Крещенные Пятью львами Глава 15. Переговоры

- Ты, давай, брат, рубай! – Скворчук, улыбнувшись Валентину, осмотрел своих бойцов, сидевших у боевых машин пехот и евших суп.
Запах тушенки вызывал сильное слюноотделение и у Стеклова, но он ел, не торопясь, выбирая ложкой из котелка юшку, и, сильно дуя в нее, по чуть-чуть отхлебывал, чтобы не обжечься. Вкус бульона был солоноватым, настоянным на консервном мясе, и жирным, а, вот, насколько при всем этом он был вкусным, Валентин никак не мог понять. Контузия, несмотря на ее легкость, давала о себе знать: вкусовые качества утеряны, руки вместе с голосом дрожат, в глотке постоянное предчувствие тошноты и давление в висках.

А, может, это все и не из-за контузии. Ее, кстати, еще никто из докторов не внес в его историю болезни. А все потому, что он только, как два часа назад, вернулся в полевой лагерь, где разместились подразделения дивизии. За это время только и успел, что доложить начальнику политотдела о неполном выполнении задания. Рассказал даже о том, что душманы, окружив их, попытались использовать тот же метод, который он хотел употребить с ними, предлагая прекратить огонь и сдаться. 
Подполковник Патрушев слушал Валентина внимательно:

- А удалось засечь, кто это предлагал вам на русском языке сдаться? – спросил он у Валентина.

- Нет, - покачал головой Стеклов. – Мы только и делали, что передвигались. Мы находились под постоянным обстрелом. Я понимал командира группы, лейтенанта Скворчука, нужно было срочно выдвинуться в тыл душман, а, вот, где он находился, нам и нужно было определить. В первый же день в бой ввязывались несколько раз.
Задача Скворчука состояла в уничтожении душман и открытии прохода, чтобы дать разведчикам выйти из того небольшого ущелья, в котором они столкнулись с хорошо вооруженной бандой душман, и были ими окружены. Как выяснилось, товарищ подполковник, они везли не оружие, а наркотики. Там этих тюков были сотни, и, похоже, везли их в Пакистан.

- Так и есть, а, может, и в Советский Союз, - перебил Стеклова Патрушев. – Там наши десантники, в нескольких километрах от места этого боя, обнаружили мощную лабораторию для производства гашиша с перевалочной базой. Первый этап нашей операции прошел рядом с тем участком, вот, духи и попытались готовый товар вывезти с поля боя. По данным, полученным вчера, было уничтожено еще два таких каравана. Так, что Вы, лейтенант, со своей задачей все равно справились.

- Товарищ подполковник, если честно, там была такая кутерьма, что даже некогда было думать, кто кого. Похоже, их было больше, чем нас. В нас стреляли отовсюду, и я только и делал, что прятался и тоже в кого-то стрелял. Нас же там было всего две горсточки.

- Да, да, - вздохнул начальник политотдела. – Поэтому мы вас туда и послали, чтобы вы там, так сказать, ввели душман в заблуждение. Это психически могло повлиять на них, а, значит, и сказаться на ведении ими боя.

- Виноват! – опустил голову лейтенант.

- Э-э, да, ты так много на себя не бери, Стеклов, - похлопал по плечу Валентина Патрушев. – Это вам не война на открытых просторах, где с обеих сторон окопы, блиндажи, огневые точки, и тебя поддерживает артиллерия и авиация. Здесь мы воюем с партизанами, в местности знакомой им досконально. Так что, Вы действовали, исходя из складывающейся ситуации, лейтенант. И себе в голову не берите, а, тем более, в вину то, что не выполнили той задачи, которую перед вами поставили. Наоборот, справились, помогли уничтожить крупное подразделение бандформирования, - и крепко пожал руку лейтенанту. - А того, кто говорил с Вами по-русски, Вам не удалось найти?

Валентин помотал головой.

- И это тоже нормальное явление. А русский язык многие здесь знают, так как некоторые из этих полевых командиров были на стороне апрельской революции, произошедшей здесь. Но потом, так могли сложиться обстоятельства, что некоторые из афганских офицеров перешли на сторону душманов. Причин этому много, и главная часть из них связана с родством. Их родственники, живущие в разных районах Афганистана, могли оказаться под влиянием разных политических антигосударственных партий, банды которых расположились там, а, значит, их должны были уничтожить. Вот, поэтому, боясь расплаты, часть офицеров ушла к ним, к душманам.

