Наш паровоз, вперёд лети..

 Я рос, пропитанный революционной коммунистической романтикой. Шутка ли, дедушка Володя, мамин папа, был когда-то одним из первых комсомольцев, потом молодым коммунистом. Потом, когда началась коллективизация сельского хозяйства, он стал одним из двадцати пяти тысяч коммунистов- двадцатипятитысячником, которых коммунистическая партия отправила для создания колхозов и МТС- моторно-тракторных станций. Когда родилась моя мама, дедушка с бабушкой назвали ее Воля, Воля Владимировна. Дедушка хотел, чтобы маму звали новым, коммунистическим именем. Мама мне много рассказывала о том, как дедушка организовал две МТС в Челябинской области, как его ценили в партии, как много у него было заслуг. Он погиб на войне в 1942-м году. Мой другой дедушка, папин папа Клим, тоже был коммунистом. От также, как и дедушка Володя вступил в ряды коммунистического союза молодёжи, но в Литве. Дедушка Клим уехал из Литвы в Россию, чтобы строить коммунизм. Уже в России, вступил в коммунистическую партию, и волею судеб оказался в нашем родном Миассе. В 1938 году дедушку Клима арестовали и расстреляли, а в 1958 году бабушка получила письмо о его посмертной реабилитации. Я не мог понять, как такое могло случиться, но мама мне говорила, что наша партия очень хорошая. Говорила, что партия приказала найти виновных в расстрелах и реабилитировать невинно погибших. И я опять гордился, думая о том, какая хорошая у нас партия. Когда я пошёл в школу, меня приняли в октябрята, а потом в пионеры. Я рос юным, молодым коммунистом, ожидая дня, когда меня примут в партию.
Наш паровоз, вперёд лети... С таким настроением мы, четырнадцатилетние мальчики и девочки ехали холодным ноябрьским вечером домой из городского комитета комсомола. Сегодня был яркий и торжественный вечер, сделавший этот день незабываемым. Сегодня мы перестали быть пионерами и стали комсомольцами. Сегодня каждому из нас вручили комсомольский билет. Это был мой первый документ в жизни, где есть моя подпись и фотография. Давид, мой друг, позаботился о том, чтобы мы придумали свою подпись. Мы долго ломали голову, смотрели в тетрадях, как красиво расписывается наша учительница русского языка, пытались скопировать и производили страшные каракули. В конце концов и Давид и я все же произвели на свет каждый свою подпись. Это было так странно и непривычно- смотреть на свою новую подпись и повторять раз за разом, привыкая делать это быстро. Как красиво расписывается наша учитель- будто картину пишет. А у меня руки двигаются как крюки и пишут черт знает что. Подписи, которые я пишу одну за другой не похожи друг на друга. Пускай, у меня теперь хотя бы какая-то подпись есть. Хорошо, что Давид откуда-то узнал, что это понадобится.
И вот, мы уже все в автобусе и едем домой. Девчата поют хором песни, а я достал свой комсомольский билет, смотрю и не могу оторваться. Вот и Машгородок, моя остановка. Мы выскочили дружной гурьбой и побежали по домам, не замечая метели. Я бежал, согретый комсомольским билетом. Дома меня ждал праздничный ужин. Шутка ли- я вступил в комсомол. Мама напекла пирогов. От папы исходил запах Шипра, а от мамы запах Красной Москвы. Все были празднично одеты. Мы сели за стол, и папа поздравил меня со вступлением в комсомол. И, как водится, выпил по такому случаю рюмочку. Мама, как всегда, ворчала, что можно было бы обойтись без водки- ведь у сына праздник. После поздравлений мама сказала:
    - Ну давай, показывай свой комсомольский билет.
Я достал билет, и протянул маме. Папа и Ира устроились по бокам от мамы. Они все вместе стали рассматривать и читать. Лицо у мамы вытянулось, и она спросила:
     - Женя, а почему отчество у тебя в билете написано неправильно?
Лицо у папы стало каким-то странным, он медленно встал из-за стола и также медленно побрел в их с мамой спальню. Ира тоже странно изменилась и молчала.
Я возразил маме:
     - Почему отчество неправильное? Олегович- ведь папу зовут Олег Климентьевич.
Я увидел, что лицо у мамы помрачнело, она о чем то задумалась, и посадила меня рядом с собой на диван.
     - Понимаешь, Женя- сказала она- папу зовут по другому.
И обращаясь, к Ире, попросила:
     - Ирочка, принеси пожалуйста коробку с документами из комода.
Ира принесла коробку, мама достала папин паспорт, и протянула его мне.
     - Читай, Женя.
Я открыл папин паспорт, и начал читать:
     - Рукшан Альфонс Климентьевич. Мама, почему у папы здесь имя неправильное? - спросил я.  Мама, вздохнув ответила:
     — Вот как раз здесь оно правильное. Скажи мне, почему ты не показал мне или папе ту форму, которую ты заполнял, когда подавал на комсомольский билет?
     - Да я и не подумал, что нужно показывать. Там все просто было- ответил я.
     - Как теперь быть, не знаю. - Вздохнула мама.
