ледяными узорами, городскими воротами в ожидании своего Короля и его наследника, чтобы сопроводить их в путешествии. Целая стая невероятно крупных, длинноногих волков, размерами оставивших далеко позади своих равнинных родственников, в нетерпении перебирали лапами, и возбуждённо повизгивая, постукивали хвостами, предвкушая тот момент, когда, захлёбываясь восторгом и свободой, они смогут рвануть прочь от замерзшей тени Первого Дома к широкому и чистому горизонту, где виднелись острые, похожие на зубы дракона, скалы. Хримтурсы безмолвными, тёмными силуэтами выделялись на фоне белоснежного покрова, не смея оседлать своих волков прежде, чем Лафей и его сын вскочат на спины собственных.

         Наконец, врата распахнулись во всю ширь, и Король с наследником неспешно вышли, сопровождаемые приветственными криками воинов. Лафей поднял руку, и острая, как нож, тишина разверзлась над собравшимися.

         – Имеющие глаза да узрят, – прогремел голос Первого Сына Зимы. – Впервые мы поскачем от летящих ввысь чертогов Дома Высокой Зимы без намерения принести нашему народу новую войну. Не для того, чтобы кинуть клич битвы и призвать к оружию, но для того, чтобы вернуть силу, гордость и надежду на будущее в каждый из двадцати Домов, что кольцом раскинулись вокруг Первого Дома, подобно спицам в колесе, вращающем сложный механизм Утгарда.

         Все движения Короля были пропитаны скрытой силой, фразы и слова наполнены врожденным превосходством, а голос – властью, скользящей в каждой ноте. Хримтурсы восприняли речь своего правителя одобрительными криками. Лафей вскочил на спину громадного волка и кивнул стоящему в первых рядах лорду Бертигарду. Тот поклонился и подвёл к принцу матёрого серебристо-белого зверя, с черной полосой вдоль хребта.

         – Это Гарм*, – произнёс лорд своим удивительным грудным голосом, – он родной брат Хати*, – Бертигард обернулся к волку, которого оседлал Владыка Зимы, – и будет служить Вам верой и правдой, мой Принц.

         Снег захрустел под тяжёлыми волчьими лапами, когда Гарм приблизился к новому хозяину – в холке волк доставал ему до груди и был размером с телёнка. Его синие глаза, не мигая, смотрели на юношу.

         Локи слегка напрягся: в памяти всплыло воспоминание о страшной битве с беспощадными варгами. Как ни крути, эти волки были их ближайшими родичами, к тому же, гораздо крупнее и свирепее на вид. Однако зверь миролюбиво боднул наследника широким лбом, и тот осторожно положил ладонь между широко расставленных острых ушей. Погладил мягкую шерсть, с грустью вспомнив оставленного в Железном лесу Фенрира. Гарм одобрительно фыркнул и подставил спину. Локи крепко ухватился за загривок и вскочил на волка, как на коня. А вслед за ним и все остальные оседлали своих волков.

         Лафей вновь высоко вскинул руку, и принц почувствовал, как напрягся под ним Гарм, ожидая команды. Королевская рука резко опустилась, и воздух огласился грохотом сорока четырёх пар громадных волчьих лап по твёрдому снежному насту и оглушительным восторженным воплем, вырвавшимся из двадцати глоток разом.

         Король быстро оторвался от своих подданных и поскакал вперёд. Гарм, взвыв, рванулся следом, как птица, камнем падающая с неба. Локи распластался на его широкой спине, запустив пальцы в шерсть и сжав пятками бока. В диком ритме скачки он едва мог дышать, глаза жёг ледяной ветер, мир вокруг заполнился грохотом скачки и дружным хором рычащих, хриплых голосов. Но в то же время принц, казалось, был готов захлебнуться восторгом и чувством свободы. Он быстро нагнал отца, и оба брата-волка понеслись бок о бок впереди всей стаи, которая, подобно серебристой реке, растянулась по снежной равнине.

         Перед ними раскинулся широкий безграничный мир, отмеченный суровостью, и жестокостью, и неласковой красотой, описать которую у Локи никогда не хватило бы слов. Вокруг вставали белоснежные, причудливой формы горы с крутыми заснеженными склонами, похожими на волны в неспокойном океане. А они неслись всё дальше и дальше, к более высоким горам, склоны которых были покрыты сверкающими голубизной ледниками.