Второе, война затянулась, и вера в победу демократического государства у населения, в войсках стала расшатываться. А американцам, англичанам, тем, кто стоит против нас, это на руку, они все больше вливаний делают в поддержку антигосударственных партий, снабжают их оружием, деньгами, людьми. И когда-нибудь эта ситуация бумерангом заденет и их. Они до этого доиграются. Они не знают, что такое ислам.

- О чем задумался, лейтенант? – слова Скворчука были сказаны так неожиданно, что Валентин чуть не выронил из своих рук котелок.

- Да, извини. Гриша, я, вот, все думаю о том тяжелораненом душмане, который говорил со мной по-русски.

- Ты это о чем? – напрягся Скворчук.

- Когда мы стали выходить, я там присел у духа, он меня просил передать, что он наш. Я так понял, что он, похоже, даже из нашей дивизии, они вошли туда в тысяча девятьсот восемьдесят втором году в августе, и он остался там. Скорее всего, был ранен и взят в плен, а потом, видно, принял ислам и служил у них.

- Он тебе все это рассказал? – спросил Скворчук, ближе подвинувшись к Стеклову.

- Нет, он хрипел, у него было разорвано плечо.

- Если даже так, то он - предатель!
Услышав это слово, Валентин вздрогнул, словно его окатили холодной водой.

- Предатель! Другого определения нет. Значит, он, если даже не убивал наших, то этому способствовал. И, скорее всего, это он нам позавчера кричал, чтобы мы сдавались. А когда его ранили, видишь ли, на предсмертном одре, решил попросить тебя, чтобы ты его спас. Или в искупление его вины доложил вышестоящему руководству, что он не по своей воле оказался у душманов. Так выходит?

Валентин поставил котелок на камни и посмотрел на Скворчука. Создавалось такое впечатление, что тот сейчас схватит его за руку и начнет ее выворачивать, выражая свою необузданную злость.

- Тише, тише, Гриша…

- Это ты тише! - оттолкнул от себя его руку Скворчук. – Это, может, он моих ребят убил.

Замолчали. Валентин, не зная, что в этот момент делать, еле удержал себя от того, чтобы не встать и не уйти. Хотя, эта мысль уже начинала перевешивать его желание собрать об убитых солдатах из взвода Скворчука информацию, чтобы выпустить о них листовку.

- Сиди и ешь! – слова лейтенанта Скворчука были сказаны очень резко, что тоже не понравилось Стеклову.

- Спасибо, накормил! – отмахнулся он.

- А ты себя больше сейчас есть будешь, чем этот суп, - сбавив на тон голос, сказал Григорий.

- В смысле?

- Что не спас или не взял тело того убитого духа, как нашего. Солдата? Да, если бы ты только сказал нам, что он наш, ребята бы его там и прикончили, как предателя. Я повторяю, пре-да-те-ля! Не веришь? – посмотрел с вызовом на лейтенанта Скворчук. – Хочешь, сейчас скажу им, - он махнул в сторону ужинавших солдат, - и посмотришь, что будет?

- Что? – Валентин поднялся.

- Да ладно, не злобись, лейтенант! Сядь! - ухватив Стеклова за штанину комбинезона, потянул его вниз. – Итак настроения нет, двое солдат моих погибли. Они мне, как мои дети были, хотя, и в возрасте с ними разницы - минимум. А ты еще масла в огонь подливаешь.

- А, да, да, извини, - Валентин вздохнул и присел. – Гриша, ты, это, успокойся. Извини, все очень вкусно приготовили. Царствие небесное погибшим, - и посмотрел на лейтенанта. – Царствие им небесное. Я завтра зайду, о них расскажешь, как погибли…

Но Скворчук его не слышал, смотрел перед собой на песок, и показалось даже, что в эти секунды он ни о чем не думал. Все у него было замершим, как у истукана, даже пальцы на руках не дрожали.

Валентин тихонечко привстал, приложив руку к сердцу, кивнул бойцам и, попрощавшись со всеми, ушел. А лейтенант Григорий Скворчук, так и сидел без движений…

- 2 –

Как звали тех двух солдат Скворчука, погибших в бою, Валентин так и не узнал. Утром, когда рассвет только начинал очищать черный воздух, делая его прозрачнее, его со Шевелевым разбудил посыльный из штаба дивизии. А через пятнадцать минут они выдвинулись на своей боевой технике на дорогу и встали в середину колонны из боевых машин, которые их ждали, и двинулись в сторону большого хребта, в низине которого на берегу реки росли миндаль, яблони, слива. А чуть выше расположился кишлак. Он был небольшим, из двадцати-тридцати домов.

