Ловец заблудших душ. Часть двенадцатая

- Не молись Лакшми, - проскрипела старуха, рисуя в пыли знаки и тут же же их стирая. - Взывай к богине Кали! К той, что дразнит раздвоенным языком самого Брахму и забирает кровь у трупов, сложенных для сожжения. К той, что трясёт обнажёнными бёдрами, на которые нанизаны оскаленные черепа и первые цветы, родившиеся после великой засухи. К той, что разрушает шёпотом и создаёт, бряцая ожерельями, криком Камы и рыком белых тигров. К той, что видит, закрывая глаза, и ослепляет жрецов, заливших раскалённый воск в уши любознательным. К той, что дышит глубоко, достигая убежища Нагов, и запрещает апсарам плясать для Богов. Чёрная Кали - твоя мать, и нет для тебя пути иного, чем продолжить играть с Огнём её похоти, алчности и желания убивать.
Гангашвари, протестуя, выставила перед собой ладони, умоляя не навлекать на неё древнее проклятие. Но бормотание бывшей девадаси, отдавшей годы служению властным жрецам, только ускорилось.
- И я была молода и хороша собой, - прошипела она. - Танец был для меня всем: отцом и мужем, лепёшкой и глотком воды, жгучим перцем и золотистой куркумой, слоном и мышью, Сати и Драупади, храмом и глубоким колодцем, верёвкой и тонкой нитью. Мелькали мои ладони, отсчитывая кальпы между пляшущим хаосом и поющими ганхарвами, между Марутами, несущимися бурей над землёй, и вкусом амриты, между раджой, меняющего изумруд на признание чужеземцев, и коровой, лениво бредущей вдоль дороги. Я снимала сари, чтобы обнажённой исполнять древние обряды.. Меня одаривали бирюзой и рубинами, но я знала, что знак замужней женщины никогда не появится на моей переносице. Я могла оплакивать недолговечность мужского признания, но при этом белое сари и сломанные браслеты вдовы не грозили мне.
Она хихикнула и плюнула, оставив бетельный красный след.
- Любовь! Я так гордилась тем, что посвящена в великие тайны и моё тело соединяет мужчину с Богами, что далеко не сразу почувствовала , как скатываюсь с вершины Гималаев к грязным ногам неприкасаемого. Брякнулась, как статуя луноликой Тилоттамы, побеждённая варварством и женскими шепотками. И тогда я выгнала Лакшми из своего сердца, омыла его едким соком и позвала Кали. Я стала убийцей, подсыпающей яд владыкам и метельщикам, подкладывающей колючки под седло коня и спаивающей до безумия слонов, всаживающей иглы в основание шеи и излечивающей от жизни. Но и это прошло! А теперь я терпеливо жду, кому бы отдать тёмно-красное сари и венок из лотосов, в которые Брахма нарядил смерть. Посмотри на меня, девушка!
Гангашвари нехотя взглянула на старуху и увидела своё отражение в её глазах. Безумие, мутью застилавшее сознание бывшей девадаси, исчезло, и она запела, бросая в пыль разноцветные бусины:

Пусть воды твои, о великая Ганга,
Сольются с земною кровавой рекой!
Не будет в них голоса круглого ханга,
Лишь гулкость кувшина со смертной золой.

Пусть Агни твои растирает колени,
Сжигая их хрупкость бесстрастной рукой,
Чтоб Кали входила по смраду и пене
Рассветом, рожденьем, гранатом, чумой.

- Чумой!!!!! - дикий вскрик эхом ударился о каменного льва, обхватил влюблённую пару, замершую навеки у входа в храм стараниями зодчего и нырнул в прохладную тьму, чья чернота и таинственность схожи с Багиром - индийским леопардом.
- Мне осталось жить самую малость, - прошептала старуха, потратившая на вопль последние силы. - Теперь ты - служанка Кали, равновесие между миром людей и царством Ямы. Помни, дитя, что тебе не удастся отвертеться от объятий мужчин, сбежав в горы и став отшельницей. Ты захочешь одиночества, и за тобой побегут алчущие твоего тела. Решишься на верность, и плотина твоих надежд будет сломлена ретивостью и азартом "жеребцов". Будешь молить Богов о чистоте и праведности и притянешь сластолюбцев и распутников. Они, как дикие звери, будут чуять твою суть - гневную и податливую, дрожащую и властную, сияющую и мерзкую. Всё, что может подарить Кали, ты передашь мужчинам, решившим воплотить образы Кама-сутры с обворожительной танцовщицей. Твоя страсть - оружие, от которого нет спасения. Ты - отрава, вкус которой изменён сильными специями. Любой, овладевший тобой, смертник. Чем равнодушнее ты станешь воспринимать ласки, тем дольше проживёт мужчина. Чем яростнее проявит свою похоть Кали, тем ближе река мёртвых. Ступай, великолепная, и пусть твоё милосердие станет силком для искушённых жрецов и мудрых брахманов, для заносчивых воинов и торговцев цветами, для крестьян и чиновников, для рыбаков и канатоходцев. Их будет много, и для каждого ты выкрасишь соски в чёрный цвет и напомнишь о вечности любви, которая зовётся Смертью.
Она упала на землю, агония свела её тело в судороге, и через мгновение морщинистое лицо наполнилось покоем. Улыбка застыла на коричневых губах. Из ладони выпала бусина - чёрная жемчужина. Грязный жёлтый пёс подкрался к умершей и слизнул капли крови с её подбородка.
- Моё имя - Верини, Ночь, - сказала сама себе Гангашвари и подобрала жемчужину.
Из дома умершей девадаси она взяла шкатулку с деньгами, запрягла в повозку гнедого мерина и бросила факел, быстро уничтоживший останки старухи и сундуки с истлевшей одеждой.
- Я призываю тебя, мать моя, Чёрная Кали!