         Их путь лежал на запад, туда, где умирает Дневное Светило, к Дому Поющих Гор. Дневная звезда прошла шесть долей своего пути, прежде чем они оказались у первого из поселений. Подобно Первому Дому, город был высечен в скале и имел только одну фронтальную стену. Локи уже знал, что почти все города Утгарда, за исключением прибрежных поселений, были построены в недрах каменного плато и связывались между собою подземными тоннелями. И здесь так же, как и в Первом Доме, повсюду виднелись следы давней разрушительной войны.

         Волки и их всадники прошли через высокую обветшалую арку того, что было раньше главными воротами, украшенными некогда прекрасными базальтовыми колоннами, ныне полуразрушенными, похожими на уродливые, сломанные пальцы, гниющие на белом снегу. Центральная площадь города была заполнена взволнованными жителями, напуганными внезапно нагрянувшими к ним высокими гостями. При виде блестящей королевской кавалькады они падали на колени прямо в снег и склонялись, пряча лица.

         Лорд Бертигард, бывший, к тому же, вождем Дома Поющих Гор, ловко соскочил со спины своего волка и обратился к Королю и его наследнику от лица своего клана:

         – Я, Бертигард Сиверсон, вождь Дома Поющих Гор, склоняюсь ниц перед своим Королём и наследным Принцем и приветствую вас в Первом из ваших городов.

         А затем обратился с короткой речью к скованным, потрясённым соплеменникам, призвав их к спокойствию и объяснив причину столь неожиданного визита.

         Даже сидя на высокой спине Гарма, Локи мог различить печать нужды и горя, лежащую на грубых лицах йотунов, среди которых он впервые увидел детей и женщин. Последние были не лишены своеобразной красоты. Высокие, с крутыми бёдрами, узкие в талии, с густыми чёрными волосами, заплетёнными во множество косичек, украшенных металлическими бусинами. Резкие, неправильные черты лица, оттянутые к вискам большие глаза лишь придавали женщинам турсов некое особое очарование. Они с благоговением взирали на своего Короля и заинтересованно и осторожно – на его невесть откуда взявшегося наследника, пришедшего, по словам вождя, чтобы помочь исцелить их мир.

         Уставших всадников пригласили в замок, где тут же начали накрывать столы. Бертигард лично проследил за тем, чтобы всех сытно накормили, хотя не трудно было понять, что жители Дома Поющих Гор с трудом могли прокормиться сами.

         – Твои люди истощены, Вождь, – в словах Лафея не было осуждения или упрёка, только боль, ведь это были и его люди тоже.

         – Другим Домам не легче, – просто ответил Бертигард, – жители Прибрежных домов помогают нам, хотя ловить морскую рыбу и промышлять зверя становится всё труднее. Того металла, что мы добываем в шахтах, не хватает, чтобы починить их причалы и доки. В Домах Белых Пустошей господствуют голод и мародёрство. Стада бизонов и оленей, на которых они всегда охотились, уходят всё дальше в поисках пропитания. Да и хищников развелось сверх меры. Им тоже не хватает пищи. Всё чаще волки, пещерные медведи и горные львы нападают на поселения, унося детей, оставленных без присмотра.   Мои люди на пределе, у них нет сил, чтобы чинить разрушающиеся дома, они с трудом справляются, добывая металл, базальт и розовую соль, пригодные для обмена и продажи. Многие скитаются в поисках пищи. Молодёжь бежит из шахт, предпочитая бездумно охотиться и грабить соплеменников. Я не знаю, как это остановить. — Вождь тяжело вздохнул и, помолчав, добавил. — Вечная зима диктует свои условия. Наша магия слабеет день ото дня. Духи стихий почти не откликаются на наши призывы. Нам приходится самим ковать оружие, чтобы защищаться от мародёров, поскольку обычному турсу теперь вдвойне тяжелей призвать ледяное лезвие в свою руку, чем это было до Войны с асами. Мы слепы и глухи и больше не слышим голосов предков. Наш мир стал к нам слишком суров. Ещё несколько столетий, и от гордой нации хримтурсов останутся только воспоминания.