Колонна остановилась посередине него. К ним спустилась группа моджахедов, которые улыбаясь, громко здоровались с ними. Валентин первым спрыгнул с бронетранспортера и пошел к ним навстречу, пожимая афганцам руки. Подоспевший Дмитрий Шевелев начал о чем-то разговаривать с ними. Те тут же его обступили, что-то обсуждая, показывая руками вверх на небольшой домик.

- Валя, - Шевелев посмотрел на Стеклова, - сейчас сходим с ними наверх, посмотрим дом. Но там дувал (забор) очень высокий, поэтому не соглашайся в нем проводить встречу комдива с их командиром.

- А-а, понял. Высокий забор?

- В том-то и дело.

Валентин осмотрелся по сторонам и остановил свой взгляд на соседнем доме, стоявшем в метрах десяти от дороги.

- Дима, а, может, вот в этом доме, - и подбородком показал на одноэтажную постройку, вокруг которой не росло ни одного деревца.

- Этот дом лучше, - раздался чей-то знакомый голос с БМП.
Валентин на секунду посмотрел на солдат, сидевших на боевой машине пехоты и чуть не присвистнул, увидев Скворчука. Но тут же отвернулся от них и посмотрел на Шевелева, который, указывая на этот дом, разговаривал с афганцами.

Двое мужчин из них были одеты в форму войск царандоя или ХАДовцев (национальной службы безопасности), остальные четыре человека - в длинные серые перхуаны - длиннополые рубахи до колен, с разрезами внизу по бокам. Сверху этих рубашек – жилетки без рукавов. Они были несколько темнее перхуанов и по бокам обшиты золотыми узорами. Судя по чистоте их одежды, это, скорее всего, приближенные того полевого командира, с которым и должен был встретиться командир дивизии.

Переговоры, которые должны состояться сегодня здесь, скорее всего, говорили о том, что армейская операция в Панджшере нанесла серьезное поражение душманам и Ахмад Шах Масуд – «Лев Панджшера», так прозвали своего командира афганцы, служившие в его бандформированиях, теперь ищет возможность остановить эту операцию, чтобы сохранить часть своих подразделений. Ему еще ни разу не удавалось нанести поражения войскам Советского контингента. Говорят, что он в одной из таких операций был ранен, и если бы не ушел в Пакистан, то выжить ему не удалось бы.

Тихая музыка, донесшаяся из БРДМки, привлекла внимание Валентина. Забравшись на броню, заглянул внутрь, это - Костя Каплин сидел около магнитофона и с Сашей Лукьянцевым слушали музыку.

- Самид, Дима, идите сюда! – Стеклов громко позвал Сайдудулаева с Шевелевым. – А можно включить таджикскую музыку? - посмотрел он на Дмитрия.

- Думаешь, нужно? – прищурившись, посмотрел на Валентина лейтенант-переводчик.

- Чтобы разговорить душманов.

- А-а, ну, не знаю. А что это даст?

- Они в нас стреляют, мы – в них. Враги, а не побоялись прийти к нам. И чувствуют себя здесь вольготно.

- Это мы у них в окружении, - сказал механик-водитель Лукьянцев. – Поэтому они и беспечны.

- Не знаю! – громко вздохнул Шевелев. – Каплин? – позвал он ефрейтора.

- Да, товарищ лейтенант? – высунулся из люка пулеметчик.

- У тебя вроде «Гульшан» был, таджикский ансамбль? – спросил Шевелев.

- Так точно. Но на кассете сборник не только их песен, еще и музыки. Мы же вместе с Вами его записывали.

- Так, взял его?

- Так точно! Вместе с их молитвами, – у Кости, когда он был в хорошем настроении, на лице всегда была добрая и широкая улыбка.

- На четверть тона включи эту кассету, так, чтобы здесь рядом можно было слышать эту музыку, - сказал Стеклов. – Но, чтобы она никому из наших не мешала, а то мало ли, что здесь душманы нам могут устроить.

Через несколько минут музыка заиграла. Афганцы, сидевшие у забора, отвлеклись от своего разговора и стали прислушиваться к ней. Но недолго, потом продолжили свой разговор, с чего-то смеясь. Валентин боковым зрением продолжал наблюдать за ними.
Один взвод десантников, сопровождавший агитационный отряд, рассредоточился на другой стороне дороги, в метрах ста от них, и занял круговую оборону. Второй взвод, разделившись на две части, расположился у входа и выхода перевала, у разрушенных заборов горного кишлака.