Фелитта проснулась от запаха, напомнившего ей о детстве.
- Оладушки! - подумала с удовольствием, перевернулась на бок, полежала ещё немножко и выбралась из-под одеяла.
Она проигнорировала смешные тапочки, которые Алекс каждый вечер притаскивал для неё из прихожей, накинула на себя его рубашку, выхватив первую попавшуюся из шкафа, и босиком пошлёпала на кухню. Алекс творил!!! Румяно-золотистые блинчики, сложенные горушкой на блюде, источали аромат безолаберности, допускаемой многими людьми лишь по воскресеньям. Банка с гречишным мёдом дополняла композицию, заставляя инстинкты работать активнее обычного.
- Уууууу!! - хрипловатым после сна голосом пропела Литта. - Пока буду умываться, на слюни изойду.
- Потом умоешься, - подсказал хозяин. - Налетай, пока не остыли!
- Неа, - отказалась зеленоглазая. - Не могу переступить через себя и жевать что-то очень вкусное нечищенными зубами. Я быстро!!!
Мурлыкая мелодию из репертуара Эллы Фицджеральд, она привела себя в порядок и забралась на высокий табурет, один из двух, которыми Алекс оснастил свою кухню. Три оладьи тут же оказались перед ней на тарелке. Несколько ложек мёда перекочевали в розетку для варенья, напоминая, что день нужно начинать с приятного. Литта обмакнула кусочек блинчика в творение пчёл, понюхала, наслаждаясь, и отправила в рот.
- Да, ты, кудесник! - признала она. - До чего же вкусно!!!! Не ожидала!
- А я, как знаменитый кот Матроскин, многое могу, - признал Алекс. - Правда, не вышиваю и корову доить не умею, но и того, что есть, вполне достаточно, чтобы удивить любимую женщину.
Он наклонился и поцеловал Литту между грудями, благо его рубашка была незастёгнута и намекала на быстрое возвращение в постель.
- Ты сам бы выпечку свою попробовал, - посоветовала чародейка, уписывая шестую оладушку. - А то я всё сожру и ни крошки тебе не оставлю. Из вредности! Будешь потом локти кусать! А они костлявые и совсем не вкусные.
- У меня иного сорта голод, - откликнулся её любовник, ощущая, как кровь приливает к низу живота. - Ты - мой блинчик, политый сгущёнкой. Так и тянет слизывать её с тебя, чтобы капли на пол не упали.
- Погоди, милый, - отстранила его Литта. - Этой ночью мне приснился контур двери, заполненный огнём. Чёрная женская фигура плясала в нём, а за её спиной вырастала Кали - огромная, кошмарная, разбивающая кувшин с вином над пламенем. А ты их не встречал на пороге нашей пятой жизни?
- Нет, - ответил Алекс. - Полночи мы с тобой трахались, а потом мне снилась сущая ерунда - рыжий котёнок, который приставал к тебе, обхватывал твою руку лапами, но когтей не выпускал. Может, это моё "Я" таким чуднЫм образом хотело удерживать тебя рядом - настойчиво, но не агрессивно?
Фелитта вытерла ладошки влажной салфеткой и отодвинула тарелки на противоположный край стола.
- У тебя не так много посуды, - ласково сказала она, - чтобы сталкивать её на пол. Это только в порнофильмах мужик лихо втыкает член в партнёршу среди судков с рыбным супом или элегантно держа у её носа чашку из фарфора Беллик. Я люблю в жизни Игру, но терпеть не могу наигранность.
Алекс тут же переставил тарелки в мойку, а банку с мёдом - в холодильник. Не удержался, макнул в мёд палец и провёл им по животу Литты. Опустился на колени и стал слизывать сладкий след, ощущая лёгкое жжение на языке. Поднялся и подтянул любимую поближе, чтобы оказаться между её ногами.
- Чем хороши высокие табуреты, - шепнул он, - тем, что всегда оказываются на НУЖНОМ УРОВНЕ.
Быстро вошёл в неё с желанием творить, похожим на умелую жарку блинчиков, не прилипающих к сковородке, а шкворчащих в раскалённом масле и легко сходящих на деревянную лопаточку. Темп нарастал, сопровождаемый вскриками Фелитты, прижимаемой спиной к кафельной стене. Алекс подхватил её с табурета и продолжил "гвоздить", обуреваемый безжалостной страстью. Зеленоглазая ведьма обхватила его торс ногами, принимая его безумие, в котором терялось "Я" и "мы" и оставался пожизненный неутолимый голод.
- Представляю, чего нынче наслушались соседи, - хохотнул Алекс. - Вентиляция на кухне, как слуховая труба, - всё передаёт.
- Ну, и пусть завидуют, - выдохнула Литта. - если не способны на подобное.
Алекс, продолжая удерживать её, отнёс в комнату, где их Игра продолжилась - горячая, бешеная, словно лава, бесчинствующая на Канарских островах. А их пятая жизнь лежала на ладони танцовщицы - чёрной жемчужиной, чтобы вскоре провалиться в 21 век сквозь её смуглые пальцы.