         Восседавший, на правах наследника, по правую руку от Короля, Локи незаметно прислушивался к тихой беседе отца с лордом Дома Поющих Гор, которые говорили между собой на языке жителей Йотунхейма. Это был старый диалект обитателей северных областей, первоначальный, древний, как сама их земля. Принц начал осваивать его ещё в Железном лесу и пока не мог изъясняться свободно, но ему хватило и половины услышанного, чтобы понять, насколько плачевным было положений йотунов в Утгарде. Внезапная волна раздражения накрыла принца — на память пришли давние поучения Всеотца, рассказывавшего юным тогда сыновьям о мире, правосудии и добродетели Асгарда. Всё это были лишь красивые слова. Теперь Локи видел, что мир с Йотунхеймом был куплен дорогой ценой. Ценой разрушения и покорности.

         Понимание этого факта больно ударило по самолюбию принца. Он был далёк от того, чтобы оправдывать жестокость йотунов по отношению к царству смертных, следствием чего стала Великая Война с Асгардом. Но возмездие не было равноценным ущербу. Время в Мидгарде текло быстро, он давно возродился, быстро залечив раны, нанесённые внезапно вторгнувшимися к ним богами. За прошедшие столетия там родилось много новых поколений, не ведающих, почему они ненавидят и почему воюют, и откудда к ним вдруг нагрянула зима, уничтожившая большую часть северных поселений. Локи никогда не разделял пристрастия Одина к этому маленькому, никчёмному царству, похожему на логово кроликов. Люди напоминали ему животных: они так же быстро плодились и умирали, не оставляя после себя ничего, кроме каменных могил. Скорее всего, причина, по которой Всеотец обрек на медленное и мучительное вымирание целую расу потомков древних богов, была не в том, чтобы защитить невинных жителей третьеразрядного мирка, а в том, чтобы устранить равного по силе соперника, превратить суровое и жестокое Королевство в жалкую, слабую ветвь, которую так легко оторвать от кроны Иггдрасиля, повергнуть в забвение. Сочинить страшную сказку, в которой представить йотунов как великий кошмар, злобных существ, пьющих кровь асгардских детей. Миф, позволяющий сохранить во всех воспоминаниях уродливый облик злого и жестокого врага. Лучше сделать монстров из целого Царства, чем позволить другим видеть то, во что он их превратил.

         Принц вынужден был осознать чудовищную в своей простоте истину – то, во что он верил, всего лишь хитроумная уловка лживых языков. Истинное лицо Асгарда, который он называл своим домом и очагом, бесконечно далеко от совершенства. Горечь затопила Локи с головой, вызвав страстное до болезненности желание перевернуть мир обратно — с головы на ноги. Он чувствовал себя усталым, разбитым и обманутым.

         Расслабленные обильной, не по меркам их скромной жизни трапезой, йотуны оживлённо переговаривались между собой, обсуждая внезапный визит Короля и его новоявленного наследника. Не многим простым хримтурсам выпадала честь увидеть своими глазами Первого сына Зимы, а тем более сидеть с ним бок о бок. Король не посещал их со времен Войны с асами. Звучали заздравные тосты в честь Правителя и наследного Принца и многочисленные заверения в верности Первому Дому. На лицах собравшихся были написаны радость и надежда на то, что их лишения могут закончиться в обозримом будущем.

         Неподвижный, словно скала, восседал Лафей во главе стола. Во взгляде Короля не было радости. Воспоминания о том, как окрасилась земля кровью детей Дома Поющих Гор, отравляла его сознание, тяжким грузом раскаяния оседая на сердце. Он принимал знаки почтения и покорности с чувством глубокой признательности к своему народу.
 
         Внезапно один из сидящих за столом старых воинов затянул песню, тут же подхваченную остальными. Локи прислушался. Это была древняя, как мир, песня, в которой говорилось о духе Йотунхейма, живущем в каждом свисте ветра, в стонах ломающихся льдов, в бескрайних, заснеженных просторах, в песнях Праотцов, в каждом ребёнке могучей, жестокосердной Зимы. Грустная и скорбная мелодия текла медленно, подобно реке, волнами поднимаясь к высоким сводам зала, вселяя в сердце принца горечь и печаль.