- Будьте спокойны, мир вам! - сказал по-афгански подошедший к Валентину с Дмитрием афганец. – Ахмад Шах слов на ветер не бросает. Мы отвечаем за спокойствие тут.

- Хорошо, - посмотрел на афганца Валентин. – И, повернувшись к Шевелеву, сказал, - и мы тоже на это надеемся.

Дмитрий перевел афганцу эту фразу.

Валентин никак не был готов говорить с этим человеком и, молча, осматривался по сторонам.

Но афганец и не думал уходить. Его худощавое лицо не походило на лица других его коллег: чисто выбритое, усы и небольшая бородка подстрижены. И, более того, от него веяла какой-то добротой.

- Дима, спроси, зачем их Лев хочет увидеться с нашим командиром.
На вопрос, переведенный Шевелевым, афганец не ответил, а задал свой Валентину:

- У тебя есть дети?

- Дочка, - ответил Валентин.

- У меня их семеро: четыре сына и две дочери.

- Рад, - улыбнулся ему Валентин. – Так, зачем же воюешь? Жил бы с семьей, работал. Вы кто по профессии?

 - Я учился в Кабуле и два года в Душанбе. Я любил слушать «Гюльшан». Это его песни…

- А Ваша семья живет в Париже, - не вслушиваясь в разговор афганца, продолжал свое наступление Валентин.
Дмитрий Шевелев, уловив в этих вопросах Стеклова какую-то загадочность, начал подыгрывать ему, задавая по несколько раз один и тот же вопрос, что вводило афганца в замешательство. Его улыбающееся лицо стало серьезным, глаза стали сужаться, задрожал подбородок. И, наконец, не выдержав этой атаки, спросил на плохом русском языке:

- Говорить русски буда, - и умоляюще посмотрел на Дмитрия.

- Ладно, - улыбнулся раскрасневшийся Шевелев.

- Моя семя жил Париж.

- Живет? – спросил Валентин.

- Тихо говорить-те. Почема так решила? – теперь он посмотрел на Валентина.

- У тебя на обшлаге пиджака нашивка этой страны.

- Не поняла.

- Французский флаг, - и указал глазами на нижнюю часть пиджака, добавив, - синий, белый, красный. Это - флаг Франции, и название фирмы проглядывается, которая сшила этот костюм моджахеда.

Афганец вздрогнул, приподняв обшлаг пиджака и, рассмотрев то место, начал нервозно пальцами срывать нашивку.

- Толко не говори им, - попросил афганец.

- Как тебя зовут? – поинтересовался Валентин.

- Бурхануддин, - ответил тот и, сразу же, подняв на Валентина глаза, опустил их.
– Проша, не надо говорить…

- Ты - командир? – спросил у него Дмитрий по-французски.
Тот кивнул головой.

- О чем Вы? – спросил у переводчика Стеклов.

- Он - командир душманского отряда.

- Судя по его мягкой коже на ладонях, я бы в это не поверил, - ответил Валентин, провожая глазами уходившего Бурхануддина. – Лобетов! - позвал он механика-водителя бронетранспортера. - Саша, принеси стопку афганских журналов, привезенных мною с первой операции.

Развернув глянцевый журнал «Солдат Ислама», на обложке которого красовался с ног до головы вооруженный и улыбающийся моджахед, Валентин ткнул рукой в крупную фотографию человека, как две капли воды похожего на Бурхануддина.

- Дима, переведи, что написано здесь, - и указал рукой на жирную вязь восточного шрифта под фотографией этого человека.

- Эжен Потье (Евгениус Потис, латыш 1967 года рождения), французский врач, представитель гуманитарной организации «Врачи мира», собирается в Афганистане со своими коллегами открыть медицинскую миссию. Хм, точно, Бурхануддин очень похож на автора этой статьи.

Статья называется: «Шурави, вам пора уходить», - и, открыв следующую страницу, присвистнул, - смотри, какая огромная эта статья! Семь страниц с фотографиями окровавленных военных и комсомольских билетов.

- О чем она? – спросил Валентин.

- Сейчас, - и Дмитрий, тихо шепча непонятные слова, начал читать текст. – Через несколько минут усмехнулся. – Написана со множеством ошибок, высказывания путанные, эмоции бьют через край. «Когда видел множество убитых дехкан, я спросил у полевого командира Шамсулы: «Почему так?». Он ответил мне, они не хотели работать на бирюзовых и аметистовых копях. Они не понимают, как важно для нас оружие против коммунистов, которые захватили власть в Кабуле и насаждают свое безверие афганскому народу».

