Крещенные Пятью львами Глава 19. Письмо жене

Наконец, все угомонились. Офицеры уснули, старшина помог Валентину убрать со стола остатки ужина, протереть его досуха. Расстелив газету, Стеклов достал из тумбочки фотографию жены с дочуркой, пришедшую к нему в последнем письме.

Как они исхудали! И все из-за переживаний, что он может погибнуть в Афганистане. Дочурка четырехмесячная, вроде бы, и не понимает еще, что такое отец. А исхудала, скорее всего, из-за постного молока у матери, потому что та не доедает.
Вырвав из тетради двойной листок, Валентин начал писать на нем:

«Здравствуйте мои дорогие девчонки.

Сегодня вернулся из командировки…» - оторвал ручку от листа и задумался, о чем писать дальше.

Вот вопрос, не с войны же, а с командировки. А где она была, в Союзе? Хм. А зачем? Получали технику там. Какую? Ну, например, боевые машины пехоты. Нет, нет, лучше напишу, что получали новую типографскую технику для газеты. Точно! А где получали? Ну, например, на границе Афганистана, на Хайратоне. И, что же мы там делали эти двадцать дней? Ну, принимали технику, обучались на ней работать. Так? Так.

И, подвинув поближе к себе листик, продолжил писать;

«…получили новую типографскую технику. Солдаты обучались на ней работать, я оформлял различные документы на нее. Погрузили ее на машину и повезли в Кабул. Афганистан, оказывается, очень красивая страна. Здесь растут шелковица, виноград, арбузы. Объедались по дороге с солдатами. Правда, виноград еще кислый.
А люди, дехкане, здесь ездят не на лошадях, как у нас, а на ишаках. Помнишь, как Шурик в фильме «Кавказская пленница»? Вот так и здесь. Кстати, дехкане очень приветливые, угощали нас по дороге кумысом, сыром. А мы их угощали сгущенным молоком. Им оно очень понравилось».

Валентин взял кружку и сделал несколько глотков горького остывшего чая, и задумался, о чем еще можно написать женушке.

А, да, да, и, снова взяв ручку, продолжил писать:

«А арбузы здесь, как и в Ташкенте, спеют в июне, а поздние сорта – в июле. Дехкане их продают недорого, по пятьсот афгани, на двести афгани меньше, чем в Кабуле. Они сочные и вкусные, две скибки съедаешь и - сыт».

Валентин смотрел на стопку фотографий, забытую старшиной на углу стола. Из любопытства подвинул их к себе и стал рассматривать.

Он сделал их три дня назад, когда в последний путь провожали погибших солдат на Панджшерской операции. Гробы стояли посередине плаца на табуретках. Семь гробов. Несколько из них открыты, а другие были закрыты. Видно, потому, что там сильно были разбиты тела. Семь гробов. Вот, на следующей фотографии их несут солдаты на плечах. А это уже в аэропорту, их запаивают в цинковые коробки. А, вот, на этой фотографии их целые штабеля стоят у огромного транспортного самолета.

Рука задрожала. Валентин потянулся к пачке с сигаретами. Но закурить не решился, оттолкнул ее тычком пальца подальше от себя. Собрал в стопку фотографии. Одну, которая упала на пол, поднял и стал рассматривать на ней два открытых гроба. У одного лежащего в гробу парня были усики. Вроде, и лицо его знакомое. Поднес фотографию поближе к себе и стал рассматривать.

- Это - Тихомир Сливкин, - сказал старшина, тихо зашедший в комнату и ставший за спиной Валентина.

- Что-то лицо его так знакомо, - глотнув слюну, прошептал Стеклов.

- А он вместе с тобой прибыл сюда, он - комвзвода из третьей роты.

- Третьей роты, - повторил слова старшины Валентин, внимательно рассматривая лицо погибшего  земляка.

- Да, товарищ лейтенант, Вы же ему вон ту койку, Цыпляевскую, предложили, помните? Димка в госпитале лежал.

- А-а. Погоди-ка! Тиха?! Так это же Тиха! - и губы невольно задрожали у Валентина, на глаза навернулась слеза. – Тиха. Слава, а он меня учил водить БТРДМку, представляешь(?), там в Рукле. Я пришел на полигон, а его рота сдавала вождение. А мне их командир роты и говорит, вас, там, в училище, наверное, учили только писать. Ну, я, конечно, возмутился, залез в машину, а там управление, как у танка. Ну, Тиха, спасибо ему, залез, объяснил, как трогаться, как скорости переключать. С ним сделал кружок, а потом сам.

А у него в ноябре жена дочку родила. Ходили к нему в гости. Дружили, конечно, семьями, но виделись с ним редко, он же командир взвода, а это те люди, которые в казармах живут.