         На вопрос обеспокоенно поглядывающего на сына Лафея он ответил, что его с непривычки утомила долгая скачка на волках, и с видимым удовольствием принял предложение лорда Бертигарда отправиться отдыхать в отведённые ему покои.

                *     *     *

         «Подреберье пронзает голод. Как бороться с самой собой?
         Грудь царапая, вон из шкуры? Над каминами в трубах – вой,
         ветер свищет больной и хмурый.
         Голод древней слепой волной из подземных скользит истоков,
         проседает небесный слой под давящею силой рока»

         Автор: Шерил Фэнн «Метель»

         Саундтрек:  Poets of the fall - Dawn


         Локи лежал на огромной, королевского размера, кровати, кутаясь в мягкие шкуры. Несмотря на то, что йотунский облик придавал телу принца известную морозоустойчивость, он по-прежнему не любил холод во всех его проявлениях.

         Разгулявшийся к вечеру Нордри устроил настоящую какофонию, разбиваясь о камни и завывая, как стая голодных волков. Огромные окна, вырезанные в скалах, втягивали дыхание ветра, и он пел на все голоса, свободно летая среди порталов и арок, в лабиринтах залов и галерей, извивающихся подобно змеям. Создавалось впечатление, будто сама природа играет на огромном органе. Вероятно, именно из-за этого эффекта горы и назвали Поющими.

         Локи устало закрыл глаза, и когда его разум уже находился где-то на грани между сном и явью, в песне ветра ему вдруг явно послышался тихий голос, скорбно нашёптывающий в самое ухо:

         «Тебе не стоило забираться так далеко, принц. Чем дальше зайдёшь, тем дольше дорога домой. Останься с нами, и мы заплатим сполна...»
 
         Локи приподнялся и сел на кровати, прислушиваясь и до рези в глазах вглядываясь в темноту. Но так никого и не увидев, не уловив даже малейшего движения, зябко передёрнул плечами и, натянув шкуру повыше, обессиленно опустился на подушки, через мгновение погрузившись в глубокий сон под шёпот древних голосов Дома Поющих Гор, столь же лёгкий, как дыхание ветра.

                *     *     *

         «Власть, держава, трон,
         Испокон веков –
         Это как дурман
         Для дурных голов.
         Мишура, пиры,
         Пышные приёмы,
         Щедрые дары,
         Царские хоромы –

         Вздор, пустой мираж,
         Сон, угарный дым!
         Сколько слабых душ
         Отравилось им!
         Сколько ярких звёзд
         Канули в забвенье!
         Здесь чем выше взлёт,
         Тем больней паденье…»

         Саундтрек:  Max Richter, Elfa Run Kristinsdottir & Chui-Yee Trey Lee – Embers

         Последний йотун, покачиваясь на подгибающихся ногах, покинул трапезную, и в зале воцарилась непривычная тишина. Лафей поднялся из-за стола и вышел на изогнутую, словно лезвие серпа, террасу, с изгибов которой открывался потрясающий вид на Утгард — от корней Поющих Гор, сквозь зачарованные Снежные Пустоши до самого Океана, на берегах которого, словно мореходы, спасшиеся после шторма, приютились жилища Прибрежных Домов.

Внезапно звук осторожных шагов нарушил принесённую вечерними сумерками тишину. Длинная тень, которую Лафей узнал бы даже в пылу самого жестокого боя, даже в самой непроглядной тьме, легла ему под ноги. Лорд Бертигард занял своё обычное место подле Короля.

         — Мой Повелитель, — произнёс он мягким голосом, в тщетной попытке унять давнюю боль Короля. — Мы будем бороться за то, что у нас осталось. Мы вновь станем воинами. У нас нет другого пути.

         — Йотунхейм слишком слаб, — не оборачиваясь, ответил Король, глядя прямо перед собой, — мы не готовы к новой войне. Думаешь, если асы однажды разрушили наше Королевство, они не сделают этого вновь? Я больше не стану играть с жизнями своих людей, как с пешками. Кому, как ни тебе должно быть хорошо известно, сколько зол живёт под знамёнами войны. Тебе знакома агония того, кто посылает солдат на смерть, уверяя, что они вернуться домой, но зная, что это ложь. Мы живём не на поле боя, чтобы вечно вести чисто воинский расчёт. Есть другие пути, чтобы вернуть Ларец Вечных Зим.