А, вот, еще, рассказывает дехканин Аллах Дад: «Несколько дней спустя, нам снова связали веревками руки за спиной и погнали из Базарака в Корпиту. Из 57 оставшихся в живых, только трое из них были молодыми людьми. Старики не выдерживали темпов передвижения группы и отставали от конвоя, однако, их моджахеды подгоняли прикладами.

Наша тюрьма в Корпиту представляла собой большую яму. Пакистанцы с американскими инструкторами спросили, почему мы не хотим помогать моджахедам? А мы сказали, что не хотим воевать, мы хотим работать. И нам дали работу, мы стали добывать бирюзу, чтобы обменивать ее на оружие против иноверцев»… - Дмитрий посмотрел в глаза Валентина. – Так, я не понял, он вроде выступает за моджахедов, против присутствия здесь Советского контингента, а смысл его статьи доказывает, что простым людям эта война не нужна. 

- Может, ты не так понимаешь тонкую вязь всей восточной хитрости в его рассказе?
– Валентин вопросительно посмотрел на Шевелева. – Ты - русский, а он, Бурхануддин, афганец.

- Какой он Бурхануддин, Валя? Здесь даже не говорится о том, что он принял мусульманскую веру! – возмущению Дмитрия не было предела. - Сейчас, погоди, сейчас прочту. Короче, его пригласила сюда молодежная фракция «Исламской партии» с просьбой организовать полевые госпитали. Он, пробираясь из Пакистана по Панджшеру, в июне 1984 года, не раз видел, как русские войска уничтожают кишлаки, издеваются над населением. Некоторым русским солдатам, не желающим воевать против мирного населения, удается убегать из своих частей под крыло Ахмад Шаха. И такая белиберда дальше.

А, вот, еще, послушай, что он пишет: «Советское военное присутствие в Афганистане и кабульский режим являются дестабилизирующим фактором в регионе. Оккупация Афганистана привела к возникновению непосредственной угрозы независимости Пакистана и других, соседних с ним стран – Ирана, Ирака. Советский Союз и афганское правительство провоцируют и организуют взрывы и вооруженные столкновения в пограничной зоне Пакистана и подстрекают пакистанских пуштунов против властей. В этих условиях Пакистан вынужден обращаться за военной помощью к США, чтобы укрепить свою оборону».

А это к чему? Причем здесь Пакистан, если он говорит о проблемах Афганистана, он же к афганскому народу обращается?

Или вот еще: «Кабульский режим в угоду своим корыстным интересам сознательно провоцирует межэтническую и межплеменную рознь и вражду, ущемляет права и свободы независимых пуштунских племен и проводит в кадровой политике, как на центральном, так и на местном уровнях, дискриминацию по национальному и языковому признакам».

- Да, ты прав, это - сложный «салат» для восприятия простых афганцев, которые, толком, и читать не умеют, а в насаждаемой политике вообще не разбираются. Тем более, в таких словах, как «дискриминация», «межэтническая рознь», - согласился с Дмитрием Валентин. – Так, кто он сам этот Бурхануддин?

- Он пишет, что сам жил в Латвии, и в 1971 году ему удалось сбежать из Советского Коммунистического Союза в Польшу, а потом во Францию, где получил медицинское образование.

- Стоп, стоп, когда он родился? – спросил Стеклов.

- В 1967 году, а что?

- Получается, в четыре годика этот Евгениус был уже вполне самостоятельным человеком. Что, так смотришь на меня, Дима? Там же в статье говорится, что он в 1971 году сбежал из Советского Союза и получил во Франции медицинское образование. И, видно, так сейчас, погоди-ка, гм, в семнадцать своих лет, получив медицинское образование, он стал знаменитым доктором во всем мире и под флагом гуманитарной организации «Врачи мира» был приглашен сюда, в Афганистан. Что же у него за образование такое. Санитара?

- Да, ты прав, - удивился и Дмитрий. – В семнадцать лет в Европе, как и у нас в Союзе, обычно только среднее образование получают, а здесь, выходит, этот парень - вундеркинд, закончил среднюю школу в семь-восемь лет, после – институт медицинский. Или, погоди, так он же еще и Бурхануддин. Он же с тобой говорил на каком языке?

- Фарси. По произношению уровень моего институтского, - улыбнулся Шевелев. – Валя, он сразу понял, с кем говорит, европеец, знает фарси.

- Похоже, Дима, он просто похож на этого парня из журнала.

- Со знанием французского.