У меня в голове роились мысли. Я не мог понять, как такое может быть.
     - Мама, но ведь папу зовут Олег? Ведь так? Его все так зовут. Его друзья, его коллеги, все его зовут или Олег или Олег Климентьевич.
     - А ты не заметил, что я и бабушка зовём его Аля? - возразила мама.
     - Конечно заметил. - ответил я.- Но ведь и ты его зовёшь Олег, когда сердишься? Да и потом, я думал, что Аля — это уменьшительно-ласкательное от имени Олег, разве не так?
     - Все так, Женя, ты прав. Это наша вина. Мы должны были тебе рассказать все гораздо раньше. Понимаешь, имя Альфонс не очень хорошо звучит. Есть люди, которые смеются над этим именем. Вот бабушка так и зовёт папу с детства Олегом. А по паспорту его зовут Альфонс.
     - Да, я знаю, мам. У Давида папу Арнольдом зовут. Мальчишки смеются и над именем самого Давида, и над именем его папы Арнольд. Мама Давида зовёт его папу Арик. Теперь, получается и над моим отчеством все будут смеяться, когда узнают?
     - Ты лучше пойди с папой посиди. Объясни ему как все получилось. Он сильно сейчас переживает. - Сказала мама.
Мне было жаль папу. Я пошёл к ним в спальню. Папа лежал и читал газету. Я подошёл, и трясущимся голосом начал рассказывать, что я на самом деле не знал его настоящего имени. Папа громко рассмеялся, обнял меня за плечи, пошутил и запел песню Раджа Капура:
     - Вичигдана, вичигдана, данна у пор дана, вичигдана.
Он смешно пел и двигал голову вправо и влево, прямо как Радж Капур. Папа всегда пел эту песню, когда я или Ира плакали и не могли успокоиться. Я уже конечно был взрослый, чтобы плакать, но папа точно угадал мое состояние души и легко, как в детстве, стряхнул напряжение. Мы вышли к маме с Ирой весёлые. Папа обнимал меня за плечо. По лицам мамы и Иры я понял, что дома все хорошо, и праздник продолжается. Я услышал много добрых и милых слов и пожеланий всего самого лучшего. Вечер прошёл очень хорошо.
На следующий день мы все пошли кто на работу, а кто в школу. После школы мама поставила передо мной тарелку супа и села со мной на кухне.
     - Знаешь, Женя, ты уже взрослый, и должен это знать. Ты знаешь, что дедушка Клим из Литвы. Наша фамилия Рукшан идёт от деда Клима. Его настоящая фамилия была Рукшэнс, но его при смене паспорта не хотели записывать с настоящей литовской фамилией и записали как Рукшан. Это на немецкий манер, похожих фамилий здесь много. Деда звали Клементас, а записали как Климентий- Клим- на русский манер. Дедушка хотел назвать своего первого сына Альфонсас, но записали его как Альфонс.
     - Мама, а тётю Люсю, папину сестру, как по-настоящему звали? - спросил я.
     - Тетю Люсю бабушка с дедушкой назвали Людмилой, нашим, русским именем. У неё нет другого имени. А у бабушки до замужества фамилия была Семенкова.
     - Теперь понятно, почему папу зовут Альфонс. - сказал я.
     - Я должна тебе сказать, - продолжала мама, - что дедушка очень гордился своим литовским происхождением. Говорят, что он был танцор, певец и душа компании. Выглядел он необычно для нашей Уральской глубинки. Вот бабушка в него и влюбилась. Он очень красивый был. Посмотри, какой у нас яркий и красивый папа.
     - Папа у нас и вправду красивый, -подумал я. - Только вот в кого я такой некрасивый уродился. Сам я себе ужасно не нравился.
     - Понимаешь, Женя, так получилось, что дедушку Клима арестовали по доносу одного из соседей в 38-м году, и расстреляли. Хотя, что я говорю. Я сейчас тебе скажу секрет, но никому об этом не говори. Если узнают- могут посадить хорошего человека. Сосед бабушки по старому городу был в командировке в секретном городе в 56-м году, и там встретил дедушку. Он очень удивился, ведь бабушке сказали что его расстреляли в 38-м, и конечно об этом знали и родственники и соседи. И сосед и дедушка сделали вид, что не узнали друг друга и прошли мимо. А на следущий день они опять встретились в том же месте и в то же время. И дедушка быстро сунул в карман соседу записку.
     - Мама, какую записку? Что там было? - почти кричал я.
     - Там было: «- Как Нюра? Как дети? Меня скоро отпустят и я вернусь домой.» Но дедушка никогда не вернулся. Сосед тоже написал и передал записку, что и бабушка и дети живы и здоровы. Потом сосед вернулся в Миасс и передал записку бабушке. Он говорил, что дедушка выглядит хорошо, постарел только. Шутка ли, девятнадцать лет в лагерях. Все это, Женя, тогда было страшной тайной. Соседа могли посадить за это. Наша семья была семьей врага народа. И бабушку тоже могли посадить. Бабушка никому ничего не говорила про записку и про то, что дед жив. Она очень его ждала. Но спустя два года, в 58-м году, бабушке прислали официальное письмо о посмертной реабилитации деда, и там было написано, что его расстреляли в 38-м году в Челябинске на Золотой Горе. Тайну того, что дедушка был жив в 56-м году наша семья хранит до сих пор.