- Знаю, сам такой был, - присел рядом старшина. – Ему пуля попала в живот, а вторая в грудь. Только с вертолета спрыгивал, и духи его очередью.

- Тишка-а! – прикусив губу, Валентин замер на какое-то время, всматриваясь в спокойное лицо Тихомира Сливкина, словно он спал.

- Ну, ладно, Валя, давай отдыхай.

С трудом вытащив из пальцев Валентина фотографию, старшина уложил ее в стопку и понес к своей тумбочке.

- Ну, что, товарищ лейтенант, спать будем, поздно уже, второй час ночи. Гаси лампу.

- Нет, нет, не мешает же она тебе? Извини. Сейчас жене письмо допишу и лягу.
Глаза смотрели на буквы, но их не видели, в сознании были другие мысли, которые еще держали в памяти лицо улыбавшегося Тишки. Парень этот был невысокий, худощавый, быстрый в движениях и весельчак. Точно, точно, столько анекдотов знал, а Валентин так и не мог их запомнить, как назло. На второй-третий день забывал, а потом, когда встречались со Сливкиным, приставал к нему, просил напомнить анекдот, то про медведя, то про… А теперь его нет.

Тишки больше нет!

Ручка хрустнула в ладони Валентина. Взял другую, а у нее чернила зеленые. Вытащил стержень из сломанной ручки и поменял его.

«Хорошо, что не оставил жену в военном городке. А то Маша Сливкина там осталась…
В прошлом году с августа по декабрь только и поминали погибших офицеров, чьи семьи ждали их в военном городке. Майора, двух капитанов, шесть лейтенантов… И, вот, теперь еще одного лейтенанта не стало - Тихомира Сливкина, который мечтал стать генералом.

Вечная тебе память, Тихомир! Прости меня, если тебя в чем-то при жизни твоей обидел. Царство тебе Небесное. Боже, помоги его жене. Она ведь сама из детдома. О, Боже, помоги ей».

Дверь отворилась, и в офицерский кубрик заглянул дневальный по роте.

- Товарищ лейтенант, Вас начальник политотдела по телефону вызывает.

- А? – Валентин посмотрел на солдата.

- Это, товарищ лейтенант. Товарищ лейтенант, Вас начальник политотдела по телефону вызывает.

 - Это ты, Козьмин?

- Да, я, - шепчет дневальный. – Вас, это, товарищ лейтенант, Вас начальник политотдела по телефону вызывает.

- А-а, понял, - Валентин, качаясь, поднялся из-за стола и вышел в коридор казармы.

- … Валентин, - также почему-то шепотом, говорил ему в телефонную трубку подполковник, - завтра в шесть утра берешь БТР, короче, всю технику, и в восемь утра выходишь в Баграми. Тебе будет придана… Ты, трезвый-то?

- Так точно, Владимир Петрович. Писал письмо жене, а тут узнал, что товарищ мой погиб, и, извините.

- Такие вот дела, - замолчал на несколько секунд Патрушев. – Короче, лейтенант, готовься к выходу. Вчера в этом кишлаке душманы устроили террористическую акцию. Досталось многим. Хорошо, подразделение царандоя рядом было. Получи несколько тон риса, муки, керосина и остальное, что нужно. Выйдешь туда со вторым взводом второго батальона, командует им лейтенант  Тихомир Сливкин…

- Нет его больше, товарищ подполковник.

- Не понял.

- Несколько дней назад он в Панджшере погиб.

- А я никак не пойму, почему его фамилия в скобках стоит с буквой «пэ». Понятно, - подполковник замолчал. – Поэтому его фамилия в скобках стоит. Значит, сейчас
свяжись с этим подразделением, за него будет прапорщик Беляев. Понятно?…

- Так точно, товарищ подполковник, - Валентин положил трубку и пошел назад к себе в кубрик.

- Товарищ лейтенант, - догнал его дневальный. – Я Вас прошу, простите меня.

- За что? – не понял Валентин, смотря на солдата.

- Ну, за то, что тогда над чайниками, то есть, над молодыми солдатами издевался.

- А, а, и что? - спросил Валентин.

- Возьмите меня в кишлак.

- Зачем? Ты же дембель? Ты же любишь по ночам на поезде кататься? – Валентин поднял глаза и смотрел на дрожащие губы солдата.

- Да это ж, ну, больше не будет такого, товарищ лейтенант. Возьмите, а?

- Ну, если так, - Валентин улыбнулся, - зови дежурного, пусть идет в ленинскую комнату, - посмотрим, кого еще взять. Может всех вас, дембелей?

- Да, да, - подпрыгнул от радости Козьмин. – Мы все хотим, а то чайники, ой… Товарищ лейтенант…

- Ладно, в последний раз поверю, - посмотрев прямо в глаза солдата, со вздохом сказал Валентин и зашел в кубрик.