- Ну, так, кто ж ему мешает там жить, - вздохнул Стеклов. – А-то сейчас на парня навешаем, чего хотим. Да, и кто мы здесь, чтобы его допрашивать? Стрельнул бы в нас, взяли бы в плен, другой разговор, - Валентин осмотрелся и, собравшись духом, сказал. - Дима, а таджикские песни, которые мы крутим, я смотрю, этих афганцев вообще не интересуют. Что-то здесь не так. Сходи, краем уха послушай, о чем они там сплетничают между собой. А я к особисту в БТР загляну, не спекся случайно он там.

- Лейтенант, - тут же окликнул Валентина солдат, стоявший невдалеке от них. - Я здесь, только не удивляйся, и все вижу, и слышу.
Валентин посмотрел на солдата и улыбнулся ему. Это был старший лейтенант Кривошеев, тот самый особист, который внимательно изучал литературу, принесенную Валентином с операции.

- А-а…

- Все Стеклов, успокойся и не мешай, - приструнил его шепотом Кривошеев. – Здесь все находится под моим контролем. Ждем представителей Ахмад Шаха и с ними обговорим все условия встречи нашего генерала с их командиром. А твой Самид пусть здесь разведет костер и поставит на него чайник, и слушает этих «солдат свободы», - указал он взглядом в сторону афганцев с Бурхануддином, сидевших у забора. – И своего лейтенанта отзови, уж больно он примелькался здесь, еще и журнал принес афганский, читал его с тобой и очень бурно обсуждал. Молодцы, молодцы, прямо! – в голосе особиста появилась сталь. - Кто вас просил? Лезете, куда не нужно! Похоже, кое-кто из них знает наш язык, а между собой переговариваются на английском, и рожи у них северных славян. Да, и Бурхануддину лет двадцать пять, а столько детей нарожал. Веришь? Ладно, все, выполняй, - и, присев, стал рассматривать крепление колеса БРДМ.

- Понял, - шепнул Валентин. – Дима, иди сюда…

- 3 –

Время шло. Сколько, час или больше они находятся в ожидании приезда командира дивизии? Валентин посмотрел на часы: двенадцать - ноль три. Заметно, что афганцы тоже начинают волноваться. Еще, что не меньше удивило, по своему поведению эти люди не напоминают афганцев: скрытные, не любопытные, и, судя по мимике их лиц, они и говорят между собой с большим трудом. Вспомнил своего товарища, который перед ним сдавал зачет по английскому языку, которого совершенно не знал. Его лицо в тот момент больше напоминало лицо мученика, а произношение, хотелось уши закрыть.

Наливая из парящего чайника кипяток в кружку, Валентин шепотом поинтересовался у Самида, о чем между собой говорят душманы.

- Не понял, я их языка не понял, шушукают.

- Хоть одно слово?

- Отдельные фразы на персидском иногда слышу от них, типа «Поеду на поезде», «есть ли в поезде лежачие места», «сколько стоит билет в троллейбусе», и т.д.

- Хм, насколько знаю, этого транспорта здесь нет, - удивился Валентин.

- А метро? – улыбается Самид.

- Где же это они живут?

- Скорее всего, у них в руках разговорник. О чем-то шепчутся на иностранном языке, вроде на английском. А когда громко кто-то говорит, он смотрит в книжку, а остальные в ответ кивают головами, а потом прыскают от смеха. Это, точно, у них - разговорник.

- А Бурхануддин?

- Он и читает из разговорника, остальные ни «бэ», ни «мэ». А тот, что подальше от них сидит, который четки перебирает и молится, скорее всего, афганец, но он с ними не разговаривает.

- Понятно. Время молитвы, говоришь, подошло? Иди к Шевелеву, скажи, чтобы Каплин приготовил кассету с молитвой, сейчас разрешения спрошу, можно ли ее включать. Иди, - и, сделав глоток кипятка, Валентин, промычав от боли, сильно сжал губы, обжегся.

Кривошеев запретил включать молитву, а вот его предложение Сайдудулаеву стать за бронетранспортером на колени и молиться на виду афганцев, Стеклова заинтересовала не меньше, чем и Самида.

Взяв полотенце, и, постелив его на земле, он встал на колени и начал читать суру « Ас-Сана «:

- Вадджяхту ваджхия лил-лязии фаторас-самааваати валь-ард, ханиифам-муслима, ва маа ана миналь-мушрикиин, иннас-саляятии ва нусукии ва махъяйя ва мамаатии лил-ляяхи раббиль-аалямиин, ляя шариикя ляхь, ва би зааликя умирту ва ана миналь-муслимиин.