          — Другие пути? У тех, кого ограбили, нет другого пути, кроме как стать ворами! Но мы уже пытались. Ничего не вышло. Мы — нация воинов, а не воров! — вождь Дома Поющих Гор крайне редко позволял себе переходить ту межу, которая отделяла его от Короля.

         — Разве я что-то сказал о воровстве, Бертигард? — Лафей почувствовал, как в груди начинает скручиваться бешенство. — Локи – вот наша последняя надежда. Один похитил моего сына, движимый лишь одним желанием — ещё сильнее растоптать меня, когда придёт время. Чтобы в один прекрасный день, зная, что у меня больше нет детей, позволить назвать мальчика своим наследником, потребовав взамен обещание полной покорности и гарантий соблюдения мира на будущие тысячелетия. Он думал, что закрутил интригу, которая раздавит нас, подобно снежной лавине, что он будет наслаждаться, слыша, как под давлением Асгарда трещат кости и разрывается плоть йотунов. Но, хвала Норнам, на этого лживого аса нашлась управа. Теперь все ледяные глыбы посыпятся на Одина. Судьба распорядилась по-своему, избавив моего сына от незавидной участи разменной монеты, а нам подарила надежду на возрождение Йотунхейма. И пусть для этого пришлось прождать тысячу лет, я не жалею ни об одной минуте ожидания. Терпение – моя единственная добродетель.

         Вождь почувствовал, как в горле перехватило дыхание. Весь вечер он незаметно наблюдал за принцем, который явно прислушивался к их разговору, и когда речь зашла о Ларце Вечных Зим, сквозь голубой лёд его бесстрастного лица проступило что-то мрачное, мучительное, растеклось по коже лиловыми пятнами, словно кровоподтёк.

         — Несмотря на то, что Всеотец – наполовину сын Зимы*, его никогда не останавливало то, что вообще-то он и сам в какой-то мере йотун. Нам пришлось приспособливаться: умирая, чтобы дать возможность выжить остальным, ведь Одина не волновало, что он обрёк целый мир со всеми его обитателями на вымирание. Наше Королевство и люди чужды для него. Ты думаешь, он отдаст принцу Ларец, узнав, что он стал твоим наследником по своему желанию, а не благодаря собственным примитивным, эгоистичным намерениям? — Бертигард решился всё же задать мучивший его вопрос, хотя слова рвали его язык в клочья. — Ты веришь, что Локи силён настолько, что сможет противостоять тому, кто вырастил и воспитал его, как сына, и кого он, возможно, любит, как своего родного отца?

         Последние слова Бертигард произнёс еле слышно.

         Со скоростью змея Лафей обернулся, обнажив сверкающие клыки.

         — Любит? — прошипел он. Низкий голос его был сух и холоден, как воющий над ледяной пустыней Нордри. — Ты думаешь, Один когда-нибудь относился к моему мальчику, как к сыну? Я уверен, Локи был для него кем угодно – политическим заложником, приёмышем, ценным трофеем, но никогда не был ему сыном. Да, как ни больно мне признавать, наверняка, Локи любил Одина, искренне считая своим родным отцом, он сам говорил мне об этом. Но правда состоит в том, что самая преданная, самая искренняя любовь, однажды встретив равнодушие, обращается самой чёрной ненавистью! — Король снова отвернулся, с яростью стискивая зубы, отчего на его острых, как бритвы, скулах заходили желваки. — Отныне место Локи будет подле меня, а не подле тех призраков, что когда-то были их общей семьёй.

         – А веришь ли ты, что его поступки будут правильными, а правление – справедливым?  – мягкий голос Бертигарда понизился до еле слышного шёпота. Вождь хорошо ведал границы терпения своего Короля. — Ты ещё так мало знаешь своего сына. Будет ли он хорошим правителем? Будет ли нести с гордостью тяжкое бремя Первого Сына Зимы? Его воспитали асы, и он не может быть менее высокомерен, жесток и властен, чем любой из них. Грань между разумом и стихией, живущей в его душе, очень тонка. Если принц не сумеет противостоять разрушающему, отравляющему воздействию всего этого, если сломается, Ледяной Трон вместо триумфа принесёт ему погибель.