     - Мама, но ведь сейчас уже семидесятые. Чего бояться-то? Даже я знаю, что это все в прошлом.
     - Знаешь, Женя, как бабушка говорит? Она говорит, что если дед был жив в 56-м, а в 58-м она получила письмо о его реабилитации, где говорится, что он был расстрелян в 38-м году, значит, что страшные тайны и дела происходят до сих пор. Поэтому она молчит. Поэтому молчим мы. Поэтому я прошу тебя хранить эту тайну и молчать. Прошу тебя гордиться нашей фамилией, и помнить о том, что твой дедушка хороший, добрый и честный человек, который невинно погиб. Помни о том, что его имя реабилитировали как невинно осуждённого.
     - Мама, а почему вы мне об этом не говорили раньше?
     - Ну, ты же был маленький. А теперь видишь- комсомолец. Дедушки сейчас оба тобой бы гордились.
     - А почему про папино имя мне раньше не сказали?
     - Понимаешь, было бы трудно обьяснить, почему папу зовут Альфонс без всего этого рассказа. Ведь его все зовут Олег. Бабушка все время старалась скрыть его настоящее имя- боялась что иностранное имя будет вызывать подозрения в те годы. А потом все так и привыкли звать его Олегом. Да потом, знаешь, прозвище Альфонс у взрослых дают плохим мужчинам.
     - Я никогда не слышал такого прозвища. - сказал я.
     - Подрастешь, услышишь.
     - Неважно, как это имя используют, помни, что это папино имя, и хотя его никто так не зовёт, он любит это имя, это имя много значит для него и для нас. Ведь его так назвал его папа. Помни, что ты Евгений Альфонсович! Помни, и гордись этим.
У меня появилось чувство досады, что в самом первом моем документе мое отчество записано, как Олегович. Так и получилось, что когда я участвовал в комсомольских сессиях и конференциях, меня звали Евгений Олегович Рукшан. Комсомольский билет я не поменял никогда. Годы спустя, когда мне было двадцать шесть лет, я был удостоен высшей награды комсомола Знак ЦК ВЛКСМ. И в книжке-удостоверении, которую мне вручили вместе со Знаком, я записан как Евгений Олегович Рукшан. Да, я долго горел идеями коммунизма и вёл много общественной работы. После вручения мне Знака ЦК ВЛКСМ кто-то из горкома партии звал меня вступить в партию, и говорил, что меня ждёт яркое интересное будущее. Я, однако, к этому возрасту уже стал многое понимать, и понял, что коммунистом я быть не хочу. Я баллотировался в депутаты горсовета и выиграл выборы среди четырёх кандидатов по нашему округу как беспартийный. Я все больше отдалялся от партии, от коммунизма. Серьезно и глубоко погрузился в работу, занялся наукой, сдал кандидатский минимум, но диссертацию защищать не стал. Опять сменились приоритеты. Я занялся бизнесом. А потом мы уехали в Новую Зеландию. Я нисколько не жалею того, что был комсомольцем и депутатом, даже горжусь. Горжусь тем, что много сделал для людей в свои молодые годы.

P.S. Секретный город, в котором наш сосед встретил деда в 56-м году называется Челябинск-40, или Сороковка. Там находится комбинат Маяк, где произошла одна из самых серьёзных ядерных катастроф человечества. Произошло это в 1957 году. Последствия взрыва ликвидировали в основном заключённые. Такие, как мой дедушка. Получается, что там мой дедушка и погиб, но мы никогда не смогли получить официального подтверждения. Михаил Горбачёв открыл тайну Сороковки, публично объявив об этом по центральному телевидению. Он также сказал об аварии 57-го года. Сразу стало понятно, почему именно в Челябинске самый большой центр на тысячу коек для пострадавших в ядерной катастрофе. С этого момента нашей семье уже не надо было хранить нашу тайну. Папа тут же пошёл в КГБ и рассказал нашу историю. Показал записку. Его внимательно выслушали, и сказали что проведут следствие. Следствие шло долго. Папу вызвали в КГБ, и сказали, что согласно результатов следствия его отец был расстрелян в 1938-м году в Челябинске на Золотой Горе. А записка, написанная рукой деда в 56-м году? – Записка, как оказалось, ничего не значит. Бумажка, которая никакой юридической силы не имеет. Так сказали папе. Так наша семейная тайна перестала быть тайной. Да и тайны получается нет! Ведь ничего не докажешь. Я, тогда уже сам отец, смотрел на папу, и сердце разрывалось глядя на него. Он просто молчал. Он как-то вдруг принял, что деда расстреляли в 38-м и стал ездить раз в год на Золотую Гору. А куда ещё ездить? В Сороковку нас все равно не пустят. На Netflix есть фильм Sorokovka. Я затаив дыхание смотрел этот фильм несколько раз. Там есть одна фраза, что последствия аварии на комбинате Маяк ликвидировали заключённые. Каждый раз, когда я это слышу мое сердце замирает.