 Самид обладал прекрасными данными вокалиста. Слушая его, Валентин был поражен красотой звучания этой молитвы. Она, словно большая белая птица, как чайка, парила над ними.

- Уверовав в Единого Бога, и, покорившись Ему, я обращаю лик свой к Тому, Кто сотворил небеса и землю, – переводил слова звучащей суры Дмитрий Шевляков. - Я не являюсь многобожником. Поистине, молитва моя и благочестие, жизнь моя и смерть принадлежат Аллаху — Господу миров, у Которого нет сотоварища. Именно это мне было велено, и я - один из покорных Богу.
Тот крайний афганец, Валентин и не заметил, как он подбежал к Самиду и, став рядом с ним на колени, стал читать эту же молитву в один голос с Сайдудулаевым.

- А‘уузу бил-ляяхи минаш-шайтоони рраджиим, бисмил-ляяхи ррахмаани ррахиим.

- Я удаляюсь от проклятого Сатаны, приближаясь к Всевышнему, и начинаю именем Всемилостивого, милость Которого безгранична и вечна, - продолжал переводить слова молитвы Шевелев.

И Валентин, затаив дыхание, открыв рот, слушал эту прекрасную песню.

- «Аль-хамду лил-ляяхи раббиль-аалямиин.
Ар-рахмаани ррахиим.
Мяялики яумид-диин.
Ийяякя набуду ва ийяякя настаиин.
Ихдина ссыраатоль-мустакыим.
Сыраатол-лязийна анамта аляйхим, гайриль-магдууби аляйхим ва ляд-дооллиин». Аамиин

- Это сура «аль-Фатиха», - шептал Дмитрий.

- «Аль-хамду лил-ляяхи раббиль-аалямиин.
Ар-рахмаани ррахиим.
Мяялики яумид-диин.
Ийяякя набуду ва ийяякя настаиин.
Ихдина ссыраатоль-мустакыим.
Сыраатол-лязийна анамта аляйхим, гайриль-магдууби аляйхим ва ляд-дооллиин». Аамиин.

- Истинное восхваление принадлежит только Аллаху, Господу миров,
Милость Которого безгранична и вечна,
Владыке Судного Дня.

Тебе поклоняемся и у Тебя просим помощи.
Направь нас на правильный путь.
Путь тех, которым он был дарован. Не тех, на которых Ты разгневался, и на тех, которые сошли с него.
Амин

И только сейчас невольно Валентин обратил внимание на то, что группа афганцев, сидевшая рядом с Бурхануддином, как и он, внимательно смотрели на молившихся: афганца, пришедшего с ними, и русского парня, Сайдудулаева, который первым начал молитву.

Было видно, что они были удивлены этому и, открыв рты, почему-то наблюдали то за Валентином, командиром шурави, который не запретил своему солдату молиться, а и сам слушал ее. …То за своим афганцем, который стоял рядом с ненавистным ему шурави и молился.

- Куль хува ллааху ахад. Аллааху ссомад. Лям ялид ва лям юуляд. Ва лям якул-ляху куфуван ахад, - читал молитву, распевая Самид, и вторящий ему в один голос душман.

 - Это - сура «аль-Ихляс, - прошептал Шевелев. – Она переводится так: «Скажи: «Он, Аллах - Един. Бог Вечен. Только Он есть тот, в Котором все до бесконечности будут нуждаться. Не родил и не был рожден. И никто не может равняться с Ним».
Если бы не Дмитрий, то Валентин был бы просто глухим зрителем происходящего, не понимая, о чем говорится в молитве, а, значит, безучастным. И теперь, слушая этот перевод, он почему-то вспомнил свою бабушку, которая, несмотря на идеологию безбожия в Советском Союзе, оставалась верной Ему, Богу. Валентин слушал ее рассказы о нем с самого малолетства и верил, что Он есть, Всевышний. Потом, когда он учился в восьмом классе, по школе пошли слухи, что Александра Ивановна, их классная руководительница, жена первого секретаря райкома партии, тоже ходила в церковь на Рождество и на Пасху. Это видели и его одноклассницы с одноклассниками.

И когда он второй раз поступал в военное училище, то перед собеседованием про себя читал молитву, с которой бабушка Оля с дедом Иваном садились за обеденный стол: «Отче наш». И он, несмотря на недобор в полбалла, поступил, комиссия дала ему шанс. И он очень рад был, что Самид сегодня подарил ему возможность увидеть, как происходит полуденный намаз. Да, когда он знакомился с Кораном, ему сказали, что у мусульман и христиан, католиков один Бог. Только молятся они ему по-своему, но ему одному, и поэтому будет ошибкой, если он будет думать об Исламе, как об отдельной религии.