         Лафей не вздрогнул, не изменился в лице.

         — Я верю, что Локи получит благословение Титанов и станет настоящим правителем всего Йотунхейма и великим магом. Он сумеет вернуть нашему царству Ларец Вечных Зим, пока не знаю, как – путём ли мирного договора, хитростью ли, или силой. Да, его воспитали асы, но тот хаос, что живет в нём, принц не сможет выкинуть из жизни вовеки веков. Та стихия, что заложена в его крови, заменит ему тепло, воздух, пищу и воду и сметёт всё на своем пути. Локи пришёл к нам с одним желанием – отмстить. Но ненависть не слышит, не видит, не рассуждает, а мой сын сумел сохранить ясность рассудка, и я верю, что он преодолел враждебность ко мне и к нашему народу – в его сердце я чувствую прощение и сочувствие. Локи уже принял свою вторую сущность, одевшись в облик йотуна. И это единственный путь, единственный выбор, который позволит ему остаться свободным, стать Королем, быть счастливым и недосягаемым для Одина. И ради этого я пойду на всё.

         Бертигард промолчал, спрятав язык за острыми клыками. Лафей даже не вздрогнул, когда на его плечо мягко легла осторожная, мозолистая рука, накрыв собой старые шрамы, нанесенные в той давней Войне. На краткий миг Король застыл, когда в повисшей тишине прозвучал низкий грудной голос, упавший почти до шёпота:

         — Принц оделся в новые кости и изменил свою кожу. Но изменилось ли его сердце? Если ты веришь в это, то и я с наслаждением позволю поверить в то, что будущее может принести добро прежде, чем Первый дом Утгарда окончательно опутают крепкие нити судьбы.

         — Не нити, Бертигард, — покачал головой Повелитель Зимы. — Цепи. Глупец. Не нити.


          Следующая глава: http://proza.ru/2021/12/05/1966

ПОЯСНЕНИЯ АВТОРА:


         * Гарм – в германо-скандинавской мифологии огромный пёс, охранявший Хельхейм, мир мёртвых, хтоническое чудовище. Считается, что Гарм зачат великаншей Ангрбодой от бога Локи. Гарм привязан к скале в подземной пещере, названной Гнипа. Считается, что вся пещера покрыта кровью. Гарм — крупнейший из псов. Вой Гарма будет одним из признаков начала Рагнарёка. По одной из версий во время Рагнарёка Гарм вырвется на свободу и в этой битве он загрызёт бога Тюра, но и сам погибнет. В некоторых интерпретациях мифов образ Гарма смешивается с образом Фенрира.
По мифологии – у Гарма ядовитая слюна.

         * Хати – в скандинавской мифологии волк, каждую ночь преследующий Мани (луну), пытаясь его пожрать. Лунные затмения происходят, когда Хати слишком близко приближается к Мани. Вероятно, вместе со своим братом Сколлем, который преследует Соль (солнце), являлся сыном или братом чудовищного волка Фенрира. Согласно прорицанию вёльвы, в день Рагнарёка они догонят и поглотят и Соль, и Мани.

         * Всеотец – наполовину сын Зимы* - Бог Один являлся сыном Бёра – аса (основной группы богов) и Бёстлы – женщины их рода инеистых великанов, дочь Бёльторна. Вышла замуж за Бора, сына Бури. Известна тем, что является матерью Одина и его братьев Вили и Ве. Её отец, дед Одина, великан Бельторн – обладатель «космической мудрости». Согласно мифу, после того как Один семь дней провисел на ясене Иггдрасиль, он получил от Бельторна магические руны. О происхождении Бёльторна ничего не говорится; возможно, его отцом был первый великан Имир, хотя существуют попытки и вовсе отождествить этих двух мифологических персонажей. Часто высказывается мнение, что сын Бёльторна, который научил Одина магическим песням и чьё имя в Эдде не называется, есть ни кто иной, как Мимир, хранитель источника мудрости.