Бурхануддин, через некоторое время попытавшийся подыграть Самиду и вставший у дувала на колени, лицом к людям, совершающим намаз, что-то шепча, не выдержал долгой молитвы и встал, присев под забором со своими «афганцами».

- Аллаахумма иннии золямту нафсии зульмэн кясиира, ва иннаху ляя ягфиру ззунуубэ илляя энт. Фагфирлии магфиратэн мин индикь, вархамнии, иннакя энтэль-гафуурур-рахиим.

- «О, Всевышний! Поистине, я многократно поступал несправедливо по отношению к себе (совершая грехи), а никто, кроме Тебя, не прощает грехов. Прости же меня прощением Своим! Помилуй меня! Поистине, Ты — Прощающий, Милостивый», - продолжал переводить молитву Дмитрий Шевелев.

- Аллаахумма иннии ауузу бикя мин азааби джаханнам, ва мин азаабиль-кабр, ва мин фитнатиль-махьяя валь-мамаат, ва мин шарри фитнатиль-мясиихид-даджааль, - пел Самид Сайдудулаев.

- «О Всевышний! Поистине, я прошу защиты у Тебя от мучений Ада, мук в загробном мире, от искушений жизни и смерти и от соблазна Антихриста», - переводил Дмитрий.

- …Ас-саляяму аляйкум ва рахматул-лаах» («мир вам и благословение Аллаха»), - Самид поворачивает голову сначала в правую сторону, смотря на плечо, а затем, повторяя слова приветствия, в левую сторону, смотря на левое плечо.

- «Аллаахумма-хдинаа фии-мэн хэдэйт, - продолжает читать молитву Самид, - ва аафинаа фии-мэн аафэйт, ва таваллянаа фии-мэн тавалляйт, ва баарикь лянаа фии-маа атойт, ва кынаа шарра маа кадайт, фа иннакя такдый ва ляя юкдоо аляйкь, ва иннэху ляя язиллю мэн вааляйт, ва ляя яиззу мэн аадэйт, табаарактэ раббэнээ ва таааляйт, фа лякяль-хамду аляя маа кадайт, настагфирукя ва натуубу иляйкь. Ва солли, аллаахумма ‘аляя сайидинаа мухаммад, ан-набийиль-уммий, ва аляя ээлихи ва сахбихи ва салим…

И Шевелев продолжает перевод молитвы:

- О, Господь! Направь нас на правильный путь в числе тех, кого Ты направил. Удали нас от бед (несчастий, болезней] в числе тех, кого Ты удалил от бед [кому дал благоденствие, исцеление). Введи нас в число тех, чьи дела управляются Тобою, чья защита в Твоем ведении. Дай нам благословение во всем том, что даровано нам Тобою. Защити нас от зла, которое определено Тобою. Ты — Определяющий (Выносящий решение), и никто не может вынести решение против Тебя. Поистине, не будет презренным тот, кого Ты поддерживаешь. И не будет силен тот, к кому Ты враждебен. Велико благо Твое и благодеяние, Ты превыше всего того, что не соответствует Тебе. Хвала Тебе и благодарность за все то, что определяется Тобою. Просим прощения у Тебя и каемся пред Тобою. Да благослови, о Господи, и приветствуй пророка Мухаммада, род его и сподвижников».

…Когда молитва закончилась, Сайдудулаев встал и, не поднимая головы, что-то продолжал говорить, как и афганец, стоявший рядом с ним. Потом они повернулись друг к другу и, сделав полупоклон, протянули друг к другу руки, и, замерев, о чем-то продолжали между собой говорить, только теперь, смотря друг другу в глаза.
Несколько щелчков фотоаппарата, сделанных Бурхануддином, даже не привлекли особого внимания Валентина. А, вот, сильный щелчок, в результате которого этот фотоаппарат с большим объективом рассыпался в мелкие «брызги», оттолкнув от себя его обладателя, был неожиданным.

Бурхануддин вскочил на ноги и начал спиной отходить в сторону проема в дувале, а за ним и его товарищи. Через несколько секунд они исчезли, а, вот, афганец, стоявший напротив Самида, даже значения этому не придал.
Валентин этому был поражен.

Потом душман, что-то говоря Самиду, указал рукой на Валентина и вместе с Сайдудулаевым подошел к нему, сказав:

- Встреча вашего командира с моим командиром закончилась. Можете возвращаться,- и, посмотрев Валентину в глаза, улыбнулся.